В боях за Львов

1

Член Военного совета армии генерал-майор танковых войск Гуляев был явно не в духе. Это я понял прежде, чем переступил порог его комнаты. На мой вежливый стук в дверь Гуляев ответил раздраженно:

— Да, да, войдите!

Тон, которым было это произнесено, не предвещал ничего хорошего. Я шагнул в комнату:

— Товарищ генерал, по вашему вызову...

— Какие имеются сообщения из 17-й бригады? — перебил меня Гуляев. — Что там происходит?

— 17-я гвардейская механизированная бригада занимает оборону в районе Коломыя...

— Это мне и без вас известно, — сдвинув брови, снова перебил меня генерал Гуляев. — Я спрашиваю: какие поступили донесения о действиях бригады, о настроениях личного состава за последние дни?

— Таких донесений пока не поступало, — ответил я, ломая голову над тем, что же произошло в бригаде и почему член Военного совета проявляет к ней такой интерес.

— Вот тебе твой хваленый начорг! — все больше раздражаясь, сказал Гуляев сидевшему рядом с ним полковнику Кладовому. — Ни черта не знает! А ведь начальник оргинструкторского отделения — это начальник штаба, это организатор всей информации.

Полковник Кладовой попытался было что-то возразить, но генерал не дал ему говорить: [183]

— Знаю. Опять будешь выгораживать своих работников, брать вину на себя. И напрасно: кто виноват, тот и будет отвечать.

Генерал Гуляев встал, прошелся по комнате и продолжал уже более спокойным тоном:

— Ну, хорошо, я еще могу допустить, что начальник политотдела бригады то ли по забывчивости, то ли по беззаботности не удосужился своевременно доложить о случившемся, но ведь там находится инспектор оргинструкторского отделения майор Щербаков, человек довольно-таки толковый. Он-то почему ничего не сообщает?

Некоторое время все молчали. Гуляев задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Вот что, начорг, — обратился он ко мне. — Немедленно выезжай в 17-ю бригаду. Имеются сведения, будто там произошли какие-то переговоры с мадьярскими солдатами, а мы об этом ничего не знаем. Возмутительно плохо поставлена у нас информация. Мне сейчас крепко досталось от члена Военного совета фронта генерала Крайнюкова. Он меня спрашивает, а я ничего конкретно доложить не могу — не знаю.

Очевидно, при воспоминании о разговоре с Крайнюковым у генерала Гуляева снова испортилось настроение, потому что последние слова он произнес опять резким, раздражительным тоном. Он долго еще возмущался.

Перед отъездом в Коломыю я зашел к полковнику Кладовому.

— Ты, батенька мой, только не горячись, — напутствовал Николай Григорьевич. — Разберись внимательно.

Командный пункт 17-й бригады находился в деревне Юзефувка. Приехав туда, я сразу заметил, что настроение у всех какое-то подавленное.

— В чем дело, товарищи? Что случилось?

— Вчера погиб полковник Медведев, — сказал начальник политотдела подполковник Гордеев. — Очень жалею! Дельный был командир, исключительно внимательный и душевный человек!

Мне приходилось не раз встречаться с полковником Медведевым. О нем у меня сложилось самое хорошее впечатление, поэтому я искренне посочувствовал его сослуживцам. [184]

Но надо было заниматься делом.

— Член Военного совета приказал выяснить, какие у вас тут состоялись переговоры с венграми и почему вы об этом не докладываете.

Заменивший Медведева подполковник Чурилов рассказал, что действительно имели место переговоры о сдаче в плен крупной группы венгерских солдат.

— Что ж вы об этом не сообщили? Генерал Гуляев мечет громы и молнии.

— Чего же сообщать раньше времени? — пожал плечами Щербаков. — Теперь, когда все сделано, напишем подробное донесение.

Я побеседовал со многими товарищами, и вот что мне удалось узнать.

Перед фронтом 17-й гвардейской механизированной бригады оборонялась венгерская пехотная дивизия. В ночь на 27 апреля на КП бригады были доставлены два венгерских солдата-перебежчика. Они заявили, что их полк не хочет сражаться с русскими и что командир полка желает вступить в переговоры об условиях прекращения огня и сдачи в плен.

— Наш командир — полковник, — говорили венгры. — И он просит, чтобы русское командование уполномочило вести переговоры тоже офицера, желательно полковника.

В 17-й бригаде полковником был только Медведев. Все понимали, что командиру бригады рисковать не следует, имелись основания опасаться ловушки.

— Подумаешь, какие церемонии, — сердился Медведев. — Пошлем к этому венгерскому полковнику кого-нибудь из младших офицеров. Если серьезно решил сдаваться, то вступит в переговоры.

На КП в это время находился командир истребительной противотанковой роты коммунист капитан Небратенко.

— Разрешите, я пойду к венграм, — обратился он к командиру бригады.

Медведев согласился.

Вместе с рядовыми Логиновым и Кондрашевым Небратенко отправился в расположение противника. Его провели к командиру батальона, который сказал, что уже известил своего командира полка о прибытии русских представителей. [185]

В ожидании полкового командира Небратенко завязал беседу с обступившими его венгерскими солдатами. Многие из венгров понимали по-русски, так как были жителями Прикарпатья. Собралось человек восемьдесят.

