Вспоминал солдат...

О чем вспоминает солдат в короткие часы отдыха, передышки между боями? Конечно же, о близких сердцу людях, с которыми разлучила тяжкая година войны, о местах, где родился и вырос. Такие воспоминания согревают сердце, вселяют свежие силы и бодрость. Задумаешься порой на привале, унесешься мечтами в кажущиеся теперь такими далекими годы — и словно дома побывал...

Расписываясь на рейхстаге, я не совсем точно указал свой «адрес». Правильнее было бы написать не «из Рязани», а «с Рязанщины». Родина моя — те самые «рязанские раздолья», что воспеты Сергеем Есениным.

Исстари места наши известны как Мещерский край, или попросту — Мещера. Это 23 тысячи квадратных километров лесов, песков, знаменитых мшар — однообразных болот. Древние города Муром, Владимир, Юрьев-Польский, Гусь-Хрустальный, Касимов, Спасск-Рязанский, Спас-Клепики, Тума, Солотча и, наконец, центр Мещеры — Рязань глубокими корнями уходят в историю России.

Километрах в пятидесяти северо-восточнее Рязани раскинулось мое родное село Бельское, получившее свое название, видимо, от речки Белой, вдоль которой строилось.

Уроженцами этого села были и мои родители — крестьяне Фрол Иванович и Пелагея Панкратовна Клочковы. Во время первой мировой войны, с 1916 года, отец участвовал в боях с австро-немцами на Юго-Западном фронте. Летом того же года, в памятном Брусиловском прорыве получил тяжелое ранение в позвоночник. Судьба, однако, оказалась милостивой: хотя и немало пришлось поскитаться солдату по госпиталям, инвалидом не остался, как вначале предполагали врачи, встал на ноги.

В родную деревню вернулся после Великого Октября. Но недолго удалось побыть дома. Дошел до рязанских сел прокатившийся по всей молодой Советской Республике тревожный ленинский призыв: «Социалистическое Отечество в опасности!» С винтовкой в руках ушел отец в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию защищать [6] дело революции в борьбе с белогвардейщиной. Но спустя несколько лет дала себя знать старая рана, пришлось демобилизоваться по инвалидности и вернуться домой.

Однако не таков был у отца характер, чтобы сидеть сложа руки. Он снова стал обрабатывать землю, за которую воевал. Вообще родители мои — это могу сказать с гордостью — были люди мужественные, не склонялись под ударами судьбы. А были удары эти весьма чувствительными. В 1919 году, в самом расцвете молодости, лишилась ноги мать. Но никогда никто из нас, детей, не слышал от нее ни одной жалобы. А приходилось ей ох как трудно. Семья в то время была у нас большая — восемь человек. А работников, как говорится, раз-два — и обчелся. Но мать и дома по хозяйству успевала, и в колхозе вместе с отцом работала.

Видя все это, не могли усидеть без дела и мы, ребятня. Тем более что понимали: нелегко живется семье, туго приходится с питанием, одеждой, обувью.

Старшим из четверых детей был я. И конечно же, старался в работе не отставать от взрослых. К десяти годам научился пахать, боронить, косить, жать, молотить, лихо ездить верхом на лошади. Помогал родителям управляться и в колхозе, и на своем приусадебном участке. Работалось споро, все у меня получалось ладно. Потому, верно, и усталости не чувствовал.

Подошла пора идти в школу. Родителям моим в свое время было не до учебы, с грехом пополам овладели они грамотой. Потому им особенно хотелось, чтобы дети использовали возможности, предоставленные рабоче-крестьянской властью.

В 1931 году меня приняли в первый класс Бельской начальной школы. До сих пор, словно все это происходило вчера, отчетливо помню своих наставников. Первой моей учительницей стала Вера Сергеевна Холина. С самого начала к каждому ученику она сумела «подобрать ключик». Внешний строгий вид и требовательность учительницы нас не пугали. Взгляд ее светился такой необыкновенной материнской теплотой, что даже самые отчаянные непоседы сидели на уроках как зачарованные, а о том, чтобы не выучить заданное, не могло быть и речи.

Горячо благодарен я моей первой учительнице и за то, что она учила нас любить Родину, ценить все то, что завоевали наши отцы в революционных битвах. Очень живо и доходчиво, приводя близкие и понятные каждому [7] из нас примеры, беседовала Вера Сергеевна с нами, и каждое ее слово доходило до ребячьих сердец.

