Контроль, контроль...

Начальник отдела здравоохранения УСВАТ подполковник С. И. Виноградов как-то зашел ко мне и сообщил, что к нему пришел заведующий немецким отделом здравоохранения министерства труда и социального обеспечения и просит принять его для информации о состоянии здравоохранения в земле.

Профессор Дрехслер был немедленно принят и сообщил, что задание, данное генералом В. И. Чуйковым еще в июле 1945 года, успешно выполняется. Для наблюдения за эпидемиологическим состоянием и выявлением бациллоносителей созданы в Мюльхаузене, Готе, Йене и Гере эпидемиологические [144] станции, которые провели и проводят большую работу по профилактике эпидемий. Для оказания лечебной помощи населению организовано 195 больниц. Однако из 2077 врачей, проживающих в Тюрингии, в государственных лечебных учреждениях работает всего 741 врач, а остальные 1906 продолжают заниматься частной практикой, так как это им выгодно.

— Как обстоит дело с выявлением и лечением инфекционных больных? — поинтересовался я, помня, что В. И. Чуйков особенно подчеркивал необходимость ликвидации этих заболеваний.

Оказалось, что для выявления и лечения таких больных организовано 37 амбулаторий и 14 отделений при больницах, 2 отделения закрытого типа, 2 отделения при тюрьмах и открыто 53 профилактория.

Я, конечно, записывал сообщаемые данные, но все время думал о том, что профессор Дрехслер не для того, чтобы сделать эту информацию, хотел меня видеть, так как все эти данные мне уже были известны от С. И. Виноградова. И вот, рассказав о больницах и поликлиниках, Дрехслер спросил, не смог бы я посетить вместе с ним какой-либо санаторий.

— Сколько уже создано санаториев в Тюрингии?

— Немного, но и это уже достижение. Одиннадцать санаториев с наличием минеральных целебных источников и три лечебно-климатических работают круглый год. Остальные санатории и дома отдыха действуют только с 15 мая по 15 октября. Срок пребывания в санаториях 28 суток, в домах отдыха — 14 дней, а в домах отдыха для детей школьного возраста — 21 день с уплатой 15 марок за весь срок пребывания ребенка. Остальные расходы, а также плату за пребывание детей малоимущих родителей несет Союз народной солидарности.

— Кто направляет в санатории и дома отдыха взрослых и детей?

— Профсоюзы и врачи страхкасс. Застрахованные лица, желающие поехать в санаторий, подают заявление в страховую кассу, проходят медицинское освидетельствование у контрольного врача, имеющего право на выдачу медицинского заключения с указанием типа нужного санатория, и по месту жительства берут справку о сдаче продовольственной карточки. В этом случае лечение в санатории полиостью оплачивается страховой кассой. Члены профсоюза, желающие отдыхать в профсоюзных домах отдыха, подают заявление руководству профсоюзной производственной [145] группы. Они тоже проходят медицинское освидетельствование и сдают продовольственные карточки по месту жительства на время отдыха. Пребывание в доме отдыха оплачивается отдыхающими от 3,5 до 7,5 марок в сутки, в зависимости от уровня заработка. Лица, имеющие низкую зарплату, получают разрешение производственной профгруппы отдыхать бесплатно или за частичную оплату за счет профсоюза.

На следующий день мы с С. И. Виноградовым и профессором Дрехслером поехали в Обергоф, чтобы посмотреть один из расположенных там санаториев. Это был лечебно-климатический санаторий, располагавший только одним небольшим лечебным корпусом, где больным отпускались предписанные им врачами физико-терапевтические процедуры. Имелась также одна отдельная палата для больных, нуждавшихся в строгом лечебном режиме.

Медицинским персоналом санаторий был укомплектован полностью. Питание больным отпускалось по первой продовольственной норме. Отдыхающие говорили, что питанием они очень довольны, так как дома по своим карточкам никогда столько продуктов в день потреблять не могли. Но при ознакомлении с санаторием мы обнаружили и ряд серьезных недостатков.

Так, например, санаторий не был обеспечен постельным бельем, и каждый прибывающий на лечение должен был иметь при себе одеяло, простыни, наволочки и полотенца. Лечащиеся размещались на частных квартирах и в гостиницах, арендованных курортным управлением, и были расселены на большой территории. В этих условиях установленный для больных режим не всегда выдерживался, а обслуживающий персонал был не в состоянии контролировать соблюдение предписанного больным режима. Некоторые из них вынуждены были брать с собой даже электрические лампочки, так как владельцы арендованных квартир не всегда могли обеспечить ими размещенных у них лиц.

