Так начиналась война
Настанет день, когда я снова окажусь на том самом месте, где мы в июне сорок первого приняли свой первый бой. Было точно такое же, как и тогда, летнее утро — жаркое, солнечное, тихое. Над опушкой молодого леса высоко в поднебесье неумолчно солировал жаворонок. Он словно сопровождал меня по маршруту. Стоило мне хоть чуточку отклониться в сторону, как трель жаворонка тут же усиливалась. Я отыскивал в густом разнотравье следы траншей, ходов сообщения, мысленно переносил их на ту военную, свою командирскую карту — схемы точно сходились.
Вдруг над лесом пронесся резкий, рвущий воздух на части самолетный гул. Моментально смолкла песня поднебесного [77] солиста. С деревьев сорвались и встревоженно загалдели вороньи стаи. На миг в душу закралась тревога, а неспокойная память навеяла мне прошлое.
...Вечером 21 июня 1941 года мы с заместителем по политчасти Владимиром Андреевичем Овчаренко были приглашены красноармейцами и командирами 638-го стрелкового полка на концерт художественной самодеятельности. Многих участников концерта днем видели на стрельбище. Там лица их были суровыми, деловыми. А тут люди неузнаваемо переменились. Они задорно пели, весело отплясывали. Охотно, когда зрители их просили, повторяли номера. Со сцены далеко в окрестные леса уносились раздольные русские песни. Они проникали глубоко в сердце, волновали, отвлекали от дневных забот. Я уже поймал себя на мысли, что хочу, чтобы эти улыбки, эти песни не кончались в тот вечер как можно дольше.
Возбужденные, помолодевшие, мы с Владимиром Андреевичем, не сговариваясь, пошли вдоль опушки леса в сторону расположения одной из наших частей. Шли медленно, ж«во обсуждая дружескую встречу с боевыми друзьями. Было уже за полночь. Но спать не хотелось. Прохладная свежесть бодрила. Мы остановились у небольшого ключа, неутомимо выталкивавшего свои прозрачные струи из-под земли. Зачерпнули полные пригоршни леденящей воды, плеснули ею друг в друга и расхохотались. Хорошо было на душе! Наступал новый день. С ним приходили новые заботы, хлопоты. А сил в нас тогда было столько, что мы без боязни расходовали их на любимое военное дело, которому посвятили жизнь.
Владимир Андреевич дружески обнял меня за плечо и задумчиво сказал:
— Творить красивое, нужное людям, служить Родине — вот в чем должен заключаться смысл жизни каждого советского человека.
Хочу сказать, что мой педантичный и строгий с виду замполит неожиданно поражал меня удивительной лиричностью своей души. Я дорожил этими минутами нашего общения. Чутко и внимательно слушал боевого друга. С удовольствием отмечал, что страстность, уверенность его передаются и мне.
Расстались с Владимиром Андреевичем, когда солнечные лучи заиграли разноцветными блестками росы на траве. В дом не хотелось заходить. Присел на приступок крылечка. И, кажется, задремал. Из этого дремотного состояния меня вывел взволнованный голос [78] связного:
— Товарищ генерал, вас срочно вызывают в штаб.
В штабе у меня состоялся телефонный разговор с командующим 23-й армией генерал-лейтенантом П. С. Пшенниковым. От него я узнал о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну. Мне было приказано силами 115-й стрелковой дивизии обеспечить прочную оборону Государственной границы СССР на участке Варне — Курманпохья.
Итак, война, о которой было столько разговоров, предположений, ворвалась в наш дом. Было известно, что на территории Финляндии ведется подготовка к военным действиям. Еще в сентябре 1940 года от внимания советского командования не ускользнул тот факт, что в северной части Финляндии — Лапландии начали размещаться немецкие войска, которые перевозились морем из Германии. Для того чтобы скрыть эти перевозки, был прекращен свободный проезд в портовые города, расположенные на побережье Ботнического залива. Была получена информация о том, что в прилегающих к Советскому Союзу приграничных районах Финляндии создана запретная зона, достигавшая 130-140 километров, энергично ведется строительство дорог к границе с СССР.
Помню, в конце мая сорок первого года я побывал в штабе округа в Ленинграде на совещании, которое проводил командующий войсками генерал-лейтенант М. М. Попов. Мы очень забеспокоились, когда он рассказал о начавшемся развертывании немецких войск на мурманском и кандалакшском направлениях. А уже в июне нас проинформировали о том, что в Финляндии вовсю проводится скрытая мобилизация и переброска войск к советской границе. Гражданское население из пограничных районов переселяется в глубь Финляндии.
Участок обороны, занимаемый дивизией, находился за Выборгом. Протяженность по фронту составляла 47 километров. Еще в апреле по указанию штаба Ленинградского военного округа я с командирами полков провел здесь рекогносцировку, четко определил участки, которые в случае опасности должны были занять наши части. В первый эшелон назначались 57*б-й и 638-й стрелковые полки, а 708-й стрелковый — во второй. Но тут произошло неожиданное. К проводу меня вызвал командующий армией и объявил, что 708-й полк переподчиняется 168-й стрелковой дивизии. Ситуация, прямо скажем, Создавалась щекотливая. В случае прорыва противником нашей передней линии обороны мы имели в распоряжении лишь незначительный резерв из [79] разведывательного батальона и нескольких взводов, выделенных из состава основных сил.
