IV. Слухи о боксерах. — Причины возникновения движения в Шандунской провинции. — Характер движения, его задачи и направление.

В течение всего апреля месяца в Пекине распространялись слухи о начавшемся движении боксеров. Сведения не ясные, слухи отрывочные указывали только на то, что боксерское движение усиливается в Шандунской провинции и распространяется по направлению Пекина. Шандунская провинция представляла весьма благоприятную почву для развития боксерства, возникновение которого некоторые относили ко времени японо-китайской войны.

Боксеры, как произвольно назвали их англичане, по-китайски называются и-хе-туань. Смысл этого названия тот, что люди эти собрались в союз для защиты «гармонии силой» или для самозащиты при помощи большого кулака. Когда по окончании японо-китайской [70] войны вольнонаемные китайские войска, состоявшие из всякого уличного сброда, были распущены, то, оставшись без всякой работы и привыкнув к безделью, солдаты организовались в шайки и стали грабить мирных жителей, нападая на деревни, купеческие лавки и даже города. Так как защиты ниоткуда от грабежа разбойников не было, то само население образовало союз для самозащиты и назвало его «и-хэ-туань».

Захват немцами китайской территории на Шандунском полуострове и строгое обращение с населением вызвали в скором времени целый ряд неприязненных столкновений с новыми владельцами. Враждебное население стало готовиться к борьбе с немцами, стало собираться в вооруженные союзы, и применив к себе отвечавшее их взглядам наименование «и-хэ-туань», вступило в борьбу против немцев, противопоставляя силу силе, и таким образом началось движение против европейцев, против христиан-китайцев, против миссионеров и против маньчжурской династии.

Таким образом первоначальные союзы самозащиты «Ихэтуань» превратились в политические союзы борьбы, поставившие себе целью отстоять целость и самостоятельность Китая от европейцев и заменить маньчжурскую династию китайской. Вообще тайных обществ в Китае [71] масса и самых разнообразных, начиная от политических, религиозных, до обществ трезвости. Таинственность считается непременным условием успеха деятельности общества и даже вступление в члены обществ трезвости обставлено различными обрядами. Другие думали, что общество «Большого кулака» есть изменившее лишь свою программу старое тайное политическое общество «Белого лотоса».

Не обладая достаточно организованными силами, чтобы бороться с немецкими войсками, отряды боксеров несколько раз были разбиты немцами, многие селения, оказывавшие сопротивление немцам, были немцами сожжены. Таким образом, боксеры пополнялись в числе и объединялись в мысли бороться против европейцев. Скоро вся Шандунская провинция наполнилась боксерами; они захватывали целые города и брали выкуп со всех торговых и богатых людей, вступали в сражения с высылаемыми китайскими войсками, часто их разбивали и все подвигались вперед и вперед к Пекину. По пути они нападали на христиан-китайцев, разоряли их дома, а в случае сопротивления убивали всех от мала до велика. Ненависть свою к христианам-китайцам они объясняли тем, что миссионеры-христиане первые внесли в Китай бедствие для народа и открыли Китай владычеству [72] европейцев. Китайцы, принимая христианство, отступаясь от культа почитания предков и Будды, тем самым становились изменниками и врагами своей родины. Небо наказывает Китай нашествием европейцев, посылает бездождье, засухи, болезни. Правительство не противится нашествию европейцев, отдает им Китай; поэтому, чтобы не погибнуть, верные китайцы сами начали борьбу, рассчитывая на покровительство неба против чуждых пришельцев. В Тян-цзине, среди китайского города, начался ряд пожаров, а в окрестностях Пекина стали следовать нападения на китайцев-христиан по заранее составленному плану. Христианские селения подвергались разорению, а за последнее время эти нападения сопровождались уже убийствами и жестокостью. Боксеры убивали всех, мучили и жгли христиан-китайцев, разбивали головы детям. Всегда в деревнях китайцы-язычники относились неприязненно к китайцам-христианам, но за время движения боксеров эта неприязнь перешла в озлобление и ненависть. В начале апреля в Пекине стали ходить определенные слухи, что боксеры стягивают все свои силы в Пекин, чтобы избить всех европейцев. Отовсюду стали получаться известия о боксерах и нападениях их на христиан-китайцев, появились наконец и жертвы этого народного движения: из окрестных [73] деревень прибежали сотни христиан, разоренных и даже увечных, искать спасения в стенах католических миссий. Беглецы рассказали и о всех ужасах, ими виденных и перенесенных. В самом Пекине появились прокламации боксеров, которые призывали народ к восстанию и избиению европейцев, обвиняя последних в том, что они отравляют воду в колодцах, почему все время среди населения держатся болезни и громадная смертность. По счастью однако бывшая всю зиму сильная эпидемия дифтерита и скарлатины с громадной смертностью значительно стихла среди китайцев. В Пекине в летучих уличных листках напечатан был рассказ одного из рабочих на городской стене, который сам будто бы видел, как европеец, подойдя к колодцу, всыпал в него какой-то порошок. Одновременно с этим в объявлении рекомендовалось всем запастись противоядием и очистить воду. У китайцев имеется ряд средств, специально назначаемых для очистки и обезвреживания отравленной воды, — средств, составляющих тайну их изобретателей, — которые проделывают всегда свои гешефты во времена народных бедствий и болезней.

