Боевые товарищи

Светало, когда пассажирский поезд прибыл на небольшую станцию. Заснеженной дорогой двигаемся в сторону города. На обочинах шоссе видим незнакомые [40] нам сооружения — противотанковые рвы, ежи, сваренные из железнодорожных рельсов. Вот и авиагородок. Где-то здесь наш 752-й дальнебомбардировочный авиаполк (бывший 93-й).

В большой трехэтажной гарнизонной гостинице жили летчики, штурманы, стрелки-радисты, стрелки. Адъютант эскадрильи капитан А. Т. Максименко, вежливый и внимательный, показал наши комнаты.

После завтрака наш экипаж вызвали в штаб эскадрильи. Лейтенант Алин доложил о прибытии. В штабе — группа командиров.

— Располагайтесь, товарищи, — сказал майор, показывая на стулья, стоявшие у стены. — Будем знакомы. Моя фамилия — Лукиенко. Я командир 2-й эскадрильи. А это наш комиссар, Михаил Кириллович Бельчиков, штурман эскадрильи капитан Василий Михайлович Чичерин и знакомый уже вам капитан Максименко. Решением командира полка ваш экипаж назначен в нашу эскадрилью.

Командир ознакомил нас с обстановкой на фронте, рассказал о боевой работе эскадрильи и полка, о лучших воинах подразделения.

— Мы знаем, что ваш экипаж успешно окончил программу подготовки в Высшей штурманской школе. Это хорошо, но этого мало. Чтобы получить право на боевой вылет, вы и у нас должны пройти определенную программу. В самостоятельный боевой полет мы выпускаем только тех, кто не вызывает у нас никаких сомнений, кто хорошо владеет искусством полетов в ночных условиях.

Затем с нами долго беседовали батальонный комиссар М. К. Бельчиков и капитан В. М. Чичерин. Мы не могли не отметить доброжелательности, проявленной к нам, новичкам. В подразделении царил [41] размеренный, деловой ритм жизни. Это хорошо. А вот еще одна программа подготовки показалась мне лишней. Сколько же можно готовиться?

По радио и в газетах ежедневно сообщалось о зверствах гитлеровцев, об издевательствах и массовых расстрелах советских людей на оккупированной территории. Нам не терпелось, хотелось как можно скорее участвовать в боях с фашистской нечистью. И вот тебе на...

Вместе с группой молодых летчиков, штурманов, стрелков-радистов, прибывших в полк раньше, наш экипаж включился в напряженную прифронтовую жизнь. Днем и ночью над аэродромом кружили самолеты. Под руководством опытных командиров-инструкторов летчики отрабатывали технику пилотирования, летали в облаках. Когда же светило солнце, они закрывались колпаком, пилотировали по приборам.

Мы, штурманы, совершенствовали приемы самолетовождения на специально оборудованных транспортных машинах. Большое внимание уделялось использованию средств радионавигации. Мне очень понравился радиомаяк. Уже в то время я был уверен, что штурман, в совершенстве овладевший методикой ориентирования при помощи этой замечательной радиостанции, гарантирован от всяких неприятностей. Такой штурман всегда выполнит маршрутный полет, метко поразит цель и приведет свой корабль к родному аэродрому.

Радиомаяк. Вокруг себя в пространство он излучает радиосигналы. Они передаются в эфир веером через каждые 10 градусов. В наушниках шлемофона штурман слышит последовательное звучание букв, передаваемых с помощью азбуки Морзе. Те буквы, над которыми пролетает самолет, затухают, они еле слышны. Штурману остается воспользоваться [42] соответствующей фотосхемой, определить сначала радиопеленг от радиомаяка к бомбардировщику, а затем направление на радиомаяк, то есть на аэродром. Сигналы радиомаяка могут слушать и командир, и радист. В случае необходимости они помогут штурману.