Это конечно же очень встревожило меня. Вместе с начальником штаба дивизии полковником Н. В. Симоновым мы срочно занялись оперативными делами. Еще раз уточнили, как в тех или иных ситуациях будут осуществляться управление частями, взаимодействие между ними. Командный пункт расположили в 10-12 километрах от линии фронта на правом берегу реки Вуокси (Вуокса). Потом уже, когда противник прорвался в месте стыка нашей обороны с соседней 142-й стрелковой дивизией, я вынужден был перенести КП на левый берег реки.
В те дни я близко познакомился, а потом подружился с командиром 5-го пограничного Краснознаменного отряда Ленинградского пограничного округа полковником А. М. Андреевым. Во время боевых действий пограничники показали себя с самой лучшей стороны. А их командир проявил незаурядные способности организовывать и вести бои небольшими силами в лесисто-болотистой местности.
В первые же дни войны во всех ротах и батареях были проведены партийные и комсомольские собрания, митинги. Как всегда, в этой тревожной обстановке проявилось искусство партийного организатора начальника политотдела дивизии батальонного комиссара Лавра Петровича Федецова. Любивший партийную работу, отдававший ей все силы в душу, он не жаловал краснобаев, людей, стремившихся создать видимость бурной деятельности. Характерно, что большинство секретарей партийных организаций подразделений в чем-то были схожи с начальником политотдела. Их отличала особая деловитость, солидность в поступках.
На одном из ротных собраний в 638-м стрелковом полку мы побывали вместе с Федецовым. Повестка дня: «О роли коммуниста в бою». Коротким было собрание. Принятое коммунистами решение заняло две строчки: «До последнего дыхания будем биться за дело партии, за Родину. Будем драться с врагом до последней капли крови».
На собраниях и митингах речь шла о передовой роли, личной примерности коммунистов и комсомольцев. Члены партии и комсомола заявляли, что первый снаряд, первую мину и гранату, первую меткую пулю, первый удар штыком враг получит от коммунистов и комсомольцев.
В политотделе прошло короткое совещание политработ-пиков, секретарей партбюро частей. Его участники решила проводить всю политико-воспитательную работу с воинами под девизом: «Не допустим, чтобы фашистский сапог топтал [80] священные улицы города, носящего имя Ленина! Не бывать фашистам в городе — колыбели Великой Октябрьской социалистической революции!»
В бой 115-я стрелковая дивизия вступила 29 июня. В полдень мне доложили, что до двух батальонов врага, усиленных танками, потеснив пограничников и наше сторожевое охранение, ворвались в город Энсо. На командном пункте вместе со мной в эту минуту были начальник артиллерии дивизии полковник И. Шумарин и начальник разведотдела дивизии майор Е. Долгов. Им я и приказал силами 168-го отдельного разведывательного батальона, которым командовал капитан В. Никонов, и полковой школы 576-го стрелкового полка, начальником которой был старший лейтенант В. Дубик, разбить врага, восстановить положение.
Шумарин и Долгов умело использовали местность, четко организовали взаимодействие пехоты и артиллерии. Оба проявили инициативу и смелость в бою. Подчиненные бойцы не раз вступали в рукопашные схватки с неприятелем. Например, взвод под командованием комсомольца лейтенанта Н. Григорьева, воспользовавшись заминкой в рядах врага, атаковал врукопашную целую роту, посеял панику среди вражеских солдат и обратил их в бегство.
Вскоре с вражескими батальонами было покончено. На поле боя противник оставил более_ трехсот убитых и раненых. Три вражеских танка, пытавшиеся прорвать нашу оборону, были подбиты меткими выстрелами артиллеристов. Захваченные в плен пятеро младших офицеров дали ценные показания.
Мы поздравляли первых героев. Из уст в уста передавались рассказы о храбрости младшего политрука И. Жебеля и сержанта А. Кириллова. Они вдвоем вступили в бой против целого взвода вражеских солдат. Разгоряченные спиртом, те попытались взять живыми советских воинов. Но все их попытки пресекались дружным и метким огнем. Жебель уничтожил 10 солдат противника, Кириллов — двух.
Отважно сражался в тот день красноармеец Ильяс Исмаилов. Подпустив вражеских солдат и офицеров на расстояние 50-60 метров, он расстреливал их наверняка. На его боевом счету было записано 11 захватчиков. Скажу еще, что именно Исмаилов явился зачинателем снайперского движения в дивизии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля 1941 года он был награжден орденом Ленина.
Вместе с ним тем же Указом была удостоена государственных наград и большая группа бойцов и командиров [81] дивизии за проявленные в первых боях с врагом смелость и мужество. Полковник Шумарин стал кавалером ордена Красного Знамени, а майор Долгов — ордена Красной Звезды. Личный состав соединения в этих боях смотрел смерти в глаза и проявил свои лучшие качества. Мы всячески стремились поддержать этот их высокий боевой настрой.
