На Одерском плацдарме

В природе затишье обычно наступает перед бурей, а на фронте, как я неоднократно убеждался, — перед наступлением. Так случилось и на сей раз. 12 марта наш полк сдал свои участки обороны подразделениям Войска Польского и тут же получил приказ готовиться к длительному многосуточному маршу.

Выступили в ту же ночь. В течение пяти дней, соблюдая тщательную маскировку, мы совершили 175-километровый марш вдоль Одера в южном направлении и сосредоточились в районе населенного пункта Мантель. Официально еще ничего не было объявлено, но «солдатская почта» уже распространила по батальонам и ротам радостное известие; воевать будем на главном — Берлинском направлении. «Только бы начальство там, наверху, не передумало, — волновались бойцы. — А мы уж не подкачаем, до рейхстага дойдем!» Мог ли кто-либо из нас тогда предполагать, что слова эти окажутся вещими. В том, что Красная Армия будет в поверженном Берлине, никто уже не сомневался. Но каждому хотелось войти туда в числе первых...

А до Берлина было теперь уже действительно недалеко. Всем было известно, что уже не только наши войска, но и армии союзных держав сражаются на территории гитлеровской Германии. Передовые части Красной Армии находились в 60–70 километрах от фашистского логова и готовились нанести по нему последний массированный удар.

Несколько десятков километров до Берлина, а значит — до полной победы над коварным, жестоким врагом. Кажется — последний рывок. Но мы не собираемся себя убаюкивать, мы представляем, как укреплены все ближние подступы к последнему оплоту гитлеризма, как яростно будут оборонять их фанатики в фашистских мундирах.

Но ради Победы, ради того, чтобы наступил мир на [75] земле, мы готовы преодолеть все, даже то, что может показаться непреодолимым. И в оставшиеся до наступления считанные дни мы готовимся с таким упорством и старанием, с каким, возможно, не готовились еще ни к одному сражению. Орудийные расчеты батареи приводят в порядок и проверяют технику. В стольких боях она уже испытана и ни разу не подвела. Не подведут и люди. Скорее по долгу службы, чем по необходимости, беседуем мы, офицеры, с бойцами в перерывах между тактическими учениями. В каждом из своих подчиненных я уверен, как в самом себе. Уже не раз в самом тяжелом бою доказывали они свою беззаветную преданность Родине. Такими останутся и в последней, решающей битве.

На тактических учениях наша батарея была придана третьему стрелковому штурмовому батальону майора С. Д. Хачатурова. Умный, решительный и смелый командир, человек с чувством такта и юмора, он был примером подражания для многих в полку. В батальоне гордились своим комбатом, бойцы готовы были идти за ним буквально в огонь и в воду, С артиллеристами нашей батареи у майора Хачатурова было не только полное взаимодействие, но и полное взаимопонимание. Радовало меня и то, что мой взвод был придан девятой стрелковой роте капитана А. М. Бомбина. Один из лучших ротных командиров в дивизии, он в самых опасных ситуациях в первую очередь думал о бойцах и меньше всего заботился о себе. «Я заговоренный, — отшучивался он, когда командир полка или комбат упрекали его за чрезмерный риск. — Пришлось меня, правда, несколько раз подштопать, но до Берлина я дойду». «Штопка» была приличная: шесть ранений получил Бомбин в боях, потому, наверное, так рано, не по возрасту поседел. Но сохранил бодрость и жизнерадостность. Никогда, даже после продолжительных боев и маршей, не замечал я на его лице следов усталости. Такими же старались выглядеть и его бойцы.

Учения проводились ежедневно. Целью их было подготовить дивизию к предстоящему форсированию реки Одера. Отрабатывали мы тактику под руководством командира полка полковника Мочалова, под контролем командира дивизии генерал-майора Шатилова. Теперь уже было точно известно, что 150-я дивизия будет наступать на Берлинском направлении, и все с нетерпением ждали этого дня.

Наконец во второй половине дня 7 апреля командир дивизии в сопровождении своих заместителей провел [76] смотр подразделений 469-го полка. Все обошлось без замечаний. Личный состав нашей батареи получил высокую оценку комдива и командующего артиллерией дивизии полковника Г. Н. Сосновского.

На следующий день, вернее в ночь на 8 апреля, наш полк сосредоточился в лесах в районе местечка Клоссов. Батарее было приказано подготовиться к бою на Одерском плацдарме. Приказ поступил 11 апреля. Переправлялись со всеми предосторожностями под покровом ночной темноты по деревянному настилу, сооруженному на заболоченном участке.

Переправившись на Одерский плацдарм, батарея окопалась на речной дамбе в трех километрах от переднего края. Едва рассвело, командир батареи старший лейтенант Фоменко вместе с командирами взводов и орудий произвел рекогносцировку местности, выбрал для каждого орудия основные и запасные позиции в 150–200 метрах от переднего края противника. В ту же ночь огневые позиции были оборудованы, на них установили орудия, подвезли сюда боеприпасы, все тщательно замаскировав. Наша батарея была сосредоточена на переднем крае 273-го полка 89-й гвардейской стрелковой дивизии. Невдалеке, справа от огневых позиций, на берегу неширокого канала Кет-Грабен, укрыли средства тяги.

Утром 14 апреля, после короткого огневого налета, подразделения 273-го полка провели разведку боем. Это время мы с помощью разведчиков нашего 469-го полка использовали для того, чтобы выявить огневые средства противника, особенно на рубеже его первой и второй траншей. Удалось засечь несколько орудийных и пулеметных точек, вкопанных в землю танков, наблюдательных пунктов. Все они были взяты на прицел, артиллеристы установили за ними постоянное наблюдение.

Накануне начала решающего сражения Военный совет 1-го Белорусского фронта принял специальное Обращение к войскам, подписанное командующим фронтом Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым, членом Военного совета генерал-лейтенантом К. Ф. Телегиным, начальником штаба генерал-полковником М. С. Малининым. В Обращении говорилось: «Боевые друзья! Товарищ Сталин от имени Родины и всего советского народа приказал войскам нашего фронта разбить противника на ближайших подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии — Берлин и водрузить над ней Знамя Победы. Кровью завоевали мы право штурмовать [77] Берлин и первыми войти в него. Я приказываю вам выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой».

