Глава V.

Легендарный Невский пятачок

3 сентября 1941 года я ехал через весь Ленинград на Дворцовую площадь, где располагался бывший штаб главнокомандующего Северо-Западным направлением Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова{10}. Я не узнавал города, его некогда прекрасных площадей и дворцов. На перекрестках дыбились надолбы, окна первых этажей зияли амбразурами для стрельбы из пулеметов и пушек, в небе неподвижно зависли аэростаты.

Что я мог доложить маршалу? Дрались мы не хуже других, врагу от нас досталось крепко. Но и 115-я стрелковая дивизия, которой я командовал, имела потери. Теперь предстояло держать ответ.

Вспомнилась встреча с Климентом Ефремовичем Ворошиловым перед войной йод Серпуховом. Тогда он произвел впечатление деятельного, очень энергичного человека, военачальника с живым умом и твердым характером. «Каким-то [95] он выглядит сейчас, — думал я, — когда обстановка критическая?»

К. Е. Ворошилов принял меня сразу. Он показался крайне озабоченным, усталым.

— Доложите о состоянии дивизии, — приказал маршал.

Выслушав мой доклад, К. Е. Ворошилов сделал некоторые замечания и отметил, что 115-я дивизия воевала хорошо. Я облегченно вздохнул.

— Вашей дивизии, товарищ Коньков, — сказал Маршал Советского Союза, — следует срочно быть на Неве. Там создается опасное для нас положение, противник рвется к Ладожскому озеру, хочет взять город в кольцо. Генерал Попов уточнит вашу новую боевую задачу.

Я обрадовался, что вновь встречусь с человеком, который уже однажды покорил меня своим обаянием, доступностью, широтой кругозора. Вспомнился март 1941 года. С командирами полков я возвращался из-под Выборга, где проводилась рекогносцировка местности. До отхода поезда еще оставалось время, и мы ожидали на перроне. Вдруг в окружении генералов и командиров подошел командующий Ленинградским военным округом генерал-лейтенант Маркиан Михайлович Попов. Он приветливо со всеми поздоровался, обращаясь ко мне, сказал:

— Товарищ генерал Коньков, нам, кажется, по пути, прошу вас в мой вагон.

Меня сразу расположило к командующему это дружелюбное обращение. Чувствовал я себя свободно, без робости. Ехать с М. М. Поповым предстояло несколько часов.

— Василий Фомич, — обратился ко мне Маркиан Михайлович, — расскажите мне поподробней о 115-й стрелковой дивизии, о ее традициях.

Свою дивизию я любил, знал в ней по имени-отчеству всех командиров и многих красноармейцев. Естественно, увлекся рассказом. Командующий меня слушал с каким-то удивлением. Особенно я это почувствовал, когда говорил о славном прошлом одного из полков Московской Пролетарской дивизии, на базе которого было сформировано наше соединение.

— Боевые традиции — наше грозное оружие, пусть оно всегда будет у вас в арсенале, — сказал Маркиан Михаилович, когда я закончил рассказ. Потом он неожиданно поднялся, посмотрел мне прямо в глаза и спросил: — О чем вы думали, когда были за Выборгом на рекогносцировке?

Я поначалу растерялся, хотя понимал, что посылали меня туда не на прогулку.

— Так вот, товарищ генерал, возможно, уже в апреле ваша дивизия будет передислоцирована на Карельский перешеек, ближе к государственной границе. Учтите, семьи командиров останутся на прежних квартирах, проявите о них заботу и внимание.

Командующий как-то удивительно естественно переключился на другую тему. Стал рассказывать о своей службе на Дальнем Востоке, о богатствах этого края, его замечательных людях. Мысли он излагал свободно, интересно.

— Э, да мы увлеклись, Василий Фомич, — оборвал он свой рассказ. — Вот уже и ваша станция. Кстати, отсюда до города Сланцы рукой подать, приезжайте завтра часам к двенадцати.

Я воспользовался приглашением. На следующий день нашел командующего на территории шахты. Сначала не узнал его. В спецовке, в горняцкой каске, о чем-то оживленно беседовал с окружающими. Меня он с улыбкой пригласил:

— Товарищ Коньков, рабочие шахты предлагают познакомиться с их работой под землей. Вы нам не составите компанию?

Вскоре и на мне была такая же спецодежда. Где полусогнувшись, а то и ползком мы пробирались по длинным ходам к стрекочущим машинам, беседовали с шахтерами. М. М. Попов попросил шахтеров показать приемы работы, сам попробовал повторить их действия. И вот эта душевность, доверительность сразу как-то сближали командующего с окружающими, помогали ему быстро налаживать дружеские контакты.

Судьба меня сталкивала со многими военачальниками. Каждая такая встреча дорога по-своему. Но эта особенно. Я узнал своего командующего в необычной обстановке. К своему удивлению, заметил в этом волевом и сдержанном генерале, отличавшемся острым умом и быстротой реакции, столько душевного такта и теплоты!

...Встретил меня и комиссара дивизии В. А. Овчаренко генерал-лейтенант Попов приветливо, крепко пожал руки, спросил:

— У маршала были?

— Он приказал срочно следовать к Неве, сказал, что вы уточните нашу новую задачу.

Мы подошли к висящей на стене карте. М. М. Попов очень спокойно стал вводить нас в [97] обстановку:

— Враг рвется к городу с юга, вот тут, на станции Мга, ведет бои дивизия НКВД с проникшими туда частями 20-й моторизованной дивизии гитлеровцев. С выходом к Шлиссельбургу гитлеровцы обязательно попытаются форсировать Неву. Здесь на широком фронте пока держат оборону истребительные батальоны народного ополчения. Задача вашей дивизии к 5 сентября сосредоточиться в районе Невской Дубровки, подчинить себе находящиеся там истребительные батальоны народного ополчения и другие подразделения, прочно держать оборону на правом берегу Невы от Овцино до Ладожского озера.

— Какие силы у противника в этом районе? — спросил я.

— Противник бросил к Ладожскому озеру подвижные части 39-го моторизованного корпуса. Фашисты рвутся вперед, спят и видят себя в Ленинграде.

Да, недолог был отдых фронтовиков: всего три-четыре дня. Теперь предстояло как можно скорее занять позиции на берегу Невы около Невской Дубровки. И мы спешили. Штаб дивизии, обгоняя на марше полки, торопился на новый участок обороны.

По дороге я вглядывался в карту. Нелегкая миссия выпала на нашу долю: двумя стрелковыми полками, без танков, без достаточного зенитного прикрытия оборонять фронт шириной более 20 километров. Сдерживать натиск отлично вооруженного моторизованного корпуса противника.

Впрочем, кое-какой опыт дивизия уже имела. На Карельском перешейке мы обороняли полосу шириной 40 километров и сумели приноровиться к тем сложным условиям. Противник дважды вклинивался в нашу оборону, и мы дважды отбрасывали его на исходные позиции. Отдельные подразделения успешно вели бои в окружении, наносили большие потери врагу.

...Наконец вдали блеснула полоска Невы, показался поселок Невская Дубровка. К нашему удивлению, он выглядел довольно оживленным. Работали магазины, по улицам, спокойно ходили жители. Бумажный комбинат был совершенно цел. Мы сразу же приступили к эвакуации людей и оборудования.

До прихода дивизии правый берег Невы обороняли два истребительных батальона народного ополчения. 4-й батальон под командованием капитана Суслова занимал участок обороны Островки — Кузьминки — железнодорожный мост-. 5-й батальон, где командиром был капитан Мотох, [98] оборонял участок железнодорожный мост — Пески — Невская Дубровка — Теплобетон.

В этих батальонах были рабочие, инженеры, руководители предприятий и учреждений. Истинные ленинградцы, они горячо любили свой город, хорошо понимали обстановку, с сознанием долга готовились к боям на берегах Невы. Что и говорить, этих сил было явно мало, чтобы сдержать попытки вражеских войск форсировать Неву. Однако первые попытки противника переправиться через Неву ополченцы успешно пресекли. Настрой у них был высокий, и это радовало меня. Встретили нас ликованием. Бойцы обнимались, делились новостями. С этой минуты мы становились плечом к плечу на защиту любимого Ленинграда.

Штаб дивизии расположился в Плинтовке, на командном пункте 5-го истребительного батальона. Начальник штаба дивизии полковник Н. В. Симонов сразу же принялся изучать местность, определять боевые позиции нашим подразделениям.