Подъему высокого морального духа бойцов и командиров во многом способствовала хорошо продуманная и умело проводимая партийно-политическая работа. Огромное мобилизующее значение имело выступление 3 июля 1941 года по радио Председателя Государственного Комитета Обороны СССР И. В. Сталина, которое явилось для нас боевой программой, указывавшей пути достижения победы над немецко-фашистскими захватчиками, вселяло уверенность в каждого бойца и командира в правоту нашего дела.
Ежедневно на почти пятидесятикилометровом участке обороны нашей дивизии противник атаковал боевые порядки частей, стыки и фланги, стремясь просочиться через оборонительный рубеж. Все эти попытки врага, как правило, терпели неудачи.
Так, в первых числах июля в районе Хирслампи усиленная рота 1-й егерской бригады, перейдя Государственную границу СССР, вклинилась в оборону 576-го стрелкового полка. Командир полка полковник П. Мясников доложил мне об этом.
— Что предпринимаете в сложившейся ситуации? — спросил я.
— Капитан Вальцифер уже приступил к ликвидации противника, — спокойно доложил командир полка.
Павел Игнатьевич Мясников умел предвидеть и опередить намерения противника. И самое главное, что особенно важно было в первые трудные дни войны, — не суетился. Приняв решение, добивался от командиров, чтобы его точно и до конца выполнили. Он первый в дивизии стал применять против просочившихся в наш тыл вражеских подразделений небольшие, но хорошо подготовленные и вооруженные группы. Одну из таких групп под командованием капитана И. Вальцифера он и бросил на вклинившуюся в оборону полка вражескую роту. Тот умело организовал и провел наступательный бой. Потеряв всего девять бойцов, он уничтожил вражескую усиленную роту, захватил два орудия, четыре пулемета, более десяти автоматов.
Во второй половине июля стал обозначаться оперативный замысел немецко-финского командования. Враг готовил [82] удар по левому флангу дивизии с расчетом прорваться на стыке с соседом. Из данных разведки, показаний пленных, мы знали, что именно в этом районе противник сосредоточивает крупные силы пехоты и артиллерии. На стыке активно действовала наземная и воздушная разведка. При подготовке плана наступления высота с отметкой 100,7 (северо-западнее Курманпохья) особо учитывалась врагом.
Начиная с 19 июля почти ежедневно его мелкие разведывательные группы пытались проникнуть к высоте. Вечером 28 июля противник атаковал высоту при мощной поддержке артиллерии и минометов. Ударная группировка врага численностью 700-800 солдат и офицеров вклинилась в район расположения седьмой стрелковой роты 638-го стрелкового полка и после ожесточенного боя заняла господствующую высоту 100,7.
Полковник А. Калашников предпринял энергичные усилия для того, чтобы отбить высоту у врага. В 6.00 29 июля он доложил, что седьмая рота, усиленная танками, предприняла попытку сбросить врага с высоты, но успеха не имела. Противник надежно укрылся за гранитными скалами и каменными глыбами.
Мы не могли смириться с потерей очень важной в тактическом отношении высоты. Оценив обстановку, я принял решение ликвидировать прорвавшуюся вражескую группу силами шестой стрелковой роты и двух взводов 168-го отдельного разведывательного батальона и сражавшейся с противником седьмой стрелковой роты. Руководить этим боем я решил сам.
На командном пункте мы были вдвоем с начальником штаба дивизии полковником Н. В. Симоновым. Николаю Васильевичу немного нездоровилось. Все эти дни он был на ногах. Спал урывками, ибо объем работы у него был колоссальный. Широкий фронт обороны создавал массу проблем. Штаб в таких условиях постоянно должен был иметь связь с каждой частью, чтобы принимать необходимые меры в экстренных случаях. Все нити управления сходились к Николаю Васильевичу. Он умело использовал оперативную группу командиров штаба и связистов 277-го отдельного батальона связи.
Оставив за себя полковника Н. Симонова, я проехал на командный пункт полковника П. Мясникова. Вместе с ним еще раз уточнили обстановку. При этом присутствовал и командир 168-го отдельного разведывательного батальона капитан В. Никонов. [83]
Весь день 29 июля шли ожесточенные бои за высоту. Несколько раз она переходила из рук в руки. Многие схватки заканчивались рукопашной. К 15.00 противник ввел в бой еще один батальон пехоты, поддержав его мощным артиллерийским и минометным огнем. Враг предпринял серию яростных контратак, стремясь сбросить наших бойцов, захвативших к тому времени северные скаты высоты. Но все попытки неприятеля оказались тщетными.
Особо я рассчитывал в этих боях на капитана Никонова. Это был боевой командир, от природы наделенный смекалкой, особой военной хитростью. Подчиненные верили ему беспредельно. Его приказы, распоряжения выполнялись ими быстро и четко. Это часто определяло успех.
