И снова в бой
Через несколько дней меня опять вызвали к командиру отряда. На командном пункте было полно людей: и моряков, и пехотинцев.
В блиндаже командира отряда на столе разостлана карта. На ней район бассейна реки Западная Лица, поселков Большая и Малая Лица расчерчен аккуратными красными и синими стрелками, обозначавшими дислокацию советских и немецких частей. За линией фронта, в районе одной из высот, стоял жирный знак вопроса, выведенный синим карандашом.
— Посмотри внимательно на карту, Кисляков! Тебе ее надо знать хорошо, — говорит командир отряда. — Мы РОТ посоветовались и решили снова отправить тебя в тыл противника. Поведешь группу из двадцати человек. Требуется выяснить, что у немцев находится вот на этой высоте, — он показал ее на карте, — и за ней. Попутно установите, почему там тихо в воскресные дни. С группой пойдет и капитан-разведчик из стрелкового полка. Отправитесь через два часа. Я приду проводить. Мы на тебя надеемся, старший сержант!
— Приложим все силы, задание выполним, — с волнением ответил я.
...И вот передовые позиции противника уже позади. На этот раз мы прошли не между высотками, а по скату одной из них: в лощине у немцев расположились секреты. Ребята в нашей группе подобрались бывалые, обстрелянные. С ними я уже не раз ходил в тыл врага. Первым идет Петр Казанцев, за ним в нескольких шагах — Владимир Бордюк. Я двигаюсь в середине цепочки, за мной шагает разведчик, капитан из стрелкового полка. Замыкающими идут Седов и Александров.
Вдруг что-то со звоном покатилось по камням... Ведро... Мы залегли. Видим, как за ведром побежали вниз два долговязых немца. Они подняли его и направились к [37] небольшому озерку, синевшему недалеко в камышах. «Готовые «языки», — подумал я. Казанцев тоже кивает в сторону ушедших в камыши егерей. Я отрицательно качаю головой. Нельзя отвлекаться!
К утру мы наконец подошли к заданному району. Вот она, загадочная, молчащая по воскресеньям высота. За ней — березовая рощица.
Рассредоточившись, ведем наблюдение. На скатах высоты видим искусно замаскированные минометные точки, а чуть дальше, на опушке березовой рощи, — мощные артиллерийские орудия. Офицер-разведчик аккуратно наносит на карту огневые позиции немцев. Левее их, в самой роще, на поляне раскинулся целый палаточный городок. Брезентовые палатки, как и пушки, хорошо замаскированы.
Стало совсем светло, и палаточный городок пробудился. Немцы выбегают из палаток и занимаются гимнастикой, умываются. Некоторые даже рубашки сняли, загорают. Один толстяк уселся на пенек и пиликает что-то на губной гармошке. Значит, в воскресный день они здесь отдыхают, как на курорте! Гляжу на фрицев-курортников, и такая злость берет! Ну ничего, подождите, устроим мы вам воскресный отдых! Вскоре солдаты стали вставать в строй. Оказывается, у них начиналось богослужение. У меня созрел дерзкий план. Шепчу лежащему рядом со мной капитану:
— Давайте устроим фрицам горячий душ! Я возьму ручной пулемет и с тремя матросами укроюсь вон около той крайней палатки. Когда вы откроете винтовочный огонь и бросите несколько гранат, немцы обязательно кинутся к палаткам за оружием. А уж дальше моя забота!
— Нам нельзя поднимать шума, — отвечает капитан. Но ведь и я хорошо понимаю, нельзя. А жаль. Такая возможность!
Еще понаблюдали. А вечером вся наша группа благополучно отошла. Обратно мы шли уже другой дорогой. [38]
Пехотинцы были удивлены, когда мы словно из-под земли выросли около их окопов.
Командир 325-го стрелкового полка, которому доложили о выполнении задания, поблагодарил нас. И тут же по телефону сообщил артиллеристам координаты палаточного: городка немцев.
— А ваши моряки с одной нашей стрелковой ротой, ушли штурмовать высоту, — сказал он, — ту самую, которую вы захватили в день высадки и потом были вынуждены оставить. Торопитесь, а то опоздаете!
Стало быть, ребятки снова атакуют «перевернутое блюдечко». Жарким был тогда бой за эту высоту. Да и. сейчас там, наверное, горячо. Дорога знакомая, шагаем' быстро. По мху идти трудно, а ближе пути нет. На что уж; выносливый Седов — и тот взмок.
Не доходя до высоты, отчетливо слышим взрывы гранат и перестрелку.
— Несут наших раненых! — кричит Казанцев и первым бежит навстречу.
— Высоту взяли было, но снова откатились, — говорит моряк с окровавленной рукой. — К немцам помощь подоспела.
У подножия высоты встретили Васина с отделением. Со своими ребятами подошел и старшина первой статьи Лаврентьев.
— Где Колодницкий? Где остальные взвода? — спрашиваю подбежавшего ко мне Василия Кухарева.
— Отходят по скатам, — торопливо объясняет он, заматывая бинтом левую руку. — Старший лейтенант все время был с нами, а потом как под землю провалился: ни среди убитых, ни среди раненых.
— Вася, я, однако, ранен! — слышу голос Зинченко. Этот могучий детина весь как-то сник, левой рукой держится за живот.
— Казанцев, индивидуальный пакет! — И мы вдвоем стали бинтовать Ивана. [39]
В тот же миг по нас ударили пулеметы. Значит, гитлеровцы уже закрепились на высоте. Мы перетащили раненого в кусты. Видим, еще двое наших бредут с высоты. Один из них рассказал нам, что Колодницкий, раненный, пошел на фрицев с гранатами, и в этот момент около него разорвалась фашистская мина...
Немцы усилили обстрел. Единственный путь отхода — берег Западной Лицы. Но в этом месте путь нам преграждала небольшая скала, отвесно спускавшаяся в воду. По скату ее Ивана, пожалуй, не перенести. А ему все хуже и хуже.
— Обойдем скалу по воде, — говорю ребятам.