— Почему вы не убираете трупы убитых с нейтральной полосы? — спросил Небратенко.

Ему ответили, что делать это не разрешают немцы. Они приказали венгерским офицерам показывать солдатам убитых и говорить им, что каждый, кто не захочет воевать против русских, будет расстрелян немецкими танкистами. Танки находились за позициями батальона на высотке и стояли в глубоких капонирах. Венгры рассказали, что гитлеровцы не раз уже грозили открыть огонь, если они дрогнут перед русскими.

Небратенко разъяснил венгерским солдатам, что наше командование гарантирует всем сдавшимся в плен жизнь и возвращение на родину после войны. Затем пошел конкретный разговор о том, когда и где перейти нейтральную территорию так, чтобы не попасть под огонь немецких танков.

Переговоры проходили успешно. Но командир полка все не появлялся. Наконец вернулся связной и доложил, что полковник встретиться с русскими отказался. Командир батальона послал к нему одного из офицеров, но и на этот раз командир полка не решился прийти для переговоров.

Небратенко уже подумывал о том, чтобы обойтись без согласия полковника, но в это время окружавшие троих русских венгерские солдаты расступились — командир полка все же явился.

Небратенко, Логинов, Кондрашев переглянулись, почувствовав, что наступает самый опасный момент.

Командир венгерского полка, высокий широкоплечий полковник в измазанной окопной грязью шинели, протянул Небратенко руку. Она была липкой от холодного пота и сильно дрожала. Полковник заметно волновался.

— Мой полк не желает сражаться с русскими, — через переводчика сказал командир. — Но если мы добровольно сдадимся в плен, то наши семьи будут уничтожены гитлеровцами. Поэтому предлагаю поступить так: завтра утром вы начнете атаку, выйдете в тыл нашего [186] полка и принудите нас к сдаче. Договоримся, что обе стороны будут вести неприцельный огонь.

— Нет, такой план нам не подходит, — решительно возразил Небратенко, который понял, что особо полагаться на заверения полковника не следует. Стоило о замысле венгров узнать немцам, как дело могло повернуться очень плохо для атакующих.

— Я могу предложить только одно, — сказал Небратенко. — Сдаваться в плен, и не завтра, а сегодня. Мы уже договорились, в каком месте можно подойти к нашим позициям незаметно для немцев.

— Я — венгр, — заявил полковник. — Я ненавижу немцев и не стану стрелять в русских, но и в плен добровольно не пойду.

— Как вам угодно, — заметил Небратенко. — Но зачем тогда вы затеяли переговоры?

— Это было сделано без моего ведома. Сейчас я их прекращаю. Требую, чтобы вы немедленно покинули расположение моего полка.

Небратенко на минуту задумался: «Что же делать? Уйти, ничего не добившись?»

В этот момент раздался гул самолетов, к венгерским позициям приближалось с десяток «илов». Полковник с опаской взглянул на небо и, пригнувшись, поспешил в ближайшую землянку.

— Уходите, немедленно уходите! — крикнул он русским.

Небратенко решил не упускать удобного случая и сказал венграм:

— Кто хочет сохранить свою жизнь и не воевать против нас, идите за мной! [187]

Около 250 венгерских солдат и два офицера последовали за Небратенко. А на другой день утром добровольно сдалось в плен еще 150 венгров.

Гитлеровцы вынуждены были срочно отвести остатки венгерского полка в тыл.

Вот что произошло в 17-й бригаде. Об этом я доложил члену Военного совета генералу Гуляеву и полковнику Кладовому, вернувшись в штаб армии.

2

В конце апреля, после завершения Проскурово-Жмеринской наступательной операции войска 4-й танковой армии были выведены в резерв фронта, в район города Копычинцы, расположенного между реками Збруч и Серет, километрах в пятидесяти южнее Тернополя.

Части приводили себя в порядок, получали боевую технику, пополнение. Начались занятия по боевой и политической подготовке.

Военный совет армии обратил внимание командиров и политработников на необходимость учитывать в боевой подготовке войск особенности действий танков в горнолесистой местности, обучать личный состав борьбе с тяжелыми танками противника «тиграми» и «королевскими тиграми», отрабатывать тактику боев за крупные населенные пункты.

Состоялись сборы различных категорий командного состава — от командиров бригад до командиров танков включительно, на которых производился разбор прошедших боев, изучался положительный опыт, анализировались причины отдельных неудач, недостатки в организации и руководстве боем.

Встречи офицеров различных родов войск и взаимный обмен опытом способствовали укреплению боевого содружества, повышали навыки командиров в организации взаимодействия между танковыми, стрелковыми, артиллерийскими и авиационными частями.

С целью укрепить у воинов веру в свою технику и оружие во всех танковых бригадах при проведении стрельб в качестве мишеней использовались подбитые [188] немецкие танки. Стрельба по «тиграм» из танков Т-34 дала прекрасные результаты.

