Тревожная Магнитка
Все мои сверстники мечтали в детстве о море, вот и я собирался служить непременно на флоте. Особенно это желание усилилось, когда комсомол взял шефство над Военно-Морским Флотом. Тогда каждая комсомольская ячейка считала честью послать на флот хотя бы одного своего воспитанника. Но брали далеко не всех. Моряками становились наиболее грамотные и физически сильные парни.
Здоровье мое было крепкое. Детство провел я на Крайнем Севере, на берегах Печоры, где лето приходит поздно, а зима морозная. Но свой край я очень люблю.
Рядом с моим селом Среднее Бугаево — лес, большие равнины, заливные луга, множество озер и светлых родниковых речек. А сколько ягод: черной и красной смородины, морошки, черемухи, малины...
Весной во время больших половодий наше село затоплялось. Бывало, что вода заходила в дом, даже печку заливало. В такие дни нам, малышам, спать не давали. Как бы беды не вышло. Жили на чердаках и сеновалах, а лошадей и коров обычно перегоняли на высокие места, там они и паслись. Хозяйки по утрам и вечерам плыли на лодках доить коров. Ну а мы, ребятня, с удовольствием переправлялись на плоту или просто на бревне. Зато после спада воды детворе раздолье.
Однако бегать и играть в детстве мне пришлось немного. Семья наша была большая. Отцу и матери было нелегко поднимать нас на ноги. Отец рано начал брать [6] меня на сенокос, приучать к работе. Косить траву я научился быстро. Но уставал, конечно, сильно, хотя виду не показывал, старался от взрослых не отставать. Очень любил я скакать верхом на лошади, поэтому во время сенокоса меня часто брали возить копны. Однако пуще всего любил я рыбалку. В наших местах рыба хорошо брала на удочку, и было ее видимо-невидимо. Нередко приходилось ходить с отцом на рыбалку на лодке. Одним словом, с рекой да лесом у нас, печорцев, связана вся жизнь.
В 1932 году я пошел работать на пароход «Активист» учеником масленщика. Этот пароход ходил по Печоре — от Нарьян-Мара вверх до села Усть-Уса и дальше по Усе до Воркуты. Туда тянули баржи с грузом, а обратно шли с каменным углем. Через два года меня назначили на пассажирский пароход «Сталинец» кочегаром, где я проработал до самого призыва в армию.
И вот стою перед призывной комиссией. Медицинский осмотр уже позади. Военком внимательно посмотрел на меня, перелистал личное дело, спросил: «Где желаешь служить?» — «Во флоте», — без колебаний ответил я.
Определили в Мурманск. Значит, море! Сбывается моя заветная мечта...
В Мурманске всех призывников — нас было около трехсот человек из области — определили в карантин, постригли и переодели. Вот тут-то и наступило первое разочарование: на нас надели зеленую армейскую форму. Оказывается, мы становились бойцами береговой обороны. Многие наши ребята приуныли: прощайте, морская романтика, боевые корабли, дальние походы.
А старшина, когда мы переоделись, закрыл каптерку, усмехнулся в усы, лукаво подмигнул: «Что, ребята, по морской форме тоскуете? Ничего, армейская тоже неплоха, ее только носить уметь надо». И в самом деле, глядя на старшину, на его крепкую, ладно сбитую фигуру, на хорошо подогнанную форму, мы успокоились, повеселели. [7]
Вскоре пришел к нам старший политрук, стал расспрашивать о доме, о первых впечатлениях на новом месте.
После прохождения первоначального обучения меня направили в Полярный. К тому времени мы уже приобрели новую манеру держаться, подтянулись, и походка у нас стала тверже.
Жили в казармах на Магнитке, как называли мы скалистую гору, возвышавшуюся над Полярным. С нее хорошо видны Кольский залив и стоящие на рейде боевые корабли.
В июньские дни 1941 года я отслужил положенный срок и собирался домой, в родные печорские края.