Мы стали сооружать из винтовок и плащ-палатки носилки. Когда они были готовы, положили на них Зинченко и понесли.
Река с каждым шагом становилась все глубже и глубже, хотя мы брели у самого берега.
— Добейте, ребята! — хрипит Зинченко. — Не дотащить вам меня, помираю, живот огнем горит.
— Терпи, Иван, и не говори глупостей! В госпитале, браток, тебя подлечат. Будешь как новенький пятиалтынный. И на свадьбе твоей еще погуляем, — успокаиваю его, едва переводя дыхание.
Вода уже по грудь — проклятая яма у берега! Поднимаем носилки над головой, чтобы уберечь раненого. А река все глубже. Пришлось плыть. Вода захлестнула носилки, и Зинченко закричал. Отчаянно гребу правой рукой. Наконец почувствовал под ногами каменистое дно. Шатаясь от усталости, выходим на берег, ставим носилки. Раненый скрипит зубами от боли. Соленая вода попала на рану и, наверное, здорово разъедает. Лоб у Ивана горячий. Видимо, температура высокая. Он бредит.
— Да ведь это наши, товарищ старший лейтенант! Кисляков со своим отделением, — раздается вдруг справа. И к нам уже бегут люди. Среди них вижу командира отряда. [40]
— Отходили с высоты в обход по воде, — докладываю старшему лейтенанту Симоненко. — Зинченко ранило в живот. Надо бы скорее доставить его в госпиталь, а то парню очень худо.
— Фельдшера сюда, быстро! — приказал командир. — Хорошо, что отходили по воде. По лощине бы не прошли. Немцы пристреляли там каждый камень и кустик.
Прибежал военфельдшер и сделал Ивану перевязку. Он немного поутих, видать, полегче стало. Чуть позже его отправили в госпиталь.
Командир отряда сообщил мне, что Колодницкий погиб.
— Принимайте взвод, Кисляков, — сказал Симоненко. — Будете держать оборону на нашем левом фланге под высотой.
Я тут же разыскал политрука взвода Калинина и сообщил ему о своем назначении.
— Поздравляю! — сказал он и подал мне руку. — Значит, теперь будем вместе работать. Очень жаль Колодницкого. Он был настоящим командиром.
— Да, — поддержал я. — Мы вместе служили в одном из отдаленных гарнизонов Заполярья еще до войны. А затем в Полярном. И вот...
Началась окопная жизнь. Взвод все глубже вгрызался в землю: укреплялись пулеметные точки, сооружались ячейки для стрелков.
Немцы, видимо, устали и обстрел вели слабый. Поэтому в короткий срок нам удалось основательно укрепиться.
Ребята стали увлекаться снайперской охотой на егерей. Первым ее начал Казанцев. Он скрытно подползал к какому-нибудь большому валуну, которых в Заполярье немало, и, затаившись, выжидал. Как только на склоне высоты показывался немец, из-за серого камня раздавался выстрел — и одним фашистом становилось меньше.
Почин Казанцева мы, разумеется, все поддержали. Это начинание подхватили и на других участках фронта. [41]
Недели через две нас сменил отряд моряков с Соловецких островов, а мы ушли в тыл на переформирование.
Вот уже позади боевые рубежи, где пролилась кровь наших товарищей. Вернемся ли еще сюда? Смотрю на взвод: маловато людей в нем осталось. Но ребята шагают бодро, с прибаутками... Значит, не падают духом. А вот и залив. Мы быстро погружаемся на мотобот. Отдаются швартовы, и мотобот ложится на заданный курс. Прошло немного времени, и показались скалистые берега Екатерининской бухты.
— Давайте отсалютуем из винтовок, — предлагаю Калинину.
— Не надо, — отвечает политрук, — еще, чего доброго, подумают, что в базе высаживается вражеский десант, всполошатся. И тогда фитиля не миновать...
Подошли к причалу, ошвартовались. Оказалось, что прибыли последними: остальные подразделения уже в Полярном. Быстро соскакиваю на пирс. Рядом с командующим флотом А. Г. Головко вижу члена Военного совета А. А. Николаева. Выстраиваю взвод. Командую:
— Смирно! Равнение на середину!
Докладываю, что взвод прибыл на переформирование с Западной Лицы. Командующий тепло поздоровался с десантниками, похвалил. А я очень робко говорю ему, что хотели, мол, в честь наших удач произвести салют из винтовок, да не решились.
— Ну и напрасно, — улыбаясь, произнес командующий. — А сейчас все быстро в баню. И отдыхать...
Как только помылись в бане и привели себя в порядок, дали нам команду фотографироваться.
— Вот это дело! — шутливо замечает Петр Казанцев. — Вы только представьте, ребята, для потомства на память останутся и наши физиономии.
А Седов ворчит, что, на вот тебе, идет война, а тут фотографироваться.
— Не дело говоришь, — возражает ему [42] Александров. — Ты вот дрался за пятерых, тебе и фото на память.
— Я думал, что ваш взвод на самом деле героический, а по виду не скажешь этого: все хмурые какие-то, — жалуется фотограф. — Может, птичку вам показать?
От этих слов все заулыбались. Сразу как-то вспомнилось доброе мирное время, которое казалось теперь таким далеким.
Вместе с нами сфотографировался и командир отряда Симоненко, теперь уже капитан.
Вскоре пришло пополнение из Мурманска. И на другой же день нас всех построили по тревоге. Оказалось, что противник, получив подкрепление, начал теснить подразделения 325-го стрелкового полка. Путь к Западной Лице прикрывали только что сменивший нас отряд моряков, прибывший с Соловецких островов, и отдельная пулеметная рота капитана Ермоленко. Бои были настолько ожесточенными, что позиции по нескольку раз переходили из рук в руки.
Погружаемся на мотоботы. Стою у трапа, и вдруг глазам своим не верю — передо мной Иван Зинченко!
— Еле догнал вас, товарищ старший сержант, — запыхавшись, говорит Иван и улыбается. — Разрешите в строй?
