На фронт... через Туркмению

За напряженными занятиями и полетами прошел еще один месяц войны. После возвращения с прифронтового аэродрома я вновь обратился к командованию с просьбой направить меня на фронт.

13 декабря радио сообщило радостную весть о провале немецко-фашистского плана окружения и захвата Москвы. Левитан радостно и торжественно рассказывал об освобождении сотен населенных пунктов, об огромных трофеях. Стало ясно, что болтовня о непобедимости гитлеровской армии лишь миф. Врага можно бить, и он будет разбит! По для этого надо приложить еще много усилий.

Наконец-то командование удовлетворило мою просьбу и просьбу моих сослуживцев по 3-й эскадрилье А. Т. Назарова, С. П. Казьмина, В. В. Решетникова, И. П. Курятника. В конце месяца мы с летчиками и штурманами других эскадрилий полка отъезжали в действующую армию. Железные дороги переполнены. Зеленая улица предоставлялась только воинским эшелонам. Комендант помог сесть нам в поезд — и прощай, наш тыловой аэродром.

В дороге мы живо обсуждали положение на фронте, восхищались героизмом советских воинов, пытались представить, каким будет наш первый [31] боевой вылет, и внимательно слушал товарищей и спрашивал себя: как сложится судьба каждого из нас? Ведь едем на фронт, предстоят полеты, полные всяких неожиданностей. В одном не было сомнений: все мы, воины-коммунисты, не пожалеем ни сил, ни своей жизни в битве с немецкими оккупантами.

И, забегая вперед, можно сказать, что я не ошибся. Мужество, героизм, мастерство проявили в боях И. П. Курятник, А. Т. Назаров и В. В. Решетников. Они стали Героями Советского Союза. Отважно сражался с врагом С. П. Казьмин, как и другие товарищи. Но не всем было суждено дожить до Победы...

Через двое суток мы уже были на фронтовом аэродроме. Здесь базировалась так называемая группа Б. В. Бицкого.

Борис Владимирович Бицкий был широко известен среди авиаторов. Это опытный командир, прослуживший в авиации много лет. Он поднимался в небо еще на «фармане», а потом летал на самых различных типах самолетов — иностранных и отечественных.

Бицкий много сделал для развития гражданской авиации. Он первым проложил трассу Москва — Харьков, водил самолеты из Москвы во Владивосток. В совершенстве владея искусством слепого полета в любое время суток, он обучил этому мастерству многих пилотов.

Нам сказали, что подполковник Бицкий, имея большие полномочия для формирования частей дальних бомбардировщиков, отбирает из числа присланных лишь тех, кто полностью отвечает его требованиям, что он немного «перебарщивает» и отсеивает даже тех, кто имеет хорошую подготовку. Узнали мы, что бывшие командиры и штурманы [32] эскадрилий назначаются рядовыми летчиками и штурманами. Все это настораживало...

Более суток мы ожидали приема у командира. Впрочем, иначе и быть не могло: ведь он руководил полетами, сам летал, да и требовалось время, чтобы ознакомиться с нашими личными делами. В кабинет подполковника Бицкого я вошел сильно волнуясь. Доложил. Командир внимательно посмотрел на меня умными глазами и заговорил:

— Что, лейтенант, хотите воевать? Хотя это лишний вопрос. В документах сказано, что вы неоднократно обращались с подобной просьбой. Я ознакомился с вашим делом. Штурман звена. Инструктор. Это хорошо. Однако есть одно «но». У вас малый налет в ночных маршрутных полетах. А это, согласитесь, серьезный недостаток. Мы собираемся летать в глубокий тыл врага, за тысячи километров, ночью, в сложную погоду. Предлагаю на ваш выбор два варианта: можем направить вас во фронтовую авиацию, там летают на сравнительно небольшие расстояния, или же возвращайтесь в свой учебный полк. Есть, правда, еще и третий вариант — поехать в высшую штурманскую школу к генералу И. Т. Спирину, в город Мары, пройти там практику маршрутных полетов, а потом на фронт, хотя бы и к нам. Правда, мы не имеем права направлять вас к Спирину, но рискнем... Даю вам час на размышление, выбирайте свой вариант.