Большим мастером самолетовождения при помощи радиомаяка был заместитель нашей 24-й авиадивизии майор Л. С. Крючков. Он умело учил молодых штурманов искусству радионавигации. Однажды полетел он с нашим экипажем. Я знал, что майор будет проверять меня, конечно, волновался — ведь от результата этой проверки зависело наше участие в боевой работе.

— Бери парашютную сумку, закрывай голову и не подглядывай, — скомандовал майор, когда наш Ил-4 поднялся в воздух.

Закрылся. Ничего не вижу: ни земли, ни неба, ни приборов. Никакого представления о том, куда летим. А знать хочется — я же штурман. Можно было бы воспользоваться лучами солнца, которое ничем не спрячешь, но над нами нависла сплошная облачность. Да еще майор отобрал часы, отключил от переговорного устройства (СПУ), и я не знал, о чем говорят члены экипажа.

Слушаю монотонное гудение моторов. Молчу. Наконец майор Крючков снял с головы сумку. В глаза ударил свет. Посмотрел вокруг, затем — на приборы. Под самолетом — чистое поле. «Зацепиться» не за что. Стрелка компаса вращается, так как Алин с крутым креном закладывает виражи.

— На земле ничего не найдете. И смотреть не стоит. Находите свое место и выводите самолет к аэродрому при помощи радиомаяка, — говорит проверяющий. [43]

Я тут же включил радиополукомпас, настроил его на волну Липецкого радиомаяка, начал слушать. По кодовым буквам убеждаюсь, что радиомаяк «свой», а потом внимательно вслушиваюсь в точки и тире. Кажется, наиболее слабо слышны З, Ф, П. Убеждаюсь, что затухают именно эти буквы. Значит, самолет находится северо-западнее или юго-восточнее Липецка. Но где? Надо проверить.

— Товарищ командир! Курс 30 градусов, — командую я.

— Добро, курс 30, — отвечает командир и выводит самолет на нужное направление.

Продолжаю слушать радиомаяк. Тише других звучит З, затем В. Все понятно. Курс на аэродром 280 градусов. Полет продолжается. Слушаю радиомаяк. Наблюдаю за землей. Теперь я имею на это право.

Разбор полета был кратким: «Так держать!» — сказал майор Крючков и показал пять пальцев своей сильной руки.

Александр Сергеевич — ветеран авиации. Отлично зная штурманское дело, обладая хорошими организаторскими способностями, неиссякаемой энергией, он до прибытия к нам был одновременно начальником штаба и штурманом группы Б. В. Бицкого, много летал на боевые задания. Нам, молодым воинам, было приятно и почетно получить «добро» на участие в боевой работе от такого опытного штурмана.

Летали мы и на полигон, сбрасывали там боевые бомбы ФАБ-100. Стрелки отрабатывали меткость попадания по воздушным и наземным целям.

В апреле потеплело. Растаял снег. Над аэродромом проплывали плотные облака, часто шли дожди. Весна наступала бурно, стремительно. Наш полевой [44] аэродром покрылся грязью. Полеты на нем стали невозможными. Оперативная группа полка перелетела на аэродром Воронеж. Опытные экипажи совершали налеты на вражеские объекты в Брянске, Курске, Льгове. Впервые в эти дни применили тяжелые бомбы ФАБ-500. Каждую ночь мы провожали в полет экипажи П. Г. Лукиенко, Ю. Н. Петелина, Д. И. Барашева, а сами продолжали тренироваться, готовиться.