Значительное внимание уделялось военной подготовке политработников. Со всем политсоставом были проведены занятия и сборы по программе боевой подготовки политработников бронетанковых и механизированных войск. Подавляющее большинство политработников успешно усвоило всю программу.

В дальнейшем заместители командиров по политчасти танковых, мотострелковых батальонов и артиллерийских дивизионов занимались в группах командиров дивизионов и батальонов, а парторги и комсорги батальонов — в группах командиров рот и батарей.

Одновременно проводилась большая организационно-партийная работа. После весенних наступательных боев ряды партийных организаций значительно поредели. Ротные организации стали малочисленными, а многие из них распались совсем. Перед политотделом армии и политорганами соединений встала задача восстановить партийные организации во всех ротах.

С этой целью коммунистов из тыловых частей переводили в танковые и мотострелковые подразделения, туда же направляли основную массу и коммунистов нового пополнения. Но прежде всего рост парторганизаций шел за счет вовлечения в партию наиболее отличившихся в боях солдат, сержантов и офицеров. В результате большой работы по приему в партию в мае в нашей танковой армии каждый третий человек стал коммунистом.

Рост партийных рядов, правильная расстановка членов и кандидатов партии внутри частей и подразделений позволили к началу Львовско-Сандомирской операции создать полнокровные парторганизации во всех танковых ротах.

Военный совет и политотдел армии издали специальную директиву, в которой были даны указания по вопросам работы с новым пополнением. Особое внимание обращалось на то, что значительную часть пополнения составляли люди, до призыва проживавшие на оккупированной врагом территории. В течение длительного времени они были оторваны от жизни нашей страны, подвергались воздействию лживой фашистской пропаганды и поэтому неправильно представляли себе внутреннее [189] положение Советского Союза, мало знали о победах Советской Армии. В директиве отмечалось также, что в армию с новым пополнением пытаются проникнуть фашистские шпионы, бандеровцы, ставилась задача повышения бдительности.

Воспитывая личный состав в духе советского патриотизма, мы широко развернули пропаганду боевых традиций. Закрепление за экипажами танков и вручение оружия молодым солдатам проводилось, как правило, в торжественной обстановке.

Еще в 1943 году трудящиеся Свердловска на свои сбережения приобрели танк, назвав его «Фронтовая подруга». Он был закреплен за экипажем лейтенанта Байды. В боях этот экипаж проявил высокое воинское мастерство, мужество и отвагу. Все члены экипажа были награждены орденами.

Танкисты переписывались со свердловчанами, рассказывали трудящимся о том, как воюют. В июне 1944 года, накануне Львовско-Сандомирской операции, жители Свердловска прислали экипажу лейтенанта Байды второй танк «Фронтовая подруга». По этому случаю в бригаде состоялся митинг, на котором выступили лейтенант Байда, механик-водитель старшина Алексин, а также молодые танкисты, которым предстояло впервые участвовать в боях.

С молодыми танкистами беседовали ветераны, бывалые фронтовики, Герои Советского Союза. Особенно часто выступали перед личным составом Герои Советского Союза Барабанов, Радугин, Доронин.

Во многих частях были проведены технические конференции, посвященные борьбе за продление жизни танка.

Значительное место при подготовке танковых экипажей отводилось изучению техники и вооружения врага. Танкисты знакомились с устройством и тактико-техническими данными тяжелого танка «тигр» и противотанкового оружия — фаустпатрона. Проводились стрельбы из фаустпатронов, а также из танковых пушек по трофейным танкам «тигр» и «пантера».

Большое внимание мы уделяли сколачиванию экипажей, воспитанию дружбы и войскового товарищества. Ведь танк — оружие коллективное, и успешные действия танкистов зависели от всех членов экипажа, от их воинского [190] умения, от их готовности всегда прийти на помощь друг другу.

Армейская газета «Вперед на врага», корпусные газеты «Доброволец» и «Вперед» систематически пропагандировали военные и военно-технические знания, освещали ход боевой подготовки, обобщали на своих страницах и распространяли опыт партийно-политической работы по обеспечению боевой учебы.

Наряду с организацией партийно-политической работы в частях политотделу приходилось заниматься и многими другими, подчас не свойственными ему вопросами. Большую помощь оказали работники поарма местным советским органам в подготовке и проведении весеннего сева. Совместно с представителями райкомов и райисполкомов они провели во всех сельских советах собрания, на которых выступали с беседами о текущем моменте и задачах посевной кампании.

Генерал-майор Гуляев прочитал доклад «Успехи Красной Армии на фронтах Отечественной войны и задачи местных органов власти» на совещании партийного и советского актива Будановского, Гжималувского и Копычинского районов.

Мы оказывали колхозникам и практическую помощь в ремонте сельскохозяйственного инвентаря, выделяли для проведения полевых работ автотранспорт и тягачи... Боевая учеба окончилась, как всегда, внезапно. Войска 1-го Украинского фронта приступили к проведению новой наступательной операции. Перед 4-й танковой армией стояла задача наступать на участке прорыва, который должны были совершить войска 38-й армии. Нашим танкистам предстояло обеспечивать внешний фронт окружения фашистских войск под Бродами и, взаимодействуя [191] с 3-й гвардейской танковой армией, путем глубокого обходного маневра способствовать расчленению и разгрому львовской группировки противника.