— Товарищ подполковник! Не нужен мне час. Все уже ясно и так. Если я не подхожу для вашей группы сейчас, направляйте в Туркмению. Это будет кратчайший путь в дальнебомбардировочную авиацию, в действующую часть. Я не хочу возвращаться в учебный полк. И фронтовая авиация мне не подходит. Дальние полеты — моя давнишняя мечта. [33]

— Добро! Так и сделаем. Только имейте в виду, Спирин — человек с крутым характером. Начнет шуметь, мол, Бицкий не имеет права посылать к нему людей. Но не беда. Все уладится. В добрый путь, лейтенант!

Наша группа рассеялась. Решетников, Курятник, Назаров, Казьмин остались у Бицкого. Кое-кто вернулся в учебный полк. А я вместе с лейтенантами Иваном Лисовым и Анатолием Мирошниченко поехал в далекую Туркмению.

Ехать пришлось долго, поезда часто простаивали, пропуская на запад многочисленные эшелоны. Позади остались Оренбург, Кзыл-Орда. Как-то незаметно мы переехали из зимы в лето. В Ташкенте лишней оказалась шинель. Теплынь. Ярко светило солнце. Улицами куда-то спешили люди в военной, гражданской одежде — узбекской или европейской. Рядом с автомашинами, не спеша, шли безразличные ко всему ишаки, они несли на спине огромный груз. С интересом мы наблюдали удивительный город, полный контрастов.

Поезд Ташкент — Красноводск доставил нас к месту назначения. Подполковник Бицкий был прав. Начальник высшей штурманской школы И. Т. Спирин, прочитав наши документы, все-таки изрядно пошумел, грозился даже отправить нас обратно. И все же он «смиловался».

— Ваше счастье, что нам не хватает штурманов, — строго закончил генерал.

Восточнее города, среди аулов, на пустыре, находился полевой аэродром. Рядом с летным полем — колхозная земля, изрытая арыками. Пахота чередуется с низкорослыми деревьями урюка. Чуть дальше виднеются жилища туркмен, похожие на цыганские шатры. Изредка между юрт заметны дома, покрытые черепицей. [34]

На аэродроме есть все необходимое для учебы, полетов, жизни: бараки из глины, в которых было оборудовано несколько классов, самолеты разных конструкций, столовая. Поселили нас в бывшей конюшне кавалерийского полка, переоборудованной под казарму.

16 января 1942 года А. Мирошниченко, И. Лисовой и я приступили к учебе. Наша группа начала занятия еще 2 января. Пришлось догонять. Командир эскадрильи рассказал нам об условиях учебы, объеме программы, о сроках. За два с половиной месяца мы обязаны окончить теоретическую и летную программы и быть готовыми к отправке на фронт. В теории большое внимание уделялось изучению радиотехнических средств вождения самолетов. В летную программу входили маршрутные полеты, бомбометание, воздушные стрельбы, радиосвязь.

— Перед нами стоит главная задача, — сказал в конце беседы командир, — выпустить экипажи, способные успешно выполнять боевые задания в сложных погодных условиях дня и ночи. Поэтому ваша подготовка будет проводиться главным образом в составе экипажа. Вы обязаны слетаться, сдружиться, представлять собой как бы единый организм. Завтра познакомитесь с летчиками, стрелками-радистами, стрелками своих экипажей. Вы, товарищи, немного опоздали, но, я надеюсь, справитесь с поставленной задачей.

Подготовка в составе экипажа... Последующее участие в боевых действиях подтвердило правильность этого принципа подготовки. Экипажу, этому маленькому боевому подразделению, оказывалось большое доверие, предоставлялась самостоятельность. Получив боевое задание, экипаж сам готовился к его выполнению. В маршрутном полете, [35] в районе цели, он действует, сообразуясь с обстановкой. Каждый член экипажа имеет свои обязанности, но все они вместе несут ответственность за выполнение задания. Точные расчеты штурмана и точное выдерживание этих расчетов всегда приносят успех.

