На волжских берегах

1

К началу мая в южных районах страны высохли полые воды, земля окрепла. Любая стежка могла стать дорогой, дорогой весенней, радостной. Степи благоухали, поднимались хлеба, цвели травы, неумолчным стозвоном пели птицы. Но людей не радовало буйство природы. Люди были заняты войной. Не до ромашек и птичьих трелей было и нам, дорожникам. Мы готовились к горячей поре.

Каждый спрашивал себя: что принесет эта вторая военная весна? Что скрыто под ее чарующей улыбкой: истинная любовь или опять страшное коварство? Суровая зима согрела нас теплым чувством победы. Укрепит ли это чувство пламенное лето, или снова обернется горьким прошлогодним июнем и снова немецко-фашистские захватчики ринутся в глубь нашей Родины?

В Крыму, на берегах всероссийской здравницы, там, где еще совсем недавно миллионы людей набирались сил, избавлялись от недугов, шло кровопролитное сражение. Жестокая битва продолжалась и в районе Харькова. Враг рвался к Волге, Кавказу.

Немцы снова захватили инициативу. Они прорвали оборону Юго-Западного фронта. Развернулись тяжелые оборонительные бои западнее Старого Оскола. Некоторые наши армии попали в окружение. Между Брянским и Юго-Западным фронтами образовалась брешь. Она открыла [179] фашистам ворота к Воронежу и Дону. Теперь всем стало ясно, что главный удар немцы приготовились нанести не в центре, а на юге страны.

Наши войска с боями отходили к Донским степям. Опасность нависла над Воронежем. Все мы были озабочены одним: как быстрее вывезти из города раненых, запасы продовольствия, ценное имущество. Там госпитали, крупные склады, базы. Не дожидаясь вызова, отправился к А. В. Хрулеву. В кабинете находились его заместитель генерал В. Е. Белокосков и начальник управления горюче-смазочных материалов генерал М. И. Кормилицын. Хрулев, возбужденный, шагал по помещению и что-то говорил сердитым голосом. Я стал возле Белокоскова, прислушался.

— Мне нет нужды говорить вам об обстановке на воронежском и харьковском направлениях. Знаете, — Андрей Васильевич посмотрел на нас суровым взглядом, — в Воронеже больше двадцати госпиталей, солидные запасы продовольствия, масла, бензина. Не вывезем — достанется врагу или погибнет в огне. Наша разведка сообщает: немцы вот-вот начнут бомбить город. Немедленно выезжайте на место и организуйте вывоз...

Раздался резкий звонок ВЧ{3}. По ответам Хрулева я понял, что говорил секретарь Воронежского обкома партии Владимир Иосифович Тищенко. Он спрашивал, когда мы выедем. Хрулев положил на рычаг трубку и, продолжая шагать по комнате, отдавал указания:

— В Воронеже не задерживайтесь. Помогите Юго-Западному фронту. Там тоже в опасности госпитали, склады, базы. Выясните, что осталось в войсках из продовольствия и горючего. На вашей совести, — подошел он ко мне, — переправы через Дон и дороги в этом районе. Смотрите на карту, тут не только мощеных, но и грунтовых шляхов нет. Фронт просит дорожные батальоны. Чем мы можем помочь?

В районах Россоши и Калитвы находились два военно-дорожных управления из резерва Ставки. Они были сформированы Гушосдором Украины. Я сказал об этом А. В. Хрулеву и добавил: [180]

— Сейчас ВДУ отходят с тылами фронта на восток. Их необходимо завернуть на строительство переправ через Дон.

— Согласен, — кивнул Хрулев. — Поезжайте на место и помогите все это организовать.

Белокосков получил мандат уполномоченного представителя Ставки. Сборы были недолги. Вместе с Белокосковым и Кормилицыным отправился на машине по фронтовой военно-автомобильной дороге Москва — Тула — Ефремов — Елец — Задонск. Меня интересовало состояние трассы. Она — рокадная, для трех фронтов. Видны следы ударов фашистской авиации. Но содержится в порядке: мосты восстановлены, работают гостиницы, пункты питания, заправки горючим, технической и медицинской помощи. Остановились на несколько часов в гостинице. Тепло, уютно, чисто. Обслуживание, как в ресторане. Белокосков от удовольствия покрякивал. В Ельце кончилось горючее. Заправились. Кормилицын справился о работе пункта, доставке бензина, о постановке отчетности.

— Порядок у вас на дорогах, Захар Иванович. Это хорошо. Люблю порядок, — сказал Кормилицын.

Вечерело. Дорога, проплыв степной равниной, втянулась в пригород Воронежа. Одноэтажные дома, в зелени улицы. Около двадцати лет назад я здесь прослужил три года командиром роты в железнодорожном полку. Город не узнать: крупные заводы, корпуса институтов, новые жилые кварталы 4–5-этажных каменных домов.

— Утюжок! — показал шофер на серое угловое здание универмага.

Оно действительно своими очертаниями напоминало утюг. Ничего подобного в мою бытность в городе не было. Он успел за эти годы обстроиться, похорошеть, стать современным городом. Но почему на улицах спокойно, тихо? Люди уверены в своей силе или еще не знают о надвигающейся опасности? На тротуарах — прохожие, в скверах — играющие дети.

Машина остановилась на Советской улице у подъезда гарнизонного Дома офицеров. Оставив здесь свои немудреные походные вещи, мы обогнули просторную площадь и оказались у нового здания обкома партии. Несмотря на поздний час, оно было переполнено народом. Нам сказали: [181] только что закончилось совещание, на котором обсуждался порядок эвакуации города. Тут были представители фабрик, заводов, учреждений. Лица у многих растерянные. Видно, неприятная весть застала участников совещания врасплох.

В кабинете секретаря обкома тесно, шумно. После совещания продолжалась утряска различных частных вопросов. Наше появление прервало споры. В. Е. Белокосков предъявил свой мандат. Владимир Иосифович Тищенко взглянул на него и начал знакомить нас с обстановкой.

— Из города, — сказал он, — еще ничего не вывезено. Только сейчас дали задание приступить к эвакуации заводов и учреждений...

— Сколько здесь госпиталей? — спросил Белокосков.

— Двадцать два, — ответил Тищенко и показал отпечатанный на машинке план эвакуации города. — Элеваторы забиты зерном. В холодильниках — мясо, консервы и всякая всячина. Тысячи тонн продовольствия.

В. Е. Белокосков посмотрел на сведения, задумался.

— А каким автопарком вы располагаете? — обратился он к председателю горсовета. Тот вынул из папки какую-то бумагу и положил перед Василием Евлампиевичем. Мы вместе подсчитали подъемную силу наличного транспорта. Сопоставили со всем тем, что нужно вывезти из города. Величины несоизмеримые. Автомашин нужно в несколько раз больше. Основную часть груза решили передать железнодорожникам. Белокосков вызвал начальника Юго-Восточной дороги и распорядился подать порожние вагоны. В первую очередь для отправки детей и раненых.

К утру весь город был приведен в движение. Железнодорожники формировали и загружали эшелоны. Автомобилисты подвозили к пунктам погрузки раненых, население, оборудование, снаряжали в далекий путь колонны. Я направился в Россошь. В пути узнал, что авиация противника совершила массированный налет на Воронеж.

2

Жара. Еду из Воронежа на юго-запад. Нужно посмотреть подходы к Дону. По всем дорогам, стежками [182] целиной движутся люди, бредут стада. Пыль застилает солнце, смешивается с дымом пожарищ. Чад, смрад, духота. Кажется, вся степь превратилась в страшное пекло. И над этим морем духоты и смрада гудят немецкие самолеты. Тут и там слышны тяжелые разрывы бомб. Земля вздрагивает, гудит. Наша машина вязнет в огромном человеческом потоке, колесит по степи, стараясь вырваться на простор и поскорее достичь Дона, где готовятся мосты, дороги.

Наконец нам удается выскочить на свободный участок. Полетели километр за километром. Вдали показывается бурый степной косогор. Он быстро приближается. У подножия затор. На гребне холма виднеется одинокий ствол зенитной пушки. Спиной к орудию стоит огромного роста военный и кому-то грозит длинной палкой. На дороге — сотни подвод, автомашин, ручных тележек. Они медленно втягиваются в глубокую выемку и стараются проскочить узкие «ворота», чтобы попасть на зыбкий дощаник переправы. Я оставляю машину в хвосте затора и бегу к регулировщику. Внизу раздается треск арбы — это чьи-то волы шарахнулись на повозку с детьми. Ребятишки с перепугу орут. Человек в военном загремел мощным басом:

— Куды прешь на мальцов? Отпрянь, дурна голова!.. Кому указую? Размозжу вместе с волами!

Усатый старик заверещал дребезжащим голосом, заметался, но подводу подал назад.

Увидев меня, регулировщик перекинул шест из правой руки в левую, отрапортовал:

— Сержант Загоруйко. Навожу порядок на переправе. Никаких происшествий не було...

— А это для чего у вас пугало? — кивнул я на шест. — Где ваши флажки?

— Ось воны, — показал Загоруйко на торчащие за голенищами палочки. — Звиняйте, товарищ генерал, тильки воны тут недейственны. Некоторые тильки дрючок и признают.

— Таким предметом и вправду человека пришибить можно.

— Та я аккуратно, товарищ генерал, — простодушно улыбнулся сержант, — бильше для страху.

С запада послышался нарастающий гул самолета. [183]

— Дивчата, цэ до вас! — крикнул Загоруйко зенитчицам и, не выпуская из рук шеста, засигналил зеленым флажком.

— Давай дид, швидше на мост цобай!

Зенитчицы развернули пушку навстречу врагу. Фашистский летчик отвернул в сторону и стал заходить со стороны солнца. Кто-то из девушек крикнул:

— Маша, опять твой прилетел.

Мария, с красивым продолговатым лицом, приникла к прицелу. Прозвучала серия выстрелов.

Перед самолетом появились небольшие облачка разрывов. Вражеская машина метнулась вниз, прошла над переправой. С одного из грузовиков ей в «живот» ударил спаренный пулемет. Сбросив бомбы куда попало, «мессершмитт» взмыл вверх. Его продолжали обстреливать. Неприятельский самолет сделал еще один заход, обстрелял переправу из пулеметов и скрылся в полуденном степном мареве.

— Теперь надолго удалился, — с притворной грустью вздохнула Маша. — Невезучая я, не умею завлекать с первого выстрела...

Переправившись, мы поехали вдоль восточного берега Дона. Дороги здесь были в ужасном состоянии. Выбоина на выбоине. Их не касались ни лопата, ни грейдер. В низинах колеса автомобиля уходили в заболоченный грунт. Мосты через ручьи и речки еще только строились. На таких дорогах отступающие войска завязнут, растянутся.

Вскоре добрались до Россоши, где размещался штаб Юго-Западного фронта. В небольшой мазанке нашел управление автотранспортной и дорожной службы фронта. Познакомился с его начальником комбригом Георгием Тихоновичем Донцом. На вид молодой, бравый. Крупные черты лица. Густые золотистые брови. Губы тонкие, волевые. Знаю, что и голова у него золотая. Еще до войны Донец руководил эксплуатацией и строительством шоссейных дорог на Украине. И вот этот энергичный, сметливый человек стоит передо мной, будто скованный по рукам и ногам.