Когда враги предприняли очередную контратаку, капитан В. Никонов пошел на хитрость: приказал своим людям имитировать отход. Солдаты противника, не разобравшись в обстановке, бросились преследовать наших бойцов. В это самое время по позициям, только что оставленным нами, ударили вражеские пушки и минометы. Снаряды и мины ложились в самой гуще атакующих. Воспользовавшись замешательством врага, лейтенант Н. Колодин подал команду и его подчиненные ударили из трех пулеметов по лощине, где сгрудились вражеские солдаты.
К 23.00 29 июля высота 100,7 была полностью очищена от противника. Подразделения врага понесли большой урон. По неполным подсчетам, они потеряли убитыми и ранеными свыше 400 солдат и офицеров.
Но и мы хоронили погибших. Всех потрясла гибель младшего лейтенанта Ивана Калинина. Он семь раз водил подчиненных в атаки. Первым врывался во вражеские траншеи, первым бросался в рукопашную. Он первым с горсткой храбрецов пробился на вершину высоты. Когда были убиты и ранены бойцы его взвода, наступил такой момент, когда младший лейтенант Калинин вдвоем с красноармейцем А. Ахмеджановым отбили атаку двух взводов неприятельской пехоты. 60 убитых врагов — вот боевой счет отважного командира. Погиб он, как подобает герою. У него кончились патроны. Враги во что бы то ни стало хотели взять младшего лейтенанта живым. Тогда Иван Калинин стал их крушить прикладом, дрался с врагом до последнего вздоха. Однополчане дали клятву жестоко отомстить врагам за смерть боевого товарища. Мы представили героев к наградам. Младший лейтенант И. Калинин посмертно был награжден орденом Красного Знамени. [84]
Потерпев неудачу в районе Курманпохья, противник предпринял новую попытку прорвать нашу оборону, но на этот раз уже на участке 576-го стрелкового полка (Куисма — Луми — Варне).
Днем 31 июля части 6-й бригады противника перешли в наступление. Главный удар враг наносил на правом фланге полка. Цель он этим преследовал, видимо, следующую: превосходящими силами пехоты и артиллерии смять боевые порядки подразделений полка, прорвать оборону и развивать наступление в двух направлениях — Варне — Ваихала с выходом на шоссе Хитола — Куркийоки и Олика — Кирву с выходом на станцию Сайрала.
Для реализации этого замысла противник сосредоточил крупные силы. Только на участке первого батальона враг имел около двух полков пехоты, пять батарей тяжелой артиллерии, одну батарею легкой артиллерии и две батареи тяжелых и легких минометов.
Общая обстановка в эти дни на нашем участке фронта складывалась крайне неприятно для нас. В результате ожесточенных четырехдневных боев противнику удалось прорвать оборону 23-й армии в приграничной полосе. Развивая наступление в глубину обороны 23-й армии, вражеское командование создавало серьезную опасность выхода на коммуникации 115-й стрелковой дивизии, и в первую очередь подразделений ее правого фланга. В таких суровых условиях наши люди вступили в единоборство с численно превосходящим врагом. «Умрем, но не отступим!» — такой был боевой девиз бойцов и командиров дивизии.
В те дни командование Северного фронта делало все возможное, чтобы прикрыть Ленинград от противника. Я был проинформирован штабом армии о том, что состоялось несколько экстренных заседаний Военного совета фронта под руководством командующего фронтом генерал-лейтенанта М. М. Попова, члена Военного совета Северо-Западного направления генерал-лейтенанта А. А. Жданова и при неизменном участии дивизионного комиссара А. А. Кузнецова, бригадного комиссара Т. Ф. Штыкова, корпусного комиссара Н. Н. Клементьева и начальника штаба генерал-майора Д. Н. Никишева. На них решались чрезвычайно важные и безотлагательные проблемы усиления фронта личным составом, вооружением и боеприпасами.
Обстановка между тем все более накалялась. На нашем направлении противник то и дело вводил в бой свежие силы. Особенно трудно приходилось 576-му стрелковому полку. Я постоянно держал связь с его командиром полковником [85] П. Мясниковым. Он докладывал, что все атаки врага отбиты. Павел Мясников был человеком волевым, наделенным недюжинной физической силой. Но на сколько его могло хватить в столь сложной обстановке? Я всякий раз старался подбодрить боевого товарища, информировал его о том, что сосед, 638-й полк, держится стойко, наносит неприятелю серьезные потери.
Утром 12 августа у меня состоялся последний разговор с полковником Мясниковым. В это время, введя в бой еще несколько свежих бригад, противник сумел потеснить правофланговые подразделения 576-го полка до рубежа Векхаля — Харслампи. В ходе этого боя крупной вражеской группе удалось прорваться к командному пункту Мясникова. В распоряжении командира полка было слишком мало бойцов. Собрав их всех на КП, Мясников повел воинов в контратаку. В этом бою и сразила пуля отважного командира полка.
