Здравствуй, Печора-красавица!
В январе 1943 года меня направили на курсы переподготовки офицерского состава в старинный русский город Архангельск, который мне довелось увидеть впервые. Шесть месяцев мы напряженно занимались по программе ускоренной подготовки командиров рот. Перед самыми экзаменами я неожиданно получил вызов к командующему флотом. Экстренно сдаю экзамены — и в Полярный.
— Прибыл по вашему приказанию. Экзамены сдал успешно, — докладываю адмиралу Головко.
Арсений Григорьевич побеседовал со мной об учебе, а потом спросил:
— Сколько лет дома не были?
— С тысяча девятьсот тридцать седьмого года, — отвечаю, — когда ушел на действительную.
— Так вот, прислали ваши земляки телеграмму, просят направить вас на несколько дней в родные края, — говорит [63] командующий. — Даю вам, товарищ Кисляков, кратковременный отпуск. Заслужили... Счастливой дороги!
Поблагодарив командующего, я вышел. Не верилось, что в такую пору — и домой. В тот же день получил деньги и продукты на дорогу, подарки для родных.
И вот я в вагоне поезда. Лежу на полке с открытыми глазами. До сна ли тут!
В воспоминаниях о детстве и юности, о любимом крае незаметно пролетели дорожные часы. Вот и город Печора. Спервоначала я и не узнал его. Он вырос, похорошел. Из города спускаюсь вниз по реке Печоре на пассажирском пароходе «Республика». Выхожу на палубу, любуюсь красавицей рекой.
Подходим к селу Усть-Уса. Вижу, на пристани народу полным-полно. «Это вас встречать пришли», — говорит подошедший ко мне капитан судна. А у меня слезы на глазах. Неужели я заслужил такое! Нет, это награда не только мне, а всем моим товарищам, всем воинам. Вот об этом я и говорил на митинге в Усть-Усе. Вспомнил, как работал учеником-масленщиком, кочегаром на пароходах, и от всего сердца поблагодарил моих наставников, которые учили меня не только мастерству, но и жизни, помогали закалять волю.
От Усть-Усы на небольшом пароходике плыву дальше, к родному селу. По пути еще одна остановка — в Щельяюре. Опять митинг. На нем мне очень запомнилось выступление комсомольца Александра Терентьева. Он говорил, что молодежь республики Коми и впредь не пожалеет ни сил своих, ни жизни для полной победы над фашистскими захватчиками.
К вечеру пришли в Усть-Цильму — наш районный центр. Там меня встретила сестра Паня. Она работала тут в больнице.
— Как отец, сестры Анна и Таисия? — нетерпеливо спрашиваю ее. [64]
— Живы-здоровы. Все тебя ждут не дождутся, — отвечает сестра. — Как сообщили, что приедешь, отец покоя потерял от радости. Постарел, поседел наш батя, но, как и прежде, трудится. Аня работает в колхозе. Таисия ушла на пассажирском пароходе в Нарьян-Мар.
Вскоре наш пароход двинулся дальше. Вот и роднод Среднее Бугаево. Пристаем. В каюту вбегает отец. Общи маемся. Он плачет.
— Что ты, батя? Ведь я жив и здоров.
Он только махнул рукой — мол, молод еще, сынок, все равно не поймешь. Затем обнимаюсь с сестрой.
Очень сердечной была встреча с односельчанами. Митинг состоялся в новой школе.
Наконец я и дома. Вручаю отцу подарок — морской китель и брюки.
— Носи, отец, — говорю. — Это тебе от командующего Северным флотом.
Затем передал подарки и сестрам.
Многое изменилось в нашем селе за эти годы. Немало земляков заслужили боевые награды, а некоторые уже никогда не возвратятся на берега Печоры.
Недолго погостил я дома. По приглашению правительства Коми АССР вылетел в Сыктывкар. Сердечно и тепло встретила меня наша столица. Я побывал на предприятиях, в близлежащих совхозах и колхозах.
С берегов Печоры увез я живой подарок — овчарку-подростка, по кличке Север. Собак я любил с детства. А эту темно-серую овчарку надеялся приучить помогать нам в боях, ходить в разведку за «языком».
Забегая вперед, скажу, что Север стал моим настоящим другом и не раз приходил мне на помощь.
