I. Первые сношения китайцев с европейцами. — Европейские торговые колонии в Китае. — Войны Китая с англичанами и французами.

Современное положение Китая таково, что невольно заставляет обратиться к прошлому, когда только впервые он вошел в сношения с европейцами. В этом прошлом можно найти многое, что объясняет вполне его настоящее. Первые сношения китайцев с европейцами, исключая миссионеров, были торговые. Португальцы первые из предприимчивых мореходов высадились вблизи Макао на берега Китая в 1516 году, построили прежде всего для защиты себя маленькую крепостцу, на стене которой поставили пушку, а затем вступили в торговые сношения с Кантоном. Первые сношения были очень благоприятны, и китайцы охотно принимали пришлых торговых людей, вследствие чего число желающих [2] завести торговлю быстро увеличилось, а вместе с ними проник и тот дурной элемент, который портит везде все хорошее. Последующие поколения португальцев настолько испортили первые добрые отношения, что китайцы заставили многих из них удалиться из страны. За португальцами появляются также на юге Китая голландцы; они заводят торговые сношения, распространяя их и на Формозу, на которой строят для себя форт и называют его Зеландией. В 1637 году появляются впервые на почве Китая англичане с небольшой флотилией судов. Португальцы, не желая иметь в лице англичан соперников себе в торговле с Китаем, встретили англичан весьма враждебно и сделали даже попытку не допускать их высадиться на берег, преграждая путь огнем своей пушки с крепостцы. Но англичане оказались сильнее: они не только дали отпор португальцам, отвечая огнем со своих судов, но завладели даже и самой крепостцой их. Таким образом португальцы уступили свое первенство англичанам, которые прочно утверждают и здесь свое торговое господство, как оно было уже утверждено ими в Индии. Англичане укрепляются на Моллукских островах и центром своего пребывания избирают Маниллу. В конце XVII века мы видим следующее распределение европейцев [3] на Дальнем Востоке: англичане в Индии и Южном Китае, голландцы на Яве и Формозе, доходя до Южного Китая, испанцы на Филиппинских и Марианских островах. Чем обширнее становился наплыв европейцев в Китай и чем более китайцы и власти знакомились с нравами, характером и нравственностью заморских людей, тем более они становились подозрительными и стали, наконец, проявлять враждебное отношение, которое поддерживалось еще и тем, что каждая европейская колония прежде всего воздвигала укрепление, вооружала его и тем самым упрочивала подозрительность в китайцах, заставляя их опасаться, что европейцы имеют не одни торговые виды на Китай, но и завоевательные. Страх перед европейскими вооружениями и тогда уже заставлял китайцев ставить европейцам на каждом шагу затруднения в вопросе по расширению черты оседлости европейцев в Китае. Из этого же чувства страха китайцы долгое время не разрешали селиться в Китае ни одной европейской женщине, доказывая, что европейцам, как торговым людям, нет необходимости на чужбине обзаводиться домашним очагом. Только в 1846 году первая европейская женщина вступила на почву Китая в Кантоне, где разрешено было жить европейцам с семействами. Насколько англичане укреплялись на [4] почве Китая, настолько же голландцы, испанцы и португальцы теряли свое влияние. Голландцы были не в силах удержаться на Формозе, так как были не в состоянии справиться с морскими разбойниками, которые постоянно делали вооруженные нападения на фактории голландцев, подвергая их разграблению. Напрасно голландцы снаряжали военные экспедиции для захвата пиратов, — последние не только всегда исчезали, но даже истребляли голландские вооруженные суда. В конце концов, голландцы не выдержали и покинули Формозу. Что касается португальцев и испанцев, то они вынуждены были подчиниться силе англичан, которые завладели окончательно Маниллою и Макао, колониями португальцев, и объявили себя господами созданного положения. Не могли они конкурировать с англичанами и в торговле. Чтобы как-нибудь упрочить свое положение, португальцы отправили послов к китайскому богдыхану, но напрасно послы исполняли все унизительные для европейца и христианина церемонии — «кэ-тоу», ничто не помогло, и все их жалобы и просьбы оставлены были без последствий. Церемония «кэ-тоу» является выражением рабской покорности и до сего дня исполняется во дворце перед богдыханом во время аудиенций вассальными князьями и чиновниками. Состоит эта церемония в том, что являющийся пред очи [5] богдыхана, при входе в зал, становится на колени и трижды кланяется в землю, «челом бьет». Поднявшись и сделав несколько шагов, он снова опускается на колени и снова трижды кланяется в землю, а затем и еще раз. Послы португальцев, исполнив эту церемонию, подвергались в то же время и другим унизительным со стороны китайских мандаринов выходкам, придуманным лишь потехи ради. В данном случае китайское правительство было очень дальновидно, относясь с одинаковым подозрением ко всем европейцам: оно предоставляло их самим себе и не вмешивалось в их взаимные распри. Англичане все расширяли свои торговые дела и свое влияние, так что к концу 1792 года они учредили специальную торговую английскую компанию. Директора