Добытое в боях
Последние залпы
Сорок четвертый год вошел в летопись войны как год мощных стратегических ударов, в результате которых вся советская земля была очищена от фашистских захватчиков. Последний из этих ударов, венчающий кампанию победного года, был нанесен на Севере войсками Карельского фронта во взаимодействии с флотом. Главным боевым событием десятого удара явилась Петсамо-киркенесская наступательная операция, начатая 7 октября.
Части лапландской группировки гитлеровцев чувствовали, ждали, что вот-вот подойдет и их черед испытать на себе сокрушительный натиск наших войск. И они, не довольствуясь природными рубежами, укрепляли и эшелонировали вглубь свою оборону. Гитлер требовал во что бы то ни стало удержать Киркенес и Петсамо, в районе которого велись разработки важнейшего для Германии стратегического сырья — никеля.
4 сентября вышла из войны Финляндия. До 15 сентября она обязалась вывести со своей территории гитлеровские войска. Но это обязательство носило символический характер. Немцы не собирались уходить добровольно. На тех участках фронта, где оборону держали финны, гитлеровцы поставили свои части. Всерьез помешать этому у Финляндии попросту не было сил.
Готовились немцы и к боям на море. Их группировка «Норд» в северной Норвегии представляла внушительную силу. Где-то в фиордах скрывался линкор «Тирпиц» — крестник Лунина. Эсминцы, которых насчитывалось до дюжины, были переведены из Альтен-фиорда в [298] Тана-фиорд — ближе к нашим коммуникациям. Кроме того, в состав группировки входило около восьмидесяти сторожевых кораблей, тральщиков, противолодочных катеров, несколько десятков быстроходных десантных барж и других вспомогательных судов. До двухсот самолетов включали в себя авиационные формирования.
Наличие всех этих сил и определяло место Северного флота в предстоящей операции. Без дела не оставалось ни одно соединение, начиная от ОВРа{8} главной базы и кончая эскадрой. Да, с августа, после прихода в Полярное хотя и старенького, но все же линкора, получившего название «Архангельск», а затем и крейсера «Мурманск», у нас на флоте была создана эскадра! Командующим ее был назначен старейший североморец капитан 1 ранга Виталий Алексеевич Фокин.
Утром 7 октября загремела артиллерия 14-й армии. На следующий день командующий флотом со своим походным штабом перешел в Озерко, что в губе Пумманки на полуострове Рыбачий. Туда же, на Рыбачий, перенесли свои командные пункты и все командиры соединений, участвующих в операции, кроме эскадры и бригады подводных лодок. Операция набирала размах.
Говорить об участии флота во взятии Петсамо и Киркенеса — значит прежде всего вести речь о боевой доблести 63-й и 12-й бригад морской пехоты; об отваге и мастерстве катерников, высадивших части 63-й бригады на необорудованный берег; о коллективном подвиге объединенной диверсионной группы, состоящей из разведотрядов Ивана Барченко-Емельянова и Виктора Леонова, — группы, совершившей бросок по заполярному бездорожью и захватившей в отчаянном бою две береговые батареи; о героизме ведомых Александром Шабалиным катерников, прорвавшихся с десантом на борту через огненный коридор Петсамо-Вуоно прямо к причалам Лиинахамари...
Но все это достаточно хорошо известно и подробно описало. Я же не был непосредственным участником этих событий, не вынес из них своих собственных впечатлений и потому воздержусь от рассказа об этом. [299]
Почти всю операцию я безвылазно провел на своем командном пункте. О задачах лодок в тот период, об их роли в общем ходе операции, о том, как оправлялись они с полученными заданиями, мне, думается, и будет уместным рассказать.
Наша подготовка к операции началась за месяц до ее начала. В первых числах сентября на бригаде состоялось совещание офицеров. На нем выступил член Военного совета вице-адмирал Николаев.
На совещании впервые в полный голос было сказано о том, что в ближайшее время на Севере начнется большое и мощное наступление и что в наступательной операции отводится важное место флоту, в том числе и подводным лодкам. Правда, сроки начала наступления еще не назывались, но всем было ясно, что ждать осталось недолго.
Восьмого числа мы получили директиву Военного совета флота, в которой был очерчен характер задач, возлагаемых на корабли, части и соединения. Флоту надо было готовиться к тому, чтобы предотвратить попытки надводных и подводных сил противника помешать высадке наших десантов, не дать немецким кораблям возможности оказать огневую поддержку своим сухопутным частям и воздействовать на наши морские перевозки. А это означало топить неприятельские боевые корабли. Не менее важной была задача лишить противника подкреплений, нарушить его снабжение, осуществляемое по морю, сорвать вывоз стратегического сырья из северной Норвегии и Финляндии, а также эвакуацию морем гитлеровских войск после успешного развития (а в том, что оно будет успешным, никто не сомневался!) операции. А это означало топить неприятельские транспорты. Кроме уничтожения противника на море флот отвечал за проведение и высадку десантов; он должен был содействовать огнем нашим сухопутным частям в прибрежных районах.
Нарушением коммуникаций гитлеровцев, блокадой их портов предстояло заняться подводникам во взаимодействии с торпедоносной авиацией и выделенной для этого частью торпедных катеров. Причем нам надлежало открыть блокадные действия против портов и баз врага, [300] парализовать его коммуникации заблаговременно, до начала общего наступления. Фашисты ведь не могли не ожидать активных действий с нашей стороны. Они их и ожидали и готовились к ним, и это, в частности, проявлялось в возросшей интенсивности их перевозок морем.
Подготовка к операции велась по всем направлениям. Политическое управление флота, бессменно возглавляемое генерал-майором Николаем Антоновичем Ториком, развернуло работу по разъяснению морякам их задач в предстоящей операции, по мобилизации людей на беззаветное выполнение своего долга в наступательных боях.
Наш политотдел, во главе которого стал капитан 2 ранга Павел Иванович Петров (Чернышев был выдвинут на работу в политуправление флота), разработал подробный план обеспечения операции. Все офицеры политотдела разошлись по кораблям помогать командирам готовить людей к боям. С моряками проводились беседы об их задачах в операции, им читались доклады о военно-политической обстановке на фронте, об опыте войны на Севере. Повсюду прошли открытые партийные и комсомольские собрания. Издавались листовки, посвященные лучшим подводникам. К укреплению дисциплины и повышению бдительности призывала моряков наша многотиражка «Боевой курс».
Напряженно работал штаб, уточняя детали предстоящей операции, согласовывая их со взаимодействующими штабами. Очень большое внимание уделялось подготовке к походам людей и кораблей. Под руководством заместителя флагмеха инженер-капитана 2 ранга Мирошниченко моряки собирались на технические конференции. На них разбирали вопросы, связанные с устройством лодок и с борьбой за их живучесть. Нужда в таких конференциях испытывалась немалая. За последнее время экипажи частично пополнились молодыми матросами и, главное, молодыми офицерами, выпускниками училищ. Важно было использовать все способы для скорейшего вооружения их боевым опытом.
Совместными усилиями штаба и политотдела устраивались встречи молодых офицеров с их опытными боевыми товарищами. По бригадной радиотрансляции выступали лучшие специалисты из числа старшин и матросов. [301]
Перед выходами в море на лодках проводились митинги. Подводникам зачитали воззвание Военного совета флота, обращенное ко всем североморцам в связи с предстоящими боями за освобождение древней русской Печенги. Люди уходили в море с радостью, с великим душевным подъемом...