Грустная была картина, что и говорить! И хитрость профессора Дрехслера была разгадана. Мне до этого было известно, что он является психиатром, а каждый психиатр обязательно психолог, поэтому он и решил показать этот санаторий, зная, что сотрудники УСВАТ нетерпимо относятся к такого рода недостаткам, которые являлись не только следствием объективных причин, общих хозяйственных трудностей, но и результатом того, что министерство труда и социального обеспечения мало уделяло внимания оздоровительной кампании трудящихся. Представители этого министерства [146] очень редко бывали в санаториях и домах отдыха и положения дел в них не знали.

Мы с С. И. Виноградовым решили посетить еще несколько санаториев, но и в них положение оказалось не лучше, чем в Обергофе. В санаториях Бад-Берка, Бад-Зальцунгена, Бад-Либенштайна нередко имели место перебои с доставкой угля, необходимого для подогрева минеральных вод и грязей, и чтобы не прекращать работу санаториев, их руководители вынуждены были сокращать количество отпускаемых больным ванн и грязевых процедур. В проверенных санаториях только обеспечение продуктами питания шло бесперебойно, а главное — больные и отдыхавшие не жаловались ни на количество, ни на качество пищи.

Потребовав от С. И. Виноградова обобщить материалы проверки состояния тюрингских санаториев и домов отдыха, мы планировали провести совещание с руководителями отделов министерства труда и социального обеспечения, изложить им выявленные нами недостатки и выслушать их мнение о том, как они намерены эти недостатки ликвидировать и в какой срок.

Вскоре такое совещание состоялось. Изложенные материалы проверки санаториев и домов отдыха смутили немецких руководителей, которые не были осведомлены о том, в каком состоянии до тех пор находились эти учреждения. Начались, как всегда, заверения, что все будет исправлено, но в заключение я все-таки предупредил министра, что мы продолжаем контролировать все, что делается в земле, и при повторной проверке и обнаружении сообщенных мною недостатков, мол, придется просить правительство или президента ландтага подготовить отчет министра о состоянии здравоохранения и сделать соответствующие выводы.

— Надеюсь, что в этом не будет необходимости, — ответил министр, и мы тепло распрощались. Провожая его к выходу из кабинета, я еще добавил:

— Прошу информировать обо всем, что будет сделано министерством для исправления положения.

— Хорошо, — ответил он. И мы остались вдвоем с С. И. Виноградовым, которому я поручил еще теснее держать связь с профессором Дрехслером.

Должен отметить, что после этого положение в санаториях и домах отдыха стало резко улучшаться. Вскоре вовсе отпала необходимость тащить отдыхающим на курорт одеяла, подушки, простыни, наволочки, полотенца, электрические лампочки. Все это поступало в централизованном порядке. Улучшилось также снабжение углем и всем необходимым [147] для нормальной работы санаториев с минеральными ваннами и грязевыми процедурами.

Контроль оказался довольно действенным.

Улучшилось также снабжение лечебных учреждений лекарственными препаратами, в частности пенициллином и стрептомицином, которые производились на фармацевтическом предприятии в Йене, размещенном в одном из производственных зданий стекольного завода «Шотт и товарищи», под руководством замечательного ученого и организатора производства доктора Кнэля. Поскольку стекольщики требовали освободить их помещения, он обратился к советской военной администрации с просьбой не переводить завод из Йены, с чем Главноначалъствующий согласился.

Когда все было улажено, Кнэль пришел ко мне и попросил пропуск в западную зону, чтобы принять участие в симпозиуме микробиологов, в ходе которого должен был демонстрироваться электронный микроскоп, представлявший в то время новинку, знакомство с которой было очень важно для микробиолога.

Пока выписывали пропуск в западную зону, я вел беседу с доктором Кнэлем и советовал ему хорошо ознакомиться с электронным микроскопом, чтобы затем попробовать создать такой на заводе «Карл Цейс» в Йене. (Забегая вперед, хочу сообщить, что такой микроскоп этот завод действительно стал вскоре производить.) Разговаривая со своим посетителем, я невольно всматривался в его более чем скромное одеяние, но считал неудобным спросить, нет ли у него более подходящего костюма для поездки в западную зону. Потом я подумал, что он, как старый мой знакомый, явился ко мне запросто, может быть, прямо с работы, а потому и в рабочем костюме, довольно неказистого вида. Однако мое повышенное внимание к его внешнему виду доктор Кнэль понял совершенно превратно и, получая пропуск, сказал:

— Вы, наверное, думаете, что я могу не вернуться из западной зоны? Уверяю вас, что это не так!