этой компании успели даже убедить свое правительство в Лондоне в необходимости отправить из Англии от имени короля особое посольство, которое должно было прибыть в Пекин ко дню празднеств в честь дня рождения богдыхана и вручить богдыхану собственноручное письмо короля с выражениями добрых чувств; такое посольство несомненно послужило бы к упрочению англичан в Китае. Английская торговая компания достигла своего: от имени правительства прибыл лорд Macarthey в Пекин, получил аудиенцию при дворе и, преклонив колено, [6] вручил богдыхану письмо короля. За первым посольством последовало второе в 1806 г., торжественно обставленное и имевшее во главе лорда Amhorst. Прибыв в Пекин, посольство однако не могло получить аудиенции, так как лорд Amhorst нашел для себя унизительным исполнить церемонию кэ-тоу перед богдыханом, а без выполнения этой церемонии нельзя было рассчитывать на успех посольства. Пробыв напрасно некоторое время в Пекине, лорд выехал обратно в Кантон. Таким образом, попытка начать дипломатические сношения Англии с Китаем потерпела неудачу, которая однако нисколько не отразилась на ведении торговых дел английской компании, имевшей по заключенным с китайскими властями договорам право свободной торговли в Китае до 1834 года. С этого года право свободной торговли распространялось на каждого английского подданного. Пользуясь преимущественной привилегией вести торговлю в Китае, английская торговая компания была подчинена надзору со стороны 12 торговых старшин, избираемых из китайских купцов и утверждаемых китайскими властями. Эти 12 торговых старшин имели надзор за торговлей англичан, взимали пошлины с привозимых товаров, исполняли и полицейские обязанности; они являлись также и посредниками во всех возникавших вопросах и [7] недоразумениях между торговой компанией и китайскими властями, а также несли на себе и всю ответственность как за упущения, так и за несоблюдение иностранцами установленных правил. Сами же китайские власти с европейцами ни в какие сношения не входили. Так как не существовало ни точно установленного тарифа, ни точной регламентации товаров и торговли, то во всех делах и отношениях царил произвол и беспорядок. Все было в зависимости от губернаторов, действовавших через китайских торговых старшин, находившихся в свою очередь в полной зависимости от властителей города. Последствиями такого ненормального положения дела было, с одной стороны, развитие в широких размерах контрабанды, а с другой — постоянные недоразумения и жалобы со стороны английских купцов на произвол и стеснения от китайских властей. Отношения эти с обеих сторон особенно обострились к концу срока привилегий торговой английской компании, так что, когда с 1834 года все английские подданные получили право торговли в Китае, явилась неотложная необходимость совершенно изменить бывшую до этого времени таможенную систему. В виду этого от английского правительства командирован был в Китай лорд Napier в качестве главного инспектора английской торговли. Прибыв в [8] Китай, лорд Napier приехал прямо в Кантон, не предупредив об этом кантонского вице-короля и не испросив разрешения, вследствие чего сразу же начался ряд недоразумений. Вице-король Кантона через торговых старшин выразил лорду за его самовольный приезд формальное порицание и указал, что лорд Napier оскорбил обычаи и законы страны, так как, вопреки установленным обычаям, не остановился предварительно в Макао, откуда и должен был сообщить о своем приезде и просить разрешения на въезд в Кантон. Лорд Napier отказался, однако, принять письмо вице-короля от торговых старшин и заявил, что сам имеет полномочия от своего правительства войти в личные переговоры с вице-королем относительно дел, касающихся английских подданных. Вице-король, не решаясь вступать в дальнейшие переговоры, обратился с запросом в Пекин, прося указаний, как держать себя с прибывшим самовольно «варваром», и одновременно издал указ ко всему населению Кантона, в котором запрещал всякому китайцу входить в какие-либо личные или торговые сношения с англичанами. Из Пекина получилось полное одобрение действий вице-короля в отношении лорда Napier'а. Последнему ничего не оставалось делать, как оставить Кантон, в котором, к тому же, он заболел. [9] Лорд выехал в Макао, где и умер. С отъездом лорда вице-король снова разрешил китайскому населению по-прежнему возобновить прерванные сношения с англичанами. Из Лондона на место лорда Napier'а назначен был сэр Robinson, которому, во избежание недоразумений и разрыва с китайскими властями, разрешено было исполнять все требования последних относительно остановки в Макао и испрошения разрешения пребывания в Кантоне. Тем не менее и сэр Robinson отказывался вести сношения с вице-королем и китайскими властями через торговых старшин, отказывался также признать свое подчинение этим властям и требовал признания себя равноправным. Вместе с обострением личных отношений осложнялись также отношения с китайскими властями из-за широко развившейся контрабанды и из-за торговли опиумом, страсть к курению которого охватывала все больше и больше китайское население. Китайское правительство открыло форменную борьбу против опиума. По предписанию из