Недавно мне в руки попала книжка «В поединке с абвером». Перелистывая ее, я вдруг увидел на одной из страниц номер своей дивизии. Автор очерка «Чекисты Ленинградского фронта» рассказывал о жестоких боях, которые вела 115-я стрелковая дивизия на Карельском перешейке, приводил эпизод, ярко характеризующий драматичность событий тех дней. Я встретил знакомую мне фамилию Коновалова. Старший политрук Андрей Васильевич Коновалов был сотрудником особого отдела дивизии. Он рассказывает о том, что в это время находился в третьем батальоне 576-го полка, когда усиленный отряд противника попытался окружить наших бойцов. Положение создалось критическое. В опасности оказался командный пункт штаба полка. На чудо рассчитывать не приходилось.
— Я с вами, боевые друзья! — обратился к находившимся рядом бойцам полковник Мясников. — А ну-ка покажем врагу силу русского штыка!
Суровый, непреклонный в своей решимости, он повел в штыковую всех, кто был в состоянии держать в руках оружие. Больше получаса на небольших лесных полянах шел жестокий бой, то и дело переходящий в рукопашную. Бойцы неотступно держались рядом с командиром, который приказал готовиться к прорыву и снова повел подчиненных на врага.
Перепутались шюцкоровские цепи, заметались враги, а затем и побежали. Но в это время красноармейцы вдруг обнаружили, что с ними нет командира полка. Его нашли мертвым. Рядом с полковником Мясниковым [86] лежали шесть вражеских трупов. В дни учебы командир хорошо научил своих бойцов приемам штыкового боя. А когда смертельная опасность потребовала от него самых решительных действий, он мастерски использовал штык и приклад в рукопашной схватке...
К этому времени из строя выбыли все командиры и комиссары, кроме Коновалова и помощника начальника штаба 3-го батальона лейтенанта Яковлева. Они и возглавили группу, посовещались, по какому маршруту лучше пробиваться к своим. Все услышали твердый голос Андрея Васильевича Коновалова:
— Товарищи бойцы, слушай мой приказ!
И все стало на свои места. Бойцы четко выполняли все распоряжения Коновалова, организованно, сохраняя порядок и спокойствие, отошли на новый рубеж обороны.
В этой же книге рассказывается и о подвиге Марии Степановны Пузыревой, сотрудницы особого отдела нашей дивизии. Перед боем я видел ее в штабе. Сероглазая, курносая, порывистая. Вместе с политотдельцами дивизии она собиралась в 576-й полк. Когда она вместе с товарищами попала в окружение, то показала себя с самой лучшей стороны. Удивительное чувство долга и самообладания было у девушки. Она и виду старалась не подавать, что рядом с ней ходит смерть, что с минуту на минуту могут появиться вражеские солдаты. Эта ее уверенность передавалась окружающим. Мария улыбалась, и рядом с ней улыбались бойцы. Мария кого-то подзадоривала, и ей отвечали шуткой.
Когда начался бой, Мария с убитого санитара сняла сумку. Бойцов, лишившихся возможности самостоятельно передвигаться, она на себе перетаскивала в густой ельник. Надо было случиться тому, что именно в этом месте враг предпринял отчаянную попытку прорваться через наши боевые порядки. Три, а то и четыре вражеских солдата приходилось на каждого нашего бойца. Зверствовали егеря. Они не щадили даже раненых. И дрогнуло было подразделение бойцов, оборонявшихся перед ельником. Мария увидела, как несколько человек покинули окопы и бегут в ее сторону.
— Стойте! — гневно крикнула девушка. — Сейчас же вернитесь в окопы и докажите своим командирам, вот этим истекающим кровью бойцам, что в вас еще течет немного крови героев.
Мария отбросила сумку, взяла винтовку и выстрелила в налетевшего на нее егеря. Вторым выстрелом она поразила еще одного вражеского солдата. Все это случилось на глазах растерявшихся было бойцов. Из густого ельника загремели [87] дружные залпы. Взбешенные егеря попытались смять горстку храбрецов, но не выдержали штыкового удара, отступили. Последовала еще одна их атака. Редела и без того малая горстка храбрецов. Тяжелую рану получила Мария. Собрав последние силы, она доползла до раненых, чтобы защищать их. Тут и умерла эта смелая девушка, не выпустившая винтовку из рук. О ее последних минутах жизни нам рассказали оставшиеся в живых бойцы.
Мы теряли людей. Мы теряли дорогих сердцу товарищей. Горечь утрат была велика. И порой казалось, не хватит сил вынести, пережить эти утраты. Но мы держались стойко. Ни злодеяния врага, ни отдельные неудачи не смогли сломить волю бойцов.
Комиссар Владимир Андреевич Овчаренко рассказал о гибели политрука Н. Гладких. Меня потрясла его мученическая смерть. Я знал этого политработника, не один раз беседовал с ним, внимательно слушал его выступления на партийных активах, совещаниях. У него был широкий взгляд на действительность. Он смело защищал то, во что крепко верил. По опыту знаю, такие люди обычно готовы жизнь отдать за правое дело.
Так получилось в том бою, что группа бойцов из роты политрука Гладких попала в окружение. Они стойко держались, прижатые к болоту. Им срочно нужна была поддержка. Не раздумывая, политрук с большим трудом пробрался к храбрецам. С его появлением небольшой гарнизон стал действовать еще смелее. Бойцы дружно отбили вражескую атаку, а затем политрук повел их на прорыв. Спастись удалось только одному. Он-то и рассказал комиссару эту историю.
