Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

На боевом курсе

Наконец настал день и моего первого боевого вылета! Как я ждал его, ждал и волновался. Никогда не забыть мне этого апрельского дня 1942 года. Первые шаги в любом деле всегда трудны и незабываемы. [54] Первый бой! Проверка воли и характера воина. Выдержу ли я этот экзамен? Не спасую ли перед опасностью, не растеряюсь ли над целью?..

Вспоминаю беседу комиссара полка Н. Г. Тарасенко с молодыми воинами, проведенную вскоре после нашего прибытия в часть:

— Вам, молодым, сразу же хочется совершить подвиг. Но не думайте, что это легко сделать. Да и совершать подвиг ради подвига вряд ли следует. Мне думается, что когда Виктор Талалихин пошел на первый в условиях ночи таран, когда направил свою горящую машину на скопление фашистов Николай Гастелло, они не думали о подвиге. Делали они это в силу своей убежденности, по велению совести, выполняя свой воинский долг. И еще об одном немаловажном обстоятельстве хочу вам сказать: о чувстве страха, которое естественно и присуще каждому человеку. Но если вы глубоко сознаете значение своего долга — долга защитника Родины, — а я в этом не сомневаюсь, то чувство страха отступит. Чем сильнее сознательность, тем слабее страх.

Желаю вам больших успехов, желаю с честью выдержать боевое испытание!

Сегодня я полечу вторым штурманом в экипаже Д. И. Барашева, пройду так называемую стажировку. Количество подобных полетов будет зависеть от моих способностей.

Подготовка к боевому вылету имеет свои особенности. В первую очередь надо изучить цель. По данным разведки, железнодорожный узел Орел до отказа забит эшелонами с войсками, боеприпасами, горючим. Естественно, что противовоздушная оборона там сильная. Вместе с Барашевым и Травиным намечаем план полета, выбираем средства радионавигации, [55] изучаем систему светомаяков. Заход на цель, маневр после бомбометания, высота удара определены приказом командира.

— С нами не впервые летают штурманы, — сказал Барашев. — Как правило, первый полет показательный. Молодой штурман наблюдает за действиями лейтенанта Травина. Учитывая вашу подготовку, мы решили предоставить вам в первом же полете возможность выполнять обязанности основного штурмана. Согласны?

Я с радостью согласился.

В конце дня мы прибыли на аэродром. Подходим к Ил-4. Навстречу спешит техник самолета Н. А. Лыхонис.

— Товарищ командир! — докладывает он. — Технический состав экипажа готовит машину к вылету. Идет подвеска бомб.

— Сколько горючего в баках? — спрашивает Барашев.

— На четыре часа полета, — отвечает Лыхонис.

— Добро, продолжайте подготовку, — говорит командир.

Мы с Травяным помогли оружейникам подвесить бомбы — десять стокилограммовых фугасок в бомболюки и «пятисотку» — на внешний держатель. Затем я проверил оборудование штурманской кабины: осмотрел ночной бомбоприцел, пулемет ШКАС, приборы, настроил РПК-2.

На КП слушаем последние указания подполковника И. К. Бровко. Он говорит об ожидаемой погоде, о необходимости быть постоянно бдительными — возможно появление немецких истребителей. Затем к нам обращается старший батальонный комиссар Н. Г. Тарасенко:

— Дорогие товарищи! Считаю не лишним напомнить, что сегодня канун Первого мая. Так пусть [56] же враг это почувствует. Бейте его беспощадно! Каждая сброшенная вами бомба должна нанести фашистам огромный урон!

Теплые напутственные слова Николая Григорьевича подбадривали нас, вселяли уверенность.

В вечерние сумерки взмыла зеленая ракета — это сигнал для начала вылета. Тишину нарушает могучий гул моторов. Выруливаем на старт. Стоя в кабине, я движениями рук помогаю командиру. Травин устроился на заднем сиденье. Несколько секунд разбега — и мы в воздухе. Набираем высоту, делаем традиционный круг над аэродромом и берем курс на запад. Незаметно наступила темнота. Я перемещаюсь в переднюю часть кабины и приступаю к выполнению своих обязанностей. С набором высоты увеличивается обзор (глаза уже привыкли к темноте). Под нами Дон. Слева впереди еле угадывается город Елец. По маленькому огоньку на земле измеряю ветер, рассчитываю скорость полета и время выхода на контрольный ориентир.