Обращение Военного совета фронта горячо обсуждалось на открытом партийном собрании батареи. Выступали многие — каждому коммунисту, комсомольцу, беспартийному воину хотелось поделиться своими чувствами и мыслями в этот ответственный час. Всех объединял высокий благородный порыв, готовность пожертвовать во имя полной и окончательной Победы, если это потребуется, самой жизнью.

В течение ночи с 14 на 15 апреля первый батальон 469-го стрелкового полка капитана Блохина и батальон 674-го стрелкового полка майора Твердохлеба сменили подразделения 273-го стрелкового полка, получив от командира нашей 150-й дивизии приказ — наутро провести разведку боем. Разграничительной линией между батальонами стал канал Кет-Грабен. Тут же были отработаны все вопросы взаимодействия. Нашей батарее предстояло во время огневого налета подавить четыре вражеские огневые точки. С началом атаки мой взвод был придан батальону Блохина, чтобы поддерживать его атаку огнем и «колесами», то есть наступать в боевых порядках батальона и уничтожать вновь обнаруженные цели.

Рано утром 15 апреля после двадцатиминутного артиллерийско-минометного налета, во время которого наши артиллеристы уничтожили четыре вражеские огневые точки, началась атака переднего края обороны противника. Гитлеровцы не успели опомниться, как стрелковые роты старших лейтенантов Горшкова и Ковригина, стремительно преодолев около 120 метров, ворвались в первую траншею. Завязалась рукопашная схватка. Не выдержав натиска, фашисты откатились во вторую траншею. Сюда на плечах отступающего противника при поддержке нашей артиллерии и самоходных установок врываются пехотинцы батальона капитана Блохина. Сменив огневые позиции, два 76-миллиметровых орудия под моим командованием продвигаются вслед за стрелковой ротой старшего лейтенанта Горшкова. Его солдаты и сержанты мужественно и стойко сражаются с фашистами. Блестящий пример подает сам командир. В ближнем бою огнем своего автомата и гранатами он уничтожил четырнадцать гитлеровцев. И как-то не сразу поверилось, когда на моих глазах отважный офицер пал смертью храбрых. Он не дошел до Берлина, но сделал [78] все от него зависящее, чтобы это свершилось, и незримо стоял между нами у поверженного рейхстага.

В схватке во второй траншее погибшего командира заменил лейтенант И. Клименко, и еще яростнее закипел бой. Печаль и ярость соединились в сердцах воинов, придавая им новые силы, рождая бесстрашие. Враг не выдерживает, остатки его по ходам сообщений отступают в третью траншею.

Наша разведка боем с мощным артиллерийским налетом и стремительными атаками, видимо, несколько сбила с толку противника, создала впечатление, что на этом участке мы перешли в наступление. Гитлеровцы срочно подтянули резервы, усилили артиллерийский и минометный огонь и, по всем признакам, стали подготавливать контратаку.

Мы были готовы к такому варианту. Несмотря на интенсивный обстрел, орудийным расчетам старшего сержанта Давлетчина и сержанта Новикова удалось без потерь занять огневые позиции в 10–15 метрах от захваченной нашими пехотинцами второй траншеи. Здесь же, используя для маскировки три небольших дома, укрылись три самоходные установки. Со всеми ними я немедленно установил огневое взаимодействие.

В результате успешных атак противник был отброшен по фронту на 600–700 метров. Мой взвод 76-миллиметровых пушек и самоходные установки оказались на стыке двух наших батальонов. Чтобы уточнить план дальнейших совместных действий, я отправился на командно-наблюдательный пункт к капитану Блохину. Вместе с находившимся здесь заместителем командира 469-го полка майором И. П. Круком он поставил моему взводу задачу — при поддержке трех самоходных установок прикрыть правый фланг батальона Блохина и, обеспечив стык с батальоном Твердохлеба, прочно удерживать занимаемый рубеж.

Возвратившись обратно, я детально ознакомил своих подчиненных с полученным приказом. Орудийные расчеты старшего сержанта Давлетчина и сержанта Новикова быстро оборудовали новые огневые позиции, отрыли ровики, соединив их с траншеей. Возле каждого орудия я решил оставить наводчика и заряжающего. Остальные орудийные номера во главе с командирами орудий по моему приказу расположились в захваченной траншее, используя находившиеся рядом каменные дома как укрытия во время артиллерийско-минометного обстрела противника. [79]

Раньше в одном из домов вероятнее всего находился командный пункт немецкого батальона. Здание было хорошо подготовлено к обороне. В подвалах мы обнаружили более сотни фаустпатронов, два пулемета, много гранат. Поспешно отступая, гитлеровцы не успели все это забрать с собой. Трофейное оружие я распределил между бойцами своего взвода, чтобы в случае необходимости пустить его в ход.

Готовясь к отражению контратак противника, мы обратили особое внимание на два хода сообщения из второй, захваченной нами, траншеи к третьей, занятой немцами. Отсюда можно было ежечасно ожидать внезапного нападения. Чтобы обезопасить наши батальоны на этот случай, я приказал рядовым Мурашко и Сабарову занять с пулеметами позиции у каждого хода сообщения, остальным с фаустпатронами быть в боевой готовности возле орудий и домов.

Теперь можно было смело считать, что мы имеем прочный опорный пункт с хорошей системой огня. Отсюда было удобно и вести разведку, не рискуя упустить что-либо, в действиях противника. Решив усилить наш батальон, командование полка направило к его позициям два 45-миллиметровых орудия под командованием младшего лейтенанта Р. К. Михайлова. Заметив их передвижение, гитлеровцы открыли огонь. Прямым попаданием снаряда было разбито орудие старшего сержанта Ю. И. Мельникова, офицер Михайлов получил тяжелое ранение.