Началось «вгрызание в землю». По берегу Невы бойцы рыли окопы, траншеи, блиндажи, оборудовали огневые точки. С особой тщательностью артиллеристы установили 20 новых орудий, которые вручили нам рабочие Кировского завода.

Все — от командира дивизии до рядового бойца — с тревогой напряженно вслушивались в звуки с противоположного берега. Временами оттуда доносились пулеметные очереди, орудийные выстрелы, вдали, на горизонте, пролетали вражеские самолеты.

На левом берегу дрались с врагом части 1-й дивизии НКВД. С боями они отходили от Мги к Шлиссельбургу. Мы ожидали, что вот-вот напротив нас, на том берегу, появятся фашистские подразделения. И люди де теряли ни минуты, развивая сеть траншей, искусно маскировали огневые позиции.

Комиссар дивизии В. А. Овчаренко, политработники неотлучно находились на передовых позициях, напоминали о бдительности, о необходимости высокой боевой готовности. Были проведены короткие митинги и собрания в подразделениях, на которых приняли короткие решения, заканчивавшиеся, как правило, словами: «До последней капли крови будем биться за Советскую Родину!», «Умрем, но не допустим врага в Ленинград!». Штаб дивизии завершал организацию взаимодействия и связи.

8 сентября 1941 года фашисты захватили Шлиссельбург и широким фронтом вышли к Неве, к Ладоге. Мы оказались [99] лицом к лицу с врагом, а вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады с суши. В тот же день и вечер над нашими головами в сторону города прошли немецкие бомбардировщики, которые совершили массированный налет на город. Когда стемнело, мы увидели над Ленинградом зарево пожаров. Как мне стало известно, горели Бадаевские склады с продовольственными запасами.

Стиснув зубы, с тяжелыми думами смотрели на запад бойцы и командиры. Все понимали, что для каждого из нас настал час решающих испытаний.

С противоположного берега Невы доносился гул танковых моторов. В ночное время наши наблюдатели докладывали о подходе фашистских подразделений, боевой техники.

Штаб фронта все время напоминал нам, что ни в коем случае нельзя допустить переправы гитлеровцев на наш берег, требовал усилить разведку, сосредоточить главные силы дивизии в районах возможных переправ. Естественно, мы следили за всеми передвижениями противника. Готовились к тому, что враг перед форсированием такой широкой водной преграды постарается обрушить на нас всю мощь огня, разбить прибрежные укрепления, подавить огневые точки. Форсирование реки он мог начать и в ночное время, внезапно.

Вражеские солдаты поначалу разгуливали по берегу, словно по проспекту. Но наши бойцы быстро сбили с них спесь метким огнем. На одном из участков на берегу появились три фашиста. Я приказал срочно вызвать снайпера. Вскоре в работу включился красноармеец Тэшабой Адилов. Он «снял» одного гитлеровца, другие скрылись. Через некоторое время по ложбине из-за кустов к прибрежным окопам подъехала немецкая кухня. Адилов не дал повару раздать пищу, прикончил гитлеровца метким выстрелом. Взбешенные фашисты выкатили пушку и начали бить прямой наводкой по тому участку нашего берега, откуда вел огонь снайпер. Однако первым же выстрелом Адилов уложил наводчика пушки. Немцы больше не решались стрелять с открытых позиций и откатили орудие в укрытие.

Наши наблюдатели внимательно следили за поведением противника. Дивизионная газета «К бою готовы» рассказала, как разведчик-наблюдатель Сурен Арутюнян заметил, что выскочивший из кустов фашист пробежал открытое место и скрылся в укрытии. Вслед за ним туда же проскочили еще семь солдат. Он немедленно доложил о замеченном командиру батареи. Тот приказал уничтожить врага расчету орудия, установленного на прямую наводку. Артиллеристы [100] быстро произвели вычисления. Ни один из фашистов не ушел от их меткого огня.

На соседнем участке была обнаружена колонна вражеских автомашин, двигающихся по дороге к берегу.

Командир минометной батареи лейтенант Мальковский с наблюдательного пункта передал координаты цели на огневые позиции.

Точным выстрелом минометчики подбили две машины, раздался взрыв. Очевидно, в кузовах были боеприпасы. В течение нескольких минут рвались снаряды. Минометчики уничтожили около десяти фашистских машин. В тот же день отличилось орудие ефрейтора Чепайкина. Его расчет внимательно изучал берег, занятый фашистами. И вот наводчик Суханов обнаружил замаскированный в кустах катер. Грянул выстрел. Сильный взрыв и облака густого черного дыма свидетельствовали о том, что катер взорвался.

Накануне ночью враг вел беспорядочную стрельбу по нашим позициям. Артиллерийские наблюдатели засекли местоположение нескольких орудий. С рассветом орудие взвода лейтенанта Тарынчина метким огнем подавило минометную, а затем 75-миллиметровую батарею, разбило штабной автобус, грузовую машину и уничтожило две огневые точки.

Командование дивизии всячески поддерживало боевую активность артиллеристов и ставило их действия в пример другим.

С каждым днем самых различных стычек с противником происходило все больше. Было ясно, что враг накапливает силы, ведет разведку позиций с воздуха, готовит переправочные средства. Мы в свою очередь укрепляли оборону, бдительно следили за вражескими действиями, наносили артиллерийско-минометные удары по огневым позициям, обнаруженным наблюдательным и командным пунктам.

Так прошла неделя с тех пор, как первые фашистские солдаты появились на левом берегу Невы. Мы вели своеобразный отсчет времени.

...Ночь. Тихо на берегу. Но эта тишина напряженная. Из своих укрытий красноармейцы непрерывно ведут наблюдение за противоположным берегом. О себе фашисты напоминают минометным огнем, шальными очередями из пулеметов, осветительными ракетами.

Пробираясь по ходам сообщения к переднему краю, мы с комиссаром Овчаренко услышали приглушенный разговор, доносившийся из укрытия, остановились. [101]

— Гитлеровцы истошно орут на каждом перекрестке, что скоро будут ночевать в теплых ленинградских квартирах.

— Трех фашистских шайтанов я сегодня уложил, пусть знают, какую мягкую постель приготовил им снайпер Адилов.

— Еще есть новость, товарищи бойцы: десантом грозятся гитлеровцы: мол, упадут прямо на головы русским.

— Правильно, товарищ политрук, мы их успеем перевернуть, чтобы они на головы упали, пусть вдоволь напьются невской водички...

Последние слова заглушил негромкий смех. Здесь нас с Овчаренко заметили. Я сумел разглядеть много знакомых лиц. Политрук Артюхов, беседовавший с бойцами, вызвался сопроводить нас. Мы велели ему остаться на месте, продолжать беседу. К тому же командир батальона доложил о том, что наблюдатели сообщили, что с противоположного берега плывет плот. Тут же с вражеской стороны застрочили пулеметы. Группе бойцов во главе с сержантом Г. Алексеевым комбат приказал выдвинуться на выступ берега.

Мы терпеливо ждали, когда приблизится плот. Но Алексеев доложил, что он пуст. Стало ясно, что фашисты рассчитывали этой уловкой вынудить нас открыть огонь, чтобы засечь таким образом огневые точки. Не вышло.

...Утро. С рассветом над позициями дивизии завис фашистский самолет-разведчик. Зенитчики его отогнали. Наблюдатель сообщил, что на противоположном берегу в деревушке появились вражеские солдаты. В бинокль можно было рассмотреть, как из леса, озираясь, осторожно выходили гитлеровцы. Вот они подошли к домам. Оттуда выскочили женщины и дети. Фашисты загнали их в сарай, сами продолжали шнырять по берегу. Этим воспользовались наши снайперы. Они стали «снимать» обнаглевших гитлеровцев.

...День. Налетела вражеская авиация. В течение часа самолеты бомбили и обстреливали наши позиции. Большая часть бомб угодила в реку. Поскольку наш подразделения хорошо зарылись в землю, никто из бойцов не пострадал.

Но вскоре мы увидели такое, что нас потрясло до глубины души. Гитлеровцы выпустили из сарая женщин и детей и под стволами автоматов заставили их прогуливаться по берегу Невы. А сами стали выкатывать пушки. Отличились снова наши снайперы. Они начали уничтожать орудийную прислугу. У фашистов началась паника. Женщины и дети разбежались. В дело включились минометчики подразделения Митрофанова. Одна мина угодила точно в орудие. Еще [102] одна попала в автомашину. Раздался сильный взрыв. Фашисты попрятались и больше не показывались.

