Пути повели на запад

1

Ночь. В мутном небе плывет крутой серебряный рог луны. Кто-то невидимый сыплет из него на землю холодную пыль. Пыль эта, не успевая лечь мягким белым покрывалом на пепелища, подхватывается низовыми вихрями и уносится в степь. Крутясь над темными валами обочин дороги, поземка взбивает на ее полотне пушистые шлейфы. Но колеса автомобилей разметывают их.

Навстречу бесконечной вереницей, будто облитые брызгами серебра, идут солдаты. Над заиндевелыми шинелями, полушубками, полотняными комбинезонами поднимаются клубы пара. На лыжных сплотках, самодельных салазках и просто на плечах и спине бойцы тащат минометы, противотанковые ружья, пулеметы и свой немудреный походный скарб. Лица обветренные, румяные, веселые. Видно, воинам нипочем ни мороз, ни тяжесть, ни дальняя дорога. Что-то они пересилили более трудное, страшное, и теперь неудобства похода выглядят не заслуживающей внимания мелочью. За стеклами кабины слышатся звонкие, энергичные голоса. Я приостанавливаю машину и спрашиваю:

— Какая часть?

— Сталинградцы!

И в этом ответе я со всей силой ощутил гордую непреклонность. «Кто выстоял на берегах Волги, тот дойдет [254] до Берлина», — сказал мне Г. Т. Донец, который теперь был начальником автодорожного управления Центрального фронта. Сталинградцы, проделав по железной дороге путь от берегов Волги до станции Елец, направляются в район Курск, Белгород. Они шагают единственной зимней дорогой от Ельца к Ливнам. Автомашин и подвод не хватает, и войска, не теряя времени, передвигаются пешком.

Прибывающие армии «садятся» на коммуникации войск Брянского и Воронежского фронтов. Хозяева пока еще сами без надежных путей подвоза. Базы находятся на станциях Верховье, Ливны, Касторная. Передовая отодвинулась от них на запад более чем на 300 километров. Пропускная способность восстановленных на живую нитку участков железной дороги ограниченна, поезда курсируют со скоростью 15–20 километров в час.

С приходом сюда войск бывшего Донского фронта нагрузка на эти линии увеличилась, и они основательно закупорились.

Вновь созданный Центральный фронт получил свыше 1600 километров стальных путей. Но из них более 910 километров разрушены. Поэтому армии не бросили свои прежние станции снабжения и все необходимое подвозят на автомашинах. Расстояние неблизкое — 500 и более километров. Снег заносит трассы, и автомобилисты не справляются со своей задачей. Сосредоточение соединений задерживается.

Противник в районе Краснограда потеснил нашу 6-ю армию и начал накапливать силы для контрудара по Харькову. Сейчас бы как раз помочь харьковчанам, ударить гитлеровцам во фланг. Но дороги связали руки. Они еле пульсировали. Снабжение Центрального и Воронежского фронтов оказалось под большой угрозой.

Ставка Верховного Главнокомандования приказала срочно восстановить железную дорогу Воронеж — Касторная — Щигры — Курск и пробить по целине грунтовые пути подвоза. Из резерва Ставки в район Ефремова и Ельца направлялись автотранспортные части. В войска выехали начальник тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев и начальник военных сообщений Красной Армии генерал И. В. Ковалев. Вместе с ними поехал и я.

Перед отъездом я направил в район Ельца 5-й автотранспортный полк и три автобата. [255]

В обгорелом разбитом Ельце мы встретились с начальником тыла Центрального фронта генералом Иваном Герасимовичем Советниковым и начальником автодорожных войск полковником Георгием Тихоновичем Донцом. Советников доложил Хрулеву:

— Нет дорог. Не хватает автотранспорта. Сожгли весь бензин. Оторвались от баз снабжения. Большая часть имущества находится еще в Сталинграде...

— Наступаем, голубчик, — сказал на это Андрей Васильевич Хрулев. — Говорят, у людей, бьющих врага, вырастают крылья. Вот на этих крыльях и доставили бы уже все.

Мы все смеемся.

И уже серьезно Хрулев добавил:

— Ничего, выкрутимся...

Советников позвонил по телефону в поселок Свобода, где находился первый эшелон фронта.

Закончив разговор, Иван Герасимович сообщил нам:

— Рокоссовский приглашает всех нас на заседание Военного совета.

От Ельца до поселка Свобода более ста шестидесяти километров. Не теряя времени, поехали. Дорога плохая: ухабы, выбоины, завалы снега. Едем час, второй... Вот и поселок. На улице патрульные с автоматами. Показывают, куда идти. Вошли в небольшой сельский домик — рабочий кабинет командующего фронтом. Константин Константинович Рокоссовский тепло поздоровался с Хрулевым. Они давние друзья, в годы гражданской войны вместе служили в коннице, рубили белогвардейцев.

Пока они беседовали, я познакомился с членом Военного совета фронта генералом К. Ф. Телегиным и начальником штаба генералом М. С. Малининым.

Но вот Рокоссовский перешел к делу. Обращаясь к Хрулеву, он сказал:

— По данным нашей разведки, противник готовит массированный авиационный удар по Курску. Налет ожидаем завтра. Наши истребители на приколе, нет ни капли бензина...

— Ничего нет и на подходе, — развел руками Советников.

Хрулев озабоченно вздохнул:

— Голубчики, я же не мог привезти вам бензин в кармане. Давайте искать на месте. У нас впереди целая [256] ночь. Иван Владимирович, — Хрулев подошел к Ковалеву, — вам по штату положено знать, на какой ближайшей станции имеются цистерны...

— Когда мы с вами проезжали Ефремов, — ответил Ковалев, — там стоял маршрут авиационного бензина для Брянского фронта. Сейчас этот эшелон должен находиться под сливом.

— Повезло вам, Константин Константинович, — обрадовался Хрулев. — Дело за доставкой. А перед брянцами я оправдаюсь.

Расстояние от Свободы до Ефремова более 230 километров, столько же обратно. К этому надо приплюсовать «гак» до Курского аэродрома. Выходит, самое меньшее пятьсот километров. А там — время под налив автоцистерн, под слив. Ухабы, объезды. Время на переговоры в Ефремове. Ведь без «боя» бензин не дадут. Забрать сейчас в войсках горючее — это все равно что отнять у солдата патроны.

«Неужели эта миссия выпадет на мою долю?» — подумал я.

Так и есть! Хрулев посмотрел в мою сторону:

— Кондратьеву срочно выехать в штаб Брянского фронта, забрать там горючее и доставить к восьми часам утра на Курский аэродром. Сейчас ровно пятнадцать. В вашем распоряжении, Захар Иванович, семнадцать часов.

Семнадцать часов на пятьсот километров! Шофер Миша Столбов выжимает из «газика» все возможное. За нами следует резервная машина. В случае если откажет почему-либо эта, пересяду на вторую. Уже проскочил Золотухине, Ливны. Сталинградцы заполнили всю трассу, движутся навстречу сплошной стеной — солдаты, автомашины, тягачи с орудиями, обозы — мы еле пробиваемся.

«За Ельцом дорога должна разрядиться, — мелькнула у меня мысль, — там наверстаем упущенное время».

Луна скрылась за тучи. Поднялась пурга. Ледяная крупа бьет в стекло, пробивается сквозь щели брезентового полога кабины. Свистит ветер, слева мелькают огромными тенями встречные машины. По пути предупреждаю контрольные посты и регулировщиков быть начеку. Буду возвращаться с колонной бензовозов. Должна быть обеспечена «зеленая улица». [257]

Показалась окраина Ефремова. Начальник тыла Брянского фронта генерал Николай Александрович Антипенко разместился в просторном деревянном доме.

Вхожу, знакомлюсь. Взгляд у Николая Александровича добродушный, располагающий.

— Что вас привело к нам из такой дали? — поинтересовался он.

Решаю говорить с ним прямо, без дипломатии.

— Бензин.

— Что? — встрепенулся Антипенко. — О бензине и боеприпасах у нас говорят шепотом. Какой бензин вы имеете в виду?