Наших учителей — Веру Сергеевну, Наталию Григорьевну, Валентину Александровну, Зинаиду Ивановну — любили и уважали в селе млад и стар. Самоотверженные, беззаветные труженицы, они собирали по вечерам наших отцов и матерей, обучали их грамоте. Встречая «учителок» на деревенской улице, даже почтенные старцы кланялись им в пояс.

Учителя не расставались с нами и во время летних каникул. В горячую страдную пору они приходили вместе с учениками на помощь колхозу, трудились на полях и лугах.

Государство по мере сил помогало колхозникам. Постепенно улучшалось и материальное положение нашей семьи. Но до полного достатка было еще далеко. И я старался не упустить малейшей возможности, чтобы чем-то помочь своим. Летом 1934 года удалось поработать помощником колхозного конюха. Вечером я отгонял табун лошадей в луга или в лес, ночевал там, а на зорьке пригонял табун обратно в бригаду. Днем тоже дел хватало: накосить травы, привезти ее на скотный двор, успеть за то время, пока колхозники обедают, накормить лошадей. Когда выдавались свободные минуты, помогал бригадиру полеводов Семену Федоровичу Бабкину начислять трудодни колхозникам.

После окончания начальной школы мне очень хотелось учиться дальше. Однако сложное материальное положение в семье заставило меня пойти работать в колхоз «Верный путь». Оттуда некоторое время спустя послали меня на дорожное строительство, потом пришлось потрудиться грузчиком на железнодорожной станции; Тем не менее мысли о продолжении учебы меня не оставляли: я понимал, что четырьмя классами ограничиваться нельзя.

Мне повезло. Осенью 1938 года школа в нашем селе была преобразована в семилетнюю. Учитывая, что таких недоучившихся, как я, оказалось немало, в школе сделали четыре параллельных пятых класса. В них было принято около двухсот человек, в числе которых оказались и великовозрастные 17–18-летние девчата и парни из окрестных деревень, сел и лесничества.

Не хочу говорить громких слов, но открытие школы-семилетки стало для моих односельчан подлинной культурной революцией. Наши новые учителя — а их для преподавания в старших классах понадобилось немалое [8] число — стремились сделать все от них зависящее, чтобы за предстоящие три года мы получили возможно больше знаний. Если они замечали, что какой-либо материал вызывал у нас особый интерес, то не останавливались перед тем, чтобы выйти за рамки школьной программы.

После вынужденного перерыва, который многим пришлось сделать по семейным обстоятельствам, школьная жизнь захватила нас целиком. Нужно было видеть, с какой жадностью впитывали мы знания, с каким старанием готовили домашние задания! При этом активно участвовали в общественной работе, охотно занимались в кружках художественной самодеятельности, которыми руководили наши преподаватели.

Для меня те годы были, пожалуй, одними из самых счастливых. Учился я по всем предметам только на «отлично». В течение всех трех лет меня избирали председателем школьного ученического комитета и редактором стенной газеты.

Осенью 1939 года в школе была создана комсомольская организация. Меня приняли в комсомол одним из первых. На всю жизнь сохранился в памяти волнующий момент, когда секретарь Спасского райкома ВЛКСМ Алексей Козлов вручил мне комсомольский билет.

Дома отец, поздравив, сказал: «Держись, Иван. Во много раз больше теперь спрос с тебя будет...»

Я и сам не переставал думать о том, как должен оправдывать высокое звание члена Ленинского союза молодежи. И готовился мысленно к самым трудным испытаниям, не подозревая, что они уже совсем близки.

Наступил май 1941 года — торжественный день окончания школы. Выпускные экзамены дружно выдержали все. Теперь, со свидетельством о семилетнем образовании, перед каждым из нас открывалось в жизни множество интересных дорог. Какую же из них избрать? Посоветовавшись со своими учителями и родителями, я решил поступать в лесотехнический техникум, чтобы потом работать в лесном хозяйстве или лесной промышленности.

Выбор был сделан. Все складывалось как нельзя лучше. Но жизнь рассудила иначе... [9]

Родина зовет

Да, жизнь рассудила иначе. День 22 июня 1941 года развеял в прах все, что казалось таким реальным, близким к осуществлению. После оглушительного известия о начале войны прошли буквально минуты, но мне казалось, что все происходившее до тех пор осталось где-то далеко позади, за невидимой, но неприступной стеной, что это не я, а кто-то другой готовился поступать в лесотехнический техникум, собирался посвятить себя лесному хозяйству.