Большим событием в нашей жизни стал приезд делегации ленинградских рабочих. Волнующая встреча состоялась прямо в окопах. Старая работница Беляева говорила, что все жители города от мала до велика твердо уверены в том, что воины не пропустят врага через Неву. Она передала наказ рабочих красноармейцам быть мужественными и стойкими. От имени бойцов дивизии красноармеец Лукин заверил дорогих гостей, что фашистов в Ленинград мы не пустим, будем бить их до последнего дыхания.

К 12 сентября оборонительные позиции на левом фланге, от Ладожского озера до железнодорожной платформы Теплобетон, заняли части 1-й дивизии НКВД, вышедшей из боев под Шлиссельбургом. Нашим правофланговым соседом, от деревни Кузьминки и далее, стала вновь прибывшая 10-я стрелковая бригада полковника В. Н. Федорова. Группу войск, оборонявших правобережный рубеж, командование пополнило 4-й отдельной бригадой морской пехоты, снятой с островов Ладожского озера.

Тем временем над Ладогой и Ленинградом каждую ночь вставало зарево. Днем фашистская авиация бомбила боевые порядки войск, а вечером и ночью — осажденный город. Каждый час сражения на подступах к Ленинграду проходил с величайшим накалом. После обхода гитлеровцами Красногвардейского укрепленного района бои разгорелись уже на рубеже, проходившем около Горелово, Финское Койрово и поселка Володарский.

В этой критической ситуации произошла смена командования Ленинградского фронта. Маршала К. Е. Ворошилова отозвали в Москву. Вместо него прибыл генерал армии Г. К. Жуков. Начальником штаба фронта стал генерал-лейтенант М. С. Хозин.

Уже после войны мне рассказывали, что после подписания разведывательной и оперативной карт Ворошилов и Жуков пошли на телеграф. К аппарату в Москве подошел генерал А. М. Василевский. Жуков передал: «В командование вступил. Доложите Верховному Главнокомандующему, что полагаю действовать активно».

Что это означало, мы тогда почувствовали сразу. В ночь на 18 сентября я вернулся из части в штаб дивизии. Встретил меня встревоженный полковник Симонов.

— Товарищ генерал, — доложил ой, — приказ за подписью генерала армии Жукова поступил.

Это было 18 сентября. Приказ обязывал меня произвести [103] высадку десанта на левый берег реки. 115-я дивизия совместно с подразделениями 4-й бригады морской пехоты, опираясь на прочную оборону правого берега, должна была частью сил захватить плацдарм на рубеже Ивановское — Отрадное — совхоз «Торфяник» — Мустолово — Московская Дубровка, чтобы с утра 20 сентября начать наступление в направлении на Мгу.

На подготовку к форсированию Невы у меня и штаба дивизии оставалось очень мало времени. Подразделения 4-й бригады морской пехоты находились еще только на подходе — в назначенный срок она принять участие в операции не могла. В Невскую Дубровку пока что прибыл только лишь один батальон морской пехоты. Встретившись с командованием бригады, мы решили, что вначале с первым эшелоном дивизии через Неву переправится этот, четвертый, батальон, а потом по мере подхода на плацдарм будут переброшены и другие подразделения.

Предстояла очень сложная и ответственная операция. Все понимали, что от каждого она потребует большой смелости, выдержки и упорства.

Меня нередко спрашивают: чем диктовалось проведение такой сложной операции, как форсирование широкой Невы, захват плацдарма и наступление на станцию Мга, небольшими силами без поддержки танков, авиации, артиллерии (кроме дивизионной и полковой), без табельных средств переправы?

Дело в том, что в те дни общая обстановка под Ленинградом слишком обострилась и усложнилась. Фашистские войска пытались окружить город двойным кольцом, выйти на реку Свирь, форсировать Неву и таким образом соединиться с финскими войсками. Шли ожесточенные бои непосредственно вблизи Ленинграда. Фашистские танки были недалеко от Кировского завода, противник овладел городом Пушкин, пытался обойти Пулково и Костино.

Начались массированные и длительные артиллерийские обстрелы города. В воздушное пространство над Ленинградом прорывались десятки вражеских самолетов.

Противник развивал наступление. Он пытался перерезать только что начавшую работать Ладожскую трассу. Теперь мы знаем, что за навигацию с 1 сентября по 7 декабря 1941 года в Ленинград доставили 27 тыс. тонн зерна, около 17 тыс. тонн муки, круп и макарон, более 20 тыс. банок консервов, 1 млн. банок сгущенного молока, сотни тонн мяса, рыбы, масла и других продуктов. Ленинград получил около 5 тыс. тонн бензина и более 2 тыс. тонн керосина, а [104] войска — тысячи винтовок, пулеметов, сотни тысяч снарядов, более 3 млн. патронов, свыше 100 тыс. ручных гранат. Поэтому было важно отстоять во что бы то ни стало эту живительную магистраль.

И еще одно важное обстоятельство учитывало командование фронта. На Неве в то время складывалась благоприятная для нас ситуация. По разведывательным данным, фашистское командование начало частично оттягивать свои войска с берегов реки. Главные силы 39-го моторизованного корпуса и левого крыла 16-й армии оно направило на тихвинское направление.

Так вот, создавалась относительно благоприятная обстановка для активных действий наших войск и в этом районе с целью разорвать кольцо блокады изнутри.

Эта операция по деблокированию Ленинграда в сентябре 1941 года проводилась по решению Ставки. 54-й армии было приказано нанести удар с востока в сторону Мги. Командующий Ленинградским фронтом обязан был выделить войска для встречных действий. Но все силы фронта действовали на других важных направлениях, и навстречу 54-й армии смогли наступать лишь 115-я стрелковая дивизия и 4-я бригада морской пехоты.

Форсировать Неву под сильным огнем противника, наступать через болота и леса — задача чрезвычайно тяжелая. Но не было другого выхода, этого требовала боевая обстановка.

Как же готовилась и проводилась эта операция?

За оставшиеся в нашем распоряжении одну ночь и один день необходимо было собрать и подготовить переправочные средства, определить точные места высадки, проинструктировать командиров первого эшелона, организовать взаимодействие с другими частями дивизии и моряками.

До начала форсирования все мы — командование, штаб дивизии с командирами частей — тщательно изучали местность на противоположном берегу. Оценив обстановку, мы с комиссаром приняли решение форсировать Неву ночью, без артиллерийской подготовки, удар, нанести внезапно. В первом эшелоне — батальон 576-го стрелкового полка под командованием капитана В. П. Дубика, во втором эшелоне — батальон 638-го стрелкового полка под командованием капитана В. К. Менькова. Остальные части дивизии, 4-й и 5-й истребительные батальоны народного ополчения пока обороняли правый берег.

Из переправочных средств мы располагали всего лишь собранными со всего правобережья рыбацкими лодками. Нам [105] доставили из города небольшое количество прогулочных лодок. Из подручного материала было сделано несколько паромов-плотов. Весь этот «флот» мы сосредоточили в укрытии, в устье речки Дубровки.

После того как основные детали были отработаны, командиров подразделений, выделенных для форсирования реки, мы еще раз собрали в штабе, чтобы проверить, правильно ли понят план, и убедиться, что у них все готово к проведению операции.

Наступила дождливая ночь на 20 сентября 1941 года.

Бойцы капитана Дубика бесшумно перенесли на руках лодки к воде. Подразделения, которым предстояло переправиться первыми, соблюдая тишину, разместились в лодках. Короткое «Вперед!» — и первый десант ушел по Неве к вражескому берегу.

На командном пункте дивизии, который находился недалеко от переправы, все мы с волнением ожидали первого донесения. Меня мучили вопросы: заметил ли противник начало нашей переправы, удастся ли первому эшелону в кромешной тьме причалить к намеченному месту, не приготовил ли противник какой-нибудь «сюрприз» смельчакам? Да, все могло быть, ко всему должны были быть готовы наши десантники. Их ждал тяжелый бой в обстановке полной неизвестности. Растерянность в таких условиях равнозначна гибели.

Но мы твердо были уверены в капитане Дубике и его бойцах. Они прошли школу трудных боев на Карельском перешейке, приобрели богатый фронтовой опыт форсирования больших и малых водных преград.

«Комбат — смелый и решительный человек, — думал я. — Он, конечно, предусмотрел каждую мелочь, чтобы добиться успеха».