Прокламации уверяли также, что дождя нет и не будет до тех пор, пока европейцы останутся в Пекине. Хотя не было ни одного случая [74] нападения на европейцев, но состояние всех было тревожное; европейцы стали бояться удаляться из стен Пекина, так как повсюду можно было встретить боксеров. Боксеры распускали слухи, что само правительство ненавидит европейцев, но не в силах вступить с ними в открытую борьбу, что оно одобряет деятельность боксеров и что в 8-й луне, т. е. в августе месяце, боксерам будет произведен смотр в Пекине и будет разрешено начать открытую войну с европейцами. Указание на август месяц имело также свое объяснение. Китайцы по своей природе рационалисты, но при этом закоренелые суеверы и мистики. Все их религиозное миросозерцание наполнено легендами и суевериями, поэтому в основу всякого социального явления и события они кладут миф или создают легенду. У боксеров есть также мистическая подкладка, которая должна действовать на простой, но суеверный смысл народа. Из собранных мною сведений о боксерах я узнал, между прочим, следующее. Некоему китайцу, размышлявшему о современном положении страны, приснился сон, в котором ему указывался чтимый в народе монастырь, где он может найти ответ на занимающие его вопросы. Китаец отправился туда, нашел там старца отшельника, который ему сказал, что все зло в Китае происходит от европейцев и миссионеров. Европейцы [75] желают захватить могилу Конфуция и разрушить храм его, а на развалинах построить свой христианский храм. Миссионеры приносят страшное зло, соблазняя китайцев переходить в христианство. Будда гневается на китайцев, которые стали отступниками буддизма, и в наказание небо послало на Китай засуху, и будет голод. Чтобы вернулось в Китай прежнее благополучие, необходимо изгнать европейцев, но бороться с европейцами, у которых такая сила, невозможно обычными средствами, необходимо предварительно подготовиться и сделаться неуязвимыми для европейских пуль и европейского влияния и оружия. Достигнуть этой неуязвимости возможно только известными упражнениями и чтением при этом заклинательной молитвы. Достигнув совершенства в этих упражнениях, можно вступить в открытую борьбу. Затем этот старец дал указания, какие нужно производить упражнения и какую читать заклинательную молитву, дал также и веревку, которая должна висеть в известном храме до восьмой луны, т. е. до августа месяца. В этом месяце эта веревка приобретет чудодейственную силу: она будет разбивать стены всех домов, защищаемых европейцами, и ниспровергать все их орудия; до августа же месяца не следует делать нападений на европейцев. На улицах и площадях Пекина можно было встретить [76] свободно по двое, по трое китайцев, производивших свои упражнения; несомненно, это были люди искусственно взвинчивавшие свою нервную систему, искусственно подготовлявшие себя до степени аффекта, под влиянием которого может проявиться фанатически настроенная масса, способная на все в своем умоисступлении. Прежде всего в Пекине боксерами сделался весь уличный сброд, среди которого встречалось много подростков-нищих, недавно еще бегавших за европейцами и просивших милостыню обычными криками: «Лао-йе, мейо чи-фань», т. е. «господин, есть нечего», а ныне поступивших в боксеры и проделывавших целый ряд разнообразных движений. Подготовительные телесные упражнения боксеров состояли в следующем: участники становились на открытом месте, лицом на юго-восток, поставив перед собою предварительно зажженные жертвенные свечи или зажженный факел. Затем читали нараспев заученную заклинательную молитву и дожигали после этого на свече жертвенные бумажки. После этого они становились на четвереньки, сложив особым способом руки и начинали делать туловищем качательные движения из стороны в сторону. Со многими скоро начинали делаться судороги, подобно эпилептическим, они падали на землю, бились, затем вскакивали, размахивали руками, прыгали. Глаза [77] у них наливались кровью, у рта появлялась пена. Но таких впечатлительных и нервных субъектов было мало, а из них-то впоследствии и вырабатывались фанатики, руководители движения...