— Тот, что сливается на железнодорожной станции Ефремов. Сегодня вы получили полный маршрут.

Николай Александрович молчит, хмурится, посматривает на меня теперь уже холодно, недружелюбно.

— Такой вопрос я не могу решить один. Пойдемте к начальнику штаба генералу Сандалову.

Антипенко встал и надел шинель. Пошли пешком. Узкая обледенелая стежка повела нас между домами, временами уходя под снежные наносы. Антипенко шагал впереди и ворчал:

— Оказывается, далеко слышен запах нашего бензина...

Леонид Михайлович Сандалов встретил меня радостно. Мы с ним были в давней дружбе. Вместе работали в Смоленске в штабе Белорусского особого военного округа. Обнялись, расцеловались.

— Захар Иванович, дорогой, какими ветрами? Вот так встреча!..

— Мне очень некогда, Леонид...

— Без чая не отпущу. Садись, рассказывай!

На столе появились чай, печенье, бутерброды. При виде еды я почувствовал щемящий голод. Пробую проглотить бутерброд, но он не лезет в горло. Сандалов не отступает, требует, чтобы я наелся досыта и переночевал у него в тепле. Неумолимые часы отсчитывают роковые минуты. Я не выдерживаю и вскакиваю. Леонид Михайлович знает мой характер, спрашивает:

— Что случилось?

— Давай немедленно авиационный бензин!

— При чем тут авиационный бензин, ты же автодорожник? — удивляется Сандалов. — Вот так друг! Я не [258] знаю, как лучше принять его, а он раздевать меня приехал...

— Леонид, не могу раскрывать секрет. Завтра враг может совершить страшное дело. Спасение в бензине. Отдавай все до капли. Не от хорошей жизни прикатил я к тебе за тридевять земель...

— Поверь, сами сидим без грамма горючего. Не могу даже ради дружбы и вашего секретного дела... С моей стороны это будет преступлением перед нашим фронтом. Сейчас доложу командующему, пусть он вместе с членами Военного совета и решает.

— Буду жаловаться на вас Хрулеву.

О дружбе забыли, перешли на официальный язык. Время приближалось к 24 часам. Сандалов неумолим. Я понимал: если передать вопрос на обсуждение Военного совета, то это еще два-три часа времени. Следовательно, задание будет сорвано.

Я снял телефонную трубку, вызвал Хрулева и доложил ему, что Сандалов и Антипенко не спешат отдавать горючее. Хрулев попросил к аппарату Леонида Михайловича. Он неохотно подошел и стал слушать. Потом повторил приказание Хрулева:

— Есть отправить немедленно десять автоцистерн авиационного бензина. Есть обеспечить машинами и опытными шоферами...

Положив трубку, Л. М. Сандалов попросил Н. А. Антипенко поехать на станцию Ефремов, отобрать лучшие автомашины и подготовить их к маршу. Антипенко тотчас же уехал.

Мы остались вдвоем.

— Не сердись, — подошел ко мне Леонид Михайлович, — сам знаешь: дружба дружбой, а служба службой. В нашем распоряжении несколько минут. Увидимся ли еще когда-нибудь? Поговорим о личных делах...

Расстались мы с Сандаловым у выстроившейся колонны автоцистерн. Я познакомил шоферов с маршрутом, напомнил о правилах следования и вывел свой «вездеход» в голову роты. Замыкающим поставил командира роты, старшего лейтенанта Крючкова. Он заверил меня, что к восьми часам утра бензин будет в Курске.

Вперед на своей резервной машине я послал офицера с задачей обеспечить нашей колонне по всей трассе «зеленую улицу». [259]

Понеслись на предельной скорости, без остановок. Миновали Елец, Ливны, Золотухино. В поле — легкая поземка. Темную дорожную гладь пересекли пушистыми косами заносы. Обледенелые вешки туманились, сливаясь с окрестностью. Мы обгоняем несколько остановленных регулировщиками колонн. Вот и Курск. Свернули на аэродром. Я взглянул на часы — ровно восемь утра.

Бензовозы подошли к самолетам. Началась заправка. Обрадованные летчики крепко жали руки шоферам.

Я отправился в поселок Свобода и доложил Хрулеву о выполнении задания. Он приказал объявить всему личному составу роты благодарность. Теплая телеграмма была также послана начальнику тыла Брянского фронта Н. А. Антипенко.

2

Георгий Тихонович Донец дневал и ночевал на трассах. Там же находились и все инженеры автодорожного управления фронта. Из бывшего Донского фронта одно за другим прибывали соединения, а развернуть их негде было — дорог мало, да и те завалены снегом. Расчистка их велась вручную. Тысячи людей, гражданских и военных, выбивались из сил. А толку чуть. Нужны были радикальные меры.

Вызвал с трассы Донца. Он приехал вместе со своим заместителем майором П. С. Сочинковым, знакомым мне по Сталинграду.

Вид у обоих усталый. Но Сочиенков пытался даже шутить. Я остановил его и спросил Донца:

— Где дорожные механизмы?

Он замялся:

— Допустили ошибку. Теперь трудно поправить. Механизмы оставили под Сталинградом.

— Как же так! — невольно вырвалось у меня. — Вы опытный дорожник и вдруг бросили свою «артиллерию»! С чем будете воевать?

— Виноват. Ни одного вагона нам не дали. А выпрашивать, как некоторые, я не умею. Добирались сюда почти пешком.

В разговор включился П. С. Сочиенков:

— Эшелоны забили канцелярским имуществом, а дорожную технику бросили... [260]

В общем, надо было что-то делать. И немедленно, пока не началось наступление. Посоветовались и решили: поехать за помощью в Елец к начальнику ВОСО генералу И. В. Ковалеву. Он встретил нас шуткой:

— Доблестно застрявшему в снегах родному брату, автодорожному транспорту, привет! Хотите, чтобы мы подцепили ваши автомашины на локомотивный крюк?

— Не возражаем. А пока мы своими зисами тащим ваши вагоны, — ответил я. — Сам видел под Курском.

Ковалев не смутился и весело произнес:

— Взаимная выручка!

Настроение у него было приподнятое. «Значит, договоримся», — подумал я и сказал:

— Вы бы нас крепко выручили, если бы ускорили восстановление дороги Касторная — Курск.

Ковалев посмотрел на карту, подумал.

— Вы правы, эту линию нужно приводить в порядок немедленно. Сегодня же дам соответствующее распоряжение. Еще чем могу вам помочь?

— Техника наша осталась под Сталинградом, — сказал Донец. — Нужны вагоны.

— Всем теперь нужны вагоны. А где их взять?

— Иван Владимирович, выручай! Без техники утонем в снегу...

— Знаю, проезжал по вашим дорогам. Если это дороги, то что же тогда называется бездорожьем?

Иван Владимирович вызвал адъютанта и продиктовал распоряжение о предоставлении вне очереди вагонов для доставки дорожной техники из-под Сталинграда в район Курска.

Через несколько дней машины прибыли. Работа ускорилась, и войска пошли теперь по расчищенным трассам. Напряженная дорожная обстановка разрядилась. Я вместе с Донцом поехал в Елец. Только расположился почитать свежие газеты, как дежурный офицер принес телеграмму от А. В. Хрулева. В ней мне предписывалось срочно выехать в Москву или на месте оказать помощь Юго-Западному фронту.

— Ну что ж, Захар Иванович, — сказал Донец, — спасибо за поддержку. Теперь мы сами справимся со своими задачами. Только, пожалуйста, не отбирайте у нас дорожные части и автобаты. [261]

Понимаю, что просьба резонная: снимать действительно нельзя. Одну шубу разом на двоих не наденешь. Юго-Западному фронту нужна помощь солидная. Обстановка там исключительно сложная. Железные дороги разрушены. Восстановить их быстро невозможно. Наши зимники — в снегу. Шоссейных дорог там почти нет. Перевозочная техника подносилась. Сотни машин стоят на приколе — не хватает запасных частей. Некоторые дивизии фронта оторвались от своих баз. Пути подвоза растянулись до 500 километров.