Я познакомился с членами своего экипажа. Разве я мог тогда предполагать, что в составе этого экипажа пролетаю почти всю войну, что вместе мы совершим сотни боевых вылетов, сотни раз будем преодолевать разные преграды, пролетать через огонь и смерть, чтобы нанести противнику сокрушительный удар?..

Командир экипажа — лейтенант Алин. Высокий, широкоплечий богатырь. Смотрит на меня светлыми добрыми глазами и, смущаясь, говорит: «Василий Алин». Хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и закончил: «В полете познакомимся ближе». Я тоже представился и подумал, что мои командир уж слишком немногословен. Оказалось, что Алин мой ровесник, как и я, окончил ФЗУ, затем летное училище в Оренбурге. Он уже имеет боевое крещение, совершил несколько боевых вылетов в начале войны.

Стрелок-радист Николай Кутах понравился сразу. Невысокий крепыш, с энергичными движениями спортсмена. Большие черные умные глаза смотрели прямо на собеседника. С уважением он относился к старшим, сохраняя при этом свое достоинство. После мы узнали, что Коля — первый запевала, отличный организатор самодеятельности. Он может и песню спеть, веселую или заунывную, и станцевать. В короткие минуты ожидания полетов от Николая можно было услышать забавную веселую историю.

Учеба и полеты проходили с большим напряжением. [36] Летали днем и ночью. В Туркмении все было непривычно. И зима не такая, как на севере, — вместо снега серая песчаная земля. Город Мары — словно оазис среди пустыни. Непонятной казалась река Мургаб. Вытекая с гор Афганистана, она несет свои воды на север. За городом река разветвляется на сотни рукавов. Эти ниточки-русла расходятся веером и бесследно исчезают в песках пустыни.

А песчаные бури! Когда повеет ветер-»афганец», все вокруг темнеет. Без очков из помещения не выйдешь. Ветер несет и несет песок, словно снег. На земле появляются сугробы, похожие на застывшие морские волны. Бури стихают неожиданно, как и появляются, и тогда мы продолжаем полеты, стремимся наверстать упущенное.

В начале марта мы выполняли зачетный полет по маршруту с бомбометанием. С интервалом пять минут взлетали в небо красавцы Ил-4. Подошло время вылетать и нашему экипажу. Я успел оцепить замечательные качества своих товарищей. Настороженность сменилась доверием. И потому сегодня я думал только о том, как лучше выполнить задание.

Летим над пустыней. Местность, естественно, безориентирная. Днем еще можно изредка заметить верблюжьи тропы, ведущие к колодцам. А ночью — непроглядная тьма. Над головой едва мерцают бледные звезды. Самолет окутала пыльная мгла. Горизонта совершенно не видно. Командир пилотирует корабль только при помощи приборов. В первые минуты по старой привычке я пытаюсь отыскать на земле хоть какой-нибудь ориентир. Напрасный труд. Штурман школы С. Ф. Пистолькорс избрал маршрут над пустыней не случайно — мы вынуждены пользоваться радионавигацией. Только в таких [37] условиях можно научиться водить самолет при помощи радиотехнических средств, поверить в них. В школе все делается для того, чтобы не допускать условностей, упрощенчества. Создаются условия, приближенные к боевой действительности.

Самый ответственный момент сегодняшнего полета — разворот над точкой в пустыне, находящейся за 200 километров восточнее Мары. Настраиваю радионавигационный полукомпас (РПК-2) на радиостанцию аэродрома, рассчитав предварительно радиопеленг. Тут же определяю направление на радиостанцию, расположенную у города Карши. Прокладываю линии пеленгов на карте. Их пересечение и показывает то место, где мы только что пролетели. Приближаемся к точке разворота, я все время измеряю курсовой угол на Карши, а Коля Кутах сообщает о полученных им радиопеленгах с нашего аэродрома. Вот и точка разворота.