Находя европейцев и миссионеров виновниками всех зол, обрушившихся на Китай, боксеры считали истребление своих врагов подвигом, к которому и готовились со всем рвением сектантов. Среди ихэтуаньцев было, несомненно, много глубоко убежденных в истинности своего призвания, были несомненно фанатики идеи, которые влияли на массу, доводя себя до экстаза и проделывая вещи, которые должны казаться толпе сверхъестественными, совершаемыми только теми людьми, в которых живет особый дух, особый демон. Мне передавал очевидец, которому я безусловно верю, что он сам видел, как один из таких фанатиков, доведя себя до экстаза, ломал на куски копья, сабли, свертывал железные полосы, как веревку, делал невозможные для обыкновенного человека прыжки. Пользуясь доверием народных масс, ихэтуаньцы прославляли себя неуязвимыми, не боящимися ни пули, ни сабли, так как и пуля, и сабля отскакивают от их тела обратно, а если кто и падал из них, как бы убитый, то такое состояние видимой смерти могло продолжаться только три дня, по [78] истечении которых мнимо убитый встает живым, здоровым и невредимым. Но такое состояние неуязвимости достигается не легко: необходимы постоянные телесные упражнения, имеющие мистическое значение, как призывающие вселиться духа силы; кроме того необходимы пост и моления перед началом действий. Увлечение ихэтуаньским учением, а главное заманчивое обещание получить неуязвимость, охватило в Пекине и его окрестностях все юношество и молодежь. Громадное большинство подростков проделывало все эти упражнения скорее, как забаву, поощряемое к тому заманчивыми обещаниями в будущем и подарками в настоящем. Нищие и старики во множестве примыкали к боксерам из-за пропитания, которое им давалось, а также и из-за денег, которые им платились. Отсюда стало понятным впоследствии явление, что после первого же залпа европейцев вся толпа боксеров обращалась в беспорядочное бегство; ни подростки, ни нищие старики не могли быть убежденными бойцами за идеи боксеров. Только главари этой толпы бежали действительно в экстазе, подпрыгивая и размахивая саблей прямо на ружейные дула, на них направленные, и падали, пронизанные меткой пулей. Таких фанатиков в Пекине было убито несколько десятков. Вся же масса всякого боксерского сброда погибала, как [79] бегущее без пастыря стадо. Способность воспринимать силу духа приобретается после продолжительных упражнений. Когда руководители признавали готовность нового члена, то давали ему освященный нож и саблю, которыми он и клялся истреблять христиан-китайцев и европейцев. После этого упражнения проделывались уже в храмах и к ним подготовлялись суточным постом. Вообще же всем членам общества воспрещалось есть мясо животных. Общество ихэ-туань имело прочную и широко ветвившуюся организацию, в основу которой положены были небольшие кружки, руководимые одним из опытных членов общества. Такой порядок, впрочем, практикуется китайцами при организации всяких обществ, даже и неполитических, напр. общества трезвости. Когда такой кружок достигал достаточной подготовки, то члены его собирали новые кружки и сами становились их руководителями. Немудрено, что своими упражнениями и всей обстановкой боксеры оказывали подавляющее влияние на молодежь, немудрено, что повсюду в деревнях все подростки-мальчуганы проделывали эти упражнения, полагая, что они станут неуязвимыми от европейских пуль после того, как, пролежав на земле и прочтя заклинательную молитву, воспримут в себя особую чудесную силу. Опасность для европейцев несомненно создавалась [80] от боксеров, так как этими упражнениями воспитывалась нервно развинченная армия, которая может надолго оставить в Китае заразную нервную эпидемию, захватить народные чувства и народную душу, истомленную нищетой и страданиями, потерявшую веру в самое себя, подавленную сознанием того ужаса, которым карает народ разгневанное небо, и убежденную, что спасение народа в общем массовом движении против наплыва чужеземных поработителей.