Во второй половине дня 15 апреля противник начал подтягивать резервы к занимаемой им третьей траншее и соседней с ней роще. Здесь было замечено скопление танков. Не требовалось особых размышлений, чтобы понять: немцы готовят контратаку в надежде восстановить утраченные позиции. Около 16 часов артиллерия и минометы противника открыли мощный огонь по позициям, занимаемым нашими батальонами. Интенсивно, прямой наводкой немцы принялись обстреливать наши орудийные расчеты, дома, за которыми были укрыты самоходные установки. Одну из них фашистам удалось поджечь. Я послал рядовых Пушного и Мамбетова помочь экипажу выбраться из горящей машины. Оказалось, что три воина получили ранения.

Немцы при поддержке танков начали сильную контратаку. Главный удар был направлен на батальон майора Твердохлеба. Я приказал своим артиллеристам и экипажам двух оставшихся самоходных артиллерийских установок [80] сосредоточить огонь кумулятивными снарядами по танкам противника. Два из них подбил сержант Хасанов, один уничтожил сержант М. Иванов. Дружным автоматным и пулеметным огнем встретили гитлеровцев воины батальонов Блохина и Твердохлеба.

В разгар боя я неожиданно заметил, как небольшая группа пехотинцев 674-го полка — человек двенадцать, — не выдержав натиска противника, начала отходить к позициям артиллеристов, прикрываясь двумя пулеметами и автоматами. Увидев меня, они остановились в смущении. Что было делать? Ведь еще немного — и эти молодые солдаты преступили бы черту, за которой становятся дезертирами. Я почувствовал, что они это и сами поняли. Лица побелели, на меня с мольбой устремились двенадцать пар глаз. «Разрешите искупить...» — едва шевеля пересохшими от волнения губами, произнес один из солдат. Я молча указал вперед, туда, где бились с наседавшим врагом их товарищи. Повторять приказание не пришлось. Подхватив автоматы и пулеметы, солдаты кинулись в гущу сражения. Конечно, я поступил в ту минуту не по закону военного времени, но, откровенно говоря, не пожалел об этом. Я запомнил тех солдат, следил за ними в последующих боях и скажу с чистой совестью — они честно выполняли свой воинский долг. Один из них подошел ко мне в Берлине, когда я расписывался на рейхстаге. На груди у него я увидел медаль «За отвагу». «Вот, хочу тоже оставить автограф. Могу ведь, товарищ младший лейтенант?» — полувопросительно произнес он. «Конечно, имеешь полное право», — ответил я, крепко пожимая ему руку...

Ту атаку, несмотря на значительное превосходство гитлеровцев, батальоны Блохина и Твердохлеба блестяще отбили. Противник вновь был вынужден отойти к своей третьей траншее. Но, судя по всем признакам, начал сразу же готовить новую контратаку. В роще и населенном пункте Гросс-Ноенсдорф начали развертываться в большом количестве танки. Заметив это, я немедленно доложил командиру батареи старшему лейтенанту Фоменко. Тот, в свою очередь, по инстанциям передал сообщение в штаб дивизии. Генерал-майор Шатилов тут же приказал силами артиллерии, в том числе реактивной, произвести короткий, но мощный огневой налет. Меткими залпами артиллеристы успели упредить приготовившиеся к атаке танки. Роща, где наблюдалось особое их скопление, запылала, загорелись и фашистские машины, а уцелевшим уже было не до контратаки. [81]

Потерпев неудачу подряд в нескольких контратаках, противник решил изменить тактику, атаковать нас из своей третьей траншеи по ходам сообщения. Но такую возможность, как я уже говорил, мы предвидели. Наши разведчики непрерывно вели в этом направлении усиленное наблюдение и своевременно сообщили о начавшемся продвижении пехоты противника по ходам сообщения. Благодаря этому я успел усилить здесь позиции пехотинцев.

Тем временем гитлеровцы приближались по ходам сообщения, рассчитывая контратаковать нас внезапно и не ведая, что каждый их шаг контролируется. Когда они подошли на расстояние метров 150–200, по моей команде ударили прямой наводкой орудия, самоходки, заработали пулеметы и автоматы бойцов батальона Блохина, в ход пошли фаустпатроны. Поняв, что их замысел разгадан, гитлеровцы в панике заметались в ходах сообщения, стремясь скорее обратно в свою траншею. Но далеко не всем удалось туда вернуться. Дорого дал бы я, чтобы увидеть в те минуты физиономии их «мудрых» командиров...

К вечеру противник прекратил контратаки. Мы тоже не возобновляли активных боевых действий. Основная задача разведки боем — уточнить огневую систему обороны врага — была выполнена на двух участках силами двух батальонов 469-го и 674-го полков и нашей артиллерийской батареи. После этого части заняли исходное положение для атаки в отбитых у врага траншеях.

Бои того дня стали для всех их участников — пехотинцев и артиллеристов генеральной проверкой готовности к решающему сражению за Берлин. И надо сказать, что эта проверка была выдержана с честью. Когда командиру батареи и командирам взводов командование предложило представить к награждению наиболее отличившихся, мы оказались в большом затруднении. Я сидел и перебирал мысленно личный состав своего взвода. В список заглядывать не требовалось — все они были у меня перед глазами: старший сержант С. Я. Давлетчин, сержанты М. А. Иванов, П. П. Новиков, М. К. Хасанов, младший сержант В. А. Григорьев, рядовые И. К. Пушной, С. А. Лисовский, В. С. Мурашко, Г. Д. Яппаров, А. И. Плотников, Б. Мамбетов, С. К. Сабаров, В. П. Толмачев, И. М. Гуров. Кого из них я могу выделить, когда все они как один вели себя геройски? Я сказал об этом старшему лейтенанту Фоменко. «О твоих ребятах знают и командир полка, и командир дивизии, [82] успокоил он. — И я считаю, что все они заслуживают наград. Вот и пиши на всех представления». Так я и поступил. Все сержанты и рядовые моего взвода за отвагу и мужество, проявленные в боях 15 апреля 1945 года, и образцовое выполнение задания командования были представлены к награждению, а затем удостоены орденов и медалей.

Вперед, на Берлин!