Пекина, вице-король начал преследовать как торговлю опиумом, так и потребителей, применяя к виновным самые жестокие меры наказания. Уличенные в контрабанде всенародно подвергались смертной казни через повешение, а потребители заключались в тюрьмы, им отрезывали губы, щеки, нос. Не имея [10] возможности преследовать англичан, главных виновников торговли опиумом, стоявших только за спинами китайцев, китайские власти приняли намерение производить казнь уличенных китайских контрабандистов среди европейских факторий. Случай скоро представился. Осужденный на казнь был приведен на площадь европейской фактории; китайские власти приготовили все необходимое для совершения казни и готовились уже приступить к ее выполнению, но в этот момент произошло нечто неожиданное: все европейцы вышли из своих домов, накинулись на орудия казни, разломали и разбросали их, а китайским властям заявили, что у себя в фактории европейцы никогда не позволят приводить казнь в исполнение. После этого европейцы набросились на густую китайскую толпу, прибывшую глазеть на казнь, и стали ее разгонять, но толпа стала обороняться, началась общая свалка, и европейцы должны были спасаться в свои дома, в которых и забаррикадировались, так как многолюдная толпа пустила в ход камни, палки, выбивала стекла и стала разламывать двери жилищ. Европейцам, несомненно, пришлось бы очень плохо, если бы их не выручил прибывший военный китайский отряд, который усмирил и разогнал бушевавшую уличную толпу и освободил осажденных в своих же домах европейцев. [11] Инспектором торговли был в то время капитан Эллиот, который ясно понимал, что должен уступить китайским властям, признавал справедливость их требований относительно борьбы с контрабандой, почему и предложил по вопросу об этой торговле опиумом назначить соединенное с китайскими властями заседание. На заседании этом капитан Эллиот дал обещание китайским властям оказывать им содействие и тогда же издал предписание всем владельцам судов, которые занимались ввозом и торговлей опиума, немедленно представить весь имеющийся у них опиум к нему в управление; китайские же власти, чтобы ускорить исполнение этого предписания, снова запретили всем китайцам входить с англичанами в какие-либо личные или торговые сношения. И вот, в один прекрасный день, все англичане, — а их тогда было в Кантоне около 300 человек, — остались без прислуги, без воды, без съестных припасов, без топлива. Волей-неволей образовалась коммуна, в которой европейцы обратились сами в водоносов, поваров, дворников, слуг. Такое положение продолжалось недолго, всего три дня, так как приказ капитана Эллиота стал быстро исполняться, и ему доставлено было свыше двадцати тысяч гинов (гин = 1 ¼ фунта) опиума, который он и препроводил от себя к [12] вице-королю. Вице-король предал этот опиум уничтожению. Тем не менее жестокие преследования как контрабанды, так и самих курильщиков не достигали своей цели: курение опиума было уже распространено не только в Южном Китае, но и Северном — в Манчжурии и даже Пекине. Опиум курили все: и мандарины, и чиновники, и торговые люди, и солдаты; чиновники сами принимали деятельное участие в сокрытии контрабанды и оказывали ей помощь. Чтобы успешнее бороться с контрабандой, вице-король вызвал на помощь китайские войска, которые однако произвели гораздо больше беспорядка, нежели оказали помощи. Войска нападали на европейцев и сделали нападение на английскую шхуну, убив весь ее экипаж. После этого капитан Эллиот и все англичане оставили Макао и Кантон и выехали в Гонг-Конг, куда собрались и все военные суда, бывшие в распоряжении капитана. Неприязненные действия вице-короля и китайских властей против англичан продолжались, однако, и в Гонг-Конге. Вице-король и здесь издал указ, запрещающий китайскому населению входить в какие-либо сношения с англичанами и доставлять продовольствие на суда. Поставленный в безвыходное положение, капитан Эллиот стал посылать команды на берег добывать провиант, но китайские власти арестовывали [13] посланных, которые, будучи вооруженными, пускали в ход оружие, и происходила боевая схватка. После одной такой стычки китайцы сделали нападение на испанский корабль, стоявший на якоре, и сожгли его, приняв за английский. Такое тяжелое положение продолжалось до 1846 года, когда английское правительство заявило китайским властям, что если не будут устранены все те стеснения и препятствия, которыми китайские власти окружили английских подданных, то в китайские воды для охраны будет прислана вооруженная эскадра. В ответ на это заявление китайское правительство тотчас же приступило к укреплению своих берегов, сбору войск и стало делать все приготовления к войне, отменив в то же время все прежние стеснительные меры в отношении англичан и их торговли. Англичанам предоставлена была полная свобода, так что все они возвратились на старые свои места в Макао и Кантон. Настал 1840 год, и в июле месяце, появилась английская эскадра, в состав которой входили пять больших кораблей, три парохода, 21 транспорт, имевших до трех тысяч экипажа. Эскадра беспрепятственно вошла в Чжу-саньский архипелаг, и главный город этого архипелага, укрепленный, был взят, не оказав никакого сопротивления.