— Что случилось, Георгий Тихонович? — называю его по имени и отчеству, хотя повстречались впервые. — Кто и что вам мешает?

Он посмотрел на меня грустным изучающим взглядом и, немного подумав, сказал своим сочным баритоном:

— Люди мешают. Одни человеки не дают других человеков. [184] Находят, что я один способен обеспечить дорогами и мостами все Придонье.

— Кто так считает?

— Такого высокого мнения обо мне начальник тыла нашего фронта Требует дороги, а людей — обходись наличными силами. Техники никакой. Горючее заменяют горючие слезы.

Раздумывать некогда, человек может терпеть, а время нет. Вот-вот начнут подходить толпы народа, а за ними и отходящие части. На плечах у них «висит» враг. Дон — серьезная водная преграда. У переправ может произойти скопление войск, неразбериха. Немцы воспользуются этим, как они воспользовались в июле прошлого года замешательством у Смоленска на Соловьевой переправе через Днепр. Этого допустить нельзя. Наш святой долг — обеспечить по всему среднему течению Дона переход войск без заминки.

Знакомлюсь с фронтовыми батальонами и ВАДами. Не густо. Многие подразделения недоукомплектованы. Техника, можно сказать, отсутствует. Донец задумался: положение отчаянное. Решаю его подбодрить:

— Вы получили телеграмму из Москвы от полковника Павлова?

Донец посмотрел на меня выжидающе:

— Нет, не получал. Если не секрет, о чем телеграмма?

— К вам с часу на час должны подойти два ВДУ, четвертое и шестое. Их взяли из резерва Ставки.

— Мои родные ВДУ. В начале войны формировали их Гушосдором Украины. Год прошел с тех пор. Что от них осталось?

— Полностью сохранились. В каждом по пять отрядов, в отряде по пятьсот человек. Имеется у них и кое-какая техника. Командует шестым ВДУ подполковник Стрельцов, четвертым ВДУ — инженер-майор Басс.

— За это спасибо, товарищ генерал. Вот это радость! Немедленно ко мне майора Сочиенкова! — сказал он стоявшему у двери связному.

В хату вошел высокий, широкоплечий молодой командир. Взгляд напряженный, суровый. Донец представил его:

— Сослуживец по Гушосдору Украины, а теперь мой заместитель — Петр Сергеевич Сочиенков, — и, обратившись [185] к вошедшему, распорядился: — К нам поступают два ВДУ, четвертое и шестое. Нужно экстренно установить с ними связь, встретить их, осмотреть экипировку. Наверняка обносились. Обмундировать.

— Им с ходу надо занимать участки и немедленно начинать строить переправы. — Я раскрыл карту и обратился к Донцу: — Куда поставим ВДУ?

Что-то подсчитав в уме, Донец предложил:

— От Лисок до станицы Вешенской — четвертое ВДУ, а ниже Вешенской — шестое. Здесь в верхнем течении кое-какие силы есть, а там ничего.

— Согласен. Давайте разработаем конкретные задания каждому управлению.

Встречать шестое ВДУ выехал заместитель Г. Т. Донца подполковник Николай Николаевич Степанов. Автомобилист, молодой, подвижной. Он занимался организацией перевозок. Встретить четвертое ВДУ и поставить на закрепленный участок был послан Сочиенков.

На третий день утром Георгий Тихонович доложил:

— Весь Дон в границах нашего фронта будет обеспечен переправами. ВДУ уже на месте. Работы развернуты в соответствии с планом.

Едем к Дону в Новую Калитву. Георгий Тихонович старается держаться в форме, спокойно. Но я чувствую, чего ему стоит это спокойствие.

— С Украиной отгутарили, — улыбнулся он с внутренней болью. — Харьков не устоял. Прощай, мое село Мерефа. И ничего не осталось от наших ридных шляхов...

И вдруг запел вполголоса: «Реве та и стогнэ Днипр широкий...» От его пения у меня мороз по коже побежал. Я не остановил его: пусть у человека горе наружу выльется, может, легче станет. Георгий Тихонович оборвал песню сам.

— Какие проложили чудесные дороги! — сцепил он в замок свои длинные, сильные пальцы бывшего молотобойца Харьковского паровозоремонтного завода.

Правда, считает себя Донец мостовщиком. Почти все юношеские годы он провел на дорогах, не один десяток километров вымостил булыжником и утрамбовал своими здоровенными ручищами.

— А сколько начали прокладывать новых!.. — продолжал Георгий Тихонович. Неожиданно сжав губы, загудел надрывнее, тяжелее прежнего. Казалось, металлические [186] стены «эмки» не выдержат, разорвутся. Лопнут и у меня барабанные перепонки... К счастью, Георгий Тихонович заметил мои напряженные косые взгляды и, перестав петь, заговорил:

— Новых дорог жалко. Недавно построенных. Но больше всего — киевского моста через Днепр. Опоры от берега до берега уже поставили. Фермы металлические. Монтировать собирались... Ну, ничего. Пересилим. Возвратимся, поставим мост еще краше!

Станция Новая Калитва раскинулась на высоком правом берегу Дона. Подъехали к строящейся переправе.

— Киевляне! — посмотрел Донец на солдат. — Вместе мост через Днепр строили, вместе воюем.

Мы вышли из машины. Под палящим солнцем солдаты работали в нижних рубашках, а некоторые обнаженными по пояс. На фоне белых смолистых бревен и досок выделялись загорелые спины.

Донец подошел к группе плотников, поздоровался с каждым за руку, как со старым знакомым, и о чем-то заговорил. По стремянке бежал к нам молодой краснощекий человек в форме инженер-подполковника.

— Начальник шестого военно-дорожного управления Стрельцов, — отрекомендовался он и остановился, чтобы перевести дыхание. Его перебил Донец строгим баритонистым голосом:

— К вечеру закончите переправу?

Стрельцов замялся:

— Не хватает леса, каната, троса, бензина...

— А мозгов в голове у вас, Петр Алексеевич, расторопности, чувства ответственности перед Родиной хватает? Разбаловались! Привыкли, чтобы вам все подавали готовое. Надо строить из того, что есть под руками. Посмотрите, сколько леса на берегах осталось после весеннего сплава. Соберите, вот вам и материал. Канаты и трос давно бы нашли в колхозах и МТС. О бензине наша забота.

— Где вы еще строите переправы? — обратился я к Стрельцову.

Он развернул карту и указал пункты. Там тоже дела обстоят не лучше. Советуемся с Донцом, подсчитываем. Людей явно не хватает. Машины простаивают — нет бензина. Нужна срочная помощь. Решаем поставить сюда на усиление один из отрядов ВДУ-4. Но нет горючего. [187]

Вместе с Георгием Тихоновичем снова катим в Россошь к хранителю бензина и смазочных материалов генералу М. И. Кормилицыну. Он прибыл сюда из Воронежа вместе с Белокосковым. На Кормилицына теперь вся наша надежда. Выделит нужное количество горючего — будут дороги и переправы, откажет — завязывай горе веревочкой.

Подготовили для доклада необходимые документы, расчеты, запаслись неотразимыми доводами. Узнаём, что В. Е. Белокосков и М. И. Кормилицын остановились в селе Лизиновке, в нескольких километрах от Россоши. Едем туда. Заходим в одну из мазанок, атакуем Кормилицына.

— Не подходит нам общий лимит, Михаил Иванович, — доказываю я. — На строительство требуется больше горючего, чем на обычный подвоз боеприпасов и продовольствия. Хорошая дорога быстро окупит перерасходы, даст экономию...

Кормилицын слушает меня внимательно, молчит. Взгляд настороженный. Трудно понять: доходят ли мои слова до его сердца или остаются гласом вопиющего в пустыне. Но вот лицо Михаила Ивановича шевельнулось, в глазах появился теплый блеск. «Зацепил», — подумал я и усилил нажим.

— Экономия верная! — сказал я в заключение убежденно.

— Жди вашу экономию, — неожиданно отрезал Михаил Иванович. — Будет она или нет, бабушка надвое сказала, а трясете живой бензинчик!

— На мертвом не поедешь, товарищ генерал. — Донец положил перед Кормилицыным расчеты.

— Что вы мне сулите журавля в небе. Если бы из сэкономленного просили. Под честное слово не дам бензина. Извольте уложиться в норму.

После долгой дискуссии решили провести опытные ездки. Выбрали за Доном два равных по протяженности участка: один удобный, отремонтированный; другой — запущенный, труднопроходимый. Заправили две груженые машины равным объемом горючего. Отправились все вместе на старт. Прозвучал сигнал, и грузовики тронулись с места.

По исправной трассе автомобиль пробежал быстрее и [188] вдвое меньше израсходовал топлива, чем тот, что тащился по ухабам.

— А безопасность подвоза взрывчатки! — сказал я торжествующим голосом.

— Обманули вы меня, как мальчишку, — прищуривая свои умные глаза, сказал Михаил Иванович. — Ваша взяла...

Кормилицын приказал выдавать нам столько горючего, сколько требуется для строительства дорог и переправ. Тут же он урезал норму войсковым соединениям.

— Великое дело опыт, — сказал он, подписывая приказ. — Сколько позволял транжирить жидкого золота!

Штаб фронта разрешил сформировать еще несколько мостостроительных и дорожных батальонов. На трассы было привлечено гражданское население. Инженеры разведали местные подручные материалы, открыли поблизости гравийные и песчаные карьеры, взорвали и вывезли на дороги две заброшенные каменные постройки. Для наведения переправ разобрали общественные деревянные постройки. Георгий Тихонович воспрянул духом.

3

Песенный Дон! Степное раздолье. В изумрудной оправе буйной прибрежной зелени серебрятся воды реки. Они то прячутся в широких поймах, то сверкают в излучинах. Радоваться бы такой красоте, дышать полной грудью, а тут не до этого, света белого не видишь. От усталости и тревог все кажется только черным и красным. Враг беснуется, бомбит, охотится за каждой машиной, сметает возведенные мосты. Люди работают день и ночь. Мы с Донцом весь участок реки, входящий в границы фронта, делим между собой на две части. Георгий Тихонович отправляется руководить участком южнее станицы Вешенской, я — севернее, до Лисок (ныне Георгиу-Деж). Вместе с инженерами фронта определяем места для переправ, расставляем батальоны. Разрабатываем проекты, изыскиваем материалы. Чтобы обмануть врага, строим настоящие и ложные переправы. Враг бомбит их — мы строим вновь. Враг хочет не допустить к Дону беженцев а войска, окружить их, уничтожить — мы стараемся всеми силами помочь им выскочить из огненных тисков. [189]

Дон имеет притоки — Хопер и Медведицу. Через них тоже переправляются войска. Там строительством переправ руководит Донец. На этих двух реках мостовики возвели 15 мостов. Чтобы противник не обнаружил их, построили несколько подводных сооружений. Проезжую часть скрыли на 30 сантиметров под водой. Но хитрость не везде удалась. В некоторых местах подходы на берегу демаскировали переправы. Враг их обнаруживал с воздуха, бомбил.