Воронеж. Знакомый и дорогой мне город. Здесь прослужил я три предвоенных года. Здесь росло мое мастерство. После напряженной учебы мы посещали замечательные театры: драматический, музкомедии. Часто бывали и в цирке. В авиагородке красовалось тогда здание Дома Красной Армии. В нем большой зрительный зал, библиотека на тысячи книг, спортзал, помещения для различных кружков. До войны в этом доме мы учились и отдыхали. Помню концерт, на котором успешно выступала Клавдия Шульженко. В ее прекрасном исполнении покорила авиаторов песня «Синий платочек»... Миша Глушаченко, Вася Решетников, Павка Корчагин — все авиаторы, затаив дыхание, слушали одну за другой песни популярной артистки. Слушали и смотрели на стройную молодую женщину с пышной и длинной белокурой косой, красивую, улыбающуюся. После каждой песни гремели бурные аплодисменты, раздавалось дружное «бис», и нам без конца хотелось слушать прекрасное и своеобразное исполнение песен Клавдией Шульженко...

Окончились тренировочные полеты. Хожу по городку. Опустели дома, где жили семьи авиаторов. Не слышно детского смеха. Подхожу к дому «В». Поднимаюсь на третий этаж. В августе прошлого года, захватив с собой один чемодан, отсюда выехала [45] в Бузулук Леся. Квартиру со всем, что в ней было, сдала по акту коменданту. Думала, что Красная Армия скоро разгромит фашистских захватчиков, и она сможет вернуться в Воронеж... Вот и третий этаж. На двери с номером пять висит печать из сургуча. На других дверях такие же печати. Не удержался, посмотрел в щель. Все стоит, как стояло до войны: стол, стулья, шкаф. Сколько бед принесла война советским людям, сколько разлучила семей, лишила радости детей, забрала у них родителей. Сколько разрушила городов и сел. А сколько горя еще принесет она...

В редкие минуты досуга мы расспрашивали старших товарищей об истории полка, о его боевых делах. Затаив дыхание, слушали рассказы о боях 1941 года, суровых и тяжелых, о случаях невероятных. В этих рассказах мы находили и советы, и правила боя, написанные кровью.

93-й дальнебомбардировочный авиаполк был сформирован в марте 1940 года вблизи Житомира. Меньше года удалось авиаторам заниматься боевой подготовкой: летать по маршруту, бомбить на полигонах, стрелять по целям в воздухе и на земле. Перед войной оставалось еще много нерешенных задач. Ночью летали только десять экипажей. Самолетовождение осуществлялось по компасу и при [46] помощи визуальной ориентировки. Радионавигации была новинкой, и чтобы овладеть ею, как раз и не хватило времени.

Боевое крещение полк получил на второй день войны. Он принимал активное участие в оборонительных боях на Украине. Эти бои были исключительно упорными и трудными. В октябре 1941 года, перелетев в Липецк, экипажи полка продолжали боевую работу, помогали войскам, защищавшим Москву. Основными целями бомбардировщиков были немецкие танки и моторизованные войска. Авиаторы громили противника на прифронтовых дорогах, в оврагах, на железнодорожных станциях.

Вместе с нами ночную подготовку проходил летчик Николай Жуган. У молодого воина уже был немалый боевой опыт. В начале войны он летал днем в строю, чаще всего без сопровождения истребителей. Дважды ему уже приходилось оставлять сбитую вражеским огнем машину...

18 сентября над полем боя в районе старинного города Путивля появилось семь советских бомбардировщиков под командованием майора Т. И. Тихого. Один из них пилотировал лейтенант Н. П. Жуган. Самолеты вышли на цель. Лейтенант П. Д. Круглов открыл бомболюки и по сигналу ведущего штурмана сбросил бомбы. Фугаски и зажигалки долетели на скопление танков и пехоты врага. Внизу появились огонь и дым — горели танки, автомашины...

Гитлеровцы усилили зенитный огонь. Один из снарядов попал в хвостовую часть самолета, второй — в крыло, еще один взорвался в кабине стрелка-радиста. Медлить было нельзя. Вот-вот взорвутся бензобаки, и тогда... Круглов уже покинул свою кабину, радист — погиб. Остался единственным живым на борту Жуган. Придерживая коленями [47] штурвал, Николай с силой дернул за рукоятку. Защелка поддалась, и фонарь отошел. Огонь с крыла подбирался все ближе. Летчик выбросился из кабины. Наступила непривычная тишина, еле слышен гул моторов удаляющихся самолетов да в ушах свист воздуха от стремительного падения. Открыв глаза, Жуган увидел быстро надвигающуюся на него землю. Что делать? Внизу враг. Есть ли смысл открывать парашют? А если плен? Издевательства, пытки, унижения. Эти мысли стремительно проносились в голове Николая...