Когда на флоте формировался отряд морских пехотинцев для первого десантного броска, на бригаде нашлось не менее сотни добровольцев. Но из них отобрали лишь десять человек. Храбро дрались на суше посланцы подводников.
Перед началом операции мы понесли последнюю, но и одну из самых тягостных потерь. Погибла гвардейская Краснознаменная «Щ-402».
Перед этим походом Каутский, человек отнюдь не мнительный, находился в мрачном настроении.
— Вот эти, — сказал он приятелю, вынимая фотографии из-под стекла на своем рабочем столе, — в случае чего можешь взять себе. А вот эти домой, жене и детям, перешли.
— Да брось ты, Саша, — возражал тот. — Что с тобой может случиться? До самой смерти жив будешь.
— Нет, нет, — настоял Каутский. — Ты возьми. Случиться может всякое. Сам знаешь, не в бирюльки играть идем. А детям память об отце нужна...
Никогда раньше Александр Моисеевич не заводил таких разговоров.
Но перед всеми остальными он ничем не выказывал своего подавленного душевного состояния. Да и действительно причин для волнений не было. Поход предстоял обычный, ничем не отличающийся от многих предыдущих. Лодка была в порядке. Экипаж был полностью укомплектован и чувствовал себя по-боевому. Взамен заболевшего командира отделения рулевых с собой брали старшего краснофлотца Гандюхина — знаменитого Ивана Гандюхина, лучшего рулевого и лучшего сигнальщика бригады. Иван был «счастливым» рулевым — редкий поход с его участием не оканчивался победой.
В поход шли ветераны-мичмана — боцман Добродомов, старшина трюмных Кукушкин, старшина торпедистов Егоров. Они делили с лодкой все ее успехи и неудачи, начиная с той атаки, что положила начало боевому [302] счету североморских подводников. Перенесли они и страшный взрыв аккумуляторной батареи, когда Николай Егоров принял на себя обязанности комиссара, первым возглавив борьбу за спасение искалеченной «щуки». Шел в поход и торпедист Николай Злоказов, который едва уцелел во время этого взрыва, но мужественно отстаивал жизнь корабля. БЧ-5 на лодке возглавлял инженер-механик Коновалов, БЧ-1 — штурман Гелевер, прозванный друзьями в шутку Гулливером. Это были хорошие, уважаемые на бригаде специалисты.
Ничто не предвещало беды. А она нежданно-негаданно обрушилась на лодку 21 сентября. Это был результат невообразимой, дикой ошибки. Экипажу самолета, вылетавшего на боевое задание, забыли передать оповещение о том, что в районе его действий находится наша лодка. Летчик не сумел опознать свой корабль. Гвардейская Краснознаменная «Щ-402», находясь в надводном положении, погибла от удара нашего самолета. Спасшихся не было.
Тяжелым грузом легла всем нам на сердце эта весть. Но в полной мере силу несчастья мы все же прочувствовали позже. А тогда мы слишком глубоко ушли в дела, связанные с началом Петсамо-киркенесокой операции.
Для нас эта операция началась в двадцатых числах сентября, когда одни лодки по мере необходимости, другие — по мере готовности начали выходить в море, чтобы заблокировать неприятельские порты и базы. К участию в боевых действиях, связанных с проведением операции, предназначались «Л-20» — в качестве минзага, «С-14», «С-51», «С-56», «С-101», «С-102», «С-104», «В-2», «В-4» и «М-171» — в минном и в торпедном вариантах.
Выходила на двадцать с лишним суток и «С-15». Но она имела задание совсем другого рода: прикрыть с северного направления от возможных немецких рейдеров идущий к нам конвой. Поход этот был очень тяжелым. Лодка добралась почти до кромки льда.
Вообще октябрь в тот год выдался суровый — бурный и вьюжный. Плавать было трудно. Да и немцы противодействовали нам изо всех сил. Их минные заграждения были усилены и подновлены. Конвои включали в [303] себя, как никогда, мощный эскорт. На каждый транспорт приходилось до шести кораблей охранения. И все же наши действия развивались успешно.
Первой вышла и первой вернулась с победой Краснознаменная «С-56». Она отправила на дно транспорт водоизмещением в четыре тысячи тонн и тральщик-восьмисоттонник. Григорий Иванович Щедрин — уже в звании капитана 2 ранга — сразу же пошел буквально «нарасхват»: его приглашали делиться опытом на лодки, которые еще готовились к выходу в море. Приглашали и других моряков Краснознаменной «эски».
После 7 октября, когда началось наступление на суше и с моря, удары подводников следовали один за другим. Редкий день проходил без успешных атак.
10 октября Колосов на «С-51» увеличил свой личный боевой счет, начатый на «малютке». Сблизившись с конвоем, идущим противолодочным зигзагом, он выпустил четыре бесследные (были у нас теперь и такие!) торпеды по довольно крупному транспорту. Но на пути торпед вдруг оказался миноносец. Две из них он и принял своим бортом, после чего быстро затонул. Одна торпеда все же настигла транспорт. Судно загорелось и потеряло ход. Выяснить его дальнейшую судьбу не довелось.
На следующие сутки на ФКП пришло еще одно приятное сообщение. Щекин, вышедший в свой первый боевой поход на «В-2», дал четырехторпедный залп по транспорту, и цель, получив три попадания, пошла на дно. На другой день от него снова поступила победная радиограмма. Он атаковал конвой в условиях сильного противодействия, и, хотя стрелять пришлось с большой дистанции, все же две торпеды из четырех попали в транспорт.
В этот же день — 12 октября — было одержано еще несколько побед. Гвардейская Краснознаменная «М-171» под командованием Коваленко осталась верна своей громкой боевой славе. Как докладывал потом командир, утром, после успешной минной постановки, на лодке был услышан шум винтов кораблей. «М-171» двинулась по акустическому пеленгу. Минут через пятнадцать командир увидел конвой. Состоял он из двух групп. Первая шла ближе к берегу и едва различалась на его фоне. Вторая была мористее и состояла из транспорта [304] и трех сторожевиков. Ее-то и решил атаковать Коваленко.
В момент залпа крайний сторожевик находился в створе с транспортом. Одна из выпущенных торпед поразила цель, но какую — так и не удалось узнать.
Лодка вернулась в базу, чтобы принять торпеды и срочно подготовиться к новому выходу в море.
Бок о бок с подводниками сражались летчики-торпедоносцы и катерники. В этот период взаимодействие приобретало особенно яркие формы, осуществлялось наиболее тесно. Характерны в этом отношении действия «С-104» днем все того же двенадцатого числа.
Около часу дня Тураев пошел на сближение с конвоем, который перед этим только что подвергся удару торпедоносцев. Противник еще не успел опомниться после атак с воздуха, и поэтому, несмотря на большое охранение, лодка сумела без помех подойти на дистанцию залпа и выпустить торпеды по двум целям: транспорту и сторожевику одновременно. Обе цели были поражены. Транспорт, видимо, оказался с войсками, потому что часть кораблей сгрудилась на месте его гибели, подбирая с воды людей.