Вскоре В. Е. Белокоскова, М. И. Кормилицына и меня А. В. Хрулев отозвал в Москву.

4

Пушки еще гремели в большой излучине Дона, а столица уже жила судьбой Сталинграда. Огромные силы и средства были брошены на юг для отражения натиска врага. Пользуясь превосходством в танках и авиации, гитлеровцы теснили наши армии на восток. В Генеральном штабе Красной Армии считали, что фашисты направят свой главный удар на захват Сталинграда, попытаются разорвать наш фронт, нарушить коммуникации, соединяющие центральные области страны с Кавказом. Мне сказали, что Ставка дала указание Сталинградскому обкому партии и командующему войсками округа генералу В. Ф. Герасименко готовить город к обороне. Вокруг Сталинграда уже развернулись строительные работы. Создавались три оборонительных обвода — внешний, средний и внутренний. Этими скупыми сведениями и ограничивалось мое знание обстановки на юге.

Никто из нас тогда не знал замыслов врага. Лишь после стало известно, что немцы намеревались под Сталинградом решить судьбу Кавказа. Как показал фельдмаршал Паулюс Международному военному трибуналу 11 февраля 1946 года, еще 1 июня 1942 года на совещании командующих армейской группировкой «Юг» в районе Полтавы Гитлер заявил, что если он не получит нефть Майкопа и Грозного, то должен будет покончить с этой войной.

Если бы противнику удалось захватить Сталинград, то он вышел бы на оперативно-стратегический простор и надежно прикрыл свою северокавказскую группировку.

Но не только в этом был смысл захвата Сталинграда. Падение Сталинграда должно было послужить сигналом [190] к выступлению против СССР Японии и Турции. Над нашей Родиной нависла смертельная опасность.

Недолго мне пришлось находиться в Москве. В начале августа вместе с заместителем начальника тыла Красной Армии генералом В. Е. Белокосковым мы уже мчались к берегам Волги. Василий Евлампиевич, как уполномоченный Ставки, имел задание помочь на месте организовать службу тыла во вновь создаваемом Юго-Восточном фронте. На мне, как всегда, лежала забота о дорогах, переправах и автомашинах.

По пути заехали в Камышин (ныне Волжский). Улицы его утопали в густой зелени акаций и сирени. То там, то здесь возвышались белые, словно невесты, церквушки, бывшие купеческие особняки и новые каменные дома. Над Волгой — облачное небо. Беспечно парили чайки. И вдруг — следы бомбежек. Город, показавшийся вначале мирным и тихим, жил будто в лихорадке. Он становился важным транспортным узлом. Фашистская авиация непрерывно бомбила его.

В Камышине у нас нет особых дел, поэтому не задерживаемся в нем, мчимся правым берегом реки к Сталинграду. Пышные зеленые перелески, отягощенные зреющими плодами сельские сады сменились коричневой, знойной степью. К потрескавшейся от жары и измученной жаждой земле прижимался пыльный бурьян и сухой ковыль. Навстречу потянулись запряженные в телеги волы, чинно шагали вестники пустыни — двугорбые верблюды. Река будто замерла, притаилась в своих древних берегах. Нигде на ее открытых раздольях не видно ни лодки, ни парохода. «Посудины», вымазанные в зелено-серую краску, прижались к берегам. Тишина, безлюдье. Неожиданно показались черные гривы дыма. Смотрим — горят подожженные фашистскими самолетами нефтеналивные баржи. Пылающая нефть разливается по реке, подступает к берегам. Огня и дыма так много, что, кажется, горит сама Волга. Удушливая чернота застилает небо, перехватывает дыхание. Дороги не видно, едем, как в ночи.

Чем меньше оставалось расстояние до Сталинграда, тем движение на дорогах становилось гуще, оживала и река. Появились вооруженные зенитными пулеметами и пушками буксиры, боевые корабли, катера. В глубоких просторах степи горели станицы, хутора, колхозные фермы. [191] С каждым километром воздух быстро наэлектризовывался, угрожающе звенел.

Вот и пригород Сталинграда. Показалась колонна танков. Машины новые, с яркими красными звездами на башнях. Идут они не торопясь, с открытыми люками. Молодые, с загорелыми лицами танкисты настороженно посматривают в коварное предвечернее небо.

Быстро темнело. Над городом то и дело вспыхивали ядовитые языки пламени. Грохотали зенитки. Наши машины остановились у водоразборной колонки на Заводской улице. Мы с Василием Евлампиевичем начали приводить себя в порядок. Нужно было умыться, стряхнуть с себя дорожную пыль. Неудобно же идти в таком затрапезном виде на прием к командованию фронта.

Нас удивило безлюдье улиц. Все вокруг будто опустело, вымерло. Никто к нам не подошел. Осиротевшими выглядели и величественные железные ворота Тракторного завода. Все живое ушло в землю, спряталось, замолчало. И это безмолвие большого города вызывало оторопь.

Тут, на этих берегах, рождалась наша индустрия. По кирпичику, отказывая себе во всем, порой в самом необходимом, советские люди возводили эти огромные заводские корпуса, жилые массивы, здания институтов, больниц, клубов. Помню, как в 1930 году, читая газеты и слушая радио, радовались первому сталинградскому трактору. За десять — двенадцать лет здесь построены десятки новых заводов и фабрик. А сколько их реконструировано и расширено!

Сталинград — один из крупнейших в стране речных портов, мощный железнодорожный узел. Отсюда берут начало многие старинные грунтовые тракты. Недавно некоторые из них начали перестраивать, одевать в камень. Сталинград — это и наша история. Он видел вольницу Стеньки Разина, отражал набеги калмыков, ногайских и крымских татар. Его рабочий люд подымался на борьбу за свободу в 1905 году. Царицынцы с винтовками в руках громили полчища белогвардейцев в годы гражданской войны. Каждый камень, каждый клочок земли здесь священны. Невозможно этот город отдать на поругание немцам!

Медленно движемся по улицам. В воздухе пахнет гарью. Время от времени раздаются залпы зениток. [192]

С трезвоном мимо нас проносятся красные пожарные машины. Где-то тут речка Мокрая Мечетка, Мамаев курган, река Царица, а в темном зеркале волжских вод — остров Царицын. Все эти места мне знакомы лишь по книгам и рассказам.

Город на осадном положении. На улицах — военные патрули и дружинники, на перекрестках — регулировщики дорожно-эксплуатационного полка. Ими командует майор Семен Менделевич Коган. Я представил себе его высокую, сутуловатую фигуру, широкое, добродушно улыбающееся лицо. Перед опущенным шлагбаумом контрольно-пропускного пункта нас остановили, проверили документы. Начальник пункта отдал Белокоскову рапорт и выделил нам сопровождающего.

— Где же здесь река Царица? — полюбопытствовал я у сопровождавшего нас сержанта.

— Под нами! — ответил он.

Не успел я посмотреть вниз, как машина проскочила мост и остановилась у каменного здания школы. Здесь разместилось управление тыла Юго-Западного фронта. Возглавлял его генерал Иван Герасимович Советников.

Школа стояла на крутом берегу Царицы. Я невольно заглянул в темную глубину оврага. В моем воображении Царица рисовалась вполне приличной рекой. А внизу что-то мутнело, вроде моей родной речушки Вори.

— И стоило на этакую муть тратить столь громкое слово — царица! — пошутил я, выбираясь из машины.

— Сары-Су по-татарски означает желтая вода, — отозвался Белокосков. — А во время паводков и дождей она превращается в зверя.

5

Советников был предупрежден о нашем приезде. Положение у него складывалось хуже некуда. Почти все тылы фронта переместились на левый голый и бездорожный берег Волги. Железнодорожные и автомобильные трассы, по которым шла доставка всего необходимого, находились под ударом противника. Нужно было срочно создавать новые пути подвоза и переправы через реку. Требовалось по левому берегу от Саратова до Сталинграда через Энгельс, Николаевский, Волжский и Краснослободск проложить автомобильную дорогу, навести мощные [193] переправы. Справиться с такой задачей фронтовым дорожным частям не под силу.

Нас провели в просторный школьный класс, где собрались старшие офицеры. Среди них я сразу заметил улыбающегося комбрига Г. Т. Донца и рядом с ним молодого подполковника с открытым лицом, прилизанными светлыми волосами. Это был Николай Николаевич Степанов, заместитель начальника автотранспортной и дорожной службы.

— Поздравьте Степанова, — сказал мне Донец. — Его назначили начальником автодорожных войск Сталинградского фронта...

За учительским столом сидел пожилой генерал. На широком лице блестели большие усталые глаза. Это был Советников. Увидев нас, он встал и обменялся крепким рукопожатием.

Свой доклад о положении на фронте Советников начал с просьбы о помощи.

— Надежда только на ваш автотранспорт, — посмотрел он умоляюще на Белокоскова. — Срочно нужно несколько автомобильных полков. Наш тыл перебазируется на левый берег Волги. Оттуда теперь будем возить оружие, продовольствие, горючее. У своих войск мы отобрали все, что можно. Но эта мера не спасает. Враг почти у стен города.

Белокосков слушал доклад со вниманием. Донец сидел рядом со мной усталый, задумчивый. За этот месяц, что мы не виделись, он постарел. На лице залегли глубокие морщины. Не розами был усыпан путь к Волге.

Я попросил у Советникова схему города. Склонились над ней втроем. Нас интересовали грунтовые пути подвоза и Волга с ее берегами, островами и отмелями. Транспортные средства нужно было готовить к самой крайней мере — к битве на ближайшем обводе Сталинграда и даже на его улицах. Это мне сразу стало понятным из доклада Советникова.

Волга под самый корень отрезала переднюю линию фронта от тыла. Голова отделялась от туловища. Соединить эти две части единого живого организма можно только мостами, паромами и переправами. В новых границах фронтового тыла действовали паромные переправы лишь у четырех пристаней: в Камышине, у сел Дубровка, Горный Балыклей и в самом Сталинграде. Но что это [194] за паромы? Самое большее они поднимали по четыре груженые автомашины. Плавучих средств подвоза в нашем распоряжении были крохи. Да и они не приспособлены к условиям фронта. А мы должны переправлять через Волгу танки, тяжелые орудия, самоходные пушки, снаряды, горючее и все бесчисленное множество других грузов. Ясно было, что с помощью такой техники задачу мы не решим. Как ни прикидывай, а переправы нужны мощные, с большой пропускной способностью. Ведь на Волге нет ни единого автодорожного моста.

Подсчитываем, какими силами будем строить все эти сооружения, думаем, откуда брать материалы, сколько нужно поставить на одну переправу мостовых батальонов, какое количество леса, металла, механизмов потребуется.

В распоряжении новых фронтов имеется одно военно-дорожное управление. Кроме того, закреплено за армиями двенадцать мостовых и дорожных батальонов. Казалось бы, это мощная квалифицированная сила. Но как она мизерна в сравнении с потребностями.

К нам присоединились Белокосков с Советниковым.

— Строить переправы нужно от Саратова до Астрахани, — говорит Белокосков и измеряет по карте, — это почти восемьсот километров по реке...