Быстро пролетел мой отпуск. И вот я уже снова в Полярном. В штабе флота получаю назначение: командовать ротой автоматчиков первого батальона 12-й бригады морской пехоты, той самой, с которой недавно расстался.
Добираюсь до полуостровов Рыбачий и Средний. Принимаю [65] роту, знакомлюсь с личным составом. Большинство — моряки с Тихоокеанского флота, уже успевшие повоевать на Севере. Запомнились мне молодые энергичные командиры взводов лейтенанты Соколов, Фирсов, Баранов, командиры отделений старшие сержанты Кудряков, Клепиков, Беляев, сержанты Гвоздев, Аксенов, умелые, инициативные бойцы Иванов, Чуркин, Назаров, Реутов и другие.
В то время наша бригада обороняла побережье на полуострове Средний. Противник был буквально перед нами — на главном хребте высоты Муста-Тунтури, которая господствовала над всей местностью. На северном скате этой высоты закрепилось наше боевое охранение с приданными минометчиками и пулеметчиками. С вершины Муста-Тунтури гитлеровцы хорошо просматривали не только наши ближние тылы, но и весь залив. Поэтому доставлять продукты и боеприпасы на опорные пункты было неимоверно трудно. С легкой руки кого-то из моряков всех бойцов, доставлявших продовольствие и боеприпасы в опорные пункты через насквозь простреливаемую лощину, прозвали «ботиками». Иного способа транспортировки грузов у нас не было. Бесстрашные воины шли, нагруженные до предела патронами, гранатами, взрывчаткой или термосами с пищей. Этот тяжелый километр по лощине приходилось преодолевать поодиночке. Бойцы старались все время менять маршрут, чтобы немцы не засекли их и не взяли на мушку. Бежишь, бывало, и вспоминаешь всех святых — гитлеровцы бьют из пулеметов, винтовок и автоматов, а спрятаться негде. Успех зависел от того, как сумеешь перехитрить врага. И надо сказать, что все воины нашей роты очень хорошо справлялись с этой задачей. У нас не было ни убитых, ни раненых.
Наши передовые опорные пункты стояли от позиций немцев всего лишь в десятках метров. Мы искали любые способы уничтожения егерей, засевших в каменных укрытиях. [66]
Помню, как-то зимой ребята задумали соорудить мину-салазки. Один из наших опорных пунктов находился на небольшой высотке, против которой егеря оборудовали за камнями огневую точку. Мы достали пару лыж, поставили на них ящик и загрузили его взрывчаткой. Задача состояла в том, чтобы направить лыжи прямо на вражескую пулеметную точку. Несколько раз прикинув, мы оттолкнули самодельные санки. Они помчались с большой скоростью и с разгона ударились в огневую точку противника. Ахнул взрыв. Вражеский пулемет вместе с расчетом был уничтожен.
С гордостью вспоминаю, с каким упорством отстаивали мы наш советский пограничный знак, что сохранился на Муста-Тунтури. Это был, пожалуй, единственный из погранзнаков, не захваченных фашистами.
Немцы много раз предпринимали попытки завладеть им, но всякий раз безуспешно. Озлобленные неудачами, егеря нещадно обстреливали его защитников. Иногда врагу удавалось сбивать знак, но моряки восстанавливали его снова. «А что, если попытаться перехитрить немцев? — предложил кто-то из ребят. — Давайте поставим на вершине портрет Гитлера. Не будут же фашисты стрелять по своему фюреру». Один из бойцов умел неплохо рисовать. К нему и обратились мы с этой необычной просьбой.
— Ты хоть приблизительно намазюкал собаку-Гитлера на большом листе фанеры, — попросили матросы художника-самоучку. — Главное, чтобы фуражка была с кокардой...
Просьбу нашу он выполнил. Ночью фанерный лист укрепили в камнях около погранзнака. С нетерпением ждали утра. Как поведут себя немцы? Ведь они каждое утро обстреливали наши позиции. Но на этот раз огня не последовало. Фрицы долго еще не решались стрелять по вершине высоты. Этот ставший знаменитым пограничный знав тан и оставался на вершине до конца войны. [67]
Штурмуя Муста-Тунтури
Пришло долгожданное время нашего наступления.