Остальные корабли наверняка попытались бы преследовать лодку, если б не повторный удар с воздуха, от которого погибли еще несколько сторожевиков.
На этом «С-104» не закончила свои боевые действия. 15 октября, вскоре после полуночи, вахтенный командир Новожилов заметил конвой, крадущийся на восток. Тураев находился тут же, на мостике. Конвой заметили с небольшого расстояния, и атаковать пришлось сразу же, из кормовых аппаратов. Однако залп получился неудачным. Торпеды прошли мимо.
Но Тураев не отступился. Он решил нагнать конвой и повторить атаку, благо лодка не была замечена противником. Через сорок минут это ему удалось. Но во время атаки произошел единственный в своем роде случай. Едва прозвучала команда «товсь!», как одна из торпед вырвалась из аппарата. Транспорт не успел еще прийти на залповый пеленг, командир не успел скомандовать «пли!», а воздух уже сотряс сильнейший взрыв. Судно, вероятно груженное боеприпасами, быстро затонуло.
Случай этот тщательно разобрали, сначала на самой [305] лодке — в море, а потом на бригаде — в базе. Выстрел произошел самопроизвольно, не по вине торпедистов. Если не вдаваться в технические подробности, то можно сказать, что событие это исключительное — на Севере еще ни разу не было такого, — но вполне объяснимое. Торпеда же попала в цель потому, что дистанция залпа была очень мала. Если бы лодка дала полный залп с временными интервалами, что, собственно, и собирался сделать командир, то, очевидно, эта торпеда прошла бы мимо. Остальные же, судя по расчетам, поразили бы цель. Но как бы то ни было, хорошо то, что хорошо кончается.
Командующий флотом высоко оценил действия экипажа и настойчивость командира в преследовании противника.
Кстати сказать, в этом походе в качестве старпома участвовал Иван Иванович Папылев — в прошлом комиссар и замполит лодки, попросившийся год назад на учебу, в командирские классы.
В день, когда «С-104» произвела свою необычную атаку, на весь мир прозвучало сообщение Совинформбюро: «Войска Карельского фронта прорвали сильно укрепленную оборону немцев северо-заладнее Мурманска и сегодня, 15 октября, при содействии кораблей и десантных частей. Северного флота овладели городом Петсамо (Печенга) — важной военно-морской базой и мощным опорным пунктом обороны немцев на Крайнем Севере».
Надо ли говорить, как воодушевило это сообщение всех североморцев, в том числе и подводников, находившихся в море! Их и без того высокий боевой дух поднялся необычайно. Встречи с противником ожидали, как величайшего счастья. И даже те экипажи, которым до этого не везло, добивались в эти дни успеха, стремясь внести свой вклад в победное завершение операции. Ведь наступление продолжалось. Нас ждал Киркенес, ждали скалы и тундра северной Норвегии!
К числу «невезучих» лодок на бригаде относили «С-14», которой командовал капитан 3 ранга Виктор Петрович Каланин. Командир он был знающий и волевой, экипаж на лодке подобрался хорошо обученный и дружный. Но вот за шесть походов с января по октябрь «С-14» только один раз — в июле — сумела торпедировать [306] вражеский корабль. И то не удалось пронаблюдать, погиб он или нет. Словом, лодка плавала много, а успехи ее были весьма скромными. И винить, собственно, в этом было некого. Не везло, и все тут.
В свой седьмой поход «С-14» вышла 13 октября. А через три дня у Порсангер-фиорда она встретилась с медленно идущими строем уступа тральщиками. Их было три. Судя по всему, они занимались тралением. Обстановка позволяла атаковать сразу всю группу. И Каланин показал, на что он способен. Отлично сманеврировав, он с шести кабельтовых выпустил четыре торпеды с интервалом в десять секунд, после чего головной и следующий за ним тральщики переломились и начали тонуть. Лишь третьему кораблю удалось отвернуть от торпед.
На следующий день, 17 октября, мы получили донесение о новой победе гвардейской «М-171», успевшей второй раз выйти в море. На этот раз, стреляя из надводного положения, она двумя торпедами отправила на дне транспорт.
В своем первом боевом походе на Севере отлично зарекомендовал себя Ярослав Иосселиани и возглавляемый им черноморский экипаж «В-4». Бывшие черноморцы вполне освоились с заполярным театром, с особенностями действий на нем.
Лодка вышла в море в радостный день, когда была взята Печенга. А ночью восемнадцатого числа, во время поиска с одновременной зарядкой аккумуляторов, гидроакустик доложил о шуме винтов какого-то судна. Приказав прекратить зарядку, Иосселиани объявил боевую тревогу и повел лодку на сближение с невидимой целью. Вскоре на фоне темного моря удалось разглядеть танкер водоизмещением примерно три тысячи тонн. Из надводного положения с дистанции пять кабельтовых командир дал по танкеру трехторпедный залп. Но одна из торпед из-за неисправности торпедного аппарата не вышла. Остальные две прошли мимо цели.
Тогда Иосселиани снова повел лодку в атаку. И снова с короткой дистанции произвел двухторпедный залп. Неудача повторилась. Возможно, танкер заметил торпеды и сумел отвернуть. Казалось бы, все шансы на победу были упущены. Но Ярослав Константинович не вышел из душевного равновесия и не примирился с неудачей. [307] И хотя танкер, увеличив скорость, ушел довольно далеко, он пустился за ним в погоню. Лодка дала полный ход обоими дизелями и в конце концов, заняв в третий раз позицию залпа, выпустила торпеды, которые на этот раз достигли судна. Танкер стал быстро погружаться с дифферентом на корму.
Спустя двое суток «В-4» заняла удобную позицию под самым берегом и, находясь в густой тени от прибрежных скал, ожидала конвой. Он не заставил себя долго ждать. И тогда лодка, выйдя из своей засады, незамеченной сблизилась с охраняемыми транспортами на дистанцию всего в два кабельтова. Каждый из двух транспортов получил по одной торпеде в борт, и оба они начали тонуть.
А лодка погрузилась и довольно быстро улизнула от преследования.
— Эти атаки — образец настойчивости, мужества и высокой морской грамотности, — сказал Арсений Григорьевич Головко, оценивая первый поход «В-4».
Надо сказать, что своим успехом Иосселиани во многом был обязан ходившему с ним Михаилу Минаевичу Семенову — нашему флагштурману. Отличный знаток и морского театра и уловок врага, участник двадцати боевых походов, он дал командиру немало дельных советов, которыми тот умело воспользовался...
Утром 20 октября потопила транспорт и «С-14», наведенная на конвой авиаразведкой. Это была вторая победа «несчастливой» лодки за четыре дня.
Последней в Петсамо-киркенесской операции вышла в море «С-101». Командовал ею капитан-лейтенант Николай Трофимович Зиновьев, бывший помощник с «С-15», занявший место переведенного в штаб флота Трофимова. И командир и экипаж с великим нетерпением ждали часа, когда можно будет отдать швартовы и присоединиться к лодкам, ищущим и настигающим врага. Но выход задерживался в связи с ремонтом.
Наконец 25 октября, в день взятия Киркенеса, «С-101» покинула Екатерининскую гавань. Шесть суток вела она поиск, прежде чем встретила отряд немецких кораблей: два миноносца и один сторожевик. Три бесследные торпеды вырвались из аппаратов, и через две минуты одна из них поразила миноносец.
