VII. Движение международного десанта на Пекин. — Опасения китайского правительства. — Убийство японского чиновника. — Тревожное настроение. — Сигналы за стеной. — Слухи о судьбе международного отряда. — Движение адмирала Сеймура на освобождение Пекина.

Известие о выходе из Тянь-Цзина в Пекин второго международного десанта сильно встревожило китайское правительство.

Вечером 29-го мая во все посольства приезжали два министра из цзунг-ли-ямыня с просьбой не вводить в Пекин вновь вызванные десанты, а остановить их в том месте, до которого они дошли. Вместе с тем министры предлагали посольствам выехать из Пекина под надежной охраной китайских солдат вплоть до встречи с десантами. Когда согласия на это предложение не последовало, то китайские министры заявили, что китайское правительство никогда не согласится и не допустит вступления в Пекин [133] вновь вызванных десантов. Министры были очень холодно отпущены и, вопреки всем церемониям, никто из чиновников их не провожал до телег, оставленных ими во дворе. Десанта мы все ожидали с нетерпением, посылали разведчиков-китайцев для встречи с отрядом, посылали вызывавшихся ехать с телеграммами в Тянь-Цзин. Охотники ехать находились и очень недорого; так, трое китайцев согласились за 30 долларов, по 10-ти долларов на человека, свезти в Тянь-Цзин телеграммы и привезти ответы. Сообщение было настолько еще свободно, что, действительно, они возвратились и сообщили, что видели десант на пути, что десант едет в пяти поездах, местами останавливается и исправляет дорогу. Последние посланцы-китайцы принесли однако известие, которое нас встревожило: они сказали, что могли совершенно свободно проехать только 30 верст от Пекина, а далее их не пропустили боксеры, которые стояли на небольших расстояниях друг от друга человек по 20-ти. Но мы все-таки верили, что двухтысячный десант с пушками пробьется сквозь толпы боксеров. Нас смущали только сведения, которые мы имели от англичан, что адмирал Сеймур не любит торопиться, что вообще он отличается медлительностью, а тем более теперь, когда нужна была особая поспешность, не время было [134] заниматься исправлением пути, а надо было идти и быстро идти к Пекину. Тем не менее все мы твердо ожидали прибытия десанта 30-го или 31-го мая. Особенно были уверены японцы, что десант их придет 30-го мая. Все посольства заготовили телеги, которые должно было послать для десанта, а японцы в 4 часа пополудни 30-го мая отправили встречать свой десант на станцию Мадзяпу молодого, всего лишь два месяца как прибывшего в Пекин, драгомана. По всем улицам Пекина, где были европейцы, и у городских ворот стояли военные китайские патрули, которым, как мы узнали впоследствии, отдан был приказ никого из европейцев не впускать в ворота Пекина и не выпускать из ворот. Когда японский драгоман подъехал к первым воротам манчжурского города, известным под именем Цянь-мыньских, он был остановлен, и ему, как рассказывали, предложено было, в силу приказания китайского правительства, возвратиться; но он не исполнил предложения стражи, состоявшей из мирной полиции и солдат пекинского гарнизона, и проехал через ворота в китайский город. Хотя и в китайском городе было громадное движение, но он благополучно доехал до вторых ворот, ведущих уже из стен китайского города на путь по направлению к станции железной дороги. Караул у китайских ворот держали солдаты дун-фусянцы. [135] На их грубое требование повернуть обратно японский драгоман отвечал отказом, и когда дун-фусянцы схватили его мула под уздцы и со смехом повернули обратно, то японский чиновник выскочил из телеги и хотел пройти через ворота, но был схвачен солдатами и убит. Прискакавший назад китаец-возница рассказал об этом печальном, взволновавшем всех нас, происшествии, и сообщил, что солдаты набросились на японца и перерезали ему горло ножом. Таким образом первая жертва китайской ненависти к европейцам был японец. Это убийство доказало, что китайцы вовсе не боятся японцев, как это высказывали некоторые из них, утверждавшее, что страх у китайцев перед японцами после японо-китайской войны так велик, что японцам в Пекине нечего бояться со стороны китайцев каких-либо насилий. Час спустя и от нас выехали на станцию с повозками трое казаков в надежде встретить десант, но казаки нашли уже ворота манчжурского города запертыми и возвратились в посольство с сообщением, что за воротами в китайском городе началось возмущение. Известие это заставило всех нас приготовиться ко всем случайностям и разобрать винтовки и патроны. Никто из нас уже не ложился спать в эту ночь; мы, мужчины, вооруженные оставались все время во дворе, а наши семьи с [136] этого вечера уже не раздеваясь ложились в постель, готовые по первой тревоге выйти из жилищ под защиту английского посольства. Ночь прошла тревожно; с 8-ми час. вечера стал доноситься из-за стен, из китайского города, невообразимый шум голосов, словно надвигался грозный прибой бушующего моря; среди общего людского шума ясно выделялись временами отдельные резкие, чьи-то властные голоса, чьи-то крики, которые то стихали, то снова росли; все это вдруг покрывалось несколькими ружейными выстрелами, сигналами раковин, издающих протяжный, унылый, однообразный звук и употребляющихся вместо труб в пехотных войсках Чжун-лу. По улицам манчжурского города, безлюдным и тихим, вдруг раздавался топот коня, грохот несущейся телеги, покрываемые отчаянным собачьим лаем. Весь этот как бы надвигающейся грозный рокот мятежного народного моря проявлял ту ужасающую стихийную силу, от которой нет спасения, если она хлынет на такую горсть людей, какой представлялись мы в этом клокочущем море. Живо представлялась мне эта неудержимая человеческая волна, которая принимала при приближении к нам образ живого зверя с окровавленной пастью, готовая ринуться, чтобы растерзать еще новую жертву. По нашей улице и в наших посольствах царила мертвая [137] тишина; с безоблачного голубого и звездного неба лился безмятежный лунный свет, на котором выделялись так рельефно черные силуэты наших часовых, стоявших, как бы застывшими статуями, со сверкающими в переливах лунного света штыками винтовок, плотно стиснутых сильными руками. С 31-го мая положение наше становилось все тяжелее и безотраднее. Ежедневно боксеры входили значительными отрядами в Пекин; начались боксерами поджоги европейских домов, оставленных хозяевами, выселившимися в английскую миссию. Мы все-таки со дня на день ожидали прибытия отряда адмирала Сеймура, так как по ночам слышали отдаленную пушечную пальбу из европейских орудий, видели ракеты, которые применяются в европейских войсках, видели сигнализацию электрическим фонарем и наивно убеждали себя, что это европейский соединенный отряд, который отдыхает знойным днем и идет прохладной ночью, разгоняя боксеров и китайские войска, извещает нас о своем движении. В английском посольстве было даже вывешено объявление, что в ночь на 31-е мая насчитано было 72 выстрела из европейских орудий! Увы, — все это был самообман. Мы оказались вполне несведущими в знании Китая и его вооружений. Но всего курьезнее было то, что в английском посольстве прочли [138] даваемые электрические сигналы и объявили, что значение их: «Мы скоро будем», а английские офицеры заявляли, что такая сигнализация впервые применена была англичанами в войне с бурами при осаде Ледисмита. Таким образом, казалось, было неопровержимо, что отряд адмирала Сеймура близко, что английская часть отряда поддерживает нас и извещает о себе. Немцы занялись даже приготовлением ответных полевых ракет, которые и пустили ночью с городской стены, чтобы дать весть в свою очередь и о себе. Ответа на ракету немцев хотя и не было, но электрическая сигнализация продолжалась еще ночи две; продолжалась каждую ночь и пушечная пальба, доносившаяся до нас все в одном и том же направлении и в одном и том же расстоянии. Пришлось однако скоро оставить нам розовые надежды на приход соединенного отряда, так как 2-го июня было получено письмо от капитана 2-го ранга Чагина, начальника русского отряда, который писал из Ланфана, что соединенный отряд движется на Пекин, занимаясь исправлением дороги, а 8-го июня от англичан мы узнали, что сведения ими получены очень печальные о положении соединенного отряда адмирала Сеймура. Стало известно, что весь соединенный отряд окружен полчищами боксеров, что он отрезан совершенно от Тянь-Цзина, что пробиться в Пекин нет [139] никакой возможности, что отряд терпит во всем, а особенно в продовольствии, громадные лишения, что он окопался в безводном месте, что у него много убитых и раненых, что положение самого отряда крайне безвыходное. Это известие сразу заставило и нас самих понять, что мы все теперь находимся во власти китайцев, что все мы стоим на пороги смерти, что надеяться на быстрый приход войск нет никакой возможности, зная, какое всегда идет политическое соревнование и недоверие у держав из-за каждого лишнего солдата. Все мы ясно понимали, что только одна Япония может быстро переправить в Китай 20-ти тысячный корпус, а этого количества было бы вполне достаточно, чтобы скорым маршем дойти до Пекина и освободить нас; но все мы также отлично понимали, что одной Японии не дадут остальные державы права самостоятельно двинуть свои войска для нашего освобождения. В первый раз мы взглянули серьезными глазами прямо на наше почти безвыходное положение, поняли, что мы покинуты и предоставлены самим себе, да на волю Божью. Обидное, горькое чувство заговорило в душе, когда отчетливо стали перед глазами женщины и дети, обреченные на смерть, и наверно мученическую, варварскую смерть...

