Стоянка в испанском порту Виго
13 октября. Сегодня ночью мы обогнули мыс Финистерре, который 2000 лет назад считался «краем земли», выдвинутым в безбрежный океан. Бискайский залив мы перерезали по диагонали и далее взяли курс прямо на юг. Уже с утра в неясной дымке слева показались расплывчатые контуры вершин Пиренейского хребта, тянущегося к востоку по берегам Испании вдоль Бискайки.
К 10 часам утра наш отряд подошел к входу в огромный залив, вдающийся вглубь материка на два десятка миль в виде глубокого извилистого фиорда.
Солнце уже с ранних утренних часов жжет совсем по-южному. Его горячие лучи ярко освещают оголенные высокие скалы, поднимающиеся прямо из моря, как часовые при входе в порт Виго. За ними открылась панорама роскошной бухты. По ее берегам разбросаны живописные рыбацкие поселки, приютившиеся в уютных долинах среди отрогов Кантабрийского хребта.
Оригинальные рыболовные суда с коричневыми парусами бороздят прибрежные яркозеленые воды Атлантического океана. За поворотом бухты открылся небольшой жизнерадостный испанский городок, громоздящийся по склону горы. Старинная крепость со стеной и башнями венчает горный хребет и царит над городом и бухтой. [206]
Эскадру встретил испанский лоцман и ввел в бухту, указав назначенное ей место стоянки.
С «Суворова» раздался салют городу и испанскому флагу. Крепость долго не отвечала на приветствие, наконец, как бы очнувшись от сна, окуталась клубами белого дыма, и сверху по горам десятикратным эхом гулко прокатился пушечный раскат испанского ответа.
— Должно быть, бегали в лавочку за снарядами, — острили наши матросы по поводу медлительности испанцев.
Вслед за крепостью салют повторил маленький испанский крейсерок «Эстрамадура», стоявший у набережной. К нашим кораблям от берега устремились многочисленные гребные шлюпки с продавцами всяких товаров и испанскими торговками в пестрых платках. С кормового балкона, с трапов и через орудийные порты батареи завязалась бойкая торговля фруктами, платьем, открытками и разными безделушками местного производства. Русские деньги пошли в ход беспрепятственно.
В глубине бухты были обнаружены наши пять немецких угольщиков. Один за другим они начали подходить к броненосцам и, отдавая якоря, швартоваться борт-о-борт. Не теряя ни минуты, с кораблей перебросили на угольщики деревянные сходни и стали налаживать все погрузочное оборудование.
Однако, неожиданно для всех, на немецкие пароходы явилась испанская портовая полиция и наложила запрет на погрузку угля, основываясь на нейтралитете Испании в русско-японской войне. А у нас на броненосцах оставалось всего по 250 тонн угля, т. е. на двое суток экономического хода. Положение отряда в случае запрещения погрузки оказалось бы крайне затруднительным и даже безвыходным.
Неужели с самого начала похода может повториться история испанской эскадры, во время войны с Соединенными Штатами застрявшей без угля в Порт-Саиде и принужденной вернуться обратно в Испанию?{15}
Адмирал Рожественский принужден был лично отправиться на берег к губернатору для переговоров о разрешении на погрузку угля. Губернатор запросил инструкций из Мадрида, а пока предложил подчиниться его распоряжению и обождать ответа от правительства. Таким образом, наш отряд из четырех броненосцев оказался в полной зависимости от настроений испанских властей. Рожественский отдал приказ загасить топки, оставив по одному котлу для поддержания электрического освещения и вентиляции. Введена строжайшая экономия в расходовании пресной воды. [207]
На ночь приняты все меры охраны кораблей при стоянке на рейде. «Орел», как ближайший ко входу в бухту, получил задание вести наблюдение за морем. Сигнальщики, напрягая зрение, всматриваются в непроницаемую темноту южной ночи. Заметив что-нибудь подозрительное, они сообщают минерам на верхний мостик. Тогда внезапно вспыхивает прожектор, пронизав лучом густой мрак.
Попавшее в луч света обнаруженное судно начинает беспомощно метаться, как будто ему угрожает немедленный расстрел. Но дежурный, удостоверившись, что это мирный рыбак или катающаяся на шлюпке влюбленная парочка, выключает свет, и снова покрывало ночи окутывает и море и горы.
К 11 часам ночи красное зарево озаряет небо с глухого конца бухты. Медленно из-за гор поднимается полная луна, и тогда начинается фантастическая картина испанской ночи. Город усеян мерцающими огнями. Набережная окаймлена гирляндами ярких фонарей, от них разбегаются вверх двойные линии уличных огней, теряющихся на вершине горы.
Весь город окаймлен темным силуэтом горного кряжа, служащего его задним фоном. На вершине хребта четко вырисовывается залитая лунным светом поверхность.
