Последние залпы

Отважно сражались артиллеристы нашей дивизии и на других участках боев за рейхстаг. У юго-восточной его части на прямой наводке находились орудия капитана Д. Н. Романовского, младшего лейтенанта В. С. Устюгова, лейтенанта В. Сорокина. Командиры орудий младшие сержанты И. Акименко, Б. Шарый, В. Мусенко, сержанты Н. Матюк, В. Кривоносов, Г. Дорожков со своими наводчиками и орудийными номерами метко уничтожали фашистов. В этих боях смертью героев погибли сержанты В. Кривоносов и Н. Кекало. [152]

В северной части у рейхстага насмерть стояли артиллеристы-противотанкисты капитанов С. Ф. Винокурова, И. П. Кучерина, майора И. М. Тесленко. Орудийные расчеты этих подразделений во взаимодействии с пехотинцами батальона отбили несколько вражеских контратак. При отражении одной из них находившийся у орудия за наводчика младший лейтенант Владимир Кириченко, мой однокашник по Подольскому артиллерийскому училищу, вступил в схватку с танком и подбил его, а затем — бронетранспортер. Через несколько минут возле отважного офицера разорвался фаустпатрон...

Я помню, как за несколько дней до этого, во время короткой встречи Володя мечтательно говорил: «Настанет день — и теперь уже скоро — прозвучит последний залп этой ужасной войны, мы зачехлим орудия и отпразднуем победу». Он погиб как герой, когда до последнего залпа оставалось совсем немного...

Беспощадным и жестоким был бой за здание «Кроль-оперы». Еще с вечера 30 апреля его блокировали подразделения 207-й стрелковой дивизии. Первые две попытки наших пехотинцев атаковать противника не имели успеха. На южный берег Шпрее выдвинулся 420-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора А. Н. Бессараба. Во взаимодействии с ним орудийные расчеты дивизиона капитана М. С. Курбатова и батареи старшего лейтенанта М. Соловьева и младшего лейтенанта В. Нагорного из 780-го артиллерийского полка в упор расстреливали вражеские зенитки, пулеметы, уничтожали «фаустников». Радостно для меня было узнать, что в том бою особенно отличились мои однокашники по училищу младшие лейтенанты Г. Еременко, В. Мухортов, А. Лунев, Я. Вежливцев, В. Нагорный.

Мы, артиллеристы, делали все возможное, чтобы помочь нашим товарищам, сражавшимся в рейхстаге, мощным огнем отражали попытки гитлеровцев прорваться на помощь своим. Тем не менее положение там продолжало оставаться по-прежнему напряженным. Пожар не утихал. Как рассказывал потом полковник Ф. М. Зинченко, возникали даже предположения вывести наши подразделения наружу, переждать, пока пожар утихнет, а затем брать рейхстаг заново. Однако это значило бы легко уступить врагу то, за что уже однажды было заплачено такой дорогой ценой — кровью наших воинов. Зинченко принял смелое, единственно правильное решение: тушить пожар и продолжать бой. [153]

Тушить... Можно представить, как это происходило, когда в распоряжении бойцов не было ни огнетушителей, ни других каких-либо противопожарных средств, даже обыкновенной воды: разрушенный водопровод не действовал. Схватка с огнем была поистине жестокой, многие воины получили ожоги, но действовали так же отважно, как в бою с врагом. На помощь пехотинцам пришли артиллеристы и саперы. Используя палатки, шинели, саперные лопаты, они сумели локализовать пожар, не допустить его распространения. Ни один из залов не пострадал.

Не дожидаясь, пока пожар будет окончательно потушен, бойцы третьей роты лейтенанта В. Н. Ищука завернулись в плащ-палатки и бросились сквозь огонь в атаку на начавших выползать из подвалов гитлеровцев. Те поспешили снова укрыться в подземелье.