Еще в начале января для доставки горючего и боеприпасов колхозники выставили несколько тысяч воловьих упряжек.

Я представил себе этот караван. Возницы — женщины. Степь, вьюга... А чем помочь? Мой заместитель генерал В. В. Новиков — человек хозяйственный — создал на зиму резерв запасных частей, но мы израсходовали его еще в январе. А сейчас конец февраля. Навряд ли что теперь осталось в нашей копилке.

Георгий Тихонович угадал ход моих мыслей и посоветовал:

— Ничего тут в степях не найдете. И ничем отсюда Юго-Западному фронту не поможете. Поезжайте в Москву.

— Пожалуй, правильно, — согласился я с ним и стал прощаться.

3

Москва. Улица Казакова. Серое громоздкое здание землеустроительного института. В нем в то время размещалось Главное управление автотранспортной и дорожной службы Красной Армии. Вызвал своих заместителей: В. В. Новикова, В. Т. Федорова и Я. Н. Усенка. Генерал Новиков, то и дело поправляя очки, доложил:

— Хрулев приказал немедленно отправить Юго-Западному фронту два автомобильных полка, два управления военно-автомобильных дорог с комендатурами и три дорожно-строительных батальона. Автомобили загрузить и отправить своим ходом. На подготовку — двое суток. Сутки уже потеряли, ожидая вас...

— Ну, не совсем потеряли, — возразил Всеволод Тихонович Федоров. — Наметили отправить из резерва наш последний десятый автомобильный полк. После Сталинграда он отремонтировался и сейчас находится в хорошем [262] состоянии. Еще что-нибудь придется снять с Западного фронта. У них в Переделкино на ремонте 15-й полк. Василий Васильевич побывал там, осмотрел технику. Его мнение такое: если помочь запасными частями и резиной, то за двое суток часть можно подготовить к отправке. Вер необходимое мы туда послали.

— Хорошо! — согласился я и подумал: «С чем же останемся сами, отдав два последних полка?»

— Теперь о помощи дорожными частями. — Федоров вынул из папки какую-то бумагу. — Предлагаем две ВАД и три дорожных батальона снять с подмосковных шоссе. Вот отсюда... — Всеволод Тихонович подошел к карте и показал: — С северо-востока. Эти шоссе уже теряют свое оперативное значение. Начальник штаба тыла генерал Миловский дал согласие.

— Все сделано правильно, — сказал я. — Но и без резерва оставаться нельзя. Ведь у нас не только Центральный и Юго-Западный фронты, а и еще десять других.

Все задумались, ища выход. Я предложил:

— Пойдемте все к Хрулеву. Пусть Управление тыла поможет.

Федоров и Усенок поддержали эту мысль.

Захватили некоторые бумаги, пошли. У А. В. Хрулева находился генерал В. Е. Белокосков.

— Голубчики, почему только вчетвером, а не всем управлением? — встретил нас вопросом Андрей Васильевич. — Кабинет у меня просторный, всех вместил бы. Зря, зря постеснялись...

Белокосков улыбнулся:

— Остальные у них, очевидно, в разъезде. Служба-то аварийно-спасательная!

— Служба самая необходимая на войне, почетная, — изменив шутливый тон на серьезный, сказал Хрулев. — С чем пожаловали, докладывайте.

Я изложил наш план помощи Юго-Занадному фронту и рассказал о том, что уже сделано. Хрулев одобрил наши действия и, понимая, что за этим последуют просьбы, предупредил:

— Автотранспорт, посланный на Центральный фронт, без моего разрешения не снимать. Не вздумайте забрать свои автобаты у текстильщиков и закрепленные за главным интендантом. Запрещаю трогать машины с топливозаготовок и артснабжения. [263]

— У нас в резерве не осталось ни одного автобата, — заметил я.

— А что делает на фронте солдат, оказавшийся без оружия? — спросил Хрулев. — Знаете? Правильно, добывает его у врага. Если не восстановите резерв, то придется ваше управление за ненадобностью расформировать...

Воцарилось неловкое молчание.

— Наша промышленность окрепла, — нарушил я его, — выпускает тысячи новых машин. Нельзя ли нам выделить немного?

— И не надейтесь!

— Тогда с орджоникидзевской базы американских студебеккеров дайте.

— На вас, Андрей Васильевич, вся наша надежда, — присоединился к нам и Новиков.

— Организованно атакуете, ничего не скажешь, — улыбнулся Хрулев. — Молодцы, умеете находить топор под лавкой.

— Расчет у них верный, Андрей Васильевич, — проговорил молчавший до сих пор Белокосков, — на вашу доброту.

— Вот и ошиблись, я никогда не был добреньким, ни одного автомобиля вам от меня, голубчики, не перепадет. Американскими студебеккерами мы укомплектовываем части гвардейских минометов, танковые и артиллерийские дивизии. Если бы студебеккеров к нам поступало в пять раз больше, то и тогда было бы мало. Так что находите выход сами. Поля усеяны немецкой техникой. Не вся она разбита. Немало там и наших машин. Собирайте, ремонтируйте, вот вам и резерв.

Хрулев знает, что все это время мы только и жили за счет трофеев и восстановленных отечественных машин. Дело это долгое, трудоемкое. И ремонтная база наша подносилась. Об этом Хрулев тоже знает. Но ничего не поделаешь...

Возвращаемся к себе и разрабатываем план действий по созданию резервных автомобильных подразделений. Пересматриваем порядок использования машин в войсковых частях, штабах и военных учреждениях. С согласия Генерального штаба намечаем провести всеармейскую перепись автотранспорта. Все лишние, не положенные по штату автомобили поступят в распоряжение нашего управления и тех воинских частей, в которых некомплект [264] транспорта. Решаем также организовать мощные централизованные ремонтные базы по восстановлению трофейной и отечественной техники. В проект приказа включаем пункт, в котором говорится, что низкий коэффициент использования автомобильного парка, большой порожний пробег, недогруз впредь будут рассматриваться как проступки, направленные на ослабление ударной мощи Красной Армии. Ответственность за проведение в жизнь этого приказа возлагалась на командиров частей и соединений, автоинспекторов и начальников контрольно-пропускных пунктов.

С проектами плана и приказа иду к Хрулеву. С ним и Белокосковым рассматриваем документы. План Андрей Васильевич утвердил тут же. А проект приказа отложил для доклада Ставке.

Мне Хрулев сказал:

— Голубчик, вы на Юго-Западном фронте уже были. Скатайте туда еще разок. Отведите полки и помогите на месте организовать работу транспорта и дорог.

4

В Переделкино в запорошенных снегом рощах базировался 15-й автомобильный полк. Командовал им подполковник Григорий Яковлевич Белков. Старый автомобилист, участник войны с финнами. Под стать ему и военный комиссар части старший батальонный комиссар И. Д. Близнюк. Техникой ведал инженер-майор Б. Е. Банилов. Штаб возглавлял капитан Я. М. Матусевич.

Лес встретил меня людскими голосами, гулом регулируемых моторов. На расчищенных от снега дорогах стояли в строгом порядке машины. Автомобилисты готовились к походу.

Встретив меня, подполковник Белков пожаловался:

— По штату нам положены трехтонные зисы. А укомплектовали чем попало, каких только марок нет. Мучаемся с запасными частями...

— В каком состоянии полк?

— Готов к рейсу.

Путь долгий, почти 900 километров. В кузовах стоят бочки с запасным горючим. Водители вооружаются деревянными лопатами, топорами, цепями противоскольжения, тросами. Утепляют капоты. Каждой роте выдаются [265] водомаслогрейки. Последняя проверка — и колонны выходят на Минское шоссе.

В Москве полк нагрузился запасными частями, боеприпасами и медикаментами. Здесь к нему присоединился 10-й автополк, которым командовал майор Коваль. Дальше направились по маршруту Коломна, Рязань, Мичуринск, Тамбов, Бутурлиновка, Калач (Воронежский).