К 12 июля армия сосредоточилась в выжидательном районе. Почти все работники политотдела направились в части и соединения.

В ночь на 13 июля войска 1-го Украинского фронта перешли в наступление. На рава-русском направлении к исходу третьего дня операции создались условия для ввода в бой подвижных соединений. Иначе складывалась обстановка на львовском направлении. Противник стремился любой ценой удержать в своих руках Львов и предпринимал яростные контратаки.

К 15 июля в обороне противника был пробит так называемый «Колтувский коридор». Наши войска, наступавшие в районе Колтув, Зборов, вклинились на участке в 5–6 километров на глубину до 15 километров.

Расширить прорыв не удавалось, а в интересах всей операции требовалось немедленно вводить подвижные соединения. Тогда, изменив свое первоначальное решение, командующий фронтом приказал ввести 4-ю танковую армию в полосе не 38-й, а 60-й армии.

Ввод в прорыв осуществлялся в очень трудных условиях. Противник не прекращал контратак, стремясь ликвидировать «Колтувский коридор», по которому проходила всего одна лесная дорога, раскисшая к тому же от выпавших недавно обильных дождей.

Мы должны были не только пройти по этому коридору, но и отразить совместно с частями 60-й армии контратаки врага, стремившегося прорваться из бродского «котла» на юг, к гряде заросших лесом высот.

3

Небольшое село Княже, где разместился штаб армии, затерялось среди болот и лесов. По вечерам нам не давали покоя комары. Они тучами висели в воздухе, забивались в избы, и их злой, назойливый писк не смолкал ни на минуту.

В лесах, окружавших село, держали оборону танковая бригада, мотоциклетный полк, полк гвардейских минометов и некоторые другие армейские части. Трое суток [192] они отражали натиск во много раз превосходящего противника.

Мы — группа работников политотдела армии во главе с полковником Кладовым — почти все время находились в частях. В село Княже приезжали лишь для того, чтобы обменяться информацией, обобщить собранный материал, написать донесение в политуправление фронта.

Нам не раз приходилось удивляться способности Николая Григорьевича анализировать и обобщать факты. Бывало, вернемся мы из частей, доложим полковнику о проделанной работе, о своих наблюдениях. Он выслушает внимательно, расскажет о том, что сам видел в войсках, а потом, крупными шагами расхаживая по комнате, начинает диктовать инструктору по информации капитану Карпову очередное донесение в политическое управление фронта.

С большой теплотой рассказывал полковник о людях — героях боев.

Помню, как-то вечером, вернувшись из 93-й отдельной танковой бригады, Николай Григорьевич вызвал меня к себе.

— И капитана Карпова позови, — сказал он.

Когда мы с Карповым вошли к начальнику, он сразу же обрушился на нас:

— Это недопустимо так сухо и мало писать в политдонесениях о наших замечательных людях. Они заслуживают того, чтобы об их подвигах слагали стихи и песни, как о матросе Железняке. Что вы улыбаетесь? Именно песни! Вот послушайте, я расскажу вам о старшем лейтенанте Байде, бывшем командире танка «Фронтовая подруга», а сейчас командире роты.

Перед девяносто третьей отдельной танковой бригадой была поставлена задача уничтожить танки противника, прорвавшиеся, в районе деревни Оберлясув, и занять оборону на правом фланге армии. Первой на назначенный рубеж выдвинулась танковая рота старшего лейтенанта Байды с десантом автоматчиков. Командир роты выслал разведку, расставил танки в густом кустарнике на скатах высоты.

Вскоре до полка пехоты и двадцать вражеских танков появились на дороге, ведущей к высоте. Подпустив [193] противника на триста метров, старший лейтенант Байда приказал открыть огонь. Гитлеровцы отошли, потеряв до ста пятидесяти человек и три танка.

С наступлением темноты рота Байды перешла на скаты соседней высотки. Сделано это было весьма своевременно: фашисты произвели сильный артиллерийско-минометный налет по тому месту, где прежде стояли наши танки.

В середине ночи противник предпринял новую атаку. Считая, что наше подразделение осталось на старом месте, атакующие подставили свой фланг под огонь танков старшего лейтенанта Байды. Атака врага и на этот раз была отбита.

А утром танкисты и автоматчики дерзко и внезапно контратаковали противника, нанесли ему потери и захватили триста пленных.

— Вот как воюют наши люди! — закончил полковник Кладовой. — Я считаю, что об этой танковой роте надо подробно написать в политдонесении и, кроме того, подготовить листовку, которую отпечатаем в типографии армейской газеты.

Николай Григорьевич отпустил капитана Карпова, а мне приказал остаться.

— Сегодня командарм рассказывал о фактах массового героизма в пятьдесят первом мотоциклетном полку, — сказал он, усаживаясь рядом со мной. — Спрашивает: кто из работников политотдела армии там находится? А я не могу вспомнить.

— Да мы туда никого не посылали.

— То-то и есть! — вздохнул Кладовой. — Тут, батенька мой, — наша недоработка. К майору Степанову следовало послать человека.