Так началась первая англо-китайская война. [14] Уполномоченный английского правительства был капитан Эллиот, который после взятия Чжу-саньского архипелага, направился с эскадрой в Тьянь-Цзинь. Отсюда начались сношения и переговоры с Пекином. Губернатор Тьянь-Цзиня употребил все свое старание и убедил капитана Эллиота не ходить в Пекин, а возвратиться с эскадрой в Кантон, дав обещание уладить все дело там на месте и мирно разобрать все недоразумения. Английская эскадра вернулась в Кантон и, действительно, в 1841 году составлены были предварительные условия мира. Кантонский вице-король Ли был однако непримиримым врагом европейцев, и мир не входил в его планы: он желал продолжения войны. Имея при дворе в Пекине свою сильную партию, он прилагал все старания не допускать до мира и достиг своего: богдыхан издал указ, которым повелевал изгнать из пределов Китая всех мятежников англичан; за голову капитана Эллиота и других начальников назначено было 60 тысяч долларов. Между тем пребывание на островах Чжу-саньского архипелага для англичан было в высшей степени тягостно: от тифа и малярии погибло более 400 человек, а в госпиталях лежало до тысячи больных. В виду этого англичане оставили архипелаг и направились по реке к Кантону, забирая все [15] береговые укрепления, пока не встретили горячего сопротивления на последнем, которое защищали китайские войска под начальством храброго адмирала Гуаня. Китайцы держались до последней возможности, а адмирал Гуань, не сдаваясь, был убит. Уважая во враге такое мужество, англичане воздали ему воинские почести и отдали труп для погребения прибывшим родным. Кантон был открыт. Оставив часть своих кораблей у Гонг-Конга и Кантона, англичане заняли Амой и направились к Нанкину, который сдался после небольшого сопротивления. Население многолюдного Нанкина до такой степени было объято страхом перед ожидаемым рабством у англичан, что поголовно стало кончать жизнь самоубийством. Очевидцы в своих воспоминаниях рассказывают ужасы, не поддающиеся никакому описанию. Мужья убивали жен и детей, перерезывая первым горло, а вторых бросая в колодцы, а затем кончали и с собой. Когда обо всем происшедшем дошло до Пекина, то правительство китайское убедилось, что оно не может продолжать войну с англичанами, почему и прибыли от богдыхана в Кантон комиссары, уполномоченные вести переговоры о заключении мира. Англичане согласились на мир на следующих условиях: Гонг-Конг поступает в полное владение англичан; торговля [16] англичан становится совершенно свободной от всякого посредничества китайских торговых старшин, для всеобщей свободной европейской торговли открываются новые торговые пункты: Амоэ, Фучжоу, Нинг-по, Шанхай; китайское правительство уплачивает англичанам 21 миллион долларов военных издержек. Кроме того, устанавливается определенный тариф на товары ввозные и вывозные. Мир был заключен, и англичане, оставив гарнизоны в Чжу-сане, и Гонг-Конге, отплыли в Индию. Таким образом была сделана первая брешь европейцами в вековых стенах Китая.

Добрые отношения однако были очень непродолжительны. Враждебная и воинственная партия при дворе в Пекине снова приобрела влияние; страх пред войсками англичан был забыт, почему китайские власти перестали исполнять взятые ими на себя обязанности, снова начали оказывать пренебрежение и презрение к европейцам вообще, а к консулам во вновь открытых для торговли пунктах в частности. Но завеса, скрывавшая Китай от взоров Европы, была приподнята, и в это время правительства Бельгии, Голландии, Пруссии и Испании прислали своих агентов для ознакомления с торговлей и положением Китая, а Северо-Американские Штаты отправили блестящее посольство, которое имело намерение проникнуть [17] в самый Пекин и получить аудиенцию во дворце богдыхана. Высадившись в Макао, американское посольство должно было однако подчиниться убеждениям вице-короля и отказаться от намерения посетить Пекин, а удовольствоваться лишь заключением точно такого же торгового договора, который был заключен с англичанами. В 1844 году явилось блестящее французское посольство, имевшее также намерение проникнуть в Пекин и, подобно американскому, заключившее только торговый договор. Французское посольство успело все-таки получить еще и особое разрешение от богдыхана на свободное поселение в Китае католических миссионеров.

Китайское правительство охотно заключало теперь торговые договоры с государствами, но упорно отказывало каждому из них в доступе в свою столицу. Уже тогда китайские дипломаты старались соединить европейцев в одном месте, предоставить их самим себе, рассчитывая, что взаимная их неприязнь и конкуренция вызовут между ними враждебные столкновения.

Прибывшие католические миссионеры встречены были населением также враждебно, и первый из них — миссионер Chapdelaine, прибывший в 1856 г. в провинцию Цзянь-си, был подвергнут истязаниям, обезглавлен, и голова [18] его долгое время висела на дереве, а тело было брошено собакам.

Китайские власти были очень довольны, что ни американское, ни французское посольства не требовали настойчиво доступа в Пекин и сдавались на убеждения невозможности выполнения этого желания; посольства не требовали даже земельных участков для устройства своих факторий, а довольствовались широкими и радушными обещаниями и посулами китайцев, старавшихся изо всех сил, чтобы посольства поскорее удалились из Китая.

