Победная весна

1

В 1945 году штаб тыла Красной Армии чуть ли не каждый день формировал и отправлял в освобожденные от немецко-фашистских войск районы государственные комиссии, перед которыми ставилась задача: организовать на месте восстановление разрушенных городов, заводов, шахт, мостов, электростанций... В общем, всего жизненно необходимого. В одну из таких комиссий был включен, и я. Андрей Васильевич Хрулев поручил мне осмотреть южнокарпатские железнодорожные тоннели и определить, что нужно для их возвращения в строй действующих. Затем побывать на Дунае, изучить положение с мостами и переправами. У нас были сведения, что река раньше времени вскрылась и низководные мосты снесены.

До Карпат наша комиссия добралась поездом. Осмотр тоннелей занял немного времени. Составив акт и разработав предложения, я отправился на Дунай.

Туман. Мелкий холодный дождик. Слякоть. Дороги забиты транспортом. Путь держу в район города Байи.

Въехали в небольшое, стиснутое предгорьем селение. Здесь затор — ни пробиться, ни объехать. Я вышел из машины. Впереди увидел высокую сутуловатую фигуру в генеральской форме. Подошел ближе — Виктор Степанович Мичурин, начальник дорожного управления 3-го Украинского [333] фронта. Лицо бледное, усталое. Он наблюдал за тем, как расчищалась дорога для танковой части. Регулировщики направляли автомобили и подводы во дворы, переулки. Вскоре на улице образовался проход. Танковая колонна тронулась с места.

Увидев меня, Виктор Степанович сказал:

— Вот какими делами приходится заниматься, Захар Иванович!

Я знал Мичурина еще с довоенных лет. Вместе работали в органах ВОСО. С первых дней войны Виктор Степанович — на самых трудных дорогах. Он прокладывал их со своим полком через болота и леса возле Старой Руссы, отстаивал мосты у Днепропетровска, преодолевал раскисший чернозем в период, Корсунь-Шевченковской операции. И всегда был бодрым, неутомимым. А сегодня что-то выглядел расстроенным. Видимо, положение тут хуже, чем я ожидал.

Я отпустил машину Захарова, решив остаться у Мичурина и, если надо, помочь ему. Виктор Степанович рассказал о мостах Будапешта: Ференца-Йожефа, Эржебет, Цепном, Маргит и других. Все они были взорваны гитлеровцами.

Виктор Степанович раскрыл планшетку и на карге показал места, где были переправы.

— Теперь нет ни одной. Надо строить...

Первыми приступили к работам на берегу Дуная 126-й ОМСБ (командир майор Н. Н. Минкевич), 112-й ОДСБ (командир подполковник Я. М. Плескачев) и 6-е военно-дорожное управление во главе с полковником С. П. Деменченко. Эти подразделения возводили мосты и переправы на Волге, Дону, Северном Донце, Днепре, Южном Буге, Днестре, Пруте, Драве, Тиссе.

Основная тяжесть выпала на долю 6-го ВДУ. Его начальник — внешне ничем не примечательный человек — обладал большим жизненным опытом. Рос и воспитывался он в суровых условиях. Еще мальчиком родители определили Сергея в петроградский цирк рабочим на конюшне. В семнадцать лет он уже выступал на арене наездником. Не удивительно, что в годы гражданской войны Деменченко был в кавалерии. Он тесно связал свою судьбу с Красной Армией. В ее рядах Сергей Петрович прошел нелегкий путь от рядового до полковника. [334]

В последних числах ноября 6-е военно-дорожное управление получило от командования 3-го Украинского фронта задание: навести переправу через Дунай у Байи. За город еще шли бои. Имевшийся тут двухъярусный автомобильно-железнодорожный мост противник уничтожил. Из Сегеда к Байе был срочно подтянут 45-й военно-дорожный отряд под командованием инженер-майора Александра Никитовича Добровольского, а из Бачальмаша — 61-й военно-дорожный отряд во главе с майором Константином Николаевичем Андреевым. Однако гитлеровцы не давали им подойти к берегу и развернуть строительство. Тогда солдаты стали готовить лес, вязать отдельные конструкции, возить их на восточную окраину города и складывать в безопасных местах.

Через два дня Байя была полностью освобождена. Дорожники немедленно начали наводить переправу. Местные жители помогали солдатам очищать берег от вражеских трупов и различного хлама.

Место для нового сооружения было выбрано рядом с разрушенным металлическим мостом, примерно в километре ниже по течению реки. Это давало возможность использовать существовавшие подходы.

Инженеры организовали промер Дуная. У правого берега глубина достигала 3–8 метров, у левого — 22 метров. Скорость течения 2–3 метра в секунду. Учитывая эти данные, Военный совет фронта принял решение строить эстакадно-наплавной мост. Инженер-капитан В. А. Российский (ныне профессор Харьковского автодорожного института) разработал проект. Длина сооружения составила 500 метров. От берегов шли эстакады, посредине — наплавная часть. Табельных наплавных средств не было. В затонах Дуная нашли брошенные врагом две самоходные баржи, привели в порядок. Но этого недостаточно. Группа солдат на катерах отправилась на новые поиски.

А в это время инженер-майор К. Н. Андреев и главный инженер объекта инженер-капитан З. С. Штейнберг организовали установку оборудования. На помощь дорожникам прибыл 126-й отдельный мостостроительный батальон под командованием майора Н. Н. Манкевича.

Военные катера привели еще несколько барж и встали на защиту строителей от налетов вражеской авиации.

На следующий день строительная площадка была обнаружена [335] разведкой противника. Началась бомбежка. Командование фронта прислало подкрепление — зенитную батарею. Строительство шло круглые сутки. Ночью горел электрический свет. Когда приближались фашистские самолеты, освещение выключалось. После отбоя воздушной тревоги работы возобновлялись.

На строительство прибыл член Военного совета фронта генерал-майор В. М. Лайок. Он поторапливал строителей: на берегу ожидали переправы танки. Солдаты и офицеры трудились без сна и отдыха, на ветру, под снегом и дождем. Вода в реке ледяная. Каждую сваю приходилось наращивать, связывать на довольно большой глубине. Когда опоры были поставлены, с левого берега надвинули трофейную металлическую, а за нею — сегментную ферму. Потом ввели наплавную часть моста, изготовленную из наливных барж, изрешеченных осколками бомб. Солдаты быстро заделали пробоины, поставили суда в строй.