Вдоль берегов бухты мигают огоньки рыбачьих поселков. Всю ночь парусные шлюпки с фонарем на клотике мачты, как светлячки, во всех направлениях бороздят бухту. Это рыбаки выходят в океан для промысла. На носу в качестве дозорного неизменно сидит мальчишка, свесив за борт босые ноги. Иногда пробежит военный катер, и за ним долго держится расходящийся треугольником сверкающий след, по изломам которого прыгает отражение луны. А когда в полосу лунного отражения на поверхности бухты попадает гребная шлюпка, то на большом расстоянии виден каждый взмах весел.
15 октября. Погрузка угля. Испанские жандармы. Вчера в 4 часа дня адмирал получил от местного губернатора уведомление о том, что испанское правительство разрешило русским кораблям погрузить, стоя в порту, со своих транспортов по 400 тонн угля для перехода в ближайший порт по пути следования эскадры. На погрузку предоставлено 18 часов. Погрузка должна производиться под строгим наблюдением испанских портовых властей для гарантии соблюдения условий испанского нейтралитета.
Немедленно по всем кораблям отряда был дан приказ адмирала: во что бы то ни стало успеть за назначенное для погрузки время принять по 800 тонн. Командир объяснил команде перед фронтом значение быстроты погрузки и просил всех постараться. Работа закипела.
По выражению мичманов, «грузили, как бешеные черти», без передышки, всей командой без исключения, «вплоть до попа и [208] собаки». Под конец люди валились с ног. Им давали чарку водки, и они снова кидались на мешки. Впереди все время шел «Александр III». Он, как гвардейский корабль, уже проплававший в строю год, успел организовать судовые работы лучше всех. Но и остальные корабли не отставали сколько-нибудь заметно.
Чтобы испанские «альгвазилы» не вмешивались в ход погрузки, наш старший офицер любезно пригласил их в кают-компанию, где была выставлена на стол лучшая «артиллерия» из нашего винного погреба. Три мичмана повахтенно занимали дорогих гостей, чтобы им не было скучно коротать длинную ночь на борту броненосца. По временам лейтенанты и механики также забегали на минутку в кают-компанию послушать, как идет дружеская беседа, и мимоходом утолить жажду, чокнувшись с гостями. Нет ничего удивительного, что при столь пылком выражении дружественных чувств оба стража испанского «нейтралитета» уже не были в состоянии подниматься на верхнюю палубу. Они скоро приняли участие в хоровом исполнении русских песен, уверяли, что питают горячие симпатии к России, и даже начали излагать свои политические взгляды.
Надо при этом сказать, что ни на одном языке, кроме испанского, они не знали ни одного слова, а среди нашего состава, конечно, никто испанского не знал, но это не препятствовало взаимопониманию. И скоро мы уже знали, что старший толстый жандарм в чине капитана принадлежит к оппозиции своему правительству, а его помощник, длинный и тонкий, похожий на Дон Кихота, вообще своего Альфонса в грош не ставит. По этому поводу хором спели «Марсельезу».
Когда в 2 часа ночи, спустившись с мостика от угольной лебедки, я заглянул в кают-компанию, то нашел заседание еще в полном разгаре, хотя испанцы уже начали сдавать, заметно осовели и плохо соображали, что происходит. Разговор велся по-латыни, и мичман Сакеллари, классик по образованию, стоя в угрожающей позе Цицерона, громил преступного Каталину: «Доколе, Каталина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением?»{16}
С рассветам немецкий угольщик отошел от броненосца, и боцман Воеводин, подкатав штаны, пустил с вахтенными и трюмными все пожарные пипки на спардеке, смывая с палуб, бортов и коечных сеток оставшуюся угольную пыль. Матросы голыми плескались в соленой воде, стараясь из чернокожих снова превратиться в представителей белой расы.
От испанских жандармов, принесших с собой мадридские газеты, мы узнали, что в печати уже появилось сообщение о нашем столкновении с рыбацкой флотилией в Немецком море. Эта флотилия оказалась английской, и в Англии — страшное возбуждение. [209] Все английские газеты требуют немедленных репрессий против эскадры Рожественского.
Итак, оправдались худшие из предположений. Из-за этого непредвиденного инцидента создается серьезный дипломатический конфликт.
16 октября. Эскадра под арестом. Вчера получено распоряжение загасить все топки и стоять в Виго впредь до дальнейших приказов из Петербурга.
Мы узнали из газет, что Англия предъявила требование отставки и предания суду командующего 2-й эскадрой адмирала Рожественского и командиров всех кораблей, причастных к расстрелу английских рыбаков.
Кроме того, мы задержались в Виго уже более трех суток, нарушив этим условия испанского нейтралитета, и, следовательно, обязаны или немедленно покинуть Виго, или же разоружиться.
Как видно, дело приняло весьма серьезный оборот.
В Англии объявлена мобилизация морских резервистов, а в Гибралтаре происходит концентрация эскадр Атлантического океана и Средиземного моря. Англия готова всей грозной мощью своего флота подкрепить ультимативные требования и стремится бряцанием оружия запугать петербургскую дипломатию.