Разведку боем в канун решающего наступления успешно провели и другие дивизии по всей линии фронта. Захваченные в этот день пленные дали весьма важные показания об обороне гитлеровцев. Как и следовало ожидать, здесь они особенно постарались. Мощная полоса укреплений простиралась от Одера почти до самого Берлина на глубину до 60 километров. Чтобы пройти эти 60 километров, нужно было преодолеть тринадцать минных полей и проволочных заграждений, полосы надолбов и противотанковых рвов. Специалисты понимают, что это значит. Многим из тех, кто был на войне, довелось нечто подобное испытать на себе. Фашисты не без основания считали эту полосу неприступной. Однако Красная Армия и тут доказала обратное.

Но тогда Гитлер весьма серьезно рассчитывал если не окончательно остановить здесь могучее наступление советских войск, то хотя бы на пару месяцев задержать. Ну, допустим, удалось бы задержать на два месяца наш натиск. Что же потом? Нет, не на какое-то сверхсекретное невиданной мощности оружие, о котором с пеной у рта кричал Геббельс, надеялся бесноватый фюрер, он был уверен, что за это время обязательно произойдет раскол антигитлеровской коалиции и тогда с англосаксами легко будет поладить. Фашистское командование настолько прониклось подобными мечтами, что ослабило действия своих армий на западе, чтобы американцы смогли быстрее подойти к Берлину. При этом значительно усилилось сопротивление наступающим частям Красной Армии.

В смерти президента США Франклина Рузвельта Гитлер и его окружение увидели перст судьбы. Теперь, считали они, будет значительно легче договориться с представителями западных держав о сепаратном мире, а затем перебросить свои войска с Западного фронта на Восточный и умноженными усилиями остановить советское [83] наступление. Тем временем конфликт между СССР и его западными союзниками разгорится еще больше, что, конечно же, ослабит военную мощь русских.

Обо всем этом, о том, скольких усилий стоило прервать недостойную игру в Берне, где представители нацистов пытались заключить тайную сделку с Западом, мы, конечно, узнали значительно позднее. А тогда ни у нас, ни у американских и английских солдат не возникало сомнений в искренности их правительств. Мы были рады, что открылся второй фронт и теперь вместе с союзниками идем к Победе.

Как показала история, надежды Гитлера разлетелись в прах. 16 апреля началось наше решающее наступление на Берлин.

В первом эшелоне 150-й стрелковой дивизии по приказу генерал-майора Шатилова должны были наступать 674-й и наш, 469-й, полки. В ночь накануне они заняли исходное положение. Орудия артиллерийской батареи старшего лейтенанта Фоменко были выдвинуты на огневые позиции, которые в прошедших боях занимал мой взвод. Перекрестия панорам были наведены на цели, намеченные в процессе разведки боем, боеприпасы подвезены и подготовлены. Все вопросы взаимодействия согласованы с командиром третьего батальона майором Хачатуровым, которому на период наступления придана наша батарея. Известны и ближайшие пункты наступления — южнее Гросс-Барнима, Нойтреббина, Кунерсдорфа.

Кажется, все ясно, все предусмотрено, но волнение не оставляет меня. Чувствую, что то же самое испытывает и Фоменко. Видимо, для того чтобы сократить время ожидания, он в два часа ночи в последний раз собирает личный состав батареи. В темноте лица почти неразличимы, но бодрое настроение каждого чувствуется по голосу. Комбат любит поговорить вот так, что называется «по душам». Зато знает все обо всех, даже о том, что кому пишут из дому — у батарейцев от него нет тайн. Мой взвод тоже от меня ничего не скрывает — бойцы приходят с печалями и радостями: значит, заслужил доверие.

В эти последние часы разговор, конечно же, идет о предстоящем бое. «Тяжеленько придется, — вздыхает кто-то в темноте. — Небось всего нам тут наготовил Гитлер». — «А ты как думал, — отзывается другой голос. — Да он тут за каждую травинку цепляться будет. Дальше-то [84] фрицам отступать некуда». — «Правильно говоришь, — поддерживает Фоменко. — Но мы фашистов и отсюда выбьем. Не подкачаем, братцы. Я уверен, что все будут сражаться так же, как вчера орудийные расчеты Давлетчина и Новикова»...

Проходит еще полчаса, час... В непроницаемой ночной тьме, окутавшей землю, даже минуты тянутся до невозможности медленно. Пять часов утра по московскому времени. (По местному — три часа, но мы и тут живем по московскому — по Кремлевским курантам.) И вот, наконец, вертикальный луч прожектора прорезает мрак. Это сигнал! В ту же секунду страшный грохот потрясает землю. Ударили разом несколько тысяч орудий, минометов, самоходно-артиллерийских установок, «катюш». На горизонте вспыхнуло море огня. В его свете возникли силуэты вражеских позиций, отчетливо видны огромные фонтаны земли, поднятые взрывами снарядов там, где накануне нашей разведкой боем были засечены немецкие брустверы, доты, блиндажи, танки, орудия. Значит, неплохо поработала советская артиллерия уже в первые минуты наступления.

Эта тридцатиминутная артиллерийская подготовка была, пожалуй, самой короткой и самой мощной за всю Великую Отечественную войну. Полмиллиона снарядов и мин всех калибров было выпущено по врагу. Даже мне, артиллеристу, трудно было представить, какое колоссальное количество огневых средств потребуется для этого.

«В целом проведенная работа по подготовке Берлинской операции была невиданной по своему размаху и напряжению, — отмечает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. — На сравнительно узком участке 1-го Белорусского фронта за короткое время было сосредоточено 83 стрелковые дивизии, 1155 танков и самоходных орудий, 14628 орудий и минометов и 1531 установка реактивной артиллерии. Мы были уверены в том, что с этими средствами и силами наши войска разгромят противника в самый короткий срок.

...На участке главного удара войск фронта артиллерийская плотность создавалась до 270 орудий калибром от 76 миллиметров и выше на один километр фронта прорыва»{9}.

Хочу к этому лишь добавить, что только одна наша 150-я стрелковая дивизия получила к Берлинской операции [85] на усиление два полка самоходно-артиллерийских установок, два полка гвардейских минометов, шесть артиллерийских полков, два истребительно-противотанковых артиллерийских дивизиона. На участке прорыва нашей дивизии в 1,3 километра плотность артиллерии составила 371 орудие.