Но и там им уже суждено было оставаться недолго. По мере затухания пожара бой повсеместно разгорался все сильнее. К 21 часу 1 мая все помещения на двух этажах были полностью очищены от фашистов. Еще через час укрывшиеся в подвалах остатки гарнизона рейхстага предложили нашему командованию начать переговоры. С нашей стороны на этих переговорах с первой минуты было поставлено одно-единственное условие: безоговорочная капитуляция. На размышления немцам было предоставлено тридцать минут. Прошел срок, но фашисты молчали. Тогда, как и было обещано в случае их отказа, в подземелье полетели гранаты и дымовые шашки. Гитлеровцы не выдержали. Вскоре их радиостанция сообщила, что гарнизон рейхстага сопротивление прекращает и просит выслать представителя советского командования.

По приказанию командира 150-й дивизии генерал-майора В. М. Шатилова капитуляцию у гарнизона рейхстага принимал начальник штаба артиллерии дивизии подполковник А. П. Дерягин. Свыше трехсот вражеских солдат и офицеров беспрекословно сложили оружие. В подвале, где они укрывались, было обнаружено около двухсот убитых немцев. В госпитале, который находился там же, насчитывалось около пятисот раненых. Увидев наших солдат, вошедших, чтобы проверить — не утаил ли кто-нибудь оружие, раненые, как по команде, замерли в ужасе. Они ждали, что сбудутся пророчества Геббельса и всех их немедленно расстреляют. Велико же было их изумление, когда не только никого не тронули пальцем, но и тут же оказали нуждающимся медицинскую [154] помощь. Так наглядно, шаг за шагом опровергались чудовищные вымыслы геббельсовской пропаганды.

Сражение за рейхстаг завершилось. Гитлеровцы дорого заплатили за свое бессмысленное упорство. В боях за рейхстаг и на подступах к нему противник потерял убитыми и ранеными 2500 солдат и офицеров. Нами было уничтожено 28 орудий разных калибров, захвачено 2604 пленных, в том числе два генерала, 1800 винтовок и автоматов, 59 орудий, 15 танков и штурмовых орудий.

Наши потери — 63 убитых и 398 раненых.

Эти официальные, абсолютно точно проверенные данные в первый момент меня глубоко изумили. Наши потери убитыми и ранеными оказались почти в шесть раз меньше, чем у противника. Между тем — и это прекрасно известно не только военным — наступающая сторона несет обычно значительно больший урон, чем обороняющаяся. «Секрет» здесь видится только в одном — возросшем мастерстве наших воинов, искусстве командиров, их умении беречь солдата, не посылать его без действительной надобности под вражеские пули.

Весть о капитуляции гарнизона рейхстага быстро распространилась по подразделениям нашей дивизии. Но в то время, когда гитлеровцы выбросили в северном выходе из подвала белый флаг, никому из нас еще не было известно, что 1 мая на командном пункте командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова побывал генерал-полковник Кребс. Сообщив, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, он передал предложение Геббельса и Бормана о перемирии. «Любые переговоры будут вестись только после полной и безоговорочной капитуляции» — с таким, категорическим ответом Кребс вернулся обратно в бункер. Последняя надежда фашистской верхушки лопнула. В отчаянии Кребс и Геббельс покончили с собой. Прошло еще несколько часов, и на командном пункте В. И. Чуйкова появился командующий берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг. Осознав, наконец, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, он подписал приказ о капитуляции всех соединений и частей, оборонявших немецкую столицу...

Ничего об этом, повторяю, мы в то время еще не знали. Но приближение знаменательного часа ощущалось во многом. В ночь на 2 мая в центре Берлина — в районе рейхстага, Тиргартена, Бранденбургских ворот установилась относительная тишина. Противник прекратил активные боевые действия, если не считать затаившихся в нашем тылу гитлеровцев, продолжавших время [155] от времени беспорядочную стрельбу по нашим воинам. С наступлением темноты наша батарея сменила огневые позиции, перенеся их в район между мостом Мольтке и «Кроль-оперой». Оборудовав позиции соответствующим образом, мы подготовили боеприпасы, чтобы в любую минуту открыть огонь по врагу. Теперь можно было отдохнуть и поесть. За время штурма рейхстага мы уже привыкли обедать ночью, так как днем такой возможности не было.

