Катерные учения. Подготовка к походу. Известие о Мукденском бое
17 февраля. Упражнения в атаках на корабли эскадры с отрядом минных судовых катеров являются единственным боевым развлечением, которое не дает нам закиснуть. Я также принимаю участие в этих ночных упражнениях и хожу в атаки на минных катерах. Это создает иллюзию боевого азарта и ощущение риска.
Вид эскадры ночью с атакующих миноносок производит поразительное впечатление. Стоглазые чудовища десятками прожекторов ищут в ночной темноте своих еле заметных врагов, а атакующие катера прибегают к всевозможным хитростям, чтобы обмануть бдительность защищающихся и ускользнуть из губительной зоны светового заграждения.
Минные катера также высылаются в дозор для охраны проливов и входа на рейд. Они встречают каждое судно или лодку, ракетой дают знать о их приближении и конвоируют через весь рейд в обход эскадры. На днях, когда миноноска нашего «Орла» была назначена в дальний дозор за 15 миль для охраны пролива между Носси-Комбо и Мадагаскаром, я ушел на ней на всю ночь. Командовал мичман Шупинский, а механиком был Русанов. Мы в каюте катера попили чайку, а затем всю ночь провели на палубе, крейсируя малым ходом от одного берега к другому. Мрачный силуэт громадного конуса Носси-Комбо вырисовывался слева. Справа возвышался высокий мыс, отделявшийся от Мадагаскара. Когда постепенно из-за облаков над горизонтом всплыла полная луна, то стали видны контуры главного хребта Мадагаскара. Вскоре около полуночи начался отлив. Впереди по носу из-под воды показалась черная коса, а за ней на туманном фоне [344] далекого Мадагаскара вдруг вырисовался подозрительный темный контур, похожий на неизвестный миноносец. Мы насторожились. У аппарата замер минер, готовый выпустить торпеду. Комендор навел 37-миллиметровую пушку. Шупинский на руле осторожно дает ход, чтобы не привлечь раньше времени внимание противника. Мы крадемся малым ходом с погашенными огнями, прячась в тень набежавшего облака. Вот уже немного остается до подозрительного судна. «Открыть прожектор!» командует Шупинский.
В луче заблестела сглаженная океаном поверхность опасного рифа, который вышел из-под воды с отливом. Выяснив, откуда появилась подозрительная тень, мы снова отошли от неразведанного берега.
После этой ночи, проведенной в дозоре на миноноске, я еще два раза участвовал в ночных атаках на эскадру.
Отряд минных катеров уходил за флагманским катером с «Суворова», которым командовал капитан 2-го ранга Семенов из штаба. Катера шли к самым берегам Мадагаскара миль за 8 от эскадры. Там получили план атаки и оттуда вели нападение. При этом возбуждение и азарт достигали крайних пределов.
В первую атаку на нашу миноноску выпало задание атаковать крейсера, охраняющие вход в бухту. Нам удалось «взорвать» «Рион» и «Урал». К последнему мы подкрались саженей на 50: на нем, видимо, были не очень внимательны и не смотрели серьезно на эти учения. Но, будучи раз обнаруженным, наш катер уже не мог ускользнуть от прожекторов, а потому должен был считать себя уничтоженным.
В это же время другой отряд катеров вел нападение на «Ослябя». Головной миноноске удалось ловко проскользнуть под самую корму броненосца, и командовавший ею лейтенант крикнул на «Ослябя»: «Стыдно подпускать так близко!» Командир броненосца оскорбился и подал на лейтенанта в штаб рапорт, требуя наложить на него взыскание.
Во второй раз я ходил на минном катере «Орла» под командованием лейтенанта Славинского. Уйдя из пределов видимости эскадры, мы часа два пробирались под мадагаскарским берегом, прячась от лучей прожекторов. Особенно упорно преследовали нас лучи «Ослябя» и «Алмаза».
В темноте под берегом у пролива наш катер выскочил на камень, скрытый под водой. Засели основательно в двухстах саженях от берега, но, к счастью, подводного повреждения не получили. Район был весьма опасный. Вокруг из воды торчали рифы, о которые разбивались всплески набегавших волн. Опасность положения увеличивалась начавшимся отливом. Надо было спешить снять катер, севший на риф, так как, выйдя из воды, катер с уменьшением осадки неминуемо опрокинулся бы. На всякий случай достали пояса и нагрудники. Машина, несмотря на полный ход, не могла стянуть катер. Других катеров близко не было: [345] все были заняты атакой. Бились полтора часа, пробуя столкнуть катер баграми и веслами, но его вес (24 тонны) был слишком велик, чтобы наши усилия могли достигнуть цели.