Произошло это утром. А днем, часа в три пополудни, [308] в том же районе был замечен одиночный неприятельский тральщик. Лодка начала сближение с целью. Но тут показался и второй тральщик. Зиновьев дал залп по первому из них, но торпеды еще не успели сделать свое дело, как из-за мыса Нордкин появились несколько сторожевых кораблей.
Пораженный взрывом, тральщик начал тонуть, а корабли пустились преследовать лодку. Ей пришлось круто. Преследование длилось около суток. Противник сбросил сто сорок семь глубинных бомб, и «эска» получила немало повреждений. Но мужество и искусство молодого командира оказались на высоте. Он сумел все же уйти от врага.
Так 31 октября двумя залпами подводной лодки «С-101» завершились боевые действия нашей бригады в Петсамо-киркенесской наступательной операции. Окончилась она 1 ноября. Наши сухопутные войска продолжали успешные бои на норвежской земле.
Три ударные силы флота — подводные лодки, торпедоносная авиация и торпедные катера — справились с возложенной на них задачей по блокированию баз и портов противника. Из состава немецких конвоев до мест назначения доходило не более одной четверти кораблей. Причем основной урон несли транспорты, на уничтожений которых и были сосредоточены усилия подводников, летчиков и катерников. За период с 7 по 31 октября гитлеровцы потеряли тридцать девять транспортов и пятнадцать боевых кораблей; двадцать шесть судов были повреждены.
На долю подводников приходилось пятнадцать транспортов и боевых кораблей, не считая судов, получивших повреждения от торпед. Бригада же не потеряла ни одной лодки. Это был весомый, всеми ощутимый успех.
В канун ноябрьских праздников на бригаде произошло много радостных событий. На флот поступил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября, в котором говорилось:
«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество наградить: [309]
орденом Ушакова I степени
Краснознаменную бригаду подводных лодок Северного флота;
Краснознаменную бригаду торпедных катеров Северного флота;
Бригаду охотников за подводными лодками Северного флота».
Орденом Красного Знамени была награждена «С-51». Все участники операции удостоились правительственных наград. А Григорий Иванович Щедрин встретил XXVII годовщину Октября Героем Советского Союза.
В октябре мне присвоили звание контр-адмирала.
Не ждал я такой высокой оценки партией, Родиной моего скромного труда. Даже привыкнуть к тому, что это произошло действительно, на самом деле, было как-то нелегко. Если б перед войной кто-нибудь предрек, что мне, капитану 3 ранга, через три с половиной года присвоят адмиральское звание, я воспринял бы это как не очень остроумную шутку.
Но война потребовала от всех нас колоссальной отдачи. И мы отдавали, видимо, больше того, чем, по нашим представлениям, было заложено в нас. Потому-то и росли мы быстро.
Мир пришел в наш дом
Случилось так, что последние залпы «С-101» в Петсамо-киркенесакой операции оказались вообще последними боевыми залпами нашей бригады. Северная Норвегия была освобождена от гитлеровцев, и, само собой, у них отпала необходимость в конвоях в пределах нашей операционной зоны. Лишились своих заполярных баз и надводные корабли врага. Подводники остались «без работы». Или, если быть точным, без главной своей работы, потому что война еще шла и гитлеровские подводные лодки появлялись в Баренцевом море.
Борьбе с вражеской подводной угрозой и отдал Северный флот последние полгода войны. С этой целью использовались главным образом эскадренные миноносцы, сторожевые корабли, большие и малые охотники за подводными лодками, а также морская авиация. Все эти силы привлекались к защите наших коммуникаций, ибо союзные конвои продолжали свое движение в Мурманск, Архангельск и обратно. [310]
Не осталась в стороне от противолодочной борьбы и наша бригада. В ноябре в боевые походы посылались новые, оснащенные радиолокацией лодки — «С-16» и «С-19». Эти корабли пришли к нам осенью и к началу боев за Печенгу и Киркенес еще не успели завершить полный курс подготовки для самостоятельных действий в море.
Ноябрьские походы «эсок» прошли без соприкосновения с противником.
В январе сорок пятого года в боевые походы посылались еще две лодки. И эти походы тоже окончились ничем. Ими и завершилась боевая деятельность бригады.
Зори близкой победы были отчетливо видны всем и каждому. Но война, упорная и ожесточенная, еще полыхала огнем на огромном фронте от Дуная до Прибалтики. И никакие неожиданности не должны были застать нас врасплох. Перед бригадой стояла задача: быть в постоянной готовности к внезапным походам в отдаленные районы у побережий западной Норвегии. На лодках не прекращалась боевая учеба. Оружие и механизмы поддерживались в таком состоянии, которое обеспечивало бы их бесперебойное действие в течение длительного времени.
Это был период своеобразных трудностей. После интенсивной боевой работы наступил резкий спад напряжения. А между тем мы просто не имели права поддаваться духовной демобилизации, чувству внутренней успокоенности. Поэтому и командованию бригады и политотделу приходилось вести большую работу по поддержанию крепкой дисциплины и высокой бдительности, бороться с любыми проявлениями беспечности, моральной расслабленности. Эти болезни опасны для всякого воинского организма. Для подводников они опасны вдвойне. Море ведь не прощает несерьезного к нему отношения, да и плавание под водой всегда сопряжено с известной долей опасности.
Для нас наступила пора подведения итогов подводной войны, длившейся на Севере три с половиной года. За этот срок мы прошли огромный путь не только в техническом совершенствовании, не только в развитии тактики. Заново сформировались наши взгляды на [311] роль и место подводных сил в многогранной структуре флота.
Некоторые предвоенные представления о задачах подводных лодок сейчас могли вызвать лишь улыбку. Тогда нашему воображению война на море рисовалась прежде всего в виде артиллерийских и торпедных боев надводных кораблей в зоне коммуникационных линий. С количеством этих кораблей и связывалось понятие морской мощи. И лодки, думалось, своим основным назначением будут иметь удары по линкорам, крейсерам, эсминцам.
К таким атакам главным образом мы и готовились в предвоенные годы. Мы учились стрелять все больше по быстроходным целям, то есть по тем же эсминцам и крейсерам, и куда реже — по не внушающим уважения транспортам. Мы не думали об организации совместных ударов, не отрабатывали всерьез взаимодействие с другими родами сил. Да мало ли что еще мы упускали из виду?!
Война обернулась массой неожиданностей. Оказалось, что авиация — гроза на море, что звено бомбардировщиков вполне может быть противопоставлено огневой мощи эсминца. Оказалось, что торпедное оружие миноносцев (которому и был обязан этот класс кораблей своим зарождением и развитием) находит применение несравненно реже, чем их артиллерия. Наконец, оказалось, что основная задача подводников — борьба на коммуникациях и что главные для них цели — это невзрачные на вид транспорты. И сколько раз на первых порах мы «мазали», неприученные стрелять по тихоходным целям, сколько разочарований доставили нам попытки поражать цель одной торпедой, пока мы не перешли на залповый метод стрельбы!