Утром 7 октября 1944 года сильная артиллерийско-минометная стрельба разорвала воздух. В наступление перешли войска Карельского фронта. Взломав долговременную оборону гитлеровцев, они форсировали реку Титовка и, совершив глубокий обходный маневр, вышли южнее Луостарй. Дальнейшее продвижение наших частей в направлении Петсамо (Печенги) ставило под угрозу окружения группировку противника, оборонявшуюся в районе Большой Западной Лицы. Понимая это, немецкое командование стало отводить свои войска на Петсамо. Чтобы воспрепятствовать этому, части морской пехоты Северного оборонительного района должны были прорвать оборону гитлеровцев на перешейке полуострова Средний.
В ночь на 10 октября на южное побережье залива Малая Волоковая был высажен десант в составе усиленной 63-й бригады морской пехоты. Овладев намеченным участком побережья, десант начал быстро продвигаться в южном направлении и вышел во фланг и тыл обороны противника, проходившей по хребту Муста-Тунтури.
Нашей 12-й бригаде морской пехоты предстояло прорвать оборону гитлеровцев на перешейке полуострова Средний, преодолеть горный хребет Муста-Тунтури и соединиться с частями 63-й бригады.
«Воевать на этой голой скалистой местности было невероятно тяжело, — вспоминает участник боев в Заполярье Антон Филиппович Самойлов. — Ни блиндажей, ни окопов. Приходилось делать их во время передышки между боями. И все это на глазах у противника. Ведь его позиции находились выше наших, и каждое наше движение он встречал интенсивным огнем. Да если прибавить к этому колючие ветры и снежные заряды, то условия были адские. Мы выстояли. А потом и сами пошли в наступление, взламывая мощные укрепления немцев, взрывая [68] их доты, уничтожая технику, отвоевывая каждый метр родной земли...»
Накануне наступления к нам зашел командир батальона подполковник Александр Федорович Петров. Я считал его своим крестным отцом. Он был моим командиром еще в 1937 году.
— Ребята ждут не дождутся приказа идти вперед, — говорю комбату.
— Все это хорошо, Вася, — отвечает он. — Да вот только надо подумать, как лучше сшибить егерей с этого пригорочка. — Петров указал на хребет Муста-Тунтури. — Ведь в некоторых местах высота его около четырехсот метров...
— Трудненько будет, конечно, — говорю. — Но я уверен, что с задачей справимся.
Рано утром 10 октября, когда еще не утихла бушевавшая всю ночь пурга, после полуторачасовой артиллерийской подготовки свыше двухсот орудий и минометов, артиллерия кораблей перенесли огонь в глубину вражеской обороны, а 12-я бригада морской пехоты пошла в атаку.
С криками «ура» цепи моряков бросились вперед. И тут ожили уцелевшие огневые средства противника. Первая наша атака захлебнулась. Было горько и обидно. Мы залегли на каменной осыпи перед огромным черно-зеленым камнем. А выше, на скале, — немецкие пулеметчики и автоматчики. До нас чудом добрался комбат Петров.
— Пошлите взвод автоматчиков в обход высоты 45,6, — приказал он мне.
Эту задачу я поставил командиру взвода лейтенанту Соколову. Продолжала бушевать пурга. Ветер злобно бросал в лицо пригоршни колючего снега. Идти приходилось почти вслепую. В узком скалистом проходе ребят накрыл пулеметный огонь. Командир отделения Павел Кудряков сразу же определил, откуда бьет пулемет. Он прыгнул к [69] скале и прижался к валуну. Пули свистели уже над самой головой. Павел собрался с силами, подпрыгнул, но до пулемета не достал — высоковато. Тогда он сбросил с плеч вещевой мешок, встал на него и снова подпрыгнул. Ухватившись руками за ствол вражеского пулемета, рванул его на себя. Вместе с пулеметом Кудряков упал к подножию высоты. Путь вперед был открыт.
Перед самым перевалом отделение снова обстреляли из пулемета. Тут отличился пулеметчик Нехлюдов. Он приказал своему второму номеру Шульге остаться за пулеметом, а сам, схватив автомат, где перебежками, где ползком, обогнул скалу и подобрался совсем близко к егерю. Короткая очередь — и немецкий пулеметчик уничтожен. Моряки рванулись вперед и с тыла обрушились на гитлеровцев.