Из Виго летят телеграммы в Петербург. Рожественский отправил подробное донесение о происшествии у Доггербанка и утверждает, что огонь с «Суворова» был открыт по трехтрубному миноносцу, быстро сближавшемуся с эскадрой контр-галсом, а рыбаки пострадали случайно от наших перелетов, доказательством чего являются повреждения, полученные нашими собственными крейсерами. Присутствие миноносцев подтверждено телеграммами «Камчатки».
Английские газеты на основании показаний рыбаков сообщают, что «русский миноносец до утра оставался на месте столкновения, но не оказал помощи пострадавшим».
Так как при первом броненосном отряде ни одного миноносца не было, то Рожественский усматривает в этом сообщении доказательство присутствия подбитого миноносца из числа атаковавших русскую эскадру. Сегодня поздно вечером по эскадре сообщили из штаба приказ командующего, в котором была приведена следующая телеграмма царя:
«Мысленно душою с вами и моей дорогой эскадрой. Уверен, что недоразумение скоро кончится. Вся Россия с верою и крепкой надеждой взирает на вас. Николай».
Из этой телеграммы можно сделать вывод, что царское правительство решило взять Рожественского под защиту и не опасается серьезного столкновения с Англией. Видимо, в Петербурге не считают серьезными воинственные призывы и угрозы английских газет и рассчитывают свести все дело к дипломатическим переговорам, [210] извинениям и установлению суммы компенсации пострадавшим.
Уверенность царя, что недоразумение скоро кончится, дает основание догадываться, что Петербург успел заручиться поддержкой европейских держав и прежде всего Франции и Германии. Действительно, если бы Англия серьезно намеревалась вызвать столкновение с Россией, то она должна была бы считаться с неизбежностью вмешательства Франции на стороне России, а Германия и державы тройственного союза были склонны занять позицию, сочувственную правительству Николая II.
Что могла бы выиграть Англия от этой преждевременной, внезапно разгоревшейся европейской войны? В столкновении с Россией еще в 1853–1856 гг. она имела союзниками Францию, Турцию и Сардинию, которые несли главную тяжесть войны, и тем не менее достигла весьма ограниченных результатов. Теперь Англии гораздо выгоднее дожидаться, чтобы Россия была ослаблена Японией без всяких потерь со стороны Англии.
Таким образом, насколько можно ориентироваться в международном положении, «гулльский инцидент», как его окрестила европейская пресса, будет локализован и не зажжет европейской войны, а следовательно, 2-я Тихоокеанская эскадра пойдет далее по своему назначению.
18 октября. Из французских газет стало известно, что принято предложение Франции собрать в Гааге международную морскую конференцию с участием видных адмиралов морских держав в качестве экспертов, на которую будет возложена задача вынести согласованное заключение о действиях адмирала Рожественского.
Морское министерство дало распоряжение Рожественскому срочно командировать в качестве свидетелей по одному офицеру с каждого корабля и прислать со всех кораблей телеграфные ленты за 8 октября, устанавливающие обмен телеграммами с «Камчаткой» по поводу атаки миноносцев.
От штаба командируется капитан 2-го ранга Кладо, а также по одному представителю с броненосцев «Александр» и «Бородино». С «Орла» в число свидетелей не включен никто, так как на нем атакующих миноносцев не видали.
Пока идет эта подготовка к разбору гулльского инцидента, мы продолжаем стоять в Виго на положении задержанных. Берег так и манит наших бедных моряков, мечтающих походить по твердой земле, но личные сношения с городом никому не разрешены. А так хотелось бы хоть мимоходом познакомиться с этой колоритной страной и ее народом.
Позавчера днем на рейде Виго появился новый гость.
В полдень на горизонте против входа в бухту вахтенные обнаружили дым быстро приближающегося судна. Вскоре можно было рассмотреть в бинокль силуэт сходного с нашей «Авророй» трехтрубного крейсера под английским флагом. Стремительно [211] влетев на рейд, он отдал якорь и немедленно отсалютовал испанскому флагу, а после ответа крепости — приветствовал по всем ритуалам международной вежливости также и нашего адмирала. Это был один из последних броненосных крейсеров в 9800 тонн, с вооружением из 14 орудий 6-дюймового калибра, с ходом 24 узла.
Командир его, не теряя ни минуты, отвалил от борта на катере с визитом к губернатору, затем сделал одноминутный визит адмиралу Рожественскому, а через час поднял якорь и исчез в море, где, видимо, его поджидала английская эскадра Атлантического океана.
Вчера рано утром английский крейсер снова влетел на короткое время в бухту, как будто стремясь загипнотизировать нас своей боевой готовностью и быстротой действий. Лихость управления, четкость всех маневров и изумительная выправка во всем наружном виде свидетельствовали о блестящей организации службы и тренировке.