Тридцать минут бушевал ураган огня, гудела и сотрясалась земля. Тридцать минут наша артиллерия сокрушала оборонительные рубежи противника, чтобы расчистить путь танкам, пехоте. И вдруг оглушительный грохот смолк так же внезапно, как и возник. В ту же секунду вспыхнули сотни прожекторов, ярко, как днем, осветив позиции врага. И снова взорвалась тишина — теперь уже грохотом ринувшихся вперед танков. Следом за ними двинулась в наступление по всему фронту пехота.

На передовых позициях нашего полка по сигналу серии зеленых ракет с возгласами «За Родину! Вперед на Берлин! Ура!» поднялись в 5 часов 30 минут третий стрелковый батальон майора Хачатурова и второй стрелковый батальон майора Лобзенева. Одновременно с ними все орудия батареи оставили свои позиции и стали продвигаться в боевых порядках третьего батальона, уничтожая прямой наводкой уцелевшие огневые средства и живую силу противника. Стрелковые подразделения при поддержке танков стремительно овладели третьей траншеей и, не задерживаясь, устремились вперед в дыму и не рассеявшемся еще мраке. Следуя за ними, мы с удовлетворением убедились, что артиллеристы свою задачу выполнили успешно. Немецкие траншеи были до основания перепаханы взрывами наших снарядов и мин, доты и дзоты разрушены, уничтожено множество танков и орудий. Тут и там валялись тысячи трупов гитлеровцев. Оставшиеся в живых и захваченные в плен фашисты представляли весьма жалкое зрелище. Многие из них потеряли всякое чувство самообладания, были психически потрясены. В ужасе закрыв лицо руками, безмолвно лежали они на дне той самой траншеи, откуда еще накануне пытались перейти в контратаку, чтобы вернуть утраченные позиции.

469-й полк наступал на главном направлении дивизии. Нам, артиллеристам, было тяжело поспевать за атакующей пехотой и танками, приходилось до предела напрягать силы, но такое напряжение радовало — ведь мы шли вперед! В первые же часы наступления был тяжело ранен в ногу командир третьего батальона майор Хачатуров. [86] На короткое время управление боем нарушилось, но тут же место комбата занял заместитель командира полка майор И. П. Крук. Несколько опережая события, хочу сказать, что его судьба оказалась более счастливой — во главе третьего батальона он с боями дошел до рейхстага.

К рассвету 16 апреля первый эшелон нашего полка продвинулся на 6–7 километров, значительно оторвавшись слева от своего соседа — подразделений 171-й стрелковой дивизии полковника А. И. Негоды. Противник, подавленный огнем нашей артиллерии, некоторое время почти не оказывал никакого сопротивления. Однако, придя в себя, гитлеровцы вновь начали драться с ожесточением. Когда во взаимодействии с подразделениями 23-й танковой бригады полк вышел к каналу Позедин-Грабен, немцы сильным артиллерийским и минометным огнем сорвали форсирование водной преграды, нанесли значительный урон танковой бригаде. С болью в сердце увидели мы, как на берегу канала загорелись от вражеских снарядов восемь танков, выделенных для непосредственной поддержки нашей пехоты. В рядах наступавших произошло некоторое замешательство, танкисты и пехотинцы стали отходить в укрытия.

Нужно было немедленно действовать. Наводчик второго орудийного расчета моего взвода сержант Хасанов обнаружил немецкую батарею 105-миллиметровых орудий, которая с дистанции 400–500 метров прямой наводкой во фланг расстреливала наши танки. Ее-то в первую очередь и требовалось уничтожить. Наметив цели, я приказал каждому из своих орудийных расчетов подавить по одному орудию гитлеровцев. Тремя меткими залпами эта задача была успешно выполнена: все четыре орудия батареи противника были выведены из строя. Но «хозяйственные» немцы решили все же вывезти искореженные нашими снарядами орудия с боевых позиций и попытались прицепить их к тягачам. Но и эта затея не удалась. Орудийные расчеты старших сержантов Давлетчина, Гаврилова, сержанта Новикова и младшего сержанта Мищенко уничтожили тягачи первым же залпом.

Теперь путь был свободен. Форсировав канал, полк захватил плацдарм на западном берегу и во взаимодействии с танкистами продолжал двигаться в направлении Кунерсдорфа.

За обеспечение переправы наша батарея получила благодарность от командования полка. [87]

Упорное сопротивление оказывал противник и другим подразделениям нашей 150-й дивизии. В тот же день, 16 апреля, из населенного пункта Гросс-Барним гитлеровцы контратаковали батальоны 674-го стрелкового полка. Генерал-майор Шатилов приказал командующему артиллерией дивизии полковнику Сосновскому пятиминутным массированным налетом с закрытых позиций уничтожить огневые средства и живую силу противника. В дело вступила вся артиллерия полка и 224-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора Тесленко. Батареи капитанов Романовского и Сагитова уничтожали вражеские орудия и пулеметы. Артиллеристы капитанов Овечкина, Дрыгваля и старшего лейтенанта Хованцева метко разили фашистские танки.

Особо отличился при отражении вражеской контратаки орудийный расчет батареи 76-миллиметровых пушек старшего сержанта Алексея Степановича Сальникова. Ведя меткий интенсивный огонь прямой наводкой, артиллеристы прижали гитлеровцев к земле. В этот момент, стремясь подавить это орудие, на него устремилась вражеская самоходная установка и обрушило огонь 37-миллиметровое зенитное орудие. Осколками снарядов были тяжело ранены наводчик и заряжающий. Командир остался один в гуще разрывов вражеских снарядов. Презирая смертельную опасность, он встал к орудийной панораме и меткими выстрелами поджег самоходку, а затем уничтожил зенитное орудие. К храбрецу бросилась группа разъяренных фашистов. Не теряя хладнокровия, он продолжал расстреливать их в упор, а затем поднял в атаку находившихся рядом наших пехотинцев и отбросил уцелевших гитлеровцев на их исходные позиции. За отвагу, героизм, мужество и разумную инициативу, проявленную в этом бою, старшему сержанту А. С. Сальникову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Эффективный мощный огневой налет наших артиллеристов и минометчиков приостановил контратаку противника, обеспечив затем подразделениям 674-го полка подполковника Плеходанова успешную атаку Гросс-Барнима с трех направлений и захват этого узла сопротивления гитлеровцев.