Команда разделась, и матросы стали нырять под днище, чтобы выяснить, какой точкой днища катер сидел на рифе. Оказалось, что нас держала пятка ахтерштевня, застрявшая в расщелине камней. Отлив постепенно разворачивал нос катера влево, вращая его на точке опоры. Надо было действовать быстро.
Перенесли все тяжести на нос, туда же собрали всех людей и затопили водой форпик. Выждав, когда набежала волна, разом уперлись в камень веслами и баграми и вдруг почувствовали, что катер свободно закачался, сойдя с рифа.
Пока мы сидели на камнях, половина прожекторов была прикована к нам, а в это время второй орловский катер успел пробраться мимо «Ослябя» и атаковал госпитальный «Орел».
Мы вышли на учение в 6 часов вечера, а вернулись только в 12 часов ночи.
20 февраля. Разбор «гулльского инцидента» международной следственной комиссией в Гааге: были ли при столкновении с рыбацкой флотилией миноносцы? На днях мы прочли во французских газетах решение Гаагской конференции по делу обстрела рыбацкой флотилии при проходе отряда броненосцев Рожественского через Немецкое море. Конференция признала адмирала Рожественского и личный состав русских кораблей ответственными за обстрел рыбаков, так как присутствие японских миноносцев осталось недоказанным. Все заявления Рожественского, чинов его штаба и свидетелей, утверждавших, что они видели подозрительные силуэты судов, похожих на миноносцы, признаны... «плодом расстроенного воображения». Русское правительство обязалось покрыть убытки, причиненные рыбацкой флотилии, вознаградить пострадавших рыбаков. С адмирала и командиров были сняты обвинения в действиях, позорящих моряков, так как было признано, что эскадра находилась в обстановке, заставлявшей ожидать атаки миноносцев.
Это сообщение о решениях Гаагской конференции по «гулльскому инциденту» возбудило на кораблях эскадры широкое обсуждение обстоятельств уже почти забытого происшествия, ознаменовавшего начало нашего похода.
Командир «Суворова» и офицеры штаба, находившиеся на командном мостике флагманского корабля в роковую ночь, продолжают утверждать, что огонь был открыт по трехтрубному судну, быстро сближавшемуся с нашей колонной, и дым его стлался по воде, но при первых же выстрелах оно круто повернуло к европейским берегам и скрылось в темноте. Рыбаки же, случайно оказавшиеся в сфере огня, пострадали, как и русские крейсера, от перелетов при отражении атаки. Присутствие атакующих [346] миноносцев подтверждалось нападением их на «Камчатку» и телеграфными сношениями с ней флагманского корабля.
Разбор дела в Гааге сосредоточился на вопросе: действительно ли были миноносцы на месте столкновения броненосцев 1-го отряда с рыбаками? Заявления Рожественского, показания свидетелей и предъявленные телеграфные ленты, свидетельствовавшие о переговорах с «Камчаткой», не были признаны убедительным доказательством, и даже представитель России не смог защитить это утверждение. Требовалось фактическое доказательство: обнаружение поврежденных миноносцев в нейтральных портах Европы, наличие торпедных пробоин на русских кораблях или, по крайней мере, обнаружение выстреленных торпед в районе встречи с рыбаками. Но таких доказательств Россия представить не могла.
Правда, первоначально в английских газетах, помимо злостных обвинений русской эскадры в «пиратстве», особенное возмущение вызвало заявление рыбаков, что «один из русских миноносцев оставался на месте столкновения до утра, но не оказал никакой помощи пострадавшим». Прочтя в английских газетах сообщение о русском миноносце, замеченном рыбаками на месте столкновения, Рожественский сразу усмотрел в этом факте подтверждение, что неприятельский миноносец действительно скрывался за рыбаками, был подбит нашим огнем и спровоцировал случайный обстрел рыболовных траулеров. Он немедленно послал в Лондон телеграмму русскому военно-морскому агенту для помещения в английских газетах его заявления, что «русские миноносцы на месте встречи с рыбаками не могли присутствовать, так как они прошли этим курсом на сутки раньше и 8 октября уже находились в Бресте». Следовательно, миноносец, замеченный утром рыбаками, мог только принадлежать к числу поврежденных во время атаки на эскадру. Это заявление Рожественского легко было проверить, и оно сразу вызвало изменение позиции английских экспертов, которые признали показание рыбаков о миноносце ошибочным, так как по неопытности они могли принять за миноносец русский транспорт «Камчатка», проходивший утром (?!). Русская заграничная разведка, развивавшая энергичную деятельность до инцидента и терроризировавшая эскадру Рожественского сведениями о таинственных судах на пути следования эскадры, не сумела выяснить, куда скрылись миноносцы после столкновения.