Наконец-то поступило первое боевое донесение с той стороны. Незамеченными преодолев реку, бойцы бесшумно взобрались на крутой левый берег, ворвались во вражеские траншеи, действуя штыком и гранатой, били фашистов в окопах и блиндажах. Этот внезапный удар ошеломил противника, посеял панику.

Позднее стали известны многие эпизоды ночного боя. Взвод лейтенанта Соболева стремительно атаковал траншеи гитлеровцев. В числе первых ворвались туда бойцы отделения сержанта Заболотникова. Отважный сержант из трофейного станкового пулемета меткими длинными очередями поражал убегавших фашистов. Бойцы отделения захватили [106] еще 4 пулемета, уничтожили несколько десятков вражеских солдат.

В течение ночи на левый берег Невы переправился весь батальон капитана Дубика. Бойцы и командиры проявили высокую организованность, боевой дух и фронтовую дерзость. Фашисты вначале не заметили нашего форсирования Невы, но, когда передовое подразделение достигло левого берега и вступило в бой, противник опомнился, быстро организовался и открыл огонь из всех видов оружия по переправе. Он пытался кое-где контратаковать наши подразделения, но безрезультатно.

По мере продвижения батальон В. П. Дубика встречал усиливающееся огневое сопротивление врага. Утром фашисты перешли в контратаку. Наши подразделения отбили ее и сами атаковали. За сутки батальон продвинулся в глубину на полтора километра, а по фронту занимал плацдарм свыше двух километров. Бойцы, нанеся значительные потери врагу, овладев плацдармом, успешно выполнили боевую задачу.

Для поддержки пехоты артиллерийским огнем на плацдарм были переправлены четыре 76-миллиметровых орудия. Вскоре капитан Дубик доложил, что артиллеристы прибыли на помощь своевременно и уже открыли огонь по врагу.

С началом боя на левом берегу Невы противник начал обстрел из орудий и минометов нашего правого берега и десантников, находящихся в лодках, на плотах, на плаву. Вода кипела от снарядов и мин, кругом свистели осколки. Особенно трудно приходилось бойцам на плотах с орудиями, которые передвигались медленнее. Порой нам казалось, что они стоят и раскачиваются на волнах, а не плывут.

Как только лодки и плоты касались берега, воины быстро выкатывали пушки на захваченный плацдарм, устанавливали на огневые позиции и открывали стрельбу. Особенно в этих боях отличился артиллерист 576-го стрелкового полка ефрейтор Тенгиз Татиуре. Ему было всего восемнадцать лет. На плацдарме он воевал более сорока суток и все время в боях. Десятки раз засыпало его землей после разрывов бомб и снарядов, он был контужен, но все время находился в строю и вместе со своими товарищами-артиллеристами вел огонь, нанося потери врагу.

Под утро подразделения батальона Дубика ворвались в Московскую Дубровку. Сопротивление врагов в этом населенном пункте было сломлено.

На рассвете 21 сентября под огнем противника форсировал Неву батальон капитана В. К. Менькова из 638-го стрелкового [107] полка. Потери были незначительные. Помог туман, плотной пеленой прикрывавший зеркало реки. Бойцы батальона с ходу вступили в бой. В результате смелых и решительных действий этих двух подразделений захваченный ночью плацдарм удалось несколько расширить. Начались бои за Арбузове, батальоны вышли к дороге Ленинград — Шлиссельбург.

В районе Марьино пытался форсировать Неву батальон 46-й стрелковой дивизии, но здесь противник сразу обнаружил наше подразделение и не допустил высадки.

Еще одна попытка форсировать Неву одновременно с батальонами 115-й стрелковой дивизии была сделана в районе платформы Теплобетон. На штурм бросился первый батальон 4-й бригады морской пехоты. Моряки достигли левого берега, пытались овладеть 8-й ГЭС, развить наступление на 1-й городок. Балтийцы дрались с исключительной храбростью. Однако батальон был отброшен на исходные позиции. Тем не менее моряки отвлекли на себя часть сил гитлеровцев, которые были сняты с нашего направления.

Положение. на захваченном плацдарме от часа к часу становилось напряженнее. Противник не только оказывал упорное сопротивление, но на отдельных участках переходил в контратаки. Наши воины отбивали их, зная, что отступать некуда — позади была Нева.

Особенно ожесточенные бои развернулись за деревню Арбузово. И тут чрезвычайно пригодились переправленные ночью четыре пушки. Своевременно нас поддержали артиллеристы 313-го артполка под командованием подполковника А. П. Черненко. Они умело запекали цели, метко поражали огневые точки врага.

Первые бои за плацдарм увенчались успехом. Мы овладели населенными пунктами Арбузово, Московская Дубровка, перерезали шоссейную дорогу Ленинград — Шлиссельбург. Два батальона 115-й стрелковой дивизии в двухдневных боях нанесли значительные потери противнику, он потерял около 600 человек убитыми и ранеными. Мы захватили 17 пулеметов, 40 автоматов и большое количество винтовок, гранат и боеприпасов. Артиллеристы дивизии уничтожили шесть вражеских танков, более двух десятков автомашин и подавили несколько минометных батарей.

Из показаний пленных мы узнали, что гитлеровцы готовятся нанести сильный удар, чтобы сбросить нас с плацдарма. Действительно, 23 сентября противник при поддержке 50 танков предпринял несколько попыток сбросить наши части в Неву. Но по линии обороны пронеслась призывная [108] команда: «Стоять на месте, ни шагу назад!» И бойцы словно вросли в невскую землю. В первой же атаке фашисты потеряли 9 танков.

На рассвете 23 сентября форсировал Неву второй батальон 4-й бригады морской пехоты. Батальон в оперативном отношении подчинялся командиру 576-го стрелкового полка. Удар моряков был настолько смелым и решительным, что противник отступил дальше за Арбузово. На следующий день батальону удалось еще больше потеснить противника. Бойцы в тельняшках подбили три танка, захватили несколько пулеметов и нанесли врагу ощутимые потери в живой силе.

С 25 по 28 сентября форсировали реку еще два батальона моряков под командованием капитана Пономарева и подполковника Дмитриева. Боевыми действиями этих батальонов руководило командование 4-й бригады морской пехоты. Батальоны с ходу вступили в бой и с истинно матросской удалью громили врага.

Мы восхищались смелыми действиями в бою роты юнг с острова Валаам. Юноши в тельняшках из школы боцманов и морского училища бесстрашно шли в атаку, сея в стане врага панику. Фашисты бросали окопы и траншеи и спасались бегством. Случилось так, что на пути атакующих юнг неожиданно вырос противотанковый ров, который гитлеровцы приспособили к обороне, насытили огневыми точками. Казалось, затухнет боевой порыв, прижмут к земле юных моряков вражеские пулеметы. Но юнги совершили невозможное. Они, оценив обстановку, стремительно рванулись вперед и оказались перед рвом. Фашисты не успели опомниться, как на их головы посыпались гранаты. Гитлеровцы позорно бежали, оставив отлично оборудованные укрепления, бросив пулеметы и даже штабные карты.

В трудные дни боев на плацдарме моряки проявили исключительную отвагу и еще раз доказали, что они свято чтут революционные традиции своих отцов и старших братьев. Совместно с 4-й бригадой морской пехоты части 115-й стрелковой дивизии нанесли тяжелые потери 7-й воздушно-десантной дивизии и другим частям. Только убитыми гитлеровцы потеряли более двух тысяч солдат и офицеров.

Военный совет Ленинградского фронта объявил благодарность всему личному составу подразделений, действовавших на плацдарме. Воодушевленные высокой оценкой Военного совета фронта, воины 115-й стрелковой дивизии и морские пехотинцы продолжали наносить фашистам ощутимые потери. [109]

Мы понимали, что успех боя на плацдарме во многом зависел от успешной работы переправы. Это было, пожалуй, самое опасное место. Здесь беспрестанно рвались артиллерийские снаряды и мины, сотни авиационных бомб корежили подходы к воде. Но переправа жила. В основном подразделения переправлялись в темное время суток, ночью. Противник приноровился к этому, умело освещал ракетами зеркало реки, прицельным огнем обстреливал лодки и паромы. Мы несли здесь немалые потери.

Авиация противника действовала в те дни почти безнаказанно, так как мы не имели собственного авиационного прикрытия, а зенитные средства были весьма слабыми. Единственное место для укрытия людей и переправочного имущества — это под кручами берегов речки Дубровка, впадающей в Неву. Но и эти места были досягаемы для артиллерийского и минометного огня.