Немалое число сильно укрепленных населенных пунктов лежало на пути 3-й ударной армии, а следовательно, и входившей в нее 150-й дивизии, к Берлину. За каждый из них предстояло вести жестокое сражение. Одной [88] из наиболее серьезных преград оказалась станция Нойтреббин.

Наш 469-й полк наступал на левом фланге дивизии. Утром 17 апреля полк овладел населенным пунктом Барнимергельд, форсировал канал Миттель-Грабен и завязал бой за станцию Нойтреббин. Орудийные расчеты нашей батареи огнем прямой наводкой уничтожили два орудия, три пулемета с расчетами, мне удалось с первого выстрела поджечь кумулятивным снарядом немецкий танк...

Батальоны поднялись в атаку. Но эта первая атака 469-го полка оказалась неудачной. Сильнейший огонь противника прижал нас к земле. Вышло из строя несколько танков. Остальные вынуждены были остановиться и вести огонь из-за укрытий.

Оценив возникшую обстановку, командир полка полковник Мочалов приказал перегруппировать силы, подготовить повторный удар. Начальник штаба полка майор В. М. Тытарь, выпросив у командира полка разрешение, возглавил группу, в которую вошли девятая стрелковая рота капитана Бомбина и рота автоматчиков старшего лейтенанта Егорова. Когда началась вторая атака, он повел свою группу в авангарде третьего батальона, переправился через ручей и ворвался на станцию Нойтреббин. В последний раз отважного офицера видели в гуще сражения с пистолетом в руке. Увлекая за собой солдат, он рвался вперед...

Таким его видели не раз. И хотя Тытарь был прекрасным начальником штаба, такая должность явно не соответствовала его характеру. Неукоснительно выполняя свои обязанности, он всегда находил благовидный предлог, чтобы в критический момент оказаться на самом опасном участке. При этом он никогда не рисовался, не кичился своей храбростью. Просто считал, что его место рядом с солдатом. И оставался таким до последней минуты своей короткой, но яркой жизни.

Володя Тытарь погиб в бою за станцию Нойтреббин в полдень 17 апреля 1945 года. Его последними словами были: «Вперед, товарищи, за мной!» Он бежал посередине улицы, не прижимаясь к домам, ни на секунду не останавливаясь. И вдруг, словно споткнувшись, взмахнул руками и упал на землю. Осколок вражеского снаряда угодил в сердце...

Ему шел двадцать второй год. Он мечтал о мирной жизни, до наступления которой оставалось немногим более двух недель. Но Володя Тытарь не дожил до светлого [89] Дня Победы, не узнал о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза. Он остался навечно в памяти народной. И когда мы, ветераны дивизии, собираемся на свои традиционные встречи, незримо присутствует среди нас. Имя героя золотом выведено на памятнике в Тиргартене, где погребены его останки...

Бои за Кунерсдорф

Овладев станцией Нойтреббин, батальоны 469-го стрелкового полка во взаимодействии с приданными ему средствами усиления продолжали теснить противника. В тот же день, 17 апреля, мы вышли к каналу Фридландерштром, с ходу форсировали его и завязали сражение на западном берегу. Оно оказалось тяжелым. Первые попытки расширить плацдарм и развить наступление на Кунерсдорф не имели успеха. Здесь проходил второй, после Одерского, рубеж обороны немцев, который они были готовы упорно отстаивать. Противник ввел в бой крупные силы: моторизованную дивизию, два авиационных полка, остатки разгромленной в предыдущих сражениях дивизии особого назначения, состоявшей в основном из эсэсовцев. По боевым порядкам наших наступавших подразделений вели непрерывный огонь более трех артиллерийских дивизионов, многочисленные минометные батареи, штурмовые орудия.

С занимаемого нами высокого берега канала Фридландерштром прекрасно просматривалась равнинная местность вплоть до самого Кунерсдорфа. Вся эта обширная площадь была изрыта траншеями с ходами сообщения. Все каменные здания в городке были основательно укреплены.

Огонь противника не ослабевал. Он прижимал к земле переправившиеся через канал роты старших лейтенантов Ковригина, Кузнецова, Левченко, капитана Бомбина, лейтенанта Клименко. Настала очередь артиллеристов. Наша батарея на другом берегу развернулась к бою. Меткими попаданиями орудийные расчеты старших сержантов Давлетчина, Гаврилова, сержанта Новикова, младшего сержанта Мищенко до наступления темноты уничтожили шесть пулеметов, два орудия и около полусотни вражеских солдат и офицеров.

Стрелковые роты попытались подняться в атаку. С позиций гитлеровцев вновь полетели снаряды. Посланный [90] на разведку рядовой А. П. Стук обнаружил немецкую батарею 75-миллиметровых орудий, которая прямой наводкой била по наступавшим цепям наших пехотинцев. Нужно было действовать немедленно, пока гитлеровцы не переменили позиции. По моей команде все четыре орудия обрушили огонь по цели. После второго залпа вражеская батарея замолкла. Путь пехоте был открыт.

Чтобы уточнить, в чем еще нужна наша помощь, командир батареи старший лейтенант Фоменко переправился через канал на наблюдательный пункт командира третьего стрелкового батальона. В это время меня вызвали на наблюдательный пункт командира полка. Там вместе с полковником Мочаловым находился начальник артиллерии полка майор Г. К. Носков.

— Ну что ж, неплохо поработали артиллеристы, расчистили путь пехоте, — приветливо сказал полковник, обращаясь ко мне. — Пора и вам менять позиции, переправляться на тот берег.