А я думаю: уж больно быстро поправился моряк, И в упор спрашиваю:
— Что, удрал?
— Нет, — отвечает он, — полный порядок. Врачи подремонтировали хорошо. Только вот справку с печатью получить не было времени. А так я как новенький.
— Ну ладно, топай в свое отделение, — говорю Ивану, — некогда разбираться.
Мотоботы берут курс на Западную Лицу. Маршрут нам уже знакомый. Там, на прибрежных скалах, сейчас идет бой, и нужно спешить. Только бы «юнкерсы» не навалились... [43]
А они уж тут как тут. Зенитчики открывают огонь. Берусь за пулемет и тоже стреляю.
Входим в Мотовский залив — пункт нашей высадки. Быстро выгружаемся и направляемся к штабу стрелкового полка. Получаем приказ с ходу вступить в бой, так как стрелковые роты и моряки, прибывшие из учебного отряда, расположенного на Соловецких островах, вынуждены отходить под напором превосходящих сил противника.
Мы занимаем оборону на скате небольшой высоты. Готовим к бою станковые и ручные пулеметы. Впереди — долина, поросшая мелким кустарником. Видим наступающих егерей. Огонь наших батарей останавливает их. Но противник тоже открывает бешеный огонь.
— Справа фашистские самолеты, идут на бреющем! — докладывает наблюдатель Занозин.
Десятка три немецких самолетов появились над нашей оборонительной линией. И тут не растерялись пулеметчики: они ставили пулеметы на плечи вторых номеров расчета и вели огонь.
Под прикрытием авиации егеря снова перешли в наступление. Слышу подозрительный шум справа, в кустарнике. Подзываю Зинченко:
— Иван, бери бойцов и прикрывай правый фланг.
Я не ошибся. Немецкие автоматчики действительно пытались атаковать нас с правого фланга.
Зинченко подпустил их поближе и уничтожил. Но другой группе егерей удалось обойти группу Зинченко. Трое гитлеровцев набросились на Ивана. Один из них пытался вырвать у него винтовку, второй — гранату, а третий навалился сзади. На помощь Зинченко подоспели Фокин и Седов.
Об этом случае я узнал значительно позже, когда услышал, как Фокин подтрунивает над Зинченко:
— А ты, Ваня, доложил командиру взвода, как попал в лапы егерей и как они прикладами дубасили тебя по спине? [44]
— Зинченко! — обращаюсь к Ивану. — Ты что, в самом деле здоровкался с фрицами? Или разыгрывают тебя ребята?
— Было дело, — неохотно ответил моряк.
— Нет-нет, Иван, ты давай-ка всю правду-матку выкладывай и дай-ка поглядеть, как молодчики фюрера разукрасили твою многострадальную спинушку, — подхватил Седов.
И Зинченко пришлось рассказать все по порядку:
— Сперва я уложил четверых. Потом, гляжу, из кустов выскакивают шестеро. Я и их ухлопал. А сзади подкрались еще несколько фрицев. Схватили было меня... но тут прибежали Фокин и Седов. И егеря приказали долго жить. А спина что, заживет... Покажи ее, так ведь, чего доброго, и в госпиталь отправите из-за царапинок этих.
Однако я все же завернул его тельняшку и увидел, что вся спина Ивана в синих кровоподтеках. Пришлось послать парня к фельдшеру.
В этом бою отличился также секретарь комсомольской организации отряда Петр Казанцев. В разгаре схватки он уничтожил немецкого пулеметчика и захватил пулемет.
Нас очень беспокоила вражеская авиация. Под ее прикрытием гитлеровцы то и дело поднимались в атаку. Вот и сейчас после бомбежки и обстрела егеря перешли в наступление.
Рядом со мной лежит командир первого отделения Сергей Лаврентьев. Шепчу ему:
— Мешкать нельзя. Надо поднимать ребят.
Он согласно кивает. Встаю во весь рост и командую:
— Вперед!
Мы рванули к высотке, что маячила в сотне метров от нас.
— Казанцев, держи под огнем лощину! — приказываю пулеметчику.
Петр сделал несколько перебежек, выбрал удобную позицию и открыл огонь. Прицельными очередями он заставил [45] егерей залечь. Мы тем временем закрепились на высоте. Вскоре рядом с нами был и Казанцев. Чем сильнее напирали фашисты, тем яростнее строчил его пулемет. Надо сказать, что действовал он один, без второго номера.
Атака немцев сорвалась. Тогда они решили обойти нас справа и зайти в тыл. Посылаю на правый фланг отделение главного старшины Кухарева и Казанцева с пулеметом. Когда Казанцев, заняв удобную позицию, открыл огонь, Василий Кухарев повел отделение в атаку. Противник был отброшен. Но бой не утихал. Немцы решили во что бы то ни стало овладеть высотой. Они яростно рвались вперед. Через некоторое время ребятам пришлось отойти. Прикрывал их все тот же Петр Казанцев.
Гитлеровцы заметили, что пулеметчик остался один, и усилили натиск. У Казанцева кончились патроны.
— Рус, сдавайся! — стали кричать немцы на ломаном русском языке.
В ответ полетели гранаты. Воспользовавшись замешательством фашистов, Казанцев отскочил в сторону и быстро укрылся за валунами. Вскоре он был уже среди нас.
И все же нашему взводу пришлось с боем отходить к одной из высот, расположенной почти на самом берегу Западной Лицы.
Около полутора суток держались мы на высоте. Связь с командиром отряда установить не удалось. У нас появились раненые, на исходе были боеприпасы. Отдал приказ, не прекращая огня, отходить к заливу. Когда подошли к прибрежной полосе, на ней уже никого не было. Как выяснилось потом, сутки назад остальные взводы нашего отряда, подразделения 325-го стрелкового полка и соловецкий отряд на торпедных катерах переправились на правый берег реки. Что же делать? Ведь у нас раненые! Подзываю Фокина, Седова, Александрова и приказываю им искать бревна для плотов. Вскоре бревна были найдены. Кое-как соорудили плоты. Положили на них раненых, [46] поставили пулеметы, И тут мне в голову пришла дерзкая мысль.