В пятом часу утра старшина П. П. Проценко, старший сержант М. Ф. Синицын и рядовой А. А. Лемеш направились с термосами к Шпрее. Неожиданно в подъезде одного из домов они заметили группу фашистов. Воины схватились за оружие, Проценко на всякий случай дал очередь из автомата. Немцы не отвечали. Укрывшись снова в подъезде от пуль, они выбросили на мостовую кусок белого полотна и с возгласами «Гитлер капут!» вышли с поднятыми руками навстречу нашим артиллеристам. Таким эпизодом началась для личного состава нашей батареи капитуляция гарнизона Берлина. Когда рассвело, мы увидели почти в каждом окне близлежащих зданий белые флаги. Над куполом рейхстага, зданием «Кроль-оперы» и Бранденбургскими воротами реяли Красные знамена — Знамена Победы. Капитуляция шла полным ходом. Немцы выходили из домов и группами, с белым флагом перед каждой, направлялись к Бранденбургским воротам. Там находился пункт сбора пленных и сдачи оружия. В их безвольно опущенных плечах, сгорбленных спинах, в каждом движении чувствовалась подавленность. В воспаленных глазах у одних — пустота и страх перед будущим, у других — ненависть. Они боялись и ненавидели нас. Не могу сказать, что и у нас они в те минуты вызывали сочувствие. Да иначе и не могло быть. Вот из этого оружия, гора которого возвышается у Бранденбургских ворот, они стреляли в нас, в наших боевых друзей, павших смертью храбрых. И прекратили стрелять не потому, что поняли преступность своих действий, а потому, что мы заставили их это сделать силой своего оружия. Мы не собирались мстить безоружным пленным, но дальнейшие отношения с советским народом зависели во многом от них, от того, какой урок извлекли они из трагедии, в которую ввергли свой народ. Другое дело — старики, дети, женщины. Им мы по-прежнему помогали, чем могли, так же, как на пути к Берлину по территории Германии. [156]

У нас настоящий праздник. Оставив на всякий случай у каждого орудия по два человека, мы принялись за очень приятные, почти мирные дела. Я приказал с помощью лямок от орудий ведрами достать воды из Шпрее, всем как следует умыться и почиститься, привести в образцовое состояние личное оружие и все орудия, напоить коней. Вскоре личный состав батареи выглядел настолько празднично и молодцевато, что не стыдно было вывести его даже на парад, если бы вдруг последовал такой приказ.

Командир дивизии генерал-майор В. М. Шатилов был, приятно удивлен, когда прибыл утром в расположение батареи и увидел нас в таком бравом виде. Приняв мой рапорт, генерал сердечно поздравил батарейцев с Победой и майскими праздниками, дал высокую оценку боевым действиям артиллеристов. «Только что я был в рейхстаге, — сказал комдив. — Там наши воины оставляют на стенах свои автографы. Каждый из вас своей доблестью и героизмом заслужил это право».

Автографы на рейхстаге

У Бранденбургских ворот громоздятся горы оружия. Его сложили здесь капитулировавшие войска гарнизона Берлина. Пленные строятся в колонны: впереди — генералы и старшие офицеры, за ними — младшие офицеры. Замыкают колонны солдаты. В бою было несколько иначе: их командиры милостиво предоставляли своим подчиненным возможность первыми кидаться под наши снаряды и пули.

От Бранденбургских ворот колонны, конвоируемые советскими воинами, направляются мимо рейхстага, на котором реет Красное знамя, по Кенигплацу, Унтер-ден-Линден. Здесь Гитлер принимал парады своих «непобедимых» войск. Отсюда вместе с Геббельсом, Герингом, Гиммлером напутствовал их перед походом на восток, обещая парад на Красной площади в Москве, банкет в ресторане ленинградской гостиницы «Астория».

Не дошли фашистские завоеватели до Красной площади, не ступил их сапог, обагренный кровью невинных жертв, на улицы города, носящего имя великого Ленина. Теперь мы, советские воины, дошли до их логова, чтобы спросить за все злодеяния, причиненные нашему народу, народам других стран, которые наша армия освободила [157] от порабощения. Но гитлеровцам нечего ответить даже своему народу, который они ввергли в пучину войны. Понурив головы, закрывая лица в тупом страхе руками, идут они по улицам своей столицы. На несколько километров растянулись колонны из 135 тысяч военнопленных.

