На подступах к Москве

1

Юго-западная окраина Москвы походила на растревоженный муравейник. Тысячи людей рыли противотанковый ров. Казалось, сюда вышел весь город. Копали траншеи, ходы сообщения, устанавливали железобетонные надолбы, стальные ежи, проволочные заграждения. У въезда на Калужскую улицу возвышались горы песка. Солдаты и женщины наполняли им мешки и укладывали их в штабеля, оставляя лишь узкие проходы для транспорта, В угловых домах сооружались огневые точки.

В коридоре автодорожного управления нас с Мамаевым встретил Михаил Львович Горрикер. Черные смолистые с проседью волосы его были взъерошены, вид усталый, голос осипший. Он сразу же начал жаловаться:

— Заявок море, а машин — шиш! И это только цветики, ягодки впереди. Генштаб требует держать в Москве в боевой готовности два-три мощных автомобильных полка. Легко сказать: два-три полка. Это минимум пять тысяч пятитонных зисовских машин. Пять тысяч! А что делать? Обстановка такая, что Ставка обязана иметь под рукой транспорт! Но где набрать столько машин?

Вошли в кабинет. Начинаем разбираться. Положение с автомобильным парком отчаянное. Ищем выход. Прежде всего нужно навести порядок в перевозках, очистить их [50] от второстепенных и ненужных грузов. Пересматриваем заявки, оперативные планы. Оставляем самое неотложное — оружие, боеприпасы, горючее, продовольствие. Подсчитали, грузов убавилось более чем наполовину. Определяем необходимое количество машин. Сверяем с наличным парком. Мало. Снова маракуем. Решаем каждый автомобиль загрузить до предела, установить железный график оборота.

— А что же мы о прицепах забыли, — спохватился Михаил Львович Горрикер. — Это солидный резерв!

— Надо поговорить с водителями, чтобы они работали за двоих-троих, — предложил В. X. Мамаев. — Переключим на это всех политработников.

Набрасываю распоряжение и передаю его диспетчерам, военному инженеру 1 ранга С. М. Сергееву и майору В. И. Краснобаеву. Через несколько часов его объявили во всех подразделениях.

В первый день работы по-новому со скрипом, с потугами, но дело пошло. Значит, мы на верном пути. Появилась надежда высвободить несколько батальонов и создать из них оперативный резерв Верховного Главнокомандования. Подсчитали — резерв получался худосочный. Обратились в Моссовет. Нам выделили несколько сот машин. Но с увеличением количества автомобилей автоматически увеличился и объем перевозок. Нас обязали доставлять грузы для некоторых столичных фабрик и заводов, выполняющих заказы фронта. Вместе с работниками Моссовета организовали специальные объединенные колонны. Дышать стало немного легче.

Но общая обстановка очень напряженная. Враг рвется к столице. Бои идут на дальних подступах к городу. В Подмосковье широким фронтом развернулись оборонительные работы. Потребовалось огромное количество цемента, железа, дерева, горючего. Кроме того, надо было кормить людей, привозить и отвозить их.

Строительство шло день и ночь под холодными осенними дождями, мокрым снегом с ледяным ветром, под непрерывными бомбежками.

От нашего управления требовали машины в нарастающем количестве. Грузы приходилось перебрасывать с одного конца столицы на другой. Отсутствие прямых, пересекающих город магистралей вынуждало водителей петлять по боковым улицам и переулкам. Вместо трех-четырех [51] рейсов в сутки еле управлялись делать по одному. Непроизводительно растрачивались время, энергия, горючее, изнашивалась техника.

А тут новая трудность: с запада в Москву хлынул поток беженцев. На улицах заревели голодные, непоеные стада коров. К вокзалам — не пробиться. Движущиеся массы людей грозили закупорить все главные улицы. Не исключалась вспышка эпидемии. Требовались экстренные меры по разгрузке Москвы. Как решить эту проблему?

В конце сентября ночью меня срочно вызвал к себе генерал-майор Матвей Васильевич Захаров — первый заместитель начальника Управления тыла Красной Армии. Над городом висели черные непроглядные тучи. Моросил мелкий холодный дождь. Я шагал по улице, будто по дну какой-то сырой бездны.

Перед массивной дверью здания штаба стряхнул с себя дождевые капли и взялся за ручку. Ступени гладкие, а иду по ним словно по вязкой глине. Не без тревоги думаю: «Зачем пригласили?»

Матвей Васильевич встретил меня мягким, усталым взглядом. Красные набухшие веки подергивались от бессонных ночей. Он молча указал мне на стул и медленно направился к массивному несгораемому шкафу, из которого извлек разрисованную условными знаками карту Москвы.

— Срочно нужна кольцевая дорога, — заговорил Матвей Васильевич. — Как воздух нужна. Без кольца город задыхается. Ничего нельзя перевезти по окраине, все тащим через центр.

— И беженцы маются, — склонился и я над картой. — Не к чему им заходить в город.

Захаров вдруг что-то вспомнил, привстал и строго сказал:

— Если на улицах Москвы появится еще хоть одна корова, заставим автодорожников доить и кормить. Понятно?

— Есть не пропускать скот в Москву!

Тут же связываюсь по телефону с начальником эксплуатационного управления полковником Я. И. Усснком. Приказываю ему немедленно усилить контрольно-пропускные пункты и регулировочные посты. Гурты направлять в обход. Организовать водопойные пункты на Москве-реке и канале. [52]

Матвей Васильевич успокоился. Снова обратились к карте. Мы тоже в своем управлении думали не раз о кольцевой дороге. Но как ни примеривали — не по плечу нам такое строительство. Где возьмешь столько людей, материалов, техники? Город занят на оборонительных сооружениях и вряд ли чем поможет. Дорожные и мостовые части еле справляются с оперативными заданиями. Что я могу предложить существенное? Молчу, вздыхаю. Захаров угадывает причину моей сдержанности. Да и как ему не угадать, мы с ним давнишние сослуживцы. Не раз месили грязь на полях Белоруссии во время учений. За долгие годы совместного труда привыкли понимать друг друга с полуслова.

— Не играй на нервах, — сердится Матвей Васильевич. — Понимаю, что у нас нет сейчас ни сил, ни времени построить настоящую автостраду. Это дело будущего. Но срезать углы на западе и востоке города, навести переправы через Москву-реку и канал обязаны!

Внимательно изучаем по карте выходящие из города на запад и северо-запад трассы, подходы к ним, водные преграды. Прикидываем различные варианты, рассчитываем. Шаг за шагом намечается что-то похожее на проект новой трассы, напоминающей изломанное полукольцо. Через Москву-реку и канал Москва — Волга решаем перекинуть наплавные мосты. Капитальные строения мы не имеем права сносить. Крутимся по пустырям, мусорным свалкам, оврагам — выискиваем более удобные подходы к радиальным трассам. Не так все просто, оказывается, как думали вначале.

Наконец все входы в город и выходы из него соединены. Но остаются другие вопросы. Например: как быть, если движение в узких местах закупорится и образуются заторы? Или немецкая авиация разрушит хотя бы один наш мост?

Чтобы предупредить все эти «если», снова водим карандашом по карте, рассматриваем каждую улицу, окраину, планируем обходы, дублирующие мосты и переправы.

Когда наконец закончили работу, часы показывали семь утра. Неужели ночь прошла без налетов немецкой авиации. А возможно, за делами мы просто не слышали ни сигнала тревоги, ни грохота зениток! Матвей Васильевич поднял плотные шелестящие бумажные листы затемнения. Кабинет наполнился скупым синеватым светом. [53]

Мы протерли слипавшиеся веки, будто после глубокого сна.

Захаров снимает телефонную трубку, связывается с Наркоматом внутренних дел. Просит все освобождающиеся дорожные отряды направлять на строительство Московской полукольцевой магистрали, или, как мы ее тогда называли, обвода. Ему ответили согласием. От Генштаба было получено разрешение на формирование нескольких дополнительных дорожных и мостовых батальонов.

На учете каждая минута. Вместе с руководителями Гушосдора намечаем практические меры. Всю трассу разбиваем на строительные участки. Во главе каждого из них ставим опытного инженера. Общее руководство возложили на моего добровольного заместителя бригадного инженера В. Т. Федорова.

К вечеру почти все участки были укомплектованы людьми и техникой. А ночью уже развернулись работы. Не хватало материалов, особенно металла и дерева. Кто-то подсказал использовать арматуру со строительства Дворца Советов. С помощью М. В. Захарова получаю на это разрешение правительства. Специальные команды занялись заготовкой металлических прутьев, полос, балок. Лес брали на пристанях, складах, незаконченных городских стройках, в подмосковных рощах. Плохо обстояло с доставкой строительных материалов. Пришлось часть машин снять с оперативных перевозок.

Три дня и три ночи все наше управление и Гушосдор занимались полукольцевой трассой. На четвертые сутки мы вместе с Матвеем Васильевичем Захаровым приняли полукольцовку. Осмотрели низководные мосты и наплавные переправы с подходами к ним через Москву-реку в пунктах Ильинское, Павшино, Пахра, Бронницы, Химки. Совершенно неожиданную радостную картину мы увидели возле селения Островцы на автомагистрали Москва — Рязань. Здесь была временная, ненадежная, наплавная переправа. А недалеко от нее возвышалась мощная свежая насыпь. Она шла от автомагистрали по пойменному зеленому лугу к руслу реки. Над рекой стоял новый деревянный мост. Его возвели солдаты и местное население.

По обводу пошли беженцы из Волоколамского, Истринского, Кубинского и других районов Подмосковья. В этот [54] поток влились смоляне, калужане, туляки и даже минчане. Сюда же устремились гурты скота.

Установленный нами заслон действовал четко, надежно. И все же случались прорывы. Нет-нет да и на столичной улице вдруг словно из-под земли появится какой-нибудь табор. Но это уже было не то что до появления полукольца. Защитники Москвы могли теперь маневрировать.