5 июня — день демобилизации. Мы, старослужащие, примеряли новое обмундирование, сбереженное для поездки домой. Отъезжающим выдавали проездные документы и продукты на дорогу. Но меня в списке почему-то не оказалось. Зашел к командиру роты старшему лейтенанту Колодницкому, чтобы узнать, в чем дело. Он ответил, что придется задержаться: пока некому сдать взвод. Надо сказать, что перед 'войной у нас не хватало младших командиров. И я, будучи старшим сержантом, командовал взводом.
Немного помедлив, Колодницкий спросил, не думаю ли я о сверхсрочной службе: флоту очень нужны младшие командиры.
Всегда аккуратный, подтянутый, хорошо знающий свое дело, требовательный и вместе с тем заботливый, Колодницкий был для нас примером во всем. Его слова взволновали меня и заставили задуматься.
Вот так и получилось, что мои сослуживцы уехали по домам, а я остался на Магнитке. Как обычно, в 6 часов утра дежурный по роте командовал «Подъем!». Вместе со взводом я без майки выбегал из казармы на физзарядку. Потом заправка коек, умывание и завтрак морской, заполярный — плотный, сытный.
После завтрака — боевая учеба: изучаем винтовку, [8] ручной и станковый пулеметы. Я стремился внушать своим молодым подчиненным, что оружие, если его хорошо знать, никогда не подведет.
Однажды на стрельбище мы вели огонь из пулемета «максим» веером по появляющимся целям. Стрелял я неплохо и в тот раз поразил все мишени. А потом с завязанными глазами разобрал и собрал пулемет.
— Вот это да! — восхищались ребята. — Да разве такое осилишь?
— Даже вполне! — отвечаю. — Только почаще тренироваться надо.
Дня через два иду мимо учебного класса. Смотрю, стоит боец, глаза завязаны — разбирает пулемет, а рядом сидят товарищи, контролируют. Кстати, потом из этого хлопца получился хороший пулеметчик.
В воскресенье, 15 июня, над Полярным на большой высоте пролетел самолет. Поговаривали, что это был немецкий разведчик. Но как-то не верилось. Ведь все мы хорошо знали о договоре, заключенном между Советским Союзом и Германией. Да к тому же и зенитки не стреляли, не было объявлено боевой тревоги.
А 17 июня мы услышали стрельбу зениток. Была объявлена и боевая тревога. Сначала думали, что ведутся учебные стрельбы, поэтому приняли самолет за наш буксировщик. Искали в небе «рукав», который обычно тянется за самолетом, когда тренируются зенитчики. Но его не оказалось.
Облачка разрывов окружили самолет, и он взял курс на Ваенгу и Мурманск. Спустя три дня фашистский самолет сбросил бомбу на Магнитку. Он, видимо, целился в зенитную батарею, открывшую по нему огонь. Бомба не попала в цель, но удар был сильный. Казарма паша заходила ходуном. Мы гадали: неужели война? Все не верилось. А в полдень 22 июня по радио мы услышали страшную весть: фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз, идут жестокие схватки с врагом в [9] приграничных районах страны, фашистские самолеты бомбят наши города.
В тот же день в роте состоялся митинг. Мы поклялись защищать родную землю до последнего дыхания.
23 июня командир роты приказал мне выставить на высоте спаренный зенитный пулемет, чтобы прикрыть казарму. Установили «максим» на треноге так, чтобы он имел круговой обстрел. Из камней и торфа выложили окоп. А через несколько дней нам пришлось вести бои с вражескими самолетами. Правда, поначалу опыта у нас еще не было...
Помню солнечный июньский день. Со стороны залива к Полярному на малой высоте идет большая группа фашистских самолетов. Развернувшись, они пошли в атаку на штаб флота, возле которого мы находились. Встав к пулемету, стреляю с упреждением. По пулеметной трассе вижу, что попал в первую вражескую машину. Немцы открыли по нас огонь. Пули свистят и цокают о камни. И вдруг мой пулемет замолкает. Я даже вспотел — не пойму, в чем дело. Быстро осмотрел оружие, все в порядке. Глянул, а мой второй номер выпустил из рук пулеметную ленту и лежит на дне окопа.
— Ранен? — спрашиваю.
— Нет, — тихо отвечает боец.