Мы так твердо веровали в приход соединенного международного отряда адмирала [140] Сеймура, мы столько пережили надежд, разочарований и опасений, что его судьба сблизила и сроднила нас; поэтому нахожу вполне подходящим со слов участников в этом отряде, выдержавших также тяжелое испытание и борьбу, рассказать все, что было с отрядом со дня выступления его из Тянь-Цзина. Мы получили в посольстве известие, что утром 28-го мая выступил из Тянь-Цзина в Пекин по железной дороге международный соединенный отряд под начальством английского адмирала Сеймура. Но в этом отряде было только сто русских матросов под начальством лейтенанта Заботкина, другие же 262 человека присоединились к нему сутками позже, так как из Порт-Артура они вышли вечером 27-го мая. Десант был послан с судов: с крейсера 1-го ранга «Адмирал Корнилов», с эскадренных броненосцев «Петропавловск» и «Наварин», с крейсера «Дмитрий Донской». В десанте были офицеры: мичман Ник. Плат. Кехли, мичман Кнорринг, мичман Лев Ник. Зельгейм; при орудиях был Петр Никол. Пель. Десант сопровождал врач с «Дмитрия Донского» Ал. Ал. Островский и фельдшер Н. Н. Шепетовский. С десантом отпущено было два орудия Барановского. Утром 28-го мая десант прибыл на рейд в Таку и тотчас же на английском [141] контр-миноносце «Fame» был доставлен в Тонгку, где находится станция железной дороги. Правильного железнодорожного сообщения уже не существовало, так что десант в Тянь-Цзин мог прибыть только в 6 часов вечера. По пути в Тянь-Цзин все было спокойно и ничто не указывало на надвигающиеся события. Прибывший десант разместился на ночлег в одном помещении с ранее прибывшим в Тянь-Цзин десантом с «Корейца», с «Дмитрия Донского», с «Сисоя Великого» и с «России». Здесь прибывшие узнали, что утром 28-го мая международный отряд адмирала Сеймура уже выступил по железной дороге в Пекин и что в этом отряде ушел русский десант в 100 человек под начальством лейтенанта Заботкина. Переночевав в Тянь-Цзине, прибывший десант утром 29-го мая также выехал по железной дороге на соединение с вышедшим накануне отрядом адмирала Сеймура. Когда отряд прибыл в 9 часов утра на станцию в Тянь-Цзин, то нашел уже поезд готовым, но без паровоза. Так как паровоз долго не подавался, а железнодорожные агенты толковали о необходимости какого-то особого разрешения от вице-короля, то решено было достать паровоз самим. Мичман Зельгейм с десятью матросами отправился в [142] паровозное депо, где нашел слабо нагретый паровоз. Бывшие здесь машинисты-китайцы и кочегар отказались наотрез привести паровоз в готовность. Вследствие этого отказа машинистом паровоза назначен был механик-француз, а китайцы-кочегары начали работать под наблюдением русских матросов. Таким образом к часу дня паровоз был подан к поезду. Не обошлось при этом без курьеза в чисто китайском вкусе: когда паровоз был подан, то явился китайский чиновник от вице-короля с сообщением, что разрешение взять паровоз дано. Взяв пассажирские билеты и уплатив стоимость проезда от Тянь-Цзина до Пекина, русский отряд разместился по вагонам, и поезд тихим ходом, в видах предосторожности, отошел от станции. Пройдя вполне благополучно около тридцати миль, с поезда увидали стоявшую на пути большую толпу, которая не расходилась, несмотря ни на даваемые свистки, ни на требования разойтись. Тогда приказано было дать ружейный залп над головой толпы. Услышав свист пуль у себя над головами, толпа разбежалась, и поезд мог продолжать путь далее. Чем далее уходил поезд, тем более стали встречаться следы разрушения: будки и казармы железнодорожных служащих стояли разбитыми, наконец стали попадаться и обезглавленные их трупы, валявшиеся часто [143] около своих жилищ. Видимо, что здесь уже хозяйничали боксеры, начавшие разрушение железнодорожного пути и избравшие первыми жертвами своего изуверства ни в чем неповинных тружеников, считая их слугами европейцев. Подойдя к большой станции Янцун, расположенной на реке Пейхо, вблизи громадного китайского селения, русские встретили здесь полк регулярной китайской пехоты, вооруженной по-европейски и принадлежащей к дивизии генерала Не-ши-чэна, одного из немногих дельных китайских генералов. Войска были выставлены для охраны станции и железнодорожного самого большого моста через реку Пейхо от боксеров. Пройдя станцию и мост, отряд встретил разрушение более полное: телеграфная проволока оборвана, телеграфные столбы местами вырваны, далее они были срублены, а еще далее сожжены. Шпалы и рельсы от второго пути выворочены и выброшены. Вблизи второй станции, Лофа, опять лежало много обезглавленных китайских трупов, у которых были отрублены головы руки и ноги. Это были снова несчастные жертвы европейской цивилизации, железнодорожные служащие. Не доезжая станции Лофа на пути замечен был встречный паровоз, который оказался посланным в Тянь-Цзин от адмирала Сеймура. Так как разойтись на одном пути было нельзя, то русский поезд должен был вернуться снова [144] на станцию Янцун, где и пропустил паровоз вперед, а сам двинулся обратно и достиг в 8 часов вечера благополучно станции Ланфан, где и присоединился к международному отряду адмирала Сеймура. Весь отряд размещался в пяти поездах. В первом поезде, который назывался рабочим, находились строительные материалы; перед паровозом впереди, на платформе, была поставлена пушка. Следующий за рабочим поезд был занят английским десантом в 500 человек; третий поезд занимали немцы, также 500 человек; четвертый — опять англичане: морская пехота и матросы по 200 человек; пятый поезд был смешанный и состоял из 200 американцев, 100 французов, 100 японцев, 100 русских, 50 итальянцев и 25 австрийцев. Вновь прибывший поезд, русский, был шестым; в скором времени в него перешли 100 русских из смешанного поезда и составили отдельный свой русский отряд. Адмирал Сеймур поставил себе целью исправлять железнодорожный путь и дойти по нему до Пекина, но не принял во внимание того, что боксеры, несомненно, станут разрушать путь как впереди него, дабы не допустить его войти в Пекин, так и позади него, дабы отрезать от Тянь-Цзина. План окружить соединенный отряд адмирала Сеймура и уничтожить его был задуман боксерами, а затем поддержан [145] регулярными китайскими войсками весьма удачно, но, по счастью, противники были китайцы, которые не имели ни энергии, ни хороших предводителей, а потому, несмотря на массы народа, действовавшего лишь как стадо без пастыря, они не были в состоянии выполнить свой так правильно и удачно составленный план. Не будь это китайцы, несомненно весь соединенный отряд должен был бы погибнуть. Исправление пути производилось следующим образом. Под охраною вооруженного отряда, назначаемого каждый день по очереди от каждой национальности, двигался рабочий поезд вперед версты на две и исправлял путь. Когда путь был исправлен, то продвигались по нему вперед все поезда дальше. Чем далее продвигались поезда, тем более путь оказывался испорченным, а взятые строительные материалы приходили к концу. Приходилось поэтому для исправления первого пути предварительно вырывать самим шпалы и рельсы из второго пути, что, конечно, очень задерживало движение вперед и затрудняло работу. Охрана рабочего поезда и поезда с войсками состояла днем в следующем: на расстоянии 50-ти сажен друг от друга и на 50 шагов в сторону от поезда с обеих сторон ставились часовые с подчасками. Ночью кроме этой охраны назначался еще [146] резерв от каждой части и выдвигались часовые с подчасками вперед на 150 шагов. Кроме того ставились еще пикеты, которые должны были видеть часовых. Цель назначения подчасков на помощь часовым была двоякая: во-первых, они доносили по начальству обо всем, что было замечено часовыми, а во-вторых, часовым, при общей напряженности нервной системы, не так было жутко стоять на часах. Резерву разрешалось спать при оружии. Постоянные ночные тревоги, часто напрасные, страшно ослабляли и расстраивали нервы у всех. Работая таким образом, отряд исправил вполне железнодорожный путь до станции Лофа 30-го мая. Сообщение с Тянь-Цзином было свободное. На станции Лофа оставлен был гарнизон из 60-ти человек англичан при офицере и двух пулеметах. Англичане укрепили станцию, поставили на одной из ее башен пушку и назвали станцию «Эндимион форт» по имени своего корабля. Форт был снабжен всем необходимым; остальные же поезда все стояли у станции Ланфан. Но так как в отдалении начали уже показываться группы боксеров, то для охраны пути в Лофу был послан из Ланфана русский поезд. Придя на рассвете в Лофу, русские выставили ночные посты, но скоро их сняли, так как уже рассвело, и возвратились обратно к соединенному отряду. [147]