Осенние бои показали: даже в таком примитивном виде трасса сыграла важную роль в обороне столицы.

Теперь я уже не имею никакого отношения к автомобильным дорогам. Но часто выезжаю за город и всякий раз любуюсь построенной по всем правилам современного инженерного искусства кольцевой магистралью. Широкое в два порядка раздельное движение, бетонированное полотно, прочные мосты, пересекающиеся на разных уровнях пологие развязки. Замедлишь ход на этаком раздолье и думаешь: «Нам бы в 1941 году такое «колечко», и горя б мало!»

2

Октябрь выдался еще более напряженным. Битва за Москву шла не на жизнь, а на смерть. В быстро меняющейся, как арктическая погода, обстановке трудно было ориентироваться, а тем более принимать безошибочные решения. Один неверный шаг иногда приводил к большой беде.

Я до сих пор не могу вспоминать без боли в сердце о постигшей нас в те дни катастрофе. Случилось это так.

В конце первой половины октября Верховному Главнокомандованию потребовалось срочно снять две дивизии из района Ржевска и перебросить их под Можайск. Моссовет выделил нам для этой цели свыше тысячи городских автобусов. Мы из них сформировали колонны. В каждой — по 20 машин. Шоферами были преимущественно женщины. Командирами колонн опять поставили слушателей Военно-транспортной академии. Ответственным за перевозки Генеральный штаб назначил моего заместителя комбрига Александра Абрамовича Славина. Выбор на Славина пал не случайно. Из всего руководящего состава нашего управления он был самым опытным, знающим автодорожное дело. Еще до войны Славин возглавлял автодорожный отдел в одном из управлений Генерального [55] штаба. Казалось, подходил Славин и по своему складу характера — энергичный, сообразительный. Встал вопрос о помощнике Славину. На оперативном совещании, обсуждавшем кандидатуры, вдруг поднялся заместитель начальника политотдела нашего управления Сергей Георгиевич Лоскутов и попросил оказать ему такое доверие. Мы заколебались. Лоскутов только что прибыл к нам, еще не успел освоиться, узнать людей и сразу — на боевое задание.

— Я отлично понимаю, какую ответственность беру на себя, — сказал Лоскутов. — Эта поездка будет для меня школой.

Молодой, физически здоровый, обаятельный, Лоскутов покорил нас своей логикой, и мы утвердили его помощником командира отряда. Затем обсудили план действий. Согласовали маршрут, порядок заправки машин горючим и их ремонта в пути. Условились о связи. До сих пор мы не перевозили одновременно столько войск автотранспортом. Поэтому продумывали все до мелочей.

На утренней зорьке мы вместе с Мамаевым, Горрикером и начальником Главного автотранспортного управления Моссовета Иосифом Михайловичем Гоберманом приехали в Останкино на площадь перед Всесоюзной сельскохозяйственной выставкой. Вся она была заполнена автобусами. Иней посеребрил их продолговатые овальные крыши, и от этого машины казались нарядными. Шоферы в последний раз открывали капоты, что-то подкручивали, пробовали моторы.

Славин доложил мне о готовности колонн к рейсу. Мы пошли по рядам. Водители стояли бодрые, веселые.

— Все в порядке, товарищ Куприянов? — обращается Гоберман к пожилому коренастому шоферу.

— Так точно, товарищ начальник. Не подкачаем!

Подходим к его соседке — худощавой, средних лет женщине.

— Звягинцева Мария, — представляется она звонким голосом. — Первый раз отправляюсь в такой рейс. Справлюсь. Не теряю надежды в дороге встретить мужа. Он тоже шофер, только на фронте.

С командирами колонн еще раз уточняем маршрут. Он пролегает через Клин, Калинин, Старицу на Ржев. Путь дальний, опасный. Немцы рвутся к Калинину. Не исключена возможность, что дорога может оказаться перерезанной, [56] тогда придется двигаться проселками. Даем строгий наказ Славину: пустить вперед разведку. Не идти вперед, не узнав обстановки. Из Калинина позвонить в управление по телефону.

Желаем товарищам успеха. Славин садится рядом с шофером головной машины. Лоскутов направляется к замыкающей. Автобусы, покачиваясь на выбоинах, вытягиваются в колонну и одни за другим уходят. Промелькнуло чернобровое озабоченное лицо Марии Звягинцевой. Из открытого окна кабины помахал Лоскутов. Высунув голову, он осмотрел выходящую перед ним на линию последнюю колонну, затем обернулся к нам и улыбнулся чисто, как юноша, уверенный в успехе школьного экзамена. Увы, это была последняя виденная мной улыбка Лоскутова. Колонны ушли безоружными, не прикрытыми с воздуха. Водители в большинстве своем, подобно Марии Звягинцевой, необстрелянны.

Мы возвращались в управление полные тревоги. На телефон выделили специального дежурного. Через каждые полчаса он докладывал мне о продвижении автомобилей. Вот они благополучно проследовали Солнечногорск, Клин, Завидово. Пока ни одной разбитой машины, ни одного повреждения. Но чем дальше от нас уходили колонны, тем связь с ними становилась все хуже.

Скоро Калинин. Телефон молчит. Не отвечает ни один дорожно-эксплуатационный батальон. Вызываем лежащие на пути поселковые советы — безуспешно. Пытаемся связаться с гарнизонами — ничего сказать не могут. Решаем: что-то случилось. Под угрозой боевое задание!

По времени колонны должны уже миновать Калинин. Кое-как установили связь с городом. Узнаем: враг прорвал нашу линию обороны, вот-вот его танки появятся на улицах. Все учреждения Калинина эвакуируются. Известие ударило как обухом по голове. Куда ни позвоним — сведения самые разноречивые. Кому до наших машин, если весь город — сплошная движущаяся колонна! Наконец соединяемся с оперативной группой заместителя командующего войсками Западного фронта генерала Ивана Степановича Конева. Он только что прибыл в Калинин и спешно готовил его к обороне. Никто из старших командиров в штабе комбрига Славина не видел. Узнаем, что шоссе на Старицу перерезано. Если Славин решил пробиваться на Ржев проселками, то обязан был сообщить [57] нам. Ждем час, два, сутки. Колонна исчезла. Не знаем, что предположить. Теперь у каждого из нас один вопрос: многие ли возвратятся живыми? Вспомнились веселый шофер Куприянов, озабоченная Мария Звягинцева, открытое, доверчивое лицо Лоскутова.

Дождались мы Славина только к концу четвертых суток. Вошел он в управление разбитый, полный отчаяния. Лоскутов не возвратился. Он нашел себе вечный покой у обочины дороги Калинин — Старица.

Что же произошло? Прибыв в Калинин, Славин не связался ни со штабом генерала Конева, ни с одним из штабов дивизий. Его должны были насторожить и спешная эвакуация города, и строительство оборонительных сооружений. Но Славин без остановки проехал город и выскочил на шоссе к Старице. Тут-то и разыгралась трагедия.

Воздушные разведчики немцев засекли машины. Тысяча с лишним автобусов — лакомая добыча. Противник бросил на беззащитные автомобили авиацию, а по дороге пустил мотоциклистов-автоматчиков. Урон, нанесенный врагом, был огромный.

3

14 октября 1941 года фашистская армия захватила Калинин, 18 октября — Можайск. Южнее Москвы вражеские войска подошли к Туле. Над столицей нависла смертельная опасность. Десятки тысяч москвичей встали в ряды народного ополчения, более полумиллиона человек приняли участие в оборонительных работах.

На трех рубежах, общая протяженность которых превышала 1200 километров, они вынули миллионы кубических метров земли, уложили десятки тысяч кубометров железобетона, сотни тысяч кубометров леса, песка, камня. Если бы весь этот труд и все материалы пустить на мирное строительство, то, наверное, можно было бы выстроить город.

Москва была центром, штабом, мобилизующим все людские, материальные и духовные силы, арсеналом Красной Армии. Густая сеть железных и шоссейных дорог, аэродромов связывала Москву с любым районом страны.

Наступали холода, и женщины, дети, старики собирали, ремонтировали, шили теплые вещи для воинов. Донбасс [58] отрезан, топлива для домов, фабрик и заводов не хватает — тысячи москвичей шли в леса с пилами и топорами на заготовку дров. «Все для фронта, все для победы!» — этим лозунгом партии жил город, а с ним вся страна. Все фабрики, заводы, мастерские столицы перестроились на выпуск военной продукции. Их изделия порой забирали на фронт прямо от станка.

Расскажу об одном типичном для того времени эпизоде.

Командир 226-го отдельного автотранспортного батальона майор Николай Архипович Кравченко получил как-то задание: доставить из Москвы стрелковое вооружение и боеприпасы для 5-й армии в район Кубинки. В диспетчерской управления майор Валентин Иванович Краснобаев выписал ему перевозочные документы.

— Адрес — в наряде, — сказал комбату Краснобаев. — Не теряйте времени!

Кравченко на ходу прочитал: «Люсиновская улица, фабрика детской игрушки».

— Издевательство! — возмутился он, влетев в кабинет В. X. Мамаева. — Нашли время для развлечений. Смотрите, за детскими пистолетами посылают!..

Мамаев пожал в недоумении плечами, вызвал Краснобаева:

— Вы не ошиблись адресом?

— Нет, — подтвердил Краснобаев. — Написал точно, как указано в разнарядке.

— Что за оказия?

Мамаев надел шинель и отправился на фабрику вместе с комбатом. Когда они вошли в цехи, то убедились, что там ничего детского нет. На верстаках лежали детали гранат, мин и автоматов. В проходах стояли деревянные ящики. Женщины и подростки собирали и упаковывали оружие и боеприпасы.

— Много чудес видел на свете, — замер в приятном изумлении Мамаев, — но такое — впервые!