А способы прорыва двух линий боевого охранения, а использование акустики для выхода в атаку, а наведение лодок на конвои с помощью авиаразведки?! Да разве перечислишь все новое, чем обогатили мы свой арсенал боевого опыта?! Мы вышли из войны не ослабленными и изнуренными (что было бы не удивительно, ибо враг нам противостоял искушенный и грозный), а более сильными и числом и тактическим умением. Наш небольшой, но хорошо организованный, обладающий замечательными кадрами подводный флот вполне удовлетворительно [312] решал встававшие перед ним задачи. И в этом оказалась великая мудрость партии, не жалевшей сил и средств на создание подводного флота, на укрепление морского могущества страны на Крайнем Севере.
Мы были готовы к решению новых, еще более сложных задач по первому же приказу Родины.
Шел 1945 год. В феврале, в День Красной Армии и Военно-Морского Флота еще одна лодка нашей бригады удостоилась гвардейского звания. Это была Краснознаменная «С-56», которой продолжал командовать Григорий Иванович Щедрин. На Севере она явилась восьмой подводной лодкой, заслужившей право войти в ряды морской гвардии.
Победа пришла на крыльях весны, ожидаемая со дня на день, с часу на час, подготовленная всем ходом событий и все же в чем-то неожиданная. Ведь уже сколько раз казалось, что хоть в поражении враг обретет благоразумие и вовремя поставит точку, что наконец Красное знамя над рейхстагом прекратит бессмысленное кровопролитие. Но фашизм остался до конца верен своей самоубийственной сущности. Он и в агонии не жалел тысяч жизней своих приверженцев. И все-таки точка была поставлена. Нами.
В 2 часа ночи 9 мая эта безмерно радостная весть с быстротой молнии распространилась по Полярному. По телефону невозможно было никуда дозвониться: все поздравляли друг друга с величайшим из праздников. На светлых в этот час улицах стало людно, как никогда. Военные и гражданские, знакомые и незнакомые обнимались, целовались, выкрикивали какие-то радостные слова. Волна счастья захлестнула всех и даже осушила слезы о самых родных и близких, потерянных навсегда.
Во многих домах застрекотали швейные машинки. Женщины взялись за работу: сшивать огромные красные пологнища в грандиозные стяги, которыми решено было украсить Дом флота.
Утром город выглядел нарядным, свежим, еще более праздничным и шумным. На кораблях, стоявших у причалов и на рейде, в 8 часов торжественно подняли военно-морские флаги и флаги расцвечивания. На верхних палубах, перед строем моряков, зачитали приказ Верховного [313] Главнокомандующего по войскам Красной, Армии и Военно-Морскому Флоту, в котором говорилось, что подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.
После обеда на втором и третьем причалах были построены экипажи кораблей и береговых частей гарнизона. Рядом собрались рабочие и служащие Полярного и Пала-губы, семьи моряков. Пришли сюда и английские моряки. Никогда еще так много людей не собиралось а одном месте. Даже как-то не верилось, что в нашем маленьком военном городе оказалось столько жителей.
Мостик одного из стоявших у третьего причала миноносцев превратился в трибуну. На нее поднялись командующий флотом адмирал Головко, член Военного совета вице-адмирал Николаев, начальник политуправления генерал-майор Торик, глава британской военно-морской миссии на Советском Севере контр-адмирал Эджертон.
Митинг открыл член Военного совета. Поздравив всех с окончанием Великой Отечественной войны, он предоставил слово командующему флотом.
Арсений Григорьевич говорил взволнованно, с большим чувством:
— В наших рядах отсутствуют многие боевые товарищи, которые сложили свои головы за этот час торжества, за дело Победы, за Родину, за народ. Их кровью будут навечно освящены наши знамена. Лучшим памятником им является этот день торжества, День Победы.
Обнажив головы, люди замерли в скорбном молчании под берущую за душу мелодию траурного марша. По многим выдубленным студеными ветрами щекам в эти минуты катились скупые, горькие слезы. Образы друзей и родных, навсегда ушедших от нас, встретивших свой смертный час в глубинах полярных морей, на каменистых склонах заснеженных сопок, в холодных, осажденных городах, стояли перед глазами...
Адмирал говорил о бессмертном подвиге советских людей, об исторической миссии нашего народа, избавившего мир от ужаса фашистской чумы, и, конечно, о защитниках нашего родного Заполярья, края, где гитлеровцам в первые же месяцы войны пришлось расстаться с надеждой на успешный и быстрый захват нашей территории. Он говорил о тех, кто сражался на море и на суровом, диком побережье, о тех, кто ремонтировал и [314] отправлял в поход корабли, «то трудился, не считаясь со временем, недоедая и недосыпая.
— Северный флот за четыре года войны с честью выполнил свои боевые задачи. Я как командующий горжусь вашим мужеством и преданностью Родине. Мы можем смело смотреть в глаза нашему народу, партии, нашей матери-Родине, ибо честно выполнили свой воинский долг, — закончил Головко.
Над Екатерининской гаванью, над городом пронеслось раскатистое «ура».
Контр-адмирал Эджертон сказал, что он считает за большую честь выступить перед воинами союзной страны в День Победы над нацистской Германией.
— Я искренне верю, что дружба между нашими нациями, которая привела нас к этой великой победе, будет вечной, — заключил он свою краткую речь. Хотелось этого и нам, но уже тогда мы смутно чувствовали, что благие пожелания отдельных представителей союзных стран едва ли окажутся в русле политики их правительств. Тому было немало симптомов...
Затем вновь выступали наши люди: Герой Советского Союза капитан 2 ранга Щедрин, представитель североморских разведчиков главный старшина Бабиков, комендор с эсминца старший краснофлотец Козий, командир ОВРа главной базы контр-адмирал Михайлов, начальник политотдела подводников капитан 2 ранга Петров и председатель Полярнинского горсовета тов. Тимофеев. После их выступлений на митинге единогласно была принята резолюция, в которой североморцы писали:
«Кровью, пролитой в битвах нашими боевыми друзьями, честью нашего флота клянемся сегодня:
— ото дня ко дню крепить растущую боевую мощь флота;
— совершенствовать воинское мастерство;
— воспитывать людей флота на традициях, сложившихся в дни Великой Отечественной войны;
— соблюдать железную дисциплину и высокую бдительность;
— все силы свои положить на то, чтобы наш флот был всегда способным отстоять великие социалистические завоевания нашего народа и обеспечить государственные интересы Советского Союза». [315]
В этот счастливый день в Москве был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденом Красного Знамени подводной лодки «С-101».
Это был, кстати сказать, не последний случай, когда Правительство отмечало боевые дела североморских подводников уже после окончания войны. Так, два месяца спустя Краснознаменной стала подводная лодка «Л-22», а командир второго дивизиона Иван Фомич Кучеренко за отличия в боях удостоился звания Героя Советского Союза.
Незабываемым событием для североморцев и жителей Мурманской области был морской парад в честь Дня Победы над гитлеровской Германией, устроенный 13 мая. В Кольском заливе, недалеко от Мурманска, были поставлены надводные корабли и подводные лодки. Картина получилась впечатляющей. Такой флот уже трудно было назвать маленьким. По числу кораблей он намного превосходил флот довоенный, а по опыту и боевой закалке экипажей вообще не шел с ним ни в какое сравнение.