Не скрывая досады, я возразил:

— Дорогой доктор Кнэль, мы уже достаточно знаем друг друга, и если бы возникло хотя бы малейшее сомнение в том, что вы можете не вернуться в Йену, то я даже не стал бы разговаривать с вами о поездке в западную зону. Майор Виноградов может подтвердить, что когда он получил ваше письмо с просьбой о выдаче вам пропуска, то сразу же пришел ко мне с ним, и я нисколько не колебался, решая вопрос о вашей поездке, распорядился немедленно заготовить [148] вам пропуск, оставив только незаполненной дату, так как мы не знали, в какой точно день собираетесь поехать...

— Но вы так внимательно меня изучали, что мне казалось...

— Пусть вам ничего не кажется, просто хотел спросить вас и не решался, а сейчас вынужден: в таком ли виде вы поедете на симпозиум или у вас найдется более приличный костюм?

Он заметно смутился, но стал уверять меня, что явится в западную зону одетым не хуже, чем другие микробиологи. Я поспешил перевести разговор на другую тему, чтобы больше не ставить его в неловкое положение, и мы, как всегда, дружески расстались.

Но на душе было неспокойно. Мы очень высоко ценили деятельность этого ученого, но совершенно ничего не знали о его семейно-бытовой обстановке, его нуждах и потребностях вне завода. Поэтому, как только доктор Кнэль уехал, я позвонил коменданту Йены и велел ему зайти к жене Кнэля, успокоить ее, чтобы она не волновалась за мужа, уехавшего в командировку в западную зону, и узнать, не нуждается ли она в чем-либо. В тот же день комендант доложил мне по телефону, что он с переводчиком посетил квартиру Кнэля, которая почти пуста, без самой необходимой обстановки. На вопрос, не нуждается ли в чем-либо семья доктора, женщина ответила, что они живут, как другие, и всем удовлетворены. Однако она проговорилась, что ее дети ходят в школу в разные смены, так как у них только одна пара детской обуви.

С согласия заместителя Главноначальствующего СВАГ генерала армии В. И. Чуйкова, я поручил начальнику военторга УСВАТ майору Бельтюкову до приезда Кнэля из западной зоны приготовить ему сюрприз: обставить его квартиру мебелью, снабдить семью обувью и всем необходимым для благоустроенного быта.

Все было сделано быстро и хорошо. И как только Кнэль вернулся домой, в тот же день он явился ко мне и взволнованно рассказывал:

— Пришел домой, открыл своим ключом дверь и с изумлением остановился на пороге, увидев незнакомую обстановку. Сразу подумал, что за время моего отсутствия мою семью выселили и живет здесь кто-то другой. Но вдруг увидел свою жену, выходившую из спальни на кухню. Конечно, я обрадовался и спросил ее, как ей удалось в мое отсутствие так обставить квартиру. Но она заверила меня, что сама ничего не делала и что все привезено из Веймара [149] по распоряжению военной администрации. Не знаю только, чем мы заслужили такое внимание и такую щедрость вашей администрации, — растрогавшись, закончил он.

— Все вас очень высоко ценят как ученого, отдающего науке свой труд и талант, — разъяснил я Кнэлю. — Вот потому мы решили преподнести вам скромный подарок. А чтобы кто-либо не проявлял подозрительности относительно всего этого, мною заготовлена дарственная грамота, которую вам вручаю. И покончим с квартирными делами, так как мне и товарищам из отдела здравоохранения не терпится послушать вашу информацию о поездке на симпозиум.

Его рассказ был интересным, особенно для медиков. Не менее любопытным было и то, что американский подполковник уговаривал его остаться в западной зоне.

— Он мне обещал предоставить отдельную лабораторию, — со смехом рассказывал Кнэль, — а я ему в ответ: зачем мне ваша лаборатория, когда в моем распоряжении целый завод, которым я руковожу и в котором провожу нужные исследования. Мне предоставлена огромная возможность делать людям добро, производить пенициллин и другие лекарственные препараты для спасения людей от болезней и недугов, и таких возможностей я нигде иметь не буду. Знаю я их лаборатории! — иронически закончил он.