— К мостам нужны подъезды, — заметил Донец.

Никогда не думали, не гадали, что придется воевать в таком глубоком тылу. Все смотрят на дороги. Большак вдоль правого берега Волги от Камышина до Сталинграда мы с Белокосковым уже испытали. Лишь отдельные участки его покрыты камнем.

— На правом берегу еще благодать, — улыбнулся с горечью Советников. — Тут расположены села, города, и хоть какие пути, да есть. А взгляните на левый берег. Мертво: ни хаты, ни стежки, ни куста зелени.

— Зато есть железная дорога, — сказал Белокосков. — Горе, но железная...

Изучаем по карте обиженное природой пространство. Видны бараньи тропы, следы грунтовок, соляные озера. Дикая голая земля. Нет на ней никакого подручного материала. Все надо тащить за сотни километров. А тащить надо много — горы! Фронтовой тыл будет создаваться с дорогами, складами, базами, жильем. Решать эти вопросы не хватит ни наших сил, ни данной нам власти.

Сейчас тревожит правый, западный берег. Здесь идут [195] сражения, по этим дорогам надо подвозить к передовой все необходимое. Грунт ненадежный. В сухую погоду, сам видел, поднимаются облака пыли — впереди ничего не видно. Нетрудно угадать, что творится в дождь. Пыль превращается в грязь, солончаки раскисают — не то что колеса, ноги не вытащишь.

— Техническую разведку дорог производили? — спросил я у Советникова.

Вместо ответа он горько улыбнулся. Ясно, ничего не делали.

— Если судить по дороге Камышин — Сталинград, ни один мост не годится под танковую нагрузку, — старался я обратить внимание Белокоскова на мосты и дороги. — Все искусственные сооружения надо перестраивать или усиливать. Полотно дорог тоже надо одевать в твердое покрытие.

На это Белокосков ответил:

— Лето — дороги потерпят. Сейчас надо оседлать мостами и переправами Волгу. Это вопрос жизни и смерти. Распорядитесь, — обратился он к Советникову, — разведать и учесть всю сплавную древесину!

— Разведать нетрудно, а вот чем возить будем? Машин нет.

Я записал нужды фронтов. Василий Евлампиевич тоже что-то пометил себе.

— Не теряйте времени, Иван Герасимович, — сказал он Советникову. — Немедленно перестраивайте организацию вашего тыла. В противном случае захлестнут вас события.

Обстановка на фронте менялась с каждым часом, и не в нашу пользу. Работа тыловых органов осложнялась. Фронтовые, армейские и войсковые районы непрерывно совмещались, как бы складываясь в гармошку. Планками этих «мехов» выступали с западной стороны враг, с восточной — Волга. Пока у нас оставалась узкая полоса земли на правом берегу. Если потеряем железнодорожную линию, идущую от Поворино на Сталинград, а мы ее уже почти потеряли, то источниками питания наших фронтов станут и, по существу, уже стали узлы Балашов, Камышин, Тамбов и Саратов. Пути подвоза по грунтовым дорогам удлинялись в десятки раз! И это еще не все. Груз, прежде чем достигнуть Сталинграда, будет дважды пересекать Волгу: один раз в Камышине, другой [196] — в районе Сталинграда. Я представил себе все это и согласился с Белокосковым: прежде всего необходимы переправы и автотранспорт, сосредоточенные под единым руководством.

— Автомобили удобнее всего базировать в Камышине, — высказал свое мнение Белокосков. — Вам, товарищ Советников, следует уже сегодня переводить остальные свои тыловые учреждения за Волгу. Населенных пунктов там мало, закапывайтесь в землю.

Затем Белокосков обратился к Степанову, Донцу и ко мне:

— Как вы думаете, сумеете наличными силами дорожных частей построить две переправы в черте города? Понимаю, трудно. Ничем не пренебрегайте, используйте любые переправочные средства. Свяжитесь с руководством инженерных войск, с партийными и советскими организациями города, не отказывайтесь ни от какой помощи.

Мы внимательно выслушали Белокоскова и как-то особенно остро почувствовали, насколько сложна и ответственна в складывающейся обстановке работа тыла.

Мною овладела мысль: все наши дорожные части вот-вот могут оказаться под огнем немцев. Строители переправ и мостов должны проявить небывалую стойкость. Хватит ли у солдат и офицеров мужества? Опыт сражения за донские переправы их многому научил. Но ведь перед нами Волга, а не Дон.

Многое мы в ту тревожную ночь старались предвидеть, учесть, но то, что случилось спустя несколько дней, и не предполагали. Утром мы вместе со Степановым и Донцом отправились на предварительную разведку правого берега Волги, от речки Царицы на север до Тракторного завода. Нам предстояло выбрать удобные места для строительства переправ.

Перед нами открылась величественная водная гладь реки. Но это не радовало нас. Ширина Волги почти два километра. Два километра голой, ничем не прикрытой поверхности! Не лучше и берега. Я привык к лесам, тенистым дубравам. Там, на севере, солдат заберется в заросли — сам дьявол не обнаружит. А тут все видно как на ладони. Все простреливается. И эта обнаженность пугала. Где разместятся наши дорожные части, строительные базы? Работы развернутся на широком фронте, одновременно [197] с обоих берегов и на воде. Как укрыть людей, технику?

Мысль работала напряженно. Слух невольно ловил звуки артиллерийской канонады. От ее грохота, казалось, дрожала река. По ее глади пробегали мелкие, трепетные барашки. Они громоздились и волнами бились о берег.

На середине реки мы увидели переполненный людьми маленький паром. Он качался на воде серой яичной скорлупкой. Над паромом кружил фашистский самолет и обстреливал его. А на берегу за крутым песчаным выступом все накапливались и накапливались новые толпы женщин, стариков, детей. Тут же сгрудились коровы, козы, запряженные в телеги лошади и волы. От причала отваливали переполненные лодки, моторные катера, буксиры. Но желающих перебраться на другой берег было так много, а переправочных средств так мало, что усилия саперов и речников не давали никаких видимых результатов.

— Эх, если бы мост, хотя бы плохонький! — сказал я.

Правый берег Волги — крутой, обрывистый. Хорошо это для наших войск или плохо, мы тогда не знали. Ясно было одно, что под обрывами можно укрыть небольшие части и склады. А противоположный берег пологий, песчаный. На нем как на ладони виднелись село Красная Слобода, островок низкорослого леса, а дальше тянулся чахлый кустарник, настолько чахлый, что ничего собой не закрывал. Донец вскинул бинокль.

— Все просматривается до самого горизонта, — сказал он с грустью. — Тыл раздет. Местность не имеет естественных масок, способных укрыть войска.

Для строительства переправ выбрали в районе города два места: у Тракторного завода и у завода «Баррикады».

Мы возвратились в штаб и поручили инженерам промерить глубины и составить по створу будущего моста поперечный профиль реки. Мост решили строить комбинированный. Почему комбинированный? Для ускорения работ и быстрого пропуска судов. Перегораживать судоходную часть реки нельзя. К тому же в глубоких зонах ее сваи не забьешь. Кое-где на протоках глубина достигает 12–20 и больше метров. Здесь лучше поставить баржи. Когда будут идти суда, их можно развести. На мелководьях и отмелях договорились бить сваи.

С таким планом мы с Донцом и Степановым пошли [198] к Белокоскову и Советникову. Но прежде чем докладывать о будущих мостах, рассказали о виденном на берегу. Белокосков дал речникам команду: немедленно мобилизовать все плавучие средства для перевозки населения. На пристань ушли многие офицеры штаба помочь навести там порядок.

Наше предложение строить переправы в виде комбинированных мостов Советников встретил в штыки.

— Мост? Через Волгу? Сейчас? — удивился он. — Фантазия!

Белокосков молчал. Степанов набросал схему, показал кроки с отметками примерных глубин реки, а также расчеты на рабочую силу, количество барж, тросов, строительных материалов и техники. По опыту Дона мы знали, что дело это рискованное, но осуществимое. После обстоятельного обсуждения нашего предложения Белокосков и Советников согласились строить мост у Тракторного и у завода «Баррикады». Н. Н. Степанову поручили подготовить проектную документацию.

В эти дни обстановка сложилась такая, что многие принципиальные вопросы на месте не с кем было решать.

В это время в результате проведенной реорганизации образовались два фронта: Сталинградский и Юго-Восточный. Советников, по существу, сидел на чемоданах. А новый командующий Сталинградским фронтом генерал Андрей Иванович Еременко и его первый заместитель генерал Филипп Иванович Голиков только что прибыли в город и еще не успели вникнуть в оперативную обстановку. Командующий войсками Сталинградского военного округа генерал В. Ф. Герасименко переезжал со своим управлением в Астрахань.

6

Когда предварительный проект и расчеты моста были готовы, мы с В. Е. Белокосковым пошли к А. И. Еременко и Ф. И. Голикову. Белокосков и Еременко, старые кавалеристы, знали друг друга еще чуть ли не с гражданской войны, вместе служили в Белорусском военном округе. Разговор сразу пошел деловой и душевный. Василий Евлампиевич рассказал о принятых и намеченных мерах по организации тыла, строительству мостов, а также [199] о нуждах фронтов, о которых он намерен докладывать в Москве.

А. И. Еременко проинформировал нас об обстановке на фронте.

— Враг стремится взять город в клещи, перерезать все наши коммуникации. Железнодорожная линия Поворино — Сталинград доживает последние дни. Вся надежда на автотранспорт. Всеми силами и средствами нам надо спасать людей. Раненые, женщины и дети не могут ждать наших мостов под бомбежкой.

Василий Евлампиевич подошел к столу, развернул свою карту и уточнил районы, где в первую очередь намечалось построить железнодорожные линии.

— Основная масса груза будет поступать с севера, — сказал Белокосков. — Какие дороги имеются за Волгой? Единственная однопутная линия от Урбаха до Астрахани. Пропускает она в сутки всего несколько пар поездов. Станции технически не развиты. Подвижной состав на них держать нельзя: местность открытая. В таких условиях вагоны необходимо разбрасывать по тупикам и веткам. Но их нет, не построены. Вблизи Сталинграда всего один разъезд.

— Видите, как необходимы железнодорожные подходы к Волге, — сказал Еременко. — Строить их надо безотлагательно. Пусть ГОКО утвердит все это своим решением.

Белокосков отдал необходимые распоряжения Советникову. Н. Н. Степанову поручалось возглавить строительство мостов через Волгу у Тракторного завода и в южной части города. На возведение моста у Тракторного завода было поставлено шестое военно-дорожное управление под командованием инженер-подполковника Н. В. Бердичевского. Ему придали понтонные и другие части от инженерных войск фронта. Г. Т. Донец получил задачу рекогносцировать Волгу на север до Саратова.