Противник и ночью был настороже, продолжая обстреливать переправу. Но вести в сплошной темноте прицельный артиллерийский и минометный огонь ему было трудно. Воспользовавшись этим обстоятельством, я благополучно переправил батарею по шаткому мосту через канал и приказал временно расположить орудия на берегу метрах в 100 справа. Сам же вместе с рядовым Сабаровым решил выяснить расположение стрелковых рот полка.

Пройдя от берега метров 400 в направлении горевшего Кунерсдорфа, мы наткнулись на немецкую траншею. Было похоже, что враг оставил ее с наступлением темноты, вероятно — поспешно, так как на дне мы обнаружили фаустпатроны, пулеметы и другое оружие. Приняв на всякий случай меры предосторожности, мы двинулись дальше. Неожиданно справа от нас, метрах в 150, началась беспорядочная стрельба, раздались взрывы гранат, послышались крики фашистов: «Рус батальон!»

Как выяснилось позднее, почти одновременно с нами переправился через канал Фридландерштром и направлялся в сторону Кунерсдорфа взвод полковой батареи 45-миллиметровых пушек младшего лейтенанта А. А. Тырина. В темноте артиллеристы напоролись на большую группу гитлеровцев, которые, воспользовавшись затишьем, сидели неподалеку от своей траншеи и ужинали. (Вот почему мы с Сабаровым нашли траншею пустой.) [91]

Заметив взвод Тырина, немцы приняли его за батальон, быстро скатились в траншею и открыли беспорядочную стрельбу из пулеметов и автоматов.

Ничего этого в тот момент я, разумеется, не знал. Мы только заметили, что в пустовавшей недавно траншее началось оживление. В результате мы с Сергеем Сабаровым оказались в тылу противника. Что было делать? Немцы не предполагали, что мы находимся поблизости и что нас всего двое. Эти обстоятельства я и решил использовать. При себе постоянно у меня были две гранаты Ф-1 и пистолет, у Сабарова — карабин. Подготовив гранаты к броску, мы подобрались к траншее на 15–20 метров и разом метнули обе гранаты вниз. Раздались взрывы, крики и стоны. Немцы никак не ожидали нападения с тыла. Началась паника. В этот благоприятный момент мы броском перескочили через траншею, спустились к ручью и по нему добрались до своей батареи.

О нашем приключении я немедленно доложил командиру полка. К тому времени обстановка в основном прояснилась, и мое сообщение ее лишь дополнило. Оказалось, что в сам Кунерсдорф пока проникла только разведывательная группа 674-го стрелкового полка, а остальные подразделения окопались на берегу, готовясь к утренней атаке.

В ней должны были принять участие все полки дивизии. В течение ночи на 18 апреля взвешивались различные обстоятельства, предусматривались возможные варианты и неожиданности. Кунерсдорф располагался на выгодных для противника высотах, покрытых лесом. Каждый каменный дом — а их в городке было немало, — по сведениям разведки, представлял своего рода крепость. Там были установлены пулеметы и орудия, засели снайперы, фаустники. На лесных участках были искусно замаскированы артиллерийские и минометные батареи, наблюдательные и командные пункты.

Для артиллерийской подготовки атаки и поддержки ее дальнейшего развития на западном берегу канала Фридландерштром к утру сосредоточились батареи 45-миллиметровых и 76-миллиметровых орудий, минометы, орудия нашей батареи, которой затем предстояло действовать прямой наводкой в боевых порядках третьего стрелкового батальона. Наблюдательные пункты комбата майора Крука и командиров артиллерийских дивизионов были оборудованы рядом с огневыми позициями наших расчетов. [92]

В 7 часов утра наступившая было ненадолго тишина разорвалась оглушительным орудийным грохотом: с закрытых позиций дружно ударили минометы и пушки. Огонь был настолько мощным, что казалось — немцам головы не поднять от земли. И все же каким-то чудом фашистам удалось обнаружить и обстрелять из пулеметов наблюдательный пункт командира дивизии генерал-майора Шатилова. К счастью, никто из находившихся там в это время не пострадал, а пулеметный расчет противника был немедленно уничтожен прямой наводкой бойцами артиллерийского взвода младшего лейтенанта Устюгова.

Артиллерийская подготовка длилась тридцать минут. И следом за ней сразу же поднялись в атаку стрелковые цепи. С востока пошли в наступление на Кунерсдорф батальоны 674-го полка, с северо-востока — 756-го, с юго-востока — нашего, 469-го, во взаимодействии с 1203-м самоходно-артиллерийский полком.

После такого интенсивного артиллерийского налета можно было предполагать, что в основном огневые точки противника подавлены. Но оказалось — далеко не все. И в этом вряд ли можно было особенно винить артиллеристов и минометчиков, метко поражавших цели. Дело в другом. Справедливо будет отметить, что в боях за Кунерсдорф мы встретились с исключительной по густоте и насыщенности очагами сопротивления обороной противника. Уничтожить все их в течение получасовой, даже весьма интенсивной артиллерийской подготовки оказалось невозможно. Вот почему с началом нашей атаки вновь ожила вражеская оборона, обрушив ожесточенный огонь из орудий, минометов и пулеметов.

Не теряя ни секунды, наши батареи открыли стрельбу по вражеским огневым точкам. Меткими выстрелами подавляли их орудийные расчеты старших сержантов Давлетчина, Гаврилова, сержанта Новикова, младшего сержанта Мищенко. В разгар боя я заметил, что одному орудию из взвода младшего лейтенанта Чурсина угрожает опасность: немецкий артиллерист ведет по нему прицельную стрельбу. Выпущенные мною два снаряда оказались удачными. Вражеское орудие замолчало. Но гитлеровцы не унимались. Обнаружив наши огневые позиции, они начали минометный обстрел. Одна за другой вблизи стали рваться мины. Осколки обрушились на первый орудийный расчет, возле которого я находился. В нескольких местах на мне пробило плащ-палатку. Командир расчета старший сержант Давлетчин был тяжело [93] ранен в ногу осколком мины. Истекая кровью, он не покидал поле боя до тех пор, пока от слабости не начал терять сознание. Пришлось отправить его в медсанбат, хотя очень тяжело было даже на короткое время терять такого прекрасного младшего командира.