Кравченко немедленно подвел к воротам фабрики автомашины.

Началась погрузка. К вечеру оружие и боеприпасы уже были в войсках.

Москва обеспечивала всем необходимым не только Западный фронт. С ее заводов и фабрик военная продукция отправлялась на юг и север. Войска, вооружение, боеприпасы, [59] снаряжение, продовольствие поступали также с Урала, из Поволжья, Сибири, Средней Азии. Железные дороги работали с перегрузкой. На подступах к Москве многие грузы переваливались на автомашины и на них переправлялись дальше.

Тылы Западного фронта втянулись в город и даже пересекли его северо-восточную окраину. Внутренние магистрали Москвы стали фронтовыми.

Шоссейные дороги, если посмотреть на запад и северо-запад от Москвы, представляли собой тридцати-сорока — и самое большее шестидесятикилометровые обрубки. На них теснились армии и фронты со своими базами, госпиталями, ремонтными мастерскими, складами.

Железнодорожные станции Александров, Орехово-Зуево, Егорьевск, Коломна, Крекшино стали армейскими станциями снабжения, а Иваново, Владимир, Окатово, Рязань — фронтовыми.

Надежных автомобильных подъездов и дорог, связывавших эти станции между собой, а также с Западным фронтом и его армиями, не было. Начальник тыла Западного фронта генерал В. Н. Курдюмов обратился тогда к начальнику тыла Красной Армии А. В. Хрулеву с письмом, в котором были такие строки: «Из всей сети благоустроенных дорог, находящихся в границах фронта, подавляющее большинство расположено в непосредственной близости от Москвы. В связи с установлением границ Московской зоны обороны все они отошли в распоряжение ее командования. Оставшиеся для обслуживания Западного фронта дороги являются преимущественно грунтовыми, которые в распутицу станут окончательно непроезжими. Имеющиеся дороги с твердым покрытием — разрозненные, небольшие участки. Фронтальных и рокадных трасс с твердым покрытием в границах нашего тыла не оказалось, если не считать шоссе Москва — Егорьевск и Москва — Горький, пользоваться которыми нам запрещено. Силами дорожных частей фронта мы приступили к строительству переправ через канал Москва — Волга и реку Москва. На большее строительство мы сейчас не имеем возможности выделить воинские части...»

В заключение генерал В. Н. Курдюмов просил А. В. Хрулева помочь фронту в строительстве грунтовых дорог: «...по одной для каждой армии и соединить между собой рокадными трассами фронтовые и армейские распорядительные [60] железнодорожные станции». Просьба, нужно сказать, была очень скромная.

Какими силами дорожных войск обладал в это время Западный фронт? В его составе имелось всего лишь тринадцать плохо укомплектованных людьми и техникой дорожных батальонов. Ясно, что с таким объемом работ эти силы быстро не справятся. Фронту требовалась наша срочная помощь. Но у нас тоже ничего не было. Советуемся с А. В. Хрулевым, как быть.

— Бьет нас война, учит уму-разуму, — вздыхает Андрей Васильевич, рассматривая карту Подмосковья. — Латали до поры до времени приграничные коммуникации, а в глубь страны не заглядывали. Теперь вот все требуют: «Давай дороги!»

Выход один — пойти на поклон к местному населению. Мы срочно составили обращение. 23 октября документ за подписью А. В. Хрулева пошел в Московский облисполком. В нем говорилось: «Существующая сеть дорог области не обеспечивает потребность Западного фронта, а имеющиеся грунтовые дороги в большинстве своем непроезжие. Прошу в срочном порядке возложить на население области работы по постройке и приведению в проезжее состояние семи маршрутов в обход Москвы с севера и юга с выходом к железнодорожным станциям снабжения: Александров, Орехово-Зуево, Куровское, Егорьевск, Коломна и Рязань. Срок готовности дорог — к 1 ноября 1941 года».

Десятки тысяч жителей Московской области вышли на трассы. Они рыли кюветы, укладывали настил, помогали бойцам-плотникам строить мосты и переправы. В намеченный срок по всем этим грунтовым трассам побежали машины.

4

Примерно с середины октября резко изменились условия пользования дорогами. Вражеская авиация держала под огнем каждую появившуюся-на шоссе точку. Проехать днем в сторону фронта можно было только с большим риском. Поэтому движение начиналось лишь с наступлением темноты.

С перемещением железнодорожных станций снабжения войск Западного фронта за Москву до небывалых размеров [61] увеличилась нагрузка на главные артерии города и северо-восточные магистрали. Закупорились въезды в город и выезды. Отсутствовали путепроводные развязки. На Варшавском шоссе в сторону Подольска по путепроводу семиметровой ширины в двух направлениях шли автомобили, трамваи, войсковые части и население. Все, что попадало сюда, застревало, как в ловушке. Не лучше было и на выходах из города в сторону Калинина и Волоколамска. В довершение всего мы обнаружили ряд слабых, прогнивших деревянных мостов, не способных выдержать танковую нагрузку.

Ждать беды нельзя. Нужны экстренные меры. Дорожное и мостовое хозяйство Москвы я знал плохо. Отправился к заместителю председателя Моссовета Михаилу Алексеевичу Яснову.

— Выручайте! Московские улицы стали фронтовыми дорогами. Не подготовлены они для такого движения. Многие мосты, путепроводы узкие, пропускают автотранспорт в один ряд...

Михаил Алексеевич посмотрел на меня сочувственно.

— Нужна специальная пятилетка, чтобы выполнить все ваши требования. Такого времени, увы, нам не дано. Обходитесь тем, что есть. Латайте, укрепляйте, расширяйте, что угодно делайте. Мы все отдали фронту, ничего для себя в запас не оставили. Люди, техника, транспорт — все на обороне города. Добрым советом помочь — пожалуйста, в любое время.

Моссовет никогда нам ни в чем не отказывал. На этот раз действительно ему нечем было помочь.

Мне ничего не оставалось, как тут же обратиться к Михаилу Алексеевичу за консультацией.

— Нужных вам путепроводов и мостов вы сейчас не построите, — подошел он к плану города. — Нет ни времени, ни сил. Воспользуйтесь своим опытом. Сумели сделать полукольцо, справитесь и с этим делом. Тут легче. Через окружную железную дорогу проложите на одном уровне переезды. Кстати, движение поездов там сейчас сравнительно небольшое. Такие же переезды уложите на выходах из города на Варшавском, Ленинградском и Волоколамском шоссе. Поворачивайте автотранспорт на боковые улицы, ставьте регулировщиков.

— Не обижайтесь, если мы в спешке кое-где своими [62] сооружениями нарушим архитектурный ансамбль столицы, — пошутил я, пожимая руку Яснову.

Советы М. А. Яснова пригодились. В короткий срок мы устранили ловушки почти на всех шоссе. Заменили многие старые путепроводы и мосты, построили объезды.

5

Почти двое суток я занимался переброской маршевых рот из северо-западных пригородов Москвы к линии фронта. Ночь на 16 октября провел в пути. Побывал под Кубинкой и вместе с одним из батальонов 14-й автобригады возвратился в Москву. По городу бродил морозный, осенний рассвет. Глаза от усталости слипались. В полудремоте промчался по улицам, не заметив на них ничего особенного. До крайности усталый, изнемогший, повалился на диван. Только уснул — над ухом резкий телефонный звонок. В трубке сердитый голос А. В. Хрулева:

— Вы что, голубчик, хотите совершенно закупорить Москву? Вам известно, что парализовано движение на Горьковском шоссе? Не знаете, спите! По вашей милости сегодня войска Западного фронта не получат ни единого снаряда. Экстренно где угодно снимайте дорожно-эксцлуатационный полк и перебросьте его на эту магистраль. К двадцати часам доложите, что там наведен порядок!

Еще никогда за все время войны я не слышал такого до крайности гневного и встревоженного голоса А. В. Хрулева. Мне казалось, что у него железные нервы и, чтобы вывести Андрея Васильевича из себя, должно случиться что-то невероятное. С минуту я стоял оглушенный с трубкой в руках. Что произошло? Вызываю из диспетчерской военного инженера 1 ранга Сергея Михайловича Сергеева. Он ведал автомобильными перевозками в районе Москвы и всегда знал, что делается на дорогах.

— Немцы в районе Клина прорвали нашу оборону.

Рассуждать было некогда. В районе Подольска находился в резерве отдельный дорожно-эксплуатационный полк. Ему еще не успели присвоить номер. Полк укомплектовывался людьми, выходившими из окружения и отставшими от своих частей. Порулил Сергееву немедленно выехать на место, вместе с командиром поднять полк по боевой тревоге и перебросить его на Горьковское шоссе. [63]

Двумя батальонами блокировать подходы к трассе, улицы и переулки со стороны города. Не пускать на магистраль ни одной машины или подводы, пока не наведем порядок. Остальные два батальона передать на усиление военно-автомобильной дороги № 9 (ВАД-9), которая отвечала за Горьковское шоссе. Диспетчерам приказал сообщить по телефону в Балашиху, где помещался штаб ВАД-9, о выделенных ему силах.

Со стороны Таганской площади, Курского вокзала, Крестьянской заставы шли автомобили, подводы к бывшей Владимировке, ныне шоссе Энтузиастов. Дорога была забита от кювета до кювета. Гурты скота, подводы сковывали движение автобусов, легковых и грузовых машин. Регулировщиков оттеснили в сторону, и никто не подчинялся их сигналам. Передвижные вооруженные комендантские отряды организовать не успели.

Но вот на шоссе вышли группы рабочих — кончилась ночная смена — и начали наводить порядок.

К 10–11 часам дня из Подольска начали прибывать подразделения дорожно-эксплуатационного полка. К этому времени я уже установил наиболее уязвимые участки. Несколькими взводами заблокировали шоссе, сдерживая неорганизованные потоки. Конные подводы и гурты скота направили на боковые проселочные дороги. Через каждые 10–12 километров устроили площадки, на которые ставили мешавшие движению машины. Усилили контрольно-пропускные пункты, ввели строгую проверку путевых листов и документов.