Солнце повернуло на весну. Погода стала изменчивой. Днем — оттепели, ночью — морозы. Колонна в две с половиной тысячи машин вытянулась на несколько десятков километров. Вначале двигались только в светлое время. Когда же стали подъезжать к фронту, порядок изменили: днем отдыхали, ночью шли.

Утром на четвертые сутки головные подразделения 10-го автополка втянулись в Калач. Здесь находился штаб Юго-Западного фронта. Иду к командующему генералу Н. Ф. Ватутину. Докладываю о прибывших в его распоряжение автомобильных и дорожных частях. Ватутин вызывает начальника тыла фронта генерал-майора Н. А. Кузнецова, начальника автодорожного управления полковника Н. Е. Путилина и приказывает им принять пополнение. Меня просит помочь навести порядок на дорогах.

— Дороги держат нас за ноги, — говорит Николай Федорович.

С фронтовыми коммуникациями знакомлюсь сначала по карте у Н. Е. Путилина, затем еду их смотреть. Они в самом неприглядном состоянии. Не расчищены, местами даже не провешены, мосты разрушены и не восстанавливаются. Наступление идет в направлении Сватово, Изюм, Днепропетровск.

Повсюду валяются занесенные снегом немецкие орудия, разбитые повозки, обгоревшие танки, остатки автомобилей и транспортеров. Тут и там торчат из-под снега еще не убранные, замерзшие трупы «завоевателей». Вдоль обочин плетутся длинные вереницы пленных. Вид у них жалкий. Самую большую колонну обычно сопровождают лишь два-три наших бойца. Один с автоматом шагает впереди, остальные сзади. Часто сопровождающие из числа легкораненых. Гитлеровцы бредут понуро, не спеша. Оживляются только на питательных пунктах, где их кормят горячей пищей и оказывают медицинскую помощь. [266]

Приехавшие со мной управления военно-автомобильных дорог № 21 и 22 и дорожные батальоны поставили на основные фронтовые трассы: Калач — Кантемировка — Михайловна и Серафимович — Миллерово. Вперед они выслали головные дорожно-комендантские участки (ДКУ). Войска наступали в высоком темпе, и расстояние от передовой до баз снабжения быстро увеличивалось. Часто выпадал снег. Днем под колесами превращался в месиво, а ночью — в лед. Надо скалывать, расчищать.

Потребовались новые пункты обогрева, питания, медицинской и технической помощи.

Водители выезжали в рейс, как правило, на несколько дней. В мешке у них хлеб, колбаса, консервы. В пути еда замерзала — топором не разрубишь. Спасение в питательных пунктах. Там горячий чай, борщ, суп.

Теплый приют необходим был и для раненых. И дорожники строили новые землянки, утепляли холодные помещения, ремонтировали полуразрушенные дома.

Пока я помогал Н. Е. Путилину расставлять на фронтовых трассах ВАДы, в прибывших со мной автополках вышло из строя огромное количество машин. В чем дело? Иду в части, устанавливаю причины.

Выяснилось, что управление тыла фронта, не дав автомобилистам после тысячекилометрового перехода по разбитым дорогам отдохнуть, привести в порядок машины, завалило их заданиями, раздробило. Взводы потеряли связь с ротами и батальонами. Кто где что делает — невозможно установить. Выполнив один наряд, водители тут же получали другой. Ни о каком профилактическом ремонте машин уже не могло быть и речи. Начались массовые поломки. Запасных частей не хватало. Морозы и снежные заносы не давали возможности развернуться ремонтным летучкам. Часто спасатели и спасаемые вместе вязли в снегу. Мастерские нередко размещались под открытым небом. К станкам не прикоснуться руками. Жилья нет. Люди начали выходить из строя. Автомобили ремонтировались долго.

Командиры автополков подполковник Белков и майор Коваль растерялись. Они впервые столкнулись с такой неразберихой. А фронтовое управление тыла знало лишь одно: «Давайте машины! Вы приехали к нам из Москвы не ремонтироваться, а работать». [267]

В результате такого отношения к авточастям 50 процентов машин встало на прикол.

Начальник тыла фронта генерал Н. А. Кузнецов вызвал к себе Белкова и Коваля и начал обвинять их во всех неполадках. Один из лучших наших командиров — Белков — оказался под угрозой наказания.

Пришлось вмешаться и объяснить начальнику автодорожного управления фронта Н. Е. Путилину истину, что техника любит уход, а люди — человеческое отношение. Посоветовал ему разобраться в планировании работы автотранспорта. Наряды давать по плану, с учетом грузоподъемности машин, их наличия, скорости пробега и длины рейса. Многое из сказанного для Путилина оказалось откровением. Он, как строевой командир, не имел ни малейшего представления об автотранспорте, а тем более о планировании его работы. Автодорожное управление, по сути, превратилось в контору по пересылке бумаг от начальника тыла в автополки и батальоны. Неплохой как человек и офицер, Путилин был просто не на своем месте. Военный совет фронта освободил его от этой должности. Вместо Путилина начальником автодорожного управления Юго-Западного фронта был назначен полковник Николай Васильевич Страхов.

Он начал с того, что временно уменьшил нагрузку на автополки и приказал им привести в боевую готовность все машины. На оздоровление техники были брошены все специалисты и даже некоторые политработники и интенданты. Запасных частей, конечно, не хватало.

Я позвонил в Москву генералу В. В. Новикову:

— Вышлите дефицитные запасные части самолетом. Мобилизуйте все, что у нас есть.

На второй день прилетел самолет — и несколько десятков машин быстро поставили на колеса. И совсем стало жить веселее, когда через несколько дней из Москвы пришло еще 36 автомобилей с запасными частями и материалами. Доставил все это богатство майор Николай Карпович Уманский.

Еще одним источником добывания необходимых узлов и деталей стали кладбища разбитых и полусожжениых автомобилей. Водители снимали с них все, что могло пригодиться.

Опытными кадрами Юго-Западному фронту помог коллектив Первого московского авторемонтного завода. Дирекция [268] этого предприятия прислала в Миллерово бригаду первоклассных слесарей и мастеров.

Процент приведенных в порядок машин быстро пошел в гору и достиг рекордной цифры — 95. Автополки стали полнокровными и дееспособными.

5

В феврале подвижная группа войск 5-й ударной армии, которой командовал генерал-лейтенант М. М. Попов, действовала в глубине вражеской обороны и оторвалась от коммуникаций. У нее иссякли горючее и боеприпасы. Огонь вели один-два танка на роту, остальные машины без горючего и снарядов бездействовали. Они могли стать легкой добычей гитлеровцев. Необходимо было срочно вдохнуть в них жизнь.

Доставить группе горючее и боеприпасы было приказано армейской роте бензовозов и одному из батальонов 15-го автомобильного полка.

Бензовозы повел начальник автодорожного отдела армии майор Н. М. Прошин, а автобат с боеприпасами — капитан X. М. Рафалович. В тылу врага двигались только ночью, по бездорожью. Шоферы разгребали сугробы, вытаскивали на плечах застрявшие автомобили. На пути часто встречались овраги и косогоры. Преодолеть их не всегда удавалось. Тогда шоферы пробирались в селения и просили жителей помочь им. Крестьяне впрягали в автомашины лошадей и волов и вытаскивали из сугроба или на вершину подъема. Так километр за километром пробивались автомобилисты к попавшим в беду танкистам.

Горючее и боеприпасы были доставлены по назначению. Рейс во вражеский тыл многое нам подсказал.

Впоследствии для выполнения подобных заданий мы стали выделять хорошо вооруженные автотранспортные и дорожно-эксплуатационные батальоны. Они не только доставляли сражающимся воинам все необходимое, но и обороняли дорогу.

Некоторый опыт я получил на Юго-Западном фронте и по организации восстановления освобожденных дорог. Как бы трудно ни приходилось дорожникам, они делали все, чтобы движение во время наступления не прерывалось. [269]

Командиры дорожных подразделений непрерывно вели разведку. Они устанавливали характер разрушений полотна дорог и мостов, определяли объем работ, нужное количество материалов, их наличие на месте или вблизи трассы, предлагали типы искусственных сооружений, способы их возведения, делали расчеты на рабочую силу, механизмы, транспорт.