Несмотря на видимую любезность китайских властей к европейским посольствам, отношения их и китайского населения, подстрекаемого самими же властями, становилось год от году враждебнее. Нападения на улицах на европейцев вообще и англичан в особенности, грабежи, поджоги европейских факторий, истязания и убийства миссионеров, убийства на улицах европейских матросов, — все это делало жизнь в Кантоне очень тяжелой и вызывало со стороны самих европейцев необходимость организовать для самозащиты отряд волонтеров, как бы национальную милицию. Со своей стороны и китайцы также организовали союзы борьбы против англичан и европейцев вообще. Идея борьбы охватила все слои китайского населения: купечество, горожане, чиновники, солдаты — [19] охотно становились членами союзов, отказывались от всяких сношений с европейцами, составляли партизанские отряды с целью нападения на англичан и возбуждали против них все население. Консулы обратились тогда к китайским властям с требованиями о преследовании и наказании виновных, но на все требования китайские власти отвечали одно и то же: «Мы бессильны против выражения чувств народа». При таковых обстоятельствах умирает богдыхан, и на престол вступает его сын, молодой принц, которому было 20 лет. Партия приверженцев старины снова берет при дворе верх и начинает преследовать тех министров, которые склонны были к уступкам в пользу европейцев. Положение европейцев становится еще тяжелее, так как китайские власти перестают окончательно стесняться в выражении своих враждебных чувств к европейцам и консулам. Между тем, истекал срок Нанкинского мирного договора, заключенного на 12 лет. Напрасно английский и американский консулы делали настойчивые представления кантонскому вице-королю о необходимости полного пересмотра договора; — и кантонский вице-король, и губернаторы, и представители старой китайской партии при дворе утверждали богдыхана в убеждении, что достаточно велики и те милости, которые он даровал варварам, и что [20] давать еще большие льготы не только опасно, но и несовместимо с достоинством Небесной империи. Кантонский вице-король все время оставался заклятым врагом европейцев и употреблял все свои старания поддерживать ненависть к ним при дворе в Пекине; сам же у себя, в Кантоне, несмотря на настойчивые заявления иностранных представителей государств, просивших назначить время для личных переговоров, за время от 1849 по 1868 год не принял ни одного из них. В 1857 году враждебные отношения достигли высшей степени; проявлению открытой вражды способствовало еще и то обстоятельство, что стоявшие гарнизоном английские военные суда ушли в Индию, вследствие вспыхнувшего там восстания. Осталось лишь несколько мелких судов, которые служили сношению между Макао, Кантоном и Гонг-Конгом, да небольшой отряд, занимавший форт посреди реки на острове близ Кантона. Участь остававшихся трех судов была очень печальная; однажды в качестве пассажиров сели на них китайцы, которые, когда суда вышли в море, напали на команду, убили всех европейцев и завладели судами. Англичане и отряд в 300 человек укрепились и заперлись в крепостце, бывшей на острове, и выдержали пять тяжелых месяцев осады и ожиданий помощи из Англии. Помощь пришла [21] только после усмирения восстания в Индии. Эскадра с чрезвычайным посланником лордом Эльджином прибыла в Гонг-Конг 1 июля 1857 года. Лорд Эльджин представил вице-королю кантонскому ультиматум, поддержанный также и правительством Франции, в котором угрожал взять войсками Кантон, если требования посланников о пересмотре Нанкинского договора во всех его частях не будут уважены и если не будет выдано вознаграждение всем европейцам, которые потерпели убытки от грабежей, поджогов факторий и убийств, совершенных китайцами. Кантонский вице-король ответил молчанием на этот ультиматум, и англо-французский соединенный отряд пошел на Кантон. Все речные и береговые форты вплоть до Кантона оказывали самое незначительное сопротивление и легко были взяты. Подступив же к стенам Кантона, войска скоро пробили в них орудиями широкую брешь, через которую и вошли в город, встретив также самое ничтожное сопротивление. Взяв Кантон, лорд Эльджин послал разыскивать в городе местопребывание вице-короля, губернатора города и главного начальника над войсками. Все три сановника были найдены спрятавшимися каждый у себя в доме и беспрекословно отдались в руки англичан. После этого взято было китайское казначейство, в котором [22] было найдено несколько комнат, полных связками китайских медных монет. Англичане были затруднены способом переноски такого количества металла, но сопровождавшая любопытная толпа китайцев-рабочих предложила свои услуги и за малое вознаграждение охотно стала переносить китайскую казну на английские суда. После этого лорд Эльджин отправил в Пекин сообщение о всем случившемся, но ответа опять-таки никакого не последовало, и соединенная англо-французская эскадра направилась в Тянь-Цзинь, сообщив из Шанхая о своем движении. Китайское же население Кантона, оставшись без своих начальников, проявляло к европейцам самые радушные отношения, доставляя все необходимое. Когда соединенная эскадра подошла к Таку, то была встречена огнем с береговых фортов, не сделавшим ей никакого вреда. Когда же соединенный десант высадился на берег, то нашел все форты и батареи брошенными, — защитники бежали. Лорд Эльджин двинулся в Тянь-Цзинь; здесь поджидали обоих посланников два чиновника из Пекина, но они не имели полномочий от богдыхана на ведение переговоров. Лорд Эльджин потребовал немедленной присылки действительных уполномоченных от богдыхана, угрожая в противном случае идти на Пекин. Угроза подействовала: в самом [23] непродолжительном времени прибыли из Пекина два министра с полномочиями от богдыхана, которым лорд Эльджин поставил следующие требования: пребывание в Пекине английского посланника, открытие для торговли Ян-цзе-кианга (Желтой реки) вплоть до Ханькоу, открытие новых портов для торговли, из которых один должен быть в Манчжурии, свобода путешествия по Китаю всех европейцев, имеющих паспорт, полная