Во второй половине дня обстановка разрядилась, движение более или менее нормализовалось. В первую очередь пропускали машины, идущие с грузами в сторону фронта. Часов в восемь вечера из Балашихи мне удалось соединиться по телефону с А. В. Хрулевым и доложить ему о выполнении задания.

В течение дня 16 октября над шоссе ни разу не показывалась вражеская авиация. Поэтому все обошлось без жертв, хотя погода стояла хорошая. Правда, одиночные самолеты прорывались, но они беспорядочно обстреливали из пулеметов улицы города и разбрасывали листовки.

За счет отобранных автомобилей мы изрядно увеличили свой парк.

За осень автомобильные и дорожные части окрепли, пополнились людьми и техникой. Но по-прежнему перевозочных [64] средств не хватало. Пошли дожди со снегом. Нужно было войска одевать в теплую одежду. Заготавливать и подвозить топливо.

Как-то ко мне зашел главный интендант Красной Армии генерал Петр Данилович Давыдов. Он отвечал за снабжение зимним обмундированием и топливом.

— Только что от Хрулева, — заговорил Петр Данилович усталым голосом. — Андрей Васильевич был в ЦК партии. Там обсуждался вопрос о снабжении войск теплой одеждой. Принято решение: текстильная и пошивочная промышленность Москвы и Подмосковья, Тамбовской, Ульяновской, Пензенской, Ивановской и Рязанской областей должна обеспечить Красную Армию всем необходимым до наступления зимы.

— Чем обязаны помочь автодорожники?

— Транспортом и дорогами. Андрей Васильевич приказал мне вместе с вами сегодня к вечеру составить проект плана. Мероприятия должны быть разработаны с таким расчетом, чтобы полностью обеспечить все нужды фронта и текстильщиков в перевозках. Сюда включается доставка топлива и сырья на фабрики, доставка готовой продукции на фронт.

— Почему такая спешка?

— Вечером у Хрулева широкое совещание. Приглашены нарком текстильной промышленности СССР Акимов, нарком текстильной промышленности РСФСР Рыжов со своим заместителем Нечетным, все директора фабрик и комбинатов. Наш проект плана будет основой для обсуждения.

Приглашаю к себе старшего диспетчера С. М. Сергеева. Втроем подсчитываем объемы доставки топлива, сырья, готовой продукции. Получились внушительные цифры. Нам нужно выделить на обслуживание текстильщиков не менее двух тысяч машин и два-три гужевых батальона по 550 парных подвод. Никак не обойтись также без строительства и ремонта дорог, подъездных путей к лесосекам и торфяным разработкам. На это дело — еще самое малое пять дорожно-строительных батальонов.

Вечером в назначенное время иду к А. В. Хрулеву на совещание. Наш проект плана ему ранее передал П. Д. Давыдов. Во вступительной речи Андрей Васильевич сказал, что это совещание проводится по указанию заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров [65] Алексея Николаевича Косыгина. Он придает огромное значение своевременному обеспечению бойцов и командиров теплой одеждой.

Гитлеровцы, надеясь на «молниеносную» войну, оказались накануне холодов в летнем обмундировании. Наши солдаты и командиры не должны испытывать холода. Советский народ оденет своих воинов в добротные шинели, полушубки, шапки, варежки, шаровары и телогрейки. Все будут обеспечены валенками.

На этом совещании я познакомился с наркомом текстильной промышленности СССР Ильей Николаевичем Акимовым. Родился он в поселке Купавна, Московской области. Свою трудовую жизнь начал с чернорабочего на Купавинской тонкосуконной фабрике. Работал там ткачом, затем после окончания института — инженером, главным инженером. В 1937 году был выдвинут главным инженером Главного управления шерстяной промышленности РСФСР. С 1940 года он стал наркомом. Говорил Илья Николаевич спокойно, обдуманно, смело и решительно. Мне запомнился смысл его выступления.

— Порознь мы ничего не сделаем, — говорил он, — а вместе задачу решим в срок. Из наших остатков гражданских машин мы создадим специальные автоколонны. В помощь этим колоннам вы, — обратился Илья Николаевич к Хрулеву, — выделите свои автобаты, которые закрепим за определенными фабриками. Каждое подразделение будет обслуживать какое-то одно направление. На такую насыщенную фабриками трассу, как Москва — Горький, есть резон поставить два автобата, причем оба газогенераторных. Бензина у фабрик нет, а местным топливом — березовыми чурками — машины обеспечим.

Директор павло-посадской фабрики Виктор Дмитриевич Ерофеев, ныне Герой Социалистического Труда, от имени всех руководителей предприятий сказал, что текстильщики сделают все возможное, чтобы выполнить заказ фронта.

Совещание приняло конкретное решение.

Наше управление выделило все, что от него требовалось. Гражданские машины мы влили в состав автобатов. В таком смешанном виде эти подразделения действовали до конца войны.

Но перевозки, обеспечивавшие нужды текстильщиков, являлись каплей в море по сравнению с общим объемом [66] выполнявшихся нами работ. Главной нашей задачей всегда было обеспечение боевых действий. Машин по-прежнему не хватало. Устанавливать очередность подвоза взял на себя исполнявший в то время обязанности начальника Генерального штаба генерал Александр Михайлович Василевский. Меня он сразу предупредил:

— Держать неприкосновенный запас машин в северовосточных районах Подмосковья. Два автополка разместить на территории города: один — в парке Сокольники, другой — в зеленой зоне Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

Большую часть времени в эти дни я проводил не в управлении, а в автобатах. Машины часто перебрасывались с одного пункта в другой: из-под Калинина к Наро-Фоминску, из Наро-Фоминска в Горький, из Горького в район Тулы. Дождь, снег, гололедица, бомбежки, а нередко и артиллерийский обстрел, и непогода, и бездорожье — все это усложняло работу водителей, изматывало их. Участились аварии. Изношенные машины выходили из строя. Шоферы заболевали. В таких условиях недолго было остаться без людей и техники.

Разрабатываем график ремонта машин, организуем профилактический осмотр их, развертываем соревнование за отличное содержание техники, экономию резины и горючего. Пока машина проходит проверку, ремонтируется, водители отдыхают, набираются сил. В духе строгой дисциплины воспитываются водители, механики, слесари и командиры подразделений. Эксплуатационная готовность парка поднимается до 95 процентов и не падает до весны 1942 года.

6

20 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны ввел в Москве и в прилегающих к ней районах осадное положение.

Следить за соблюдением строжайшего порядка в Москве и пригородах поручалось коменданту города. «Нарушителей порядка, — указывалось в постановлении, — немедленно привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте». [67]

Этот документ имел огромную мобилизующую силу. Он стал основой деятельности Московской партийной организации, командования и политического аппарата всех фронтов Западного направления и всего аппарата Управления тыла Красной Армии.

Нам еще больше прибавилось хлопот. Нужно было выдавать специальные пропуска для проезда в комендантские часы. На контрольно-пропускных пунктах ввели поголовную проверку документов. Запретили выпускать из города транспорт эшелонами.

Но и этим не ограничивались обязанности дорожно-комендантской службы. В тылу скрывались диверсанты, шпионы, лазутчики. Они шныряли повсюду, и прежде всего по дорогам. Обстановка была накалена до предела. Решалась судьба столицы. Враг интересовался прочностью нашей обороны, дислокацией войск, их морально-политическим состоянием и боевой готовностью. Так что ухо приходилось держать востро.

За Дорогомиловской заставой начиналось самое грузонапряженное и важное в стратегическом отношении шоссе Москва — Минск. Оно было обрублено. Оставшийся в нашем распоряжении участок до Кубинки обслуживала военно-автомобильная дорога № 1. Начальником ее был полковник Амоджан Енокович Даниелян, комиссаром — батальонный комиссар Анатолий Филиппович Циргвава. Они сумели создать боевой дисциплинированный коллектив. Люди этой дороги отличались безупречностью в выполнении своего воинского долга и высокой бдительностью.

Головным контрольно-проверочным пунктом руководила ефрейтор Татьяна Крылова, смелая, находчивая девушка. Располагался этот КПП на развилке новой автострады и старой Можайской дороги в километре от Немчиновки. Вокруг — совхозные поля, молодые придорожные посадки. От Немчиновки к посту шел небольшой подъем. Появлявшиеся со стороны Москвы на подъеме машины были видны издали. Это давало возможность дорожникам подготовиться к их встрече.

Стоял на редкость солнечный воскресный день. Вокруг царила тишина. Лишь изредка ее нарушал далекий артиллерийский гул. Машин на шоссе почти не было, и девушки в посадках возле поста снимали последние огненные листья с кленов и красные гроздья с рябин. [68]

— Вкуснота! — зажмурив от удовольствия глаза и разжевывая прихваченные первым морозцем ягоды, воскликнула Надя Иванова.

К Тане Крыловой подошла Люба Боднева и поднесла к лицу подруги собранный букет.

— Посмотри, листья-то какие, будто за лето солнца напились.

— Не загораживай своим веником дорогу! — Таня отвела руку Бодневой и продолжала внимательно вглядываться в сторону Москвы. Вот она насторожилась. На перевал выскочила необычная для фронта черная машина. Она будто вся горела в солнечных лучах, приближалась плавно, торжественно.

— Девушки, — подала команду Крылова, — приготовьтесь! Что-то подозрительное к нам ползет...

— И правда! — взглянула своими острыми глазами Надя. — Машина не простая. Во-первых, неопределенного происхождения. Во-вторых, неокрашенная в зелено-багряный цвет.

— Одна, без «шлейфа», на фронт?! — пропела своим писклявым голоском Люба Боднева.