Итак, комиссия отвергла версию о присутствии миноносцев и только признала, что русская эскадра действительно имела основания ожидать атаки, а встретив рыбаков, ошибочно приняла их за неприятеля и обстреляла. В этой ошибке виновен командующий эскадрой, который не принял надлежащих мер для охраны безопасности мореплавания в нейтральных водах. Такая ошибка возможна в военное время, и поэтому комиссия признала, что в действиях Рожественского и командиров кораблей не было фактов, [347] позорящих их как моряков, но Россия должна нести ответственность за убытки, причиненные ее флотом гражданам нейтральных государств. Вопрос о судебной ответственности Рожественского и командиров броненосцев отпал, и, следовательно, 2-я эскадра могла продолжать свой путь.
Этим решением Россия должна была удовольствоваться.
Итак, на Гаагской конференции никто из европейских держав не поддержал Россию. В результате истинная подкладка «гулльского инцидента» осталась невскрытой.
В европейской печати еще весной 1904 г. проскользнули сведения, что в Англии по заказу Японии на частных заводах строятся несколько миноносцев. В Европе было известно, что Англия нарушает нейтралитет, строя боевые корабли для воюющей державы, но по ряду соображений предпочитали не разглашать этого факта. Военными поставками для воюющих держав занимались и другие государства.
Следовательно, японцы могли располагать в европейских водах отрядом миноносцев, которые базировались на Англию. Но английское адмиралтейство приняло необходимые меры, чтобы не допускать широкой огласки этого обстоятельства. Поэтому поврежденные миноносцы после встречи с кораблями Рожественского могли безопасно вернуться, не будучи разоблаченными, в те порты, где они строились. Английские «просвещенные мореплаватели» умеют хорошо прятать концы в воду, а потому и на Гаагской конференции они с гордым видом разыгрывали роль обвинителей. Морские же эксперты других стран не имели никаких оснований обострять отношения с Англией и, ввиду отсутствия у России прямых доказательств, приняли английскую версию «о психозе и панике на русских кораблях». При таком подходе к расследованию английское адмиралтейство, осведомленное о действительном положении дела, смогло провести свою линию.
Между тем инцидент распадался на два эпизода. Весь судовой состав транспорта «Камчатка» решительно утверждал, что транспорт был атакован четырьмя миноносцами, один из которых выпустил мину. При отражении атаки «Камчатка» сделала до 300 выстрелов из 47-миллиметровых орудий, причем были видны разрывы снарядов между трубами и на палубе, после чего три миноносца большим ходом ушли догонять эскадру.
«Камчатка» не могла сражаться с рыбаками, а уходила от миноносца, который ее преследовал. В международную комиссию никаких заявлений об обстреле нейтральных судов «Камчаткой» не поступало. Пострадавший от ее огня предпочел остаться неизвестным, а миноносцам ловко удалось замести следы государства, причастного к этому нападению.
Эпизодом нападения на «Камчатку» комиссия детально не занималась, а ее телеграммы рассматривали только в связи с фактом обстрела рыбаков броненосцами Рожественского. Между тем на пути в Виго через Бискайский залив с «Бородино» ночью видели [348] следовавшие за эскадрой в полосе дыма три миноносца. Наблюдение осталось непроверенным из-за отсутствия при отряде крейсеров.
Итак, «гулльский инцидент» вошел в историю русско-японской войны не раскрытый до конца, и тайна, были ли миноносцы и чьи именно, продолжает тяготеть над этим эпизодом.
В книге капитана 2-го ранга Семенова «Расплата» (см. изд. шестое, стр. 264–268) приведен рассказ о встрече в японском госпитале в Сасебо с японским морским офицером, командиром миноносца, построенного для Японии в Европе. Японец рассказал Семенову, что его миноносец под американским флагом прошел в октябре 1904 г. через Суэц в Тихий океан вслед за отрядом адмирала Фелькерзама. О столкновении с русскими кораблями он ничего не сказал, хотя и не отверг этого предположения Семенова, но сроки выхода его из европейских вод совпадают с гулльским инцидентом.
Есть, однако, и другая версия об участии миноносца при встрече русской эскадры с рыбаками. В деле были, действительно, замешаны миноносцы, но не японские или английские, а германские. В 1920 г. в германской печати появились воспоминания командира германского миноносца, который рассказал, как он попал у Доггербанка под обстрел броненосцев эскадры Рожественского 8 октября 1904 г.