Высота 3000 метров, а самолет ползет и ползет вверх. Внизу отчетливо видны пожары и взрывы. Темноту чертят огненно-красные пулеметные трассы. Огнем охвачена земля. Бои продолжаются и ночью. Рассвеченная тысячами огней полоса фронта остается позади.

Главное сейчас — точно выйти на Мценск, а затем вдоль шоссе и железной дороги — на Орел. Вот и Мценск. Сообщаю курс на цель, смотрю на Травина. Он спокойно наблюдает за воздухом, а мне кричит:

— Через пять минут на узел полетят бомбы. Летим верно. Все будет хорошо.

Я и сам вижу, что летим правильно, но с приближением к цели растет мое волнение. Сердце стучит, кажется, хочет выскочить из груди... [57]

На восточной окраине Орла — железнодорожный узел. Вижу, как дорога вбегает в город и разветвляется. На путях множество составов. Внизу появляются серии взрывов — работа штурманов первой эскадрильи. Вдруг взрыв огромной силы освещает все вокруг. Заполыхало море огня. Неожиданно вспыхнули прожекторы, заработали зенитки, автоматические орудия посылают в небо красные шары-снаряды. На какое-то мгновение картина боя так захватила меня, что я забыл о своих обязанностях. А Василий Травин молчит, не вмешивается. Барашев ведет самолет прямо к центру узла. Включаю электрический сбрасыватель (ЭСБР-3), снимаю предохранитель, прицеливаюсь. Что делается вокруг, пока что не замечаю. Все внимание приковано к узлу. Глазами прильнул к прицелу. Какая большая цель! Это не полигон с игрушечным кругом, нарисованным известью. По курсовой черте ползет железнодорожное полотно с составами и новыми взрывами. Нажимаю на кнопку — падает «пятисотка», быстренько открываю люки, ставлю новый заказ на ЭСБР-3 и вновь нажимаю на кнопку — с определенным интервалом полетели десять «соток». Вот тебе, фашистская нечисть, получай! Закрываю бомболюки, выключаю питание и докладываю: «Сбросил!» Барашев с большим креном выводит самолет на курс полета к аэродрому, а я через нижний маленький люк наблюдаю за падением бомб. Правда, установить место их падения сложно: одновременно на цель летят сотни бомб и моих товарищей, внизу много взрывов. Где-то среди них и мои. Счет открыт! Но в это время ослепительный свет ударяет в глаза. Чувствую, как Травин тянет за лямку моего парашюта:

— Садитесь ближе ко мне. Сейчас начнется!

Командир развил максимальную скорость, маневрировал [58] по направлению и высоте, пытался вывести бомбардировщик из лучей. Наконец это Барашеву удалось.

Лучи прожекторов остались позади, но не хотели отставать от нас немецкие снаряды. Казалось, вот-вот они попадут в самолет. Я считал, что Барашев действует не очень решительно, и начал подгонять его, указывать, куда лучше лететь: левее, правее, вниз, вверх. Причем командовал я, допуская поспешность, горячился. Слышу спокойный голос Дмитрия:

— Штурман! Я все вижу. Не волнуйтесь, скоро мы вырвемся из зоны обстрела.

И действительно, умело маневрируя, Барашев оторвался от прожекторов, обстрела. Опасность осталась позади. А мне стало как-то неудобно. Как же я не смог сдержаться...

— Штурман! — слышу по-прежнему спокойный голос командира, — прошу курс на аэродром.

— Курс 105 градусов, — говорю я, — сейчас настрою РПК-2.

А про себя подумал: «Какой молодец Барашев, мастер, храбрец. Какое самообладание! Сильный человек, герой. Вот с кого следует брать пример!»