— Товарищ командир! Курс на Уч-Аджи 310 градусов, — командую я.

— Есть курс 310, — спокойно отвечает Василий Алин и начинает разворот. Те же темнота и мгла. Кажется, вокруг, кроме нас, нет ничего живого. Ночь и мы. Но вот появились огоньки. Это железная дорога Бухара — Мары. Пеленгуя различные радиостанции, определяю время выхода на станцию Уч-Аджи и даю курс на полигон, находящийся в песках Кара-Кумов. Через несколько минут первая бомба летит к цели, обозначенной кострами. Делаем еще два захода. Все три бомбы попали в круг. Задание выполнено отлично. Со снижением направляемся к аэродрому. На востоке светлело. Потускнели звезды в безоблачном небе. Спешим на посадку.

На земле узнали, что не стало связи с экипажем лейтенанта П. Н. Горяченко. Вскоре нам сообщили [38] о трагической гибели всего экипажа. Погиб он в песках, в районе той самой точки, где все мы делали разворот. Специалисты считали, что Горяченко, не справившись с управлением машины по приборам, потерял пространственное положение и свалился на землю... А может, и по другой причине...

Навсегда остался в моей памяти черноглазый юный Горяченко. Все мы уважали его за страстную любовь к полетам, за веселый характер. С ним было легко, хотелось шуткой отвечать на его шутку, быть таким же неунывающим, как он. Молодой летчик мечтал поскорее попасть на фронт, бить врага, захватившего его родную Полтавщину. Но не попал...

Вскоре мы покинули Мары. В сердце остались благодарность учителям, гостеприимному туркменскому народу и память об экипаже лейтенанта Горяченко.

И снова мы в пути. Спешим на фронт. За окном вагона проплывают бескрайние казахские степи, мелькают редкие населенные пункты, полустанки. Эти широкие степи напоминали мне панораму родного запорожского края, воскрешали в памяти события давно минувших лет...

Только на восьмые сутки мы прибыли на станцию Ряжск. Здесь мы делали пересадку, чтобы следовать к месту своего назначения — в боевой полк. Старший группы отправился к военному коменданту, мы остались на перроне. В это время с севера приближался поезд. От нечего делать мы наблюдали за ним. Наконец состав из пассажирских и товарных вагонов остановился. Открылись двери вагонов. Мы ожидали, что на перрон сразу же хлынет поток людей, они поспешат за кипятком, в город или в здание вокзала. Но из поезда никто не выходил. Только через некоторое время стали появляться [39] люди. Они поразили нас своим необычным видом. Бледные, изможденные, измученные лица. А глаза! Большие-большие, смотрят куда-то вдаль, ничего не замечая, безразличные ко всему. Кто они, эти люди?..

— Это ленинградцы, — слышим голос капитана-пехотинца, проходящего мимо. — Вот последствии вражеской блокады. В поезде — те, кто остался в живых, кому удалось вырваться из Ленинграда...

Впервые мы, авиаторы, едущие на фронт, увидели своими глазами горе, которое принес на нашу землю фашизм. И стали для нас еще более понятными сообщения Совинформбюро о зверствах гитлеровцев на нашей земле, о массовых расстрелах советских людей, о пытках и издевательствах. Вспомнилось сообщение о Зое Космодемьянской, о ее подвиге. На всю жизнь запомнился фотоснимок на страницах газет. На нем истерзанный фашистами труп героини. Мы восхищались Зоей и ее товарищами, беззаветно любившими Родину, обладавшими неиссякаемой верой в победу. Они не страшились ни пыток, ни смерти, мужественно вели неравную борьбу с сильным и коварным врагом.

Мы восхищались героями и были полны решимости следовать их примеру.

В боях, которые нам предстояли, мы будем бить врага беспощадно, будем уничтожать его, очищая родную землю. Для этого не пожалеем ни сил своих, ни жизни.