— Разрешите, я поеду в полк? [194]

— Пожалуй, возражать не буду. Там, знаешь, трудная обстановка. Полк прикрывает фланг уральского корпуса и все время отражает атаки врага. Словом, поезжай!

Я приехал в полк, когда мотоциклисты отражали седьмую за этот день атаку противника.

— Где командир полка?

— Майор с утра в мотоциклетном батальоне, — ответил начальник штаба. — Там сегодня жарко. Лезут, черти, как очумелые.

В мотоциклетном батальоне мне сообщили печальную весть: только что майора Степанова тяжело ранило. Командир батальона тоже вышел из строя. Его сменил политработник старший лейтенант Смирнов. Раненный, он не уходил с поля боя. Но был ранен вторично, на этот раз смертельно.

Больше суток провел я в мотоциклетном полку и был свидетелем действительно массового героизма бойцов.

Старшина 1-й мотоциклетной роты Пугачев, принявший на себя командование ротой, трижды водил солдат в контратаку, лично уничтожил до двадцати фашистов.

Танк лейтенанта Болдырева был подбит и загорелся. Машина могла каждую минуту взорваться, но экипаж не растерялся. Пренебрегая смертельной опасностью, танкисты вступили в борьбу с огнем. Им удалось потушить пожар и спасти боевую машину. При отражении новой атаки врага экипаж лейтенанта Болдырева подбил фашистский танк.

Подобных примеров можно было бы привести много.

Всю ночь с 20 на 21 июля не утихал бой. Мы ни на минуту не сомкнули глаз. Противник неоднократно пытался прорваться в направлении на Княже. Утром вновь крупные силы пехоты при поддержке танков в течение четырех часов почти беспрерывно атаковали оборонительные позиции 93-й танковой бригады и 51-го мотоциклетного полка. Танкисты и автоматчики стойко отражали натиск противника. Они подпускали врага на близкое расстояние и расстреливали в упор, часто переходили в контратаки.

Снова настала ночь, а бой продолжался. Казалось, достигнут предел человеческой выносливости. Мы рассчитывали хоть немного отдохнуть, но фашисты предприняли еще одну попытку пробиться на юг. На этот раз [195] гитлеровцы особенно упорно старались нащупать стыки в нашей обороне, чтобы пользуясь ночной темнотой, осуществить прорыв.

Наши танкисты перешли в решительную контратаку, рассекли боевые порядки 454-й немецкой дивизии и начали громить противника по частям. Захваченные пленные указали, где находится командный пункт командира дивизии генерал-майора Недвига.

Немедленно туда устремились танки с десантом автоматчиков. Они вплотную подошли к генеральскому блиндажу. Один из автоматчиков ударом ноги распахнул дверь, спустился в блиндаж:

— Руки вверх!

Генерал Недвиг — тучный человек лет сорока пяти, в расстегнутом кителе, сидел за дощатым столиком. Перед ним стоял стакан с недопитым чаем. В пепельнице было полно окурков. Увидев наших автоматчиков, Недвиг медленно поднял руки.

На командном пункте было захвачено в плен еще девятнадцать офицеров. Среди них — дивизионный судья, маленький, тщедушный капитан с сухим, хищным лицом.

Допрашивал пленных начальник разведотдела армии подполковник Бзырин. Генерал-майор Недвиг — типичный пруссак, в прошлом помощник известного теоретика танковой войны Гудериана — не стал отмалчиваться. Цветным карандашом он набросал на листке бумаги схему боевых порядков своей дивизии, провел жирные стрелы наших танковых клиньев, нарисовал «клещи», охватившие дивизию с флангов.

— Наша песенка спета, — мрачно сказал он, отбрасывая карандаш. [196]

— Вам известно, что все командиры ваших полков погибли, а начальник штаба дивизии застрелился? — спросил Бзырин.

— О, майн гот! — генерал изменился в лице и долго молчал, опустив голову на руки...

4

В то время как часть войск 4-й танковой армии вела ожесточенные бои по уничтожению бродской группировки противника, главные силы продолжали продвигаться на юго-запад, взламывая оборону врага.

Разгромив гитлеровские дивизии в лесах Волынской возвышенности, наши танки и пехота стали стремительно продвигаться в оперативную глубину обороны врага на львовском направлении.

Битва за Львов вступила в новый этап.

Гитлеровское командование придавало большое значение удержанию Львова. На подступах к нему было построено много различных оборонительных сооружений. Особенно прочные укрепления фашисты возвели восточнее города и на его восточных окраинах. Противник ожидал наших ударов вдоль дороги Золочев — Львов и здесь сосредоточил свои резервы.

Передовые части 4-й танковой приближались к Львову. Командарм генерал-лейтенант Лелюшенко отложил оперативную карту и потребовал план города.

Вот он, Львов! На плане он выглядел замысловатым переплетением улиц и переулков, широких бульваров и площадей. Немало видел на своем долгом веку древний город, стоящий на перепутье больших и малых войн.

Командарм долго изучал план Львова. Обдумав множество различных вариантов прорыва к городу, генерал Лелюшенко решил наносить удар с юга. Он учел, что город лежит в котловине и с востока прикрыт грядой Винниковских высот.