Тяжело раненного политрука враги взяли в плен. Они зверски издевались над ним. Им обязательно хотелось увидеть, как сломленный пытками коммунист будет просить у них пощады. Но коммунист Гладких не проронил ни слова. Он усмехался, глядя ненавидящими глазами на потерявших человеческое обличье врагов. Тогда его сожгли живым на костре.
Наши бойцы немного не успели. Не хватило каких-то минут, чтобы предотвратить эту изуверскую казнь. Мы побывали с Овчаренко на том месте. То, что предстало перед глазами, потрясло до глубины души. Место казни было залито кровью. Обуглившееся распятие, на котором враги сожгли политрука, едко чадило. Почерневшие от огня лапы стоящих рядом елей дополняли эту страшную картину. Тягостное молчание нарушил Овчаренко.
— Товарищи, — сказал он сурово, — смотрите пристальней на этот вандализм. Мы должны крепко это запомнить, поведать всем, чтобы живые отомстили за гибель политрука Гладких. Пусть будет страшной наша месть врагам...
Бойцы дали прощальный залп у кострища. И каждый за комиссаром мысленно повторил сказанные им слова.
Работники политотдела очень оперативно выпустили листовки, в которых рассказывалось о героизме и отваге полковника Мясникова и комсомолки Марии Пузыревой, о жестокой казни политрука Гладких. Небольшие листки, отпечатанные в типографии дивизионной газеты, передавались из рук в руки. И не скорбь была на лицах бойцов и командиров. Ненависть к врагам, страстное желание победить в боях.
В тот же день я неожиданно стал свидетелем такого эпизода. За высоким завалом из только что срубленных деревьев в окружении красноармейцев стоял младший политрук. Он читал листовку о политруке Гладких. Как я пожалел в тот миг, что не было рядом фоторепортера. Он бы запечатлел священный людской гнев, самого высокого накала решимость. Помню слова, сказанные невысоким светленьким бойцом, крепко сжимавшим ствол ручного пулемета:
— Скорее мой пулемет расплавится от стрельбы, чем я хоть на шаг отступлю с этого места.
В одной, этой фразе выразились все чувства человека, любимую землю которого пытался поругать враг. Слова товарища приняли к сердцу все. Прошло после этого случая два дня. Дивизионные разведчики побывали у того завала. Они были потрясены увиденным. Стволы обуглившихся деревьев, горы отстрелянных гильз, а на земле оплавленный ствол ручного пулемета. Лишь четвертым из тех, кто дрался с врагом, укрывшись за могучими деревьями, суждено было остаться живыми. Блондина пулеметчика, среди них не было...
Я нередко читаю, слышу о том, что фронтовых командиров называют людьми с железными нервами, недоступной всяким сантиментам волей. Так это или нет, не могу сказать. Но со всей определенностью и категоричностью заявляю: да, командиру на войне было тяжелее, чем остальным. Он отвечал за исход атаки, боя, сражения. Отвечал перед Родиной, партией, перед своей совестью. Этот бой вели подчиненные ему люди. И от командира требовалась поистине железная воля, чтобы ей безоговорочно подчинялись все остальные, чтобы эти остальные без колебаний проявили решимость [89] и мастерство, выполнили поставленную боевую задачу.
На глазах командира гибли его люди. С ними он был связан единой верой в Победу, единой мыслью защитить Отчизну, единым войсковым товариществом. Как и его подчиненные, командир был всего лишь человеком, подверженным состраданиям к ближнему, угрызениям совести. И сколько же нужно было иметь твердости в характере, чтобы не расслабиться, не упустить управление подчиненными. Командиру дано святое право повелевать себе подобными от имени великой Родины, от имени своего народа. Поэтому, думается, в сердце командира должно хватить места строгости, справедливости, доброте.
Не мне судить, каким командиром был я. Могу сказать только одно: старался быть ближе к людям, с людьми. И на отдыхе, и в бою. Садился в свою повидавшую виды черную эмку, говорил своему на редкость спокойному и флегматичному водителю Петру Воронину, куда поедем, и отправлялся в части, чтобы увидеть положение дел своими глазами.
Вспоминаю в связи с этим первый бой за город Энсо. Мне тогда доложили, что одна из рот беспорядочно отступает. Своим ушам не поверил. Еще раз заставил телефониста уточнить эти данные. Но связь уже не работала. Воронин, как всегда, был в машине. Отдав необходимые распоряжения начальнику штаба полковнику Симонову, я поехал на окраину Энсо.
Когда мы добрались до Энсо, сердце мое чуть не выскочило из груди от гнева. Навстречу бежали красноармейцы с выпученными от страха глазами. Первым желанием было выскочить из машины и наорать. Но известно, гнев — плохой помощник. Решение пришло неожиданно. — Товарищи, — окликнул я бегущих, — махорочки на самокрутку не найдется?
Бойцы от неожиданности остановились. Они сразу узнали, кто их остановил. А я уже знал, как говорить с ними и что дальше делать.
— Где командир роты? — строго спросил я самого ближнего.