Перед проходом русской эскадры германский флот был по приказу императора Вильгельма выслан в Немецкое море для наблюдения за побережьем. Командир одного трехтрубного миноносца решил на свой страх сблизиться с русскими кораблями, чтобы наблюдать их на ходу, и ушел в море на их розыск. Ночью, идя большим ходом, он натолкнулся на первый броненосный отряд в тот момент, когда Рожественский сблизился с рыболовной флотилией. Встреченный интенсивным огнем, германский миноносец успел скрыться в сторону берега, получив повреждения, но спровоцировал стрельбу по рыбакам. Когда разразился международный конфликт, то император Вильгельм строжайше воспретил разглашать причастность германского флота к гулльскому инциденту. Только после низложения Вильгельма командир миноносца решился рассказать обо всем этом.
Подтверждением этой версии может служить такое обстоятельство. 29 июня 1904 г. разоружился в германском порту Циндао (Киао-Чао) на арендованной у Китая территории прорвавшийся из Порт-Артура броненосец «Цесаревич». Так как он оставался там до конца войны, то германские морские офицеры постоянно посещали «Цесаревич» и очень близко сошлись с его кают-компанией. Уже после заключения мира с Японией по случаю встречи Нового года 1 января 1906 г. на «Цесаревиче» был большой прием. Один подгулявший германский офицер после обильных возлияний в дружеской беседе рассказал русским приятелям, в какую неприятную историю попал германский флот из-за гулльского инцидента, о чем моряки в Киао-Чао получили подробные письма от своих товарищей из Германии. Так как острота этой истории после Цусимы и заключения мира между Россией и Японией уже миновала, то германский моряк счел возможным посвятить в эту тайну своих друзей на «Цесаревиче». По его словам, в германском флоте на почве гулльского инцидента произошли большие неприятности и были введены крайние строгости для соблюдения полной тайны.
Факт, имевший место на «Цесаревиче» 1 января 1906 г., был мне сообщен в 1932 году бывшим механиком «Цесаревича» И. Кузнецовым, лично присутствовавшим во время беседы с немецким офицером.
Хотя тайна гулльского инцидента документально не раскрыта, но в настоящее время можно сделать следующие окончательные выводы:
1. В момент встречи с флотилией английских рыболовных траулеров «Суворов» действительно столкнулся с неизвестным трехтрубным миноносцем и обстрелял его, считая японским. [349]
2. Миноносец, шедший контр-курсом, быстро скрылся в направлении европейского берега, был подбит, до утра оставался в районе встречи с траулерами и рыбаками был ошибочно принят за русский.
3. Броненосцы «Александр», «Бородино» и «Орел» и транспорт «Анадырь» миноносца не видели, но, открыв прожекторами рыболовные суда и не зная точно, по какой цели стрелял «Суворов», обстреляли пароходы, ближайшие к курсу эскадры. Эту стрельбу спровоцировал неизвестный миноносец.
4. Наиболее вероятна встреча с миноносцем германского флота, в составе которого в 1904 г. действительно имелись трехтрубные миноносцы.
5. «Камчатка» подверглась нападению четырех японских миноносцев, построенных в Англии, которые после этой атаки сразу ушли на Восток и прошли Суэц, не встретившись с русскими кораблями. В Бискайском заливе, следуя сзади броненосцев Рожественского, миноносцы, зная, что русские корабли наготове к отражению атаки, не решились напасть на них.
6. Германское правительство скрыла участие своего миноносца в гулльском инциденте. Ведя линию содружества с царским правительством, оно все же не сочло возможным поддержать Россию в Гааге, чтобы не компрометировать престиж своего флота и избежать трений с Англией.
7. Русские броненосцы торпедной атаке не подвергались.
8. Охрана русской эскадры была организована неудовлетворительно и не обеспечивала ее безопасности, а также не гарантировала и соблюдения интересов нейтральных стран.
9. «Камчатка» сама благополучно отбилась от японской атаки и предупредила Рожественского по беспроволочному телеграфу.
10. Европейские державы, и прежде всего Англия и Германия, зная о постройке миноносцев для Японии, не захотели пролить свет на обстановку гулльского инцидента. Они были заинтересованы в ослаблении русских морских сил в европейских водах и поэтому стремились обеспечить уход их на Восток.
21 февраля. В ожидании приказа о выступлении. Брожение среди команд усиливается с каждым днем, хотя мы стоим за тысячи миль от ближайших русских портов. Вину на «злонамеренных агитаторов» сваливать не приходится. Лучшую изоляцию от внешних влияний трудно было бы создать. Забрались чуть ли не на необитаемый остров, с населением которого связь недостижима, а все-таки от дыхания жизни не укрылись. Значит, микроб недовольства люди принесли в своей крови.