Почти у самой земли Жуган с силой рванул кольцо. Над головой раздался знакомый хлопок — парашют раскрылся. Нет, сдаваться нельзя. Родине нужны воины-авиаторы. Только приземлился, освободился от парашюта, как тут же появились два немецких автоматчика. Николай бросился бежать к лесу. Гитлеровцы, видимо, желая захватить летчика живым, бежали следом, что-то кричали и стреляли в воздух. Расстояние между Жуганом и преследователями стало сокращаться. И тогда Николай решил схитрить. Он на бегу снял свой новый реглан и бросил его на землю. Стало легче бежать, стрельба позади прекратилась. Летчик оглянулся: немцы дрались из-за реглана. Бандиты не могли поделить добычу. Вскоре Жуган был в лесу.

С наступлением темноты летчик, сориентировавшись с помощью карманного компаса, пошел на восток. Стремился обходить населенные пункты и дороги. Утром сильно похолодало. Решил отдохнуть и согреться в скирде соломы, незаметно уснул. Проснувшись, Жуган увидел из своего укрытия женщину, идущую проселочной дорогой. Подозвал к себе, спросил, есть ли в их селе немцы.

— Сейчас нет. Но появляются частенько, приезжают на машинах, мотоциклах. Награбят поросят, [48] яиц, наловят кур — и куда-то уезжают, — ответила колхозница.

Николай попросил женщину принести какую-нибудь одежду, чтобы переодеться. Она молча наклонила голову и ушла в село. Вскоре принесла старую кепку, поношенную фуфайку, холщовые, в заплатках, брюки, парусиновые туфли. Взамен летчик отдал свое добротное военное обмундирование. Переодевшись, Жуган стал неузнаваемым.

Незнакомка пригласила летчика в село, к своему брату Ивану. Там хозяева угостили Николая картошкой в мундире. После завтрака Иван на вопрос летчика, как лучше и поскорее пробраться к своим, сказал:

— Идите все время на юго-восток. Зайдете в село Чаплищи, что в тридцати километрах отсюда. Там живет наша сестра Мария. Она поможет вам.

Теперь летчик шел по дорогам. Изредка ему попадались небольшие группы гитлеровцев. Они не обращали внимания на человека, шагавшего в поношенной крестьянской одежде.

К вечеру Жуган добрался до села Чаплищи, нашел хату Марии. Сказал, что пришел от ее брата.

— Отдохните, поужинайте, а потом пойдете на станцию Ворожба, там живет мой дядя. Он посоветует вам, как пробираться к своим.

Поблагодарив за ужин и гостеприимство, летчик пошел дальше. По дороге до Ворожбы он познакомился с молодым человеком, оказавшимся старшим лейтенантом, артиллеристом, выходившим из окружения. Вдвоем они нашли дядю Марии. Он жил вблизи железнодорожной станции, занятой гитлеровцами. Дядя, прежде чем что-либо порекомендовать, пошел на станцию, все разведал и посоветовал двигаться по полотну железной дороги на Льгов. [49]

— Дорога разрушена, не действует. Там вы не встретите немцев.

Дядя накормил командиров картошкой (она, видимо, стала главным блюдом на оккупированной земле) и проводил их в дальнюю и опасную дорогу. А она, эта дорога, оказалась действительно дальней и трудной. В пути им встречались бойцы и командиры, спешившие на восток, чтобы поскорее добраться к своим, вновь принимать участие в боях с оккупантами. Питались воины овощами, которые не успели убрать колхозники. Спали где придется: то в соломе, то в сене, а то и просто на сырой земле...