День и ночь 30-го прошли спокойно. Русский поезд нес сторожевую службу, находясь в движении между станциями Лофа и Ланфан. Не обходилось, конечно, без неприятных приключений, хотя путь до Ланфана и был исправлен. Русский поезд, отойдя на небольшое расстояние от Лофы, сошел с рельсов, по счастью, без несчастий с людьми. Сошли только средние вагоны, и много труда стоило поднять их. Станцию Ланфан заняли гарнизоном 60 человек немцев, также при офицере и двух пулеметах, и назвали ее «Гефион-форт». День 31-го мая прошел спокойно, но вечером была сделана боксерами первая попытка нападения на отряд. Попытка их, однако, окончилась полной неудачей: после первого же залпа толпа разбежалась, оставив на месте убитых и раненых. Убитые и раненые все были или подростки в возрасте 12–15-ти лет, или старики. У всех у них были красные кушаки или красные повязки на ногах. Вечером того же 31-го мая немцы и русские, чтобы оградить себя от ночных нападений боксеров, отправились брать близлежащую от пути деревню. Население все разбежалось заранее, деревня занята была без выстрела, сожжена и разрушена. Вообще было постановлено все деревни, лежащие по пути от Янцуна сжигать и разрушать в тех [148] же видах осторожности. Первая серьезная атака боксеров на поезда была произведена 1 июня. Из близлежащей рощицы спереди и слева от поездов вышли боксеры; некоторые из них были вооружены ружьями и произвели до 20-ти выстрелов. Выйдя из рощи, боксеры стремительно бросились на часовых, которые и отступили. На поездах дали тревогу, и все отряды выстроились по обеим сторонам вагонов и открыли по боксерам огонь. Огня боксеры не выдержали и побежали назад, оставив убитыми на месте 160 человек. Одеты боксеры были или в обычное синее китайское платье, другие были полуголые, но у всех их были также надеты красные кушаки или красные наколенники, или просто красные тесемки на ногах. И здесь боксеры были или подростки, или старики; среднего возраста почти не встречалось. В 12 часов дня боксеры сделали вторую атаку на итальянских часовых. Из той же рощицы выбежали человек сто боксеров и устремились на пятерых итальянцев, стоявших на часах. Итальянцы стали стрелять, но боксеры, не обращая никакого внимания на выстрелы, неслись на солдат. Видя, что остановить выстрелами боксеров, нельзя, часовые побежали к поездам, но были настигнуты боксерами и на виду у всех изрублены саблями. Один [149] итальянец был утащен в траву, и там нашли после его труп, обращенный в бесформенную бито-рубленную массу. От поездов часовые находились саженях в ста; поезда в то время слегка двигались, и войска были в вагонах. Нападение боксеров было настолько стремительно и неожиданно, что не было никакой возможности послать часовым помощь вовремя, хотя поезда и были остановлены, и по тревоге отряды приготовились к бою. Боксеры, не останавливаясь, столь же стремительно бросились на поезда, но были встречены ружейными залпами и перебиты все до одного. В этот же день, в три часа, боксеры атаковали станцию Лофа, сделав нападение с ее задней стороны. Английский гарнизон прислал к отряду дрезину с просьбой о помощи. На подмогу были посланы 3-й и 4-й поезда. Когда поезда подошли, то боксеры, которых было до трех тысяч, не отступили, а ждали боя. Войска высадились из поездов и пошли на боксеров в атаку двойными цепями, открыв частый огонь. Огня боксеры не выдержали и побежали; их преследовали перебежками (т. е., отбежав некоторое расстояние, цепь останавливалась, делала залп по боксерам и снова бежала вдогонку за ними, затем опять останавливалась, опять делала залп и т. д.), но недалеко. Боксеров осталось убитых более двухсот человек. [150] Кроме того взято три знамени и много холодного оружия. Поезда на помощь пришли как раз вовремя, так как гарнизон Лофы расстрелял уже все патроны. Русский отряд находился под начальством лейтенанта Заботкина, но первого июня прибыл из Тянь-Цзина капитан 2-го ранга Чагин, русский морской агент в Японии, и принял команду над отрядом, а 2-го июня соединенный отряд был окончательно отрезан от Тянь-Цзина. Узнали это потому, что поезд, посланный за провизией в Тянь-Цзин вернулся обратно с сообщением, что путь на далекое расстояние испорчен, что местами шпалы и рельсы вывернуты, местами на них наложены груды камней или насыпаны кучи песку или земли. Несомненно, что путь испорчен до самого Тянь-Цзина, так как генерал Не-ши-чэн, охранявший станцию Янцун и мост, ушел, а станция занята боксерами. Англичане в этот день исправляли путь далее за Ланфан, а русские и французы отправились в ближайшие деревни добывать провизию. Деревни оказались покинутыми жителями, а из продовольствия удалось найти лишь несколько кур и поросят. Вечером этого же дня, в 11 часов, пришел из Лофы поезд со всем английским гарнизоном. Прибывшие сообщили, что Лофа атакована со всех сторон боксерами и удержаться гарнизону нет никакой [151] возможности, почему гарнизон отступил и привез с собою двоих раненых. Адмирал Сеймур, крайне взволнованный отступлением гарнизона, бросившего свой пост, предложил офицеру, начальнику гарнизона, немедленно возвратиться обратно в покинутый «Эндимион-форт» и не дал даже никакого подкрепления. Между тем боксеры с большими предосторожностями заняли покинутую станцию; но не успели приступить к ее разрушению и порче пути, как увидали идущий на них поезд с войском. Впечатление от бывшего боя в 11 часов и понесенных боксерами потерь было настолько сильно, что они не стали даже ожидать высадки гарнизона, а тотчас же все разбежались, предполагая, конечно, что это подошли новые войска. Гарнизон снова вступил в свой форт, найдя его нетронутым. С другой стороны боксеры ночью задумали сделать нападение на немцев. Пользуясь темнотою, боксеры ползком стали подбираться к немецким часовым, но, своевременно замеченные немцами, были перебиты. С 3-го июня в отряде стал чувствоваться недостаток в продовольствии, почему решено было начать выдавать уменьшенную порцию консервов. Вечером этого же дня имело место следующее грустное происшествие с частью русского отряда. Часов около восьми вечера русская рота вышла вперед для [152] налива водой паровоза. Так как водокачка была испорчена, то вода добывалась ведрами из колодца, бывшего впереди всех паровозов. Рабочие-матросы были без оружия, а один взвод, составлявший охрану, был вооруженный. В одиннадцать часов ночи цепь часовых открыла огонь, а прибежавший из цепи матрос доложил начальнику, что из рощи слева ползут боксеры. Вслед за цепью часовых справа и цепь часовых слева также открыла огонь. Тогда приказано было часовым собраться к взводу, а рабочим, бывшим без оружия, а также и паровозу, приказано было отправиться к поезду. На поездах тем временем пробили тревогу. Рабочие-матросы вместо того, чтобы выстроиться и идти к поезду строем, побежали врассыпную. Англичане, спавшие на открытых платформах, схватились со сна за свои ружья и, не отдавая себе отчета, открыли ружейный огонь по направленно бегущих к вагонам русских, полагая, что это бегут китайцы, делающие нападение на поезд. Вследствие такой роковой ошибки было убито двое русских матросов, а ранено пятеро. Один из раненых получил удар штыком в то время, когда пытался влезть на платформу к англичанам, и кричал: «русс, русс!» Но паника англичан была так велика, что они открыли огонь, не получая даже [153] приказания от офицера. Среди матросов один был ранен очень тяжело: он получил четыре пулевые раны с раздроблением плеча, так что пришлось отнять ему