Допоздна не смолкали в тот день песни над Полярным и Мурманском. Люди распрямлялись от страшной усталости, от груза постоянной тревоги за судьбу Родины, за жизнь близких, за свою жизнь. Кошмар войны отходил в прошлое, становился достоянием истории. И каким счастливым и лучезарным открывалось перед людьми будущее!
Мы вместе ковали победу
С чем сравнишь боевой поход подводной лодки? Это две или три недели ежедневного, ежеминутного неослабного напряжения, постоянного ожидания неведомой опасности. Напряжения внимания, собранности, терпения в поиске. Напряжения воли, стойкости, самообладания во время преследования. А сам бой, требующий полной концентрации моральных и физических сил, морской бой, который называют не иначе как скоротечным! У подводников он отнюдь не скоротечен: атака длится порой больше часа, а если прибавить сюда и уклонение от противолодочных сил, то все вместе занимает иногда сутки с лишним. На всем протяжении похода подводники не чувствуют настоящей нервной разрядки — она наступает [316] только с возвращением в базу. Весь поход — чередование большого напряжения с предельно большим. И главное, напряжения длительного.
Я говорю об этом, чтобы было понятнее, почему о подводниках много писали газеты, почему их имена были хорошо известны на флоте, а некоторых — и во всей стране. Думается, что почести, оказываемые воинам подводного флота, не были преувеличенными. Они отвечали той мере духовных и всех прочих испытаний, которые выпадали на долю людей, выходивших в море.
Но в преодолении этих испытаний играли незаметную со стороны и тем не менее очень важную роль десятки, сотни скромных тружеников, чья служба проходила на берегу. Они меньше рисковали своей жизнью, их меньше знали, меньше отмечали вниманием и наградами, но без них не были бы возможны победы на море. Я имею в виду тех, кто готовил к походам корабли, и людей, кто в тяжелых военных условиях старался украсить межпоходный быт и отдых подводников.
О нашей береговой базе уже был рассказ. К нему остается добавить, что командир базы капитал 2 ранга Григорий Павлович Морденко летом 1944 года ушел к новому месту службы. Его сменил инженер-капитан 2 ранга Николай Александрович Бычков, в прошлом механик подводной лодки, потом работник тыла флота. Грамотный инженер-подводник, накопивший к тому же хозяйственный и административный опыт, он оказался достойным преемником Морденко. Вместе с капитаном 3 ранга Солониченко — заместителем по политчасти — они составили хороший дуэт, задававший тон всей беспокойной, кипучей жизни береговой базы.
Базе никогда не приходилось работать с недогрузкой. Ремонт и снабжение лодок всеми видами довольствия и боеприпасов, обеспечение их нормальной боевой деятельности — все это требовало от базовых специалистов поистине самоотверженного труда.
Бесперебойно работали учебные кабинеты, в которых моряки осваивали практические приемы борьбы с водой и огнем, тренировались в заделке пробоин и устранении аварий, совершенствовали свои знания и навыки в использовании оружия и техники. Здесь подводники получали первооснову боевого мастерства, которое не раз с таким блеском проявлялось в море. [317]
На береговой базе было немало людей замечательных, по-своему знаменитых. Почти все они до службы на берегу плавали на кораблях. А такие, как зубной врач подполковник медицинской службы Георгий Петрович Крылов и мичман Дмитрий Воробьев, находились на Севере с самого основания флота.
Не буду называть других славных тружеников береговой базы, честно выполнявших свой воинский долг, — слишком много имен пришлось бы упомянуть. Но о ком нельзя не сказать отдельно — так это о наших женщинах.
Девушки-краснофлотцы появились на бригаде весной 1942 года. Поначалу это вызвало некоторое изумление — уж очень непривычными для глаза были женские фигуры в матросской форме. Да и вообще вторжение девушек в повседневную бригадную жизнь многих смущало и настораживало. Но глаз вскоре привык к сочетанию женственности с мужественной одеждой, да и к самим краснофлотцам женского пола быстро привыкли.
Девушки оказались серьезными, вели они себя скромно и с достоинством. Да ведь этого и следовало ожидать. Все они пришли на флот исполненные самых высоких и светлых патриотических чувств, готовые к любым трудностям лишь бы принять непосредственное участие в войне.
Девушек назначили связистками, санитарками, поварами. Работали они и в радиоузле, и в библиотеке, и на других должностях. Со своими обязанностями они освоились быстро и выполняли их очень добросовестно. Некоторым из них потом были присвоены старшинские звания. Наверное, каждая из них мечтала сходить в боевой поход на лодке. Во всяком случае, недостатка в таких просьбах не было. Разумеется, специфика службы на корабле, и тем более на подводном, не позволяла сделать этого. И девушки получали вежливый, но твердый отказ.
— Здесь, на береговой базе, тоже фронт, — говорили обычно им. И они старались трудиться по-фронтовому. Самых лучших отзывов заслуживали старшина 2-й статьи Миронова, краснофлотцы Васильева, Уласова, Емельянова, [318] Богдановская, Асеева, Наумова, Колесова и немало других девушек-морячек. В массе своей они выделялись дисциплинированностью, и случалось, их ставили в пример матросам-мужчинам.
Опыт призыва девушек на флот вполне себя оправдал. Мы, например, благодаря их приходу сумели выделить из состава береговой базы некоторую часть краснофлотцев в отряды морской пехоты, где испытывалась острая нужда в бойцах. А кроме того, нельзя снимать со счета и моральный выигрыш — то облагораживающее влияние, которое оказывали девушки на традиционно мужской коллектив, принявший их как равных в свои ряды.
Помимо женщин в военной форме были у нас на бригаде и женщины гражданские, работавшие по вольному найму на «вспомогательных участках» — в различных мастерских, официантками в столовой. Среди них были старожилы бригады, к которым все давно привыкли. Анна Семеновна Пашкевич, например, пришла сюда на службу в 1934 году. И она, и Лидия Васильевна Бердникова, и Мария Ивановна Китаева, и многие другие женщины трудились не за страх, а за совесть, для дела всегда готовы были пожертвовать отдыхом в любой час дня и ночи.
Анна Семеновна продолжает работать у моряков и по сию пору.
Нельзя не сказать о том большом вкладе, который внесли в нашу общую победу над врагом люди искусства, вооружавшие нас острым и действенным идейным оружием. Тема Севера, тема суровой и беспощадной подводной войны вдохновляла многих литераторов, композиторов, художников. Их произведения помогали нам воевать, сопревали нас в трудную минуту душевным теплом, звали на отличное выполнение воинского долга. Из этих произведений весь наш народ узнавал о мужественном труде подводников Заполярья.
На бригаде у нас подолгу бывали писатели Юрий Герман, Николай Панов, Александр Зонин, Владимир Рудный, Макс Зингер, Борис Яглинг, Евгений Петров, Вениамин Каверин, Владимир Ставский, Александр [319] Марьямов. Заглядывали к нам и Борис Лавренев, Константин Симонов. Одни из них известны народу как истые маринисты, других с флотской темой свела война, и эта тема не нашла сколь-либо значительного развития в их творчестве. Но тогда почти все они выступали во флотской печати — в журналах, газетах, и в их произведениях образы моряков-североморцев получали яркое отображение.