— Вынимайте противогазы, — говорю ребятам. — Надевайте маски, гофрированные трубки прикрепляйте к плотам, а сами прыгайте в воду и плывите. Как только немцы начнут стрелять, ныряйте.
Моряки попрыгали в воду и оттолкнули плоты от берега реки.
Держим курс к островам Лопаткина, расположенным в дельте Западной Лицы. Плыть холодно, но мы гребем изо всех сил — ведь в этом наше спасение. Немцы опомнились и начали стрелять из пулеметов и автоматов лишь тогда, когда мы уже подплывали к одному из островов. Вот наконец и берег. У самой скалы две землянки. Входим в одну из них, мокрые, продрогшие до костей. Тут нас и нашел капитан Симоненко.
— Где был ваш взвод, товарищ Кисляков? — строго спросил он.
Я доложил все по порядку.
— Значит, не дошел до вас связной с моим приказом об отходе, — вздохнул капитан. — А то, что переправились без потерь, — молодцы!
Обогревшись и обсушившись, два отделения моего взвода заняли оборону уже на нашем берегу, а остальные бойцы расположились на отдых.
На следующий же день командир отряда приказал мне доложить о наличии личного состава и оружия.
— Берите на учет каждую винтовку, в том числе и трофейную. Нам сейчас дорог каждый патрон, — сказал Симоненко.
Да, в те дни с оружием у нас было туговато. Его нам доставляли под огнем вражеских батарей, установленных на побережье Мотовского залива, который моряки называли огненным. Для вооружения десантников даже с кораблей снимали стрелковое оружие. Как мы потом узнали, несколько тысяч винтовок нам доставили из Москвы летчики-транспортники [47] под командованием Валентины Гризодубовой. И все же оружия не хватало. Нам приходилось добывать его в бою. При выбросках на вражеский берег мы зачастую вооружались трофейными автоматами, винтовками и пулеметами.
Но все это не снижало боевого порыва воинов-североморцев, которые с невиданной отвагой сражались с врагом в Заполярье. В первых рядах, как и на других фронтах, были коммунисты и комсомольцы. Разве можно забыть бессмертный подвиг воинов 6-й батареи 143-го артиллерийского полка, целиком состоявшей из комсомольцев!
Когда гитлеровцы вклинились в нашу оборону, эта батарея оказалась отрезанной от своих войск.
В течение трех суток фашисты атаковали позиции батареи, но воины стояли насмерть. Под командованием комиссара Васильева (в тот день командир батареи Лысенко оказался в группе пехотинцев и с боем прорывался к своей батарее) они вели огонь из пушек, а нередко брали в руки винтовки и гранаты. Многие из них были ранены. В разгар боя на батарею доставили приказ командира полка, в котором говорилось: «Поздравляю шестую с успешными боевыми действиями! Горжусь вами! На вашем примере учу сражаться с ненавистным врагом других. Держитесь, дорогие товарищи, скоро придет подмога». И воины держались до последней возможности. Почти все они погибли в неравном бою смертью героев.
Не померкнет слава и 22 моряков, сражавшихся с врагом под командованием политрука Иванова. Внезапной и решительной атакой они захватили высоту, на которой стоял советский пограничный знак. Первым в немецкую траншею ворвался ефрейтор Каменчук. Ценою жизни он уничтожил огневую точку противника. Североморцы овладели высотой и закрепились на ней. И таких подвигов было немало. [48]
Нежданно-негаданно
В начале августа 1941 года наш отряд вместе со стрелковыми подразделениями оборонял правый берег реки Западная Лица в районе островов Лопаткина. Мой взвод расположился на одной из высот, за которой разместился штаб отряда. Поэтому помимо основных обязанностей нам приходилось еще нести службу в штабе: охранять его, ходить с донесениями в штаб 52-й стрелковой дивизии, которой мы были приданы. Ребята роптали: вот, мол, другие воюют, а мы бумажки разносим. Иван Зинченко и Федя Лесовой буквально не давали мне покоя.
— Надо с егерями драться, а нас в почтальоны! — возмущались они.
Я, как мог, успокаивал ребят, хотя прекрасно понимал их состояние.
Наконец нашему взводу была поставлена новая задача. Нам предстояло пробраться на занятые противником высоты Горелая и Банная и взять «языка». Довольный, иду во взвод.
— Что, товарищ командир, работенка подходящая подвернулась? — улыбаясь, спрашивает Зинченко. Я сообщил ребятам о задании, но тут же умерил их пыл.
— Со мной пойдут только два отделения. Наступила томительная тишина. Действительно, кого же брать с собой? Вопрос этот был нелегким. Все моряки — коммунисты и комсомольцы. Все боевые ребята. Не взять кого-то — значило обидеть. Наконец я объявил свое решение:
— Группу захвата возглавит старший сержант Лесоеой. С ним пойдут матросы Фокин, Зинченко, Седов и Александров. Группой поддержки командовать будет старшина первой статьи Лаврентьев, огневой группой — старшина второй статьи Васин, а группой прикрытия — главный старшина Кухарев. В ней буду и я.
Когда чуть стемнело, мы двинулись в путь. Идем [49] вдоль линии нашей обороны в расположение первого батальона 78-го стрелкового полка. Там нас уже ждали. Командир батальона прошел с нами на передовую и показал место, откуда лучше всего наблюдать за высотами Банная и Горелая. В то время немцы боевых действий здесь не вели, и нам предстояло узнать, какие части противника занимают тут оборону.
Хорошо замаскировавшись, мы стали внимательно наблюдать за местностью. Через некоторое время нам удалось засечь одну из огневых точек врага. Поздно вечером к нам пришел командир стрелкового батальона и сказал:
— Пора. Только смотрите, «языка» живого тащите. А то ведь знаю я вас, дьяволов.... — Он улыбался.