— Почему же ленту выпустил?
— Ведь они же по нас стреляли, товарищ старший сержант...
Крепко поговорил я с ним тогда.
На следующий день самолеты появились снова, и мой второй номер действовал уже решительней. После боя я объявил ему благодарность.
Вскоре я узнал, что из моряков Северного флота формируется сухопутная часть, а нашего комроты переводят в другое место.
— Куда вы от нас уходите, товарищ старший лейтенант? — обратился я к Колодницкому. [10]
— В распоряжение командующего флотом, — ответил он.
— Товарищ старший лейтенант! Возьмите меня с собой! Даю слово, не подведу.
— Знаю вас хорошо. О просьбе не забуду, — сказал командир и крепко пожал мне руку.
Рождение отряда
На мурманском направлении гитлеровские войска перешли нашу государственную границу на восьмой день войны — 29 июня 1941 года. Пограничный рубеж на реке Титовка протяженностью 30 километров защищали 95-й стрелковый полк и 100-й погранотряд. На них наступал полностью отмобилизованный горный корпус гитлеровцев с танками, авиацией, артиллерией.
Военный совет флота решил сформировать Первый добровольческий отряд моряков Северного флота, который предполагалось высадить в районе мыса Пикшуев. Командиром отряда был назначен старший лейтенант Федор Иванович Хижняков. Ему предоставили право подбирать людей по своему усмотрению.
— Согласны пойти в отряд? — спросил меня при встрече Колоднпцкий. — Я рекомендовал вас Хижнякову.
Я, конечно, ответил утвердительно. И на следующий день уже шагал с вещевым мешком за спиной, в котором было все, что нужно солдату: котелок, кружка, ложка, смена 5елья и новое обмундирование, припасенное к демобилизации.
Подойдя к казарме строительного батальона, увидел во дворе командиров.
— Как мне найти командира Первого добровольческого отряда? — обратился я к ним.
— Он перед вами, — ответил, улыбаясь, старший лейтенант Хижняков. [11]
Докладываю о прибытии и протягиваю предписание.
— Старшего сержанта Кислякова прошу назначить ко мне во взвод, — обратился Колодницкий к командиру.
В отряде мой комроты командовал только взводом. Я стал у него заместителем и командиром отделения. Кстати, отделения в отряде по составу были больше обычных.
Началась служба в отряде. Надо сказать, что в нем была настоящая морская гвардия: молодые, сильные, хорошо знающие военное дело люди, которые пришли сюда с боевых кораблей. И в отделении моем подобрался хороший народ. Веселый, неунывающий Занозин, упрямый, настойчивый в достижении цели Зинченко, рассудительный Седов, исполнительные, быстрые Александров, Казанцев, Лобанов, Фокин и Кухарев.
Мы учились воевать — ходить в разведку, в наступление, держать оборону, ползать по-пластунски и главное — владеть оружием и бережно с ним обращаться.
Немало тренировались мы в метании боевых гранат. Ведь одно дело бросать болванку, а другое — использовать «карманную артиллерию». Не сразу научились две-три секунды перед броском выдерживать гранату со спущенной чекой, чтобы гитлеровцы не послали ее обратно. Что скрывать, поначалу руки тряслись, но потом появились уверенность и сноровка.
Когда освоили отечественное оружие, мне захотелось поближе познакомиться с немецким и научить владеть им все отделение. Своими мыслями я поделился с Колодницким. «Нужное дело! — одобрил он. — Нам обещали прислать с фронта трофейное оружие».
И действительно, вскоре мы получили немецкие пулеметы и автоматы. Старательно разбирали и собирали их, учились стрелять. Это умение позже нам очень пригодилось. Занятия в отряде шли не только днем, но и ночью. Ребята трудились, как говорится, до седьмого пота.
Неожиданно для нас вместо Хижнякова командовать [12] отрядом был назначен старший лейтенант Симоненко, А Хижнякова направили в другую часть готовить младших командиров.