Я старался уяснить себе значение и основы начинавшегося народного движения, я расспрашивал многих китайцев, более или менее заинтересованных в этом движении, и на мои вопросы о задачах и целях подготовлявшегося движения (разговор шел в апреле месяце) мне отвечали откровенно, что движение это направляется главным образом, чтобы противодействовать католической пропаганде, которая все глубже внедряется в китайский народ и вносит вражду, раздоры, несогласия в население, подрывает самые устои народной жизни, вмешивается в политические интриги и интригами создает китайскому правительству много замешательств. Вообще же христианство противно духу китайского народа, а миссионеры являются врагом народа: против миссионеров возбуждены все слои китайского общества, их [81] одинаково все ненавидят: и сановники, и чиновники, и войско, и народ. Что касается европейцев, то руководители движением далеко не относятся все поголовно с ненавистью ко всем европейцам; они признают, что среди иностранцев есть истинные, добрые и даже расположенные к китайцам люди, но таковых очень мало. Большинство же европейцев — люди грубые, алчные, к китайцам относятся с презрением, а с простым народом обращаются, как со своими рабами, даже часто бьют китайцев. Такое обращение европейцев с китайцами известно народу и не может, конечно, вызвать с его стороны ответных добрых чувств, а вызывает только ненависть. В какое время и какими путями начнет свою практическую деятельность общество ихэ-туань — никто в то время в Пекине не предвидел, и громадное большинство европейцев оставалось беззаботным, на все происходящее смотрело очень легко, как на пустые смуты и затеи, а главное возлагало все свои надежды на войска, который тотчас же явятся в Пекин при первой опасности. Никто из патентованных знатоков Китая и его дел не задал себе труда вникнуть в сущность начавшегося народного движения, поразмыслить над причинами, его вызвавшими. Лишь очень немногие относились серьезно к движению с самого его начала, а [82] католический епископ г. Пекина, Favier, проживший в Китае более 40 лет, настойчиво указывал на надвигавшуюся опасность, но его предупреждениям не пожелали придать никакого значения. Некоторые указывали на бывшие уже движения среди китайского народа, имевшие противоевропейский и противохристианский характер: приводили примеры из истории Китая, указывали, что народное движение всегда может принять грозные размеры, а особенно, если китайский народ, на душе которого наболело много обид и неправды, нанесенных ему европейцами, действительно примкнет к движению. На все, однако, было ответом самодовольное непонимание происходившего перед глазами... Беседуя с хошэнами (бонзы, китайские священники буддисты) и с людьми долго жившими в Китае и знающими условия местной жизни, я узнал некоторые подробности интересовавшего меня вопроса. Хошэны передали мне, что они глубоко верят в существование различных демонов, как добрых, так и злых, живущих в воздухе, воде, лесу, в горах и могущих вселяться в человека и жить в нем. Демон может и сам войти в человека, и может войти, уступая лишь зовущим его молениям и заклинаниям. Войдя в человека, дух может проявлять громадную силу, может творить чудеса, [83] недоступные простому смертному. Такой демон и вселяется в призывающих его ихэ-туаньцев. Трудно достигнуть, чтобы демон вселился в человека, но раз это достигнуто, то достаточно бывает одного призывания, чтобы демон стал проявлять свою силу, так как тогда он поселяется в человеке, как бы на жительство. В заклинаниях же заключается великая сила, которая может даже помутить разум в человеке. Впоследствии, когда ихэ-туаньцы выступили открыто в Пекине и