— Ну а если мы про запас приволокем двоих? — пошутил Федя Лесовой, отважный парень, балагур и весельчак. — А то единственный-то с испугу и сам может душу отдать господу богу.
— Это не возбраняется, — улыбаясь, ответил комбат. Потом посмотрел на часы и уже серьезно сказал: — Счастливого пути, ребята! Желаю удачи.
В эту ночь луны, на наше счастье, не было. Когда гитлеровцы освещали передний край ракетами, мы укрывались во рвах, ямах, прятались за камнями, благо их в Заполярье хватает.
Вот и передний край противника. Залегли, чтобы еще раз уточнить местность и сориентироваться. Метрах в двадцати левее нас находилась вражеская пулеметная точка, которую мы засекли. Показываю ребятам. Вперед выдвигаются Лесовой, Зинченко, Седов, Фокин, Александров. Через некоторое время они замирают на месте, а затем Лесовой ползет дальше. С волнением наблюдаем за ним. Наконец Федя возвращается и молча показывает два пальца. Это означает, что на огневой точке два немца.
Теперь я уже сам ползу вперед и действительно вижу у пулемета двоих гитлеровцев. Они клюют носом. Взмахом [50] руки даю «добро» на захват. Ребята поползли вперед. Несколько минут — и все кончено. Прислушиваюсь... Кругом тихо. Благополучно отходим. Немцы еле плетутся. За ними нужен глаз да глаз, а то могут подставить нас под фашистские пули. Один из егерей споткнулся о камень. Этого было достаточно, чтобы гитлеровцы сразу же осветили местность ракетами. Хорошо, что Зинченко успел вовремя прижать фрица к земле и накрыть его плащ-палаткой. Снова тишина, и мы ползем дальше.
На переднем крае нас поздравили с успехом. На командном пункте уже ждали командир 52-стрелковой дивизии генерал-майор Г. А. Вещезерский и командир нашего отряда. Я доложил о выполнении задания. Командир дивизии похвалил нас, угостил всех папиросами, приказал сытно накормить и выдать по чарочке.
— Товарищ командир, а нельзя ли наркомовскую норму удвоить, поскольку мы задание перевыполнили вдвое? — хитро спрашивает Федя Лесовой.
— Ну что ж, в таких случаях можно, — с улыбкой отвечает командир дивизии.
Нас отправили спать. Устроившись в землянке около командного пункта, мы уснули как убитые. Вдруг слышу какой-то шум и голос часового:
— Да понимаешь ты или нет, что командир отряда строго-настрого приказал не будить разведчиков!
— А ты понимаешь, что я Кислякову брат родной и не видел его уже более шести лет! Времени у меня в обрез! Вот и увольнительная, смотри!
Уж не во сне ли все это? Я вскакиваю. Перед часовым — мой младший братишка Колька! Обнимаемся, троекратно целуемся, хлопаем друг друга по спине. И оба молчим. Ведь от такой неожиданности и слов-то сразу не найдешь, какие надо сказать при встрече, да где — на фронте!
Когда я уезжал на действительную службу, Николай еще в школу бегал, а теперь — смотри-ка, боец, фронтовик! До войны он уже служил в армии, мы переписывались, [51] но ни тот, ни другой не знал, что оба находимся на Кольской земле!
— Садись, браток, — говорю я Николаю. — Знакомься с моими боевыми друзьями. Мы ведь только из разведки. А как ты, где служишь?
— Да рядом с вами, — отвечает он, — в стрелковом полку, в минометной роте.
— Ну и ну! — удивляется Федя Лесовой. — Два родных брата воюют рядом и до сих пор не свиделись!
— Вася, а ведь я к тебе с радостью, — взволнованно говорит Колька. — Сегодня по радио слушал Указ Президиума Верховного Совета о твоем награждении. Ты, Вася, теперь у нас Герой. Поздравляю! Отец и сестры тоже уж, наверно, слышали этот указ.
— Ура! Ребята, вставайте! — закричал вдруг Лесовой. — Командир-то наш — Герой Советского Союза! Да поднимайтесь, окаянные! — тормошил всех Федя.
Ну, тут, конечно, ребята повскакали и давай меня качать. А я от радости так растерялся, что и слов не найду. В этот момент вошли командир и комиссар отряда.
— Выходит, опередили нас? А нам только что сообщили по рации. Поздравляем! Ведь ты, Кисляков, — первый Герой-североморец! — обнимает меня командир отряда. — Вот за тебя сейчас мы и поднимем чарку.
— Нет, товарищ капитан, — отвечаю. — Давайте сначала за тех наших моряков, которые навсегда остались на высотах, а уж потом за живых!
Все согласились со мной.
— Вот гляжу я на вас и думаю, каким счастливым будет тот, кто пройдет все испытания, все бои и доживет до полной победы над врагом, — с чувством сказал комиссар Любимов.
— Верно, не всем доведется увидеть этот счастливый день, — откликнулся Петя Казанцев. И, немного помолчав, уже совсем другим тоном добавил: — Но мы все же постараемся. [52]
В это время совсем рядом шлепнулась мина, потом другая, третья...
На гребне высоты, на которой мы расположились, я давно приметил топографический знак. Он, видимо, служил хорошим ориентиром немецким артиллеристам и минометчикам. Вот почему, когда начался обстрел, к сразу понял, в чем дело.
С двумя бойцами поднимаюсь на гребень. Мы сбрасываем в залив топографический знак, а на соседней высоте, на самой ее вершине, выкладываем из камней точно такой же. И вскоре гитлеровцы переносят огонь туда.
— Пусть кидают фашисты хоть до утра, — говорю я ребятам, — там нет ни души.
Когда мы возвратились, Николай уже прощался с моими товарищами. Он спешил в свою часть. Я пошел проводить его. Идем тихо-тихо. Спрашиваю, как дела дома, как отец (давно от него писем не было), сестры как, односельчане.
— Старик наш от зари до зари трудится, — отвечает Николай. — Из села вся молодежь ушла на фронт.