Бросая на них гневные, презрительные взгляды, по тротуару шагают освобожденные Красной Армией бывшие узники фашизма. Среди них мы видим русских, украинцев, белорусов, латышей, литовцев, поляков, французов, датчан, чехов, словаков, югославов, норвежцев, албанцев. Их путь — на родину, где многих из них уже не чаят увидеть живыми. Сколько счастливых встреч предстоит в эти первые дни мира!..

Возле рейхстага царит оживление. Сюда поодиночке и группами тянутся пехотинцы, танкисты, артиллеристы, саперы, химики, медики. Они дошли до Берлина и стремятся засвидетельствовать это на стенах последнего оплота гитлеризма.

Мы решили отправиться к рейхстагу после обеда поочередно, двумя группами. Первую из них возглавил командир батареи старший лейтенант Н. М. Фоменко вместе с младшим лейтенантом Р. Алимкуловым. Остальные остались возле орудий. Официально об окончании битвы за Берлин еще объявлено не было. На всякий случай мы продолжали находиться в полной боевой готовности.

В то время как наши воины начали ставить автографы на рейхстаге, 301-я и 248-я стрелковые дивизии завершали последний трудный бой за имперскую канцелярию. Красное знамя к металлическому шпилю на крыше привязала куском телеграфного провода старший инструктор политотдела 9-го стрелкового корпуса майор А. В. Никулина, отважно пробравшаяся наверх со штурмовой группой. К 3 часам дня с врагом было полностью покончено.

В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось:

«Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 1 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии»{13}. [158]

Первая наша группа возвратилась из рейхстага, полная впечатлений. Товарищи наперебой рассказывали о том, как его осматривали, оставляли на стенах подписи. Теперь посты у орудий заняли они, а следующая группа под моей командой отправилась к рейхстагу.

Идти было недалеко — всего метров 350 через Кенигплац. Вспомнилось, как самоотверженно, с какими колоссальными трудностями преодолевали эти десятки метров штурмовые группы.

Вся Кенигплац была сплошь изрыта траншеями, окопами, воронками от разрывов снарядов и мин, следами пулеметных очередей. Через заполненный водой ров перед зданием кто-то уже успел соорудить мостки и настилы. У стен рейхстага — разбитые прямыми попаданиями наших снарядов 88-миллиметровые зенитные орудия. Среди них мы обнаружили два, уничтоженные нами 30 апреля во время артиллерийской подготовки. Нашли и амбразуры в окнах, развороченные точными попаданиями наших снарядов. Так же метко разили врага и другие наши товарищи: всюду — сбитые бронеколпаки, развороченные пулеметные площадки с искореженными щитками и стволами пулеметов. Здание — сплошь в выбоинах от пуль, осколков мин и снарядов. Лестница главного входа полуразбита. На огромных колоннах по бокам от нее множество красных флажков, прикрепленных нашими воинами во время штурма.

У главного входа в рейхстаг стояли на посту два автоматчика из штурмового батальона капитана С. А. Неустроева. Для того чтобы пройти внутрь, требовалось получить разрешение заместителя комбата капитана В. И. Ярунова. Он, как на грех, в это время куда-то отлучился. Но у входа, на мое счастье, оказался старший адъютант батальона старший лейтенант Кузьма Владимирович Гусев, мой земляк с Рязанщины. На радостях, оттого что видим друг друга живыми и невредимыми, мы обнялись, и моя группа беспрепятственно прошла в рейхстаг, где уже было довольно много офицеров и солдат.

Это громаднейшее здание, стены которого можно было с трудом пробить только артиллерией тяжелых калибров, служило гитлеровцам надежной крепостью. Купол и массивные верхние надстройки позволяли противнику сосредоточить многослойный огонь на всех подступах. Вот почему во время артиллерийской подготовки перед атакой наших штурмовых групп артиллеристам приходилось тратить столько усилий, чтобы подавить вражеские огневые точки. Осматривая главный вход, вестибюль, [159] залы, многочисленные комнаты, мы воочию убедились, в каких исключительно тяжелых и сложных условиях приходилось сражаться нашим бойцам. Здесь недостаточно было мужества и храбрости. В дополнение к ним потребовались искусство маневра, мгновенной ориентировки, быстрого перемещения от укрытия к укрытию и, конечно же, меткой стрельбы по врагу из любого положения. Все эти качества блестяще проявили советские воины.