всю руку. Многие из бежавших матросов, по счастью, поняли опасность и остановились; вооруженный же взвод офицер отвел совершенно в сторону. Если бы этого не было сделано, то жертв паники англичан было бы гораздо больше. Когда все выяснилось и успокоилось, то раненый в плечо штыком матрос пришел к своему офицеру и горько жаловался на англичан, говоря: «Нешто так делают? Воюем вместе, союзно, а они штыком? Я кричу им: «русс, русс, а он — знай меня штыком. Так не можно. Вы скажите им, ваше благородие». Перевязочный пункт устроили внутри вагона, выломав все деревянные части. Утром 4-го июня все поезда соединенного отряда пришли на станцию Лофа, где назначено было погребение убитых. Насколько было возможно, обряд погребения обставлен был торжественно. Присутствовал весь, видимо смущенный, английский отряд, а от немцев, французов, американцев, итальянцев было прислано по взводу. За неимением священника заупокойные молитвы читал начальник русского отряда капитан 2-го ранга Чагин, а пел составившийся хор из матросов. После похорон все отряды [154] вернулись обратно на свои места. Собран был в этот день военный совет из командиров десантов, который и высказался за необходимость возвратиться в Тянь-Цзинь. Решение это основывалось на доходивших до отряда сведениях как из Пекина, так и из Тянь-Цзиня. Сведения эти сводились к следующему: 1) все европейцы вырезаны в Пекине и все миссии сожжены; 2) все европейцы под охраной китайских солдат вышли из Пекина, но солдаты по дороге их бросили, а боксеры сделали нападение и всех истребили; 3) Пекин окружен массой регулярного войска, — соединенному отряду едва ли возможно будет пробиться в Пекин. Из Тянь-Цзиня получено было известие, что в город вступил 12-й Восточно-сибирский полк и казаки. Адмирал Сеймур все-таки колебался начать отступление; он все еще надеялся пробиться в Пекин и в беседе высказывал свое убеждение, что европейцы живы, что должно идти выручить их или погибнуть под стенами Пекина. Питая эту надежду, адмирал Сеймур выдвинул даже вперед за Ланфан на разведку пути русских и немцев. Пройдя вперед восемь верст, русские и немцы увидали, что путь окончательно разрушен и кроме того здесь они встретили кавалерийские китайские разъезды, которые открыли огонь по отряду. Несколько залпов переднего [155] взвода заставили однако китайцев рассеяться. Продовольствия становилось все меньше и меньше, и 5-го июня русские опять пошли на поиски провизии, но кроме кур и поросят ничего не добыли. В этот день главный отряд адмирала Сеймура ушел к Лофе, чтобы предупредить английский гарнизон о своем движении вперед и сделать все распоряжения, если бы отсутствие затянулось надолго, а у Ланфана осталось около 800 человек. В три часа дня на оставшиеся поезда сделано было первое нападение регулярных китайских войск. Нападению предшествовало следующее обстоятельство. Бывшие на часах немцы заметили на лесной опушке какого-то подозрительного субъекта, одетого в белый европейский костюм. Часовой дал знать офицеру, который приказал убить неизвестного. Дан был залп, и неизвестный убитый оказался переодетым китайцем, несомненно шпионом. Появление шпиона оказалось скоро понятным. На оставшийся отряд, состоявший из русских, немцев, японцев и одной роты англичан, сделано было в два часа дня нападение. План китайцев состоял несомненно в том, чтобы отрезать сообщение главного отряда адмирала Сеймура с оставшимся отрядом, а оставшийся отряд окружить со всех сторон и истребить. Приводить этот план в исполнение китайцы начали с того, что [156] немцами замечено было множество китайцев в то время, когда они ползли на железнодорожный путь и начали его разрушать со стороны нахождения главного отряда. Немцы пустили в дело пулеметы и разогнали китайцев, которые разбежались. Вскоре показались и регулярные китайские войска, которые стали обходить поезда спереди, справа и слева и открыли по ним ружейный огонь. Тотчас по тревоге вызваны были из поездов отряды, которые и были распределены следующим образом: первую линию, которая открыла огонь по неприятелю вперед и слева от поездов, составили англичане; вторую линию, открывшую огонь по китайцам справа от поездов составили русские в количестве двух рот; остальные русские, немцы и японцы оставлены были в резерве, из которого посылалась помощь в ту или другую сторону. Спустя небольшой промежуток времени показались новые китайские войска, которые имели явное намерение обойти отряд справа и зайти ему в тыл. Немцы из резерва не допустили выполнить этот план и своими пулеметами отбросили китайцев. Одновременно с движением китайцев в обход справа и в тыл показались новые два батальона китайцев, которые, выйдя слева, вошли на самый путь и открыли огонь по паровозу и по англичанам спереди. Русские из [157] резерва пришли на помощь к англичанам и открыли огонь по китайцам. Не выдержав залпов, китайцы отступили, очистили железнодорожный путь и разделились по обе стороны от полотна, войдя в находившуюся здесь рощицу. Здесь они залегли за деревьями и в траве, продолжая сыпать на поезда пулями, а против русских справа выкатили пушку. Пришедшие на помощь из резерва русские и немцы со своими пулеметами скоро заставили замолчать пушку и стали выбивать китайцев с их линии. Видя, что китайцы не выдерживают правильного огня, вся европейская линия отрядов перешла в наступление по направлению к роще, в которой засели китайцы. Наступающий европейский отряд был встречен из рощи градом пуль, и в то же время слева от рощи показалась китайская конница. Видя, что дело принимает крайне неблагоприятный оборот, командующий всем отрядом немецкий капитан первого ранга Узедом приказал отряду отступить под прикрытие ближайшего пригорка. Китайцы, увидев, что европейцы отступают, вообразили себя победителями и массами выбежали из рощи и беспорядочными толпами бросились в атаку на отряд. Командующий отрядом, отступая, приказал подпустить китайцев на 200 шагов и открыть по ним на этом расстоянии огонь пачками (т. е. частый ружейный огонь, [158] выпуская один за другим пять патронов, которые и составляют пачку и выдаются в такой оправе вкладываемые в ружье). Первое время китайцы бежали стремительно, не обращая никакого внимания на огонь отрядов, но вскоре не выдержали огня, выбивавшего на их глазах десятками из рядов, и остановились. Замешательством китайцев тотчас же воспользовались европейцы, и капитан Узедом двинул все отряды в атаку на ура. Увидав стремительно несущихся европейцев, китайцы испугались и, имея во главе свою конницу, бросились бежать врассыпную, поражаемые огнем европейцев. Сражение окончилось в четыре часа. Когда приведены были в известность потери отрядов, то оказалось, что из русских был ранен в обе ноги пулями мичман Зельгейм, ранено легко четверо матросов, а один ранен смертельно в живот. Из войск союзников ранен английский офицер, японский офицер и 47 нижних чинов. Очень много было кроме того контуженных; убито нижних чинов было 11. Китайцы оставили убитых более 500 человек. Всякий, конечно, задаст вопрос, отчего при такой массе китайского войска и при такой массе боевого огня было такое сравнительно ничтожное количество убитых и раненых у союзных отрядов? Объясняется это тем, что китайские [159] войска не умеют еще правильно стрелять; они стреляют вверх без прицела, и пули пролетают массами над головами, не нанося вреда. Плохая подготовка китайских войск при роскошном вооружении их ружьями Маузера и Манлихера являлась счастьем для европейцев.