Не обходили писатели своим вниманием и низовую печать. В нашей бригадной многотиражке «Боевой курс» моряки с интересом читали, например, рассказы «Жизнь подводника» Бориса Яглинга, «Магомед Гаджиев», «Первый выстрел» и «Подводник с высоких гор» Макса Зингера. В них они узнавали себя, своих товарищей.
Нашими желанными гостями бывали знаменитые поэты-песенники Василий Лебедев-Кумач и Сергей Алымов и просто поэты, которые считались скорее «своими», чем гостями, — Николай Флеров, Александр Ойслендер, Александр Жаров. Они почти всю войну провели на Севере. А Дмитрий Ковалев и вовсе был поэтом-подводником — он служил в нашей бригаде. И в его стихах, регулярно появлявшихся в «Боевом курсе», подводная тема преобладала над всеми иными. Автор черпал темы для своих стихов из событий, очевидцем которых он был сам.
Многие литераторы принимали деятельное участие в жизни подводников, не раз выходили в море. Но в этом они не могли соперничать с журналистами, которые по долгу своей службы не могли не ходить в боевые походы. Вместе с экипажами лодок мы провожали и встречали военных журналистов Николая Михайловского, Николая Ланина, Алексея Петрова, Николая Букина, Михаила Величко, старого североморца Андрея Петрова, фотокорреспондента Николая Веренчука. А Александра Мацевича встретить так и не пришлось: он погиб на гвардейской «К-22».
Нашими верными спутниками на войне были песни, созданные служившими на Севере композиторами Евгением Жарковским и Борисом Терентьевым. А песня «Прощайте, скалистые горы», написанная Жарковским на слова Букина, пройдя все испытания временем, и по сей день звучит и на Севере и на других флотах. [320]
Особенно близко свела меня судьба с художниками.
Еще месяца за два до войны на Север прибыла из Москвы в творческую командировку группа художников, состоявшая из восьми человек. Вместе с ними был и писатель Марьямов. Всех их политуправление флота почему-то направило на бригаду подводных лодок. А на бригаде они попали на дивизион «щук», которым я тогда командовал. В этом был свой смысл: на «малютке» слишком тесно для работы, «катюши» стояли в ремонте, а у нас из шести лодок пять были на ходу.
Художников мы приняли гостеприимно. Дали им возможность побывать в море. Они рьяно взялись за работу. Их глаз привлекали и угрюмые скалистые берега, и необычных оттенков волны Баренцева моря, и причудливое северное небо, и конечно же люди, покоряющие эту недружелюбную природу. Они не отрывались от альбомов и портативных этюдников.
Но к сожалению, эта горячая, вдохновенная работа длилась недолго. С началом войны большинство художников было отозвано в Москву. Не могли же столько баталистов и маринистов оставлять на Севере: для одного флота это, наверное, было бы слишком жирно!
Осталось у нас трое: Александр Меркулов, Алексей Кольцов и Наум Цейтлин. Для Меркулова здешние места были привычны. Он много раз бывал на Севере, плавал на ледоколах и по своему творческому профилю определился как маринист с «северным уклоном», художник Арктики. Цейтлин тоже не был новичком и на море и в Заполярье. В свое время он служил здесь матросом на кораблях. Кольцов не имел такого опыта в работе над флотской темой, но это восполнялось избытком энтузиазма.
Все трое с большим вдохновением и творческим накалом преуспевали в самых различных жанрах: участвовали в оформлении журналов и газет, создавали плакаты, занимались живописью и даже, случалось (пока на флоте не было профессионального скульптора), ваянием. Материал для своих работ они черпали всюду, где только возможно: выезжали на фронт, выходили в море на кораблях, подвергая себя риску наравне со всеми моряками. [321]
Осенью 1943 года Алексеем Кольцовым был создан бюст Федора Видяева, который установили как памятник и открыли 7 ноября в том же году.
Особенно значительную галерею картин, запечатлевших военный Север, создал Александр Александрович Меркулов. Наибольшее впечатление на нас, подводников, произвели две из них: «Выстрел Победы» и «Побежденная Арктика».
Во второй половине 1943 года на Северный флот прибыл только что окончивший учебное заведение скульптор Лев Кербель. По приказанию члена Военного совета краснофлотца Кербеля назначили для прохождения службы на бригаду подплава. Нам, конечно, было лестно заполучить «своего» скульптора. Правда, о его профессиональных достоинствах судить мы еще не могли, да и подходящей мастерской для него пока что не имелось, но мы надеялись, что он сумеет развернуться. И молодой художник действительно развернулся.
Кербель быстро приспособил под мастерскую отведённое ему помещение и буквально с первого же дня взялся за творческую работу. Он начал создавать бюсты подводников, морских летчиков, катерников, пехотинцев. За его работой по-отечески следили член Военного совета Николаев и начальник политуправления Торик. Знатоки хорошо отзывались о его работах, находили в них признаки незаурядного таланта.
Еще в зимнюю пору возникла мысль установить на территории береговой базы памятник подводникам-североморцам, павшим в боях с врагам. Военный совет и политическое управление флота одобрили эту идею. Воплотить ее в жизнь, естественно, поручили Льву Кербелю.
Это была первая большая скульптурная работа молодого художника. Он тщательно разработал проект памятника, выбрал для него удачное место. Потом с помощью выделенных в его распоряжение моряков начал воплощать свой замысел в материале.
22 июня 1944 года подводники собрались на открытие памятника. Участие в этом событии приняли командующий флотом, представители штаба и политуправления, гости из других соединений.
По команде «смирно» замерли шеренги моряков. Вот прозвучало: «Памятник открыть!» — и мичман Сергей [322] Дмитриевич Кукушкин, старшина группы с гвардейской Краснознаменной «Щ-402», снял покрывало. Глазам присутствующих открылся массивный постамент с высоким серым обелиском. У обелиска выделялась скульптура краснофлотца, стоящего у приспущенного флага. Левую руку моряк сжал в кулак, в правой держал бинокль. Он так и излучал внутреннюю мужественную силу, скрытую динамику человека, готового мгновенно отозваться на сигнал боевой тревоги. На постаменте были выбиты слова: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!» В верхней части обелиска виднелось барельефное изображение ордена Красного Знамени, а под ним надпись: «Героям-подводникам Северного флота». На тыльной стороне обелиска резец скульптора начертал орнамент, включавший в себя традиционный якорь, торпеду и орден Отечественной войны.
Начался митинг. Выступавшие подводники говорили о крови боевых друзей и страданиях родной страны, взывавших к священной мести, о тех усилиях, которые мы должны приложить, чтобы приблизить час разгрома ненавистного врага. Потом состоялся парад бригады.
Так сила искусства реально и зримо воплощалась в силу материальную, боевую, поднимая дух людей, ведя их к подвигу.
Лев Ефимович Кербель выдержал экзамен на зрелость художника. Отсюда, с бригады подводных лодок Северного флота, получил он путевку в большую творческую жизнь, в большое искусство.
Почти два десятка лет стоит этот памятник. Мощная фигура моряка выражает собранность, готовность к действию. Матрос зорко смотрит на запад.
А напротив Большого театра в Москве высится величественный памятник основоположнику научного коммунизма Карлу Марксу, зорко смотрящему в предвиденное им будущее. За эту работу Лев Ефимович Кербель удостоен Ленинской премии.