Ей только на днях сравнялось девятнадцать, и выглядела она еще совсем подростком.

— Сваты к нам едут, — весело сказала Лина Приходько. — Не иначе как иностранцы! Мы симпатичные, особенно я. Разодетая в пух и прах! Сапожки кирзовые, гимнастерка рыжая, и сама золотая с загарцем на лице...

— Смотрите, и верно иностранцы. Флажок. Дипломатическая! — Не обращая внимания на шутки Лины, рассматривала машину Надя. — Что будем делать, девчонки?

— Остановим и не пустим дальше! — решительно выступила вперед Крылова. — Не в бой рвутся господа.

— Посольская, неприкосновенная, — протянула растерянным голосом Люба. — Влетит нам.

— Наша линия обороны тоже неприкосновенная! — выбросила красный сигнал Таня и приказала Наде: — Звони в Баковку. Остальные с винтовками ко мне!

Девушки взяли винтовки.

Машина плавно остановилась у закрытого шлагбаума. Над радиатором плескался флажок одной из стран Востока, находившейся в тесной дружбе с Германией.

— Чем обязаны вашему любезному вниманию? — открыл [69] дверцу машины гладко выбритый, в прекрасном гражданском костюме средних лет мужчина.

На Крылову повеяло тонкими духами. В носу защекотало. Отвыкла уже от такого аромата. На заднем сиденье Таня увидела двух молодых с восточным лицом женщин.

— Мы торопимся использовать солнечную погоду, ефрейтор. Едем на лоно природы. Ловим каждую счастливую минуту, — огорченным мяукающим голосом протянула одна из дам на ломаном русском языке.

— Начальник контрольно-проверочного пункта ефрейтор Крылова, — по всей форме, как можно вежливее обратилась к иностранцу Таня. — Разрешите проверить ваши документы!

— Флаг моей страны на машине разве вам недостаточен? — пронизывая Крылову возмущенным взглядом, продолжал улыбаться мужчина. — Я посол. Вот мой дипломатический паспорт. Дамы едут со мной.

— И далеко вы намерены ехать?

— Какие в России строгие девушки! Им все нужно знать. В лес гулять.

— В какой лес? Здесь лесов много.

— Какой лучше, удобней для нас.

— Мы отвечаем за вашу безопасность. Впереди фронт. Идут сражения. Шоссе бомбят.

— Воюйте себе на здоровье, — пожелал посол игривым тоном гуляки. — Нам нет никакого дела до вашей драки с немцами. Мы едем наслаждаться природой. Я люблю места недалеко от Кубинки.

Пока Крылова вела «дипломатические» переговоры с послом, Надя Иванова сообщила по телефону в Баковку, в штаб военной дороги:

— На трассе дипломат с дамами, едет в сторону фронта. Что делать?

— Скажите, что неприятель разбомбил мост, — приказал полковник Даниелян. — Магистраль закрыта.

Батальонный комиссар Циргвава добавил:

— Не пускать! Но будьте тактичны. Сейчас я к вам приеду.

Даниелян распорядился снять несколько пластин с проезжей части одного из мостов вблизи Баковки.

— Нужно создать видимость капитального ремонта...

Циргвава тем временем сообщил о случившемся комиссару управления В. X. Мамаеву. Мамаев прибежал ко [70] мне: как поступить? Случай беспрецедентный. Зачем рвется посол к фронту: или у него задание что-то разведать, или хочет нас спровоцировать...

«Как бы не наломать дров! — задумался Василий Христофорович. — Один неосторожный шаг, и потом не расхлебаем».

— Звоните в Наркомат иностранных дел, — предложил я. — Посол. Это по их части, пусть сами с ним и разбираются.

Так и поступили. Спустя некоторое время с контрольного поста нам позвонил Даниелян.

— Прикатили наши дипломатические работники. С большим трудом убедили чужестранцев не гулять в прифронтовом лесу: бомбят, стреляют — все может случиться... Куда девалась посольская вежливость. Видно, ему очень нужно было попасть в Кубинку. Но поехал обратно не солоно хлебавши.

Мы успокоились. Посчитали инцидент исчерпанным. И вдруг на второй день к нам в управление приезжает председатель Военной коллегии Верховного суда СССР. Посол заявил протест по поводу грубого с ним обращения ефрейтора Татьяны Крыловой и ее подчиненных. Девушки якобы вели себя с ним дерзко и пытались вытащить его из машины.

Жалоба была расследована со всей строгостью. Однако приведенные в ней факты не подтвердились.

После этого случая прошло несколько дней. Рано утром по каким-то делам я выехал на Минское шоссе. Морозная дымка ограничивала видимость. Машина остановилась у закрытого шлагбаума проверочного поста. Впереди стояли грузовики с боеприпасами. Я вышел из автомобиля. Неподалеку увидел свежую воронку от авиабомбы. Звонкий девичий голос рассказывал:

— Остервенел фриц. На Москву не прорвался, так на нас зло сорвал. Вон какую разбухал яму. Весь пейзаж испортил.

Увидев меня, девушка подала команду «Смирно!» и нырнула в землянку.

— Быстрей иди рапортуй, — донесся в открытую дверь ее голос. — Я подала команду «Смирно!..». Наш генерал...

Крылова выскочила из землянки, четко отрапортовала и потребовала удостоверение. Никому никакой скидки!..

Спустя неделю Амоджан Енокович Даниелян рассказал [71] мне еще об одном случае, происшедшем на КПП во время дежурства Крыловой.

К посту подходила правительственная машина с охраной. За ветровым стеклом ясно виден пропуск. Но у пассажира буденновские усы и фуражка с расшитой золотом «капустой». «Семен Михайлович Буденный, — решила Таня. — Ни разу в жизни не здоровалась с маршалом. Интересно!» Она выбросила красный сигнал. Машина резко остановилась.

— Товарищ Маршал Советского Союза, начальник контрольно-проверочного поста ВАД-1 ефрейтор Крылова. Разрешите проверить ваши документы...

Открылась дверца. Добродушно улыбаясь, Ока Иванович Городовиков протянул удостоверение:

— Вы ошиблись, ефрейтор, я не маршал, а генерал-полковник.

— Прошу извинения. Желаю вам здоровья и быть маршалом, — нашлась Крылова.

7

25 октября. С утра начали подготовку к ночным рейсам. Машины загружали на складах и базах, выводили в исходное положение, намечали маршруты следования к линии фронта. В управлении, как обычно, согласовывали, подсчитывали, уточняли. И вдруг меня вызвал заместитель начальника Генерального штаба А. М. Василевский.

— В Москве или поблизости есть автотранспорт? В каком количестве? Боевая готовность?

Тон разговора не обычный теплый, уравновешенный, а напряженный, холодный. «Что-то случилось», — мелькает у меня догадка.

Отвечаю:

— В парке Сокольники — 10-й полк. Готов к выходу.

— В районе Кубинки тревожно. Вам с полком немедленно выехать в Загорск, погрузить 82-ю мотострелковую дивизию. Она прибыла из Сибири. Ее как можно быстрее надо перебросить к Кубинке. Там встретят вас представители Генштаба и 5-й армии. Командир дивизии полковник Карамышев обо всем предупрежден. Об исполнении доложить! [72]

Без промедления вызываю по телефону штаб 10-го полка. Приказываю срочно готовить машины в рейс. Сам сажусь в «эмку» и мчусь в Сокольники. Шофер Василий Шатров жмет на все педали.

Поздний вечер. На припорошенных снегом знакомых аллеях сокольнических «кругов» — ряды машин. Тихо урчат приглушенные моторы. Командир полка подполковник Василий Дмитриевич Головин — ветеран, служит в автомобильных войсках со дня их зарождения в Красной Армии. В последнее время он командовал 10-м отдельным учебным автомобильным полком, дислоцировавшимся на Северном Кавказе. В июле часть была переброшена в распоряжение Брянского фронта. Здесь она получила боевое крещение и перестала быть учебной. Под огнем противника полк обеспечивал оперативные перевозки. К началу октября батальоны остались почти без машин. Горстка командиров и шоферов, по существу, только с номером части прибыла в Москву на пополнение. Мы его вновь укомплектовали людьми и техникой. Возрожденному полку предстояло выполнить первое боевое задание. Обращаясь к командному составу части, я сказал:

— Марш Москва — Загорск — Кубинка явится проверкой вашей боевой готовности.

Василий Дмитриевич Головин заверил:

— Полк не посрамит свои боевые традиции. Постараемся задание командования выполнить отлично. У нас все готово. Разрешите подать команду на марш?

Сигналист поднял трубу. Первыми двинулись на мотоциклах регулировщики, за ними — головная колонна 1-го батальона. Такого уставного выхода мне давно не приходилось наблюдать.

Пропустив колонны, мы с Головиным сели в «эмку» и помчались по ощетинившимся зенитками московским улицам. В морозном небе темнели аэростаты заграждения. Вокруг ни огонька. На западной окраине столицы багряные сполохи. Шум мотора заглушает звуки стрельбы. По всему пути виднеются заснеженные надолбы, стальные ежи, завалы, баррикады. Машина кружит, как в мышеловке. На сердце неспокойно, тревожно. Скорей, скорей! Мчимся на предельной скорости, а мне кажется, будто на черепахе ползем. [73]

Мелькнув полусветом, проносятся встречные машины. Пробегают один за другим дачные поселки.

Проходит час, другой, начинается третий. Наконец затемнели одноэтажные домики Загорска. На дороге показалась движущаяся навстречу колонна людей. Впереди идет легковая машина. Не иначе как штаба соединения. Не утерпели — направляются пешим порядком. Останавливаемся. Знакомимся с командиром дивизии.

— Полковник Георгий Петрович Карамышев.

Молодой, коренастый, голос басовитый.