Самым «узким» местом, как правило, являлись мосты. Противник разрушал их до основания, приводил в негодность подходы к ним, густо минировал броды и подступы к ним.

Учитывая все это, восстановление мостов мы разбивали обычно на два этапа. В первую очередь обеспечивали движение: строили объезды, ледяные дороги, временные переправы на понтонах или наплавных и низководных мостах.

Мостовики располагали дизельными копрами, пневмо — и электроинструментом, шпалорезками, пилорамами, тягачами, автомашинами и конным транспортом. Эта техника давала возможность мостостроителям быстро наводить временные переправы, а затем проводить капитальные работы.

Часто наши мостовые части подвозили материалы к месту строительства, не дожидаясь окончания боя. Многие узлы готовили заблаговременно в тылу. И как только обстановка позволяла, сразу же приступали к восстановлению моста. Невозможно и даже вредно на все случаи рекомендовать какой-либо стандарт. Инженеры решали вопросы, исходя из обстановки, наличия сил и средств.

Например: возле станицы Волоконовка один из батальонов начал строить высоководный мост через реку Оскол. Но тут срочно потребовалось открыть движение. Что делать? Ни времени, ни запасных материалов нет. Выручила находчивость, смекалка.

Солдаты где-то нашли стальной трос диаметром 40 миллиметров. С берега на берег протянули три нитки, на нитки уложили настил. Получилось зыбкое, волнистое, но достаточно надежное сооружение. По нему пошли автомашины. А в это время рядом продолжалось возведение капитального сооружения. Когда мост был готов, временную тросовую конструкцию сняли. [270]

6

В районе города Кантемировка военно-автомобильную дорогу пересекал железнодорожный путь. Фашистские самолеты непрерывно охотились за поездами. Не упускали они случая нанести удар и по автоколоннам, которые почти всегда скапливались у переезда. Службу регулирования здесь несли пожилой солдат Иван Иванович Николаев и комсомолка Вера Шилова. Солдат по-отцовски оберегал девушку от опасности и, как говорят железнодорожники, в часы «пик» на пост выходил сам.

Был морозный солнечный полдень. На боковом пути станции стоял санитарный поезд. Когда рядом с ним остановился состав с боеприпасами, появились вражеские самолеты. Началась бомбежка. Неприятельским летчикам удалось попасть в эшелон с боеприпасами. Загорелись вагоны, ящики с патронами, начали рваться снаряды. Огонь перекинулся на санитарный поезд. Раздались крики раненых.

— Люди горят! — закричали у переезда женщины.

Николаев и Шилова бросились спасать тяжелораненых. Вместе с врачами, медицинскими сестрами и подоспевшими местными женщинами они выносили их в безопасные места. У некоторых солдат и офицеров к незажившим ранам прибавились свежие.

Еще издали я увидел черный густой дым, снопы искр, языки пламени. Машину оставил у переезда. Побежал на станцию. Железнодорожники растаскивали горящие составы. Огонь в санитарном поезде был погашен; поезд отведен в дальний тупик. Состав с боеприпасами по частям вывели на перегоны. На месте осталось лишь несколько догорающих вагонов с рвущимися авиационными бомбами. Меня остановил дежурный по станции и попросил дальше не ходить. Я обошел стороной опасную зону и подошел к лежавшим на снегу раненым. Среди женщин в белых халатах выделялась девушка в обычной солдатской шинели. Она так же, как и медики, перевязывала раненых. Ко мне подбежал регулировщик Николаев и отрапортовал:

— Помогаем спасать раненых. Шилова вытащила из горящих пульманов сорок два человека. Сейчас она заканчивает медицинскую обработку пострадавших. Я тоже [271] оказываю посильную помощь. Вынес из огня пятнадцать человек. Разрешите отправиться на пост?

Герои-регулировщики И. И. Николаев и В. П. Шилова были награждены медалью «За отвагу».

«На большой дороге, как на большом веку, всего насмотришься», — любил говорить шофер Вася Шатров. Он, пожалуй, прав. Чего и кого только не приходилось нам встречать во время поездок. Однажды мне на глаза попался слепой нищий старик. Он сидел на перекрестке дорог в районе Сватово и простуженным голосом напевал «Орленка» и «Разлуку». Выражение лица у него было настолько страдальческое, что Василий Шатров не выдержал, остановил машину и отдал ему наш запас сухарей и свои старые валенки. И не подумали мы с добрым, доверчивым Шатровым, что и беззащитный вид тоже может быть защитой. Да еще какой надежной!

Мы знали, что враг засылал к нам в тыл своих разведчиков, диверсантов, провокаторов. Они маскировались под раненых солдат, офицеров, беженцев. Эта нечисть выползала на дороги, расспрашивала, вынюхивала, сеяла панику, следила за маневрами и передвижениями войск. Этот же голодный, немощный дед не вызывал никаких подозрений.

Но вот на регулировочный пост встал только что вернувшийся из госпиталя солдат Андрей Григорьевич Денисов — певец, колхозный гармонист.

После смены Денисов подошел к старику и попросил у него гармонь.

— Дай, старина, молодость вспомнить!

— Не дам. Это мой кусок хлеба...

Денисову показалось, что старик чего-то испугался, и он настойчивее повторил свою просьбу.

Нищий отдал инструмент. Денисов взял его, растянул мехи, прошелся по ладам. Планки о что-то задевали, мехи полностью не сжимались.

— Ты что, старик, прячешь в гармошке? — спросил Андрей Григорьевич и, сняв планку, заглянул внутрь. Там оказался портативный радиопередатчик.

Так бдительный солдат разоблачил шпиона.

Еще одного лазутчика задержала комсомолка Нина Пыхова. Случилось это на контрольном посту в районе Миллерово. Была вьюжная ночь. Дежурство несла старший [272] сержант Нина Пыхова. Кутаясь в теплый шарф, она остановила очередную машину. Проверив номер, девушка подошла к кабине и потребовала документы. Рядом с шофером сидел лейтенант. Он завел с Ниной игривый разговор и как бы между прочим спросил, где находится штаб армии. Ему-де туда нужно заехать. Нина насторожилась. Просмотрев путевой лист, она попросила удостоверение личности лейтенанта. Пока Пыхова листала книжицу, офицер спросил, как ее зовут, когда свободна от дежурства, подарил плитку шоколада.

Видя, что Нина кокетничает с ним, лейтенант осмелел и стал вперемежку с шутками расспрашивать, какие части расположены поблизости. Показывая на проходящую колонну, спросил:

— Эти крытые машины с людьми куда идут?

— Не знаю, они нам не докладывают, — ответила Пыхова. — А зачем вам это знать?

— Я связной офицер штаба фронта, мне все нужно знать.

Нина по опыту знала, что штабные офицеры обычно задают конкретные вопросы: как проехать в хозяйство такого-то командира или в такое-то село. Ее подозрение усилилось. Условным сигналом девушка вызвала из землянки бойцов. Они задержали лейтенанта. Он оказался фашистским разведчиком.

Сержант Нина Пыхова была награждена медалью «За отвагу».

7

«Где торно, там и просторно» — гласит русская пословица. Наша служба старалась сделать все, чтобы наступавшим войскам было просторно на дорогах. К зиме 1942/43 года мы, казалось, подготовились основательно. Многое за осень было сделано. Только снегозащитой оградили более 10 тысяч километров дорог. Подразделения понаделали массу разных снегоочистительных снарядов. И все же, несмотря на это, нашим частям снова пришлось очень трудно. Дорожники не успевали прокладывать трассы вслед за идущими на запад армиями, не выдерживали темпа наступления. Работу тормозили примитивные средства снегоочистительной техники, ручной труд. По-прежнему не хватало транспорта. [273]

А на пороге уже стояла весна. В центральных и северных районах страны дорожники торопились уложить на мерзлую землю деревянную колею и гать. Каждый батальон обязывался до начала распутицы привести в порядок закрепленную за ним трассу. Спешил это сделать и 43-й отдельный дорожно-эксплуатационный батальон. Он восстанавливал большак от Вязьмы до Юхнова.