Никто не созывал митинг. Он возник сам по себе. Словно сговорившись, все село собралось на площади. Вокруг я видел знакомые лица, но как же изменились буквально на глазах мои односельчане! Подтянутые, посуровевшие стояли мужчины. В горьком молчании, не в силах сдержать слезы застыли женщины: предстояла разлука с мужьями, с сыновьями, и — кто мог знать — надолго или, страшно подумать, навсегда... Глядя на матерей, присмирели ребятишки, еще, конечно же, не понимая случившегося, но сердцем чувствуя наступившую трагедию.

Я стоял в толпе на площади, слышал доносившиеся с трибуны слова: «Родина в опасности! Все на разгром врага!» — и чувствовал, как гнев и возмущение охватывают меня. Как же так? Ведь у нас с Германией был договор о ненападении. И вдруг внезапно, без всякого повода гитлеровские войска вторглись на священную Советскую землю! Но они поплатятся за свое неслыханное вероломство! Мы должны покарать врага, навсегда отбить у него охоту посягать на нашу мирную жизнь, на наше счастье.

После митинга мы долго не расходились. Парни и девчата, сидевшие еще недавно вместе за школьными партами, собирались небольшими группами и взволнованно обсуждали, что же необходимо сделать теперь, немедленно. Каждый из нас стремился определить свое место во всенародной борьбе с врагом. Без сомнения, оно было на фронте, там, где начались тяжелые бои.

На следующий день я подал в Спасский райвоенкомат и райком комсомола заявление с просьбой зачислить меня добровольцем в ряды Красной Армии.

— Есть постарше тебя, кому положено воевать, — сказал военком, прочитав мое заявление. — А ты готовься. Фашиста голыми руками не возьмешь, нужна хорошая военная подготовка. [10]

Возражать было бессмысленно. Я тут же переписал заявление, указав, что хотел бы поступить в кавалерийское училище. Служба в кавалерии меня привлекала потому, что я с детства привязался к лошадям, знал, как за ними надо ухаживать, умел найти подход к любому, самому норовистому коню. Все это, по моему мнению, обязательно должны были учесть, направляя меня в училище.

Прошло несколько дней, и мне стало казаться, что больше всего фронт нуждается в летчиках. Такой поворот, прошу верить, произошел отнюдь не от легкомыслия. Известную роль сыграла военная обстановка тех дней, сообщения о яростных воздушных боях, которые вела наша авиация со значительно превосходящими силами врага.

Смущаясь таким непостоянством в своих решениях, я снова пришел к военкому и попросил направления в любое военное авиационное училище. При этом я в известной мере рисковал: приемная комиссия могла счесть мое семиклассное образование недостаточным для поступления в училище такого профиля. Свое опасение я решил на всякий случай никому не высказывать.

Начались томительные дни ожидания. Каждое утро выбегал я навстречу почтальону, но в военкомате обо мне словно забыли. Наконец, когда я уже начал терять надежду, вызвали в Рязань. И вот остались позади все опасения. Медицинская комиссия дала заключение: «Для поступления в летное училище годен». Но вдруг неожиданно вместо училища меня отправили домой «до особого распоряжения»...

Время шло, но ни «особого», ни просто какого-либо распоряжения в отношении меня не поступало. Между тем обстановка все более накалялась, трагические события войны развертывались с ужасающей стремительностью. 3 июля по радио выступил Председатель Государственного комитета обороны СССР И. В. Сталин. Не скрывая горькой правды, он говорил о смертельной опасности, нависшей над нашей Родиной. Вся страна, весь советский народ вступили в смертельную схватку с жестоким, сильным и коварным врагом. Священной клятвой для всех советских людей стали слова: «Всё для фронта!», «Всё для разгрома врага!», «Всё для победы!»

Сообщения с фронтов были одно другого тревожнее. Из репродукторов звучали слова песни:

Один за другим уходили на фронт мои односельчане. А про меня опять забыли в военкомате. Я уже начал впадать в уныние, когда по рекомендации военкома мне предложили поработать пока секретарем Бельского сельского исполкома, выполняя, одновременно обязанности начальника военно-учетного стола. Я охотно согласился. Это давало возможность часто бывать в райвоенкомате и райкоме комсомола, чтобы попутно с делами напоминать о себе.

Военком, старший батальонный комиссар Курахтанов понимал мое состояние. Встречая, старался ободрить, обещал помочь. Наконец 25 сентября меня вместе с односельчанином Иваном Князевым вызвали в райвоенкомат и вручили мобилизационные предписания. В числе многих других комсомольцев из деревень и сел Спасского района нас направили для подготовки и несения службы в воздушно-десантные войска.