Карамышев подает мне готовый расчет на марш автотранспортом. Закрепляем автобаты за полками. Начинается погрузка. В кузова плывут на руках мешки с продовольствием, ящики с медикаментами, патронами, снарядами, минами. На крюки автомашин пристраивается орудия. Все делается быстро, слаженно, без суеты. Каждый предмет укладывается тщательно. Счет времени — на минуты.

Головин ставит в хвост эшелона ремонтные летучки, автоцистерны с горючим, проверяет порожние резервные грузовики. Они также пойдут в хвосте колонны. Их задача: принять в пути людей или груз в случае выхода из строя идущих впереди автомобилей.

Погрузка закончена. Бойцы — в кузовах. Водители — за рулем. Короткие доклады командиров полков, и Карамышев подает команду к движению...

Стремительно промелькнули окраинные домики Загорска. Поле встретило мокрой метелью. Снег налипал на ветровые стекла, ухудшая видимость. Но подмосковные дороги хорошо известны нашим водителям. Через два с лишним часа более тысячи пятисот автомобилей и бронемашин уже въезжали в настороженную столицу. Безлюдные улицы. Одиночные патрули. У зениток — озябшие дежурные. Время далеко за полночь. Нигде ни звука. Минуем Садовое кольцо. Крутой поворот — и перед нами выросли гранитные пилоны Бородинского моста. На них имена героев Отечественной войны 1812 года.

А вот и Драгомиловская улица. Обледенелая мостовая. Путепровод. Внизу заиндевелые рельсы железной дороги. Синеют пологие заснеженные крыши бараков. Фили. Не заметил, как за дощатым забором промелькнул домик Кутузова.

Минское шоссе. Селения расплываются в белой мгле. [74]

За посадками темнеют стволы зениток. Небо молчаливое, хмурое. Воздух напряжен до звона в ушах, будто заряжен электрическим током. В щелях кабины свистит ветер. Показались идущие цепочками роты. Бойцы в маскхалатах сливаются с белым мраком ночи. На плечах несут длинные черные стволы противотанковых ружей. Их много, десятки, сотни — лес ружей...

Под радиатором чуть плещется огонек подфарника. Свет его падает строго вертикально вниз. Ни один луч не должен выскользнуть вперед, на полотно дороги. Но и подфарники зажигаются только у головных машин и машин командиров. Даже самые маленькие огоньки величиной с пятачок обозначаются на дороге огромной светлой лентой. Лента выдаст эшелон, навлечет беду. Но как же без света? Днем ездить нельзя — шоссе почти совсем замирает, а ночью машины могут свалиться под откос, налететь одна на другую. Помощница наших рейсов, ночь оборачивалась своей недоброй стороной. Под темным покровом она позволяла совершать любую перегруппировку войск и ударить внезапно по противнику. Но та же темнота ночи и обезоруживала водителя, мешала ему видеть дорогу. А двигаться надо на полную скорость, времени на войне никогда не хватает.

Теперь для преодоления темноты к услугам дорожников и автомобилистов инфракрасная техника и радиолокация. Мы тогда не обладали такими средствами ночного видения. Наши инженеры настойчиво искали способы, как обезопасить передвижение в условиях ограниченной видимости. Инженер-капитан И. Л. Варшавский, майор А. А. Миронов, инженер-майор В. И. Краснобаев предложили под кузовами машин установить «маячки». Еле заметный свет их падал между задними колесами вертикально вниз и прикрывался, как непроницаемым абажуром, кузовом. «Маячок» — ориентир для шофера идущего следом автомобиля.

С новой, еще не освоенной системой маскировки мы едем впервые. Не подведет ли она нас? Я весь будто на иголках: как бы кто не потерял ориентир и не включил фары. Тогда все пропало!

Встречный ветер донес гул орудий. Приближался фронт. На обочинах шоссе рябили полосатые вешки-указатели. Они предупреждали водителей: осторожно, в сторону [75] не рули — там кювет, откос, пропасть! Такого типа ограждения мы позаимствовали у железнодорожников.

Миновали Одинцово, Голицыно. Гул орудий нарастал. Колонны то и дело останавливались. Скоро Кубинка. Где-то здесь враг. Он прорвался в районе Наро-Фоминска. Но там путь ему к Киевскому шоссе преградили тыловые части 33-й армии. Тогда противник метнулся к Минскому шоссе в зону обороны 5-й армии. В любой миг мы могли столкнуться с его танками. Впереди у нас моторизованная разведка. Она то и дело останавливает колонны. В голове эшелона — командир дивизии Карамышев. Он ищет представителей 5-й армии и Генштаба. Они укажут место выгрузки. Движемся медленно, будто крадемся.

Наконец разведчики встретились с ожидавшими нас представителями. Раздалась команда — и бойцы посыпались из машин, начали отцеплять и уводить в глубину полей орудия, в придорожные посадки прятать ящики с патронами и снарядами. Настроение у всех боевое. Отдохнувшие за дорогу солдаты делали все быстро, споро, перебрасывались шутками. Я подошел к шоферам. Они отрекомендовались: Иван Козырев и Павел Крылов.

— Здорово, товарищ генерал, все получилось! — сказал Козырев.

Крылов рассудительно добавил:

— В таких делах главное — слаженность. Тут вперед не высовывайся и не отставай. Вся колонна должна действовать, как хорошие часы...

— Правильно, — поддержал я Крылова.

— Товарищи, не задерживайтесь, — подал голос Головин, — а то как бы под обстрел не попали...

Командир автополка отправляет освободившиеся грузовики обратно в Москву. Мы желаем сибирякам боевой удачи.

От радости я готов был расцеловать каждого водителя. За весь путь: Сокольники — Загорск — Кубинка — ни одной оплошности, ни одной поломки!

8

Над Москвой смерч огня. Это зенитчики отражают очередной налет фашистских самолетов. От гула орудий раскалывается небо. Арбатская площадь в пламени. Начались пожары от неприятельских зажигательных бомб. [76]

Фонтаны искр пробиваются с чердаков. Дотлевал уже сгоревший Арбатский рынок. А крыша кинотеатра «Художественный» только занималась. Мы с Васей Шатровым выскочили из «эмки» и попытались вскарабкаться на здание по крутой пожарной лестнице. Оказалось, без тренировки это не так-то просто.

— Мы сами, товарищ генерал. — Чья-то рука придержала меня за полу шинели.

К лестнице с защитными щитками и лопатами подбежали регулировщицы Надя Тупикова и Зоя Дедова. Из вестибюля метро выбежала старший сержант Инна Павлова и присоединилась к подругам.

— Высыпал, проклятый, как из мешка, — сказала она. — Три зажигалки покатились вниз, — указала Инна на вход в метрополитен. — А там дети! Вот и задержалась. Ничего, сейчас погасим...

Девушка уцепилась голыми руками за обледенелые железные поручни и, словно заправский пожарник, мигом выскочила на крышу.

Мы поехали в управление. Еще не раздевшись, я доложил Василевскому о выполнении задания.

— Спасибо, спасибо, товарищ Кондратьев. Сибиряки уже отбивают атаки немцев. Эта перевозка выполнена очень ко времени. Утром побывайте в полку и передайте от имени Ставки благодарность водителям и офицерам! Отличившихся представьте к правительственным наградам.

9

В конце октября — начале ноября на фронте наступило относительное затишье. Фашистские армии выдохлись и ждали подкреплений.

Москва готовилась к решительной схватке. За эти дни город посуровел. По всем главным улицам маршировали усиленные наряды патрулей. С площадей и бульваров в небо настороженно смотрели стволы зенитных пушек. Над городом на стальных тросах, словно на якорях, стояли аэростаты воздушного заграждения. Всюду — призывы партии и правительства, напоминавшие каждому москвичу о его священном долге перед Родиной. Столица зорко следила за каждым движением врага и незамедлительно реагировала на все его действия ответными мерами.

Судьба Москвы во многом зависела от исхода боев на [77] окружавших ее «бастионах». Одним из таких «бастионов» являлась Тула. Город русских оружейников стоял насмерть. Не взяв его в лоб, гитлеровцы пытались обойти с юго-востока и востока. Секретарь Тульского обкома партии В. Г. Жаворонков сообщил А. В. Хрулеву, что в госпиталях перебои с продовольствием.

Хрулев поручил мне снарядить туда автоколонну, командира ее выслать к нему для дополнительных указаний. Вызвал по телефону штаб 14-й автобригады, размещавшейся на территории Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. К телефону подошел командир соединения подполковник Антон Назарович Токарев. Приказываю ему:

— Подготовить тридцать опытных водителей с машинами.

— В бригаде, — отвечает Токарев, — для особо важных и оперативных заданий имеется специальный батальон. Командует им майор Миронов. Вы его знаете.

Мне сразу вспомнился среднего роста, плотно сбитый и физически сильный командир. Человек он обстрелянный, смекалистый.

— Хорошо, Миронова немедленно ко мне!

О кандидатуре командира колонны докладываю Хрулеву. Через час мы с Мироновым у него в кабинете.

— Родной, — чуть не обнимая Миронова, заговорил Андрей Васильевич, — мне известно, что вы со своим батальоном выполнили уже много важных заданий Ставки и Генштаба. Честь и хвала вам и вашим подчиненным! Скоро введем значок «Отличный шофер». Первым эти значки вручим водителям и офицерам вашего батальона. Так всем и передайте! А теперь... Раненые защитники Тулы нуждаются в питании. Вы понимаете, что это значит? Сегодня ночью вам нужно доставить туда продовольствие. Враг принимает самые активные меры, чтобы перехватить автомагистраль Москва — Серпухов — Тула. Если вы отправитесь из Москвы через два-три часа, то к ночи успеете подойти к Серпухову. Как только минуете мост через Оку — дальше двигайтесь осторожно, с разведкой впереди. Если враг к этому времени перережет шоссе, идите в обход по грунтовым дорогам. Смотрите карту: тут хотя и плохие дороги, но есть.