С начальником автодорожных войск Западного фронта инженер-полковником С. М. Чемерисом мы осматривали только что освобожденные фронтовые дороги. Некоторые из них сразу передавались в резерв Верховного Главнокомандования. Противник разрушил все мосты и переправы через реки Угру и Рессу. На подходах к Угре, в районе села Знаменки, мины торчали, как ржавые гвозди в старой доске, — не ступишь ногой. Машины обходили это опасное место за много километров. Снег лежал на полотне дороги целиной. Заброшенный участок сливался с полем. Мы поехали дальше, в сторону Юхнова, чтобы выскочить на Брестское шоссе. На пути встретили командира 43-го ОДЭБ капитана Ф. А. Белаша.

— Скоро начнется паводок, — сказал ему С. М. Чемерис. — Поставьте все свои силы на строительство моста через Угру у села Знаменки. Через Рессу у деревни Шуклеево наведем понтонный мост.

На техническую разведку Белаш выслал своего помощника инженер-капитана С, Г. Самодурова, начальника штаба капитана А. И. Киселева и инженера батальона капитана Г. А. Джучкаева. Оставив машину у обочины дороги, разведчики, высоко поднимая ноги, пошли след в след к реке. Когда приблизились к разрушенному мосту, увидели здесь такое количество мин, что решили для строительства моста выбрать другое место.

На противоположный берег Угры направились старым заброшенным объездом. Но и здесь на каждом шагу виднелись полуобнаженные мины. Офицеры принялись их обезвреживать. Поле было так густо нашпиговано минами, что при повторном осмотре уже очищенной площади снова находили смертоносные заряды. Не иначе здесь было что-то вроде слоеного пирога. Бесстрашный шофер Федя Бирюков и тот не выдержал.

— Товарищ инженер-капитан, — обратился он к Самодурову, — давайте вернемся. Нельзя дальше ехать.

В каких-нибудь ста метрах проходила большая дорога. [274] Ее тоже предстояло разведать. Оставшийся участок до трассы решили проскочить на большой скорости. Сели в машину. Самодуров занял место в кабине, и грузовик стремительно понесся по ледяной корке. На последнем метре вдруг раздался оглушительный взрыв. Сидевшие в кузове вылетели из него. Киселев и Джучкаев «приземлились» в мокрый сугроб. Вывалившийся из кабины шофер Бирюков быстро вскочил и, подбежав к изуродованной машине, застонал:

— Эх, жалко-то как!

Киселев одернул его:

— Инженер-капитана вон ранило, а ты автомобиль пожалел...

Только теперь Бирюков увидел окровавленное лицо Самодурова. Офицеры вытащили его из дымящейся кабины, посадили на снег, индивидуальными пакетами перевязали раны. Когда стали поднимать инженер-капитана, вдруг обнаружили, что он сидел на противопехотной мине. К счастью, она настолько глубоко вмерзла в снег, что не сработала.

В тот же день на минах подорвались инженер-майор И. Ф. Локалов и командир 1-й дорожно-комендантской роты старший лейтенант С. А. Морозов.

Не могу не сказать и о горе жителей села Знаменки. Осенью 1941 года и в начале зимы гитлеровцы расстреляли здесь более 500 женщин, стариков, детей и попавших в плен раненых бойцов. Их похоронили в центре села, в густой тени лип. Сейчас над этой братской могилой возвышается высокий каменный обелиск. Здесь нашли свой последний приют и наши дорожники.

Из сожженного, обезображенного Юхнова с Брестского шоссе мы с Чемерисом повернули к Мосальску. Там наступала 49-я армия, входившая в состав Западного фронта. Хотелось взглянуть на только что освобожденную дорогу. Она была уже очищена от мин и разбитой немецкой техники. Солдаты заделывали воронки и повреждения полотна. Местами противник разрушил шоссе целиком. На таких относительно небольших по длине участках укладывалась деревянная колея или жердевой настил.

Перед Мосальском мы вынуждены были остановиться. Мост через небольшую реку Пополту оказался взорванным. Регулировщица попросила несколько минут постоять. [275]

— Идет разминирование, — объяснила она.

Мы направились к месту работ. На мосту трудились солдаты 77-го отдельного мостостроительного батальона и взвод минеров под командованием техник-лейтенанта П. О. Шварцмана. Среди бойцов, по словам Шварцмана, выделялся смелостью и смекалкой девятнадцатилетний Миша Артамонов. Товарищи ласково называли его Артамончиком. Был он круглолицый, русый, коренастый. Миша всегда вызывался на самые опасные операции.

Шварцман рассказал о том, что у них произошло несколько минут назад.

Во время технической разведки моста командир взвода обнаружил много противотанковых немецких мин и наших ЯМ-5. Обезвредить их взялся Миша Артамонов. Пристегнув к поясному ремню свисавшие до пят полы шинели, он сначала принялся за неприятельские «тарелки». Быстро разрядил их и сложил возле себя в штабель. Все шло хорошо.

Но вот Артамончик склонился над ЯМ-5. Осторожно снял с нее тонкий слой мокрого льда. Попытался поднять деревянную крышку, чтобы вынуть взрыватель. Не получилось. Тогда Михаил взялся за выступ ударника-взрывателя и потянул его на себя. Чека, удерживавшая ударник на боевом взводе, рассыпалась ржавым песком. На ее месте зачернело маленькое зловещее отверстие.

Артамончик не растерялся. Он знал: нельзя отпускать ударник. Если он освободится — мина взорвется в руках. Сдетонируют немецкие «тарелки». Погибнут не только он с находящимся рядом командиром, а и товарищи, работающие на другой стороне моста. Миша стиснул ударник двумя пальцами. А он, будто живой, старался вырваться и совершить свое гнусное дело. Лицо солдата побледнело, на лбу выступили капли холодного пота.

— Что случилось? — нагнулся к Артамонову Шварцман.

— Чека выпала. Еле удерживаю ударник, — прошептал Михаил.

— Срывай с шапки звезду, концы проволоки загоняй в отверстие, — подсказал техник-лейтенант.

Свободной рукой Артамонов выдернул звездочку, глянул на нее: вместо проволоки припаяна пластинка, не лезет. Шварцман подал свою. У него на проволочке. Михаил [276] осторожно вставил в отверстие. Опасность миловала. Все, кто наблюдали за этим поединком со смертью, облегченно вздохнули.

— А где Артамонов сейчас? — спросил я Шварцмана.

— Вон на бревне сидит.

Я взглянул туда, куда показал техник-лейтенант. Михаил Артамонов курил козью ножку и слушал взводного балагура, вместе со всеми весело и беззаботно смеялся. Трудно было поверить, что он только сейчас был на волосок от смерти.

Мы с Чемерисом подозвали солдата и поблагодарили за хорошую службу.

Отдав командиру батальона необходимые распоряжения, мы с Чемерисом направились в Юхнов.

Освобожденные участки шоссе Москва — Брест были пока еще в непроезжем состоянии. У взорванных мостов создавались пробки. Особенно много колонн скопилось на подъезде к Юхнову, у Мамоновского оврага. Мост был разрушен, и машины шли в объезд. Берега оврага — крутые, глинистые, колеса скользили по мокрым скосам как по маслу. Отсутствие переправы угрожало срывом операции.

Восстановить мост С. М. Чемерис поручил 87-му отдельному мостостроительному батальону. Командовал им способный инженер-капитан Степан Иванович Мешков. Теперь он генерал, работает в Министерстве обороны.

После тщательной разведки Мешков провел в батальоне техническое совещание. Мост решили строить смешанной конструкции: у берегов применить балочную систему на свайных опорах, в глубокой части — фермы с ездой поверху. Механизмов было мало. Все основные работы выполнялись вручную. Фермы надвигали с помощью простейшего кабель-крана.