7

В тот же день мы с Белокосковым вылетели в Москву. В самолете подсчитали, сколько сталинградцам нужно выделить автомашин. Получилась внушительная цифра — не менее пяти тысяч. Базироваться они будут в Камышине. Следовательно, Камышин надо связать автомобильными [200] дорогами со Сталинградом и с Москвой. Из Москвы дорога пойдет до Рязани по шоссе, а далее по большакам и проселкам через Ряжск, Мичуринск, Тамбов, Саратов. Эти большаки и проселки нужно привести в порядок, сделать проезжими в любую погоду, организовать там комендантскую службу. Но больше всего беспокоили нас переправы через Волгу. Их надо строить. Сталинградцы своими силами, конечно, не справятся. Прикинули, сколько на все работы потребуется дорожных и мостостроительных батальонов. Получилось несколько десятков.

Как только прилетели в Москву, о нуждах фронтов доложили А. В. Хрулеву.

— Прорва! — заключил Андрей Васильевич. — Все сначала, как будто ничего не давали. Пять тысяч машин! — Сел на стул, отдышался, успокоился. — А надо. И срочно. Никуда от этого не уйдешь. Комплектуйте два полка, — приказал он мне.

— Необходимо также оборудовать военную дорогу от Москвы до Камышина, — подошел я к карте.

— Изложите все это на бумаге. Через два часа доложу Государственному Комитету Обороны.

В приемной А. В. Хрулева мы с Белокосковым написали докладную. В Ставку поехали втроем. Докладывал Василий Евлампиевич. Наши предложения получили одобрение. На другой день была создана специальная оперативная группа. Возглавил ее первый заместитель начальника тыла Красной Армии генерал Василий Иванович Виноградов. В помощь ему были выделены два моих заместителя: Василий Васильевич Новиков и Всеволод Тихонович Федоров. На Новикова возлагалось руководство работой автотранспорта, на Федорова — строительство дорог и переправ. Оперативная группа на машинах выехала в Камышин. Вслед за ней вскоре пошло около пяти тысяч автомобилей, преимущественно ЗИС-5. Все они были загружены боеприпасами, продуктами, медикаментами.

Ушли на Сталинградский фронт и наши лучшие автополки: 5-й и 10-й. 5-м полком в то время командовал подполковник А. А. Миронов — человек большой воли и энергии. Не знал я тогда, что вижу его в последний раз. Он так и остался в моих глазах — коренастый, с застывшей на широком лице суровой добротой, в синем комбинезоне, [201] в шлеме с шоферскими очками и с сигнальными флажками в руках.

Командовать 10-м автополком было доверено молодому подполковнику Николаю Верзину. Перед отъездом состоялся короткий митинг. Общее настроение автомобилистов выразил в своем выступлении водитель Иван Сорокин:

— Помогли отстоять Москву, поможем защитить и Сталинград. Сделаем берега Волги могилой для гитлеровских оккупантов.

На строительство дорог и переправ из резерва Ставки направили свыше десяти отдельных мостовых и дорожных батальонов. Вместе с ними выехали многие специалисты нашего Главного управления. Теперь мы жили Волгой. Туда отправляли запасные части, ремонтную технику, различные материалы. С Камышином установили прямую телефонную связь и всегда знали обо всем, что там происходит, в чем нуждается фронт. Камышин стал одним из важнейших опорных пунктов Сталинграда. Там находился представитель Ставки маршал Г. К. Жуков. Как только прибыла в город оперативная группа В. И. Виноградова, Георгий Константинович вызвал к себе В. В. Новикова и приказал:

— Без моего разрешения никому не давать ни одной машины. Полки и батальоны не распылять!

Первые несколько дней автомобильные части выполняли исключительно оперативные перевозки. Из районов Балашова, Тамбова и Саратова перебрасывали стрелковые дивизии до Камышина, оттуда их направляли через Волгу паромами и до Сталинграда по левому берегу снова везли автотранспортом. 5-й автополк работал на правом берегу, 10-й — на левом. Перед Сталинградом дивизии сосредоточивались и в зону боев переправлялись по воде.

Перевозки через Волгу в районе Камышина с каждым днем увеличивались. В короткий срок с одного берега на другой было переброшено 10 стрелковых дивизий. Это не считая отдельных мелких команд, оружия, боевой техники, боеприпасов. Причалы не были оборудованы для перевозки войск и грузов. Поэтому пришлось строить пристани, подъезды к ним, подземные складские помещения и площадки. Немецкая авиация непрерывно висела [202] над Волгой. Рвались бомбы, грохотали зенитки. Фронтовой тыл походил на передовую.

Поврежденные баржи и катера быстро ремонтировали. Дорожники и мостовики для ремонта и стоянки запасных барж, буксиров, катеров сооружали специальные крытые пункты.

К этому времени в Поволжье созрел урожай. Можно ли было оставить его неубранным? Все силы Сталинградской, Саратовской и Астраханской областей поставили на уборку хлебов. На места выехали заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров В. А. Малышев и Народный комиссар пищевой промышленности СССР В. П. Зотов.

Наши автополки работали круглые сутки. На каждой машине два шофера. Один в рейсе, другой отдыхал. Автомобилисты возили и зерно, и оборудование, и войска...

8

К Волге подошло много беженцев. Пешие, на арбах, телегах, автомашинах, тракторах — все рвались на восточный берег. Речники трудились без устали, перевозили людей. Беда со скотом. По всему берегу от Камышина и до Астрахани его скопилось более пяти миллионов голов. Стада прорывались в Сталинград, бродили по улицам, забивали скверы. А. И. Еременко приказал Н. Н. Степанову:

— Чтобы завтра я не видел в городе ни одной коровы или козы! Для перевозки скота организуйте переправы севернее и южнее Сталинграда.

Все, что могло держать на себе груз, было спущено на воду. Спасать скот вышли саперы, военные моряки и гражданские речники. Им помогали солдаты и офицеры дорожных и мостовых батальонов. За несколько дней на участке от Камышина до Сталинграда они навели десятки паромных переправ.

На подходах к городу дорожно-эксплуатационные части фронта выставили специальные контрольно-пропускные пункты, которые направляли потоки людей, а также технику и гурты скота на ближайшие объездные пути. Эти меры помогли ликвидировать в Сталинграде скученность и навести необходимый порядок. Чтобы не допускать [203] заторов, на площадях и улицах действовали специальные подвижные регулировочные посты.

Положение на фронте осложнялось. Противник бомбил Волгу на всем протяжении от Саратова до Астрахани. Это мешало организованно снабжать питанием людей, кормить скот. В связи с этим руководство оперативной группы вместе с Военным советом Сталинградского фронта, партийными и советскими организациями Сталинградской и Астраханской областей создали специальное управление, которому подчинялись все переправы. На каждом пункте, где действовали паромы, понтоны, катера, лодки, были учреждены военные комендатуры во главе с опытными офицерами-дорожниками, саперами или моряками. Переправами у села Никольское руководил майор Василий Васильевич Васильев, у Ветлянки — майор Николай Карпович Уманский, у Черного Яра — майор Степан Иванович Шаповаленко, у Цаган-Амана — капитан Матвей Прохорович Яшин.

Каждая комендатура разработала свой план действий и установила строгую очередность перевозок. Руководители эвакуируемых предприятий, машинно-тракторных станций, совхозов, колхозов, конных заводов точно знали, когда и в каком порядке будут они переправляться. Это позволило разрядить скученность и резко уменьшить потери от налетов вражеской авиации.

В районы переправ гитлеровцы забрасывали диверсантов. Так, в одном из донесений майор Н. К. Уманский сообщал, что у села Ветлянка появились парашютисты. Они подрывают баржи, буксиры, ночью подают сигналы своим самолетам, сеют панику. Три лазутчика задержаны и доставлены в штаб 51-й армии.

Большую помощь комендатурам оказывали Сталинградский и Астраханский обкомы партии. По их указанию на переправах постоянно работали партийные и советские активисты прибрежных селений. На переправах находились уполномоченные обкома. Например, к Ветлянской был прикреплен коммунист Григорий Федорович Пауль; к Никольской — Иван Степанович Кривощапов и Федор Алексеевич Курбатов.

У старинного волжского села Никольское, расположенного на высоком красивом берегу Волги между Сталинградом и Астраханью, скопилось особенно много беженцев. 21 августа на Никольское налетело около 20 «юнкерсов [204] «. После их удара на берегу возникли пожары, почти все баржи получили пробоины. Настил на паромах покорежило. Казалось, ничего не осталось целого. Но вот из укрытий выскочили саперы и речники, взялись за топоры, багры — и через час-два от берега уже отвалил первый нагруженный паром. Волевым командиром и умелым организатором здесь проявил себя комендант переправы майор В. В. Васильев. Он не допустил паники и растерянности, быстро мобилизовал людей на ликвидацию последствий бомбежки.

Под руководством председателя Никольского сельсовета Варвары Алексеевны Ромахиной и председателя Ветлянского сельсовета Анны Алексеевны Бирюковой колхозники вместе с бойцами трудились на переправе, готовили пищу для беженцев, добывали корм скоту. В селе Никольском не было такой мельницы, хлебопекарни, кухни и столовой, чтобы можно было обеспечить питанием несколько тысяч человек. Зерно возили молоть за десятки километров. Хлеб пекли в русских печах, в них же готовили и еду. Косили траву для скота, возили с полей солому, носили питьевую воду. Всех коров надо было доить по два-три раза в день. А ведь их через Никольское и Ветлянку прошло около 2700 тысяч.

В черте Сталинграда пять центральных паромных переправ обслуживали солдаты и офицеры 88-го отдельного дорожно-эксплуатационного батальона. Переправой № 1 руководил командир батальона майор Г. С. Шворняк. Переправу № 2, располагавшуюся метрах в трехстах от первой, возглавлял заместитель командира батальона по политической части старший политрук С. И. Олейник. Остальными тремя командовали старшие лейтенанты А. И. Никулин, С. М. Малышев и лейтенант А. К. Горбатенко. Дорожники наводили порядок на пристанях, регулировали движение на подходах к ним, а плотники, захватив с собой инструмент и доски, сопровождали баржи. Если вражеской авиации удавалось повредить какое-либо судно, воины заделывали пробоины, спасали людей и грузы.

9

23 августа 1942 года противник завладел некоторыми кварталами Сталинграда. Удар танков и моторизованных войск был поддержан массированными налетами авиации [205] гитлеровцев. В воздухе находилось до 600 самолетов. В районе Тракторного завода неприятель пытался пробиться к Волге. К этому времени дорожники успели навести в этом месте реки мост. По нему с левого берега двинулись свежие подразделения. Они вступали в бой с ходу. Но и фашисты наращивали усилия. Еще нажим — и они пробьются к новому сооружению.

Командующий Сталинградским фронтом генерал А. И. Еременко вызвал к себе начальника тыла фронта генерала Н. П. Анисимова, заменившего И. Г. Советникова, и начальника автодорожного управления Н. Н. Степанова. Поблагодарив дорожников за досрочное возведение моста, Андрей Иванович приказал немедленно его уничтожить.

Взорвать то, что с такими муками родилось в огне и крови и что все равно через некоторое время придется строить снова, — с этим трудно было согласиться. Но приказ есть приказ. Он был продиктован крайней необходимостью. Как его выполнить и в то же время сохранить строение? Стали думать. И придумали. Решили полностью мост не разрушать, а только оторвать его от берегов и пустить наплавную часть по течению. А наперехват послали специальную команду. Она выловила сплотки барж и вывела их из зоны огня противника.