Выдержав так блестяще сражение с много раз превосходящим численностью неприятелем, соединенный отряд направился к Лофе на соединение с главными силами адмирала Сеймура. Здесь собран был военный совет, на котором и было принято окончательное решение начать отступление в Тянь-Цзин, что и исполнено было в тот же день. Так как вышли уже поздно, то поезда прошли в этот день всего четыре версты — остановились в 10 часов вечера на ночлег, а 6-го июня вышли в четыре часа утра и к 10-ти часам подошли к мосту на реке Пейхо. Здесь собран был новый совет относительно направления, по которому следует идти в Тянь-Цзин. Железнодорожный мост через реку Пейхо казался ненадежным, а видимый за ним железнодорожный путь был разрушен на далекое расстояние, почему и решено было оставить поезда и плыть по реке. По счастью, у берега вблизи селения стояло пять больших китайских шаланд (баржей), которые и взяты были для отрядов. Поезда были оставлены и в них все [160] лишние вещи, весь багаж. Вынесены были раненые и весь провиант. Разместились все в таком порядке: в одной барже раненые англичане и санитарный персонал, в другой — раненые французы, в третьей — раненые русские и немцы, в четвертой — раненые японцы, итальянцы, американцы и австрийцы, в пятой — провиант. Войска же пошли по берегу реки. Вышли довольно поздно, так как размещение взяло много времени, но весь день прошли спокойно, нигде не встречая ни китайских солдат, ни боксеров. По незнанию фарватера реки и по мелководью, баржи часто садились на мель, и много уходило времени на стаскивание их. Вечером войска увидали яркое зарево, которое стояло над оставленными поездами. Боксеры сжигали ненавистные им дела европейцев. Движение по реке было обставлено всеми мерами предосторожности на случай нападений. Утром 7-го пошли дальше и увидали, что по реке придется идти, прокладывая себе дорогу огнем. С этого дня из каждого попутного селения китайцы встречали отряды ружейным огнем, каждую деревушку приходилось оцеплять и брать с бою. Вся местность полна была боксерами и боксеры были вооружены не только холодным оружием, но и огнестрельным. В каждой деревне находились склады ружей и топоров иногда в больших количествах. Весь [161] день 7-го июня прошел в стычках, а вечером пришлось отряду выдержать очень сильную атаку и брать штурмом китайское селение, в котором была выстроена крепостца, вооруженная двумя пушками. Крепостца была взята, взяты были и орудия; все селение разрушено до груды камней, а китайцы, которые не успели убежать, все перебиты. На месте убитых осталось более 300 человек. У русских было убито два, а ранено девять человек. На ночлег остановились в 7 час. вечера; ночь прошла спокойно. Несомненно, что китайцы-беглецы доставили скоро сведения о движении европейцев в Тянь-Цзин, так что с 8-го июня появились по пути такие массы китайских полчищ, которые охватили отряды со всех сторон. Весь день нападения следовали за нападениями, каждый отряд сопровождался роем летавших над головами пуль. Стали появляться регулярные китайские войска, а в пять часов вечера к отрядам вышли китайская пехота, кавалерия и артиллерия, которые и сделали попытку смять отряды. Пехота и артиллерия выстроились спереди отрядов, а конница зашла в тыл и стала наседать сзади. Двигаться вперед отряду не было никакой возможности, и отряд начал бой, который продолжался от 5 часов пополудни до 12 часов ночи. Бой был жаркий; китайцы упорно отстаивали свои позиции, но [162] стойкость, выдержка и мужество европейских отрядов, меткость ружейного огня и разрушительная сила пулеметов заставили китайские войска бежать, потерпев громадные потери. Оставив множество убитых, китайцы бросили и восемь орудий. Соединенный отряд потерял убитыми одного немецкого офицера и 8 нижних чинов. Одно орудие у русских было разбито гранатой. Чтобы не оставлять его, замок и зарядный ящик утопили в реке, а самое тело орудия положили на корме баржи и взяли с собой.