Василий Травин, как и раньше, молчит, словно и нет его в самолете. Постепенно успокаиваюсь. Позади остался Орел, охваченный огнем. Прошу стрелка-радиста Андриевского доложить на КП о выполнении боевого задания.

— Хорошо отбомбились, — услышал я в шлемофоне голос Дмитрия.

Наверное, он хотел сказать еще что-то, но в это время стрелки открыли огонь: нас пытался атаковать «Мессершмитт-110». Барашев перевел машину в пике, чтобы оставить истребитель сверху: его лучше увидят стрелки. Вскоре противник потерял нас. [59]

В районе Ельца я настроил РПК-2, командир повел самолет на приводную радиостанцию аэродрома. После посадки Барашев крепко пожал мне руку:

— Поздравляю, Алексей Николаевич, с боевым крещением! Теперь летите со своим экипажем, — и тут же обратился к Травину: — Как, Васек, считаешь?

— Все нормально, в добрый путь, — ответил Василий Травин.

— Спасибо, только вот, — смущаясь сказал я, — не выдержали нервы, погорячился...

— Это ничего, — перебил меня Барашев, — с каждым в первый раз так бывает, если не хуже. Главное — задание выполнено успешно.

С каждым днем я все больше убеждался, что Барашев и летчик первоклассный, и человек прекрасный. Да иначе и быть не могло. Известно, что хороший летчик не может быть плохим человеком.

На КП штурманы писали донесения, а командиры экипажей докладывали подполковнику Бровко о выполнении задания. Когда дошла очередь Барашева, я услышал:

— Ну, как лейтенант Кот? — спрашивает командир полка.

— Все в порядке. Можно выпускать самостоятельно. В полете он все делал сам. Травин только наблюдал.

Моей радости не было границ. Первый боевой вылет совершен. Я почувствовал себя другим человеком. Волнения остались позади. Мне казалось, что смогу теперь выполнить любой приказ. Я теперь член боевой семьи. Я тоже бью врага, хотя и сделал еще очень мало. Но есть начало.

Сегодня 1 Мая. Для меня оно стало двойным праздником.

После этого вылета, в мыслях своих, я несколько [60] раз повторил свой первый боевой вылет. Пытался оценить действия полка, товарищей по экипажу и, главным образом, свои действия. Радовался, что полк выполнил задание, что врагу нанесен огромный урон и что участником этого вылета был и я. В моей летной биографии начался новый период — период боевой, трудный, опасный. Период непосредственного участия в сражениях, о которых я мечтал с самого начала войны.

Теперь надо готовиться к полетам в составе своего экипажа, со своими друзьями Василием Алиным и Николаем Кутахом. Они уже готовы к боевым вылетам.

Но мы еще не имели своего самолета, и я попросил командира эскадрильи включить меня в плановую таблицу для полета в составе другого экипажа. Хотелось закрепить первые навыки. Майор Лукиенко, худощавый и стройный, уже немолодой человек с добрыми глазами, внимательно выслушал и удовлетворил мою просьбу. Ветеран авиации, опытный летчик, заботливый командир старался все делать для того, чтобы мы, молодые, быстрее «оперились», стали активно участвовать в боевой работе.

И я опять лечу с Барашевым на тот же Орел.

Летим знакомым маршрутом. Впереди появилась цель. Первые самолеты сбросили бомбы. И сразу же зажглись прожектора. Будто играясь, их лучи пересекались, расходились и вновь сходились, пытаясь поймать нас. На нашей высоте появились разрывы снарядов большого калибра. Взорвутся и оставят облачко дыма. Таких облачков становилось все больше и больше. А где-то внизу стремятся дотянуться до нас разноцветные трассы малокалиберной автоматической зенитной артиллерии. Но они гаснут, не долетая: не хватает сил подняться на высоту 5000 метров. [61]

На землю падают и падают серии бомб. Вот огромной силы взрыв осветил узел и город. Это, наверное, бомбы попали в эшелон с боеприпасами или в цистерны с горючим.