Колонны при входе в рейхстаг и стены были испещрены лаконичными надписями, в которых советские солдаты и офицеры выражали чувства радости победы, гордости за свою великую, могучую Родину. Надписи были сделаны всевозможными красками, углем, штыком, гвоздем, походным ножом. Но чем бы ни писал воин, чувствовалось, что вкладывал он в это душу и сердце. Некоторые из этих надписей я занес в свой блокнот. «Шли мы долго, но пришли и Знамя Победы над Берлином вознесли», — написали Егоров и Кантария. «Кратчайший путь в Москву — через Берлин!»; «И мы, девушки, были здесь. Слава советскому воину!»; «Мы из Ленинграда, Петров, Крючков»; «Знай наших. Сибиряки Пущин, Петлин»; «Мы в рейхстаге»; «Я шел с именем Ленина»; «От Сталинграда до Берлина»; «Москва — Сталинград — Орел — Варшава — Берлин»; «Дошел до Берлина»; «Слава СССР!»...

Надписей было такое огромное количество, что сержанты и солдаты моей группы с большим трудом находили свободное местечко. Сержант М. К. Хасанов сделал надпись на своем родном узбекском языке, заметив при этом: «Земляки поймут, а кому понадобится — переведут». Старшина Погорелов, экономя место, оставил загадочный автограф «ПИП» (Погорелов Иван Прохорович). Рядовой Галилян Яппаров написал: «Из ТАССР», его товарищ Бисигалит Момбетов — «Азербайджан», старшина И. В. Воронин — «Калинин — Берлин». Я, как уже говорилось в начале этой книги, вытащил из полевой сумки красный карандаш и на внутренней стене, слева от главного входа, сделал надпись: «Клочков из Рязани». Свои автографы на рейхстаге оставили также младшие сержанты В. А. Григорьев и И. Н. Свинарь, рядовые И. К. Пушной, С. С. Лисовский, С. К. Сабаров, А. И. Плотников, И. М. Гуров, В. П. Толмачев, В. С. Мурашко, С. Ф. Фазлыев.

3 мая нам стало известно, что утром рейхстаг посетил командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал [160] Советского Союза Г. К. Жуков. Вместе с комендантом Берлина Н. Э. Берзариным, членом Военного совета фронта К. Ф. Телегиным и другими прославленный полководец осмотрел рейхстаг и места боев в этом районе. Пояснения давал сын Вильгельма Пика Артур Пик, воевавший в годы Великой Отечественной в рядах Красной Армии. Маршал Жуков и сопровождавшие его генералы и офицеры оставили на рейхстаге свои автографы. Беседуя с капитаном С. А. Неустроевым, командующий фронтом отметил, что все участники штурма рейхстага навечно вписали в историю свои имена.

Автографы на рейхстаге знаменовали для нас завершение тяжелого ратного пути. Позднее артиллерист нашего полка рядовой К. Н. Андреев написал стихи, ставшие песней о 150-й дивизии:

Перед тем как покинуть рейхстаг, я построил свою группу фронтом к Знамени Победы и скомандовал: «Под Знамя Победы! Смирно!» После этого короткого торжественного ритуала мы прошли вокруг здания.

Наши товарищи по оружию еще занимают прежние огневые позиции. Вот орудия батарей капитанов И. Кучерина и С. Винокурова. Чуть дальше — 224-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора И. Тесленко. Восточнее его позиции — врытые в землю орудия батареи капитана К. Романовского. Возле одного из них несет дежурство младший сержант Б. Шарый. У самого депутатского входа в рейхстаг — 45-миллиметровое орудие взвода младшего лейтенанта В. Устюгова. Дальше, вокруг «дома Гиммлера», в окопах — 76-миллиметровые орудия из батареи капитана С. Сагитова, орудийные расчеты старших сержантов М. Бердникова, А. Сальникова и других из 328-го артиллерийского полка майора Г. Гладких...