Рассказал он мне и о том, кто из односельчан отличился в бою, кто погиб. Дошли уже до большого лобастого валуна. Надо прощаться, но никто из нас не решается сделать это первым. Я старший, значит, мне и начинать. Не глядя на Николая, крепко трижды обнимаю его, трижды хлопаю по плечу и резко поворачиваю на дорогу. Иди, мол, пора! А сам невольно думаю: придется ли свидеться? Не скоро она еще кончится, война. Он шагал и все время оглядывался. А я стоял, курил и, не отрываясь, смотрел ему вслед. В последний раз, уже совсем издали, помахал он мне рукой и скрылся за мрачной серой высотой.
Вскоре после ожесточенных сентябрьских боев он был ранен осколком в грудь, и я навещал его в госпитале в городе Кировске. Потом он воевал уже далеко от меня — где-то на Центральном фронте, в глубине России. В разведку ходил, брал «языка», а в трудную минуту боя, как [53] и Александр Матросов, вырвался вперед и закрыл своим далеко не богатырским телом амбразуру вражеского дота. Но все это случилось гораздо позже...
А в те дни на Севере мы вели в основном оборонительные бои. Не раз ходили и в контратаки, отбрасывая цепи наступавших егерей.
В один из сентябрьских дней но приказу командующего флотом группу младших командиров и краснофлотцев нашего отряда вызвали в главную базу флота. Вместе с Казанцевым, Седовым, Александровым, Фокиным, Бордюком, Горбанем и другими иду на катере в Полярный. Сидя на палубе, гадаем, зачем вызывают.
На берегу нас встретил представитель политуправления флота и сообщил, что мы приглашены для вручения правительственных наград.
— А пока отдохните и приведите себя в порядок, — закончил он.
Мы сразу же двинулись в баню. Ребята даже веничек достали. Попарились на славу. Потом получили новое обмундирование и направились в Дом офицеров, где должно было состояться вручение правительственных наград. У всех взволнованное, радостное настроение. Еще бы, сегодня Родина торжественно отмечает ратный подвиг моряков самого молодого Северного флота. Ко мне подходит небольшого роста стройный командир. Батюшки! Да это же Саша Шебалин! До войны не раз виделись с ним в Полярном. С первых же боев он показал себя мастером торпедного удара и первым из североморских катерников открыл боевой счет, потопив вражеский транспорт. Мы поздоровались. Саша поздравил меня с высокой наградой.
— Всех обскакал Кисляков, — шутливо сказал он. — Первым из североморцев получил Золотую Звезду.
Я тоже поздравил его с наградой — орденом Ленина.
Впоследствии А. О. Шабалин, этот отважный человек, не раз отличался в боях и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза дважды. [54]
Но вот настал торжественный час. К столу президиума подходят командующий, член Военного совета, представители политического управления флота. Зачитывается указ о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Встаю и иду на сцену.
— Спокойнее, товарищ старший сержант! — напутствует меня Петя Казанцев, увидев мое побледневшее лицо.
Адмирал А. Г. Головко крепко жмет мне руку, поздравляет с высокой правительственной наградой, вручает орден Ленина, Золотую Звезду и Грамоту Президиума Верховного Совета.
— Служу Советскому Союзу! — отвечаю я.
Затем мне предоставляют слово. Прежде всего я горячо поблагодарил Коммунистическую партию, наше правительство, наш народ и командование флота за высокую честь, оказанную мне.
— Мы, моряки Северного флота, — сказал я, — и впредь будем драться не на жизнь, а на смерть с ненавистным врагом, посягнувшим на свободу и независимость нашей родной советской земли! Победа будет за нами! А пока у нас одна задача — день и ночь бить фашистских егерей. В Мурманск мы их не пустим. Не видать им его как своих ушей. — Передохнул и закончил: — Так думаю не только я, но и все мои боевые товарищи.
От волнения аплодисментов не слыхал. Еле добрался до своего места. А когда пришел в себя, Шабалину уже вручали орден Ленина. Правительственные награды получили и мои друзья: Бордюк, Казанцев, Седов, Александров, Фокин и другие.
После награждения состоялся большой концерт московских артистов. Самое большое впечатление произвела на меня Лидия Русланова. Русские песни в ее исполнении покорили весь зал. После концерта командование флота устроило товарищеский ужин в честь награжденных и московских гостей. Меня познакомили с Лидией Андреевной Руслановой. Она предложила сфотографироваться. [55]
— Мне рассказывали, как ты один с целой немецкой ротой дрался, — сказала певица. — Не станешь возражать, если я тебя своим сыном называть буду?
От смущения я не мог и слова вымолвить.
А утром — катер, знакомая морская дорога на Западную Лицу, туда, где наши войска мужественно удерживали оборонительные рубежи.
Бой за высоту 314,9
Мы возвратились на Западную Лицу. Но нам тут же пришлось снова двинуться в путь — поступил приказ передать наш участок обороны стрелковому подразделению. Мы же переходили в распоряжение капитана Старовойтова — командира морского отряда.
Веду два взвода к высоте 314,9, где расположился отряд Старовойтова. В пути нам встретился фотокорреспондент из Москвы. Им оказался Евгений Ананьевич Халдей. Он сфотографировал нас всех вместе, а затем меня — отдельно. Так завязалась наша дружба с этим прекрасным человеком. Мы с ним большие друзья и по сей день.
Часа через три-четыре добрались до каменистой высоты, около которой и расположился отряд Старовойтова. Высота 314,9 находилась неподалеку от дороги Мурманск — Титовка и занимала господствующее положение. Нам сказали, что командир у себя в землянке. Я зашел и увидел совсем еще молодого человека с рыжеватой бородой и усами. Представился.
— Будем знакомы, — сказал капитан Старовойтов, поднимаясь мне навстречу и протягивая руку. — Так вот вы какой, оказывается! Маленький да удаленький! А мне рассказывали, что Кисляков — косая сажень в плечах. Значит, теперь вместе будем бить егерей. Ведите пока своих людей в восьмую роту и там располагайтесь. [56]
Капитан вызвал связного и приказал проводить нас. Добрались до 8-й роты. Нас встретил ее командир — младший лейтенант Сердюков.