сожгли католический храм Нан-тан, убив многих христиан-китайцев, можно было убедиться, что хошэны, во-первых, играли видную роль, как руководители движения, а во-вторых, что они действительно веровали в силу заклинаний и им удавалось вводить в заблуждение некоторых европейцев, принимавших хошэнов за католических миссионеров и оставлявших притоны боксеров без осмотра. В первых числах мая месяца в Пекине все уже заговорили, хотя и очень смутно, пользуясь самыми неопределенными слухами, о появлении там и сям шаек боксеров, которые жгли дома китайцев-христиан и убивали их самих. При этом все единогласно утверждали, как китайцы, так и европейцы, что никогда боксеры не нападали на селения врасплох, но всегда заранее, за несколько дней, предупреждали о нападении и [84] истреблении всех христиан огнем и мечом, предлагая лучше покинуть селения и уйти. В назначенный день они действительно входили в селение, устраивали моление и с зажженными факелами устремлялись прежде всего на храмы, обливая их горючим составом, а затем на дома китайцев-христиан. Дома зажигали, а христиан, не успевших убежать, или убивали, или бросали живыми в огонь. Убивали часто и тех язычников, которые оказывали склонность к христианам. В селениях сами же китайцы-язычники указывали дома своих врагов-христиан. Покончив в одном селении, ихэ-туаньцы тотчас же уходили. Все единогласно подтверждали, что сами они не пользовались ни одной вещью из имущества христиан, но следом за боксерами всегда шли шайки грабителей, которые и набрасывались на имущество, растаскивали его и добивали несчастные жертвы ненависти ихэ-туаньцев, если иногда христианам и удавалось спрятаться.

Из Тянь-Цзина сообщали также, что положение там европейцев очень серьезное, что волнение все более охватывает китайское население и что ненависть к европейцам проповедуется открыто.

В первых числах мая стало уже известно, что по деревням в окрестностях Тянь-Цзиня ходил китайский мальчик лет четырнадцати, который рассказывал собиравшемуся народу, что [85] он послан с неба, чтобы поведать китайцам, что европейцев нужно уничтожить, иначе Китай погибнет. Этого вестника неба приняли ихэ-туаньцы, уверовали в его посланничество и исполнили повеление неба. Этого мальчугана, а также и других, рассылавшихся возмутителями, народ слушал охотно и волновался. Особенно скоро волнение, враждебное европейцам, охватило население Тянь-Цзиня и многолюдных селений и городов, расположенных по берегам реки Пейхо. Население здешнее всегда было более или менее враждебно настроено против европейцев, а с проведением железной дороги от Тянь-Цзиня на Пекин, когда десятки тысяч народа потеряли на реке свой заработок, который они имели раньше от перевозки товаров и пассажиров, возбудить в таком населении чувство ненависти было очень легко. Понятно, что воззвание к разрушению железной дороги имело здесь наибольший успех и самое разрушение, начатое с мостов 23-го мая, было произведено особенно основательно. Не только были вынуты и зарыты шпалы, разбросаны и изломаны рельсы, но были сброшены в воду фермы, на которых построены мосты. Начиная с двадцатых чисел мая, боксеры стали проявлять открыто свою деятельность на всем протяжении между Тянь-Цзинем и Пекином. Китайское правительство еще делало попытки [86] подавить возникшее движение, посылая отряды для уничтожения боксеров, но попытки эти или были неудачны, или оканчивались торжеством боксеров. Так, посланный из Пекина отряд в 60 человек против боксеров был завлечен ими в засаду и все солдаты перебиты вместе с офицером, а из других мест приходили сведения, что китайские войска становятся открыто на сторону боксеров или же всецело выражают им сочувствие