Молчат пушки. И эта тишина сегодня для нас подобна прекрасной музыке... [161]

Конец войне

Для личного состава нашей батареи, как и для всех воинов 150-й стрелковой дивизии, война закончилась 2 мая под стенами рейхстага, на берегах Шпрее, в самом центре Берлина. Поздно вечером мы оставили свои последние огневые позиции у рейхстага и переместились в один из внутренних дворов на улице Альт Моабит, рядом с мостом Мольтке.

Минуло всего трое суток с тех пор, как в этом районе все наши орудийные расчеты метким огнем прямой наводкой обеспечивали атаку наших пехотинцев, поддерживали переправу через мост подразделений 674-го и 756-го стрелковых полков. И теперь все еще как-то не верилось, что, можно не только отойти от панорамы орудия, но и позволить себе просто отдохнуть после семнадцати суток ожесточенных боев за Берлин.

Солдаты, сержанты и офицеры батареи собрались за празднично накрытым столом на торжественный ужин. Минутой молчания, с поникшими головами, стоя почтили мы память боевых товарищей, отдавших в сражениях этой войны свои жизни за дело Победы. Многие из них не дожили до радостного часа всего несколько дней, даже — часов.

Этот первый мирный вечер в кругу боевых друзей надолго сохранился в памяти. Крепкие объятия, улыбки и... слезы. Радость со слезами на глазах... как очень хорошо сказано в песне.

На следующий день мы уже целиком переключились на мирные дела. В большом дефиците оказались ручки и карандаши. Вся батарея засела за письма. Воины спешили сообщить родным и близким прежде всего о том, что живы. О Победе, как мы справедливо полагали, в родных местах узнают скорее, чем дойдут письма. Решил послать домой весточку и я, тем более что за время наступления на Берлин не было для этого ни минуты. О чем же написать? Ведь столько событий накопилось за это время! И я решил рассказать родным о штурме рейхстага, о Знамени Победы и о том, что Клочкова из Рязани теперь знают в Берлине, как и многих советских воинов, оставивших автографы на рейхстаге.

Можно было еще написать о гуманизме, проявленном советскими солдатами по отношению к жителям поверженной немецкой столицы, но об этом с первых же дней рассказывали все газеты. Отношение наших воинов [162] к немецким старикам, женщинам и детям было глубоко искренним и трогательным. Запуганным фашистской пропагандой берлинцам помогали выйти из подвалов, куда они забились в дни боев, приглашали их вернуться в свои дома и квартиры, угощали хлебом, консервами, щами и кашей, чаем и сахаром. Немцы горячо благодарили нас и недобрым словом поминали своих бывших оголтелых правителей. «Неужели Гитлеру и его своре удастся избежать ответа за все, что они совершили?!» — воскликнул старик с изможденным лицом, гневно потрясая внушительного вида палкой.

Фашисты, и в первую очередь их главари, должны сполна ответить за свои преступления. В этом никто из нас не сомневался. Но тогда мы еще не знали, удалось ли их схватить и где они в настоящее время находятся.

Позднее стали известны некоторые подробности. В ночь на 29 апреля в бункере имперской канцелярии Гитлер объявил приближенным о своем намерении сочетаться браком с Евой Браун. В малый конференц-зал на эту церемонию был приглашен узкий круг, в том числе Борман и Геббельс с супругой. Под документом о бракосочетании фюрер подписался своей подлинной фамилией — Шикльгрубер, Ева Браун пожелала взять фамилию Гитлер. Вся церемония совершалась под грохот разрывов советских снарядов над имперской канцелярией.

Супружество оказалось рекордно коротким. 30 апреля в 15 часов 50 минут, в то время, когда наши богатыри штурмовали рейхстаг и имперскую канцелярию, Гитлер сначала заставил принять яд свою жену, а затем отравился сам. Телохранители-эсэсовцы завернули их трупы в ковры, затем по приказанию Геббельса вынесли в сад имперской канцелярии, облили бензином и сожгли. Обгорелые трупы были закопаны в образовавшейся от бомбы воронке вместе с дохлыми собаками.

Примеру своего любимого фюрера последовал Геббельс, страшившийся встречи с советскими воинами. Его жена Магда также приняла яд, предварительно отравив всех своих шестерых детей. Трупы были обнаружены в подземелье имперской канцелярии.