Известия с фронтов шли тяжелые. Сердце сжималось, когда узнавали о захваченных врагом городах и селах. В те дни мы впервые услышали о подвиге летчика-истребителя старшего лейтенанта Бориса Феоктистовича Сафонова. Не знал я тогда, что позже познакомлюсь и крепко подружусь с этим замечательным человеком.
Неожиданно к нам в отряд приехали командующий флотом Арсений Григорьевич Головко и член Военного совета Александр Андреевич Николаев. Поздоровавшись с нами, они прошли в казарму с командиром отряда. А вскоре последовало распоряжение в вещевые мешки положить сухари, галеты и печенье. Всем стало ясно, что настал и наш час.
Отряд построили в полном боевом снаряжении. Из казармы вышли командующий и член Военного совета. Оба они были молоды, энергичны.
— Товарищи моряки! — начал контр-адмирал Головко. — Вам выпала великая честь быть в Первом добровольческом отряде Северного флота — самого молодого флота нашей Родины!.. Фашистские егеря рвутся к Мурманску — сердцу советского Заполярья. Наши стрелковые части самоотверженно сражаются с гитлеровцами, но вынуждены отходить под напором превосходящих сил противника. Ваш долг — помочь пехотинцам в защите нашей священной Родины. Вы идете в бой за землю, на которой родились ваши отцы и деды, на которой родились вы. Земля эта — Советская Отчизна.
Он на секунду задумался, а потом продолжал:
— Очень трудные дела предстоят вашему отряду. И тот, кто считает себя еще не подготовленным для таких дел, пусть, не стесняясь, выйдет из строя, Подготовится — и уже тогда пойдет в бой.
Подается команда: [13]
— Желающие остаться — три шага вперед!
Строй не шелохнулся. В молчании проходит минута, другая, третья...
— Молодцы, моряки! Спасибо! — поблагодарил командующий. — Уверен, что вы будете драться с фашистами на земле Кольского полуострова так же хорошо, как наши моряки воюют с врагом на море...
Строем повзводно мы шагаем через поселок. У причала уже стоят готовые к походу тральщики. С нашим взводом идут командир отряда старший лейтенант Симоненко и комиссар отряда старший политрук Любимов.
Курс — Западная Лица
Западная Лица, река, кровью омытая! Берега твои были свидетелями жестоких боев, которые вели здесь советские воины в суровом сорок первом. Да, курс наших кораблей — Западная Лица.
Стоял на редкость погожий июль. Солнце заливало скалы. Вот уже далеко позади Полярный. Увижу ли я его когда-нибудь снова?
Гляжу на ребят и радуюсь. Среди них немало таких же, как я, комсомольцев, только что принятых в Коммунистическую партию. Перед отправкой на фронт большинство из нас подали заявление о приеме в партию. «Хочу идти в бой коммунистом» — можно было прочитать в каждом заявлении.
Ребята в сапогах и ватных брюках. У каждого под ватником — суконная фланелевка и тельняшка, на голове бескозырка с надписью: «Северный флот». При нас винтовки, ручные пулеметы, гранаты, запас патронов.
Колонна боевых кораблей с десантом, обогнув Екатерининский остров, по Кольскому заливу идет на север. В голубом небе сияет яркое солнце. Ветерок небольшой, волны нет. Тихо кругом, как будто война где-то далеко-далеко. На горизонте чернеют силуэты кораблей. [14]
Это наше прикрытие — эсминцы «Гремящий», «Громкий», «Сокрушительный» и сторожевой корабль «Гроза». А вот и наши небесные защитники — шестерка истребителей. Стою на палубе, смотрю на самолеты и думаю: может быть, среди летчиков находится и Борис Сафонов? Позднее узнал, что так оно и было.
Прошли остров Кильдин, стоящий, как грозный страж, у входа в Кольский залив. Высоко в небе появился немецкий разведчик. Боевая тревога. По самолету открыли огонь зенитчики. Весь личный состав на своих боевых местах.