и сохраняют видимую покорность правительству только до поры до времени. Приходили известия, которые объясняли отчасти и прославленную неуязвимость боксеров для пули и сабли. Оказывалось, что некоторые из боксеров надевали на себя плотно спрессованный из ваты панцирь, который действительно не могла взять китайская тупая сабля. В Пекине около этих чисел на улицах стали появляться боксеры, иногда вооруженные, но чаще только в красных кушаках и красной повязке на голове. Один из китайцев, приходящих в посольство для занятий китайским языком, рассказывал, что он встретил на улице двух боксеров, которые шли и размахивали саблями; за кушаками у них были заткнуты ножи; глаза блестели, как раскаленные угли. Подойдя к палаткам, в которых расположена была для охраны улиц китайская военная стража, боксеры саблями [87] перерубили веревки, прикрепленные к колышкам, и смотрели с хохотом, как падала солдатская палатка. Никто из солдат не осмелился задержать боксеров, и они ушли дальше. Каждый день в посольство обязательно доставлялось несколько новых сведений о боксерах, частью легендарных, частью достоверных, которые, составляя нашу злобу дня, сильно взвинчивали нервы и увеличивали смятение и беспокойство среди женщин и детей. Китайские солдаты рассказывали, как очевидцы или со слов очевидцев, несомненные будто бы факты неуязвимости боксеров для пуль; они утверждали, что после данного солдатами по боксерам залпа из ружей, боксеры падали, но затем несколько раз перевертывались вперед и становились на ноги ближе к солдатам, невредимые. Неуязвимость этим была доказана, и солдаты или бежали от боксеров, или переходили на их сторону. Китайцы-слуги приносили известия о расклеенных прокламациях на улицах. В прокламациях назначались дни и часы нападений на посольства и поджогов христианских храмов. В одной прокламации были даже указаны подробности предстоящего нападения. Сказано было, что в 11 часов вечера с 23-го на 24-е мая по пушечному выстрелу боксеры ворвутся в Пекин через открываемые в это время на полчаса ворота для проезда чиновников с докладами во дворец; [88] что в час ночи будет пущен красный воздушный огненный шар, который будет служить сигналом нападения на католический храм Бей-Танг, а затем и на посольства. Католики-миссионеры утверждали, что действительно они несколько раз по ночам видали, как поднимались над Пекином и в окрестностях огненные красные шары, которые разрывались затем красными ракетами. Ничего нет, конечно, невероятного, что между боксерами вне Пекина и пекинскими была организована сигнализация. Но мы, как ни старались со двора посольства увидать красный шар, ни разу ничего не видали. Затем, распущен был слух, что перед началом общего восстания в Пекине по улицам будут водить девочку в красном одеянии, как призыв к истреблению всех европейцев. Все слухи и все доставленные нам сведения единогласно утверждали, что в Пекине брожение в народе все усиливается, что враждебное чувство к европейцам возрастает, что все кузницы завалены заказами на ножи и мечи, что все железные лавки полны покупателями, ждущими очереди, чтоб получить нож. Такой огромный спрос на оружие сопровождался опять-таки созданной легендой. Рассказывали, что один кузнец, который принял заказ изготовить партию ножей по полтора лана (около 2 р.) за штуку, увидав, что спрос на [89] его работу сделался громадным, пожелал нажиться на ножах и возвысил плату до двух лан. И что же? Каждый нож, который он после этого выковывал, ломался у него в руках и работа и материал пропадали даром. Устрашенный таким явлением кузнец по прежнему стал брать за работу полтора лана и ножи быстро выходили из-под его рук и прекрасного качества.