Так завершились безумные мечты Гитлера о мировом господстве. Большинство его приспешников, в том числе Геринг, Гиммлер, Кейтель и Йодль, заблаговременно бежали из Берлина, пытаясь скрыться в разных направлениях. Но уйти от трибунала в Нюрнберге кровавым преступникам не удалось... [163]

9 мая старший лейтенант Н. Фоменко торжественно объявил перед строем личному составу батареи о подписании акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Командир батареи поздравил нас с великой Победой, в достижение которой был вложен и ратный труд артиллеристов.

Должен сказать — и это засвидетельствовано в работах ряда видных военачальников, — что огневая ударная сила нашей артиллерии сыграла решающую роль во многих сражениях Великой Отечественной войны, особенно в Берлинской операции. Возможно, я несколько повторюсь, но хочу напомнить, что при штурме Берлина артиллерия использовалась преимущественно для ведения огня прямой наводкой из боевых порядков пехоты. Причину этого нетрудно понять, если учесть, что в немецкой столице каждый дом был превращен в опорный пункт, а каждое окно в нем — в амбразуру, из которой велась непрерывная стрельба из пулеметов и автоматов, летели гранаты и фаустпатроны. Уничтожить такую огневую точку вместе с живой силой можно было только прямым попаданием снаряда.

Часть артиллерии успешно использовалась для ведения огня с закрытых позиций по артиллерийским и минометным батареям, скоплениям живой силы противника, при отражении его контратак, особенно в парках, на берегах рек, каналов, на площадях, железнодорожных станциях и вокзалах.

Ощутимые результаты давала короткая, но мощная артиллерийская подготовка, предшествовавшая каждому штурму опорного пункта или узлов сопротивления. Весьма эффективным оказалось взаимодействие артиллеристов с пехотой, танками, самоходными установками, саперами и химиками, особенно при ведении боя в таком крупном городе, как Берлин.

В этом личный состав нашей батареи убедился на собственном ратном опыте, сражаясь в боевых порядках штурмовых групп и отрядов 469-го стрелкового полка. За 13 суток боев в Берлине нами было уничтожено прямой наводкой 16 пулеметов, 5 танков, 7 зенитных орудий, 6 бронетранспортеров, 8 75-миллиметровых и 105-миллиметровых орудий, подавлено 3 наблюдательных пункта, разрушено 4 баррикады, истреблено свыше 160 солдат и офицеров противника, много «фаустников», взято в плен 37 гитлеровцев.

Такими боевыми итогами встретила День Победы наша батарея, прошедшая с боями героический путь от [164] калининских лесов до рейхстага. В честь великого праздника мы дали из всех орудий залп холостыми выстрелами, который потонул в грохоте сотен других орудий. Но теперь эти залпы, означавшие наступление мира, не страшили никого, никому не несли смерти. Советские воины праздновали в Берлине наступление мира.

Прошли еще сутки, и по приказу командования полки нашей 150-й дивизии начали менять дислокацию. Мы уходили от места недавних боев — рейхстага, Кенигплаца, Тиргартена, Бранденбургских ворот. Мы оставляли политые кровью советских воинов улицы и площади. Мы покидали братские могилы, в которых покоились останки наших товарищей, павших смертью храбрых в боях за Победу.

Покидало рейхстаг и Знамя Победы. Его дальнейший путь лежал в столицу нашей Родины — Москву, на Парад Победы. Но прежде чем отправлять Знамя Победы, на нем в начале июня была сделана надпись: «150-я стрелковая Идрицкая ордена Кутузова II степени дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта».

Доставить Знамя Победы в столицу было приказано с особыми почестями. Сопровождать его было поручено сержанту Михаилу Егорову, младшему сержанту Мелитону Кантария, старшему сержанту Илье Сьянову, капитану Степану Неустроеву из 150-й дивизии и старшему лейтенанту из соседней дивизии Константину Самсонову.

Пять будущих Героев Советского Союза (к тому времени им еще не было присвоено это высокое звание) 20 июня прибыли на берлинский аэродром, где их ждал специальный самолет ЛИ-2. В Москве, на площади центрального аэродрома героев тепло приветствовали знатные люди столицы, ученые, артисты, рабочие, студенты. После короткого митинга в честь героев штурма рейхстага Егоров, Кантария и Сьянов торжественно передали Знамя Победы двум подошедшим воинам.