Так же поступили и с мостом, наведенным у завода «Баррикады». Неподвижные конструкции взорвали, а наплавную часть отделили и использовали на переправах через реку Ахтубу.

Уже после войны Н. Н. Степанов подробно рассказывал мне о том, что происходило в тот августовский день на волжских переправах. Вода клокотала от взрывов. Катера, буксиры и самоходные баржи редко достигали западного берега — гитлеровцы топили их, и оттуда, с правой стороны, не на чем было переправлять раненых в госпитали, которые находились за Волгой. Тогда к майору Г. С. Шворняку подошел пожилой уже солдат Ф. И. Пойда.

— Разрешите, товарищ комбат, перевезу раненых на лодке? Не хватает терпения смотреть на их муки...

— На какой лодке?

— Обыкновенной, рыбацкой, вот на этой! — указал Пойда на бившуюся о край причала двухвеселку. — Не [206] опасайтесь, рыбкой проскользну. Я опытный, на Днепре вырос.

Майор молчал, нерешительно поглядывая на бойца. Над рекой рвались мины, снаряды. Сверху пикировали самолеты. Проскочить сквозь огневую завесу вряд ли возможно на такой скорлупе. Если не разобьет бомба или мина, то опрокинет волна.

Раненые лежали с закрытыми глазами и еле шевелили потрескавшимися от жары губами. Шворняк решился.

— Везите! — сказал он Пойде.

Солдат побежал к краю настила, спрыгнул в воду и стал помогать укладывать в лодку раненых. Потом выскочил на подмостки, миновал обугленные сваи и скрылся в землянке. Вернулся Филимон Иванович босым, с засученными до колен штанами.

— Так-то способнее будет! — сказал он, прилаживая уключины.

Наконец лодка отошла от настила и, послушно рассекая волну, пошла навстречу течению.

Более десяти рейсов совершил через Волгу 23 августа рядовой Филимон Иванович Пойда, многим тяжелораненым бойцам и командирам спас жизнь. Его примеру последовали 35 солдат из 88-го ОДЭБ. Смельчаки нашлись бы еще, но не было больше лодок. С левого берега воины везли что-либо необходимое для боя.

Сержант Г. А. Пригожко, например, загрузил свою посудину толом. Он шел следом за баржей со снарядами. Судно атаковали три неприятельских самолета. Моряки отбивались от них пулеметами. Одну машину сбили. Остальные продолжали вести бой. Вражеские авиаторы повредили баржу. Прозвучал сигнал бедствия. Сержант Пригожко, не раздумывая, поспешил на помощь потерпевшим. Достав плотницкий инструмент, он вместе с командой буксира стал заделывать пробоины в транспорте. Баржа была спасена.

Сдав тол команде подрывников, Григорий Алексеевич Пригожко снова взял раненых. В тот день он совершил одиннадцать рейсов.

За этот подвиг все 35 воинов 88-го ОДЭБ были награждены орденом Красной Звезды. [207]

10

На берегу Волги разгорелось жестокое сражение. Гитлеровцам удалось захватить господствующий над местностью Мамаев курган. С его вершины просматривались почти весь город, левобережье и на десятки километров зеркало реки. Это давало возможность вражеским минометчикам и артиллеристам вести прицельный огонь. Им помогала авиация. Днем на реке невозможно было показаться. Оставался один выход — все водные перевозки осуществлять ночью. Так и поступили. В светлое время жизнь на Волге замирала. Баржи разводили, прятали в прибрежных зарослях и искусственных укрытиях. Автомашины, склады, горючее, зарытые в землю, тщательно маскировали. Но едва сгущались сумерки — начиналась горячая пора. Все, кто обслуживали переправы, трудились до изнеможения.

А противник сбрасывал осветительные бомбы, обстреливал. Черная ночная река кипела от раскаленных осколков.

Но как ни бесновался враг, ночью его огонь был не таким эффективным, как днем. От берега к берегу ходили буксиры с баржами, катера, лодки. По зыбким мостам переправлялись танки, автомашины, орудия.

Количество мостов и переправ увеличивалось с каждым днем. К октябрю на участке от Саратова до Астрахани действовало сорок три моста и сорок две паромные переправы. Причем почти на каждой переправе курсировало от двух до восьми паромов и по нескольку самоходных судов. У каждого берега, как правило, строили по три причала с подъездами и подходами. У Саратова через Волгу с ее рукавами навели четыре паромные переправы: две действовали между Саратовом и Камышиной, две — в самом Камышине, ниже, вплоть до Сталинграда, — еще десять. В районе самого Сталинграда, включая рукава Волги, насчитывалось до 30 переправ и наплавных мостов.

Паромы и причалы строились из подручных материалов и плавучих средств. Металлические поковки строители готовили сами, а лес собирали на отмелях. В дело шло все, начиная от простых плоскодонок до барж водоизмещением в несколько тысяч тонн. Многие паромы брали одновременно по 40–50 груженых автомашин. [208]

Поскольку грузы приходилось переправлять самые разнообразные, а чаще тяжелые, то причалы возводили на прочных сваях. Сваи забивали глубоко в грунт, связывали между собой поверху насадками и поперечными креплениями. Высота и длина такого причала зависела от возвышения погрузочной площадки парома или баржи над уровнем воды, который часто менялся. На этот случай наготове держали специальные трапы.

Чтобы противник не мог обнаружить подходы к переправам с воздуха, дороги тщательно маскировались. На всем их протяжении строились съезды, укрытия. Слабые песчаные участки подходов усиливались твердым покрытием. На топких местах делались насыпи и деревянные колейные дороги.

Особая четкость требовалась от службы регулирования. Регулировщики в большинстве своем работали безупречно. На всех переправах были созданы спасательные команды, установлены дежурства катеров, запасных барж, лодок с опытными гребцами.

В октябре Волга начала сильно мелеть. Обмеление продолжалось до ноября. Работа паромов нарушилась. Как воздух нужны были мосты. Тем более что Ставка начинала накапливать силы для наступления.

11

Кроткой, послушной красавицей выглядит Волга в погожий летний день. И как меняется она в осеннюю непогоду! Под ветром вздымается, бьет крутой волной в берег — держись, суда, баржи, мосты, переправы! Крутой нрав великой русской реки в полной мере испытали на себе военные речники и дорожники.

После октябрьского обмеления в Волге начала бурно прибывать вода. Каждый день ее уровень поднимался на 12 сантиметров. Ускорилось течение. Еще сильнее забуйствовали волны. Старые деревянные, латаные-перелатанные баржи не выдерживали, многие тонули на плаву. А на них — люди, грузы, техника!

Когда начнутся снегопады, морозы — река понесет на себе глыбы мокрого, обледенелого снега — шугу. Что тогда делать, как снабжать прижатые к Волге армии?

В Главное управление автотранспортной и дорожной службы из Камышина поступают тревожные сообщения. [209]

В каждом — просьба о помощи. Сталинградцам нужны специалисты, техника, транспорт, материалы. Все, что можно, мы выделяем. Но разовыми подачками нужд двух фронтов не удовлетворить. На паромах всего не перебросить с берега на берег. Нужны мосты. Хотя времени и в обрез, и строить их будет трудно, и содержать нелегко, но иного выхода нет.

Собираю специалистов управления. Советуемся. Многие за эти недели побывали на Волге, знают ее характер. Консультируемся у опытных речников-волжан, собираем данные о характере реки. Ничего утешительного: мало построить переправы, их надо еще суметь сохранить, защитить от самой реки, от авиации противника. Если для этого не хватит сил и технических средств, то мы должны знать точно, сколько дней или недель они нам послужат и есть ли смысл возводить мосты. Рассчитали, пришли к заключению: есть резон соорудить два комбинированных низководных моста — один в районе Камышина, у поселка Политотдельское; другой в Саратове, в районе Каюковского Яра.

Инженеры разработали проекты, согласовали их с В. Е. Белокосковым. Теперь требовалось одобрение генерала К. К. Рокоссовского, командующего Донским фронтом, так как строительство должно было вестись в границах этого фронта. Доложить наши соображения Рокоссовскому поручили генералу В. Т. Федорову, находившемуся в Камышине.

На доклад в штаб фронта Федоров направился вместе с полковником А. Л. Матвиевским и комбригом Г. Т. Донцом. К. К. Рокоссовский созвал Военный совет, предоставил слово Федорову. Наше предложение получило единодушное одобрение. Рокоссовский задумался.

— А если с мостами ничего не выйдет? — обратился Константин Константинович к Федорову. — Шуга сорвет... что будем делать? В таком деле рисковать нельзя. Мосты стройте, но внимание к переправам не ослабляйте.

Военный совет предложил нам кроме этих двух мостов навести еще три паромные переправы: у Камышина на четыре причала с каждого берега и у сел Антоновка и Горноводяное.

Политотдельский и саратовский мосты строились одновременно. Оба они низководные, комбинированные — эстакадно-наплавные. В местах их возведения Волга делится [210] на два рукава. Поэтому каждый мост состоял из двух самостоятельных частей с сухопутными переходами по островам. Политотдельский разрезался безымянным островом шириной 150–200 метров. Саратовский — более узким зеленым островом. На судоходных рукавах эстакады соединялись с наплавными частями, которые покоились на деревянных закрытых плашкоутах конструкции инженеров Главного управления автотранспортной и дорожной службы. Плашкоуты закреплялись тяжелыми четырехлопастными якорями. Для пропуска судов (преимущественно в ночное время) наплавные части разводились. Несудоходные русла перекрывали только эстакадами.

Наиболее трудным было строительство политотдельского моста. Он располагался ближе к фронту и возводился под ударами вражеской авиации. Это вынуждало начальника строительства военного инженера 2 ранга Александра Юсупова принимать меры предосторожности. Весь район строительства был разбит на пять самостоятельных участков. Многие конструкции готовились в другом месте. По мере готовности они доставлялись по реке к месту работ, собирались и там устанавливались. Когда эстакады были готовы, к ним пришвартовывали плашкоуты.

Политотдельский мост строили отдельные мостостроительный, понтонный и два дорожных батальона. В их распоряжении имелось около 200 конных подвод, 20–30 автомашин, буксирный пароход, 5 катеров, 4 баржи и 20 весельных лодок. На первый взгляд всего этого будто и достаточно. А если учесть сжатые сроки и огромный объем работ, то и людей и техники было явно мало. Ведь строителям надо было поставить мост общей длиной 1740 метров, возвести 337 пролетов, на расстоянии 260 метров закрепить плашкоуты, забить огромное количество свай. Люди трудились больше чем на совесть. Нормы, как правило, перевыполнялись всеми. Наиболее высоких темпов строительства добились солдаты мостостроительного батальона. Они давали в сутки 44 погонных метра готового моста. Особой организованностью и наиболее высокой производительностью отличалась команда старшего сержанта М. С. Сеченко, работавшая на забивке свай.

Политотдельский мост был возведен за рекордно короткий срок — 15 суток. Просуществовал он всего 22 дня. [211]

Мало. Но службу сослужил добрую. По нему прошли воины, танки и пушки, которые участвовали в разгроме армии Паулюса.