веротерпимость христианской религии, введение английского языка в сношениях между китайскими властями и английскими представителями, вознаграждение двумя миллионами лан военных издержек. Французский посланник потребовал пятьсот тысяч лан вознаграждения убытков, которые понесли французские подданные, свободы проповеди для миссионеров католиков и возвращения всех церквей, когда-либо у них в Китае отнятых. Американский посланник ограничился требованием только пятисот тысяч лан вознаграждения за убытки, понесенные американскими подданными. После долгих и мешкотных переговоров китайские уполномоченные приняли условия послов, причем лорд Эльджин сделал уступку, согласясь лишь на ратификацию мирного договора в Пекине и не настаивая на месте жительства в Пекине посланника. Союзная эскадра ушла из Таку, а в столичном [24] «Пекинском Вестнике» появилось следующее правительственное сообщение: «Варвары со своими кораблями дошли до Таку и были в Тьянь-Цзине, но, вследствие приказаний, переданных им министрами с мягкой строгостью, варвары подняли якорь и ушли в море». Слово «варвары», которым китайцы постоянно называли всех европейцев, служило также предметом обсуждений, и китайские министры обязались более не применять его к европейцам. Между тем в Кантон был назначен новый вице-король из враждебной европейцам партии. Вместе с его прибытием возобновились снова все прежние враждебные отношения к европейцам со стороны китайских властей и населения. Снова они восстановили среди населения патриотический союз для борьбы с англичанами, снова организовались отряды добровольцев и шайки разбойников, которые делали нападения на европейцев на улицах, грабили, убивали, поджигали фактории. Обезглавленные трупы солдат и европейцев часто были находимы в реке, а на 58 день после подписания мирного договора в Тянь-Цзине вице-король издал в Кантоне прокламацию к народу, в которой сообщал, что он ничего не знает о существовании мирного договора, подписанного в Тьянь-Цзине, а потому предлагает собирать деньги на организацию борьбы против внутренних мятежников [25] и иностранцев. Враждебное движение против иностранцев быстро охватило все население Кантона и ближайших к нему местностей; повсюду составлялись шайки, нападавшие врасплох на оставленные небольшие гарнизоны англичан и французов. Лорд Эльджин, возвратясь в Кантон и застав такое положение дел, тотчас же усилил численность европейских отрядов и организовал ряд военных экспедиций внутрь страны, потребовав в то же время от пекинского правительства немедленного удаления из Кантона враждебного вице-короля. Кроме того, он потребовал немедленного обнародования мирного договора, заключенного в Тянь-Цзине. После долгих промедлений прибыли в Кантон из Пекина мандарины, которые привезли указ о смещении вице-короля, переведенного на высшую должность, и объявили Тянь-цзинский мирный договор, спустя три месяца после его заключения. После этого все насилия и преследования европейцев прекратились, а посланники английский и французский с эскадрами оставили Китай с тем, чтобы в 1859 году возвратиться в Пекин для ратификации мирного договора. Чрезвычайным и полномочным послом был назначен на этот раз брат лорда Эльджина г-н Брюс, который прибыл в Гонг-Конг в 1859 г. Здесь он встретил французского посла г. Бурбулона. [26] В Пекине в это время совершались следующие события. С уходом соединенной англо-французской эскадры из китайских вод, как только миновала грозившая опасность увидать в Пекине европейские войска, старая враждебная европейцам партия снова возвысилась при дворе. Не будучи в силах примириться с нанесенными поражениями, старая китайская партия требовала изгнания европейцев из Китая, хотя бы это и грозило новой войной. Представителем старой партии выдвинулся даровитый монгольский князь Сан-лин-хан, воскресивший в себе и отважного воина, и бескорыстного патриота. Князь обратился к богдыхану с докладной запиской, в которой горячо доказывал, что сношения с европейцами грозят Китайской империи неисчислимыми опасностями и бедствиями. Князь указывал на факты, что в Европе эти крупные государства давно уже поглотили все слабые народности, и предрекал, что «эти чужеземные мятежники, живущие так, как будто у них нет ни родного очага, ни законов, ищущие в Китае только добычи, считающие его слабым, — стремятся поглотить страну». Далее в своем докладе князь указывал, что в Китае военное искусство давно стало в пренебрежении, что народ, оставшись без защиты, из храброго сделался трусливым и что сам богдыхан из вождя превратился в ученого. [27] Указав затем богдыхану целый ряд неспособных, трусливых и преступных правителей и военных начальников, не оправдавших доверия богдыхана и выказавших страх пред европейскими варварами, князь Сан-лин-хан с горячим убеждением отстаивал пред богдыханом неприкосновенность Китайской империи, убеждал не допускать в Пекин представителя Англии, доказывал необходимость отменить все льготы, которые даны были по Тянь-цзинскому договору, дабы не привести империю к гибели. Если представитель Англии, — пророчески предсказывал князь, — будет иметь пребывание в Пекине, то он будет вмешиваться во все внутренние дела правления, из всего будет извлекать для себя лишь выгоду; китайский народ обеднеет, так как европейцы высосут все богатства страны; европейцы внесут свою религию, построят свои церкви, а храмы Конфуция будут осмеяны и преданы презрению; европейцы сделаются господами, а китайцы обратятся в рабов. Записка князя Сан-лин-хана, полная горячего чувства патриота, произвела на богдыхана и весь двор громадное впечатление. Началась кипучая деятельность. Богдыхан издал ряд приказов относительно укрепления берегов реки Пейхо, о приведении войск в боевую готовность, об укреплении Таку и др. Чтобы возможно более выиграть [28] время и замедлить вопрос о ратификации мирного договора в Пекине, посланы были в Шанхай уполномоченные от богдыхана комиссары, которые должны были стараться всеми силами отклонить посланников от поездки в Пекин и убедить их согласиться произвести ратификацию договора в Шанхае.