— Всех поубивало, осталось нас всего ничего, а этих егерей видимо-невидимо, — стыдливо затараторил он, показывая туда, где стреляли.
— А там кто остался? — сурово оборвал я его. — Там брошенные вами товарищи бьют егерей, и мы сейчас поможем им довершить дело... [90]
Со мной набралось около двадцати человек. Люди уже избавились от страха, стыдливо прятали глаза. Чувствовалось, что они готовы выполнить любую поставленную задачу и ждут только команды. И мы ударили во фланг егерей. Атака получилась дружной, дерзкой, а главное — неожиданной. Шуму наделали много, дезориентировали противника, чем воспользовались прижатые к озеру другие, роты. Егерей мы отбросили на некоторых участках до пяти километров. Позор свой люди смыли смелыми боевыми делами, а многие и своею кровью.
И я, и комиссар, и начальник штаба дивизии не терпели приблизительных докладов, основанных на вчерашних данных. Мы требовали от работников штаба дивизии, от командиров частей точного знания дел, личного участия в организации и ведении боя. И гордились, что многих из подчиненных командиров бойцы по-настоящему любили за высокую профессиональную выучку и храбрость в бою.
Непререкаемым авторитетом пользовался начальник штаба дивизии полковник Николай Васильевич Симонов. Выдержанный, высокообразованный командир, он не терял головы в самых сложных ситуациях, оставался деловито спокойным, ровным в обращении. И что очень ценно — всегда имел под руками самые точные данные о противнике, о состоянии наших частей. Умел быстро проанализировать эти данные и принять верное решение. Когда под натиском превосходящих сил противника нам пришлось отходить, полковник Симонов предложил делать завалы, которые сильно замедляли наступление врага.
С большой самоотдачей работали политотдельцы. Каждого из них в войсках знали по имени и отчеству. А начальнику политотдела батальонному комиссару Лавру Петровичу Федецову бойцы и командиры доверяли свои думы, как родному отцу. Открытая, широкая душа была у человека. Хотя почему была? Он и сейчас такой же. Девятый десяток уже разменял, но и понятия не имеет о покое, отдыхе. Всегда среди людей, их забот и хлопот. Несколько раз избирался депутатом Верховного Совета РСФСР и местных Советов.
В то грозное время он серьезно, по-государственному заботился о бойце, его здоровье, о том, как он снабжен всем необходимым для жизни и боя. Он постоянно добивался того, чтобы каждый боец твердо знал свою задачу и был готов сразиться с сильным врагом. Беспокойный и требовательный батальонный комиссар добивался в частях повышения эффективности партийно-политической работы. Нередко [91] он сам выступал перед красноармейцами и командирами. Да что выступал, Лавр Петрович не раз лично водил их в бой.
Вспоминаю, в каком затруднительном положении оказался штаб дивизии, когда группа вражеских диверсантов неожиданно появилась в нашем тылу. Большинство работников штаба были в частях, помогая командирам организовывать отпор врагу. Я тогда вызвал полковника Л. П. Федецова.
— Лавр Петрович, — обратился к нему, — срочно поезжайте в дивизионные тыловые подразделения, соберите всех, кто может держать оружие в руках, и будьте готовы отразить нападение противника.
Полковник Федецов с инструктором политотдела Костюковым немедленно отправились туда. Их приезд был своевременным. Из бойцов и командиров автомобильного и медико-санитарного батальонов, типографии и редакции дивизионной газеты, хлебопекарни была создана команда, которая в бою действовала умело и храбро. Наши «обозники», как мы их в шутку называли, приготовили вражеским солдатам такую горячую встречу, что тем понадобились добрых два часа, чтобы разобраться, откуда у русских появилась в этом месте регулярные части.
Лавр Петрович неотлучно находился в подразделениях 576-го полка, на плечи которого легла вся тяжесть боев. Там он помогал организовывать и проводить партийно-политическую работу, учил командиров и политработников влиять на умы и сердца бойцов. За время боев более 100 воинов этого полка подали заявления о приеме в ряды ленинской партии, а около 200 стали комсомольцами. Эти люди сражались особенно храбро, делами доказывали свою преданность Родине, партии.
Начиная с 13 августа, противник периодически атаковывал подразделения 638-го стрелкового полка. Все попытки врага вклиниться в боевые порядки полка и взять его в клещи успеха не имели. Только 18 августа в результате атаки значительно превосходящих сил пехоты врагу удалось несколько потеснить подразделения второго батальона 638-го полка. Но уже к исходу дня хорошо организованная и проведенная контратака второго батальона под командованием капитана В. Минькова позволила не только выбить неприятеля с захваченных позиций, но и обратить его в бегство.
Обозленные неудачей, враги вновь атаковали наши позиции, бросив в бой свыше двух батальонов. Но и эта их [92] атака была отбита. Оставив на поле боя более 600 человек убитыми и ранеными, противник откатился назад.
В последующие дни много боевой работы выпало на долю командира 168-го отдельного разведывательного батальона капитана В. Никонова и его подчиненных. Враг, отказавшись от массированных лобовых атак, стал готовить небольшие, отлично вооруженные группы. Они все чаще просачивались к нам в тыл, сковывали наши действия, выводили из строя коммуникации.