Готовимся к десанту

Службу в воздушно-десантных войсках я начал в первом батальоне 7-й воздушно-десантной бригады 4-го воздушно-десантного корпуса, который в середине сентября, после боев на территории Белоруссии, был отведен на переформирование в Поволжье.

Пополнение корпуса шло в основном за счет бойцов-добровольцев — коммунистов и комсомольцев из Рязанской, Ярославской, Горьковской, Тульской областей, Татарской, Марийской и Мордовской автономных республик. Все мы, как говорится, еще не нюхали пороха и с большим уважением смотрели на наших командиров и политработников, которым довелось встретиться с вражескими полчищами на белорусской и смоленской земле, где 4-й воздушно-десантный корпус под командованием генерала А. С. Жадова героически сражался в течение первых трех месяцев войны.

Первые боевые наставники запоминаются на многие годы, так же как первые школьные учителя. Многим обязан я своему бывшему командиру отделения младшему сержанту Семенюку, командиру взвода старшему сержанту, позднее — младшему лейтенанту Попову, командиру роты лейтенанту Алешину, командиру батальона [12] майору Полозкову. Они не просто обучали нас, а передавали самое ценное из своего боевого опыта, воспитывали на героических традициях Красной Армии.

Полевые занятия проводились в максимально приближенных к боевым условиях, в которых нам предстояло действовать в тылу врага. Там каждый из нас мог оказаться в самых непредсказуемых ситуациях и должен был немедленно сориентироваться, принять необходимое решение. С таким расчетом и тренировали нас командиры, сопровождая свои наставления и указания свежими примерами из недавних боевых операций, в которых сами принимали непосредственное участие. Такой метод оказался исключительно полезным. Каждый будущий десантник твердо усвоил, что успех в бою достигается решительными действиями, мгновенной реакцией на вражеский выпад, умением захватить инициативу, применить военную хитрость.

Наша учеба постоянно находилась в поле зрения командования. Комбриг Лощинин, командир корпуса генерал-майор Левашов, бригадный комиссар Оленин, начальник штаба корпуса полковник Казанкин, присутствуя на занятиях, не только интересовались нашими успехами, но и не упускали случая поговорить по душам с бойцом, подбодрить его.

Это было тем более необходимо, что обстановка на фронте не радовала. К сожалению, в те сентябрьские и октябрьские дни 1941 года радио и газеты приносили нам малоутешительные вести. Под фашистским сапогом стонала земля Украины и Белоруссии. Враг подошел к стенам Ленинграда, обрушил на великий город варварские бомбежки и обстрелы. В сводках Советского Информбюро появилось Московское направление — гитлеровцы яростно рвались к столице нашей Родины.

Позднее, много лет спустя, анализируя в своих мемуарах события второй мировой войны, Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев и другие выдающиеся военачальники отмечали, что осень 1941 года была самой трагичной в истории грандиозной битвы с фашизмом.

Конечно же, тогда никто из нас, молодых красноармейцев, не мог со всей полнотой осмыслить обстановку, создавшуюся на театре военных действий, но главное было понятно каждому. Все мы жили одной мыслью — скорее в бой с ненавистным врагом.

Командиры понимали наше состояние и стремились по возможности сократить сроки учебы. Ежедневно проводилась [13] огневая подготовка. Мы должны были в совершенстве овладеть стрелковым оружием всех видов — самозарядной винтовкой, автоматом, пулеметом, уметь метко поражать противника из любого положения — стоя, с колена, лежа. Осваивали мы также приемы борьбы, рукопашного боя с применением штыка, приклада, кинжала, гранаты.

Интенсивно шла воздушно-десантная подготовка. Мы до мельчайших деталей изучали парашюты ПД-6 и ПД-41. Оказалось, что для десантника мало лишь научиться складывать и раскрывать основной и запасной парашюты, быстро гасить их при сильном порывистом ветре. Десантник должен находиться в постоянной боевой готовности еще в воздухе, до приземления, чтобы, если придется, немедленно вступить в бой. Нужно было суметь также одинаково хорошо сориентироваться на местности не только в дневных, но и в ночных условиях, чтобы после приземления группа могла быстро собраться в намеченном месте.