Саратовский мост создавался в более спокойной обстановке, но также в короткий срок. Наше управление направило в помощь фронтовым частям два лучших батальона — 125-й отдельный мостостроительный под командованием капитана М. Т. Лисова и 15-й отдельный плотничий под командованием капитана С. Е. Дорофеева. Однако этого оказалось недостаточно. Выручили горожане. Они пришли на стройку по призыву местных советских и партийных организаций. Мост у Саратова тоже сыграл важную роль в накоплении сил для решающих ударов по врагу под Сталинградом.

Наши попытки соорудить подобные комбинированные мосты в районе Сталинграда не увенчались успехом. Авиация противника там настолько плотно висела над Волгой, что работать было невозможно.

Начались морозы, снегопады. Однако река долго не покрывалась льдом. Две недели шла шуга. Она оказалась непреодолимой для судов и буксиров. Паромы замерли у берегов. Только военные катера таранили эту плотную массу. Лед громоздился у оснований мостов, напирал, вода перекидывалась на полотно, заливала его. Машины, как весной по ладожской Дороге жизни, шли по радиатор в воде. Воины бились за каждый лишний день и час жизни переправ. Мосты загружали камнем, опоры укрепляли поперечинами, пролетные строения эстакад связывали проволокой, канатами, ставили на якоря. По зыбкому, трещавшему от напора тяжелой шуги политотдельскому мосту уже после приказа не ступать на настил прошел артиллерийский полк, свыше 200 автомашин и более 800 голов скота для питания воинов. Это были минуты мужества. Рискуя в любую секунду быть снесенными льдом, воины по колено в воде проводили животных.

Когда шуга срезала мост, дорожники сумели спасти наплавные конструкции и отвести их в безопасные зоны. Теперь в распоряжении войск остались лишь маломощные старые речные суда. Многие из них были колесные. Они порой не подымали даже баржу. Такие буксиры приходилось спаривать, а то и страивать.

Уровень воды часто менялся. Подует ветер с Каспия, сделает подпор воды — поднимай причалы. Наступит [212] штиль — и причалы ложились на берег. Довелось построить скользящие конструкции причалов.

А тут противник не дает покоя — простреливает Волгу артиллерийским и минометным огнем...

Но вот наши войска перешли в наступление и окружили гитлеровцев в районе Сталинграда. Удар надо было наращивать, а темп переброски через Волгу резервов и грузов стал падать. Анисимов и Степанов в эти дни докладывали Военному совету Сталинградского фронта:

— Буксиры останавливаются, фарватер забит льдом...

Кто-то посоветовал:

— Найдите бакенщиков, поговорите с ними. Они подскажут, как справиться с шугой.

Последовали этому совету. Степанов сам поехал к старому волгарю Ивану Дмитриевичу Дмитриеву. Он жил один в землянке. Дом фашисты разбомбили. Под его обломками погибла семья. Бакенщик вышел навстречу полковнику, выслушал его и повел к самой высокой точке берега.

— Шуга не страшна. Поглядите, где лед сгрудился? В излучине. Там образовался затор, шуга смерзлась, хоть кати на лошади. Такую перемычку можно сделать на всю ширину Волги, и не одну.

Из связок бревен сколотили боны, выстроили их рядами поперек реки, закрепили якорями. Лед застопорился, начал смерзаться. Появилась тонкая десятисантиметровая корка льда. По ней пошли пешие, провели коня — обошлось. Тогда сделали несколько санок-волокуш, впрягли в них на длинных постромках лошадей. Эксперимент оказался удачным. Так и стали возить. Многие дорожники помогали перетаскивать волокуши на себе.

Один из солдат — бывший шахтер — обратился к генералу Федорову с предложением построить откатную дорогу. И он объяснил, как это можно сделать. В. Т. Федоров и Н. Н. Степанов ухватились за эту мысль. Они распорядились провести сначала опытные ездки через Ахтубу. Степанов выделил несколько тракторов ЧТЗ-65 и объяснил солдатам, где и как расположить их. Машины установили так, чтобы их гусеницы вращались не касаясь земли. На них, как на барабаны, намотали тросы, перекинутые через реку. К тросам приделали крючки, к которым цеплялись сани. Было изготовлено 400 санок. Каждые из них могли взять 150–200 килограммов груза. [213]

С помощью такой карусели через Ахтубу было переброшено до четырех тысяч тонн разных грузов.

После этого опыта соорудили откатную дорогу через Волгу. С первым рейсом в санках с грузом отправился генерал В. Т. Федоров.

Таких дорог сделали несколько. Они действовали вплоть до ледостава.

В декабре обстановка на фронте резко осложнилась. К Сталинграду на выручку своим окруженным дивизиям рвалась Котельническая группировка Манштейна. С восточного на западный берег реки нужно было срочно перебрасывать «катюши», танки, тяжелые орудия. Откатным дорогам эта задача оказалась не по плечу.

Пришлось снова прибегнуть к помощи барж. Подрывники пробили для них тридцатиметровой ширины полыньи. В суда погрузили гвардейские минометы, орудия, танки. Некоторые баржи не выдерживали такой тяжести и разваливались. Инженеры сконструировали специальные крепления. А вскоре их заменили более удобными в пользовании мощными стремянками. Танки и самоходные пушки заходили в баржи и выходили из них своим ходом. Таким способом удалось перебросить на правый берег целые механизированные дивизии и бригады.

Постепенно мороз стал крепчать. Ночью, когда температура понижалась, дорожники наращивали полотно будущей дороги, устилали его соломой, досками, поливали водой. По этим ледовым трассам перетаскивали грузы на себе и лошадях. Так мучились до середины декабря, пока мороз окончательно не сковал Волгу. 30 декабря лед стал уже настолько прочным, что по нему, как по земле, прошли танки Т-34.

12

Большое мужество требовалось и от шоферов, доставлявших к волжским переправам грузы по голой, изрытой бомбами песчаной левобережной степи. Дороги из района Камышина пролегли через Быково, Среднюю Ахтубу до Красной Слободы и Ленинска. Отсюда трассы шли на восток к Эльтону, станции Шунгай и далее на Урду. На юг пятисоткилометровая магистраль протянулась до Астрахани, а от, Астрахани еще почти на такое же расстояние до Гурьева. [214]

Машин не хватало. Ходили они в одиночку по кольцевой системе. Дороги были плохие, их требовалось укреплять. Доставив грузы по назначению, водители заворачивали в пойменные карьеры Волги и брали там твердый грунт. Таким способом на каждый километр слабого участка дорог было вывезено по полторы тысячи кубических метров плотной земли.

Благодаря четкой работе автомобилистов войска часто получали все необходимое не с армейских и фронтовых складов, а непосредственно с глубинных железнодорожных станций снабжения. Путь от этих пунктов неблизкий, опасный. Чтобы машины быстрее оборачивались, пришлось маршрут разбить на два этапа. Часть автомобилей доставляла груз от станций до левобережных причалов и мостов; другая ходила через мосты, переправы и по правому берегу к позициям.

Организация тыла не всегда отвечала уставным требованиям.

Так, для 62-й армии глубоким тылом служил западный берег Волги протяженностью всего лишь три километра. В обрывистом берегу разместились штабы, санбаты, госпитали, кухни, склады. Каждая буханка хлеба, граната, патрон, снаряд — все доставлялось сюда через Волгу.

Днем и ночью к фронту по грунтовкам двигались тысячи машин с войсками, боеприпасами, продовольствием. До этого времени история Великой Отечественной войны Не знала таких массовых и интенсивных автомобильных перевозок. С 9 августа по 25 октября только по дорогам Сталинградского фронта прошло в ту и другую сторону 700 тысяч машин. На участке Красная Слобода, Ленинск проходило почти по десять автомобилей в минуту. Здесь было четырех — и шестиполосное движение.

Темп наступления нарастал. Вслед за наступавшими армиями нужно было прокладывать новые трассы. Начальник автодорожных войск Донского фронта генерал Александр Леонидович Матвиевский развернул по полукольцу окруженных немцев дорожную и дорожно-комендантскую службу. Освобожденная территория покрывалась сетью грунтовых дорог. Новые пути разминировались, расчищались от разбитой вражеской техники. Строились временные мосты, укладывались сточные трубы, устанавливались дорожные знаки. [215]

Удары наших войск развивались в нескольких направлениях. В соответствии с оперативными задачами прокладывались и трассы. Особенно сильно изменилась схема грунтовых путей подвоза после полного окружения группировки противника в районе Сталинграда и прорыва его обороны на восточном берегу Дона. Железнодорожные станции выгрузки почти вплотную приблизились к местам боевых действий. Отпала надобность во многих задонских грунтовых трассах.

Весь декабрь дорожная сеть Донского фронта наращивалась по кольцу наступления наших войск. Решающее значение на этом этапе имели маршруты от станции Иловлинской на Калач и Гумрак. Трассы шли вдоль железной дороги, на которую базировалось до шести армий. Здесь происходили основные автоперевозки. Чтобы можно было судить о напряжении грунтовых магистралей, приведу только несколько цифр. За декабрь для каждой из шести армий фронта было пропущено в среднем до 50 тысяч автомашин, 4 тысячи тракторов и 10 тысяч подвод.

Чтобы организовать такой поток, на главных трассах установили раздельное движение. Ширина проезжей части дорог на многих маршрутах достигала 40 метров. В особо напряженные периоды часть транспорта направлялась на резервный задонский маршрут Хлебный, Калач. Одновременно осуществлялось движение по Большому и Среднему кольцам. Большое кольцо охватывало пункты Камышин, Ольховка, Иловля, Калач, Красноармейск, Средняя Ахтуба, Николаевский, Камышин. Среднее начиналось от Качалино, шло на Калач через Красноармейск, Среднюю Ахтубу, Средне-Погромное, Ерзовку и заканчивалось в Качалино.

Мостовые части фронта построили через Дон два крупных моста (у Мало-Клетской и Калача) и восстановили четыре разрушенных. Длина каждого сооружения составляла от 185 до 235 погонных метров. Для замыкания двух кольцевых дорог через Волгу построили три ледовые переправы: Красноармейское — Татьяновка, Рахино — Дубовка и Средне-Погромное — Ерзовка.

Приволжская зима коварная, непостоянная. В разгар боев подул холодный северо-восточный ветер. Земля стала твердой. Автодорожники обрадовались: степь открыла им путь всюду. Но морозы сменились оттепелями, снегопадами. [216] Начались заносы. Сильно заколебалась суточная температура. Ночью морозы, днем тепло, снег тает. Коммуникации растянулись. Некоторые до 100 и более километров. А вокруг степь, леденящий ветер, нигде теплого угла — всюду руины, пепел.

А. Л. Матвиевский вместе со своим помощником Г. Т. Донцом дали указание строить землянки по проектам, разработанным начальником дорожного управления Сталинградского фронта Н. Н. Степановым. Но в них могли обогреваться лишь ходячие больные и раненые.