По замыслу командующего острием танкового клина должна была стать 63-я гвардейская Челябинская танковая бригада Героя Советского Союза подполковника М. Г. Фомичева. Перед танкистами-челябинцами стояла [197] задача пробуравить проход через внешнее кольцо обороны города и дать возможность войти в прорыв другим соединениям.

Бригада устремилась вперед. Оборона врага была прорвана, но челябинцам пришлось туго. К городу пробились только танки. Тылы и часть артиллерии отстали.

Впереди продвигался танковый батальон гвардии капитана Чиркова. Достигнув пригородов Львова, танкисты неожиданно остановились: путь преграждал противотанковый ров, заполненный водой, а мост через него был заминирован. Один из танков, пытавшихся выскочить на мост, подорвался на мине. За рвом виднелись вражеские траншеи.

— Кто может проделать проход? — спросил капитан Чирков. Он понимал, как опасно и трудно проделать проход без миноискателя в сгущающихся сумерках.

К комбату подошел секретарь партийной комиссии бригады майор Онищук.

— Я сделаю, — спокойно сказал он.

Капитан Чирков удивленно взглянул на майора:

— Вы?

— Да, я...

Онищук один отправился на заминированный участок, отыскал и с помощью длинной проволоки стянул с пути все мины. Дорога на Львов была открыта. Танки снова рванулись вперед.

Начиная с 22 июля почти целую неделю танкисты одни, без поддержки стрелковых частей вели уличные бои во Львове. Не хватало горючего, на исходе были боеприпасы, но танкисты упорно продолжали громить врага.

Немецко-фашистское командование, учитывая важное значение Львова, создало в городе множество опорных пунктов. В каменных зданиях были устроены амбразуры для пулеметов и орудий, подвалы соединены ходами сообщения, на перекрестках улиц возведены баррикады, установлены противотанковые препятствия.

Наступление проходило не сплошным фронтом, а по основным магистральным направлениям. Бригада, как [198] правило, получала одно основное направление из нескольких параллельных улиц. Танковый батальон чаще всего наступал по двум параллельным улицам. Для маневра использовались пригородные огороды, сады, скверы, менее укрепленные кварталы.

Были созданы штурмовые группы из 2–3 танков и автоматчиков. Для уничтожения противника, укрывшегося за баррикадами в подвалах каменных домов, вперед пускались тяжелые танки ИС.

В условиях затяжных уличных боев работникам политотдела армии приходилось строить партийно-политическую работу с учетом особенностей обстановки. Подполковник Елагин провел совещание с политработниками частей, находившихся во Львове.

— Танкисты сейчас ведут бои одни, без поддержки пехоты, — сказал он политработникам. — Поэтому наша первейшая задача поддерживать высокий наступательный порыв личного состава. Место политработников — в ротах, взводах, батареях. Нужно организовать работу с каждым экипажем, с каждым расчетом, поскольку подразделения действуют мелкими группами.

Противник применяет засады, использует фаустпатроны, танкетки-торпеды. Это обязывает нас неустанно напоминать воинам о бдительности, контролировать организацию охраны танков на стоянках, при передвижении с одного участка на другой. Нужно всемерно развивать чувство взаимной выручки, крепить боевое содружество танкистов, самоходчиков, артиллеристов, автоматчиков. И. М. Елагин обратил внимание политработников на своевременную информацию личного состава о происходящих событиях, о положении на других фронтах.

— Газет не получаем. Даже армейская не доходит, — раздались голоса.

— Это мы наладим, — пообещал подполковник Елагин.

Он и сам был обеспокоен тем, что редакция армейской газеты отстала и находилась вместе с тылами армии где-то далеко от Львова. Следовало попытаться наладить выпуск газеты на базе местных полиграфических предприятий.

Подполковнику доложили, что танкисты захватили [199] здание городской типографии. И. М. Елагин немедленно поехал туда.

В здании типографии были выбиты стекла, всюду виднелись следы недавнего боя, но печатные машины и кассы-реалы со шрифтами уцелели.

Елагин позвонил в части, вызвал находившихся там работников редакций армейской и корпусных газет и поручил им наладить ежедневный специальный выпуск армейской газеты «Вперед на врага».

— Печатать будем в городской типографии, — сказал он корреспондентам. — Наборщики и печатники уже собраны.

На следующий день, 23 июля, вышел первый номер газеты. После этого она выходила регулярно до 27 июля. В ней публиковались сводки Совинформбюро, телеграммы из-за границы, сообщалось о героях боев.

Кроме того, в типографии были отпечатаны приказ начальника гарнизона, обращение Военного совета к населению Львова, листовки со сводками Совинформбюро на русском, украинском и польском языках.

Между тем отрезанные от штаба армии и от тылов, без поддержки стрелковых частей, танкисты двух танковых бригад смело и решительно действовали в уличных боях.

На всю армию разнеслась слава о подвиге экипажа танка «Гвардия». 23 июля этот танк одним из первых прорвался к центру города. Радистом в экипаже был старшина Александр Марченко. Он до войны работал во Львове и прекрасно знал город.