Несмотря однако на все доводы китайских чиновников, указывавших даже на трудность сухопутного пути от Шанхая на Пекин, так как они не имели разрешения сопровождать посланников морем вместе с войсками, план китайского правительства не удался, и посланники Брюс и Бурбулон вышли с соединенной англо-французской эскадрой, состоявшей из шести кораблей и одиннадцати пароходов из Шанхая в Таку, где эскадра и бросила якорь 17 мая. Спущен был катер с офицером, который должен был известить китайских властей о прибытии представителей Англии и Франции. Весь берег был покрыт однако вооруженным населением, которое не допустило офицера до высадки, говоря, что здесь нет никого из тянь-цзинских властей, а что они — волонтеры, которые получили приказание защищать берег от нападения пиратов и мятежников. Один из китайцев вызвался передать в Тянь-Цзинь письмо адмирала и принести на него ответ от китайских властей. Письмо [29] было дано, но ответа не было получено, и все другие попытки войти в сношения с властями оказались тщетными. Адмирал решил после этого пройти в реку силою, но по исследованию оказалось, что устье реки Пейхо было забаррикадировано тройным рядом препятствий. Посланные пароходы благополучно расчистили две линии преград, но когда приступили к расчистке третьей линии, то с береговых фортов открыть был по ним огонь, причинивший много вреда как пароходам, так и команде, из которой было много убитых и раненых, среди офицеров и солдат.

Корабли с рейда открыли огонь по фортам Таку и спустили десант на берег. Не зная местности, десант попал частью на болотистый берег, а частью хотя и высадился и пошел на приступ, но меткий огонь с китайских фортов не дал возможности подойти к укреплениям. Потери были весьма значительны среди людей и многие суда были повреждены. В виду такого упорного сопротивления, посланники решили отступить и возвратиться обратно в Шанхай, ожидая дальнейших распоряжений из Европы. Первая победа, одержанная китайцами над европейцами, подняла самомнение китайского правительства до последней степени. Издан был ряд указов, восхвалявших доблесть князя Сан-лин-хана и войск, [30] бывших под его начальством, и обвинявших представителей Англии и Франции. Высказывалось порицание, что эти представители всегда сами искали предлогов для начала ссоры с Китаем, что, несмотря на все благодеяния, которые им были оказаны богдыханом, несмотря на деньги, которые были им даны, чтобы успокоить и насытить их алчность, они все недовольны, все требуют большего. «Но, — говорилось далее в указе богдыхана, — хотя варвары и заслужили беспощадное истребление, Сын Неба по своему милосердию готов их простить, если вожди их изменят свое поведение, приблизятся с чувством смирения, выказав все должное почтение». Между тем Брюс и Бурбулон, прибыв в Шанхай, отправили в Пекин к первому министру ультиматум, в котором потребовали от китайских властей самого глубокого извинения за действия китайских войск в Таку, потребовали вознаграждения за понесенные потери в кораблях, торжественной встречи послов в Таку со всеми подобающими почестями и сопровождения послов до Пекина, причем путь от Таку до Тянь-Цзиня послы совершат на военном пароходе. На ультиматум посланники ответа не получили, но вице-король Тянь-Цзина получил указ, в котором сказано было, что во всем происшедшем виноваты сами англичане, так [31] как они самовольно вошли в Таку, оставив даже уполномоченных от богдыхана в Шанхае. Между тем донесения Брюса и Бурбулона в Лондон и Париж произвели сильное впечатление, и кабинеты решили послать в Китай новых уполномоченных, бывшего уже ранее лорда Эльджина и барона Гросса с войсками. Прибыли они в Гонг-Конг 21 июля 1860 года, имея более 26 судов и 20 тысяч людей. С гарнизоном, который оставался в Китае, союзники располагали силою до 30 тысяч войска. Оставив гарнизоны в разных пунктах Южного Китая, союзная армия, в количестве 16 тысяч человек, высадилась за три мили от фортов Таку, который и был взят с суши после сильного сопротивления. Путь на Тянь-Цзинь был открыт, и союзная армия вступила в этот город беспрепятственно. Напрасно на этот раз вице-король Тянь-Цзиня старался задержать союзников разными бесцельными переговорами: они уже знали уловки китайцев и 9-го сентября выступили по реке Пейхо из Тянь-Цзиня на Пекин. Взяв по пути укрепленный город Хэ-Си-Ву, союзная армия подошла к Тунг-чжоу на реке Пейхо, в 20 верстах от Пекина, и расположилась лагерем. Вблизи Тунг-чжоу были сосредоточены и китайские войска, прибыли также и уполномоченные богдыхана с предложением начать [32] переговоры с лордом Эльджином. Лорд Эльджин согласился и назначил от себя уполномоченным г. Паркеса, драгомана, который, прибыв в Тунг-чжоу, был принят комиссарами богдыхана. Г. Паркес потребовал исполнения всех условий Тянь-цзинского договора и добавил еще условие, что лорд Эльджин вступит в Пекин во главе двухтысячного соединенного европейского отряда. Комиссары богдыхана не только ничего слышать не хотели о последнем требовании, но не допускали даже личной передачи лордом Эльджином письма королевы Виктории и