...Восстановление экономической жизни в советской оккупационной зоне обусловило необходимость позаботиться о повышении производительности труда, а решение этой задачи, в свою очередь, требовало дальнейшего улучшения материального положения рабочих и служащих в промышленности и на транспорте. Учитывая все это, Главноначальствующий СВАГ издал 9 октября 1947 года приказ о мерах по повышению производительности труда и дальнейшему улучшению материального положения рабочих и служащих. Он был встречен демократической общественностью и трудящимися с огромным удовлетворением.

Требования приказа, если говорить коротко, сводились к следующему. Отменялись как оскорбляющие достоинства трудящихся распоряжения и приказы гитлеровского режима о правилах внутреннего распорядка на производстве, о штрафах и других наказаниях рабочих. На всех заводах, фабриках, шахтах и железных дорогах вводились новые «Правила внутреннего распорядка», разработанные немецким управлением труда и социального обеспечения, профсоюзами. От руководителей предприятий требовалось строгое соблюдение правил охраны труда и техники безопасности на предприятиях и железных дорогах. Для молодых рабочих [150] устанавливалась сокращенная рабочая неделя. Предлагалось расширить применение сдельной и аккордной оплаты труда, прежде всего в горнорудной, угольной, металлообрабатывающей, машиностроительной, электротехнической промышленности и на железных дорогах. Нужно было пересмотреть ставки в текстильной и швейной промышленности, повысить при этом ставки для женщин, которые за равный с мужчинами труд получали меньшую, чем они, заработную плату.

Устанавливались платные отпуска, а также вводился ежедневный отпуск горячей пищи для рабочих и служащих на предприятиях ведущих отраслей промышленности сверх нормы, получаемой по основным карточкам. Правительствам земель предлагалось выделить из фондов внутриземельного потребления мануфактуру, одежду, обувь и уголь для продажи по ордерам, получаемым на предприятиях, а также в течение двух лет обеспечить организацию на всех предприятиях с числом работающих от 200 до 5000 человек медицинских пунктов, а на предприятиях, где было занято 5000 человек, — заводских поликлиник. При этом в медицинских учреждениях весь медперсонал получал горячее питание, а врачи снабжались по высшей норме снабжения рабочих предприятия. В IV квартале 1947 года предполагалось закончить ремонт общежитий для рабочих и детских учреждений.

Ответственность за выполнение приказа возлагалась на правительства земель, немецкое Управление труда и социального обеспечения и немецкую экономическую комиссию, а общий контроль — на начальников управлений СВА земель, плановый отдел и отдел рабочей силы СВАГ.

Заместитель председателя СЕПГ Вальтер Ульбрихт в статье, помещенной в центральном органе партии «Нойес Дойчланд» 11 октября заявил, что этот приказ равноценен приказам о земельной реформе, сельскохозяйственном планировании, передаче предприятий военных преступников и активных нацистов в руки народа, и призвал трудящихся к полному выполнению требований приказа. Председатель ЛДПГ Вильгельм Кюльц и правление ХДС Германии также одобрили этот приказ, признав его большое значение для повышения производительности труда и улучшения материального положения трудящихся. Правление Объединенных свободных немецких профсоюзов обратилось с пространным воззванием к коллективам предприятий советской зоны оккупации, ко всем членам ОСНП, предлагая обсудить мероприятия по обеспечению полного выполнения приказа. [151]

Полученный в УСВАТ приказ был мною немедленно доведен до всех начальников отделов. Начальнику штаба генерал-майору И. В. Смирнову и моим заместителям было приказано разработать проект плана организации контроля сотрудниками Управления за выполнением приказа на местах. В тот же день в Управление был приглашен новый премьер-министр Тюрингии В. Эгерат, которого я ознакомил в общих чертах с нашими планами по организации контроля за выполнением приказа и спросил, как реагирует правительство земли на требования СВАГ, изложенные в нем.

— Мне звонили из Берлина, что такой приказ издан, но пока я не получил его перевода и сейчас только от вас узнал более подробно о ряде изменений, которые должны произойти на предприятиях и железных дорогах. Через день-два я смогу вам уже определенно сообщить о мнении правительства и его мероприятиях по выполнению этого важного для нас приказа, — ответил Эгерат.

Иначе он и не мог пока что ответить. Это был вдумчивый деятель и никогда ничего не решал с ходу. Он должен был самостоятельно изучить текст приказа, продумать его содержание и вытекающие из него задачи правительства, посоветоваться с земельным правлением СЕПГ и со своими министрами и только после этого прийти ко мне с ответом на вопрос.