Сооружение переправы закончили на два дня раньше срока.

Пять суток напряженнейшего труда вконец изнурили солдат. Еле хватило сил добрести до жилья. Строители попадали на нары и тут же заснули. Но отдохнуть так и не удалось. Одна из барж не выдержала нагрузки и затонула. Переправлявшаяся танковая бригада оказалась разделенной Дунаем надвое.

Мостовиков и дорожников подняли по тревоге. Снова зажгли огни, установили механизмы. Подняли со дна реки баржу.

Ночную тишину нарушил стрекот пневмомолотов...

К рассвету пробоины были заделаны, настил уложен, и по нему опять залязгали гусеницы...

2

Наплавной мост не в состоянии был пропустить весь транспорт. На подходах к нему образовались заторы. Чтобы разрядить их, рядом на тяжелых металлических понтонах навели вторую переправу. На нее уложили рельсовую колею. Получилось совмещенное автомобильно-железнодорожное движение.

Кроме фронтовых переправ каждая армия возводила сваи. Саперы строили их на понтонах, плотах, неподвижных катерах, а порой даже на весельных лодках. [336]

Инженерные войска приступили к строительству моста у города Дунафельдвара, используя обрушенные металлические фермы бывшего на этом месте двухъярусного мостового сооружения. Чуть ниже его была наведена мощная переправа из тяжелых трофейных понтонов.

Эти меры помогли несколько разрядить напряженную обстановку с переправами.

Но вот наступило потепление. Уровень воды в Дунае поднялся на шесть метров. Льдины начали таранить возведенные сооружения, и они не выдержали. Металлические баржи, тяжелые понтоны, лодки — все, на чем держались настилы, было сорвано, исковеркано. Войска первого эшелона снова оказались отрезанными от своих баз снабжения, госпиталей, резервов. Командованию пришлось прибегнуть к помощи авиации и кораблей Дунайской военной флотилии.

Гитлеровцы проведали о катастрофе в нашем тылу и решили этим воспользоваться. Они перебросили на это направление крупные танковые соединения, намереваясь опрокинуть советские соединения в Дунай.

Положение создалось напряженное. Срочно нужны были мощные переправы. Оставалась единственная надежда на мост у Дунафельдвара. На его достройку в помощь саперам был послан 63-й дорожный отряд под командованием майора С. Л. Белова.

Природа будто пошла навстречу дорожникам. Внезапно начавшееся потепление опять сменилось похолоданием. Уровень воды упал. Мороз спаял шугу. Однако образовавшийся ледяной панцирь был тонким, ненадежным. Дорожники и саперы собрали уцелевшие понтоны, катера, лодки, навязали плотов и быстро навели временные переправы. Затем все свое внимание сосредоточили на сооружении капитальных мостов у Дунафельдвара и Байи.

Ответственным за возведение переправ у Байи назначили В. С. Мичурина. Основные работы здесь должно было осуществить 6-е военно-дорожное управление во главе с С. П. Деменченко. Немало пришлось поломать голову над тем, какой тип переправы возводить, из какого материала. Для наплавного нет барж. А на свайных опорах долго. Инженеры Михайлов, Российский и Штейнберг внесли предложение: провести вдоль разрушенного металлического моста подвесную дорогу. [337]

Но по канатке можно доставлять лишь твердые грузы. А как быть с горючим? Ведь специальных контейнеров для него нет. Решили на тех же опорах проложить трубопровод. Конечно, оба эти сооружения не могли заменить моста. Помощь от них будет мизерная. Но пока возводится мост, и этому приходится радоваться.

Начальником комплексного строительства назначили инженер-капитана И. С. Бондаренко. Техническое руководство возглавил инженер-подполковник Николай Федорович Хорошилов.

Сооружение канатки возложили на 72-й ВДО под командованием капитана Ивана Дмитриевича Нечаева.

Но снова беда — не из чего строить.

Начались поиски. Во все концы освобожденной части Венгрии разослали разведчиков. С одной из групп выехал инженер-полковник В. В. Михайлов. Он обнаружил два комплекта старой канатной дороги, приспособленной к перевозке каменного угля. Оборудование тяжелое, громоздкое. Его перевезти и то проблема, а установить еще труднее.

Поисковой группе инженер-капитана И. С. Бондаренко повезло больше. Местные жители направили ее к заброшенному бокситовому руднику у Надхоршаня. Венгры, уверяли, что там есть две исправные канатные дороги. Поехали туда прямо среди ночи. При свете факелов долго ходили по скользким навалам грунта. Наконец нашли, что надо. Разведчики осмотрели конструкции, сделали необходимые замеры. Сооружения были временные, на деревянных опорах. Для установки на реке годились. Бондаренко поблагодарил венгерских рабочих и вместе с группой поспешил в штаб строительства.

За двое с половиной суток обе канатки были разобраны и перевезены к Дунаю. Инженер-майор Бершеда, инженер-капитаны Российский, Петриченко и Нечаев трое суток, не смыкая глаз, рассчитывали, набрасывали эскизы проекта, вычерчивали схемы.

Общая длина дороги равнялась 620 метрам. Опоры решено было поставить по оси разрушенного двухъярусного металлического моста. Это облегчало предохранение дороги от стихии, давало возможность использовать некоторые элементы прежнего сооружения.

На седьмой день оборудование уже было установлено, тросы натянуты. И вдруг загвоздка. Опять, как и на [338] Таманском полуострове, никто не умеет соединять концы тросов. А счаливать их требовалось так, чтобы не оставалось ни малейшего утолщения.

Главный инженер 6-го военно-дорожного управления В. В. Михайлов сел в машину и помчался к угольщикам Венгрии. У них должны быть такие специалисты. Рабочие Венгрии откликнулись на просьбу советских воинов. К вечеру их мастер уже был на месте стройки и счаливал канаты, попутно обучая своему искусству наших солдат.

На следующий день канатка вступила в строй, и над покоренным Дунаем проплыла первая вагонетка со снарядами. За сутки, при двадцатичасовой работе, на другой берег перебрасывалось до 700 тонн груза.