Услышав стрельбу взвода Соколова, мы ударили по противнику с фронта. Короткие схватки — и вражеские укрепления на высоте взяты! Дали сигнал, что высота наша. Подполковник Петров вместе с командиром пулеметной роты капитаном Кондрашовым и офицерами штаба поднялись к нам по узкому, как каменный желоб, ущелью. Вскоре подошел и лейтенант Соколов. Он доложил, что соседняя высота тоже наша.
Основные силы противника отошли на одну из высот. Оттуда гитлеровцы стали вести интенсивный огонь. Прошу помощи. Комбат Петров направляет первую стрелковую роту для удара по высоте с тыла, а моим автоматчикам приказывает обрушиться на врага с левого фланга. Такие совместные действия приносят успех. Гитлеровцы снова отходят, теряя убитых и раненых.
— Побежали, — ликуя кричит Кудряков. — Поднажмем, братишки!
Автоматчики вырываются вперед. Вместе со стрелками преследуем отступающих егерей. Идем буквально по пятам, не давая гитлеровцам закрепиться на промежуточных рубежах. [70]
Чтобы опередить отходящего противника, решаю двигаться чуть правее. Перед развилкой дороги Титовка — Петсамо, идущей на полуостров, пришлось залечь: остановил сильный пулеметный огонь. Как оказалось, недалеко от дороги находились склады с продовольствием и боеприпасами. Враг создал здесь сильную оборону, сосредоточив немало живой силы. Несмотря на огонь, отделению Кудрякова удалось вырваться к дороге и захватить несколько землянок.
— За мной! В атаку! — кричу автоматчикам и кидаюсь вперед.
Подбегаю к одной из землянок, где только что скрылась группа гитлеровцев, рывком распахиваю дверь и бросаю одну за другой две гранаты. После взрывов вместе с овчаркой Севером заскакиваю в землянку. Насчитываю тринадцать фашистских трупов.
В это время взвод лейтенанта Соколова завязал бой за склад с боеприпасами, а взводы Фирсова и Баранова уже успешно наступали на высоту.
В обеденный час старшина Коробейников с одним автоматчиком и ротным писарем принес бойцам еду. Увидев, что идет жаркая схватка, старшина решил помочь.
— Ставь термосы и — за мной! — скомандовал Коробейников ребятам.
Троица «тыловиков» захватила четыре землянки и шесть повозок с боеприпасами и продуктами.
— Немало тут у них добра припрятано, — доложил мне Коробейников.
Я приказал, чтобы все подсчитали и записали. Неожиданно фыркнул автомобильный мотор — из-за угла склада выскочила открытая легковая машина. В ней сидели генерал и несколько офицеров. Меня словно электрическим током ударило. Даю по машине одну автоматную очередь, вторую, но все безрезультатно. Машина уходит. Раздумывать некогда. Стреляя из автомата, бегу к дороге наперерез. Мне удалось убить всадника, скачущего за машиной. [71]
Вскакиваю на коня и мчусь во весь опор. Но отстаю все больше и больше. За машиной не угнаться. Эх какая досада: удалось-таки фашистам уйти. Злющий до невозможности, возвращаюсь к своим.
— Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает командир батальона, — подбегает ко мне связной Смирнов.
Подполковника Петрова я нашел в одной из землянок. Доложил о последних боях.
— Молодцы автоматчики, что захватили развилку дорог без потерь, — произносит комбат. — А тебе, Кисляков, объявляю выговор. Бросил роту и погнался за машиной, да еще на лошади. Тоже мне, Аника-воин!
Комбат сообщил, что противник в составе стрелкового полка отступает.
— Необходимо оседлать развилку дорог и не пропустить немцев к Петсамо. Держаться до подхода своих, — приказал подполковник Петров.
Я вышел из землянки. В стороне послышалась стрельба. Выяснилось, что наш передовой взвод уже завязал бой с подошедшими подразделениями гитлеровцев. Егеря стремились во что бы то ни стало отбросить нас от развилки и прорваться к дороге. Мы заняли оборону за валунами и сдерживали яростный натиск немцев. В самый разгар боя подоспели стрелковая и пулеметная роты. Замысел врага был сорван.