Во время артналета бойцы укрывались, пережидая обстрел, чтобы выйти к лодкам. Взрывы снарядов и мин сотрясали землю.

Рой осколков с визгом проносился в воздухе, а затем с шипением врезался в воду. Белой испариной покрывалась Нева. Но вот взрывы малость утихали. И берег тут же оживал. Команды подавались коротко и четко. Друг друга понимали с полуслова. Бойцы стремительно бежали к реке. Быстро, не мешкая, они занимали свои места в лодках.

Помнится, вместе с комиссаром мы провожали, одну из групп. В ближайшей к нам лодке набралось до десятка человек. Два гребца-сапера, сильно нажимая на весла, вывели лодку на середину. Неожиданно река ослепительно засеребрилась. Снова обстрел. Справа, слева, позади — водяные столбы. Несколько осколков шлепнулось рядом, но никто не задет. Бойцы вышли из полосы освещения. На душе полегчало. Все-таки не на виду у противника. Позади взрыв, всплеск, крики... Не иначе какая-то из лодок в освещенной полосе попала под осколки. Но вот первая лодка со смельчаками врезалась в песчаную косу. Один за другим бойцы бросились к стенке отвесного берега. Здесь уже не так опасно, как на реке.

Многочисленные попытки гитлеровцев уничтожить наших людей на плацдарме разбивались о мужество и стойкость советских воинов. Тогда фашисты решили взять их измором, оставив без пищи, боеприпасов. Гитлеровцы целыми сутками вели по переправе артиллерийский и минометный обстрел. Но переправа продолжала жить! [110]

Старший лейтенант Григорий Максимович Тройно, начальник продовольственно-фуражной службы 576-го стрелкового полка, в одну из ночей сам доставил к берегу термосы с горячей пищей, другое продовольствие и боеприпасы. В эту ночь почти каждую минуту с вражеской стороны в воздух поднимались осветительные ракеты. Медленно спускаясь на парашютах, они ярко горели, освещая переправу и подступы к ней.

«Спустив лодку на воду и разместив в нее груз, — вспоминает Г. М. Тройно, — мы втроем сели за весла. Взяли сильный разгон, чтобы обойти полосу обстрела. Сперва плыли против течения. При появлении очередной осветительной ракеты убирали весла, ложились на дно лодки, плывя по течению, пока не наступала темнота. И, снова напрягая до предела все силы, гребли против течения. Так повторялось несколько раз. Преодолев водную преграду, благополучно причалили к берегу».

В обратный путь смельчаки погрузили в лодку восемь раненых. До рассвета оставалось немного времени. Надо было спешить. Старший лейтенант Тройно и его спутники сели за весла. Лодка была уже на середине реки, когда в нее попала мина. Все оказались в воде. В обмундировании плыть становилось все труднее. Ухватив за воротник шинели одного из раненых, Тройно поплыл. Набухшее обмундирование тянуло вниз, но он, выбиваясь из сил, плыл и плыл. Уже близок берег, холодная вода свела судорогой ноги. На какое-то мгновение потеряв сознание, командир стал погружаться на дно, но, наглотавшись воды, вынырнул и стал звать на помощь. Подбежавшие к берегу красноармейцы спасли старшего лейтенанта Тройно.

Вот так под артогнем врага, в кипящей от разрывов широкой, холодной ленте Невы, вели свои лодки и плоты герои гребцы-перевозчики...

Тем временем у самых стен Ленинграда не утихали кровопролитные бои. Все попытки противника взять город штурмом были отбиты. Враг, понеся большие потери, вынужден был перейти к обороне, зарываться в землю. Но он активизировал свои действия на тихвинском направлении, рвался к реке Свирь, решив задушить город блокадой.

В те дни части 115-й стрелковой дивизии и 4-й бригады морской пехоты вели упорнейшие бои за расширение Невского пятачка. Руководило нашими действиями командование Невской оперативной группы. Приказом Военного совета [111] фронта она была образована 22 сентября. В нее вошли войска, сражавшиеся на Неве. Командующим Невской оперативной группой был назначен генерал-лейтенант П. С. Пшенников.

Перед Невской оперативной группой и 54-й армией (она к 26 сентября включена в состав Ленинградского фронта) была поставлена задача — разорвать кольцо блокады на синявинском направлении.

Но противник сумел стянуть в эту узкую горловину, отделявшую 54-ю армию от Невской оперативной группы, значительные силы и оказывал упорное сопротивление. Более того, фашисты пытались сами ночью на плотах форсировать Неву. Наши части, оборонявшие правый берег — 5-й истребительный батальон, 638-й стрелковый полк и 313-й артиллерийский полк, — пресекли эту попытку. Противник понес немалые потери.

Около десяти дней продолжались тяжелые бои на плацдарме. За это время враг потерял более трех тысяч убитыми. Мы захватили много снарядов, большое количество оружия, уничтожили семь артиллерийских и пять минометных батарей, подбили более двадцати танков и десятки других машин. Немецко-фашистские части были несколько потеснены.

Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Гальдер впоследствии признал:

«День 24.9 был для ОКВ в высшей степени критическим днем. Тому причиной неудача наступления 16-й армии у Ладожского озера, где наши войска встретили серьезное контрнаступление противника, в ходе которого 8-я танковая дивизия была отброшена и сужен занимаемый нами участок на восточном берегу Невы»{11}.

В связи с этим была задержана переброска на московское направление двух фашистских танковых и одной моторизованной дивизий. Кроме того, гитлеровское командование направило под Ленинград для усиления 16-й армии еще две пехотные дивизии и три полка. Все эти соединения и части были вскоре обескровлены.

С нашей стороны потери тоже были немалые — в том числе ранеными. Всех их мы сумели эвакуировать с плацдарма. Медицинская служба, руководимая дивизионным врачом 115-й стрелковой дивизии, а затем начальником медслужбы НОГ полковником медицинской службы Т. Д. Рубителем, [112] была хорошо организована. Вместе с батальоном Дубика на плацдарм ушел передовой медицинский пункт нашей дивизии во главе с военврачом А. З. Цицишвили. Когда количество войск на Невском пятачке увеличилось, мы развернули объединенный полковой медпункт, которым руководил военврач 3 ранга П. Ф. Большаков. Особенно следует отметить молодых девушек фельдшера Машу Голомедову, медсестру Раю Стротивную, санинструктора Доялову, которые спасли жизнь сотням раненых. Маленькие, худенькие, в огромных кирзовых сапогах, они смело шли в самое пекло боя, отыскивали раненых, оказывали им первую помощь, перетаскивали их на своих спинах. Приведу лишь один пример: санинструктор Нина Зайкина вынесла с поля боя десятки бойцов. Она была убита осколком. Похоронили героиню на плацдарме.

Тяжело было оказать первую помощь раненым на Невском пятачке, но еще труднее эвакуировать их на правый берег. Днем раненые лежали в укрытиях, а ночью на лодках и паромах под интенсивным огнем врага санитары отправлялись в опасный путь. Санитар Моисеенко только за одну ночь переправил более 30 человек, совершил девять рейсов, пошел в десятый и был ранен осколком. Санитар Воробьев вернулся на рассвете из последнего рейса, собрался отдохнуть, но, когда увидел, что тонет большая лодка с людьми, снова сел за весла и спас раненых. Число раненых, в дни боев переправляемых на правый берег, нередко превышало-300 человек...

Наши силы таяли, пополнение не поступало, но командующий Невской оперативной группой все время требовал активных действий на плацдарме. Распоряжения следовали одно за другим: «Очистить левый берег на 3 километра, овладеть поселком № 6...» Но все наши новые попытки атаковать силами поредевших от непрерывных боев подразделений успеха не имели. Мы, правда, провели отвлекающий маневр — форсировали Неву в направлении поселка Отрадное силами отдельного разведывательного батальона дивизии, но встретили упорное сопротивление гитлеровцев и вынуждены были отказаться от дальнейших действий.

В конце сентября на командный пункт нашей дивизии приехал полковник В. Н. Федоров — командир 10-й стрелковой бригады. Он сообщил, что бригада сосредоточивается в районе Островков. Ее задача — форсировать Неву, овладеть Отрадным, содействовать нашему наступлению на плацдарм. Мы обсудили вопросы взаимодействия, и Федоров уехал к себе в бригаду. [113]

Три дня гремела артиллерийская стрельба в районе переправы 10-й бригады. В штаб нашей дивизии никаких данных о ее действиях не поступало. Это тревожило меня.