Так он и поступил. Но как он стал премьер-министром, уйдя с поста председателя земельного правления СЕПГ, хочу рассказать подробнее, так как его перемещение было связано с важным происшествием, случившимся в Тюрингии. А случилось вот что. Когда я с 1 по 3 сентября находился в Карлсхорсте на совещании у Главноначальствующего СВАГ начальников УСВА земель, адъютант маршала В. Д. Соколовского в одном из перерывов сообщил мне, что начальник штаба генерал И. В. Смирнов просит срочно позвонить в Веймар. На звонок Иван Васильевич тревожным голосом сказал, что премьер-министр Р. Пауль с женой и переводчицей Якуниной выехал 1 сентября будто бы на Лейпцигскую ярмарку, но машина Пауля найдена пустой у железнодорожной станции Потсдам, и что американское радио уже сообщило, что тот прибыл в американский сектор Берлина и попросил в комендатуре политического убежища.

Я немедленно доложил Маршалу Советского Союза В. Д. Соколовскому о сообщении Смирнова.

Он отнесся ко всему очень спокойно и только распорядился: [152]

— По возвращении в Веймар разберись с этим случаем и доложи мне.

При расследовании этого происшествия пришлось опросить ряд близко знавших его лиц. Меня прежде всего интересовало, не было ли каких-либо политических причин, побудивших Пауля к бегству из Тюрингии. Однако тот факт, что за время пребывания его в американском секторе Берлина, а затем в американской зоне оккупации Пауль ни разу не выступил в печати или по радио для объяснения причин своего поступка, давал основание считать, что никакими политическими мотивами объяснить поступок Пауля нельзя. Что же тогда толкнуло его на этот шаг?

До последнего дня пребывания Пауля в Тюрингии сотрудники УСВАТ поддерживали с ним нормальные деловые отношения и никто из нас не давал ему повода к недовольству отношением к нему лично и правительству земли, которое он возглавлял.

Утром 3 сентября заместитель премьер-министра В. Эгерат созвал чрезвычайное заседание правительства с участием президента ландтага А. Фрёлиха и министериального директора Хосингера. В. Эгерат сделал сообщение о том, что премьер-министр Пауль отбыл в неизвестном направлении и что по сообщению уголовной полиции розысками Пауля занялись немецкие центральные органы управления. Решения на данном заседании правительства не было принято. Установлен только факт исчезновения Пауля по совершенно неизвестным причинам.

В. Эгерат явился в отдел информации УСВАТ к М. М. Варакину и вместе с ним зашел ко мне, чтобы информировать о бегстве Пауля. Я посоветовал ему учесть, что, по сообщению американского радио, Пауль находится в американской комендатуре Берлина, поэтому нужно правительству земли через средства массовой информации подготовить общественное мнение к правильному реагированию на факт бегства Пауля в Западную Германию.

После этой беседы В. Эгерат снова собрал заседание правительства земли, пригласив на него заместителя полицейпрезидента Ионаса и криминальдиректора Гайслера, которые сообщили, что расследование по делу об исчезновении Пауля пока что не дало никаких результатов, поэтому по предложению В. Эгерата правительство решило опубликовать в печати следующее заявление:

«Премьер-министр, предпринявший поездку в понедельник 1 сентября 1947 года, до сих пор не возвратился. Так как он уклонился от исполнения своих обязанностей и не [153] сообщил правительству, где он находится, то постоянный заместитель премьер-министра вступил на пост премьер-министра».

Следующее заседание правительства было созвано 8 сентября. Было принято решение о том, чтобы обнародовать в печати и по радио сообщение о бегстве Пауля в Западную Германию, а также официально уведомить о данном факте президента ландтага. В. Эгерату поручалось совместно с руководителем правительственной канцелярии и полицейпрезидентом проверить, не остались ли в квартире Пауля важные документы или записи. Для опубликования утверждена такая декларация:

«1 сентября сего года министр-президент профессор доктор Пауль со своей женой и четырьмя сопровождавшими его лицами в двух легковых машинах, без объяснения цели и причин своей поездки, оставил землю Тюрингия и до сих пор не возвратился... Правительство единодушно решило, что образ действий министра-президента является открытым обманом доверия народа, а также работавших с ним сотрудников и оккупационных властей... Правительство выражает уверенность, что из-за этого события доверие оккупационных властей не будет поколеблено, как и понимание правительством необходимости лояльной совместной работы».