А вскоре по опорам разрушенного моста был проложен трубопровод. Построили его солдаты и офицеры 5-го военно-дорожного отряда под руководством капитана И. Г. Мазана и его помощника по технической части инженер-капитана М. И. Фролова.

Наступление советских войск успешно развивалось. Канатка и организованная рядом паромная переправа, конечно, не могли обеспечить потребностей армий. Стали думать, как быть.

Капитан И. Г. Мазан со своим помощником П. И. Фроловым осмотрели лед на Дунае. Толщина его не превышала 10–12 сантиметров. Человека выдержит, а машину, да еще с грузом, — нет. Офицеры нашли где-то стальные тросы диаметром 20 миллиметров, распорядились расчистить поверхность ледяного покрова и протянуть две параллельные стальные нитки. Их концы на правом берегу намертво закрепили, а на левом намотали на две пятитонные лебедки. Лебедками регулировали силу натяжения. На канаты через каждый метр положили деревянные поперечины. Под каждые шесть таких перекладин подвели железные прутья и связали их по диагонали. Получились звенья. На них положили продольный двойной настил. Закрепили колесоотбои. И вот Дунай пересекла двухпутная деревянно-ледовая колейная дорога. Лед под ней для надежности нарастили. Слабым местом оставались береговые стыки. Уровень воды в реке часто менялся, и береговой припой ломался. Тогда строители срубили из бревен плоты и прочно закрепили их у берегов. [339] Дорога стала надежнее. В сутки она пропускала больше 700 автомашин.

Ледовая переправа быстро обросла параллельными путями. Вскоре 5-й военно-дорожный отряд проложил второй трубопровод для перекачки горючего и масел и еще две санно-пешеходные переправы.

Это как-то облегчало положение с обеспечением войск.

3

Дунафельдвар. Наша машина подошла к странному горбатому сооружению.

— Гитлеровцы так покалечили, — сказал Мичурин, указывая на мост. — Полностью разрушить не успели, подорвали лишь средние фермы.

Конструкции обрубленными концами осели в воду, а основаниями продолжали лежать на «быках». Строители, не поднимая их, спрямили деревянными вставками и открыли движение. Дунафельдварский мост являлся единственной надежной переправой на этом участке.

Наводил ее вместе с инженерными частями 63-й дорожный отряд. Я познакомился с командиром отряда майором С. Л. Беловым, его заместителем инженер-капитаном А. К. Славуцким и некоторыми командирами подразделений. Белов уже не молод. Ему было за пятьдесят. Плотный, крепкий, с сединой в волосах. Правый глаз у него слегка подергивался. Сергей Лукич рассказал, как сооружали мост.

Когда подошли к Дунаю, то увидели хаотическое нагромождение конструкций. Горб на горбу. Как узнать, насколько прочно уткнулись в дно реки фермы? Славуцкий и командир мостовой роты Загорский сели в весельную лодку и начали обследовать нижние элементы сооружения, характер русла. Сильное течение и волны мешали работать. Славуцкому и Загорскому пришлось даже побывать в ледяной купели.

В это время Белов и командир взвода мостовиков Старченко осмотрели верхние элементы. И у них не обошлось без происшествий. Сползали, срывались.

По наспех перекинутым доскам Белов и Старченко пересекли стремнину. Они изучили и замерили каждый элемент, каждую трещину, составили схему. На основе полученных данных солдатам было дано задание. Фронт работ узкий, сроки сжатые, но людей хватало. Бок о бок [340] с дорожниками трудились инженерные части. Командовал ими начальник инженерных войск 3-го Украинского фронта генерал Л. З. Котляр. Он руководил строительством.

На наиболее ответственный пролет Белов поставил роту, которой командовал инженер-капитан Загорский — высокий, худощавый, с бритой головой, немногословный. За время войны он настолько сработался с солдатами и сержантами, так изучил характер каждого, что слов почти не требовалось. Командир и подчиненные понимали друг друга с полуслова. Правой рукой у Загорского был командир 1-го взвода Старченко. Перед войной Александр Старченко окончил Харьковский автодорожный институт. Мосты стали его любимым делом. Был он высокий, широкоплечий, редкой силы, обладал олимпийским спокойствием. Старченко не только командовал, но и сам орудовал топором не хуже заправского плотника. Застопорится у кого-нибудь работа, Александр подойдет к неудачнику, отстранит его и скажет:

— Эх, горе луковое!.. С бревном не сладишь, а жениться собираешься. Смотри, как надо...

«Горе луковое» — высшее проявление недовольства Саши. Старченко недолюбливал нерасторопных солдат. И не скрывал этого. Зато с каким удовольствием говорил о людях инициативных, находчивых.

— Хотите, я познакомлю вас с Сергеем Ивановичем, — спросил Саша, когда мы подошли к маленькой деревянной, похожей на железнодорожную будку мастерской, стоявшей в стороне от строительной площадки.

— Кто такой Сергей Иванович, — поинтересовался я.

— Сержант Бондаренко, гордость отряда, — ответил за Старченко Белов. — Самородок. По специальности электросварщик. Все сварные работы на мосту — дело его рук. Читает схемы, чертежи, как инженер...

— Изобрел нивелир-автомат! — подсказал Славуцкий.

— Какое у него образование?

— Незаконченное среднее.

Из полуоткрытой двери мастерской донесся легкий стук молотка. Я заглянул внутрь тесного помещения. У верстака стоял невысокого роста сержант. Он поправлял зажатую в тисках деталь. Увидев нас, Бондаренко растерялся, схватил зачем-то тряпку, потом бросил и, вскинув руку под козырек, отрапортовал: [341]

— Сержант Бондаренко. Роблю нову горелку к автогенному аппарату.

— Что у нас, нет запасных? — спросил его Белов.

— Е, та не такие. Ця будэ краше.

С многими подобными Бондаренко умельцами познакомили меня тогда руководители отряда. Их смекалка и золотые руки во многом помогли справиться со сложным заданием. Строительство «странного сооружения», как все называли мост, было закончено за восемь суток.

Генерал Котляр осмотрел сооружение и дал команду опробовать его. Груженный снарядами студебеккер с противотанковой пушкой на прицепе въехал на настил. Строители замерли, наблюдая за его движением. Машина прошла по эстакаде, взобралась на средний пролет, миновала горбатый участок с козловыми опорами, затем настил, опиравшийся на шпальную клетку, и сошла на правый берег. Все с облегчением вздохнули.