А как быть с лежачими? Не снимать же их всякий раз с автобусов и грузовиков! Тогда Н. Н. Степанов предложил через каждые 20–30 километров возводить такие помещения, в которые могли свободно входить автомобили, и тяжелораненые грелись бы не покидая своих мест. Их тут же перевязывали, кормили горячей пищей.

13

Поле боя густо покрыто разбитой техникой, усеяно минами. Минеры не управлялись расчищать от них землю. Оставались опасные зоны. Заминированные участки вблизи дорог ограждались плетнями, колючей проволокой, предупредительными знаками. Повсюду ставились указатели. На обочинах трасс солдаты развешивали лозунги, панно, плакаты. Чтобы водители ночью не сбивались с пути, границы трасс обозначались вешками.

Сеть дорог все время увеличивалась. А сил обслуживать их не хватало. Сталинградский областной комитет партии обратился с воззванием ко всем колхозникам и колхозницам области. Вот его текст.

«Наступающему фронту — хорошие дороги!

Ежедневно с фронтов Отечественной войны идут радостные вести. Красная Армия, вырвав инициативу из рук врага, гонит немецко-фашистские войска на запад, освобождает миллионы советских людей из фашистского плена.

Для Красной Армии в наступательных боях важно все, начиная от вооружения, боеприпасов, продовольствия и кончая хорошей дорогой.

Хорошие дороги и мосты — это своевременная доставка пушек, пулеметов, минометов к месту боя, это быстрое продвижение на автотранспорте красных воинов на поля сражений, это сохранение сил бойцов на марше. [217]

Помните, что в наступлении потеря даже нескольких минут смерти подобна. Задержать в пути из-за плохих дорог боеприпасы и горючее — значит задержать темпы наступления, проиграть время.

Колхозницы и колхозники!

Содержите всегда дороги в образцовом порядке. Своевременно очищайте их от снега, выставляйте на них щиты, вешки и указатели.

Наши дороги, идущие на фронт, не должны иметь ни ухабов, ни ям, ни снежных заносов! Не должно быть ни одного неисправного моста на дорогах!

Ни одной поломки машин из-за плохих дорог!

Наступающему фронту — хорошие дороги и мосты!

Сталинградский областной комитет ВКП(б)».

На дорожные работы вышло более 20 тысяч человек. Для подвозки материалов колхозы выделили более четырех с половиной тысяч подвод. Местные жители помогли проложить почти 500 километров новых трасс.

Еще пять тысяч подвод советские и партийные организации мобилизовали для доставки боеприпасов. Часто крестьяне подвозили их на лошадях прямо на огневые позиции.

Когда наши войска начали рассекать окруженную 6-ю немецкую армию на части, потребность в боеприпасах возросла в несколько раз.

10 января Донской фронт приступил к уничтожению взятых в кольцо гитлеровцев. В этот день артиллеристы выпустили 5400 тонн снарядов и мин. Это почти шесть железнодорожных эшелонов. И доставлен был весь этот груз в войска автомобильным транспортом.

Семь дней и ночей не умолкали орудия, громившие неприятеля. На отдельных участках наши войска продвинулись на 20–25 километров и вышли на рубеж совхоз «Горная Поляна», Стародубовка, Воропоново. Вслед за Большим и Средним кольцами было создано Малое дорожное кольцо. Солдаты шутили:

— Занимаемся кольцеванием окольцованных фашистов.

14

Невозможно было усидеть в эти дни в Москве. Более половины офицеров Главного управления автотранспортной и дорожной службы выехало в район Сталинграда. [218]

Я оказался вместе с группой офицеров генерала В. И. Виноградова на левом крыле Юго-Западного фронта. Тут больше всего не ладилось с путями подвоза. Темп наступления был настолько велик, что железнодорожники не успевали восстанавливать свои магистрали и приближать к передовой головные станции. Грунтовые трассы растянулись на сотни километров.

Я отправился в Арчеду, где меня ждал Георгий Тихонович Донец. Арчеда — головная станция снабжения Донского фронта. Отсюда начинался автомобильный путь к переднему краю. Все овраги, выемки, мало-мальски скрытые места в окрестностях станции были завалены грузами. А эшелоны продолжали прибывать. Посовещался с железнодорожниками, уточнил с ними порядок подачи эшелонов и перевалки грузов на автотранспорт. Все вопросы уладили быстро.

Теперь можно заняться зимниками. Георгий Тихонович доложил мне о главных фронтовых трассах. Они сливались с армейскими и образовывали вокруг разорванного на части кольца окружения причудливые очертания. Весь этот «узор» держался, как на стержне, на основной магистрали, которая тянулась параллельно железной дороге от Фролово на Иловлинскую, подходя в районе станицы Вертячий к Сталинграду. Затем, круто отвернув от него на Калач, терялась в дивизионных путях за Доном.

Ветер свистел за стеклом «виллиса». Земля казалась еще не остывшей от боев. Снег, какой-то необычный, рябой, в черных опалинах, перемешан с пеплом и весь истоптан. По всей окрестности вдоль дороги и возле переправ навалены побеленные пургой груды разбитой немецкой техники. Тут и там из-под снега торчали обледеневшие трупы врагов, валялось военное и награбленное гражданское имущество. Дымились черные воронки от снарядов. Путь то и дело пересекали противотанковые рвы, траншеи, доты, растерзанные сплетки колючей проволоки.

Подъехали ближе к позициям. В открытой степи без маскировки стояли наши тяжелые орудия и вели интенсивный огонь. Где-то недалеко слышалась пулеметная стрельба. Из оврагов, щелей, развалин выползали обмороженные, голодные, с поднятыми вверх руками неприятельские солдаты. Они бросали в кучу оружие, собирались в группы и вытягивались в длинные колонны. [219]

Мы с Донцом повернули обратно. Вскоре показались уцелевшие каким-то чудом дома и постройки. Поблескивая свежей краской, указатель оповестил: «Село Самохваловка». Несколько сохранившихся домов стояли будто на пепле. Торчали обгорелые печи, обугленные столбы и деревья.

В крайнем доме — пункт обогрева. Зашли. Народу битком. Воздух тяжелый, спертый. Выделялся резкий запах свежей крови, йода и еще какого-то медицинского препарата. За брезентовой ширмой фельдшера перевязывали раненых, врач делал операцию. Я возмущенно посмотрел на Донца и вышел из дома.

— Кто допустил такое безобразие? Почему не выделили помещения для пункта медицинской помощи?

— Роем землянки, — начал оправдываться Георгий Тихонович, — леса нет. Каждое бревно добываем как золото. Гитлеровцы все пожгли.

Окинув взглядом разбросанные по косогору избы, я увидел вдали огромную колхозную ригу, рядом скотный двор.

— Крестьянские дома почему не используете? Потесните крестьян ради такого дела, не обидятся.

— Нет ни одного свободного угла. В каждой избе по десять — двадцать семей. Все осмотрели.

Мы пересекли заснеженный пустырь, подошли к риге и скотному двору.

— Что вам мешает утеплить ригу? — спросил я и зашагал глубоким наметом к ее стенам.

Георгий Тихонович как-то странно посмотрел на меня:

— Не ходите туда, товарищ генерал, там штабеля трупов. Все холодные постройки в селе завалены ими.

Я не поверил и заглянул в разбитые ворота. Да, там до самых стропил с немецкой аккуратностью были сложены убитые.

В село втягивалась очередная колонна пленных. Вечерело. Подул холодный степняк. Немцы остановились, посматривая на избы, с жадностью втягивая теплый дым. Мы подошли к группе офицеров.

— Почему вы трупы своих убитых не закапывали, а сваливали в сараях? — спросил я у обросшего щетиной, худого как скелет гитлеровца.

Он посмотрел на меня безразличным взглядом, потряс [220] головой, обкрученной рваной суконкой, и ничего не ответил. Видимо, не понял смысла моего вопроса.

Подошел переводчик. Он повторил сказанное мною и перевел ответ:

— Русские так много нас набили, что хоронить было некому.

Нас окружили женщины, худые, изможденные. Поношенная одежонка. Лица серые, землистые. На пленных посматривали с ненавистью.

— Уму непостижимо, товарищ генерал, что они тут вытворяли, — заговорила востроносая молодуха в мужской бараньей шапке.

— Спасибо, родные, что ослобонили нас от злодеев проклятых! — перебила ее крестьянка, назвавшаяся Евдокией. — Чуть не засекли меня, когда я не пошла им дороги расчищать.

Неожиданно к колонне пленных подскочила одна из стоявших возле нас женщин. Раздался ее крик:

— Он, подлая душа! Смотрите, бабоньки, обкутал свою башку моей кашемировой шалью. Вот и буквы собственными руками вышитые. Што лупаешь, проклятый, бесстыжими бельмами, думаешь, спрятался за спину и я тебя не увижу?

Обращаясь к нам, женщина пояснила:

— Мишутка мой побежал к колодцу воды принести. Одежонки нет, так он накинул на плечи мою шаль. Этот гад увидел, приставил к горлу кинжал, раздел его и разул. Мишутка через то стал припадочным...

— Живым закопать его мало, — ринулась на гитлеровца с кулаками Евдокия.

Ее схватили конвоиры, оттащили от пленного.

— Бабуся, пленных бить не положено, — подошел к ней начальник конвоя.

— А наших детей в гроб загонять положено? — затряслась от гнева Евдокия. — Я его зубами загрызу!

Мать Мишутки упала в обморок. Солдаты понесли ее к дому. По следу волочилась тонкая цветастая кашемировая шаль. Колонна гитлеровцев дрогнула, поплелась в обледенелую степь...

Где-то в районе Калача мы встретили генерала А. Л. Матвиевского. Зашли в землянку обогревательного пункта. Развернули на столе карту с разноцветными линиями фронтовых дорог и принялись вместе прикидывать, [221] где необходимо срочно, сегодня же, строить дополнительные пункты питания, обогрева и медицинской помощи. С позиций в тыл идут наши раненые солдаты. С каждым часом увеличивается приток пленных. Их надо кормить, обогревать, оказывать медицинскую помощь.

Наметили построить свыше ста новых обогревательных, пятьдесят медицинских и сорок питательных пунктов. Срок — десять дней. Условились, что Матвиевский доложит командованию фронта о наших мерах.

Все запланированные нами пункты были построены. В голой степи выросло более двухсот землянок. Пункты обслужили более миллиона человек. Выдали 160 тысяч горячих обедов и 200 тысяч сухих пайков. А сколько перевязали раненых, оказали помощь обмороженным и сколько людей обогрели — не счесть!

31 января Паулюс сдался в плен. 2 февраля сложили оружие и последние его подразделения. 200 дней и ночей шло это беспримерное сражение. 200 дней и ночей шоферы ни на минуту не прекращали подвозить необходимое к линии боя, а дорожники строили и содержали в исправном состоянии трассы.

После разгрома окруженных гитлеровцев перед дорожными частями Донского фронта были поставлены новые сложные задачи: обеспечить рассредоточение войск, продвижение их к железнодорожным станциям, а также эвакуировать десятки тысяч пленных и трофейное имущество.

Тысячи солдат и офицеров автодорожных войск за мужество и самоотверженный труд были отмечены правительственными наградами. Каждый герой боев на Волге достоин низкого поклона и славы. [222]