При надвижке второй фермы неожиданно лопнул блок. Конструкция повисла на тросах. Некоторые инженеры растерялись. Мешков на свой страх и риск приказал продолжать надвигать остальные фермы. Когда они стали на свое место — это позволило поднять и висевшую в воздухе конструкцию. Проезжую часть солдаты уложили за несколько часов.

Ожидавшие переправы артиллеристы были настолько восхищены трудовым подвигом солдат и офицеров батальона, что в знак благодарности дали залп. [277]

8

Почти год войска 33-й армии вели бои местного значения.

После разгрома вяземской группировки противника армия повела наступление в направлении Спас-Деменска. Тут-то ее и настигла весенняя распутица 1943 года.

Леса, болота, поймы рек наполнились полой водой, слились в сплошное непроходимое море. До Спас-Деменска оставались считанные километры, когда движение на дорогах замерло. Снабжение наступающих почти прекратилось. Началась борьба за доставку каждого килограмма боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Были дни, когда солдаты в траншеях получали лишь по сто граммов сухарей, в то время как на станции снабжения Волоста-Пятница склады ломились от продовольствия.

С чего было начинать строить дорогу? Машины не проходили. Лошади еле вытаскивали ноги. Тягачи тонули в размякшей глине, как в тесте. В наличии имелось четыре армейских дорожных батальона, два фронтовых и выведенная на пополнение дивизия под командованием полковника Н. П. Солдатова. Помимо этого более шести тысяч человек гражданского населения. Они носили на себе из лесу жерди и бревна. Круглые сутки на трассе слышались голоса, стук топоров, звон пил. Дорожникам помогали водители застрявших машин, штабные писаря, сапожники, портные, интенданты.

Погода стояла холодная, дождливая. Над лесами будто недвижимые висели свинцовые тучи. Люди ютились в наскоро построенных шалашах, полуразрушенных строениях, землянках. Веселили, поддерживали тепло в теле костры — благо не летали вражеские самолеты.

Эту картину я видел предрассветным апрельским утром с Волостапятницкой возвышенности, куда нас с Чемерисом доставила из Вязьмы дрезина. Заморозок затянул грязь пленкой льда, и грунт казался крепким. Но когда мы ступили на землю и попробовали пройти к трассе, то сразу почувствовали, что значит распутица на Смоленщине.

Автодорожное управление фронта держало дорогу под своим контролем. Здесь с группой инженеров чуть ли не постоянно находился начальник дорожного отдела полковник [278] В. Ф. Танана. Подталкивали строительство и офицеры штаба 33-й армии. Все эти представители считали своим долгом делать солдатам и офицерам замечания, давать указания. Комбаты нервничали — не знали, чьи приказы выполнять.

Нас с Чемерисом встретил высокий, плотно сбитый старший помощник начальника автодорожного отдела 33-й армии инженер-майор А. Н. Амелин. Заткнутые за ремень полы его шинели были заляпаны грязью, пудовые комья висели и на сапогах. Амелин улыбался. Устало, тяжело, но улыбался, хотя по всему было видно, что он уже несколько ночей не спал. Инженер Амелин доложил, что ведет на строительство дороги сто восемьдесят два человека. Преимущественно женщин и подростков.

К нам подошел довольно крепкий еще старик. Он подал всем руку и с достоинством отрекомендовался:

— Носов, Никанор Пантелеймонович. Плотник, потомственный строитель мостов. Так что меня определяйте сразу на дело. Бригаду я себе подобрал ладную...

— Ну что ж... — я взглянул на Амелина, — думаю, что просьбу Никанора Пантелеймоновича надо удовлетворить.

Инженер-майор вскинул руку под козырек и произнес:

— Есть!

— Сколько вам потребуется времени, чтобы обеспечить проезд по всей трассе?

— Если установится благоприятная погода — две недели! — ответил Амелин.

— Вашими бы устами мед пить, — усомнился я в таком сроке.

— Расчеты... — Амелин, положив на колено планшетку, достал лист ватмана. На нем была вычерчена схема дороги с расчетами. Чемерис взял бумагу и углубился в изучение цифр.

— Почему надеетесь только на людей, а не на технику? — спросил он инженер-майора.

— Если считать два поломанных трактора, которыми мы располагаем, техникой, то тогда, конечно, виноват...

Из беседы я узнал, что Амелин опытный инженер-строитель, участник гражданской войны. Несколько раз [279] был ранен, контужен. Персональный пенсионер. Перед войной работал на возведении столичных мостов через Москву-реку. Когда гитлеровцы напали на нашу страну, он одним из первых добровольцем вступил в ополчение.

— Член партии? — поинтересовался я.

— Беспартийный.

— Что же вам помешало вступить?..

— Происхождение. Отец имел неудачную биографию.

Я не стал больше донимать Алексея Николаевича расспросами.

Внизу за полотном железной дороги мутными весенними водами шумела река Волоста. Вдали по взгорью рассыпался буро-белыми метелками молодой березняк. На Волосте строился автомобильный мост. Доносились голоса бойщиков свай, удары ручных «баб». На берегу реки на деревянных мостках стояли солдаты и длинными баграми вылавливали бревна, грузили их на подводы и везли к трассе.

Мы спустились к воде.

— У вас большие резервы сплавного леса? — спросил Чемерис офицера, командовавшего бригадой багорщиков.

— Раньше вода спадет, чем кончатся рощи. — Офицер ловким толчком багра помог солдату выбросить на берег ствол дерева и только тогда обернулся. Я сразу узнал его. Это был инженер-майор Сурен Амбарцумович Мкртчанц.

— Захар Иванович, даже в нашу преисподнюю приехали! Вот хорошо. — Он нагнулся и сполоснул в воде руки. — Теперь не отпустим, пока не поможете техникой. Это, что вы видите, — цветочки, ягодки дальше, километрах в пятнадцати отсюда: сосун-болото, не обойдешь, не объедешь.

— Посмотрим, посмотрим, — сказал я. — Но особых надежд не питайте, сами живем не богато.

Мкртчанц — опытный специалист. В 1929 году он окончил Московское высшее техническое училище по профилю строителя автомобильных дорог. С тех пор он побывал на многих ударных стройках. В степях Казахстана Мкртчанц с партией изыскателей провешивал осевую линию нынешнего Турксиба. В начале тридцатых работал в Подмосковье, затем участвовал в строительстве автострады Москва — Киев. Занимался стандартизацией дорожных машин в Комитете унификации и стандартизации [280] при Совете Труда и Обороны СССР. Одевал в бетон и камень берега Москвы-реки, возглавлял машинно-дорожные отряды, прокладывавшие новые магистрали.

Не один раз за это время перекрещивались наши с ним жизненные пути-дороги. Мкртчанца я уважал за глубокие знания дорожного дела, за исполнительность и прямоту. Он никому не стеснялся сказать в глаза правду. Некоторые его за это не любили.

— Вам начальник автодорожного отдела назначен? — спросил его С. М. Чемерис.

— Не везет нам на начальников. За два года много перебывало...

Сейчас отдел временно возглавляет комбат 132-го отдельного дорожно-строительного батальона. Строительством руководит начальник тыла генерал-майор Аким Герасимович Вязаничев. Ночует под дождем у колесоотбоев. А ведь человеку под шестьдесят!..

Мы вышли к трассе. Под обрывом на чурбаке сидел совершенно юный на вид техник-лейтенант и разряжал противотанковые немецкие мины. Огромными круглыми лепешками они лежали в шахматном порядке вдоль берега реки. Солдаты брали их и подносили к офицеру. Он внимательно осматривал взрыватели, одни мины разряжал, другие отсылал за косогор «на расстрел». Обезвреженные «лепешки» несли к гребню косогора и клали в шурфы. Возле техник-лейтенанта стоял пожилой капитан медицинской службы Д. М. Сухобоков и, указывая на мину, спрашивал:

— Константин Дмитриевич, ведь она может взорваться прямо в руках?

Офицер, не торопясь, вывинтил и положил возле себя головку взрывателя.