Мы на боевом курсе. Барашев четко выполняет мои команды. Я отдаю их почти спокойным голосом. А рядом бегают лучи прожекторов. Иногда они едва касаются нас. Вблизи взрываются снаряды. Их осколки попадают в крылья, фюзеляж, хвост. Стараемся не обращать на них внимания. Наша главная и единственная сейчас задача — метко сбросить бомбы. И пока самолет на боевом курсе, никто не имеет права маневрировать, свернуть в сторону. Это нерушимый закон авиационного боя. И мы его помним всегда.

Наконец-то цель подползла к центру сетки прицела, я нажал на кнопку — и вниз полетел наш бомбовый груз. Дмитрий привычным маневром сразу же повернул резко влево и со снижением повел самолет из зоны огня. Как и в первом полете, нас опять поймали прожектора. Снова появилась смертельная опасность, но я чувствовал себя уже уверенней и спокойней. Во всяком случае, в те минуты, когда Барашев вел тяжелый поединок с зенитками и прожекторами врага, я старался говорить спокойным голосом.

Но вот лучи прожекторов остались позади. Мы нырнули в царство тьмы, а позади нас над Орлом багрянело небо.

На аэродроме нас встретили инженер эскадрильи А. В. Смирнов, а также техник самолета со своими помощниками.

— К моторам и оборудованию у экипажа претензий нет, — информирует Дмитрий Барашев. — А вот работы мы вам опять привезли много, но виновны в этом фашисты. [62]

Все мы обходим Ил-4. Осматриваем. Насчитали свыше тридцати пробоин.

— Не беда, — слышится голос техника Н. А. Лыхониса. — Главное, что все вы целы и невредимы. А самолет мы быстренько отремонтируем. К очередному вылету он будет исправен.

Сижу на заднем сиденье старенького автобуса, который везет нас на отдых, в авиагородок. Еще и еще раз продумываю от начала и до конца наш вылет. С удовольствием отмечаю, что сегодня было не так страшно. И обязанности свои я выполнял значительно лучше. А можно ли вообще избавиться от страха? Что для этого нужно? Какие пути преодоления страха? Главное — это понимание долга перед Родиной, необходимость любой ценой выполнить приказ командира. Верно говорил по этому поводу комиссар полка. Вот и сегодня, когда мы находились на боевом курсе, за нами все время «охотилась» смерть, но мы не свернули в сторону, потому что надо выполнять задание. Что заставляет нас, авиаторов, поступать именно так? Безусловно, приказ, присяга, любовь к Родине и ненависть к врагу. Немало значат в преодолении страха и мужская гордость, чувство человеческого достоинства и даже самолюбие. Разве я хуже других? Все давно воюют, смело летят в бой, проявляют храбрость и отвагу. Так могу ли я, коммунист, молодой парень, бояться? Какой же я мужчина?..

У храброго воина, конечно, всегда есть понимание реальной опасности, которая подстерегает его в каждом бою, и эту опасность следует учитывать, чтобы при малейшей возможности сберечь самолет, экипаж и нанести врагу наиболее ощутимый урон. [63]

Утром 12 июня командир эскадрильи майор Лукиенко сказал нам:

— Сегодня полетите самостоятельно. Пора, друзья!

Василий Алин, Николай Кутах и я обрадовались этому решению. Наконец-то!

Штурман полка майор Д. Т. Антипов, собрав нас, поставил задачу:

— Цель для сегодняшнего удара — скопление немецких войск в районе Волчанска. Погоду синоптики обещают хорошую. Вашу подготовку буду проверять я и, возможно, командир полка.

Майор Антипов — ветеран полка и ВВС. Среднего роста, коренастый, с седой шевелюрой, стриженной под бокс. Видимо, за долгие годы службы в авиации майору немало довелось повидать. Немногословный, выдержанный, аккуратный, все делает точно, без спешки, как положено человеку, влюбленному в штурманскую профессию.