— Послали офицера связи, но пока никаких новостей, — доложил мне начальник штаба дивизии полковник Н. В. Симонов.

Положение в районе Отрадного, по-видимому, осложнялось. Мы слышали частые разрывы авиабомб. Отдельные самолеты противника пролетали и в наш район боевых действий.

В это время на командный пункт дивизии прибыл командующий Невской оперативной группой генерал Пшенников.

— Поедемте со мной в район 10-й бригады, — обратился он ко мне.

Мой шофер хорошо знал дорогу в Островки. Оттуда мы добрались к району переправы на Неве. Машину оставили в лесочке, а сами перебежками от укрытия к укрытию направились к переправе. В небе над районом переправы кружились десятки вражеских самолетов. Они бомбили переправу и позиции бригады. Над нами появились три фашистских самолета. От них отделились бомбы. Мы плотнее прижались к земле. Бомбы упали недалеко от канавы, где мы залегли.

Вскоре мы встретили командира одной из частей, и он рассказал, что произошло с бригадой. За три дня на левый берег Невы было переправлено два батальона и два танка БТ-7. Переправившиеся атаковали врага, но успеха не имели. Авиация противника наносила удары по переправе. Большая часть плавсредств была разбита и потоплена.

10-я бригада понесла тяжелые потери, погиб ее командир полковник Василий Николаевич Федоров. Мы тяжело переживали гибель этого смелого человека.

Вскоре генерала Пшенникова и меня вызвали в Смольный. Пригласили в кабинет командующего Ленинградским фронтом генерала армии Г. К. Жукова. Там уже находился член Военного совета генерал-лейтенант А. А. Жданов.

— Что у вас там случилось с бригадой на переправе? — обратился командующий к генералу Пшенникову.

Его доклад получился неубедительным. Главное, не смог объяснить причины неудачи.

Г. К.Жуков, высказав неудовольствие в его адрес, предложил генералу Пшенникову удалиться из кабинета. Пшенников вышел. Наступила пауза. Я стоял и ждал, что же будет дальше.

Ко мне обратился А. А. Жданов:

— Скажите, генерал Коньков, только по-партийному, как там было на переправе 10-й бригады?

Я доложил все, что мне было известно, рассказал, как я с генералом Пшенниковым побывал на переправе и что там видел.

— Бригада понесла тяжелые потери от авиации противника, — закончил я свой доклад.

Г. К. Жуков посмотрел на меня и сказал:

— Товарищ Коньков, принимайте командование Невской оперативной группой. Задача прежняя — больше активности.

Я уехал в Невскую Дубровку, на командный пункт дивизии.

Нелегко было расставаться с командирами штаба, политотдела, с родной дивизией. Слишком много было связано у меня с ней: походы по Прибалтике, бои на Карельском перешейке, на берегах Невы. Все мы, командиры, сроднились. Сблизила нас боевая обстановка. Что ни говорите, но нет дороже боевого друга-фронтовика. Особенно тяжело было расставаться с комиссаром дивизии Владимиром Андреевичем Овчаренко. Он тоже получил новое назначение — начальником политотдела 23-й армии.

...У каждого из нас есть в сердце люди, ставшие для нас примером в жизни. По ним выверяешь свой шаг, у них занимаешь силу, жизненную стойкость, духовную крепость. Таким для меня был и останется навсегда Владимир Андреевич Овчаренко.

Лето далекого теперь уже 1940 года. Я вступил в командование 115-й стрелковой дивизией, стоявшей в Литве. Вскоре прибыл и комиссар дивизии — Владимир Андреевич Овчаренко. По званию — полковой комиссар, возрастом 34 года, с образованием академическим. На гимнастерке алел орден Красного Знамени. «В боях с. белофиннами получил», — объяснил Владимир Андреевич политотдельцам. Им же, знакомясь, рассказал: родом с Полтавщины, был рабочим, несколько лет возглавлял райком комсомола.

Наш комиссар был простым, доступным, широко мыслящим человеком. Открытое, спокойное лицо, ясные глаза привлекали, вызывали невольную симпатию. И еще самое главное: он всегда был в работе, никогда — в праздности. С утра и до позднего вечера на ногах, среди людей.

А время отличалось суровостью, напряжением, оно требовало от каждого красноармейца, командира и политработника предельной отдачи, отдачи осознанной, вдохновенной, реальной. В воздухе ощущалось приближение грозы. [115]

Вот как жила наша дивизия в тот последний предвоенный период. Изо дня в день, без выходных, полевые работы по укреплению границы. Потом долгий и трудный марш — своим ходом, с тактическими учениями, зимой в Ленинградский военный округ. Весной (как говорили шутники: не успели отдохнуть ноги, высохнуть портянки) дивизия снова совершила переход: из района Кингисепп — Сланцы через Ленинград на Карельский перешеек, вплотную к границе.

Началась Великая Отечественная война. Бои на выборгском направлении, тяжелые, изнурительные. Опять переход — в Ленинград, в район Невской Дубровки, чтобы грудью прикрыть город Ленина, колыбель Октябрьской революции.

Здесь на многокилометровых переходах, на земляных работах, в оборонительных боях показал себя Овчаренко политработником фурмановского склада, комиссаром ленинского типа. На маршах, бывало, несмотря на морозы в тридцать градусов, идет с батальоном, идет подмогой командиру, другом бойца, идет, воодушевляя людей. Пока остались позади многие сотни километров, он какую-то часть пути провел с каждым батальоном, побывал во всех ротах.

И то, что не имели мы обмороженных, что кухни вовремя людей кормили, на привалах обязательно кто-то из политработников, коммунистов выступал, — первая заслуга его, комиссара. Дивизия прибыла на новое место готовой к любому испытанию!

Любил я, когда Овчаренко выступал. И не обязательно, чтобы полк или батальон перед ним находился. Сидят на привале пять-шесть солдат — и он сядет. Он много знал, глубоко разбирался в международной и внутренней обстановке и хотел, чтобы его знания, идейная убежденность были оружием его товарищей, его подчиненных. Помню выборгское направление. Холода. Вражеские снайперы. Иду со окопам. За одним из поворотов слышу голос комиссара: «Они пришли в наш дом, они — разбойники, значит, дело наше правое, ненависть наша священна, значит, мы вправе и в обязанности бить их беспощадно, бить смертным боем». Потом по рукам идут газеты с фотографиями, где виселицы, где могилы безвинных, где дети и старики в тряпье, в нищете. Такие беседы не забывались, такие беседы равнялись снарядам и патронам.

Шел бой, тяжелый бой. Бой в районе Энсо, на левом фланге 638-го стрелкового полка. Противник большими силами вклинился в наше расположение. Рукопашная схватка идет в первых траншеях. Вижу — Овчаренко там. С автома-116

том. Не слышно голоса. Но он, наверное, кричит: «Вперед, вперед!» Зовет бойцов за собой, ведет за собой. В том бою, памятном для нашей дивизии, Овчаренко был ранен, его едва успели перевязать — и снова в бой, снова лоб в лоб со смертью, снова призывное слово, зовущее вперед, к победе. 638-й полк выстоял, и командир полка докладывал мне: «А комиссар-то у нас — настоящий герой!»

Через несколько дней противник превосходящими силами перешел в наступление на нашем правом фланге, на участке 576-го стрелкового полка. Там создалась наибольшая опасность прорыва обороны. И туда именно отправился Овчаренко. Спустя некоторое время позвонил мне командир полка:

— Если бы вы видели его в бою!..

Более двух месяцев вела дивизия тяжелые оборонительные бои, и в самых опасных местах всегда был комиссар — теперь уже бригадный комиссар Владимир Андреевич Овчаренко.

Обстановка осложнялась. Противник прорвал оборону на нашем правом фланге, в стыке с соседней дивизией, и углубился в наш тыл. 576-й стрелковый полк вел бой, как говорится, с перевернутым фронтом и отходил к реке. Противник перерезал коммуникации. Прекратился подвоз боеприпасов и продовольствия. Создалась очень и очень опасная ситуация, и как раз в это время должны были подать самоходные баржи для переброски частей нашей дивизии через Финский залив в Ленинград.

В этой тяжелой обстановке требовались особо высокая дисциплина, организованность, четкость и твердый порядок, чтобы в условиях огневого воздействия врага посадить людей на суда, обеспечить передислокацию частей. Комиссар вместе с политработниками помогли мне и штабу выполнить эту трудную задачу. Дивизия не понесла потерь, вскоре сосредоточилась на окраине Ленинграда, чтобы вступить из боя в бой.