Дав войскам небольшую передышку, адмирал Сеймур отдал приказ, чтобы в час ночи отряд выступал далее. Ночь прошла спокойно; но на рассвете, часа в четыре, заметили на обеих берегах реки значительные укрепления и вдали за ними целый город. Подойти близко к укреплениям не удалось, так как китайцы также увидали отряд и открыли по баржам и отряду, бывшему без прикрытия, такой ужасный огонь, что не было никакой возможности держаться, почему приказано было отступить под прикрытие возвышенного берега реки. На баржах много было раненых вторично. Отступив под прикрытие, отряд переждал здесь весь день, а ночью, с наступлением темноты, пошел тихо вперед, и к 12-ти часам ночи подошел незамеченным к самому берегу у китайских казарм. Высадившись, с [163] соблюдением возможной тишины, часть отряда с криком «ура!» бросилась на штурм укрепления, обнесенного глиняными стенами. В это время артиллеристы свезли на берег орудия и открыли огонь по стенам, пробивая бреши. Сонные китайцы, ничего не подозревавшие и ничего не понимавшие, страшно растерялись и открыли огонь вдоль реки, на которой никого не было видно. Между тем адмирал Сеймур отрядил еще часть отряда, который должен был пойти в брод по реке и обойти китайцев с тыла. Слыша отовсюду нападение и не видя врагов, китайцы в панике совершенно растерялись и бросили крепость. Взяв первую крепость около четырех часов утра, решено было, не теряя времени тотчас же брать и вторую, расположенную вблизи от первой и также обнесенную глиняными стенами. Второе укрепление также было разбито и взято, а гарнизон, уходя, отстреливался, залег затем в камышах у реки и в траве, и все время держал огонь по отряду. К шести часам утра оба укрепления были взяты. У русских были ранены легко два офицера: мичман Пель и лейтенант Заботкин. Китайцев было истреблено более тысячи человек. Оба эти укрепления, заключавшие в себе казармы (импани) находились на левом берегу реки, а напротив, на правом берегу расположен был [164] арсенал и близ него такое же укрепление. За арсеналом в незначительном расстоянии находилась настоящая крепость, сложенная из камня, а за нею вдали виден был город. Решено было, сделав небольшую передышку, идти на штурм арсенала и укрепления, лежащих на правом берегу, дабы не дать китайцам времени одуматься и собраться с силами. Арсенал же был крайне необходим соединенному отряду.