— Разрешите, товарищ генерал, — Миронов открыл свою планшетку, — сверить с моей. [78]

На стол легла схема сети подмосковных грунтовых дорог. На многие участки имелись составленные Мироновым характеристики. Пояснения майор давал не торопясь, вдумчиво, обстоятельно. Все вопросы удалось быстро согласовать, наметили объезды, предусмотрели меры предосторожности.

А. В. Хрулев дал майору последние указания:

— В Туле подъедете прямо к обкому партии. Там вас будут ждать. Доложите секретарю обкома товарищу Жаворонкову. Как сдадите продовольствие, сразу же возвращайтесь в Москву. Ну... желаю вам счастливого пути!

По моему распоряжению диспетчерская нашего управления установила за колонной Миронова наблюдение. До Серпухова связь действовала нормально. Потом потерялась.

На рассвете тишину кабинета нарушил телефонный звонок. Говорил А. В. Хрулев:

— Сейчас позвонил мне из Тулы Жаворонков. Продовольствие он получил. Благодарит майора Миронова и водителей. Дорога не скатертью лежала. Не доезжая восемнадцати — двадцати километров до Тулы, колонна попала под артиллерийский огонь. Пробилась объездами. В дождь, грязь... Молодцы, быстро управились!

С плеч будто гора свалилась. На сердце стало легко и радостно...

10

Москва — центр, где начинаются и скрещиваются многие пассажирские и грузовые потоки. Враг, двигаясь к столице, перерезал крупные магистрали, подходившие к городу с юга и запада. В ноябре Москва как крупный транзитный железнодорожный узел утратила свое значение. Погрузкой, выгрузкой, формированием и обработкой поездов занимались главным образом станции, расположенные восточнее.

Огромная доля перевозок легла на шоссейные дороги. По сравнению с октябрем нагрузка на них значительно возросла. Парк же грузовых машин оставался на прежнем уровне, и ожидать пополнения его было неоткуда. Наоборот, за последние дни Генштаб начал все чаще адресовать в наше управление наряды на укомплектование автомашинами новых формируемых войсковых частей.

В середине ноября генерал А. В. Хрулев, вернувшись [79] поздно ночью из Ставки, вызвал меня. Когда я вошел к нему в кабинет, Андрей Васильевич спросил:

— Текстильщикам помогли?

— Так точно. Две тысячи грузовых автомашин, тысяча семьсот парных подвод с упряжками в санях и пять дорожно-строительных батальонов прибыли в районы фабрик и приступили к выполнению заданий.

— Хорошо. Войска фронтов будут одеты в теплую одежду. Но снова посягательство на автотранспорт вашего управления. В районе Москвы заканчивается формирование трех ударных армий. Им нужны машины. Верховный Главнокомандующий приказал в недельный срок выделить в распоряжение каждой армии по два автотранспортных и гужевых батальона. Василевский просил нас два автомобильных полка не трогать, держать их в его распоряжении. Какие у вас есть возможности, чтобы выполнить приказ?

— Машин в резерве нет, кроме хозяйственных и летучек. Да и таких наберем не более полусотни. Одна надежда — собрать на подмосковных автомобильных дорогах бесхозные. Есть и другая возможность. Командиры наших автомобильных частей говорят, что в городе после эвакуации некоторых учреждений остались гаражи, мастерские, из которых можно изъять порядочно грузовых машин, требующих капитального ремонта. А главное, запасные части и резину. Но на это требуется разрешение Совнаркома.

Хрулев тут же позвонил заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров СССР А. Н. Косыгину и подробно изложил нашу просьбу. А. Н. Косыгин не имел ничего против. Хрулев предупредил меня:

— Все сделайте строго по закону. На изъятое имущество составьте акты. Их должны засвидетельствовать представители районных Советов депутатов трудящихся и самих ведомств.

В бездействующих гаражах запасных частей нашлось более чем достаточно. Обнаружились свободные механики и слесари. Многие из них работали сторожами и кладовщиками. Все эти люди с превеликой радостью взялись за любимое дело.

За каких-нибудь двое суток на Шлюзовой набережной в пустующих мастерских и гараже Наркомата угольной [80] промышленности мы оборудовали целый авторемонтный завод и присвоили ему номер 39.

Завод — это хорошо, но за оставшиеся пять дней он не отремонтирует нам столько машин. Ведь нужно шесть автобатов. Значит, главная надежда — наши контрольно-проверочные пункты.

Собираем машины где можно. Работу контрольных пунктов оцениваем по количеству задержанных без документов или неправильно оформленных машин. Многие офицеры управления сами дежурят у шлагбаумов. Машины пошли к нам потоком. Размещаем их возле стадиона «Динамо» на Ленинградском шоссе. К концу пятых суток сформировали шесть автобатов. Ровно столько, сколько приказано Ставкой. Докладываю о выполнении задания А. В. Хрулеву.

— Голубчик, не разыгрывай меня, — рассердился Хрулев. — Доложу в ГОКО, а потом что: на своем горбу повезу три армии?

Прошу Андрея Васильевича убедиться в том, что говорю правду. Мчимся с ним по Ленинградскому шоссе. Ночь, снег, не видно ни зги. Натыкаемся на растянутые вдоль магистрали и прилегающих к стадиону улиц колонны машин. Все они выкрашены в белый цвет. Хрулев настолько обрадован, что не верит своим глазам, осматривает чуть ли не каждый грузовик, беседует с водителями. Вот уже осталось принять рапорт от последнего, шестого командира батальона. Я забегаю в один переулок, другой, третий... Батальон исчез. Что за наваждение?

— Ошибся счетом, голубчик? — язвит следующий за мной Хрулев. — Выходит, не шесть, а пять.

— Нет, шесть! — упорствую я. — Шестой должен быть где-то здесь!

— Затерялся, несчастный! — повернул обратно Андрей Васильевич. — Завтра уточните на свежую голову!

Позор! Не нашел батальона. Теперь Хрулев убежден, что я ему пытался втереть очки. Такого допустить нельзя. Утром чуть свет звоню ему, прошу «прогуляться» еще раз до Ленинградского шоссе. На вторичную проверку Андрей Васильевич высылает своего заместителя генерал-майора Павла Алексеевича Ермолина.

Оказывается, машины стояли за углом одной из улиц. [81]

11

В середине ноября на подмосковных полях с новой силой загрохотали пушки. Немцы начали свое второе генеральное наступление на нашу столицу. В обращении немецкого командования к своим солдатам говорилось: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войне. Москва — это отдых. Вперед!»

Мракобесы ставили задачу — превратить Москву в развалины, обрушить на нее тысячи тонн снарядов и бомб. Никакую просьбу о капитуляции не принимать. Кольцо замкнуть по линии окружной железной дороги, и за его границу не переходить ни одному немецкому солдату, пока внутри все живое не превратится в прах.

24 ноября немцы захватили Клин и двинулись в сторону Яхромы к каналу Москва — Волга. Нависла угроза потери последней дороги, связывавшей Москву с Калининским и Северо-Западным фронтами. Меня вызвал к себе А. М. Василевский. Мчусь по обезлюдевшим улицам на Кировскую, 33. Редкие одиночные машины не мешают быстрой езде. Непривычно и грустно видеть Москву без ее сутолоки, вечного шума, без скопления автотранспорта.

Характер Василевского мне знаком — работали вместе еще до войны. Он не любит особых докладов на разрешение войти к нему. Захожу, как говорится, без стука. Небольшая светлая комната. Вдоль стен — длинные столы. На них развернутые топографические карты. На одной Александр Михайлович что-то чертит цветными карандашами.

— Захар Иванович, — обернулся он. — Идите сюда. Смотрите на карту. Вам предстоит выполнить весьма сложную и срочную операцию — перевезти целую дивизию. Опыт у вас есть. Но тут...

Взгляд у Александра Михайловича спокойный, голос мягкий, уверенный. На лице ни тени нервозности. Я позавидовал необыкновенному умению Василевского держать себя.

Впиваюсь глазами в карту. Вижу расположение наших войск и направление главных ударов немцев. Красная [82] линия проходит у самой Москвы. Я впервые физически, всем существом почувствовал, какая опасность нависла над столицей. Встрепенувшись, отвел глаза от карты и посмотрел на Василевского.

— Сложность операции заключается в том, что дивизия эта находится в обороне. Вот здесь! — он указал район северо-западнее Калинина. — Брать ее надо из окопов, прямо из-под орудий врага. Перебросить — в район Яхромы. У нас сейчас нет под рукой сил, чтобы преградить путь немцам к каналу Москва — Волга. Понимаете суть задачи? Дорога к этой дивизии осталась одна. — Он повел карандашом по шоссе Москва — Кимры. — Берите автотранспортный полк, не меньше. До Дмитрова проведете его сами. Из Дмитрова позвоните мне и возвращайтесь немедленно в Москву. В Кимрах полк встретят представители Калининского фронта. Снять и перебросить дивизию нужно скрытно, чтобы враг ничего не заметил. Это одно из непременных условий. Предупредите о нем всех командиров части!

Мне предстояло уже через два часа вывести полк и двигаться без остановок на предельной скорости. От Василевского позвонил в управление и приказал вызвать командира 14-й автобригады Токарева.

Когда я приехал к себе, Антон Назарович Токарев уже ждал меня.

— Выделите из бригады тысячу грузовых машин и готовьте их к выступлению по боевой тревоге!

Токарев без лишних слов снял телефонную трубку и отдал соответствующую команду. Затем мы вместе с ним выбежали на улицу и сели в машину. Дорогой я объяснил Токареву задачу. Тут же наметили маршрут, порядок движения колонн, определили размещение пунктов регулирования.