— Открыть движение! — приказал генерал и, сев в машину, помчался в штаб фронта.

Но только автомобиль Котляра скрылся за поворотом, как на мосту случилось несчастье: расползлась шпальная клетка и настил провалился. К месту аварии бросились Белов и Славуцкий. Они обнаружили, что воды реки подмыли концы опорных ферм, они разошлись и сбросили с себя надстройку.

А колонна машин уже ворвалась на мост. Регулировщики дали ей задний ход. Шум, недовольство. Белов вызвал роту Загорского и поставил ее на заделку бреши. Пять часов трудились солдаты. Несколько раз за это время налетала вражеская авиация. Наконец движение было снова открыто.

Отсутствие постоянных переправ через Дунай осложнило положение наших войск. Не получив своевременно подкреплений, они вынуждены были оставить Секешфехервар. Линия фронта приблизилась к Дунафельдвару. Переправа в этом районе приобрела особенно важное значение. Через нее шло боевое питание трех армий. Мост обороняли зенитные батареи. Авиация противника непрерывно атаковывала переправу. В этот напряженный момент руководить защитой моста и движением по нему Военный совет 3-го Украинского фронта поручил генералу Н. В. Страхову.

Необычное сооружение выстояло до конца. [342]

4

От дорожников 3-го Украинского фронта я поехал в оперативную группу 2-го Украинского фронта.

— Наконец-то отыскался! — с укором встретил меня Матвей Васильевич Захаров.

— Перехватили по пути, — оправдывался я.

— И слушать не хочу, — сказал Захаров.

Мы с Матвеем Васильевичем не виделись с октября 1941 года, с той самой ночи, когда вместе рисовали на карте полукольцевую дорогу вокруг Москвы. Вскоре после этого он был назначен начальником штаба Калининского фронта. С тех пор все время находился в действующих войсках.

Хотелось побеседовать с ним о житье-бытье. Но Захаров попросил:

— Через четыре часа в Будапеште состоится открытие построенного нами моста. Поезжай, скажи теплое слово, разрежь ленточку. Возвратишься, наговоримся досыта. Только опять куда-нибудь не улизни!..

До Будапешта почти сто километров. Времени в обрез. Я сел в автомобиль, и шофер «нажал на педали». Но только машина выскочила на главную улицу поселка, я ощутил сильный боковой удар. Раздался треск, звон битого стекла. Водитель вылетел из кабины. Надо мной нависла серая махина студебеккера. Кто-то вытащил меня из-под обломков. Голова кружилась, до руки невозможно дотронуться. Шофер лежал без памяти. К нему подбежала регулировщица, привела в чувство, отправила в госпиталь. Я отделался ушибом. Возвратился к Захарову. Он вызвал врача. Тот осмотрел меня, подтвердил, что все в порядке.

Матвей Васильевич посмотрел на часы и сказал:

— Бери другую машину. Успеешь. Будь осторожен.

Я поехал. Возле моста собралось много народу. Меня встретили командиры частей, строивших мост, и представители городской власти. Мы взошли на импровизированную трибуну. Вокруг знамена, транспаранты. На солнце горят трубы оркестра. Короткий митинг. Он заканчивается звуками «Интернационала» и раскатистым русским «ура!».

Затем я спустился с трибуны, подошел к узкой, туго натянутой ленте и разрезал ее кем-то поданными ножницами. [343] Собравшиеся горожане рукоплескали, что-то кричали, обнимали наших солдат.

Возвратился я из Будапешта поздним вечером. У Захарова находился мой старый знакомый (еще в двадцатых годах вместе служили в железнодорожных войсках) член Военного совета 2-го Украинского фронта генерал Александр Николаевич Тевченков. Я в двух словах рассказал, как прошло открытие моста. Затем Захаров и Тевченков продолжили прерванный разговор.

— Скачок мы сделали огромный — слов нет, — произнес Матвей Васильевич. — Но каких усилий он нам стоил! Планировал операцию, а сам реки подсчитывал. Ни одной, пожалуй, не преодолели с ходу. Стрелковые части кое-как переправятся, а танки с артиллерией торчат за рекой, ждут, пока саперы и дорожники построят переправы.. Что ни река, то пауза. Кровью расплачиваемся за нехватку переправочных средств.

— У противника примерно так же, — заметил Тевченков.

— А надо, чтобы у нас было лучше, — возразил Матвей Васильевич. — И дороги у нас никудышные. Ползешь по ним еле-еле, а тут еще река на пути. И идут в ход плоты, лодки, баржи, а чаще просто бревна и двери от домов... А врагу на руку, поливает огнем... Да что говорить, сами все видели.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Тевченков.

— Оснащаться техникой! Представь себе, Александр Николаевич, если бы наши войска имели сборно-разборные дороги и закрытые из легкого металла понтоны, которые можно навести за время артподготовки, да трубопроводы для подачи горючего через реки. Разве мы теряли бы столько сил и энергии? В век моторов возимся с копрами. Их место в глубоком тылу. — Захаров на минуту замолчал, потом снова заговорил: — И еще одно: солдаты и офицеры всех родов войск должны уметь с ходу форсировать водные преграды и хорошо плавать.

— Против этого нечего возразить! — вздохнул Александр Николаевич и обратился ко мне: — Скажи, Захар Иванович, много вы, восовцы, перед войной провели в железнодорожных войсках учений по строительству переправ?

— На моей памяти одно. На Березине. И то за несколько дней до начала войны, — ответил я. — Навели [344] низководную переправу на понтонах. Результаты засекретили. Так что пользы, можно сказать, никакой не извлекли.

— А что тут секретного? — пожимал плечами Тевченков. — В морозы боялись проводить тактические учения. Как бы кто не обморозился...

— Будем надеяться, что наш горький опыт учтут, — сказал Матвей Васильевич.

5

Советские войска вышли на Одер — последний стратегический рубеж, прикрывавший Берлин с востока. Фашистская Германия напрягала все свои силы, пытаясь сдержать натиск Красной Армии. Гитлер приказал уничтожить все пути сообщения, средства связи, промышленные предприятия, предприятия коммунального хозяйства, а также материальные запасы, которыми мы могли воспользоваться.