Сегодня на «Орле» снова произошел ряд случаев, характеризующих растущую напряженность в настроениях команды, которая в любой момент может прорваться в виде такой вспышки, какая уже была на «Нахимове». Трюмный матрос в ответ на полученное приказание без всякого повода изругал трюмного механика; на вахте матросы изругали других офицеров и вызывающе поминали командира, которого в это время на мостике не было.
От былой флотской «надраенности» не осталось и следа. Теперь в каждом слове, позе, выражении лица любого матроса как будто сквозят ирония и дерзость: «Подождите, господа офицеры, скоро и на нашей улице будет праздник!»
По воспоминаниям современников эпохи отмены крепостного права, среди крестьян уже носилось предчувствие будущей свободы, они теряли страх перед своими прежними «господами» и вызывающе вели себя, а «господа» чувствовали свое бессилие запугать проснувшихся прежних «рабов» крутыми мерами. [350]
Сегодня на берегу побывали наши офицеры. Они передают, что из России есть телеграммы о происходящих там событиях: будто бы Государственный совет признал необходимость скорейшего введения конституционного правления, но Николай II отверг это, заявив, что он обязан охранять в неприкосновенности устои самодержавной власти, завещанной ему отцом.
Снова подтверждается, что японцы обошли левый фланг армии Куропаткина и в его тылу захватили Гирин. Между тем среди главного армейского командования царят раздоры и взаимные обвинения. Командующие армиями заявляют, что Куропаткин своей нерешительной тактикой губит войска.
20 февраля из Марселя пришел очередной почтовый пароход с частью почты, направленной через Гинзбурга. Дата последних полученных русских газет — 7 января. В них уже есть описание заводских забастовок и характеристика настроений рабочих масс, которые вылились в шествие на Дворцовую площадь к царю и закончились массовым расстрелом на петербургских площадях и улицах. Некоторые из наших офицеров уже получили письма, датированные 21 января. Но так как они написаны лицами, принадлежащими к военной среде, то в их описаниях дано освещение событий чисто внешнее и, конечно, крайне тенденциозное. Однако дело не в субъективных выводах авторов, а в фактах, которые говорят сами за себя.
На эскадре снова распространились упорные слухи о скором уходе с Мадагаскара в Индийский океан. Всем кораблям приказано было пополнить запас угля до предельного, назначенного адмиралом. «Орел», приняв 1300 тонн, покрыл весь расход, сделанный за месяц якорной стоянки, и снова имеет на борту 2350 тонн. Среднее углубление достигает в этом состоянии перегрузки 31 фута, т. е. на 5 футов более нормальной проектной осадки. Батарейная палуба — всего на 2 фута выше ватерлинии, а главный броневой пояс находится на 3 ½ фута ниже уровня воды.
В каком направлении двинется эскадра — точных сведений нет.
25 февраля. Уже кончается февраль, а эскадра все на якорной стоянке. Очевидно, выход в океан, предсказанный на 26 февраля, снова будет отсрочен.
Адмирал решил дождаться прихода транспорта «Иртыш», который, по сведениям из штаба, придет 28 февраля. Кроме того, на днях должен прийти от Гинзбурга пароход с мясом. С ним надеемся получить почту, которая, очевидно, будет прощальным приветом с Родины перед уходом на театр войны.
Наступила масляница, но на эскадре это ничем не отмечено. На нашем соседе в строю — «Бородино» вчера устроили блины. Играл оркестр музыки. Завтра, в субботу, предполагается устроить развлечение для команды и у нас на «Орле».
Адмирал остался недоволен, что «Орел» прекратил погрузку, [351] приняв только 2350 тонн, и приказал догрузить еще 150 тонн, что вчера и было выполнено.
Кроме того, все корабли непрерывно принимают с транспортов усиленные запасы расходных грузов и продовольственных продуктов по нормам из расчета на четырехмесячный срок. В перегруженном состоянии высокобортные броненосцы глубоко осели в воду, и их наружный вид резко изменился. Над водой по ватерлинии осталась узкая полоска второго броневого пояса толщиной всего 6 дюймов, накрытого броневой батарейной палубой в 1 ¼ дюйма на протяжении батареи 75-миллиметровых орудий и утолщенной до 2 дюймов в оконечностях. Это — вся наша броневая защита боевой живучести, так как выше батарейной палубы идет легкий незащищенный борт. Достаточно нескольких случайных пробоин от снарядов выше броневой палубы, и корабль уже окажется в критическом положении, на краю гибели. При самом малом крене и разрушенном легком борте ему будет грозить опасность опрокидывания килем вверх.
28 февраля. Известие о мукденском поражении армии. Эти дни мы находились под впечатлением самых противоречивых слухов и телеграфных сообщений французских газет с Маньчжурского фронта. Под Мукденом разыгралась полоса самых ужасных сражений, закончившихся тяжелым поражением и новым отступлением русских армий Куропаткина. Видимо, противоречивость поступавших в последнее время сообщений вызывалась тем, что известия приходили не сразу, а постепенно, по мере развития генерального боя, исход которого определился к концу всей серии боевых операций.
Теперь он известен нам по телеграммам последних французских газет. Японская армия, получив после капитуляции Артура подкрепление в виде освободившихся корпусов генерала Ноги с осадной артиллерией, снова обошла левое крыло фронта Куропаткина, которое было разбито. Русские потеряли до 50 тысяч пленными и столько же убитыми и ранеными. Мукден сдан со всеми укреплениями и запасами.
«Отступаю по всей линии», — доносит Куропаткин.
Сегодня получен приказ адмирала: приемку машинных материалов на переход в 45 суток закончить 1 марта.
По слухам из штаба, эскадра покинет Носси-Бе 3 марта. Видимо, под впечатлением последних сообщений с театра войны адмирал решил ускорить свой выход и отказался связывать свой поход с приходом эскадры Небогатова, которую он считает обузой для себя.
Последний сигнал сегодня гласит: быть готовыми сняться с якоря через 24 часа по получении приказания.
Последняя причина, задерживавшая уход Рожественского, наконец, отпала. 26 февраля в Носси-Бе прибыл долгожданный транспорт «Иртыш». Он вышел из России 28 декабря и совершил [352] весь переход до Мадагаскара за два месяца. Эскадра надеялась, что с ним будет получен последний прямой транспорт почты из России, который прольет более яркий свет на политические события, происходящие на Родине. Эти надежды оказались тщетными, так как на «Иртыше» почты не было. В Петербурге слишком заняты своими текущими делами, чтобы заботиться о снабжении нашей эскадры письмами и газетами.
Полное разочарование постигло и адмирала. Снарядов на транспорте не оказалось. Выяснилось, что второй комплект «для большей сохранности» отправлен прямым железнодорожным путем прямо во Владивосток, а «Иртыш» доставил груз... в 10 тысяч тонн угля. Транспорт потерпел аварию в Балтийском море, и пока стоял в Либаве, снаряды выгрузили и отправили по Сибирской железной дороге, но не нашли даже нужным уведомить об этом Рожественского.
Последнее полученное мной письмо из дома было датировано 8-м декабря. Между тем пароход из Марселя до Носси-Бе идет 21 день и выходит регулярно каждые две недели. Следовательно, при умелой организации доставки почты мы имели бы полное. право ждать писем, отправленных из дома по 20 января.
У всех рождается подозрение: не скрывается ли за этим запозданием почты установленный правительственный «карантин», чтобы оградить наши головы от вредных влияний и как можно долее держать в неведении насчет событий, происходящих на Родине? Но едва ли письма из России будут «опаснее» сообщений, которые мы получаем через агентство Рейтера, обслуживающее французские газеты, минуя петербургскую цензуру. Зато разобщение с Родиной и семьями путем лишения регулярных писем далеко не содействует укреплению бодрости духа.
1 марта. На этот раз можно полагать, что уход эскадры предрешен. Все корабли спешно заканчивают расчеты с берегом. День и ночь идет приемка запасов с транспортов, «Камчатка» сдает заказанные ей изделия, а катера, барказы и шлюпки непрерывно шныряют между кораблями и пристанью. Снова вся эскадра догружает уголь с немецких угольщиков до самого полного запаса, предписанного адмиралом. «Орел» принял барказами 120 тонн, чтобы возместить расход нескольких последних дней.
Все поступающие с берега сведения подтверждают известия о крахе на нашем сухопутном фронте. Газеты сообщают, что уже нависает угроза над Владивостоком, так как японский флот, владея морем, готовит десантную операцию, чтобы отрезать его с севера ранее прихода эскадры Рожественского.
Адмиралом из разных разведывательных источников получены подробные сообщения о приготовлениях к нашей встрече, ведущихся японцами в водах Зондского архипелага. Так как мы при движении к северу не можем миновать проливы, то японцы заранее могут знать вероятные пути, которыми должна проследовать [353] русская эскадра. По сведениям печати, в проливах уже сосредоточено 12 подводных лодок.