Вновь прибывших бойцов и сержантов разместили повзводно. Мы познакомились со старовойтовцами, увиделись и со своими товарищами, еще две недели назад ушедшими сюда из нашего отряда. Я встретил своего старого знакомого — капитана Ермоленко, которого знал еще по службе в Полярном. Тогда он командовал караульной ротой, а теперь стал начальником штаба 112-го стрелкового полка, действовавшего здесь же, чуть правее нашего отряда.
Поначалу мы занялись строительством землянок, приводили в порядок оружие. Через некоторое время Старовойтов назначил меня заместителем командира роты.
Как-то вечером разговорились мы с Сердюковым, кто где служил, откуда родом.
— А ведь здесь и твои земляки есть, — сказал командир. — Вон видишь землянку, что на левом фланге? Ступай туда...
Шагаю по указанному адресу, но как-то не верится, что встречу своих, печорских.
— Кто-нибудь здесь из республики Коми имеется? — спрашиваю, войдя в землянку.
С нар поднимается уже немолодой боец.
— Афанасий Зюзев, — назвался он. — Снайпер. Да тут наших, печорских, немало. Вот, к примеру, Антоний Макаров, стрелки Филиппов и Канев. Ребята сказывали, что встречались здесь и с твоим двоюродным братом Егором Кисляковым.
Я познакомился поближе с Афанасием Зюзевым. Действительную он отслужил еще в тридцатых годах на Тихоокеанском флоте. В августе 1941 года, имея двоих детей, ушел на фронт. Вместе со своим напарником казахом Барболевым он уничтожил уже более 30 фашистов. Мне была очень приятна эта встреча с земляком. [57]
...Дни проходили в упорной боевой подготовке. Мы занимались стрельбой, тренировались в лазании по крутым склонам. Все понимали, что предстоят тяжелые бои.
В канун Великого Октября мы получили приказ штурмом овладеть высотой 314,9. Генерал-майор Г. А. Вещезерский — командир 52-й стрелковой дивизии, которой мы были приданы, — дал нам на подготовку к наступлению всего один час.
Немцы сильно укрепили высоту. Они имели там доты, дзоты, пулеметные точки, окопы и землянки. Более всего противник подготовил к обороне пологий северный склон, откуда и ждал нашего броска. А мы решили ударить с востока, где спуск был крутой и сильно обледенелый.
Тихо под покровом ночи двигаемся к переднему краю. Артиллеристы чуть в стороне от дороги развертывают пушки. Возле нейтральной полосы нас встречают саперы. Они уже разминировали проходы. Двигаемся за ними цепочкой. Впереди показалось озеро. Переходим его по льду. Сосредоточиваемся у подножия высоты. Тихо... Значит, можно начинать подъем. Первыми идем мы с Федей Лесовым, командиром взвода. За нами — старший сержант Иван Зиновьев. Он хороший лыжник. Мы с ним вместе еще до войны участвовали в лыжных соревнованиях.
Карабкаемся по обледеневшему склону, хватаемся за камни и кусты. Один шаг вперед, два, три и... покатились вниз, сшибая остальных. Отдышавшись, снова ползем вверх. И так несколько раз. Наконец Зиновьеву удалось зацепиться за валун почти у самой вершины. Взбираюсь и я. С помощью ремней подтягиваем остальных. Сосредоточились, присмотрелись: у немцев на этой стороне обороны не оказалось. Карабкаемся еще выше. Я иду с передовым взводом Феди Лесового. На самой вершине чернеют землянки. Залегли. Вокруг — ни души. Даю знак — и ребята бросаются на штурм.
Слева от нас с криком «ура» атакует седьмая рота, справа — девятая. Немцы выскакивают из землянок, но [58] попадают под огонь. Бросок вперед — и мы захватываем две землянки, склад с боеприпасами.
С правого фланга застучали немецкие автоматы. Видимо, подоспел резерв. Под напором егерей соседи откатываются. А взвод Лесового занимает оборону.
Светает. Немцев становится все больше и больше. Ясно, что скапливаются для контратаки. Принимаем бой. Противник, неся потери, отходит. Через некоторое время гитлеровцы подтягивают свежие силы на другом участке. Лесовому приказываю отойти от землянок, но и егерей к ним не подпускать. Пусть полежат на снегу да померзнут как следует.
По нас открыли огонь вражеские минометчики. Мины рвутся то там, то тут. Одна грохнула совсем рядом. Чувствую, чем-то ударило по ногам. Не обращая внимания, подаю команду приготовиться к атаке. Ребята снимают каски-шлемы, надевают бескозырки, расстегивают бушлаты, чтобы были хорошо видны полосатые тельняшки.
— Взвод! За мной, в атаку! — Я поднимаюсь во весь рост.
Все рванулись со штыками наперевес. Вижу, что егерей значительно больше. Ими командует высокий, сухопарый офицер, в руках у которого винтовка с широким штыком. Бросаюсь на офицера, наношу удар. И тут же падаю. Рядом разорвалась немецкая мина. Видимо, она сделала свое дело. Однако ясно вижу, как Петр Белаш одним взмахом поднимает гитлеровского офицера на штык, а Лесовой и Зиновьев работают прикладами. Могучее «ура» гремит уже где-то далеко. Пытаюсь подняться, но сил нет.
— Что с тобой, Вася? — спрашивает подбежавший Лесовой.
— Черт его знает, — отвечаю, — кровь откуда-то. Запыхавшись, подбегает и Белаш.
— Да ты ранен... Весь в крови.
Меня оттащили за камень и стали перевязывать. [59]
— Погоди, а где же твоя золотая звездочка, Вася? — с тревогой спрашивает Лесовой.
Он увидел, что на моей фланелевке одна лишь планка с перебитым ушком. Попытались искать, но так ничего и не нашли.
— Скорей к медикам!
Это голрс Белаша. Они с Зиновьевым подхватывают меня под руки, и мы спускаемся по скату вниз.