По приказу командования мы заняли оборону на Невской Дубровке...

Там познакомился, а потом и подружился с Овчаренко специальный корреспондент «Красной звезды» писатель Лев Славин.

— Я жил с ним в одной палатке, — рассказывал он потом. — Блиндаж, землянку невозможно вырыть: под нами — камень, гранит. Характерная деталь: в палатке, в углу, под наклонной брезентовой стеной, — самодельный шкафчик с книгами, единственная роскошь, которую позволил себе на [117] фронте комиссар. Он не пил спиртного, не курил, считал, что и на фронте человек не должен поддаваться слабостям. Он весь сиял душевной чистотой. Это был жизнерадостный, откровенный человек с рыцарским характером, храбрый и прямой...

Так писатель-краснозвездовец Лев Славин обрисовал облик комиссара, о котором решил писать повесть.

Увы, не суждено было Льву Славину создать повесть об этом прекрасном сыне партии. Не увидели мы и Владимира Андреевича в ликующем после снятия блокады Ленинграде, в поверженном Берлине. Он погиб в сорок втором под Волховом.

А если точнее, не погиб! Живет комиссар в сердцах всех, кто его знал, его дела живут в сердцах молодых защитников Родины.

...Командование 115-й стрелковой дивизией временно принял полковник Н. В. Симонов. Через несколько дней прибыл новый командир — полковник А. Ф. Машошин. Комиссаром дивизии был назначен бывший начальник политотдела Л. П. Федецов. Я радовался, что проверенные в боях люди остались рядом со мной.

Штаб Невской оперативной группы состоял из группы командиров-операторов, командующего артиллерией и начальника штаба. Добавлю, ни средств связи, ни собственного транспорта у нас не было. Я решил сохранить за штабом НОГ связь 115-й стрелковой дивизии. Отсюда, с командного пункта дивизии, расположенного недалеко от переправы, было удобно управлять войсками. Тем более что штаб 115-й стрелковой дивизии во главе с Н. В. Симоновым перебрался за Неву, на Невский пятачок.

Теперь на плацдарме были в основном все части 115-й дивизии и 4-й бригады морской пехоты. Для укрепления обороны правого берега Невы в Невскую оперативную группу прибыла 11-я отдельная стрелковая бригада. Она заняла оборону на участке 115-й дивизии. Ей подчинялись истребительные батальоны народного ополчения. Одновременно эта бригада обеспечивала форсирование Невы другими частями, частью сил вела боевые действия на плацдарме.

Я придирчиво проверил боеспособность частей Невской оперативной группы и ознакомился с новыми разведданными о противнике. Ничего утешительного для нас не было. К полевым фашистским частям, первыми вышедшим на левый берег Невы, прибавились еще части 7-й авиадесантной, 20-й моторизованной, 96-й пехотной и 207-й охранной дивизий. Их поддерживали танковые подразделения и авиация. [118]

Враг стремился во что бы то ни стало сбросить нас с плацдарма. И мы с неимоверным трудом сдерживали его натиск.

Такова была реальная обстановка на Неве. Ее я представлял в деталях. И все, как есть; доложил генералу армии Г. К. Жукову, когда меня в очередной раз вызвали в Смольный. Он выслушал мой короткий доклад. Потом подвел к карте, сориентировал в обстановке под Ленинградом и Тихвином. Подчеркнул большое значение операции на Неве, которую следует продолжать, добиваясь целей, поставленных перед Невской оперативной группой. Георгий Константинович также информировал, что в двадцатых числах октября в состав Невской оперативной группы придет несколько дивизий. На пополнение прибудет и особая часть, имеющая на вооружении орудия большой огневой мощи, которые будут применяться под Ленинградом впервые. Это были «катюши».

Командующий приказал войскам Невской оперативной группы перейти в наступление с целью разгрома шлиссельбургской группировки противника. Присутствовавший при этом разговоре член Военного совета А. А. Жданов спросил меня о том, сколько времени потребуется для подготовки операции.

— Пять дней будет достаточно, — подумав, ответил я, — чтобы переправить на левый берег вторые эшелоны.

А. А. Жданов негромко, но очень твердо сказал, что в городе остается продовольствия на два-три дня и что такого времени на подготовку операции дать невозможно, надо действовать немедленно.

На этом разговор был закончен.

Я торопился в Невскую Дубровку, но выбраться из города ночью во время бомбежки было нелегко. Регулировщицы не раз останавливали машину, предупреждали:

— Дальше проезда нет, только что разорвалась фугаска, там завал...

Никогда не забуду своего шофера туляка Петра Воронина. Читатель уже знает, что мы с ним были вместе в больших походах в мирное время, в советско-финляндскую войну. Это был личный водитель, помощник, друг, близкий мне человек. Не раз спасал он мне жизнь. Благодаря его находчивости нам и на этот раз удалось благополучно миновать все завалы и пожары.

Утром войска Невской оперативной группы получили приказ готовиться к наступлению. И тут нам крепко помогли «катюши», которые дали по врагам несколько залпов. Зрелище было потрясающим. Я видел на лицах бойцов слезы радости и гордости. [119]

После короткой артиллерийской подготовки части 115-й дивизии и 4-й бригады морской пехоты перешли в наступление. Не буду в деталях описывать ход этих боев. Скажу, что успеха у нас не было. Нам не хватало не только времени на подготовку, но и в первую очередь артиллерии, авиации и танков для сопровождения пехоты. А к этому времени противник очень плотно окружил плацдарм, укрепил свои позиции, прикрыл их массой огневых средств. Кроме того, через несколько дней 54-я армия была перенацелена на другое, тихвинское направление и нам не с кем было «взаимодействовать, операцию проводили самостоятельно. Ставка требовала не прекращать наших активных действий.

Мы предприняли еще несколько атак. Но сил было явно недостаточно. Оставалось одно — перейти к обороне плацдарма, отбивать контратаки противника, заботясь о том, как нанести ему возможно больше потерь.

В это время в Невскую оперативную группу на должность начальника штаба прибыл генерал-майор Н. В. Городецкий. До назначения он работал заместителем начальника штаба фронта. Это был хорошо подготовленный, эрудированный, с масштабным видением работник. Имея отличную оперативную подготовку, он быстро разобрался в обстановке и очень точно информировал штаб фронта об особенностях боев на плацдарме, что, несомненно, помогло фронтовому командованию сделать реальные выводы и принять необходимые решения.

В те критические дни мы были так плохо обеспечены боеприпасами, что на каждое орудие оставалось всего по 4-5 снарядов. В связи с этим вспоминается такой разговор. Однажды на КП прибыл командир артиллерийской части моряков.

— К нашим двум дальнобойным орудиям штук сто бы снарядов, — глядя на меня с надеждой, произнес он. — А то ведь всего четыре осталось, бережем их, как говорится, на всякий случай.

В середине октября новый командующий Ленинградским фронтом генерал И. И. Федюнинский вызвал меня на передовой командный пункт фронта в деревню Колтуши.

Когда я вошел в дом, где располагался фронтовой передовой пункт управления, генерал Федюнинский вышел навстречу мне из-за стола. Я представился ему. Он крепко пожал мне руку. Это было предвестником хорошего, делового разговора.

— Небось думали, что я ругать буду? — усмехнулся [120] И. И. Федюнинский. — И все-таки доложите, почему не выполнено требование фронта, что мешает?

Я обстоятельно доложил, что 115-я стрелковая дивизия и 4-я бригада морской пехоты имели первоначальный успех при захвате плацдарма на левом берегу Невы. Но развить наступление не смогли, так как не хватило сил и техники, а противник за это время сумел подтянуть еще ряд новых частей. Наши подразделения понесли потери и в настоящее время были неспособны прорвать сильную оборону противника. По-прежнему, заметил я, недостает боевой техники, снарядов, большие трудности с прикрытием переправы с воздуха.

Выслушав меня, генерал Федюнинский сказал, что понимает наши трудности, но положение под Ленинградом очень тяжелое, и пока нет возможности усилить Невскую оперативную группу.

— Через несколько дней к вам подойдут другие дивизии, — сказал командующий. — Правда, они малочисленны, но это пока все, чем можем помочь. Ставка требует активизировать Синявинскую операцию. Пока, до прихода подкреплений, сохраните плацдарм, истребляйте фашистов, а с приходом фронтовых резервов готовьте новое наступление. Во взаимодействии с 54-й армией вы должны разгромить шлиссельбургскую группировку противника. Надо разорвать кольцо блокады на синявинском направлении.