требовали обязательного исполнения церемонии кэ-тоу, хотя бы и подставным лицом. Г. Паркес, поняв, что комиссары только проводят время, и увидав, что повсюду возводятся укрепления, подходят все новые и новые войска, роются окопы, решил вместе с товарищами немедленно вернуться к лорду Эльджину и предупредить его обо всем происходящем в Тунг-чжоу. Но как только Паркес и его спутники вышли из Тунг-чжоу, они, несмотря на то, что несли перед собою белый парламентерский флаг, были арестованы и представлены к главнокомандующему князю Сан-лин-хану. Князь признал в задержанных шпионов и приказал отправить их в тюрьму. В то же время в Пекине было страшное смущение при дворе, вызванное движением [33] союзной армии. Мандарины и высшие сановники совершенно потеряли голову и предлагали самые разнообразные планы действий. Одни убеждали богдыхана оставить Пекин и, под видом охоты, удалиться в Монголию, другие, наоборот, убеждали его остаться в столице, так как отъезд его произведет несомненную панику в населении; третьи советовали вызвать как можно более войск из Монголии и численностью их подавить европейцев, но не оставлять Пекина, не покидать храмов и могил предков, не доводить народ до отчаяния. Это мнение взяло перевес над всеми, и богдыхан остался. Между тем лорд Эльджин, не получая никаких известий от Паркеса, двинулся с союзной армией на Тунг-чжоу и натолкнулся на войска князя Сан-лин-хана, расположившего свою армию полукругом под защитой наскоро возведенных из земли окопов и укреплений. Имея под своим начальством, как считают, 35 тысяч войск, князь Сан-лин-хан имел несомненный план завлечь союзную армию в центр, и, окружив ее с флангов, уничтожить. Авангард союзной армии встретил монгольскую конницу, бешено ринувшуюся в атаку, но конница не выдержала артиллерийского огня и рассеялась. Когда подошла вся армия, то началась настоящая битва, продолжавшаяся пять часов и окончившаяся полным поражением [34] армии князя, войска которого обратились в бегство. Тунг-чжоу был взят, путь на Пекин открыт, и лорд Эльджин отправил парламентеров с требованием пропуска войск, возврата задержанных Паркеса с товарищами, и организации продовольствия армии. Ответа он не получил, но узнал, что богдыхан покинул Пекин, объявив в декрете, что уезжает на охоту в Монголию, а управление государством передал дяде своему, принцу Гуну. Армия союзников двинулась к Пекину, а французский генерал Монтобан с дивизией французской пехоты и полком английской кавалерии, будучи в авангарде, достиг 6-го октября знаменитого своими богатствами и великолепием построек летнего императорского дворца Юань-мин-юань. Дворец защищали 300 евнухов, было много слуг, но сопротивления почти не было оказано. Дворец был взят, в нем было найдено много слитков золота, серебра и драгоценных каменьев. Остальная союзная армия подошла к Пекину 13-го октября. Войска стали лагерем у Ань-дин-мыньских ворот. Лорд Эльджин послал парламентера с требованием немедленного открытия городских ворот, угрожая в противном случае взять город приступом. Вскоре получено было согласие, и Пекин без выстрела сдался десятитысячной союзной армии. Войдя в столицу, [35] посланники прежде всего потребовали возврата всех пленных европейцев, которые захвачены были китайцами. На другой день китайцы доставили в самом ужасном, измученном виде 10 англичан, 7 французов и 18 трупов; многие из европейцев пропали без вести. Г. Паркес, оставшийся в живых, рассказал все свои мучения и мучения своих спутников, которых держали в тюрьме. Рассказ его полон теми ужасными для европейца истязаниями, которые употребляются в тюрьмах Китая и до сего дня. Лорд Эльджин решил жестоко отомстить китайскому правительству за мучения, истязания и смерть европейцев. Он предал роскошнейший и редкостный по архитектуре и богатствам императорский дворец Юань-мин-юань на разграбление и сожжение, приказав сжечь и все таблицы предков императорской династии, здесь сохранявшиеся. Более ужасного мщения и наказания для китайского народа не существует, как уничтожение таблиц предков. Удовлетворив своему чувству мщения разрушением ни в чем неповинных редкостных памятников архитектуры, лорд Эльджин, г. Брюс и французский посланник вступили в мирные переговоры с князем Гун-цинь-ваном, принявшим все требования посланников. Мирный договор был подписан 24-го октября 1860 года, и союзная армия вышла из [36] Пекина, в котором первыми посланниками остались английский г. Брюс и французский г. Бурбулон. Вековое сопротивление Китая движению в него Европы было окончательно сломлено, ворота в его стенах приоткрылись, а в 1894 году Япония настолько расшатала устои всего старого китайского строя, что двери распахнулись уже настежь для влияния всех европейских держав, создавших конечное для Китая движение боксеров, в результате которого получилось потрясение всего государственного строя, несчастье и разорение китайского народа с грозным голодом, эпидемиями и смертностью, сожжение, разорение и разграбление Пекина и императорских дворцов и разорение всего пути по которому шли союзные войска от Тянь-Цзиня на Пекин.