Осторожность правительства, воздержавшегося от категорического утверждения, что Пауль сбежал в Западную Германию, вполне понятна. Следствие по этому делу еще продолжалось, и утверждать что-либо определенное в официальном заявлении не требовалось.

Среди населения Тюрингии и в сообщениях западногерманских газет о причинах бегства Пауля высказывались различные предположения. Одни говорили, что будто бы он сбежал из-за несогласия с политикой советских оккупационных властей, другие высказывали предположения, что он скрылся из-за боязни возможных трудностей, ожидавшихся в предстоящую зиму, иные утверждали, что он боялся разоблачения совершенных им каких-то криминальных преступлений, убежал, боясь разоблачения.

Все эти и им подобные домыслы ничем не обосновывались. А мне для доклада Главноначальствующему СВАГ нужны были точные факты, позволяющие сделать неопровержимые выводы о действительных причинах бегства Пауля в американскую оккупационную зону.

Лечивший его профессор Дрехслер сообщил мне, что Пауль часто был в депрессивном состоянии, подавленный, недовольный собой и своим окружением, раздражительный. [154]

Он сделал заключение, что доктор Пауль был психопатической личностью.

Жаль, что это заключение было сделано так запоздало!

Все поведение Пауля перед бегством в американскую зону полностью подтверждало заключение психиатра. Из расспросов охранявших квартиру Пауля полицейских и его домработницы выяснилось, что накануне своего исчезновения он встречался в Обергофе с премьер-министром Баварии, затем ездил с женой и переводчицей Якуниной в Геру, где его жена успела переписать на себя его имение в Ульрихсроде, после чего они втроем, прихватив одиннадцатилетнего сына Якуниной, поехали в Берлин, где и явились в американскую комендатуру.

Начальник земельной полиции предполагал, что Пауль для улаживания своих семейных дел решил через Западный Берлин пробраться в Висбаден к своему другу профессору Гейлеру, а затем в Южную Америку, тоже к другу, в доме которого он все время проживал в городе Гере, или остаться в западной зоне и заняться там адвокатской практикой. Последнее было наиболее вероятным, так как Пауль действительно мечтал об адвокатской деятельности и в мае 1947 года хотел даже открыть в Гере свою адвокатскую контору, но мне удалось убедить его не делать этого.

Нельзя было не поинтересоваться судьбой Якуниной, тем более, что ее семилетний сын остался в Веймаре, а сама она являлась гражданкой СССР и подлежала репатриации. По нашей просьбе один немецкий товарищ разыскал Якунину в американской зоне и, когда сообщил ей, что прибыл по поручению СВА, чтобы узнать, почему она не возвращается в Веймар, то, как он нам после подробно рассказывал, та страшно испугалась, а потом, успокоившись, объяснила, что в Веймар она вернуться не может, так как убеждена, что ее за бегство в западную зону вместе с Паулем ждет суровая кара, и просила только позаботиться об оставшемся сыне, о котором она, мол, очень тоскует.

Ее сына мы отправили в один из детских домов в Советском Союзе, а подробные материалы расследования мною были направлены Главноначальствующему СВАГ. На этом все дело закончилось.

Видимо, буржуазные попутчики типа Пауля видели, что в создававшемся новом подлинно демократическом немецком обществе им нет места, поэтому ничего другого не остается, как удалиться в западные зоны.

Этим путем пошел не один Пауль. Его примеру последовали один из руководителей земельного правления ЛДП [155] директор тюрингского банка доктор Гертнер, заместитель премьер-министра руководитель земельного правления ЛДП Л. Моог, руководитель земельного правления ХДС министр торговли и снабжения Гроссе, а затем и министр юстиции член ЛДП Кюльц.

Вот таким образом происходило, если можно так выразиться, «самоочищение» общества в советской оккупационной зоне от непримиримо враждебных демократии элементов, не желавших участвовать в строительстве новой Германии.

В такой обстановке сотрудникам УСВАТ было сложно работать, когда даже лица, занимавшие высокие посты, оказывались лишь внешне лояльными к проводимой нами оккупационной политике, а в определенные моменты изменяли своей присяге, своим избирателям, своему долгу и уходили в западные зоны. Однако их бегство существенного вреда не могло принести ни нам, ни немецким демократическим силам, ни делу строительства нового немецкого общества.