— Этой не бойтесь, доктор, уже не взорвется. А вот эту сейчас посмотрим, — взял он из рук солдата очередной заряд, приложил к нему ухо. — Шипит. И яблочко красное... Неси «на расстрел»!

Вся эта опасная процедура делалась спокойно, с шутками.

Мы подошли ближе к техник-лейтенанту. Он искоса глянул на нас, не встал, продолжая спокойно отвертывать головку. Лишь когда положил ее в общую кучу и передал солдату обезвреженную мину, поднялся, и мы увидели, чего стоили ему эти секунды спокойствия. Лицо побледнело, [281] пухлые губы дрогнули, и в глазах блеснул нервный, лихорадочный огонек.

— Испугался, когда вы подошли. Резьба поржавела, мог произойти взрыв, — сказал он и, спохватившись, представился: — Техник-лейтенант Яскевич. Ввиду нехватки тола разряжаю вражеские мины.

— Осторожно действуйте! — сказал Чемерис. — Подозрительные не трогайте...

Мкртчанц повел нас к готовому участку трассы по топкому косогору, поросшему мелколесьем. Вязкая глина схватывала ноги как клещами. Каждый шаг давался с трудом. Мои хромовые сапоги трещали по швам.

— Вы прыгайте по кочкам, — советовал нам Мкртчанц. — Ноги не будут тонуть.

По склону отлогой возвышенности, рассекая мелколесье, протянулась жердевка. Мы зашагали по ней вверх. Однако она скоро кончилась. Со стороны поля навстречу ей бойцы укладывали деревянную колею. Несколько десятков метров отделяло нас от строителей. Мы шагнули в болото. Рывшие кювет женщины оперлись на ручки лопат и проводили нас сочувствующим взглядом. Кто-то из них сказал нам вслед:

— По суху, яко по морю...

Когда мы ступили на щепу, послышалась команда «Смирно!». Чеканя по звонкому настилу шаг, к нам подошел средних лет старший лейтенант.

— Командир первой роты 132-го отдельного дорожностроительного батальона старший лейтенант Куринский, — доложил он.

— Федор Васильевич, — подошел к Куринскому Сурен Амбарцумович, — познакомьте генералов с вашими лучшими бойцами и командирами.

— Лучший в роте командир взвода лейтенант Иван Дмитриевич Гнилицкий. Черниговец, из села Рубанка.

— Гни-лиц-кий! — понеслось над колеей.

Откуда-то издали к нам заторопился богатырского сложения уже немолодой офицер.

Когда он подошел, Семен Михайлович Чемерис спросил его:

— Пять метров настилу за сутки на плотника взвод может дать?

— Если пластины готовить на шпалорезке, можно и [282] пятнадцать и двадцать пять сделать. Руками тесать — пять метров не выгонит никто. Я выдерживаю, и то не каждый день. Три с половиной метра завсегда дают старшины Семен Петрович Кудлай и Никита Иванович Ефременко, сержант Лещетный, рядовые Петр Андреевич Симоненко и Никита Моисеевич Крицкий.

Мы обещали помочь батальону техникой, объявили героям труда благодарность и пожелали работать еще лучше, чтобы поскорее разгромить немецко-фашистских оккупантов.

К дороге подошла группа женщин. Привел их замполит 132-го ОДСБ капитан Фома Митрофанович Шитов. С его появлением солдаты оживились. Легкий, шарообразный, подвижной, он всюду успевал и все замечал: у кого какое настроение, кто ленится, кто чувствует себя» плохо. Три дня отсутствовал в батальоне Шитов и теперь с жадностью ловил каждое слово. Выбрав удобный момент, он обратился ко мне:

— Людям жить негде. За восемь — десять километров ходят ночевать. Это после тяжелой работы, да по такой грязи! Часто спим тут на бревнах. Ноги отказывают ползти до тепла. Нельзя ли подбросить нам штук пятьдесят медицинских палаток? Самое малое в два раза увеличилась бы производительность...

— Полевым госпиталям не хватает палаток, — ответил Чемерис, — так что дорожникам придется пока обходиться землянками и шалашами.

Мы уже собрались идти к станции, как верхом на еле волочившей ноги лошадке подъехал генерал А. Г. Вязаничев. Заляпанный грязью, измученный, он с трудом сполз с седла и, подавая мне руку, проворчал:

— Ну и пути-дороги, всего вымотали!

В черных от усталости глубоких орбитах блестели маленькие запавшие глаза. Круглое исхудавшее лицо обрамляла седая щетина волос с двумя клоками таких же седых усов.

— В районе деревень Тараканово и Бывалки два раза тонула моя лошадь, сам еле спасся. И такая трасса до села Всходы. — Аким Герасимович вытер цветным носовым платком слезящиеся глаза, перевел дыхание. — Около полутора тысяч солдат и шесть тысяч населения мало на сто двадцать два километра дороги. Солнце подсушит не скоро. Нужны люди. [283]

Мимо нас молча, с тяжелыми ношами цепочкой прошла команда солдат.

— Вьючная армия! — вздохнул Вязаничев.

Офицеры-дорожники очень тепло отзывались об А. Г. Вязаничеве. Человек высокой культуры, профессор, руководитель кафедры химии одного из московских институтов. Душевный и вместе с тем требовательный, строгий. Людей понимал и умел быстро находить с ними общий язык.

С тяжелым чувством возвращались мы с Чемерисом в управление автодорожных войск фронта. Не одна 33-я армия была в таком положении. И в этом никто не виноват. Наступали. Заранее подготовленные дороги остались в глубоком тылу. А отбитые у врага не успевали восстанавливать. Много было разрушенных мостов и переправ. Временные переезды и броды затопила полая вода. Начал таять грунт. Верхнее полотно шоссе ломалось под танками и становилось непроезжим.

В штабе Западного фронта я предложил С. М. Чемерису:

— Давайте объединим силы. Надо выручать попавшие в беду армии. Мы из резерва выделим вам для ваших фронтовых дорог несколько батальонов, а вы свои направите за Волосту-Пятницу. Поможем тракторами и механизмами.

Семен Михайлович согласился.

Несмотря на трудности, дорожные части во время второй весенней распутицы действовали гораздо четче и эффективнее, чем в предыдущем году. За героический труд многие солдаты и офицеры были удостоены правительственных наград.

Накопился значительный опыт.

Жизнь потребовала серьезных улучшений в управлении тылом Красной Армии и в организации перевозок. Система подвоза все время совершенствовалась. Если раньше грузы засчитывались дивизиям, корпусам и бригадам с момента отправки их с армейских складов, то теперь лишь по получении их войсковыми складами. Следовательно, ответственность за доставку всего необходимого для питания боя возлагалась на тыловые армейские органы и их транспорт. Этим самым исключалось стремление увеличивать автомобильный парк и материальные запасы в дивизиях и корпусах. Командиры их освобождались [284] от необходимости руководить подвозом на растянутых коммуникациях. Повышалась подвижность и маневренность войсковых частей и соединений.

Одновременно эта мера потребовала от начальников армейских и фронтовых тылов уделять более серьезное внимание содержанию и строительству дорог, а также лучшему использованию войскового и армейского транспорта.

За два года автодорожные войска численно и материально выросли настолько, что управлять ими из одного центра стало невозможно. Поэтому в июне 1943 года Главное управление автотранспортной и дорожной службы по решению Государственного Комитета Обороны разделилось на два главных управления: автомобильное и дорожное. Во всех фронтах и армиях были созданы соответствующие управления и отделы автомобильной и дорожной службы. Командовать дорожными войсками Красной Армии было поручено мне. Автомобилистов возглавил генерал Василий Евлампиевич Белокосков.

Специальный приказ Народного комиссара обороны определил задачи и штаты дорожной службы. С 17 июня 1943 года дорожная служба и дорожные войска Красной Армии впервые оформились в самостоятельную службу и самостоятельные специальные войска.

Трудом, потом и кровью поворачивались наши дороги на запад. Поворачивали их не мы, дорожники, а солдаты и командиры переднего края. Поворачивали всюду — от берегов Ледовитого океана до Черного моря. [285]