Закипела работа. Я проложил на карте маршрут, наметил на ней условными обозначениями средства радионавигации, запасные аэродромы, провел красной и синей линиями фронт. Произвел необходимые расчеты, записал в бортжурнал и на карту расстояния, штилевое время, магнитный курс. Сделал все это в строгом соответствии с требованиями НШС (Наставления по штурманской службе). Летное дело не прощает ни малейшего отступления от требований наставлений. Готовились к полету Алин и Кутах. У них тоже хватало работы. Потом мы составили план полета, вспомнили о функциях каждого из нас при случаях редких, но возможных: пожаре, отказе двигателя, повреждении вражеской авиацией летного поля... Особое внимание уделили выходу на цель. Обсудили все способы: по расчету времени, наземным ориентирам, световой сигнализации, радиосредствам. [64]

— Кажется, все сделано, — заметил командир экипажа, — или, возможно, что-нибудь забыли? Еще раз глянем на карту, изучим район полетов.

— Изучать район полетов — не лишнее занятие, — ответил я.

И начал рассказывать экипажу об особенностях района, над которым будем лететь, о том, как выглядят разные ориентиры с самолета ночью. За годы службы в Воронеже я изучил район полетов со всеми подробностями, летал над ним, и теперь мне было несложно рассказывать об этом.

Проверку мы выдержали. Нас допустили к боевому вылету. Но нашему экипажу уделили повышенное внимание. Долго беседовал с нами майор Лукиенко, а затем — комиссар эскадрильи Бельчиков. Советы, указания, пожелания. В заключение комиссар сказал:

— В полете проявляйте разумную осторожность. Нехитрое дело «геройски» погибнуть где-нибудь на подходе к цели, не выполнив задания. Кому это нужно? Истинное геройство заключается в том, чтобы умело, преодолев все препятствия, поразить цель и прилететь домой, пусть и на поврежденной машине. Ну, а если сложится безвыходное положение (на войне это бывает), тогда даже смертью своей надо нанести врагу наибольший урон.

Взлетели мы в 21.05, когда ночь еще не вступила в свои права. На западе светлел небосвод, а с востока шла в наступление темнота. Над нами несмело рождались звезды. Приятно лететь на своем самолете со своим экипажем, в котором каждый понимает друг друга с полуслова.

Правее показалась железнодорожная станция Касторная, левее — Воронеж. Он затемнен, но все же редкое мерцание огней выдает большой город.

Приближаемся к линии фронта. Лишь кое-где [65] виднеются небольшие пожары, да изредка темное небо озаряет свет ракет. Первая серия бомб разорвалась внизу. В небо устремились лучи прожекторов. Стали рваться зенитные снаряды. Заметно, что в районе Волчанска противовоздушная оборона немцев значительно слабее, чем над Орлом. Это хорошо. Меньше помех — лучше выполним задание. Заходим на цель. Василий спокойно пилотирует самолет. Может, он и волнуется, но я этого не чувствую. Прицеливаюсь и сбрасываю бомбы на вражеские войска. Внизу возникло несколько очагов пожара. Чувство радости охватило меня: вот уже третий боевой вылет выполнил я и первый в составе своего экипажа!

— Коля, докладывай на КП: боевое задание выполнили. Прошли линию фронта.

— Есть, передаю, — бодро отвечает наш радист.

Мои товарищи Василий Алин и Николай Кутах выполнили свои обязанности спокойно, умело. И у меня еще больше укрепилась вера в друзей. Чувствую, что и они доверяют мне. Недаром существует такое понятие: «заслужить доверие». На войне, наверное, одно из главных чувств — это доверие к товарищу. Оно взаимное и добывается в трудных испытаниях, в огне сражений.

Утром мы узнали, что не вернулся домой экипаж 1-й эскадрильи. Он потерял ориентировку и сел в поле, далеко на восток от аэродрома. После таких блужданий некоторых штурманов на месяц отстраняли от полетов, заставляли снова рисовать район полетов, решать задачи по самолетовождению и вновь доводили до «кондиции». Это было, пожалуй, самое неприятное наказание...