Поздно вечером в батальон прибыл командир 12-й бригады морской пехоты полковник В. В. Рассохин. Здороваясь со мной, он с улыбкой произнес:
— Слыхал, слыхал о вашем лихачестве и о том, что наказаны за это. Представляю: моряк мчится на коне за немецким генералом, удирающим на автомашине! Хоть картину пиши. Да вы хоть близко-то видели генерала этого?
— Видел, — отвечаю, сокрушенно вздыхая. — Фуражка и погоны в золоте. С ним трое офицеров.
— Ну ладно. Ступайте вздремните, а то свалитесь от [72] усталости. Рота ваша действовала слаженно. Благодарю за службу.
И мы расстались. А утром получаю приказ: роте автоматчиков совершить бросок через горы на мыс Крестовый, где ведет тяжелый бой отряд Леонова.
— Нашу роту, — говорю ребятам, — бросают на выручку лебновскому отряду.
Об этих отчаянных разведчиках знал уже весь флот. Москвич Виктор Леонов, плававший до войны на подводной лодке Северного флота, добровольно пошел в отряд разведчиков. Немало подвигов совершили воины этого героического отряда. И вот теперь они оказались в беде.
Командую роте отойти от дороги, снять вещевые мешки и ускоренным маршем двинуться на мыс Крестовый.
— Там в неравном бою сражаются наши разведчики, — говорю ребятам. — От нашей помощи зависит их жизнь. Чем раньше придем, тем лучше. Повзводно за мной!
Но тут подошел подполковник Петров и сказал, что на выручку Леонову идем всем батальоном.
Стремительный марш по бездорожной тундре, по скалам и топким болотам... Мчимся, словно на крыльях. Скорей! Скорей!
Вот мы и на мысе Крестовый. Скатываемся с высоты, развертываемся для атаки. Но нашей помощи уже не потребовалось: разведчики сами справились с фашистским гарнизоном, очистили высоту от врага.
Своими боевыми делами Виктор Леонов, человек неукротимой энергии, находчивый и храбрый, заслужил легендарную славу. В конце войны он был удостоен второй медали Золотая Звезда, но это уже за бои на Дальнем Востоке.
С мыса Крестовый наш батальон на торпедных катерах перебросили в порт Лиинахамари. Петсамо мы овладели совместно с частями 14-й армии. 12-й бригаде морской [73] пехоты было присвоено почетное наименование Печенгской.
Советские воины дошли до норвежской границы, освободили от фашистских захватчиков родную землю и район Северной Норвегии. Боевые действия в Заполярье на суше были закончены, но война еще продолжалась. Считая, что отныне мое место там, где идут бои, я обратился с рапортом к командующему флотом. Он вызвал меня к себе:
— Вам что, старший лейтенант, не нравится продолжать службу у нас на Севере?
— Что вы, товарищ командующий! Северный флот мне как дом родной. Он меня обучил, воспитал, и я от всей души благодарен ему. Но есть у меня, товарищ адмирал, одно заветное желание — бить фашистских захватчиков до дня нашей окончательной победы. Это мне завещал и погибший брат.
Я рассказал командующему о гибели брата Николая и еще раз попросил не отказать в моей просьбе. Арсений Григорьевич внимательно выслушал меня и, крепко пожав руку, сказал:
— Ну что ж, у меня возражений нет. Желаю вам новых боевых успехов!
Меня откомандировали на Дунайскую флотилию. Проездом я побывал в Москве. Понятно, сразу же направился на Красную площадь, к Мавзолею Ленина.
Из Москвы отправился в Одессу, а оттуда в Измаил. Моряков Дунайской флотилии я догнал уже в Румынии. Мне поручили командовать автоматчиками-десантниками 143-го Краснознаменного отдельного батальона морской пехоты Черноморского флота.
Последний бой для меня был в Вене, когда наш батальон не дал отступавшим гитлеровцам взорвать знаменитый мост через Дунай.
День Победы 9 мая 1945 года я встретил в столице Австрии.
Помню, утро началось с обычных военных хлопот. [74]
В четыре часа утра мы с командиром взвода разведки лейтенантом Василием Асиным отправились из Вены в Будапешт, где находился штаб Дунайской флотилии. А когда возвратились, то впервые услышали долгожданное слово «Победа!». Город нельзя было узнать. Казалось, вся Вена высыпала на улицы. И день стоял солнечный, теплый. Как только мы вышли из машины, ликующая толпа подхватила нас на руки. Качали, горячо благодарили. А вечером мы с болью вспоминали тех, кто не дожил до этого светлого дня, радовались нашей победе и строили планы новой, мирной жизни...