А. В. Хрулев показал мне перевод этого приказа и сказал:

— Мостов через Одер нет. Половодье в разгаре. Хваленые неприятельские автострады проваливаются, не выдерживают интенсивного движения наших танков и транспорта. Положение тяжелое. Поезжайте, голубчик, в Германию. По пути снимите дорожные отряды с тыловых объектов и направьте их за Вислу.

В распоряжение командования 1-го Белорусского фронта были переданы ВДУ-3 и ВДУ-4.

Автострады Германии забиты. На их исправных участках скорости огромные, у переправ и там, где разрушения, — заторы. Регулировщицы нервничали, не справляясь с движением. Порядок наводить им помогали специальные офицерские наряды.

Размах разрушений превзошел мои ожидания. Все искусственные сооружения противник превратил в руины. Только в полосе наступления 1-го Украинского фронта, между Вислой и Одером, было уничтожено более 300 мостов. Кое-где гитлеровцы разрушили плотины и целые районы затопили. Олехнович показал мне и такой оригинальный вид препятствий, как железобетонные падающие колонны. Их возводили на тротуарах, обочинах дорог, а то и прямо на дорогах. По форме они обычно были квадратного [345] сечения (два на два метра), высотой до пяти метров, весом до 20–30 тонн. Устанавливались эти колонны на фундаментах из двух стенок. Отступая, враг подрывал одну из них, и колонна падала в нужную сторону, загромождая путь. Этакая баррикада усиливалась минами.

— Одна лишь 60-я армия нашего фронта, — сказал Олехнович, — за десять дней наступления на своих участках дорог от Вислы до Одера обезвредила более девяти тысяч различных мин, фугасных зарядов и «сюрпризов».

На Одере не сохранилось ничего, что могли бы использовать наши солдаты для переправ. Не оставили фашисты даже дорожных знаков и указателей.

Так было на всей неприятельской территории.

В границах 1-го Украинского фронта дорожники за время наступления построили через Вислу, Пилицу, Варту и Одер более двух тысяч погонных метров временных переправ, свыше 200 километров объездов, восстановили 300 километров разрушенных автострад.

Олехнович проинформировал меня, что сеть дорог фронт спланировал по определенным маршрутам до самого Берлина. К основным трассам предусмотрены запасные. Особое внимание уделено рокадам. Они сквозные, на несколько фронтов. Обслуживают их военно-автомобильные дороги.

6

Мост через Одер для войск 1-го Белорусского фронта у селения Целин (севернее Кюстрина) возводило 3-е военно-дорожное управление. Ему были приданы технические подразделения Войска Польского и советские понтонные части. В то время как передовые подразделения и части форсировали Одер на катерах, лодках и плотах, начальник 3-го ВДУ Дмитрий Аристархович Руденко с офицерами Михайловым, Фишером, Староверовым, Гайко, Захаренко, Сурковым, Поповым, Хорошанским, Лиханиным провели техническую разведку.

Глубина реки на этом участке достигала 9–12 метров, скорость течения огромная. Со стороны врага — открытая пойма. В двух километрах от нее в железнодорожной насыпи — позиции гитлеровцев. Строительная площадка им хорошо видна. С нашей стороны берег высокий, [346] обрывистый, с крутым спуском. Место для будущего сооружения далеко не идеальное. Но более удобного пока не отвоевали. Длина моста с подходами свыше 500 метров. Единодушно решили, что он будет средневодный, деревянный, балочный с пролетами в 6–7 метров. Срок — пять суток, а точнее, пять ночей. Днем враг не позволит даже приблизиться к берегу. Если реку укроет туман, то полезного времени прибавится.

Можно было бы облегчить себе труд — возвести низководное сооружение. Это проще и быстрее. Саперы уже строили здесь такую переправу, Однако разбушевавшийся Одер снес ее. Операция по расширению плацдарма в связи с этим задержалась.

Д. А. Руденко вывел подразделения на реку. На воду вышли понтоны с копрами и бойщиками свай. Бок о бок с советскими солдатами встали польские воины. Всего пять отрядов — 31, 33, 34, 35 и 69-й. Работы начали одновременно с двух сторон. На правом берегу развернулся отряд под командованием майора А. М. Злобинского, на левом — отряд инженер-майора И. Г. Тарасова. Отряд, возглавляемый инженер-майором К. П. Староверовым, встал на самом опасном участке — фарватере.

Погода благоприятствовала строителям. Больше суток над площадкой висел туман. Стучали дизель-копры, моторные лодки подвозили связки бревен, над водой подымалась свая за сваей. Противник будто ничего не слышал, молчал. Зато Одер бесновался. Течение срывало понтоны и уносило их, бросало мачты копров на тросы паромной переправы. Канаты рвались. Пока восстанавливались нарушения, на лодках строителей перебрасывали на плацдарм людей и боеприпасы.

Командный пункт стройки размещался у самой реки, в подвале разрушенного дома. Круглые сутки в нем по очереди дежурили начальники отрядов и их помощники по технической части. Провода связи соединяли КП с каждым подразделением. Работали точно по графику. Солдаты хотя на малое время, но сменялись. Командиры рот — инженер-капитан Михаил Николаевич Гришин, капитан Петр Максимович Билык, старшие техник-лейтенанты Семенов и Сурков, старший лейтенант Иван Антонович Себровский и многие другие — почти не смыкали глаз.

Помощником командира 31-го отряда по технической [347] части был в то время капитан Евгений Емельянович Гайко, помощником начальника 3-го военно-дорожного управления — старший техник-лейтенант Николай Павлович Лиханин. Они-то и помогли мне восстановить в памяти те героические дни и уточнить многие детали, на которые я тогда не обратил внимания.

На вторые сутки туман рассеялся, и перед противником открылась вся пятисотметровая панорама строительства. Грянули артиллерийские и минометные залпы врага. Река заклокотала. Снаряды терзали сваи, прогоны, дробили настил, секли лежавший на берегу лес. Взрывом сорвало плот и понтон с копром, на котором находились командир роты Петр Максимович Билык, плотники Василий Кривоносов, Петр Медведев, Тимофей Гапонов, Николай Куклин, Федор Никитин, Никита Козел. Их понесло в стан гитлеровцев.