Вражеский самолет скрылся в западном направлении. А вскоре в небе загудели немецкие бомбардировщики, которых сопровождали истребители. Вновь заговорили зенитки. Фашисты пикируют, но, к счастью, бомбы падают в воду. Наши истребители смело врезаются в строй «юнкерсов». Один немецкий бомбардировщик, объятый пламенем, рухнул в море. Резко отваливает в сторону и другой, оставляя за собой полосу черного дыма. Остальные спешат уйти и вскоре скрываются за горизонтом. Наши истребители в этом бою потерь не имели. Корабли продолжают путь.
Неподалеку от меня стоит командир отряда Симоненко. С уважением смотрю на этого подтянутого офицера. Изредка поглядывая на часы, Симоненко спокойно отдает короткие и четкие распоряжения. Рядом с ним комиссар Любимов. Минут через пять — десять Симоненко вскрывает какой-то пакет. Как оказалось, это был приказ, в котором называлось место высадки отряда — Мотовский залив, в районе островов Лопаткина, неподалеку от устья реки Западная Лица. Несколько ранее туда были высажены один за другим два наших стрелковых батальона.
Идем заданным курсом. Небо постепенно гаснет, наступают полярные сумерки. Это как раз то, что нам надо. На сером фоне начинают вырисовываться берега Мотовского залива. Где-то там, на обрывистых скалах, укрепились немцы. Они тотчас дают о себе знать. Справа по [15] борту разорвался вражеский снаряд. Еще водяной фонтан, еще... Врагу отвечают орудия кораблей нашего прикрытия. Под артиллерийским огнем мы подходим к берегу.
Меж обрывистых скал протянулась зелевая должна, поросшая карликовыми березками и оленьим мхом. К ней держат путь мотоботы, на которые мы пересели с тральщиков. Наше отделение высаживается одним из первых. Мотобот еще не дошел до берега, а мы уже прыгаем в воду: сейчас дорога каждая минута. Дух захватывает, от холода. Дна не достаю, плыву, держа над головой оружие. Сильно гребу правой рукой и оглядываюсь — справа, слева и сзади мои ребята. В отделении все бывалые моряки, все умеют хорошо плавать. Вот под ногами каменистое дно. Быстро выскакиваю на берег и ложусь за большой валун. Подтягиваются и остальные. Бегут вперед, как учили, занимают за большими камнями оборонительную позицию на тот случай, если противник попытается сбросить нас в море. А высадка продолжается.
Возле камня, за которым я лежу, вьется по земле березка. Таких тут много. А чуть подальше — черничник и олений мох. Немцев не видно, по нам не стреляют. Кажется, высаживаемся удачно. Но тут опять загудело небо. Видимо, с мыса Могильный гитлеровцы сообщили своей авиации о нашем десанте. Сейчас будет жарко... Но лишь немногие самолеты смогли спикировать на корабли и прибрежную полосу. Большинство сбросили бомбы куда попало и улетели, потому что подоспели наши истребители.
В устье реки Западная Лица в это же время выгружался 325-й стрелковый полк, прибывший на морских транспортах из района Териберки. Он тоже попал под бомбежку. Одна вражеская бомба все же достигла цели — угодила в транспортное судно, на котором были пушки и минометы. Из воды удалось вытащить всего лишь одну пушку. [16]
К нам подбежал Колодыщкий и передал приказ командира отряда: взять побольше боеприпасов и — вперед.
— Ваше отделение пойдет головным, — сказал мне Колодницкий.
Пока запасались боеприпасами, он показывал мне по карте намеченный пунктиром маршрут движения отряда: по болоту, мимо высоток, вдоль большого озера и затем на юг, к высоте без названия. Обозначений позиций противника на карте не было.
— Где находится противник? — спрашиваю командира.
— Об этом пока, к сожалению, знает только казанский губернатор, — без улыбки отвечает Колодницкий, — известно лишь, что вот с этой высоты фашисты вели огонь из пушек и минометов по десанту.
Вскоре тронулись в путь. Впереди шагали бойцы нашего отделения: Василий Кухарев, Иван Зинченко, в правом дозоре шли Федор Фокин и Седов, по прозвищу Усач, слева — Занозин и Лобанов. Отряд двигался в глубь побережья, чтобы заставить егерей вести бои не только на восточном — мурманском (удобном для них) направлении, но и на северо-западном.