В семь часов утра войска переправились на правый берег реки и бросились на штурм арсенала. Гарнизон арсенала совершенно растерялся, так что арсенал был взят очень скоро и весь его гарнизон, 200 человек, был уничтожен. Счастье улыбнулось соединенному отряду. В арсенале войска нашли такие богатства, о которых даже и мечтать не могли: взято 52 дальнобойных орудия, 11 тысяч ружей, множество снарядов и патронов, тысяча пудов рису и в изобилии медицинские средства и перевязочный материал, в которых давно уже и сильно нуждались раненые и больные. Перевязочные средства все были лучшего качества и имели клейма германских аптек и фабрик. Взяв арсенал, отправились штурмовать ближайшее к нему укрепление. Китайский гарнизон и здесь совершенно не ожидал штурма, так как китайцы не могли допустить, [165] чтобы после боя в течение всей ночи европейцы пошли снова в бой. Застигнутые врасплох и устрашенные энергией европейцев, китайцы не сопротивлялись особенно сильно и оставили свое укрепление. Адмирал Сеймур решил здесь утвердиться и укрепиться. Это и был арсенал Си-гу. Лучшего для отряда места, в котором можно было оставаться безопасно, под прикрытием и с удобствами для раненых и больных, нельзя было и желать.

В два часа дня баржи были оставлены, и весь соединенный отряд занял арсенал и форт на правом берегу реки. За время боя ночью и утром потери отряда были следующие: убит один офицер и 29 нижних чинов, ранено шесть офицеров и 104 нижних чина. Весь остаток дня проведен был в деятельной работе по укреплению новой крепости; в ней окапывались, исправляли бреши, на земляных валах поставили 30 дальнобойных и скорострельных орудий, отнятых у китайцев. Между тем китайцы, бежавшие из своих укреплений, собрались в оставшуюся вдали крепость и город. В городе стало заметно сильное оживление и движение народа, а вечером этого же 9-го июня можно было разглядеть, как в город входили новые китайские войска, пришедшие в помощь. Насчитано было по знаменам 32 батальона, что составит по [166] принятому счету — полагая в китайском батальоне 500 человек, — 16 тысяч войска. С вечера китайцы начали пушечную пальбу по арсеналу и европейскому форту, но снаряды их перелетали и не причиняли никакого вреда.

Для отряда не было сомнения, что Тянь-Цзин близко, что подтверждалось не только массой регулярного китайского войска, но и пушечною пальбой, которая ясно слышалась издалека, и сигналами электрического фонаря, ясно виденными в ночь 9-го июня. Чтобы обратить на себя внимание в Тянь-Цзине, и из арсенала было в ночь с 9-го на 10-е июня пущено несколько ракет, но ответа на них получено не было. Китайцы однако приняли видимо твердое намерение выбить соединенный отряд и отнять укрепление и арсенал обратно. Чуть только рассвело, часа в три с половиной, 10-го июня, китайские регулярные войска, сопутствуемые кавалерией, окружили со всех сторон крепость, но на штурм пошли только с одной стороны. Первая атака китайцев была отбита с громадным для них уроном. Вскоре однако они оправились и пошли на второй приступ. Впереди ехал на лошади китайский генерал; подошли китайцы к самым валам и стали осыпать стены огнем. Бой должен был быть жарким, но один из русских стрелков метким выстрелом убил под генералом [167] лошадь, а другим выстрелом тяжело ранил самого генерала. Как только генерал выбыл из строя, тотчас же между войсками началось смятение и они стали отступать. На поддержку им явилась конница, которая сомкнутыми густыми рядами стала подходить к валам укрепления с правой стороны. Меткий огонь с валов и стен очень скоро уничтожил две трети кавалерийского полка, так что все три атаки окончились неудачей, и китайцы потеряли убитыми не менее полутора тысяч человек. Прекратив окончательно огонь, они ушли в свою крепость и город. Утомленным войскам соединенного отряда также дан отдых, но решено тотчас же после отдыха сосредоточить огонь всех орудий на город, в котором собраны были китайские войска.

Бомбардировку начали в два часа, дав по городу залп гранат из 20-ти орудий. Действие залпа было очень удачное; вскоре после него можно было видеть, как китайские войска густыми колоннами стали оставлять город. По выходившим войскам стали бить шрапнелью, продолжая в то же время разбивать город. К четырем часам пополудни от города оставались только груды развалин. Китайские войска, занявшие крепость и разместившиеся вдали от выстрелов, не отвечали на огонь отрядов. Видимо, с потерей арсенала у них [168] не хватало более снарядов. Остаток дня отряд употребил на приведение в порядок крепости и исправление сделанных повреждений. Настала сравнительная тишина, среди которой раздавались только частые ружейные выстрелы китайцев-стрелков, которые, вырыв ямы, залегли в них на расстоянии шагов 500 от крепости и сыпали пулями по валу и стенам. Били они чрезвычайно метко и редкий, кто высовывал голову за стену, оставался цел. Таким образом был ранен и мичман Кехли, которому, лишь только он выглянул за вал, пуля попала в угол глаза и пробила височную кость навылет.