Бойцы на катерах бросились спасать товарищей. Фашисты минометным огнем отсекли их. По неприятелю ударили наши орудия. Немцы стали отстреливаться. Разыгралась артиллерийская дуэль. Катера воспользовались этим, подошли к понтону, взяли его на буксир и причалили к берегу. Но тут оказалось, что три человека куда-то исчезли. Решили, что их сбросило взрывной волной в Одер и они погибли.

Однако пропавшие вскоре нашлись. Они рассказали, что после двух взрывов Николай Куклин, а затем Федор Никитин и Никита Козел очутились в реке. Поблизости увидали плот, уцепились за него. Ледяная вода обжигала тело, сковывала движения. Никитин и Козел совершенно окоченели и едва держались. Еще минута-две — и их поглотит пучина. Куклин был могучего сложения. Он сумел взобраться на бревна и втащить на них друзей. Под напором шуги связка кругляков грозила вот-вот рассыпаться. Никитин и Козел лежали бледные, обессилевшие. Куклин снял с них поясные ремни и привязал ими товарищей к бревнам. Течение сносило солдат к вражескому берегу. А под руками ни весла, ни жерди. Куклин вытянулся вдоль края плота и, держась одной рукой за связку, другой стал грести, отталкивать лед и шугу, подворачивать к плацдарму, который удерживали наши солдаты на той стороне.

Четыре часа продолжалась схватка обледеневшего человека со стихией. Наконец сплотка приткнулась к берегу. [348] Шатаясь от изнеможения, Куклин вынес друзей на сушу. Сел, перевел дыхание. Было уже темно. В небо то и дело взлетали осветительные ракеты. Куклин заметил неподалеку окопы и блиндаж. Расстояние небольшое, а преодолеть его нелегко, сил уже нет. Контуженые, замерзающие товарищи лежат неподвижно. Куклин с трудом взвалил себе на спину Никитина и пошел с ним к блиндажу. Почти у самого входа в него не выдержал, упал. Тут их и нашли оборонявшиеся на плацдарме стрелки. Всех троих перенесли в землянку, отогрели, накормили, высушили одежду пострадавших. А перед рассветом на катере переправили их в район строительной площадки.

Покручивая русые прокуренные усы, Николай Куклин поведал об этом, как о забавном происшествии.

— Вот так мы, значит, и хлебнули одерской жижицы, — закончил он.

Следующая ночь выдалась еще более тревожной, чем предыдущая. На командном пункте дежурил командир 69-го отряда майор Александр Михайлович Злобинский. Оперативным помощником у него был капитан Евгений Емельянович Гайко. Тут же находились врачи и фельдшера — капитан медицинской службы Никифор Никифорович Курьенчик, лейтенант Петр Васильевич Горбунов, старший лейтенант Анатолий Алексеевич Грубцов, лейтенант Анатолий Васильевич Веремея.

Противник обстреливал стройку из минометов. Были раненые. Их перевязывали и отправляли в санчасть. Сброшенных в воду вытаскивали, переодевали в сухую одежду.

Не все солдаты одинаково вели себя под неприятельским огнем. С некоторыми политработникам приходилось беседовать, воздействовать на них личным примером. Так, заместитель начальника политотдела 3-го военно-дорожного управления майор Василий Григорьевич Нефедов заметил, что рядовой Юсуп Юсупов из роты инженер-капитана Михаила Николаевича Гришина чувствует себя как-то неуверенно. Он только прибыл на фронт и еще ни разу не был под огнем. Нефедов поговорил с ним, потом вышел вместе с солдатом из укрытия и направился на строительную площадку. Над головой проносились фашистские снаряды. Некоторые из них разрывались где-то близко, и тогда воздух пропарывали сотни осколков. Нефедов и Юсупов работали. Сначала солдат настороженно озирался, при каждом выстреле весь сжимался и высматривал, [349] куда бы спрятаться. Но, видя, что Василий Григорьевич спокойно продолжает трудиться, сдерживался и старался вести себя так же, как и офицер. Постепенно Юсупов привык к стрельбе и уже не на каждый взрыв обращал внимание.

Ночь выдалась ветреной. Вражеский огонь не ослабевал. На командный пункт то и дело поступали различные сообщения, доклады. Вот помощник дежурного капитан Гайко узнал, что где-то на середине реки осколками мины изрешечена моторная лодка и она потеряла ход. А с западного берега пришла весть о том, что туда перестали поступать строительные материалы. Гайко растерянно посмотрел на майора Злобинского.

— Вручную погоним плоты, — решил дежурный. — Позвони Суркову, он примет меры...

Через час с правого берега донесли:

— Старший техник-лейтенант Сурков нашел опытных плотогонов. Организовал из них команду и вяжет первый плот.

Гайко успокоился. График не нарушится, лес будет доставлен вовремя. Но тут свалилась новая беда. На реке нарушилась внутренняя связь между участками. Злобинский экстренно вызвал старшего лейтенанта Викентия Ивановича Исаева. В его распоряжении должны быть моторные лодки. Но Исаев доложил, что исправной не осталось ни одной.

Без связи и лодок как без рук. Что делать? А тут новые тревожные сигналы. Из 35-го отряда прибежал посыльный и сказал:

— Взрывом снаряда опрокинуло копер с дизель-молотом. Один солдат погиб, четверо ранены.

Надо срочно вывезти пострадавших, доставить на участок лебедку и трос для подъема установки.

В 31-м отряде осколок перебил канат, и подготовленные на ночную смену два плота с лесом унесло течением. В 69-м отряде сорвало верховые якоря понтона. Понтон вышел из створа моста, копер наклонился, забивка свай прекратилась. Опять позарез необходимы моторные лодки. Злобинский сообщил о случившемся начальнику строительства Д. А. Руденко. По боевой тревоге были подняты дежурные взводы. Лодки отремонтировали. Восстановили связь. Вывезли раненых. Возобновили наконец и подачу материалов на участки. Все как будто налажено. [350]

И вдруг ночь взбудоражили сильные взрывы. Как оказалось, это сработали вражеские мины замедленного действия. Несколько зданий селения подняты на воздух. Руденко приказал минерам осмотреть все помещения, нет ли еще где подобных сюрпризов.

На рассвете неприятельский огонь утих. Дорожники вернулись со стройки на отдых. Рота капитана Петра Максимовича Билыка расположилась в подвале. У раскаленной самодельной печки сушили одежду плотогоны. Им чаще других приходится купаться. Николай Петренко вспомнил о своем друге Матвее Силантьевиче Евдокимове, Река унесла бесстрашного весельчака, балагура, лучшего плотника.