Салах Ярулович Давлетчин прошел вместе с батареей весь ее славный боевой путь с первых дней ее формирования. Этот путь начался в калининских лесах и болотах. Секретарь партийной организации батареи, Давлетчин являл собой пример стойкости, мужества и героизма. В эти дни он жил горячим стремлением штурмовать логово фашистского зверя. Перед отправкой в госпиталь просил товарищей: «Братцы, пальните там и за меня». Они не забыли этой просьбы. Когда ударили первые залпы нашей батареи по Берлину, я слышал, как заряжающий первого орудия рядовой Иван Пушной воскликнул: «А это — за Давлетчина!»

На пути наших наступавших частей тут и там возникали неожиданные препятствия. В 300 метрах от южной окраины Кунерсдорфа были остановлены и прижаты к земле сильным ружейно-пулеметным фланкирующим огнем стрелковые цепи третьего батальона 469-го полка. Противник вел обстрел из дома невдалеке от опушки леса. Установив это, я встал за наводчика к орудию и с первого же выстрела поджег дом. Густое облако дыма, быстро разрастаясь, закрыло траншеи противника и его огневые средства, лишив возможности вести прицельную стрельбу по нашей пехоте, танкам и самоходным артиллерийским установкам. Воспользовавшись этим, пехотинцы 469-го полка, воины 23-й танковой бригады и 1203-го самоходно-артиллерийского полка молниеносным рывком преодолели несколько сот метров, ворвались во вражескую траншею и на окраину Кунерсдорфа.

Начался ожесточенный бой буквально за каждый дом. Следуя в боевых порядках стрелковых подразделений, артиллеристы старшего лейтенанта Фоменко, младших лейтенантов Чурсина, Устюгова, Чернышева, капитанов Сагитова, Романовского, Винокурова, майора Тесленко, старшего лейтенанта Седлецкого прямой наводкой уничтожали огневые средства и живую силу немцев. На боевом счету моего взвода в тот день прибавилось пять пулеметов, три орудия и более тридцати солдат и офицеров противника, уничтоженных меткими выстрелами. Успешно поработали и орудийные расчеты другого, взвода нашей батареи. [94]

Мужественно сражались в бою за Кунерсдорф минометчики батарей офицеров братьев Рубленко, Макарова, минометных расчетов и отделений старших сержантов Веревкина, Даньшина, Китаева, братьев Шпук, роты офицера Султанова.

Оказавшись почти в окружении, гитлеровцы попытались пробиться на запад, но путь отхода остаткам гарнизона прочно преградили стрелковые роты 469-го полка и танкисты 23-й бригады. Остальные полки дивизии теснили противника с других направлений. Кольцо окружения быстро сжималось. К 11 часам утра 18 апреля фашисты были разбиты наголову.

К радости одержанной победы добавилась горечь утрат. Смертью героев пали минометчики В. И. Салосин, Г. И. Гусаков, командир 780-го артиллерийского полка капитан В. А. Расторгуев. Тяжелые ранения получили рядовые В. А. Васин, С. И. Степанов, С. П. Сыс, И. Г. Сенько.

До сих пор сохранился в моей памяти подвиг командира 185-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона майора С. В. Руднева. Утром 18 апреля с наблюдательного пункта на западном берегу канала Фридландерштром, в двух десятках метров от огневой позиции четвертого орудия нашей батареи, он руководил боем при переправе дивизиона, развернув его в боевой порядок для стрельбы прямой наводкой. Это обеспечивало форсирование канала и расширение плацдарма батальонами 171-й стрелковой дивизии левее подразделений нашего, 469-го полка.

Обнаружив наблюдательный пункт дивизиона, гитлеровцы открыли по нему яростный пулеметный огонь, Руднев был тяжело ранен, но, несмотря на настоятельные уговоры подчиненных, не оставил боевого поста, продолжал руководить боем до тех пор, пока не потерял последние силы. Младший лейтенант В. Лукьянов вынес с поля сражения и доставил своего командира в медсанбат, где тому срочно пришлось ампутировать правую руку. Сергею Васильевичу Рудневу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Воины, на чьих глазах совершил героический поступок отважный офицер, отомстили врагу за пролитую им кровь. Наводчик второго орудия нашей батареи сержант Хасанов засек вражеский пулемет и с дистанции 300 метров уничтожил его вместе с расчетом двумя снарядами.

Кунерсдорф оказался для нас «крепким орешком». [95]

Но, к сожалению, командование полка поняло это с некоторым опозданием, не организовав своевременно активной и целенаправленной разведки противника. Ничем иным нельзя объяснить безуспешность наших первых атак, принесших значительные потери. Вспоминаю об этом с сердечной болью, но и умолчать не могу.

После овладения Кунерсдорфом батарея старшего лейтенанта Фоменко вместе с подразделениями 469-го стрелкового полка продолжала преследовать противника. На западной окраине города нас встретил командир дивизии генерал-майор Шатилов. Приказав артиллеристам остановиться и быстро собраться в укрытие у разрушенного дома, генерал коротко, но с большой теплотой отметил наше участие в минувшем сражении. «Все орудия вашей героической батареи, — сказал он, — более суток метко разили врага всюду, где он укрывался, не прекращая стрельбу даже под яростным огнем противника. Я видел, как вы самоотверженно, буквально на руках перемещали свои орудия от одной траншеи к другой, как гвардии младший лейтенант Клочков с первого выстрела подбил штурмовое орудие фашистов. Уверен, что с такими мужественными воинами мы скоро будем в Берлине!» Не из желания похвалиться перед читателем привожу я эти слова комдива, а потому, что почувствовал, как важны они были в ту минуту для нас, измотанных до крайности, на пределе последних сил. А после того, что сказал генерал, словно освежающим ветерком повеяло. Оживились лица, подтянулись артиллеристы, словно не было за плечами тех ужасных суток, наполненных грохотом беспрерывной стрельбы. Вот она — сила вовремя произнесенного доброго слова! Сколько раз, уже в мирное время, я вспоминал об этом, когда надо было подбодрить воинов, утомившихся с непривычки на практических занятиях.