Первое время мне казалась непонятною та ненависть, с которою само население относится к своим же собратьям христианам. Миссионеры католики безусловно — великие подвижники, большинство, по крайней мере; я сам видел в Пекине обстановку их жизни, их лишения и терпение, их труды. Надо обладать железной силой воли, чтобы выносить все то, что они выносят и в то же время в награду приобретать общенародную ненависть. Но при ближайшем ознакомлении с условиями, при которых распространяется католичество в Китае, ненависть народа и чиновников к миссионерам стала мне понятной. Оставляя совершенно в стороне вопрос о политических интригах католических миссионеров, — интригах, которыми занимаются, конечно, лишь генералы из них, а не простые труженики, вся католическая пропаганда является не мирной насадительницей великих истин Христова учения, но воинствующей силой, утверждающей в стране [90] свое господство. Прежде всего католичество пользуется громадной экономической силой в Китае, оно владеет огромными участками земли. Миссионеры скупают постоянно у бедняков-китайцев их земли, на которых и селят своих христиан. Посадив первое зерно, миссионеры начинают влиять, чтобы оно дало плод. Новый член-христианин старается уже обращать, влияя на бедняков, в христианство. Он подготовляет почву. Склонному к принятию католичества бедняку миссионеры тотчас же оказывают помощь или деньгами, или покупкой необходимых земледельцу предметов, или покупая ему землю, а земля для китайца-земледельца — единственный идеал счастья! Создав в селении католическое ядро, миссионеры крепко держат его в руках, а новые члены, католики из китайцев, тотчас же порывают всякую связь со своими братьями по крови. Они взаимно становятся не только чужды, но враждебны друг другу. Если с христианином-китайцем случается какая беда или его обижает китаец-чиновник, то христианин жалуется миссионеру; миссионер немедленно передает жалобу в посольство, которое признает себя покровителем католичества; китаец-христианин выходит всегда прав: за него стоят горой уже не только миссионеры, но и христиане-европейцы. Короче сказать, миссионерство католическое создало в Китае свое собственное [91] государство, а из китайцев-католиков создало своих подданных. Надо отдать должную похвалу миссионерам-католикам за их уменье и такт, с которым они производят обращение китайцев в католичество. Безусловно верно, что среди китайцев много есть истинно преданных католичеству христиан, целые поколения которых насчитывают сотни не только последователей в своем роду, но мучеников, пострадавших в былые гонения христиан в Китае. Правда, католичество умеет уживаться со многими народными языческими верованиями и это много помогает его распространению. Миссионеры также весьма осторожно обращаются и с народными чертами характера и обычаев. Они требуют нравственности от христиан-китайцев, но в меру, не запугивая их воображение страхами сурового воздаяния. Мне пришлось быть очевидцем следующего характерного факта. Один слуга китаец-католик проворовался; хозяин призвал его и стал укорять, говоря, какой же ты христианин; разве тебя католики миссионеры учат воровать, не говорят что это грех? Китаец, стоявший до этого времени стыдливо потупив глаза в землю, оживился, радостно поднял их и совершенно убежденно ответил: «Миссионеры говорят, что много воровать нельзя, грех, а мало-мало можно!» Этот простой и ясный ответ дает понятие о той практичности и житейской опытности, которыми [92] руководствуются в своей пропаганде миссионеры-католики, а также, по всей вероятности, миссионеры и других вероисповеданий. Китайское правительство не могло, очевидно, сочувствовать христианской пропаганде католиков и хотя подчинялось открыто требованиям представителей держав, ратовавших за своих миссионеров, но тайно всегда стояло на стороне своих верований и поощряло своих чиновников, которые в угоду католической пропаганде, наказывались. И только к одному христианству сумели миссионеры-католики вселить в народе такую ненависть. Все, знающие характер китайского народа, утверждают единогласно, что китайцы, не только самый веротерпимый народ в мире, но даже безразлично относящийся к вопросам веры. В Китае последователи буддизма, даосизма, конфуцианства, магометанства, религий, совершенно противоположных одна другой уживаются, однако, мирно бок о бок в одном и том же селении или городе, а христианская проповедь любви внесла злобу и ненависть. Не настало ли время самим миссионерам и представителям христианства поглубже вникнуть в этот вопрос и решить, кто виноват: гибнущие ли от разорения и голода, вызванного этим разорением китайцы, или предъявляющее к этому же народу громадные иски за убытки представители христианской проповеди?..