— Всю войну Матвей Силантьевич прошел с топором и винтовкой, и вот... нет его теперь.

Алексей Жуков предложил:

— Давайте напишем о герое родным в Мичуринск. Пусть наше солдатское слово облегчит их горе.

Молодой солдат Иван Никитин достал из мешка помятую ученическую тетрадь и подал ее младшему сержанту Павлу Зайцеву.

— У тебя почерк разборчивый. Опиши все как было. Дети должны знать, что их отец поступил благородно, погиб, спасая упавшего в воду раненого товарища.

Раздались тяжелые вздохи. Петренко жесткой ладонью вытер выкатившуюся слезу...

А чуть поодаль командир отряда Билык отчитывал плотника Василия Черткова за то, что он отказался отправиться в санбат. Солдат был ранен в левую руку. И видно, сильно. Но стоял на своем:

— Не пойду. Царапина. До завтра заживет, как на собаке.

— Сегодня царапина — завтра гангрена, — возражал офицер. — Отправляйся!..

— Товарищ капитан, — устремил на Билыка умоляющий взгляд Чертков, — у меня с фашистами личные счеты. Они убили мать, жену, восьмилетнюю дочь Иринку. Как же я, не отомстив, приеду в родной Гомель. Что скажут мне товарищи железнодорожники в депо? Сам себя прокляну...

Билык сдался, разрешил Черткову остаться в подразделении. [351]

— Только чтоб к врачу каждый день ходил, — приказал он.

Командир взвода лейтенант Медведев улыбался в усы: «Вот, мол, какие у меня солдаты!»

Через несколько дней рядовому Василию Черткову за успехи в труде и примерную службу присвоили звание «младший сержант».

В ночь на 5 марта мост был закончен. Невзрачной деревянной лентой он перекинулся с берега на берег. Офицеры осмотрели его — все исправно. Дмитрий Аристархович Руденко расставил регулировщиков, выделил дежурную команду плотников и открыл движение.

Фашисты словно почувствовали это. В небо взвились осветительные ракеты, начали бить орудия и минометы. Одер вспенился от горячих осколков. Но переправа действовала. Непрерывным потоком по настилу катились танки, тягачи с пушками, грузовики и специальные машины.

Техник-лейтенант Николай Павлович Лиханин торопил идущий на плацдарм транспорт. Чем выше скорость, тем меньше «наловишь» осколков. Регулировщики уверенно работали сигналами.

Лиханин — дежурный. Ему с командой плотников и регулировщиков доверено обслуживать сооружение. Солдаты с топорами и пилами наготове сидели в убежище. Снаряды и мины пока не причиняли вреда строению.

Николай Павлович вывел на переправу очередную колонну. Машины помчались одна за другой, обдавая дежурного струйками дыма.

Но вот раздался необычайной силы взрыв. Западный конец моста вздыбился и взлетел на воздух. Лиханина бросило на землю. Он вскочил и закричал:

— Мост!.. Товарищи, мост разбило!.. Назад!

Водители переправлявшейся колонны автомобилей начали сдавать на берег, разворачиваться и рассредоточиваться.

Лиханин направился было к месту падения снаряда, чтобы определить размеры разрушения, как вскоре прогремел второй такой же мощный взрыв. Что-то обожгло ногу офицера. В глазах у него потемнело, и он словим провалился в бездну... [352]

Очнулся Лиханин уже в полевом госпитале. Я пошел навестить его. Пожилая женщина-врач сказала, что поступил к ним Николай Павлович очень плохим. Три дня лежал без памяти, бредил. Сделали операцию. Нога будет цела. Можно надеяться, что молодой организм справится и с последствиями контузии. Сегодня ему значительно лучше.

Мы вошли в палату, где лежал Лиханин.

— Прошу долго не занимать больного, — предупредила меня врач. — Не больше двух-трех минут.

Она не спеша пересекла скупо освещенный зал и остановилась возле угловой койки. Низко склонившись над раненым, теплым голосом спросила:

— Что, мой родной, легче стало?

Не открывая глаз, Лиханин пошевелил вялыми, бледными губами.

— Терпеть можно...

— К тебе генерал Кондратьев пришел.

Лиханин открыл глаза. Увидев меня, по привычке хотел встать.

— Нельзя! — строго сказала Наталья Кузьминична.

Я сообщил Лиханину, что большая группа дорожников за самоотверженный труд на Одере, награждена орденами и медалями.

— В их числе и вы. Красным Знаменем. Поздравляю, Николай Павлович, с высокой правительственной наградой.

Я передал Лиханину приветствия товарищей и подарки.

— Скажите, Захар Иванович, что это гитлеровцы бросили на наш мост?

— Фаустснаряды. Но теперь их не спасет уже никакое оружие.

Под огнем врага дорожные войска по всему Одеру построили 34 моста. Общая длина их составила более 17 тысяч метров. Но это только то, что вошло в сводки. А сколько труда было положено на те метры, которые не нашли отражения ни в каких отчетах! Ведь некоторые мосты возводились, уничтожались и вновь сооружались по 12 раз. Средняя скорость наведения мостов достигала 80–100 погонных метров в сутки при норме 30–35 метров. Какой же нужно было обладать выносливостью, силой воли, чтобы выдержать такую нагрузку! [353]

Воды Одера обагрились кровью советских воинов-дорожников. Только у города Геритц пали смертью храбрых 75 человек и 270 было ранено. Строило здесь переправу 4-е военно-дорожное управление с приданными ему армейскими батальонами. Руководил работами инженер-подполковник М. Г. Басс.

Все мосты и переправы охранялись. На них круглосуточно дежурили специальные команды. Они исправляли повреждения и следили за порядком прохождения колонн. Особенно бдительно оберегались переправы через Одер и Нейсе.

Подготовка к завершающей операции шла скрытно. Начальники фронтовых дорожных управлений установили на переправах строгий порядок и требовали от идущих на передовую частей и соединений безоговорочного соблюдения режима движения и маскировки.