Какие причины этих потерь ориентировок, которые, хотя и не часто, все же случались в нашем полку? В предвоенные годы бурно развивалась [66] авиационная техника, создавались новые типы самолетов, увеличивались скорость, высота, дальность полета. Появилась необходимость в обеспечении надежности самолетовождения. Стало понятным, что без новых способов, без новых средств, технических средств — не обойтись. И они, эти средства, благодаря усилиям ученых, конструкторов, лучших штурманов, таких как А. В. Беляков, Т. И. Спирин, стали появляться. Одним из главных и самых надежных средств самолетовождения становилась радионавигация. Ее начали внедрять перед войной. И как в любом новом деле, появляются новаторы, энтузиасты и люди, сопротивляющиеся внедрению этого нового. Оставалась часть штурманов, которая все еще не верила в надежность радионавигации, не хотела овладевать и пользоваться ею. Эта группа упорно цеплялась за старинку — визуальную ориентировку, которая в новых условиях теряла свое прежнее решающее значение.

15 июля мы поднялись в небо своим экипажем, чтобы вместе с другими, как равноправные члены боевой семьи, громить врага. Путевку в бой нам дал командир полка, мудрый и хороший человек.

Иван Карпович Бровко удачно соединял в себе много чудесных качеств. Глубоко и разносторонне знал авиационное дело: он овладел профессиями авиамеханика, штурмана, летчика. И как первоклассный штурман, летчик, инструктор хорошо владел методикой обучения и воспитания. Неутомимый, храбрый, он личным примером учил нас бесстрашию и мужеству, умению выполнять задание как можно лучше, так, как это делал он сам. Бровко неустанно заботился о нашей профессиональной подготовке, об условиях жизни. Но горе было тем, кто проявлял зазнайство, высокомерие и небрежность. Таких командир строго наказывал. [67]

Свою службу в Красной Армии Иван Карпович начал в 1930 году. Вначале кавалеристом, затем — авиатором.

В 1936 году в гражданской одежде и с паспортом на другое имя Бровко отправился на пароходе «КИМ» в Испанию, чтобы вместе с товарищами на бомбардировщике СБ громить фашистов — врагов испанского народа. Свыше ста боевых вылетов совершил в небе Испании. Он участвовал в боях под Мадридом, Барселоной, летал над вершинами и ущельями Сьерра-деТвадаррамы. За мужество и героизм, проявленные в боях с врагом, Иван Карпович Бровко награжден двумя орденами Красного Знамени.

После возвращения на Родину майор Бровко был назначен штурманом полка в городе Курске. Накануне войны он участвовал в тысячекилометровых дальних полетах над бескрайними пустынями, при плохой погоде. За успешное осуществление этих полетов Бровко был награжден орденом Красной Звезды.

В 1939 году И. К. Бровко окончил Сталинградское авиаучилище, стал летчиком. В том же году его назначили командиром эскадрильи 164-го полка в Воронеже. Там впервые мы и познакомились. Помню, как внимание авиаторов полка привлек высокий, стройный, широкоплечий человек с тремя боевыми орденами, медалью и знаком депутата Верховного Совета РСФСР на груди. Это и был Иван Карпович Бровко. Впервые в жизни мы, молодые летчики, видели человека с такими наградами.

13 октября 1941 года И. К. Бровко стал командиром нашего 93-го (ставшего позже 752-м) полка.

Иван Карпович старался как можно чаще принимать участие в боевых вылетах, справедливо считая, что успешно руководить боем может лишь тот, [68] кто сам участвует в этом бою. Таков наш командир — требователен к себе и другим.

Итак, вместе со своим экипажем я включился в боевую работу. Все шло хорошо, но меня тревожили письма жены. Она писала из тылового городка, что тоже хочет сражаться с врагом, что ее место на фронте, вместе со мной. По моей просьбе командование направило вызов, и жена вскоре приехала в часть. Она сразу же стала работать в техотделе авиасоединения. Я улетал на задания. Жена провожала меня, работала и ждала. Ждала, но волосы ее поседели раньше моих: видимо, не простое это занятие — ждать...

Дальше