Много лет спустя
Прошло много лет с тех пор, как закончилась Великая Отечественная война. Я уволился в запас и поселился в Москве.
На юго-западе ее раскинулся огромный жилой массив. Его перерезает широкая лента Ленинского проспекта, который стал трассой космонавтов. К Ленинскому проспекту примыкает улица имени Крупской. Здесь я и живу. Работаю на заводе «Каучук».
Давным-давно отгремели бои. У меня уже выросли две дочери и два сына. А я все живу воспоминаниями о нашем далеком и таком близком военном прошлом, о родном северном крае, о друзьях-товарищах. С некоторыми из них мне посчастливилось снова встретиться.
Так, нежданно-негаданно я увиделся в столице с Борисом Митрофановичей Ляхом — отважным североморским катерником. В годы войны катер Ляха не раз успешно ходил на перехват вражеских кораблей, которые пытались нападать на караваны судов, направлявшиеся к Мурманску, высаживал разведчиков в тыл противника. За отвагу и мужество Борис Митрофанович Лях был удостоен звания Героя Советского Союза.
Еще одна встреча взволновала меня до глубины души. Это было зимой 1964 года. Как-то вечером раздается звонок. [75]
Открываю дверь и вижу будто знакомого человека в теплом пальто и зимней шапке, а кто — никак не вспомню. Он внимательно смотрит на меня, улыбается и громко произносит:
— Товарищ капитан, старший сержант запаса Кудряков прибыл на побывку!
— Пашка, родной ты мой, дружище! — Мы крепко обнимается, целуемся и... плачем от радости.
Паша, Пашка! Мы вместе прошли через все испытания на Западной Лице, на полуостровах Рыбачий и Средний. С приездом его будто пришли в мою квартиру все наши ребята. Сидим за столом, а Павел глядит на меня, словно видит впервые.
— Что это ты так смотришь, Павлуша, будто я с того света вернулся?
— А ты как в воду глядишь, Василий. Для меня ты и впрямь с того света пришел, — говорит Кудряков. — Ведь я не чаял тебя больше увидеть. Сколько раз мы вспоминали тебя с ребятами, сколько раз опрокидывали чарки за твое доброе отношение к людям! Не пили только за твое здоровье.
И Павел рассказал, что в мае 1945 года они получили письмо от одного североморца, воевавшего в Австрии. Тот сообщил, что я погиб у него на глазах в бою с гитлеровцами у одного из мостов через Дунай.
— Как ни горько было, но мы все уже свыклись с мыслью, что тебя нет в живых. Но вот сижу я как-то дома у телевизора и вижу на экране Кислякова, тебя! Значит, жив и здоров наш ротный! Тут же говорю жене: «Собирай чемодан, еду в Москву, к командиру». И вот я здесь. А что же было в Вене, Вася?
И я рассказал:
— Бой шел за красивый мост через Дунай и был действительно очень горячим. Дунайцы дрались отважно. Позиции на берегу несколько раз переходили из рук в руки. Рядом со мной разорвалась мина, и я упал. Меня [76] контузило. Но, как видишь, жив и здоров. Ты лучше расскажи о себе.
— Да что о себе! Живу в Ивановской области в деревне Аграфенино. Работаю на фабрике. Семья, дети. Значит, и забот немало.
Долго в тот вечер мы не могли заснуть. Все говорили, вспоминали друзей...
В том же году разыскал меня на заводе мой бывший командир, ныне полковник в отставке, Федор Иванович Хижняков. В кабинете директора мы бросились друг другу в объятия. Постарел, конечно, мой командир, но все такой же бодрый. Он живет в Ленинграде, преподает в одном из военных училищ. Федор Иванович рассказал, что командир нашей Краснознаменной Печенгской бригады Василий Васильевич Рассохин тоже живет в Ленинграде. Он генерал-майор в отставке. Встречался Хижняков и с бывшим командиром отряда Симоненко.
— Как вспомню Западную Лицу, высоты Безымянная, Горелая, — сказал Федор Иванович, — так и сейчас, много лет спустя, просто не верится, что смогли выстоять. Да, Первый добровольческий не подкачал!