Вернувшись на свой командный пункт, первым делом распорядился срочно и самым серьезным образом готовить переправочные средства. Комендантом переправы был назначен мой заместитель генерал-майор И. И. Фадеев. Руководство всеми инженерными, понтонно-мостовыми подразделениями на Неве принял начальник инженерного управления фронта подполковник Б. В. Бычевский, который развернул свой полевой инженерный штаб в землянке в двухстах метрах от берега. Вместе с ним находился бывший начальник ЭПРОНа контр-адмирал Ф. И. Крылов со своими водолазами и другими специалистами. В их распоряжение были переданы все подразделения и части, работающие на переправе, и вся «флотилия» переправочных средств.

Мы начали усиленно готовить новую наступательную операцию. Для успешного ее выполнения стали подходить обещанные подкрепления. 18 октября прибыла 265-я стрелковая дивизия полковника Г. К. Буховца. В период с 20 по 28 октября в состав НОГ вошли 86-я стрелковая дивизия и 20-я дивизия НКВД полковников А. М. Андреева и [121] А. П. Иванова, а позднее, в первых числах ноября, — 168-я стрелковая дивизия генерал-майора Л. А. Бондарева.

Все эти соединения дрались на других участках фронта, понесли потери и не были пополнены. В прибывшей танковой бригаде генерал-майора В. И. Баранова имелось всего 50-60 устаревших БТ-7.

К трудностям на переправе, которые мы испытывали раньше, добавились новые: на Неве появился лед, начала образовываться ледяная кромка у берега.

Чтобы начать наступление с плацдарма, надо было переправить туда вновь прибывшие дивизии с их боевой техникой. Переправа по-прежнему все время находилась под огнем противника. Понтонеры, все инженерные части работали самоотверженно, напряженно.

Однако лишь ценой серьезных потерь удалось перебросить на пятачок 86-ю и 265-ю стрелковые дивизии. На Неве не было затишья ни днем ни ночью. Наш плацдарм занимал всего три километра по фронту, а в глубину имел не больше 800 метров. На одном его фланге части 86-й стрелковой дивизии вели бои за развалины кирпичных зданий. На другом фланге части 265-й стрелковой дивизии дрались за северную окраину деревни Арбузове. Понятие «окраина» было довольно условно. В бывшей деревне Арбузове давно нет не только окраины, но даже не сохранилось ни одной печной трубы.

Роща «Огурец» тоже существует только на карте в виде условного топографического значка. В действительности же все деревья там давно сметены снарядами и бомбами.

Был еще на левом берегу между двумя песчаными карьерами перекресток дорог. Бойцы называли его «паук». Это страшное место, в атаках и контратаках обе стороны старались обойти его. Оно никем не занято, но и наши, и фашистские тяжелые батареи пристреляли его и накрывают с абсолютной точностью. Очень уж четкий ориентир!

Днем широкая лента Невы пустынна. От нее веяло холодом и мрачной отчужденностью. В светлое время ни одна лодка не отваживалась пересечь 500-метровое расстояние — от берега до берега. Ее непременно бы расстреляли раньше, чем бы она успела дойти до середины реки. И на плацдарме, и на нашем правом берегу все просматривалось противником с железобетонной громады 8-й ГЭС. Каждый метр простреливался пулеметным огнем и артиллерией.

Но вот наступала ночь. Над Невой зароились вражеские» ракеты. Их свет выхватывал из кромешной темноты силуэты развалин бумажного комбината и разбросанные по всему [122] нашему берегу скелеты понтонов, шлюпок, катеров. По размытой осенними дождями глине, в промозглой темноте проходили по едва приметным тропам, а чаще траншеями пехотинцы, тащили орудия артиллеристы.

Слышались осиплые, простуженные голоса, тихо окликавшие:

— Эй, кто на вторую переправу Манкевича, давай сюда!

— Кто на пятую, к Фоменко, держи правей!

Иногда с берега можно было заметить, как на гребне невской волны будто замрет, а затем вздрогнет под резкими ударами весел понтон или шлюпка, торопясь уйти от предательского света ракет.

Полевой инженерный штаб подполковника Б. В. Бычевского фактически превратился в общую комендатуру переправ.

Поблизости от реки, в овраге, был оборудован сварочный цех. Ночью затонувшие понтоны с помощью водолазов и других специалистов вытаскивались, днем ремонтировались.

Большую помощь оказал нам специалист по маскировке майор А. В. Писаржевский. Он знал несколько способов имитации переправ на пассивных участках реки, и довольно часто ему удавалось обмануть противника.

«Словом, — вспоминал Б. В. Бычевский, — в землянке полевого инженерного штаба собрались люди разных профессий и совсем непохожих характеров. Но всех нас объединяла одна забота — помочь тем, кто дерется на плацдарме, лучше организовать переправу туда войск, техники, оружия, боеприпасов».

Дивизии, прибывшие для усиления нашей наступательной мощи, вводились в бой с большими интервалами по времени, почти без поддержки танков, при недостаточном артиллерийском обеспечении. В результате серьезного оперативного успеха не достигли. Ничего не добился своими контратаками и противник. Сбросить нас с плацдарма он не смог.

Кроме того, события, происходившие на тихвинском направлении, заставили сократить масштабы наступления южнее Ладожского озера. Вечером 23 октября был получен приказ Ставки, не прекращая активных действий по прорыву блокады, перебросить несколько соединений в район Тихвина. В их числе были и две дивизии 54-й армии. Наступление ее на Синявино пришлось отменить.

В конце октября я направил донесение о том, что вследствие того, что противник значительно укрепил свои позиции, усилил огневое воздействие, а наша артиллерия не [123] в состоянии подавить его огневые средства, мы не можем продвинуться вперед и прорвать оборону гитлеровцев.

Буквально через день-другой на наш командный пункт прибыли новый командующий Ленинградским фронтом генерал М. С. Хозин, представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал Н. Н. Воронов и начальник штаба фронта генерал Д. Н. Гусев.

С генералом Козиным я не был ранее знаком. Н. Н. Воронов знал меня по Московскому военному округу и по боям на Карельском перешейке зимой 1940 года. Во время решающих боев на линии Маннергейма Н. Н. Воронов присутствовал при вводе в прорыв 84-й стрелковой дивизии, которой я тогда командовал. Каждая встреча с Николаем Николаевичем Вороновым была памятной, это был человек высокой культуры. Генерала Гусева я знал еще до войны, встречался с ним в Прибалтийском военном округе.

— Товарищ генерал Коньков, вы почему так близко к Неве расположили свой командный пункт? — обратился ко мне генерал М. С. Хозин.

В его вопросе чувствовалось недовольство. По пути на КПП прибывшие попали под артобстрел.

— Вы понимаете, — продолжал командующий, — что в этих условиях невозможно управлять войсками. Почему бы не перенести командный пункт на два-три километра от берега.

— Товарищ командующий, — доложил я, — штаб группы не имеет в своем распоряжении средств связи, здесь мы сидим на проводе 115-й стрелковой дивизии. Рядом — Нева. Мне достаточно несколько минут, чтобы перебраться на наблюдательный пункт. Если уйти дальше — потеряешь управление.

Генерал Гусев подтвердил, что у нас действительно не хватает средств управления.

— Ведите нас на свой наблюдательный пункт, пока светло, — приказал командующий.

Мы все отправились на берег Невы. Там я доложил обстановку на плацдарме.

— Да, дела неважные. Что намерены делать?

— Без танков, артиллерии и авиации мы успеха не добьемся.

— Тем не менее Ставка требует активных действий. Положение под Ленинградом тяжелое. Вы это знаете? Надо сделать все, чтобы прорвать оборону противника, ликвидировать блокаду, — потребовал командующий,

Генералы уехали. [124]

Мы снова повторили атаки силами частей 86, 20 и 265-й дивизий, но успеха они не принесли. Об этом я сообщил в штаб фронта.

2 ноября было получено указание штаба фронта о том, что на смену штабу Невской оперативной группы прибудет штаб 8-й армии. Все войска Невской оперативной группы должны перейти в подчинение командующего 8-й армией.

Смены руководства требовала боевая обстановка. Штаб армии располагал средствами управления и подвоза, чего не было в Невской оперативной группе,