У командного пункта нас встретил капитан Старовойтов.
— Жалко, Кисляков, что в самое горячее время тебя ранило, — говорит он. — Но, делать нечего, давай скорей в госпиталь и возвращайся быстрее.
— Высоту взяли? — спрашиваю.
— Взяли, — отвечает Старовойтов. — Теперь надо удержать ее.
На этом мы и распрощались. К вечеру добрались до полевого госпиталя, а той же ночью меня отправили в Мурманск, в военно-морской госпиталь,
Когда в приемном отделении меня стали раздевать, о половицу что-то звякнуло. Моя звездочка! Санитар поднял ее и удивленно покачал головой:
— Да, не часто случаются такие находки.
Врачи насчитали у меня пятнадцать ранений. Хорошо, что они оказались нетяжелыми.
Вскоре в госпитале я встретился с Федей Лесовым и Петей Белашом: их ранило несколько позже. Они рассказали мне, что в боях за высоту погибли Петя Казанцев и мой земляк Филиппов. Несколько дней гитлеровцы предпринимали попытки отбить высоту, но моряки отряда Старовойтова и бойцы батальона Ладанова выстояли.
Тем временем госпитальная жизнь шла своим чередом: скучно и однообразно. Единственной отрадой были беседы с Федей Лесовым и Петей Белашом.
Недели через две я почувствовал себя лучше и стал проситься на фронт. В конце концов мои настойчивые [60] просьбы порядкам надоели медикам, и они сдались. Однако сначала меня по приказу командующего флотом направили на отдых в санаторий «Мурмаши». «Спасибо, конечно, адмиралу за отеческую заботу, — подумал я. — Но все же лучше было бы на фронт».
Санаторий «Мурмаши» находился недалеко от Мурманска, в чудесном месте. Корпуса его раскинулись в хвойном бору. Тишина, спокойствие. Война, казалось, отодвинулась куда-то далеко-далеко. Но о ней настойчиво напоминали очередные сводки Советского информбюро, которые мы внимательно слушали утром и вечером.
Когда закончился мой двухнедельный отдых, я прибыл в Мурманск.
— Пока устраивайтесь в гостинице. Отправитесь, когда будет оказия, — сказали мне в военной комендатуре.
Седьмая комната гостиницы «Арктика». Моим соседом оказался высокий черноволосый человек в форме морского летчика с Золотой Звездой Героя на кителе. Глаза веселые, с лукавинкой. Красавец! Это был Борис Сафонов — известный североморский ас. Он первым на Севере сбил фашистский самолет. Мы познакомились, разговорились.
В гостинице меня разыскали Федя Лесовой, Иван Зиновьев и Петя Белаш. На следующее утро после встречи с Сафоновым мы на рейсовом катере вышли в Полярный. По приказу командующего флотом меня направили на учебу в штаб береговой обороны. Со мной стал заниматься старший лейтенант Власов, хорошо мне знакомый. В 1939–1940 годах он командовал пулеметным взводом, а я был у него заместителем. И вот мы снова встретились. Занимались целыми днями, прямо до отупения. Власов и себя не щадил, и меня гонял до седьмого пота. На занятиях топография чередовалась с оперативной разведкой, инженерная подготовка — с изучением тактики противника. Перед Новым годом зачеты у меня принимал сам командующий. Он положительно оценил мои знания.
После экзамена меня откомандировали в 12-ю бригаду [61] морской пехоты, которой командовал полковник Василий Васильевич Рассохин. Я был назначен помощником начальника штаба 5-го батальона по разведке. Наш батальон в то время дислоцировался в поселке Дровяной недалеко от Мурманска. С первых же дней я начал заниматься со взводом разведчиков и автоматчиков. В подразделении были главным образом волжане. Все они уже побывали в боях на мурманском направлении и понимали меня с полуслова.
Занимались мы днем и ночью. Часто ходили на лыжах, вели тренировочные поиски, учились без шума брать «языка», незаметно переходить передний край противника, ходить в атаку. Я рассказывал ребятам о довоенной учебе, старался передать им свой боевой опыт.
В конце апреля 1942 года сторожевые корабли, тральщики и катера высадили 12-ю бригаду морской пехоты и разведывательный отряд флота на южный берег Мотовского залива. К 1 мая десант занял плацдарм 15 километров по фронту и 12–14 километров в глубину. За успешные десантные действия и последующие бои на полуострове Средний 12-ю бригаду морской пехоты наградили орденом Красного Знамени.
Через некоторое время наша бригада была уже на полуострове Рыбачий и занимала оборону на побережье. Перед нами стояла задача не дать противнику высадить морской десант на Рыбачий. Разведчикам бригады предстояло наносить удары по немецким тылам и опорным пунктам на побережье Баренцева моря. Не раз мы высаживались на мыс Могильный. Громили там вражеские опорные пункты, уничтожали артиллерию, которая мешала движению наших транспортов и мотоботов по Мотовскому заливу.
Одна из таких вылазок мне особенно запомнилась. Гитлеровцы вели интенсивный артиллерийский обстрел нашей части, расположенной в районе Эйно. Наблюдением было установлено, что между Пикшуевым и Могильным [62] у немцев имеется опорный пункт Старый Двор, откуда они ведут обстрел наших позиций. Уничтожить этот опорный пункт поручили разведчикам капитана Грачева.
31 декабря 1942 года в 23.30 около ста наших разведчиков на трех торпедных катерах вышли в море. К вражескому берегу катера подошли о приглушенными моторами, тихо, без шума. Благополучно высадившись, разведчики незаметно подобрались к цели. Блокировали Старый Двор с трех сторон и ударили с тыла. Я в то время находился на командном пункте, поддерживал связь с разведчиками (связь у нас была двусторонняя). И вот получаю сообщение от капитана Грачева: задание выполнено, уничтожено 8 землянок с гитлеровцами, несколько орудий, минометов, взято в плен 25 егерей.
Разведчики благополучно вернулись на свою базу.