На Параде Победы, который состоялся в Москве 24 июня 1945 года, внимание участников и гостей привлекла специально оборудованная открытая автомашина, над кузовом которой возвышался огромный глобус. На нем в точке, обозначенной словом «Берлин», было укреплено Знамя Победы. Его шествие по Красной площади народ встречал восторженными возгласами.

Ныне Знамя Победы хранится в зале Победы Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Возле этой [165] священной реликвии всегда многолюдно. Школьники, студенты, рабочие, колхозники, молодые солдаты и моряки подолгу задерживаются у Знамени Победы, отдавая дань восхищения и признательности тем, кто донес его до рейхстага.

* * *

Победа... Мы твердо верили в нее с первого дня войны. Ни минуты не сомневались в торжестве нашего правого дела даже тогда, когда с непередаваемой горечью в душе вынуждены были отступать перед во много раз превосходящими силами противника, оставлять на разграбление фашистам наши города и села.

И мы победили в конечном счете не только потому, что возросло и закалилось воинское мастерство солдат и офицеров, достигло новых вершин искусство военачальников. И не по одному тому, что Родина в достатке снабдила нас новейшим оружием, совершенной техникой, боеприпасами. Конечно же, все это сыграло огромную роль. Но не меньшее значение имели моральное состояние воинов, их боевой дух, незыблемая вера в родную Коммунистическую партию, горячее стремление отстаивать ее дело до последней капли крови.

На всех этапах Великой Отечественной войны и на самом напряженном, последнем, — в боях за Берлин непреходящее значение имела партийно-политическая и воспитательная работа. Заседать нам, разумеется, было некогда, партийное бюро собиралось накоротке, чтобы решить какой-либо важный вопрос, провести прием в партию. Заявления были короткими: «Хочу идти в бой коммунистом...» Но как много значили эти несколько слов! Ведь у коммуниста тогда была только одна привилегия: идти в бой в первом ряду. И обсуждали мы такие заявления коротко, но — говорю это как бывший секретарь партийной организации батареи — серьезно, ничего не упуская. Ведь каждый воин, вступавший в ряды партии, был перед нами как на ладони, воевал рядом, плечом к плечу. Потому и не помню случая, когда бы мы допустили ошибку, решая вопрос о приеме.

Не проводилось у нас и политзанятий в такой форме, как мы это понимаем сегодня. Но политработники и командиры даже в самые напряженные дни успевали побеседовать с солдатами, познакомить с наиболее интересными материалами, опубликованными в газетах или переданными по радио. Потому и не чувствовали себя воины в чужих краях оторванными от Родины, жили чаяниями и заботами своего народа. [166]

С детства привыкли мы к тому, что дружба народов, населяющих нашу страну, нечто само собой разумеющееся. А какую поистине неоценимую помощь оказала нам эта дружба на фронте! В таком сравнительно небольшом воинском коллективе, как наша артиллерийская батарея, сражались представители многих национальностей. Рука об руку, вместе, не дрогнув, стояли на боевых позициях русские И. Воронин, Г. Денисов, И. Гуров, М. Гаврилов, И. Клочков, П. Новиков, П. Погорелов, А. Плотников, И. Панюшев, В. Толмачев, И. Синицын, А. Чирков, Н. Фоменко, украинцы И. Близнец, Ф. Доненко, И. Кукура, А. Мищенко, П. Проценко, А. Лемеш, А. Стук, И. Свинарь, П. Ткаченко, белорусы С. Лисовский, Ф. Рыбаченок, Е. Ткач, В. Мурашко, узбеки Р. Алимкулов, М. Хасанов, татары С. Давлетчин, Г. Яппаров, азербайджанец Б. Момбетов, мордвин И. Иванов, чуваш В. Григорьев, молдаванин Н. Драгончук, цыган С. Сабаров. Фронтовая дружба, как справедливо говорят, вечная. Минули десятилетия, но имена моих товарищей по-прежнему свежи в памяти — и тех, с кем видимся на традиционных встречах, и тех, кого сегодня уже нет с нами...