Прежде чем поставить точку
На этом можно и закончить рассказ о прожитом и пережитом в тяжкую годину войны, о тех замечательных подводных бойцах, рыцарях без страха и упрека, с которыми [323] мне посчастливилось провести четыре самых трудных года в моей жизни. Но прежде чем поставить точку, нельзя не сказать хотя бы нескольких слов о судьбах некоторых из людей, с которыми читатель встречался на страницах этой книги.
Наш всеми уважаемый командир бригады Николай Игнатьевич Виноградов сейчас адмирал, много сил отдает подготовке военных моряков. С училищами, готовящими офицерские кадры для нашего флота, связана служба многих из тех, кто воевал на подводных лодках Северного флота. Например, Героя Советского Союза Валентина Георгиевича Старикова, командира легендарной «М-171», инженер-капитана 1 ранга Владимира Юльевича Брамана, инженер-механика Краснознаменной «К-21», не раз спасавшего лодку из, казалось бы, безвыходного положения. Это очень хорошо, что воспитание молодого поколения флотских командиров находится в руках носителей ценнейшего опыта войны и замечательных боевых традиций.
По-прежнему служит на флоте вице-адмирал Григорий Иванович Щедрин. После войны он окончил академию, занимал ответственные командные должности, получил известность как талантливый военачальник. По душе пришлись флотскому читателю его воспоминания о том периоде, когда он командовал лодкой, — книга «На борту «С-56». Она правдиво повествует о подвигах североморских подводников во второй половине войны.
В звании инженер-контр-адмирала продолжает службу бывший флагманский механик бригады Иван Владимирович Коваленко, самоотверженным усилиям которого мы были обязаны тем, что лодки поддерживались в пригодном для боя состоянии, а экипажи приобретали прочные навыки эксплуатации техники и борьбы за живучесть.
Крупным политработником стал вице-адмирал Михаил Николаевич Захаров, служивший инструктором нашего политотдела.
Не порывают с флотом, продолжают служить и плавать многие боевые североморцы: Леонид Иванович Городничий, всю войну командовавший «С-102», Николай Иванович Ямщиков, плававший на «Л-20», а потом выдвинутый на должность дивизионного штурмана, Владимир Леонардович Ужаровский с Краснознаменной [324] «К-21», Иван Иосифович Жуйко, участвовавший в переходе «Л-15» с Тихого океана на Север, Иван Иванович Папылев, перешедший в 1943 году с политической работы на строевую. Все они контр-адмиралы.
Не всем, конечно, годы и здоровье позволили остаться по сей день в строю. В запасе находится контр-адмирал Чернышев, который возглавлял наш политотдел. Вышел в отставку инженер-капитан 1 ранга Петр Анисимович Мирошниченко, бывший заместитель нашего флагмеха. И хоть крепко скрутила его болезнь, он по-прежнему неугомонен — выступает как лектор, ведет большую общественную работу. В запасе и Герой Советского Союза контр-адмирал Николай Александрович Лунин. И контр-адмирал Николай Иванович Морозов, участник более чем двадцати походов на «малютках», тоже уволился в запас, как и очень многие другие члены нашей дружной бригадной семьи. В отставку вышел и автор этих строк.
Я назвал лишь очень немногих из тех, кто заслуживает быть названным, чьи имена сохранила память, с кем и поныне приходится встречаться, переписываться. Сколько за эти годы происходило и внезапных, совершенно случайных, но всегда радостных встреч!
В марте 1961 года в дачной электричке под Москвой меня вдруг окликнул мужчина, черты лица которого показались мне знакомыми. После первых же слов я узнал в нем старшину 1-й статьи Лисина, рулевого с «С-14». Впрочем, какой там старшина! Теперь это был капитан большого волжского теплохода.
Много ярких и светлых воспоминаний будят такие встречи. Ведь на войне помимо тяжелого и страшного было и такое, о чем приятно вспоминать всегда. И это, прежде всего, та беззаветная мужская дружба, которая умножала наши силы, помогая порой добиваться невозможного в суровом ратном труде.
И как горько становится, когда вспоминаешь, что никогда уже больше не встретишь Героя Советского Союза контр-адмирала Ивана Фомича Кучеренко — он скончался в 1959 году. Не дожил до наших дней и Борис Иванович Скорохватов, почти всю войну стоявший во главе штаба бригады. Да только ли они двое?! Неумолимое время нанесло ощутимый урон рядам североморских [325] подводников, прошедших через горнило военных испытаний.
Этих людей нет, но они живы в благодарной памяти народа, как живы те герои, что навсегда остались в студеном море. Дела многих из них продолжены их детьми. В списках офицеров подводного флота сохранилась, например, фамилия Каутского. Всю войну, всю блокаду провела в Ленинграде с двумя детьми жена Александра Моисеевича Вера Сергеевна. Замечательная женщина вырастила детей, достойных памяти отца. Старший из них — Александр Александрович — офицер-подводник, капитан 2 ранга. Младший — Игорь Александрович — тоже служил на подводных лодках, но потом по состоянию здоровья был переведен на берег. Сейчас он капитан-лейтенант, преподаватель флотского учебного заведения.
А недавно, когда мне последний раз довелось побывать на Севере, я снова будто бы окунулся в тревожную и бодрую атмосферу боевых дней. Я шел по улицам Полярного и перечитывал их названия. Улица Виктора Котельникова. Улица Магомеда Гаджиева. Улица Израиля Фисановича. Улица Федора Видяева. Улица Аркадия Моисеева. Улица Ивана Гандюхина. Глядя на скромные таблички на углах домов, я как бы вновь встречался со старыми боевыми друзьями, зримо ощущал каждого из них рядом с собой. И было приятно сознавать, что память этих людей чтят в городе, по которому не раз проходили они, спеша к пирсам подплава, чтобы выйти в море — в свой родной и суровый дом. А раз помнят и чтят, значит, дорожат их традициями, берут с них пример, стараются решать учебные задачи так, как решали их в бою Фисанович, Видяев, Гандюхин...
Но лучшей памятью погибшим были новые подводные и надводные корабли, ошвартованные у причалов далеких северных гарнизонов. Новые корабли качественно нового флота, умножившего во много крат свою боевую мощь не только за счет числа вымпелов, но и за счет атомных реакторов, мудрой электронной техники, не знающих промаха грозных ракет.
Мне вспомнилось, как в 1961 году с визитом в Швецию ходила балтийская плавбаза подводных лодок «Виктор Котельников». Вспомнилось, что бороздят моря [326] суда, на бортах которых выведены имена и других наших боевых командиров: Магомеда Гаджиева, Федора Видяева, Николая Столбова и имена наших славных комиссаров-подводников Василия Варесового, Дмитрия Галкина.
Во время войны эти имена были известны не только в Советском Союзе, но и в тех странах, с которыми нас связала общая борьба против фашизма. К сожалению, там нашлись воспреемники бредовых гитлеровских идей «крестового похода» против коммунизма. Для них полезны встречи на морских дорогах с судами, носящими имена героев советского подводного флота. Пусть вспомнят лишний раз о том, что сумели сделать наши немногочисленные подводные силы в годы Великой Отечественной войны. Это поможет им представить боевые возможности нашего нынешнего — многочисленного, построенного заново подводного флота, сила которого не только в совершеннейшей технике, но и в людях, готовых сражаться по-гаджиевски, по-видяевски.