Все в отряде были убеждены, что Тянь-Цзин очень близко, а некоторые из американцев утверждали, что всего лишь в четырех верстах (на самом деле, было более двенадцати верст). Все были убеждены, что он в руках европейцев, почему и решено было под вечер послать роту охотников пробиться в Тянь-Цзин чтобы дать сведения о себе. Предприятие это окончилось однако очень плачевно. Вышла рота англичан с офицером; но не успели они отойти за разрушенный город, как были окружены китайцами. Начался отчаянный бой: офицер и двадцать человек англичан были изрублены на глазах отряда, а остальные пробили себе дорогу штыками и возвратились в крепость. [169]

Ночь с 10-го на 11-е июня прошла спокойно; из крепости всю ночь пускали ракеты, чтобы дать знать в Тянь-Цзин о пребывании отряда, но ответа не получили. Весь день 11-го июня прошел также спокойно, китайцы нападений не делали и не отвечали на гранаты, которые пускали в них из крепости. Вечером 11-го июня увидали, наконец, ответную ракету, которая была пущена из Тянь-Цзина и принесла радостную весть о скором освобождении. На рассвете 12-го июня заметили несущуюся по левому берегу реки, как бы скрывающуюся от погони, китайскую кавалерию, а часов в 6 утра ясно выдвинулась пехота в белых фуражках и белых рубахах. Сомнения уже не было: это шли русские и иностранные войска! Шли они по тому же противоположному левому берегу. Из китайской крепости открыли по идущим войскам огонь. К 8-ми часам утра отряд подошел напротив европейской крепости и остановился. Восторженные крики «ура» неслись через реку навстречу к пришедшим освободителям, славшим в ответ свои крики привета. Тотчас же началось сообщение отрядов, узнали все новости и все события, которые совершились в Тянь-Цзине. Пришедший отряд был под начальством подполковника Ширинского и состоял: из тысячи человек русских, а именно: из [170] четырех сводных рот 12-го Восточно-сибирского полка, из одного батальона англичан, пехоты 600 человек, двух рот немецкого десанта и сотни казаков. Отряд полковника Ширинского шел день и ночь под огнем китайцев, но никто не был убит и даже серьезно ранен за весь путь. Пришел отряд бодро, весело.

В соединенном отряде адмирала Сеймура тотчас же начались сборы. В три часа дня всех раненых перевезли на левый берег реки; в крепости же и арсенале все приготовляли к уничтожению. У орудий сняли замки и утопили их в реке; ружья, которых не могли взять, все переломали, сумки с патронами и снарядами снесли все в одно место. Когда все было готово, то весь соединенный отряд с адмиралом Сеймуром во главе перешел на левый берег. В крепости и арсенале оставлена была только рота американцев, которым приказано было, после того как войска отойдут на две версты, зажечь арсенал и взорвать крепость. В два часа ночи, 13-го июня, чтобы не подать виду китайцам, войска, соединенные вместе, вышли по левому берегу реки в Тянь-Цзин. Вскоре раздались взрывы, взвился столб пламени, раздался оглушительный гром, поднялась высоко туча пыли и камней. Все было кончено; от крепости и [171] арсенала оставались только одни следы. Отряды шли в таком порядке: цепью шли войска-освободители, ограждая раненых, которых несли в центре шествия на носилках, наскоро сделанных. Китайцы увидали уход войск и на рассвете отряды несколько беспокоила китайская кавалерия, но скоро оставила в покое. Весь путь до Тянь-Цзина совершен был в полнейшей тишине и порядке, без выстрела. К девяти часам утра подошли к Тянь-Цзину. Навстречу с повозками и носилками для раненых, сопровождаемый казаками, выехал полковник Анисимов. В 12 часов дня отряды пришли на бивуак 12-го Восточно-сибирского полка, оказавшего радушную и торжественную встречу прибывшим. Полк выстроен был шпалерами и при оружии. На всем пути, по которому проходили отряды, играла музыка, а солдаты отдавали честь, держа ружья «на караул». Прибывшие отряды остались гостями на бивуаке у 12-го полка, а все раненые русские и французы взяты были отсюда во французский госпиталь, остальные же раненые размещены были по консульствам и в частных домах. Во французском госпитале раненые размещены были превосходно: несмотря на то, что в мирное время госпиталь располагал только двадцатью кроватями, а теперь было 350 человек, тем не менее каждый имел матрац, белье, все удобства и внимание. У [172] русских раненых врачи и санитары были русские, продовольствие же и все прочее доставлял госпиталь. В Тянь-Цзине, в китайском городе, все еще продолжалась стрельба и пули и осколки шрапнели и гранат летали по улицам и залетали в дома. Одним из осколков ранен был даже в госпитале военный врач Разумов. Отношение тянь-цзинского населения к русским раненым было самое душевное; даже владельцы магазинов отказывались брать деньги за покупаемые продукты, если узнавали, что это для русских. Все считали и не скрывали того, что русские войска спасли Тянь-Цзин и жителей европейцев от смерти... В Тянь-Цзине русские раненые пробыли недолго. 15-го июня их посадили на баржи и отправили по реке Пейхо в Таку для распределения по судам. В госпитале остался один только тяжело раненый в глаз мичман Кехли. Вечером 16-го июня баржи подошли к устью реки. На рейде стояли большие русские суда и всех раненых приняли на крейсер «Россия», а затем отправили в русский госпиталь в Японию, в Нагасаки.

За весь период экспедиции адмирала Сеймура соединенный международный отряд понес потери: убитыми трое офицеров и 47 нижних чинов, ранеными шесть офицеров и 312 нижних чинов. [173]

Экспедиция адмирала Сеймура, имевшая целью наше освобождение из осады в Пекине, окончилась неудачей. Упрекать в этом адмирала Сеймура едва ли кто решится, кто вынес всю осаду в Пекине и кто знает, сколько пришлось на долю соединенного отряда тяжелых испытаний в пути и в боях с китайцами. Несомненно, что адмирал Сеймур, если бы не занялся исправлением железной дороги, а шел бы быстро в Пекин, то пришел бы к нам: до 6-го июня войск у китайцев было очень мало, мало было даже боксеров. Взять городские ворота помогли бы наши десанты. Но наше отступление из Пекина и весь тяжелый путь среди китайских войск и полчищ боксеров с громадным обозом, с женщинами и детьми, едва ли мог совершиться благополучно, наверно мы имели бы громадные в пути потери. Нельзя упрекать адмирала Сеймура и за непонимание того народного движения в Китае, которое развернулось так широко. Движения этого не поняли и не уразумели люди, которые сами его создали, оскорбляя чувства китайского народного самолюбия и достоинства...