При вступлении в Южно-Китайское море нам предстоит разрешить ряд сложнейших тактических задач еще до встречи с главными силами противника. Японцам, несомненно, выгодно ослабить наши силы еще до генерального боя. Проливы между островами Зондского архипелага представляют для них удобную позицию, чтобы создать там ряд ловушек для нашей громоздкой армады.
Адмирал заперся в своем одиночестве и хранит глубокое молчание относительно курса эскадры и своих будущих планов. Он был главным инициатором посылки эскадры на Восток, довел до Мадагаскара всю эскадру, преодолевшую огромные трудности похода. Он заранее предвидел неизбежность падения Артура и гибели остатков Тихоокеанской эскадры, а также не верил в возможность пополнения эскадры южноамериканскими крейсерами и черноморскими кораблями, учитывая дипломатические трудности осуществления этих мероприятий. От включения в состав эскадры старых кораблей Балтийского моря Рожественский сам в свое время отказался как от ненужного балласта. Поэтому еще до выхода из Либавы ему было ясно, какие силы окажутся в его распоряжении против всего японского флота в момент сбора эскадры на Мадагаскаре к началу 1905 года. Недостаточность этих сил была для него очевидна. Если же, невзирая на это, он согласился вести 2-ю эскадру на театр войны и даже настаивал на походе, то им могли руководить только следующие соображения: посылка 2-й эскадры была необходима политически, чтобы показать готовность России продолжать войну, и имела лишь демонстративный характер для подготовки выгодной обстановки перед мирными переговорами.
Недостаточность сил эскадры для победы над японским флотом была настолько очевидна правительству и военному руководству, что нельзя было допускать возможности вступления ее на театр войны. Рожественский, видимо, внутренне был уверен, что правительство не пойдет на риск посылки заведомо слабой эскадры в бой и имеет в виду использовать ее военный вес лишь для дипломатических мирных переговоров. Хотя такие соображения и были распространены в военных кругах, но Рожественский соответственных гарантий от правительства не получил. Между тем в России резко изменилась политическая обстановка. Царское правительство столкнулось с революционным подъемом трудящихся масс, требовавших прекращения чуждой интересам народа дальневосточной войны. Но сторонники укрепления устоев самодержавия считают, что нельзя подчиняться требованиям масс, нужна победа и войну надо продолжать, потому что победа парализует рост революции. И вот, основываясь на том, что Рожественский не заявил категорически о негодности его эскадры, на него теперь возлагается обязанность овладеть морским театром [354] войны, а не просто прорваться во Владивосток с частью кораблей. А чтобы парализовать обвинения в недостаточной подготовке морских сил для победы, снаряжается бутафорская 3-я эскадра Небогатова из старья Балтийского флота.
Так петербургская бюрократия, притворяясь, что она не понимает заявлений Рожественского, толкает 2-ю эскадру в пропасть, а Рожественский, заняв позицию твердого «солдата», исполняющего боевой приказ, не хочет разоблачить предательскую, коварную игру своих хозяев и фатально приближается к катастрофе.
Итак, Рожественский был уверен, что голос рассудка заставит руководителей царской политики воздержаться от посылки эскадры в бой и вернет ее в Россию, когда настанет для этого подходящее время. Но зато он, как командующий эскадрой, войдет в историю как смелый и талантливый адмирал, руководитель большой морской операции, которая не была доведена до решительного конца лишь по воле центральной власти. Теперь эта «игра» зашла слишком далеко. А в Петербурге не видят большой опасности для государства рискнуть судьбой эскадры. Рожественский обречен стать жертвой собственных честолюбивых планов.
2 марта. Прощальное письмо к родителям с Мадагаскара. Я последний раз пишу вам из Носси-Бе (Мадагаскар). Завтра в 12 часов наша эскадра снимается с якоря и выступает в океан в неизвестном направлении. Хотя нам и не объявлено в приказе, какое боевое задание возложено на нашу эскадру, но из всех приготовлений к походу ясно, что вопрос о возвращении в Россию отпал и эскадра продолжает свой путь туда, где сухопутная армия заплатила реками крови и сотнями тысяч жизней за преступные ошибки своих правителей. Теперь настал и наш черед.
На эскадре нет ни одного человека, начиная с самого адмирала и кончая последним сознательным матросом, который верил бы в успех безрассудной авантюры.
Эскадра стала очередной ставкой зарвавшихся игроков, и только чудо может спасти ее от приговора истории. Но чудес в наше время не бывает.