Десантник — и один в поле воин. С первых же минут в тылу противника ему необходимо быть готовым к тому, чтобы в одиночку вступить в бой с противником, принять самостоятельное решение. Те, кому в начале войны уже довелось побывать в подобной ситуации, рассказывали нам, какое огромное напряжение физических и духовных сил испытали они в такие минуты.

Смелость, решительность, стойкость, выносливость... Эти качества прививались нам на занятиях не только по строевой, но и по политической подготовке. Тогда и позднее, за многие годы службы в армии, я убедился, какое огромное значение имеет идейно-политическая закалка воина. Это блестяще подтвердила Великая Отечественная. Наши солдаты, в отличие от гитлеровских, одурманенных бредовыми идеями своих главарей, шли в бой с глубоким сознанием правоты великого дела борьбы за свободу и независимость Родины, с неколебимой верой в Коммунистическую партию. И очень знаменательно, что именно в дни наших горьких поражений усилился приток в ряды партии. Как свидетельство беззаветной преданности великому делу Ленина звучали слова: «Хочу идти в бой коммунистом!»

Еще со школьной скамьи в нас воспитывали чувства коллективизма, дружбы, взаимной помощи. Ярко проявились эти чувства и в дни войны. В нашу десантную роту влились люди из многих союзных и автономных республик: украинцы, белорусы, татары, мордвины... За [14] короткое время мы стали единой семьей, старались помогать друг другу в учебе, переживали, если кому-то что-то не удавалось. И как же важно было в трудную минуту почувствовать рядом плечо товарища! Многое потом пришлось пережить нам вместе. И сегодня я с гордостью говорю, что наша дружба с честью выдержала все испытания.

7 ноября 1941 года стало в моей жизни новым этапом. В день 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции мы принимали военную присягу, давали торжественную клятву верности партии, Родине, народу, вручившим нам оружие для священной борьбы с врагом. Этот день стал для нас особенно радостным, когда мы узнали о том, что в Москве, на Красной площади, состоялся традиционный военный парад. Был он суровым, фронтовым. Фашистской авиации, несмотря на все усилия, не удалось нарушить праздник, прорваться в небо советской столицы.

Через несколько дней на берегах Волги мы начали тренироваться в прыжках с парашютом. Первый прыжок всегда вызывает особенное волнение. Но страха при этом я не испытал. Все приемы были многократно отработаны с инструкторами, а в безотказной работе парашюта ПД-6 я ни секунды не сомневался. Едва отделился от самолета, в ушах засвистел ветер, но парашют раскрылся вовремя, и приземлился я благополучно, по всем правилам. Несколько забегая вперед, хочу сказать, что к парашюту я привык быстро и в отведенные для тренировок дни старался не пропустить ни одного прыжка.

6 декабря 1941 года войска Западного фронта начали контрнаступление севернее и южнее Москвы. Под Калинином и под Ельцом двинулись вперед соседние фронты. Развернулось грандиозное сражение, которому суждено было стать одной из ярких страниц летописи Великой Отечественной войны.

Известия о начале разгрома врага под Москвой глубоко радовали и воодушевляли нас. Каждому хотелось быть там, в рядах наступавших армий. В середине декабря 4-й воздушно-десантный корпус был передислоцирован под Москву. Нашу роту по причинам, известным лишь одному командованию, перевели в первый батальон 214-й бригады, которой командовал майор Лебедев. Комбатом стал майор Полозков, перешедший к нам из 7-й бригады. Остальные командиры, которых мы успели уже полюбить, сменились. Ротой стал командовать лейтенант [15] Сахончик, взводом — лейтенант Мякотин, нашим отделением — младший сержант Буховец.

Наша рота расквартировалась в небольшом совхозном поселке. Семьи живших здесь рабочих совхоза отнеслись к нам приветливо, со многими из них мы с первых же дней подружились.

Наша подготовка приближалась к завершению. В декабре и первой половине января нового, 1942 года мы тренировались в условиях суровой многоснежной зимы. Большая часть занятий по тактике проходила в поле и прилегающих лесах. Во время лыжных походов мы отрабатывали боевые задачи в дневных и особенно неблагоприятных ночных условиях.

Продолжались тренировочные парашютные прыжки с самолетов, которые базировались на соседнем аэродроме. Днем эти машины — ТБ-3 — вылетали на боевые задания. Вечером самолеты поступали в распоряжение десантников. Мы с нетерпением ожидали встречи с летчиками, расспрашивали их о том, как прошли боевые вылеты. Настроение у пилотов было приподнятое: наша авиация завоевывала господство в воздухе, беспощадно истребляла врага.