В дороге Жуган часто вспоминал добрым словом колхозницу, ее брата Ивана и сестру Марию, их дядю — настоящих советских патриотов, помогавших ему и другим воинам всем, чем могли. Таких людей, оставшихся верными своей Родине, — большинство. В этом не было никакого сомнения.

Спустя много дней мытарств по земле, захваченной врагом, Жуган перешел линию фронта и прибыл в Курск. Далее на паровозе доехал до Касторной, а затем воинским эшелоном — до Воронежа.

В Воронеже Николай встретился со своей молодой женой Тамарой. Поженились они за месяц до войны. Эта встреча была радостной для обоих. В штабе ВВС фронта Жуган узнал, где базируется его родной авиаполк. Через сутки Николай был на месте. Со станции направился пешком. В авиагородке он услышал веселые крики, смех. Это летчики, штурманы, стрелки-радисты, воспользовавшись нелетной погодой, играли в футбол. Команды возглавляли летчик Иван Гросул и штурман Леонид Глущенко. Оставив любимую игру, летчики побежали навстречу Жугану. Начались радостные объятия, крепкие рукопожатия. Авиаторы радовались [50] возвращению товарища, которого так долго ждали. Все переживали, узнав о гибели стрелка-радиста.

В этот же день Николай узнал, что в штабе уже отпечатали извещение его жене о том, что ее муж погиб смертью героя, выполняя боевое задание 18 сентября. С большим удовольствием это извещение Жуган уничтожил...

После зимних наступательных операций Красная Армия перешла к обороне. Весной 1942 года на фронтах наступило временное затишье. В перерывах между боевыми полетами продолжались учеба, тренировки. Полезными были ежедневные тщательные разборы полетов, давно заведенные в авиации. Но особенно большую пользу приносили конференции летного состава. Они повышали наши тактические знания, обогащали опыт. Мы, молодые воины, с жадностью и интересом слушали рассказы о боевых делах лучших экипажей, об их смекалке, находчивости, смелости, отваге. На конференции даже ворчуны (были и такие), выражавшие обычно неудовольствие тем, что уж слишком долго продолжается учеба, что пора, мол, «делом заниматься, лететь бить врага», преображались. Больше всего мы восхищались смелыми, порою дерзкими действиями экипажа Дмитрия Барашева.

Дмитрий, этот симпатичный парень с Тамбовщины, безмерно любил полеты. Вернувшись после выполнения боевого задания, он всегда обращался к инженеру эскадрильи или полка с одним и тем же вопросом:

— Нет ли машины для облета?

— Так тебе же отдыхать надо, — отвечал инженер, — ночью снова боевой вылет. Да, наверное, и не один.

— Там и отдохну, — улыбался Барашев.

Экипажи ехали на отдых, а Дмитрий с боевыми [51] друзьями по экипажу поднимался в небо, чтобы облетать после ремонта бомбардировщик.

Барашев с ранних лет полюбил авиацию. О полетах он мог говорить неустанно. В эти минуты его мужественное лицо еще больше воодушевлялось. Когда Дмитрий садился в кабину, он как бы наполнялся богатырской силой. Барашев — мастер высокого класса. А по мужеству, отваге, казалось, ему не было равных в нашей дивизии. Не раз Дмитрий вместе с товарищами по экипажу смотрел в глаза смерти. Но смелость, находчивость, мастерство выручали его.

Барашев прибыл в наш полк в январе 1942 года, но летать на боевые задания начал в первые дни войны. Мы узнали об одном из многих боевых вылетов, выполненных отважным летчиком в сентябре 1941 года. Тяжелое время было тогда. Враг захватил Киев, часть Левобережной Украины, создалась угроза прорыва немцев в Донбасс. Летчики 18-й авиабригады тяжелых бомбардировщиков базировались в районе Запорожья, принимали активное участие в трудных боях. Проявляя мужество, летное мастерство, они наносили мощные удары по наступающему противнику. Бригада понесла значительные потери, ей довелось перебазироваться в Краснодон.