7

Вдоль Одера — Нейсе шло накопление наших войск для решающего удара по врагу. Оставшиеся у нас в тылу остатки разбитых частей и соединений противника метались из стороны в сторону, пытаясь уйти от возмездия. Обстановка на дорогах была напряженной. Охрана магистралей стала одной из основных обязанностей дорожников. На каждом регулировочном посту находилось по нескольку вооруженных бойцов. Вдоль трасс непрерывно патрулировали машины с автоматчиками. На некоторых особо ответственных участках курсировало одновременно до 40 подвижных команд. Специальные отряды прочесывали окрестные леса и населенные пункты.

В это время в границах 1-го Белорусского фронта дорожная сеть насчитывала свыше десяти тысяч километров. Протяженность армейских путей достигала 40–50 километров. Основная тяжесть дорожного обеспечения ложилась на плечи фронтовых частей. Осевая коммуникация фронта брала свое начало от распорядительной станции Варшава, шла через Коло, Познань, Шверин, Кюстрин. Содержалась она силами комендатур двух военно-автомобильных дорог и четырех дорожных батальонов. В районе Познани от осевой магистрали отходили две фронтовые военно-автомобильные трассы: северная и [354] южная. Протяженность каждой доходила до 200 километров.

По мере продвижения наших войск на запад и образования на железных дорогах новых станций снабжения автомобильные трассы переносились вперед вдоль осевой коммуникации. Каждая из них обслуживалась такими же силами, как и осевая магистраль.

Фронт располагал также двумя рокадами.

Густая сеть дорог на территории Германии давала возможность широко маневрировать.

В 5 часов утра 16 апреля артиллерийские залпы с берегов Одера и Нейсе возвестили о начале нашего генерального наступления. Советские войска пошли на штурм фашистских укреплений.

За боевыми частями и соединениями беспрерывным потоком пошли тылы.

Я тогда находился на одерских переправах в районе севернее Кюстрина. За всю войну мне ни разу не приходилось наблюдать такого мощного потока транспорта и боевой техники. Лишь в какой-то мере с ним могли сравниться перевозки при проведении операций под Сталинградом и на Орловско-Курской дуге. За 16–18 дней только одерские мосты пропустили в обе стороны свыше полутора миллионов автомобилей и 400 тысяч подвод. Это не считая танков, тягачей, самоходных пушек и других артиллерийских систем. А сколько прошло туда и обратно людей! Одних только репатриируемых около 600 тысяч.

В первые дни наступления через переправы Нейсе ежесуточно проходило до 200 тысяч различных транспортов. Для разгрузки переправ на Нейсе и Шпрее командующий 1-м Украинским фронтом маршал И. С. Конев запретил пропуск в сторону Берлина обозов и автомашин с имуществом тыловых частей. На подходах к мостам были выставлены посты регулирования и контрольные офицерские пункты, которые строго сортировали машины. Зеленая улица давалась только боеприпасам, горючему, продовольствию и санитарным автобусам.

Темп наступления составлял в среднем 15–20 километров в сутки. С такой же скоростью наращивались армейские и фронтовые дороги. На многих участках полотно автострад было разрушено, минировано, завалено железобетонными глыбами. Но обилие путей позволяло [355] маневрировать, закрывать непроезжие участки и пропускать колонны параллельными ходами.

Большую роль играла четкая организация командирской и технической разведки. Согласно ее донесениям дорожники быстро развертывали свои подразделения и приводили в порядок магистральные трассы в тыловых зонах наступления.

Но часто широкому маневру дорогами мешали оказавшиеся в нашем тылу гитлеровцы. Они перехватывали дороги. Дорожникам иногда приходилось переключать движение на параллельные маршруты. Когда опасность проходила, поток транспорта снова переводился на основную магистраль.

Бродивших поблизости одиночек и небольшие группы гитлеровцев дорожники обезоруживали и брали в плен.

23 апреля 65-й отдельный дорожно-эксплуатационный батальон вслед за наступающими войсками подошел к окраине Берлина и выставил головной регулировочный пост. Вся ответственность за порядок движения легла теперь на комендантскую службу. Она обязана была обеспечить перекрестки и развилки регулировочными постами, пути оснастить указателями и дорожными знаками.

Что представляли собой в те дни берлинские улицы? Все проходы были сплошь завалены кирпичом, мусором, разбитой техникой, трупами людей и животных. Город огромный. С востока на запад Берлин растянулся на 45, с севера на юг — на 30 километров.

Бои шли за каждый дом. И ясно, что от здания часто оставались только развалины. Чтобы среди этого хаоса пробить дорогу, требовались немалые усилия.

29 и 30 апреля бои перекинулись в центр Берлина. Но я в это время уже возвращался в Москву и, к сожалению, не видел последних боев за германскую столицу. Радио донесло, что первыми к рейхстагу вышли части 3-й ударной армии, водрузив над ним Знамя Победы.

8

Прошли годы. Великая Отечественная война стала достоянием истории. Вокруг снова цветут сады, отливают серебром реки, в полях гудят тракторы. Вся страна в новостройках, упорном труде, учебе, в стремительном беге к своей заветной цели. [356]

За послевоенный период уже выросло новое поколение советских людей, поколение, не слышавшее грохота пушек, разрывов бомб. Для него наше прошлое — в книгах, рассказах, мысленном восприятии. Навряд ли теперь юноши и девушки, гуляя по набережным Волги, Невы, Дона, Кубани, Днепра и других рек, задумываются над тем, что именно здесь пролегали пути армий и в этих прозрачных струях рвались снаряды, отсюда уходили в бессмертие такие же полные жизни парни и девчата сороковых годов.

Время все может стереть, исцелить. Оно не властно лишь над человеческой памятью. Она нет-нет да и вырвет из-под пласта десятилетий суровые военные годы, и снова чувствуешь запах гари, видишь руины городов, слышишь грохот боев...

Смотрю на поблекшие фотографии, записи тех лет, на уцелевшие военные карты. На их истертой, пятнистой поверхности — неровные, скачущие линии карандаша. Это фронтовые и армейские дороги. Каждая точка их истоптана ногами воинов, полита потом и кровью.

Всякий раз, оглядываясь назад, я вижу солдат с винтовками, топорами, лопатами, флажками, вижу бесконечные колонны машин, обозы, охваченные огнем переправы.

Труженики войны, родные, вы заслужили низкий поклон Родины. Потомки не забудут ваш подвиг.