— Разрешите, я подниму на ратуше Красное знамя? — обратился он к командиру танка.

— А сможешь? Огонь-то сильный...

— Ничего, я через проходной двор по переулку.

— Ну, давай...

Марченко взял приготовленное заранее Знамя и, выскочив из танка, перебежками пересек улицу. За ним побежало человек десять автоматчиков.

До ратуши смельчаки добрались благополучно. Метко брошенные гранаты открыли им путь в здание. Но гитлеровцы продолжали сопротивляться. На лестницах и в коридорах закипели короткие ожесточенные схватки. [200]

Александр Марченко был тяжело ранен, однако нашел в себе силы, чтобы подняться на крышу и с помощью товарищей укрепить Знамя.

А в это время экипаж танка «Гвардия» продолжал вести бой. Погибли командир танка Додонов и наводчик Терентьев, ранило командира орудия Мельниченко.

За орудие встал механик-водитель Сурков, который тоже вскоре был ранен. Несмотря на сильную боль, он попытался отвести танк в укрытие.

В это время из-за угла улицы показался фашистский танк. Сурков снова занял место наводчика и метким выстрелом подбил вражескую машину. Но, ослабев от потери крови, он упал, ударился головой о броню и потерял сознание. Подоспевшие друзья вытащили танкиста из машины и доставили в госпиталь. Его жизнь была спасена.

Советское правительство высоко оценило подвиги Александра Марченко и Федора Суркова. Отважным воинам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Жители Львова назвали именем Марченко одну из площадей города. На здании бывшей ратуши, где теперь помещается городской Совет, установлена мемориальная доска с надписью:

«На вежи цьего будынку 23 липня 1944 р. танкист гвардии сержант Олександр Марченко водрузив червоний прапор, ознаменувавши цим звильнения м. Львова вид нимецко-фашистских загарбникив».

Удачный и смелый таран совершил механик-водитель Хлюпин. В уличном бою он уничтожил гусеницами своего танка несколько вражеских пушек и минометов. В тот момент, когда у экипажа советского танка не осталось ни одного бронебойного снаряда, появилась фашистская «пантера».

— А ну, держитесь, друзья! — крикнул Хлюпин товарищам и повел машину навстречу «пантере». Танки с грохотом столкнулись. «Пантера» была выведена из строя. Наша тридцатьчетверка никаких повреждений не получила, лишь несколько вмятин появилось на ее лобовой броне.

Командующий армией от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил механика-водителя Хлюпина орденом Красного Знамени. [201]

Население Львова с чувством горячей радости встречало танкистов. Жители города размещали у себя на квартирах раненых, предупреждали о засадах, о перемещениях фашистских подразделений.

В армейской газете «Вперед на врага» сообщалось о таком факте. Группа бойцов, возглавляемая гвардии старшим сержантом Малаховым, совершала обход опорного пункта противника. Вдруг из подъезда одного дома навстречу солдатам выбежала пожилая женщина.

— Там немцы! — крикнула она, указывая на каменный забор, высившийся в конце улицы.

Раздался выстрел фашистского автоматчика — и женщина-патриотка упала. Она заплатила жизнью, но предупредила наших солдат о вражеской засаде.

Этот пример широко использовали политработники, воспитывая личный состав в духе высокой бдительности и ненависти к врагу.

На рассвете 27 июля войска 60-й армии с трех сторон развернули наступление на Львов, где еще не утихли уличные бои. Одновременно южнее и западнее города начали наступать соединения 38-й и 3-й гвардейских танковых армий.

Львовская группировка противника оказалась под угрозой полного окружения. Вражеский гарнизон пытался отойти в направлении на Самбор. Но путь отхода ему перерезали танкисты 61-й танковой бригады и части 3-й гвардейской танковой армии. Лишь малочисленным остаткам разгромленных подразделении противника удалось прорваться к Самбору.

Вечером 27 июля мы услышали по радио приказ Верховного Главнокомандующего. В нем говорилось, что войска 1-го Украинского фронта в результате умелого обходного маневра танковых соединений и пехоты штурмом овладели городом Львовом, важным хозяйственно-политическим центром и областным городом Украины, крупным железнодорожным узлом и стратегически важным опорным пунктом обороны немцев, прикрывающим пути к южным районам Польши. В числе первых среди имен командиров, чьи войска отличились в боях при освобождении Львова, были названы генералы и офицеры нашей 4-й танковой армии.

В этот же день в город приехал генерал-майор И. С. Грушецкий, который до войны был секретарем [202] Львовского обкома партии. Центральный Комитет партии обязал его вновь возглавить Львовскую партийную организацию.

Вначале Грушецкий собирался попасть в город с войсками 3-й гвардейской танковой армии генерала Рыбалко, где находился в те дни член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. Однако танкисты Рыбалко немного задержались на подступах к городу.

Тогда И. С. Грушецкий отправился в нашу армию. Утром 27 июля машины, в которых находились командующий 4-й танковой армией Лелюшенко, член Военного совета Гуляев, Грушецкий и офицеры штаба армии, въехали на улицы Львова.