В один из сентябрьских дней экипажам бригады (а их оставалось немного) приказали совершить налет на скопление вражеских войск вблизи Полтавы. Восемь экипажей подготовились к вылету. Командиром этого подразделения назначили Дмитрия Барашева, штурманом — мастера бомбовых ударов лейтенанта Федора Василенко.

Взлетев, самолеты взяли курс на северо-запад. Под крыльями проплывали города и села Донбасса. Густая паутина железных дорог затрудняла ориентировку. Но Барашев и Василенко уверенно вели [52] эскадрилью. Правее виднелась серебряная лента Северского Донца. Почти до Харькова летели вдоль этой красивой реки. Над Богодуховом к эскадрилье пристроились шесть истребителей сопровождения.

Полет к цели продолжался на высоте 3000 метров. Ярко светило солнце. На небе — ни облачка. Вскоре на высоком берегу Ворсклы показалась Полтава. Недавно немцы захватили этот чудесный город, в котором рос и учился Василенко. С болью в сердце смотрели авиаторы на руины Полтавы...

На подходе к цели наши самолеты были встречены большой группой немецких истребителей. Начался трудный и упорный воздушный бой. Пошли в атаку наши И-16. Дружный огонь открыли и стрелки бомбардировщиков. Штурман Василенко сосредоточил все свое внимание на землю. В лесу, возле станции Копылы, он заметил скопление танков, автомашин, живой силы врага. Не обращая внимания на вражеских истребителей, он прицелился и сбросил бомбы. Это же сделали штурманы ведомых самолетов. Василенко и его товарищи видели, как внизу появились всплески огня, вверх потянулся густой черный дым, взрывались танки и автомашины. Мужественно дрались наши летчики-истребители, хотя силы были явно неравными. Немцам удалось сбить три советских «ястребка». Но и они потеряли семь «мессеров». Упали на землю три наших бомбардировщика. Еще четыре Ила, подбитые врагом, стали снижаться...

Улетели в сторону Богодухова и оставшиеся истребители — у них кончились боеприпасы, горючее было на исходе. И получилось так, что в воздухе остался один самолет Барашева, но и он загорелся. Немцы надеялись, что краснозвездная машина обречена, что она вот-вот рухнет, и подлетели ближе. Раненые стрелки, потерявшие много крови, продолжали [53] стрелять. К ним присоединился и Василенко. Когда один из «мессеров» оказался в секторе обстрела, штурман нажал на гашетку ШКАСа, и еще один стервятник камнем полетел к земле.

Барашеву удалось погасить пожар, и он повел самолет к своему аэродрому. Трудным был этот полет. Радист и стрелок молчали (они, вероятно, потеряли сознание), штурман Василенко сидел в кабине, стекла которой были разбиты пулями и осколками. Струи воздуха вырывали из рук карту, мешали смотреть, ориентироваться. И все же отважный экипаж дотянул до аэродрома. Дмитрий посадил самолет на фюзеляж — шасси не выпустилось.

Техники насчитали в машине свыше трехсот пробоин! Все удивлялись: как мог самолет с поврежденными пропеллерами, оборудованием, шасси, с массой пробоин не только держаться в воздухе, но и пролететь около трехсот километров?

Это был последний вылет Барашева и Василенко в бригаде тяжелых бомбардировщиков...

В нашем полку Барашев летал с другими товарищами, летал много, бесстрашно. Бомбил врага на переднем крае, уничтожал его технику на аэродромах, железнодорожных станциях. Задания выполнял только успешно.

Все больше мы узнавали о боевых делах однополчан, и наши сердца наполнялись гордостью от того, что служим в одной части с такими замечательными людьми, вместе с ними будем бить врага.