Немало наших ребят после войны осталось жить в Заполярье. Там долгое время работал бывший пулеметчик Нехлюдов, К сожалению, сейчас его уже нет в живых.
Как-то при встрече Виктор Леонов сказал мне:
— Вот живу в Москве, а в Заполярье тянет. Видно, на век прикипело к нему сердце. Давай махнем туда!
И мы поехали. Было это в 1957 году.
...Миновав Екатерининский остров, катер подошел к Полярному. А на пирсе — батюшки! — Иван Зинченко! Выходит, выжил, а ведь говорили, погиб. Он уже подполковник, работает начальником Дома офицеров в Полярном. И снова воспоминания... Сейчас Зинченко живет в Киеве, ведет большую военно-патриотическую работу среди молодежи и школьников. [77]
Летом 1964 года по приглашению комсомольцев Северного флота я опять выехал в Заполярье. Накануне Дня Военно-Морского Флота мы отправились из Мурманска в Долину смерти. Сейчас ее справедливо называют Долиной славы. В автобусах были моряки с кораблей и бойцы из береговых подразделений, а также молодежь с предприятий Мурманской области. Хорошо знакомая дорога петляет, огибая горы и озера. За поворотом на несколько километров протянулось ущелье. У меня даже дыхание перехватило. Вот она — Долина смерти! За синим озером стоит памятник с красной звездой.
— Мы приближаемся к священной земле, — слышится взволнованный голос экскурсовода музея Северного флота. — Здесь, на реке Западная Лица, насмерть стояли наши воины, сдерживая бешеный натиск врага, который рвался к Мурманску и Полярному...
Я очень взволнован. Смотрю на скалы, местами поросшие зеленоватым и белым мхом и лишайниками, на траншею, выложенную нашими ребятами. Она кое-где уже обвалилась, на дне много осколков и гильз. А вон, чуть выше других, высота, которую отстаивало наше отделение. Гляжу то на нее, то на молодых моряков, на чьих бескозырках золотом написаны дорогие сердцу слова «Северный флот», и еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать.
Меня просят выступить. Собираюсь с мыслями и обращаюсь к молодежи с такими словами:
— Вы тогда еще, пожалуй, не родились на свет, а отцы ваши в незабываемом сорок первом преградили здесь путь врагу. Немало подвигов совершили советские воины в суровом Заполярье. Героизм, помноженный на воинское мастерство, — вот что принесло нам победу.
Долго длилась тогда наша беседа с молодежью. А потом мы шли по дороге, вдоль которой тянулась линия связи.
Остановились у братской могилы. Сколько их, наших товарищей, полегло тут навечно! Всех ли их вспоминают, [78] когда говорят о защитниках Заполярья? Не забыт ли кто? Они заслужили право на бессмертие.
Об этом я и говорил на митинге, стихийно возникшем у братской могилы на восьмидесятом километре дороги, идущей от Мурманска. В час этой волнующей встречи молодые летчики Северного флота преподнесли мне шкатулку с землей заполярной, с патроном и осколком мины. Подарок взволновал меня до глубины души. Спазмы сжали горло. Я не сразу смог поблагодарить моих молодых друзей за этот дорогой подарок.
Затем мы побывали в совсем еще молодом городе Заполярный. Он создан руками комсомольцев-добровольцев, которые приехали сюда летом 1956 года. Сейчас это современный город с многоэтажными жилыми домами, кинотеатрами, школами, магазинами...
Огромное впечатление произвели на меня красивые корпуса Ждановского горнообогатительного комбината и город Никель.
Да, много интересного и незабываемого повидал я за эту поездку.
Не раз после войны бывал я и на родине, в лесистой республике Коми. Ходил по Сыктывкару и радовался: как похорошел он. А мое родное село Среднее Бугаево и вовсе не узнать.
Да, многое изменилось за эти годы. Другим стал и Северный флот. Могучие корабли бороздят теперь воды Мирового океана. Ведут эти корабли уже наши сыновья и внуки, принявшие эстафету от своих отцов. От сознания того, что дело ветеранов находится в надежных руках, становится радостно на душе. И хочется самому оставаться в боевом строю — строю созидателей и защитников коммунизма! В этом и есть счастье!