Когда мы приехали на территорию Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, автомобили уже стояли готовые к рейсу. Токарев поставил задачу командирам. Буквально через несколько минут головное подразделение двинулось. Токарев с группой командиров направился в Кимры для связи с представителями Калининского фронта.

До Дмитрова командование сводной колонной я взял на себя. Выпускал машины побатальонно с интервалами в полчаса. Они уходили без задержек. Перед глазами [83] только мелькали дверцы кабин с буквами РВГК — резерв Верховного Главнокомандования. Эта надпись уже известна не только Западному, но и Южному, Юго-Западному и Северо-Западному фронтам. 14-ю автомобильную бригаду у нас называли пожарной. Ее мы бросали на самые ответственные задания. Укомплектована она была людьми отважными, выносливыми, почти сплошь москвичами. Среди них — знакомые мне Хомяков, Столбов, Цветков...

Вот проходит последний батальон. Водитель моей машины Василий Шатров пристраивается вслед за ним.

Над Москвой — тревожная, черная мгла. Мы мчимся вслепую на предельной скорости. На изгибах дороги еле заметны бледные пятна от подфарников. По ним я угадываю неразрывный строй машин.

Вот за стеклом кабины прошумели металлические фермы моста у Хлебникова. Где-то в темноте остались холодные, подернутые первым льдом воды канала Москва — Волга. Выскочили на развилку дорог. Левый путь уходит от нас на Рогачево, уже занятое немцами. Промелькнула Икша. Небо в зареве пожара. Донесся отдаленный гул артиллерийской стрельбы. В багровой мгле проносятся поселки, деревни. На улицах — ни души. Двери домов распахнуты: люди ушли на восток. Мертво и шоссе — ни единой встречной или попутной машины. Едем словно по заколдованной земле, в какую-то неизвестность. И порой кажется, что вообще впереди никого не встретим. Вскоре проскочили Яхрому. Снова прошумел металлический мост. Пронеслись над каналом Москва — Волга. Мост красавец построен совсем недавно. Я невольно залюбовался его легкими и величественными очертаниями. Смотрел и не думал, что часы существования этого сооружения сочтены — скоро он превратится в бесформенную груду металла.

Въехали на широкую центральную улицу Дмитрова. Впереди мелькнул красный огонек фонарика. Остановились у регулировочного поста. Подошел начальник дорожно-комендантского участка старший лейтенант Кретов и доложил, что наши колонны проследовали на Кимры в полном порядке. Рядом с постом — городская телефонная станция. В ее здании расположились дорожники. Вошли в пустое, звучное от безлюдья просторное помещение. Аппаратура снята, увезена. На полу остались какие-то детали, фундаментные болты, темнели разводы [84] от пролитой кислоты. Неуютно, как в заброшенном сарае. На широком, отполированном человеческими руками столе — полевой телефон. Он включен в междугороднюю сеть.

С трудом добился Москвы и доложил Василевскому о том, что автомобили прошли Дмитров. Василевский подтвердил свое указание о моем возвращении в Москву. Попытался связаться с Кимрами, поговорить с Токаревым, но безрезультатно. Связь нарушена. Приказал начальнику участка выслать туда офицера-мотоциклиста и об обстановке доложить мне в управление.

К моему приезду в Москву Токарев уже сообщил, что встретился в Кимрах с представителями генерала Конева и машины вышли в район погрузки. На этом наша связь с Токаревым оборвалась. Он позвонил лишь на третий день, и, к моему удивлению, из Загорска. Сообщил, что они доставили 133-ю стрелковую дивизию к Дмитрову. Дальше на Яхрому проехать было невозможно — головные части гитлеровцев подходили к каналу. Дивизия с ходу вступила в бой. Командир дивизии половину автомобилей задержал у себя. Они ему крайне необходимы для маневрирования.

— Прямая дорога на Москву перерезана, — сообщил Токарев. — С оставшимися батальонами возвращаюсь через Загорск.

Разговор с Токаревым я немедленно передал по телефону Василевскому.

— Хорошо, — ответил Александр Михайлович. — Быстрее соберите оставшиеся подразделения и будьте начеку!

12

Наступившие крепкие морозы принесли нам, дорожникам, большую радость: мы избавились от необходимости повсеместно укреплять проезжую часть полотна. Теперь нас тревожили временные переправы на главных тыловых артериях. Времянки до сих пор действовали через Клязьму у селений Пенкино и Мячиково — на шоссе Москва — Горький. Их нужно было заменить.

Инженерам пришлось основательно подумать, какие мосты строить и из чего. Взвесили все «за» и «против», решили строить мосты высоководные из подручного, наиболее доступного материала — дерева. [85]

Возводить их поручили 2-му военно-дорожному управлению. Командовал им подполковник И. К. Володин. Люди у него еще без опыта. Справятся ли? Сроки жесткие.

В декабре поставили первые опоры. Бойцы трудились день и ночь, в любую погоду. Подполковник Володин и главный инженер управления инженер-майор М. Г. Басс бессменно находились на стройке. Все вопросы разрешали немедленно. Батальон соревновался с батальоном, рота с ротой, солдат с солдатом. Каждый старался сделать свое дело быстрее и добротнее. Техники было маловато. Не хватало тракторов, автомобилей, копров для забивки свай, других механизмов. Стройку начали почти голыми руками. Но люди работали с огромным энтузиазмом. Я наблюдал, как многие бойцы, никогда до этого не державшие в руках топора, уже через несколько дней орудовали инструментом не хуже настоящих плотников, Выявилось немало умельцев.

Сколько прошло времени с той поры, а до сих пор помню двух кряжистых плотников — украинца Миколу Моисеенко и русского Николая Иванова. Их всегда можно было видеть вместе на поделке самых ответственных узлов.

Моисеенко в родном черниговском колхозе чинил арбы. О возведении мостов и не мечтал. Иванов был мастак по комягам. Комягами у калужан называют большие, выдолбленные из дерева корыта, предназначенные для кормления домашних животных.

Но вот Моисеенко и Иванов вместе с другими плотниками связали первый в своей жизни пролет и с помощью лебедок поставили его на опоры. Надо было видеть восторженные лица бойцов.

— Не верим, товарищ генерал, — сказал, обращаясь ко мне, Иванов, — сами себе не верим, что это мы соорудили этакую красулю.

Я разделил с бойцами радость их успеха.

— Так-то оно бывает, — погладил смолистый брус Иванов, — живет человек на белом свете и не знает, какие в нем таланты зарыты.

— У нас на Украине балакают: очи пужают, а руки стругают, — улыбнулся Моисеенко.

Раздалась команда на обед. Загремели котелки. У походных кухонь выстроились очереди. Получившие еду [86] рассаживались на бревнах в затишке. В одной из групп я увидел широкую спину В. X. Мамаева. Он, как всегда, беседовал с бойцами. Я подошел к ним. Кто-то из строителей спросил Василия Христофоровича:

— Шо такэ дэтэрминызм?

Мамаев начинает объяснять:

— Детерминизм — это философское течение.

— Ни, товарищ комиссар, ниякого течения...

— А что же? — улыбается Мамаев.

— Дэтэрминызм — цэ философия нашего повара Игната Кулябко. Не знакомы? Это такой философ, шо спасения от него нэма. Зварэ юшку, а кричить борщ. Шо густо и жирнэ — друзьям, а шо тэчэ — нам.

— Правильно говорит Радченко, — встал пожилой сержант, командир отделения. — Нечестно работает Кулябко. Мухлюет. Одни у него сынки, а другие — пасынки. Детерминизм тут ни при чем.

— Нет при чем, — всполошился Радченко. — Для политического заходу. Раз балакаем с комиссаром — без политики не можна.

Бойцы засмеялись. Мамаев подозвал к себе командира роты и рассказал ему о жалобе отделения. Тот в недоумении. Пообещал лично проверить.

13

Обстановка торопила, не позволяла задерживаться на мостах. Бои за Москву нарастали, ожесточались. Наши части то и дело переходили в контратаки. В тылу спешно готовились к генеральному наступлению. У нас не было возможности оздоровить технику, не хватало времени на профилактику.

Отправился в Генштаб и попытался выяснить, какие поступят заявки на ближайшие дни. Это позволило заглянуть несколько вперед. Мы начали по строгому графику ставить машины в ремонт. В резерве не было ничего. Выручали энтузиазм шоферов и смекалка специалистов.

Многим из нас вскоре стало ясно, что колонный способ перевозок невыгоден. Двигающиеся «пачкой» машины, больше чем одиночные, уязвимы с воздуха. Часто в несколько раз больше затрачивается времени на погрузку и разгрузку таких «пачек». Применили одиночный способ доставки грузов. Производительность автомобилей возросла. [87] Кроме того, мы почти без ущерба для выполнения заданий привели в порядок весь автопарк. Конечно, не только своими силами. Большую помощь нам оказали работники столичных авторемонтных заводов и мастерских. Только для Западного фронта и Московской зоны обороны они восстановили более двух тысяч грузовых автомобилей.

Какими же перевозочными средствами располагали мы в канун наступления под Москвой? Нужно прямо сказать — небольшими. На Западном фронте насчитывалось не более восьми тысяч грузовых автомобилей, из них около двух тысяч находилось во фронтовом резерве. Шесть тысяч машин на несколько армий! Как ни верти — мало. Генеральный штаб обязал командование фронта перераспределить транспорт между армиями и дивизиями так, чтобы каждое соединение могло ежедневно перевозить на 60–70 километров четверть боевого комплекта, половину заправки горючего, одну суточную дачу продовольствия. Часть перевозок Ставка решила взять на себя. И все же потребности войск превышали транспортные возможности. Тогда в армиях в дополнение к автобатам сформировали гужевые транспортные батальоны. Грузоподъемность их была невелика, зато они могли где угодно пройти.

Принятые меры позволили Западному фронту к моменту наступления накопить необходимое количество боеприпасов, продовольствия, фуража, горючего и смазочных материалов. [88]