Сегодня в час дня, когда я стоял на носовом мостике «Орла», вся фок-мачта «Суворова» вдруг закрылась взвившимися трехфлажными сигналами. «Орел» в свою очередь на всех ноках реев украсился такими же флагами, репетуя сигнал командующего. Я невольно оглянулся на ряды наших кораблей, выстроившихся на рейде в несколько колонн. Вместе с транспортами здесь было 45 кораблей, и все они в этот момент, как один, расцветились трепещущими флагами.
Все почувствовали, что этим сигналом решается судьба эскадры. Приказ гласил: «Броненосцам, крейсерам, миноносцам и транспортам иметь завтра к 12 часам пары для 10-узлового хода».
Есть сведения, что предстоящий переход продолжится 30 суток. [355] Каждые шесть дней эскадра будет иметь в океане остановку для догрузки угля.
В Носси-Бе приходит очередной почтовый пароход 5 марта, а мы покинем бухту за два дня до его прибытия и, следовательно, разминемся с этим транспортом почты. Но есть сведения ив штаба, что адмирал дал распоряжение госпитальному «Орлу» дождаться в Носси-Бе почтового парохода и принять всю почту для эскадры, а затем догнать ее в пути. Итак, у меня еще остается луч надежды получить от вас последние вести.
Позавчера часть почты доставил пароход «Регина», присланный Гинзбургом с некоторыми поставками. Из офицеров «Орла» шесть счастливцев получили по семи — восьми писем, но большинство оказалось обойденными. Чем это объясняется — теряемся в догадках и ругаем Главный Морской штаб, который так небрежно относится к переписке личного состава эскадры.
О последних событиях в Маньчжурии мы пока имеем сообщения только из телеграмм агентств Гавас и Рейтера, помещаемых в местных газетах. Сначала были известия о разгроме русской армии под Мукденом, а сегодня в 5 часов прибыла из порта Майюнга французская миноноска с известиями к адмиралу от французского губернатора, подтверждающими все предшествующие сообщения, но в еще более ужасном виде. Мы услышали: 60 тысяч убитых, 80 тысяч раненых, 40 тысяч пленных, в руках врага 608 орудий и 23 знамени. Мукден сдан. Армия разгромлена, и ее надо заново комплектовать. Куропаткин отозван с фронта, кандидатом на его место называют Сухомлинова.
Мы и сейчас не верим сообщенным цифрам, но сам факт решающего поражения на сухопутном фронте уже не вызывает сомнений. Что представляет собой наша эскадра с личным составом в 18 тысяч человек по сравнению с сухопутной армией? Это небольшая горсточка людей, в 5–10% от численности армейского фронта, и, конечно, руководство не задумается над риском гибели эскадры, если она хоть косвенно может отвлечь противника от напора на сухопутный фронт. После этих леденящих душу ужасных сообщений нет места мыслям о собственной судьбе.
Если мы минуем Зондские острова и вступим в Тихий океан, то там уж едва ли будут шансы отправить вам дальнейшие сообщения. В таком случае это письмо может оказаться последним на пути к Владивостоку.
С французской миноноской адмирал получил двенадцать шифрованных телеграмм из России, но, видимо, они ни в чем не повлияли на его решение, принятое накануне.
Итак, мы идем дальше!
Что же я могу еще сказать вам, мои дорогие?
Шлю вам горячий привет, исполненный искренней сыновней любви. Шлю братьям и сестрам завет последовательно мыслить и самоотверженно трудиться на благо народа, прямо стремиться вперед к святым целям раскрепощения страны. Посылаю отцу и [356] матери нежный поцелуй сына, обнимаю всех родных, жму руки старым друзьям и товарищам по гимназии и Морскому Инженерному училищу.
Пусть же залогом нашей близости и семейной связи останутся записи моего походного дневника, который я вел день за днем. В него попало все то, что я считал возможным запечатлеть. Здесь вы найдете немного личного, но дневник осветит вам ту обстановку, в которой протекал наш поход. А это вскроет и те пути, которыми мы пришли к неизбежному.
Первую часть дневника — до Мадагаскара — мне уже удалось вам отправить отсюда с оказией. Вероятно, она уже дошла до вас. Теперь мне остается отправить вам почтой вторую половину, охватывающую период стоянки эскадры в водах Мадагаскара. Одновременно посылаю вам в виде иллюстрации к нашему походу альбом собранных мной открыток Испании, африканских портов и Мадагаскара. Необходимость закончить срочные дела по кораблю заставляет меня ускорить отправку этого письма.
Спешу в последний раз на берег, чтобы закончить до съемки с якоря отправку писем и почтовых посылок.
Наше будущее окутано покровом тайны и неизвестности.
Итак, еще раз прощаюсь с вами, мои дорогие!