В одном месте машина И. С. Грушецкого застряла на разбитой снарядами мостовой. Возле автомобиля тотчас же собрались люди, приветствуя секретаря обкома. Десятки рук подхватили машину и вытолкнули ее из воронки.

30 июля у жителей Львова был незабываемый день. Город проснулся рано. С утра на улицах чувствовалось оживление. На фронтонах зданий рдели красные флаги и кумачовые полотнища со словами благодарности советским воинам. На балконах и в окнах домов женщины расставляли цветы.

По-праздничному одетые люди спешили к театральной площади, где должен был состояться митинг, посвященный освобождению города. На праздник с традиционным хлебом-солью прибыли крестьяне окрестных деревень, приехали знатные люди Советской Украины: дважды Герой Советского Союза Сидор Ковпак, академик Гришко, народные артисты Гнат Юра, Зоя Гайдай, Юрий Шумский и другие.

На трибуну, украшенную цветами и флагами, поднялись первый секретарь компартии Украины Н. С. Хрущев, председатель Президиума Верховного Совета УССР Гречуха, командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Конев, заместители председателя Совнаркома УССР Мануильский и Бажян, секретарь Львовского обкома КП(б)У Грушецкий, председатель исполкома Львовского областного Совета депутатов трудящихся Козырев, представители партийных, советских и общественных организаций города. [203]

И. С. Грушецкий поздравил трудящихся с освобождением от ига немецко-фашистских оккупантов.

— Трудящиеся Львовской области, — говорил он, — выражают свою глубокую и сердечную благодарность Коммунистической партии, Советскому правительству, великому русскому народу и всем братским народам СССР, нашей освободительнице — доблестной Красной Армии.

От имени трудящихся Львова выступила работница Бажеча. Окинув взглядом заполненную народом просторную площадь, она звонко выкрикнула:

— Мы отдадим все силы, чтобы помочь Красной Армии добить фашистского зверя!

Крестьянки Анна Брик и Анна Бубец в ярких национальных нарядах торжественно вручили товарищам Хрущеву и Коневу хлеб-соль на подносе, покрытом узорчатым полотенцем.

К микрофону подошел Н. С. Хрущев.

— Товарищи, друзья! — начал он.

Площадь ответила бурными аплодисментами. Несколько минут Хрущев не мог продолжать свое выступление: аплодисменты, возгласы «ура» не смолкали. Наконец стало тихо.

С напряженным вниманием слушали тысячи людей выступление выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства. Н. С. Хрущев говорил о положении на фронтах, о приближающемся часе окончательной победы над врагом, призывал множить усилия для завершения полного разгрома немецко-фашистских захватчиков. И не раз во время его короткого выступления над площадью прокатывалось тысячеголосое «ура», вспыхивали рукоплескания...

Трудящиеся Львова знали, что в освобождении их родного города участвовали добровольцы-уральцы. Рабочие и служащие Шевченковского, Красноармейского, Железнодорожного и других районов Львова решили послать трудящимся Урала письмо.

«В час освобождения нашего города Львова от фашистской нечисти шлем вам братский, сердечный привет, — говорилось в нем. — Освобождение древнего украинского города — новая блестящая победа героической Красной Армии, огромный шаг к полной победе... [204]

Трудящиеся Львова с большой радостью сообщают уральцам, что уральские гвардейцы первыми ворвались в город и танками, самоходными орудиями, созданными на Урале, уничтожали гитлеровцев...»

В письме рассказывалось о тяжелых ранах, нанесенных немецкими фашистами Львову, о первых восстановительных работах, о людях, которые не покладая рук трудятся, отстраивая город.

Письмо заканчивалось так:

«Великий русский и украинский народы и все народы Советского Союза, сплоченные вековым братством и дружбой, скоро добьют фашистского зверя. Мы будем работать для этого день и ночь, так же как и вы, уральцы, не щадя сил, не зная устали. В короткий срок мы ликвидируем последствия хозяйничания гитлеровских варваров во Львове, сделаем наш родной город еще красивее, еще богаче.

Слава уральцам — героям в бою, богатырям в труде, верным патриотам Родины! Да здравствует наша Советская Родина — великий Советский Союз! Слава великой дружбе народов СССР!»

Перед львовскими партийными и советскими организациями стояли трудные и неотложные задачи. Прежде всего нужно было очистить город от мин. Фашисты собирались варварски уничтожить Львов, но быстрое наступление наших войск помешало им осуществить свои безумные планы. Саперы обезвредили более 50 тысяч мин, заложенных в жилых домах, в зданиях промышленных предприятий и учреждений.

Заводы и фабрики не работали: гитлеровцы вывезли все оборудование. Партийным и советским органам пришлось с первых же дней заниматься восстановлением промышленных предприятий, обеспечивать население продовольствием и даже водой, так как водопровод был разрушен.

Требовалось возможно быстрее наладить работу вузов и школ. Это было также нелегко. Фашисты разграбили и уничтожили библиотеки, лаборатории, учебные пособия.

Да, велики были трудности. Но все они оказались преодолимыми. Советские люди, руководимые партией, не пожалели сил, чтобы за короткий срок в освобожденном Львове началась нормальная жизнь. [205]