Подобную тактику применяли и наши разведчики. Подразделения батальона проникали во вражеский тыл. Бойцы, как снег на голову, неожиданно нападали на неприятельские штабы, разрушали важные коммуникации, добывали столь необходимые разведданные. Запомнился бой за высоту, которую враг превратил в сильный опорный пункт. Никоновцы в дождливую ночь незамеченными пробрались через боевые порядки егерей, обошли высоту с тыла и установленным сигналом дали знать о готовности к атаке. Ударили мы одновременно, дружно. На высоте поднялась сильная паника, огонь сопротивлявшихся уже не был столь эффективным. Наши бойцы быстро решили бой в свою пользу. За этот успешно проведенный бой капитана Никонова наградили орденом Красной Звезды.
Между тем бои не утихали ни днем ни ночью по всему фронту. К середине августа 1941 года обстановка серьезно усложнилась. С юга на Ленинград надвигалась группа армий «Север», прорвавшая Лужскую укрепленную позицию, а с севера — финская армия, развивавшая наступление на петрозаводско-свирском направлении и на Карельском перешейке. Соотношение сил продолжало оставаться в пользу противника. Я знал, что не только наша 115-я стрелковая, но и большинство других дивизий фронта понесли тяжелые потери. «Трудность в создавшейся обстановке состоит в том, — докладывалось начальнику Генерального штаба маршалу В. М. Шапошникову, — что ни командиры дивизий, ни командармы, ни комфронтом не имеют совершенно резервов»{9}.
К 21 августа стало ясно, что наличными силами нам не сдержать вражеского натиска. Командующий 23-й армией приказал мне перебросить части дивизии в район станция Тала, полустанок Перо, пригород Карьяла с задачей прикрыть [93] город Выборг с востока и быть в готовности к нанесению контрудара.
Дивизия умело оторвалась от противника и к утру 22 августа сосредоточилась в указанном районе. Мост через реку Вуокси был взорван. Попытка врага с ходу захватить Выборг была отбита частями нашей дивизии. Отмечу, что во многих боях мы умело взаимодействовали с пограничными заставами 5-го погранотряда. Благодаря этому враг недосчитался большого количества своих солдат. Полностью была разбита его 3-я пехотная дивизия, около 70 процентов личного состава потеряла в боях с нами и 2-я пехотная дивизия.
И все-таки вражеские войска подходили все ближе к Ленинграду. После прорыва неприятеля на сартавальском направлении к Вуоксинской водной системе перед ним открылась возможность удара по флангу и тылу выборгской группировки нашей 23-й армии. Мы почувствовали, что противник начал предпринимать усилия, чтобы отрезать 115-ю, а вместе с нами 43-ю и 123-ю стрелковые дивизии от остальных сил и замкнуть нас в кольцо.
28 августа мне позвонил командующий 23-й армией генерал-лейтенант М. Н. Герасимов (он сменил на этом посту генерал-лейтенанта П. С. Пшенникова). Я коротко доложил обстановку. Ждал, какое последует приказание. Помолчав, командующий приказал выводить дивизию к полуострову Койвисто.
Это был тяжелый марш. Накануне прошли проливные дожди. Незаметные до этого ручейки превратились в бурные потоки. Лесные тропы вспухли от обильной влаги и стали непроходимыми. Но люди упорно шли вперед, по нескольку километров в день, неся на руках оружие.
На рейде нас ждали корабли. Я увидел на берегу моряков. Направился к ним. Со мной приветливо поздоровался контр-адмирал Ю. А. Пантелеев.
— А это что за часть? — спросил он, указывая на большую группу людей, выходивших из леса.
Оказалось, что вместе с нами получила приказ отходить к Койвисто и 123-я стрелковая дивизия. Штаб быстро составил план погрузки на корабли. В первую очередь позаботились о раненых. Их у нас оказалось около двух тысяч.
Враг, потерявший было наш след, стал яростно наседать, скапливая силы для решительной атаки. Наиболее боеспособные наши подразделения всю ночь сдерживали его натиск. Мы за это время успели погрузить людей и имущество на три транспорта. За оставшимися подошли еще три корабля.
С первыми же проблесками рассвета транспорты снялись с якорей. Личный состав впервые за много дней получил горячую пищу, смог малость отдохнуть.
Я был гостем Пантелеева. Мы сидели в его маленькой уютной каюте. Юрий Александрович внимательно выслушал мой рассказ о боевых действиях дивизии, о героизме наших людей.
— Придет час, Василий Фомич, — сказал он тихо. — Все на лад пойдет.
За разговорами до Кронштадта мы не сомкнули глаз. Все двенадцать тысяч бойцов и командиров благополучно сошли на берег. Впереди их ждали новые испытания. Мы с комиссаром Овчаренко были вызваны к командующему Балтийским флотом адмиралу В. Ф. Трибуцу. Он выслушал наш доклад, а затем сообщил, что нам приказано 3 сентября явиться к Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову...