Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава шестая.

Учеба, которая не кончается

В прославленной академии. Служба в Закавказье. Нас проверяет маршал. За отличные подразделения. Танки ныряют под воду. Мы дружбой сильны. Навсегда избранный путь. Эстафета поколений — эстафета подвига.

В конце мая 1945 года пятерых офицеров — Героев Советского Союза — из нашего 1-го Инстербургского Краснознаменного танкового корпуса — Ивана Малова, Александра Удовиченко, Ивана Чугунова, Дмитрия Яремчука и меня — командование, боевые друзья проводили в Военную ордена Ленина академию бронетанковых и механизированных войск Красной Армии.

Нелегко расставаться с однополчанами, оставлять навсегда корпус, ставший родным и близким, даже покидать места, где мы встретили День Победы. Но в дороге, как давно подмечено, быстро меняется настроение. Стоило сесть в поезд, и на смену всему пришло ожидание встречи с новым.

Свежая весенняя зелень радовала взор, но укрыть следы недавней жестокой войны ей было не под силу. То там, то тут среди развалин домов торчали закопченные печные трубы, вдоль полотна железной дороги зияли наполненные водой воронки, валялись поодаль разбитые, обгоревшие танки, орудия, автомашины, грудились обломки бетонных надолб. Но и среди этого хаоса уже вовсю звучал перестук топоров, молотков, напоминая, что главное теперь — восстановить разрушенное. Так что было чему порадоваться, от чего посветлеть на душе.

Перегруженные сверх всякой меры поезда ходили пока медленно. В нашей плацкартной секции всю дорогу ехало не меньше десяти человек. Спали поочередно.

Уже в первую вагонную ночь, когда настал черед отдыхать мне и Удовиченко (мы в то время были майорами), Александр растянулся на узкой багажной полке и шутливо сказал: [226]

— От майора и выше положено спать под крышей. Забирайся, Ашот, на верхотуру. Здесь душновато, но есть возможность спокойно подумать о будущем.

Я расстелил на полке видавшую виды фронтовую шинель, положил под голову вещевой мешок и блаженно закрыл глаза.

Хотя в вагоне было и тесно, и шумно, ни я, ни Александр этого не замечали. За длинную и тяжкую войну нам нередко приходилось коротать ночь и на боеукладке танка, и под его днищем, и на броне, и в промерзших окопах, а то и просто в снегу, да еще и под артиллерийским обстрелом или бомбежкой. Все испытали, через все прошли, ко всему притерпелись. Сейчас же вагон умиротворенно и убаюкивающе подрагивал на стыках рельсов, вез нас на учебу — и не куда-нибудь, а в саму Москву,

Сколько раз в исходном положении перед атакой или в минуты затишья, когда выпадала возможность чуть расслабиться, накоротке помечтать, задумывались мы о том, как будем жить после войны. Конечно, даже просто жить, трудиться на благо народа — уже большое счастье. Но крепло понимание более глубокое: чтобы жить по-настоящему, полнокровно, приносить максимальную пользу делу, которому служишь, нужно учиться. И если сегодня мне, бывшему деревенскому парню, выпала честь поступить в высшее военное учебное заведение, то по наказу отца, любимых учителей, по долгу перед павшими друзьями и будущим своей страны обязан приложить все силы, чтобы оправдать доверие.

Полагаю, что примерно так в те беспокойные дни и ночи, когда поезд неторопливо шел в Москву, думал не я один, а каждый из бывших фронтовиков, чьи довоенные надежды и мечты были проверены и «перекованы» на более реальный лад в самом яростном круговороте жизни, в смертельном бою за саму эту жизнь...

Казалось бы, после нечеловеческого напряжения, испытанного в боях, учеба в академии, да еще и на подготовительных курсах, созданных для поступавших в нее фронтовиков, не будет трудной. Но это оказалось далеко не так. За долгие четыре года войны мы изрядно подзабыли то, что когда-то изучали в средних школах, и пришлось заниматься по десять — двенадцать часов в сутки, чтобы наверстать упущенное. Выручали хорошо развитое в нас умение трудиться на пределе сил и возможностей, ставшая естественной привычка к постоянному самоконтролю, большая взыскательность к себе. И, разумеется, [227] навсегда «прописанное» в уме и сердце чувство долга — партийного, воинского, гражданского.

Словом, не вдаваясь в подробности, скажу: добросовестное, сознательное отношение к учебе принесло желанный результат: всех нас — пятерых офицеров-танкистов — приняли на командный факультет академии.

Слушателями академии в то время были преимущественно участники Великой Отечественной войны. Они продолжали мыслить боевыми категориями: понимали, как важна поддержка «соседа слева и справа», готовы были бескорыстно подставить плечо друг другу, в науку вгрызались так, будто она уже завтра могла понадобиться в бою. Это было поколение, наученное нелегким опытом жить стремительно, на ногах стоять твердо, ответственность брать на себя.

И мы, верные фронтовой привычке, с первых дней учебы организовали взаимопомощь. Я, например, помогал Ивану Чугунову в изучении тактики. В свою очередь Чугунов проводил со мной дополнительные занятия по русскому языку. И если на первых порах учеба мне давалась нелегко, особенно по общеобразовательным предметам, то уже на втором курсе вышел в передовики.

Годы учебы имеют свой особый счет. Они не только обогащают нас новыми знаниями, опытом, но и дарят новых друзей. Такими друзьями для меня стали Никита Григорьевич Попов, Василий Иванович Самоваров и Борис Петрович Иванов — люди с интересными и непростыми судьбами, бывалые воины.

Четыре сына росло в семье луганского колхозника Григория Сидоровича Попова. Все они решили связать свою судьбу с Красной Армией и с просьбой об этом обратились к Народному комиссару обороны. Нарком высоко оценил патриотическое стремление братьев Поповых. В 1938 году они были приняты в танковое училище и через два года успешно окончили его.

С первых дней войны братья на передовой. Александр погиб, защищая город Елец, а Иван — на подступах к Воронежу. Старший, Федор, командовал батальоном, под Сталинградом был тяжело ранен, возвратился домой инвалидом. И только младшему, Никите, не однажды раненному, горевшему в танке, довелось встретить День Победы в боевом строю.

Жизненная энергия била в нем ключом. Поступив в академию, он подчинил всего себя творческому освоению боевого опыта, глубокому овладению знаниями и навыками, [228] необходимыми командиру в современном бою. Неуемная жажда новых знаний, неукротимый характер бойца привлекали к нему не только меня. Многие однокурсники рядом с Поповым чувствовали себя как-то надежнее, спокойнее.

Я твердо верил в славную судьбу своего друга и не ошибся: впоследствии Никита Григорьевич Попов стал доктором военных наук, генералом.

С Героем Советского Союза Василием Ивановичем Самоваровым я близко познакомился еще во время сдачи вступительных экзаменов в академию. Его сильно донимало тяжелое ранение, но виду он не подавал, занимался, не считаясь с перегрузками.

Есть в Румынии город Тыргу-Фрумос, жители которого хранят память о советском танкисте Василии Самоварове. Возглавляемая им танковая рота первой ворвалась в город и, завязав с противником неравный бой, благодаря умелым и дерзким действиям уничтожила 6 дотов и дзотов, 5 пулеметных точек, батарею противотанковых пушек и более 100 солдат и офицеров врага. Этот промышленный центр и важный узел сопротивления 22 августа был освобожден от фашистов.

Спустя день подразделение Самоварова вышло к реке Серет (Сирет), форсировало ее и с ходу атаковало город Роман. Танк командира роты, шедший впереди, попал под сильный вражеский огонь. Машина была подбита, а Василий Самоваров тяжело ранен. Превозмогая боль, командир пересел в другой танк и снова повел роту в атаку. Ворвавшись на улицы города, она уничтожила 3 танка, свыше 20 орудий, 70 автомашин, большое количество пулеметов, повозок с военным имуществом и снаряжением, сотни немецких солдат и офицеров.

Когда утих бой, Самоварова в бессознательном состоянии отправили в госпиталь. Здесь он получил письмо от своего командира батальона Героя Советского Союза гвардии майора Халила Мамедовича Мамедова. Комбат и весь личный состав подразделения тепло поздравляли боевого друга с присвоением ему звания Героя Советского Союза.

Возвращение в строй оказалось нелегким — даже в академии старые раны нередко напоминали о себе. Но Самоваров считал, что достаточно времени потерял в госпитале и теперь обязан быстро наверстать упущенное. Его трудолюбию можно было только позавидовать.

Самым старшим из тех, с кем я сблизился в стенах академии, старшим не по возрасту, а по опыту, был гвардии [229] майор Герой Советского Союза Борис Петрович Иванов, в войну командовавший полком. Среднего роста, внешне всегда спокойный, выдержанный, он и занимался основательно, как бы неторопливо, но все успевал сделать в срок или даже раньше, чем требовалось по программе. Это быстро вывело его в ряды отличников, сделало общепризнанным лидером.

Я питал к нему чувство особенно глубокого уважения за его прямой и откровенный характер, кристальную душевную чистоту, беспредельную преданность танковым войскам. И вполне закономерно, что Борис Петрович Иванов стал генерал-полковником, занимал высокие должности в Советских Вооруженных Силах.

Нет сомнения, что фронтовики, составлявшие тогда основной контингент слушателей академии, внесли в ее жизнь неповторимый дух. Каждый из нас привык торопить время, новые знания сверять со своим боевым опытом, до всего докапываться собственным умом. Эти качества сразу оцепили наши опытные офицеры-преподаватели: Леонид Геннадьевич Пупко, Николай Федорович Малыш, Михаил Никифорович Новохатько и другие. Учитывая наш ответственный подход к занятиям, они предоставляли нам больше самостоятельности, поощряли творческое отношение к учебе, развивали умение видеть перспективу.

Ведь в войска во все большем количестве поступала новая техника, вооружение, они широко насыщались средствами связи и управления. Значительно усложнило боевую подготовку войск появление атомного оружия. Наши учебные программы постоянно менялись и углублялись, ибо жизнь требовала не только изучения и обобщения опыта Великой Отечественной войны, но и поисков возможностей его эффективного использования в новых условиях.

Можно сказать, мы не просто учились, но одновременно овладевали высокой воинской культурой. Я и сейчас с благодарностью вспоминаю профессоров и преподавателей, которые стояли у истоков наших новых знаний. Это прежде всего генералы Александр Адамович Пошкус и Альберт Иванович Штромберг. Их лекции всегда были интересными, глубоко содержательными, насыщенными поучительными примерами...

Годы учебы пролетели незаметно. Во время подготовки к государственным экзаменам на нашем курсе ввели еще и дипломную работу по тактической подготовке. Мне [230] досталась тема «Действия передового отряда танковой дивизии при совершении марша в предвидении встречи с противником в горах».

Я кропотливо собирал материал, консультировался у преподавателей. Многократно «прокручивал» самые раз- личные ситуации, понимая, что боев, похожих один на другой, не бывает, каждый таит в себе что-то неожиданное, непредвиденное, а подчас и непредсказуемое. А ведь и к таким крутым поворотам командир должен быть готов, немедленно и безошибочно реагировать на изменение обстановки.

В подготовке дипломной работы мне очень помог генерал-лейтенант танковых войск Альберт Иванович Штромберг — крупный специалист по использованию танков в горных условиях. В пору Великой Отечественной войны он, будучи начальником штаба танковой армии, участвовал в боевых действиях в Карпатах, а затем в трудном переходе танкового объединения через Большой Хинган.

Генерал обратил внимание на то, что я слишком большое место отвел возможностям техники, в то время как в формуле «человек — машина» главным был, есть и всегда останется человек.

Исправленную по замечаниям А. И. Штромберга дипломную работу оценили на «отлично». Успешно сдал я и выпускные экзамены...

С чувством искренней благодарности расставался я о Москвой, где не только повзрослел на несколько лет, но и приобрел глубокие знания, необходимые командиру новой формации для успешного обучения и воспитания воинов в менявшихся буквально на глазах условиях.

Продолжать службу мне предстояло в прославленной трижды орденоносной стрелковой дивизии, имевшей богатые боевые традиции.

В тяжелые для нашей Родины дни начального периода Великой Отечественной войны на территории Армении было сформировано пять национальных соединений, в их числе и эта стрелковая дивизия.

В октябре 1943 года представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и командующий Северо-Кавказским фронтом генерал-полковник И. Е. Петров, наблюдавшие за ходом наступления наших войск на Таманском полуострове, радировали командиру дивизии полковнику П. Г. Сафаряну о том, что они восхищены смелыми и решительными действиями [231] воинов-армян. Вскоре дивизия была награждена первым боевым орденом, заслужила почетное наименование.

Второго ордена — Красного Знамени — соединение удостоено за освобождение от оккупантов города Севастополя, а два его стрелковых полка получили тогда почетное наименование. На заключительном этапе войны дивизия в составе войск 1-го Белорусского фронта участвовала в штурме Берлина. Ее героические действия были отмечены третьим орденом.

Девяти лучшим из лучших сынам армянского народа, сражавшимся под Боевым Знаменем дивизии, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. В их числе и Унаи Аветисян, повторивший в боях за высоту «Долгая» северо-западнее города Новороссийска подвиг Александра Матросова.

После окончания войны дивизия передислоцировалась в ЗакВО. Сюда, в это прославленное соединение, я и прибыл на должность начальника штаба танко-самоходного полка.

В то время полком командовал полковник В. А. Шадунц (позднее его сменил полковник А. И. Адельханян). Заместителем командира полка по политической части был подполковник Б. И. Бабаян. Техническую часть полка возглавлял инженер-подполковник Ш. М. Касабов, а партийное бюро — майор Л. Н. Акопян.

Большинство офицеров имели за плечами опыт Великой Отечественной войны, поэтому учили и воспитывали подчиненных с глубоким знанием дела, поддерживали в части привычный для них напряженный ритм учебы, не щадили и себя. Этот ритм я почувствовал с первого дня и, не теряя времени, окунулся в работу с головой.

Был я молод, полон энергии и, как говорили сослуживцы, обладал неуемной натурой. Вероятно, они были правы, ибо и сам подмечал, что нередко хватался одновременно за десятки дел. Правда, успевал многое сделать — выручала система ежедневного самоконтроля, которую я отработал еще под Кенигсбергом, когда находился в распоряжении начальника штаба 117-й Унечской танковой бригады подполковника И. С. Морозова.

Тому, что везде и во все успевал вникнуть, казалось бы, можно было только радоваться. Но когда в конце очередного месяца я пытался подвести общий итог сделанному, то выяснилось: некоторые, причем самые трудные, вопросы или совсем не решены, или их решение не доведено [232] до конца. Затянулось, например, переоборудование танкодрома, никак не удавалось создать современные тренажеры для обучения экипажей боевым действиям в ночных условиях. Чем чаще я выявлял, что выполнено, а что нет, тем тверже убеждался: затягивает «текучка». Что же делать?

— Подход к выполнению своих обязанностей надо менять, — подсказал Герой Советского Союза командир одного из подразделений Георгий Акопьянц, с которым мы быстро сошлись характерами, стали большими друзьями. — Не хватайся за все сразу. Выбери в куче дел самые важные. На них и направь основную энергию.

«Масла в огонь» добавил и командир части полковник А. И. Адельханян:

— Ты живешь как бы в одном измерении — с головой ушел в текущие заботы, думаешь только о делах одного дня, — сказал он. — А начальнику штаба жить надобно в двух измерениях: занимаясь сегодняшними проблемами, работать и на день завтрашний.

Совет спокойного, рассудительного командира полка заставил меня встряхнуться, коренным образом пересмотреть стиль своей работы. Я стал чаще бывать в подразделениях, старался поближе познакомиться с людьми. За рабочим столом сидел в основном по вечерам, обобщая свои наблюдения и выводы, пытаясь найти способы воплотить все то, что узнал и увидел, в учебные планы.

Главное, как я понял, — следует больше внимания уделить развитию состязательности в учебном процессе, выявлению и пропаганде опыта лучших.

Своими мыслями я поделился с командиром полка полковником А. И. Адельханяном и его заместителем по политической части подполковником Б. И. Бабаяном. Оказалось, что они уже не раз обсуждали эти вопросы, наметили, с чего начинать.

У нас в полку были механики-водители танков — настоящие мастера своего дела. Младшие сержанты М. Арутюнян, Р. Хачатрян и старший сержант В. Саакян на всех практических занятиях — а проводились они обычно в тяжелых условиях горной местности — показывали высокое умение, выдержку, находчивость. В любое время суток, при любой погоде метко поражали цели наводчики танковых орудий А. Габоян, В. Нерсесян, А. Асатрян, прослывшие среди своих сослуживцев снайперами.

Равняться на лучших, достичь таких же результатов и превзойти их — так решили сформулировать задачу. На [233] ее выполнение нацелили командиров и политработников, партийный и комсомольский актив.

Маяком для всех стала рота, возглавляемая коммунистом старшим лейтенантом Михаилом Елизаровым, человеком энергичным, целеустремленным, умеющим увлечь подчиненных на освоение всего нового, передового.

Воины роты Елизарова взяли обязательство сократить сроки подготовки экипажей к боевым действиям, обслуживания техники и вооружения, более полно использовать их возможности. Каждая тренировка на танкодроме, каждый марш в горах служили здесь школой повышения мастерства, способствовали усилению морально-психологической закалки членов экипажей.

Достоянием воинов части стали и достижения танкистов взвода лейтенанта Василия Калюжного, добившихся полной взаимозаменяемости в экипажах, причем все командиры танков, механики-водители, наводчики были, что называется, мастерами из мастеров не только в своей, но и в смежных специальностях.

Глубокое изучение и широкое распространение опыта передовиков явились важным шагом в борьбе против послаблений и упрощенчества в боевой учебе, помогли мобилизовать весь личный состав полка на уверенное обращение с оружием и техникой.

То, что мы избрали правильный путь, подтвердили учения, в ходе которых за действиями нашего полка наблюдал командующий войсками округа генерал армии И. И. Федюнинский.

...После многокилометрового марша танкистам предстояло преодолеть спуск и выйти в тыл «противника». Такой маневр, как нам казалось, «противник» едва ли предусмотрел — ведь спуск был очень крутым. Но только таким путем можно было застать его врасплох.

Головную машину вел сержант Елишев. В указанном месте он решительно повернул к крутому склону. Новые танки, которыми был оснащен полк, имели повышенную проходимость, мощный, очень надежный двигатель. Но этот спуск был, как говорится, на самом пределе даже возросших возможностей техники. Как и раньше, успех зависел от мастерства и выдержки экипажа, в первую очередь механика-водителя. Геннадий Елишев не дрогнул, не подвели и остальные экипажи. Танки медленно, будто на ощупь, двинулись вниз и оказались за спиной «противника». Учебный бой был выигран. [234]

— Неплохо. Очень даже неплохо! — скупо похвалил отличившихся генерал.

Эта похвала военачальника, умудренного большим боевым опытом, значила для нас многое.

— Теперь держись, начштаба, — как-то совсем по-дружески предупредил меня начальник политотдела дивизии полковник А. О. Арутюнян. — Придется работать еще напряженнее, не сбавлять взятого темпа.

— Буду стараться, — ответил я, радуясь в душе не столько первому успеху, сколько тому, что сумел правильно определить кратчайший путь к нему. И пусть впереди ждут более трудные задачи — настоящего дела я никогда не боялся.

* * *

В сентябре 1954 года я отбыл к новому месту службы, где теперь уже предстояло командовать полком. То, что мне, молодому офицеру, доверили столь ответственный пост, стало большим событием в жизни. Но в то же время преследовала мысль; сумею ли оправдать оказанное доверие, справлюсь ли?

...Город, в который я прибыл, встретил неприветливо — промозглой, ветреной погодой, проливным дождем. Ну, не солнечное затмение, конечно, как перед Игоревым походом, но веселее начинать любое дело при ярком солнышке.

Представился новому начальнику. Генерал скупо улыбнулся, окинул меня пытливым взглядом и сказал без обиняков:

— Вам, подполковник, будет нелегко. Пока могу добавить только одно: к танкистам у меня серьезные претензии.

Генерал пригласил меня в машину и повез в полк. Я невольно залюбовался природой края, в котором никогда еще не был. Широкое, прямое шоссе пересекало колхозные поля и сады. По сторонам дороги выстроились вековые деревья, густые кроны которых смыкались над головой, образуя нечто вроде туннеля.

Поднялись на перевал, с которого глазам открылась изумительная панорама. Замшелые гранитные склоны ущелья, грохочущая в его тесных берегах строптивая река, размытые дымкой очертания горных вершин...

Но вот с асфальтированного шоссе свернули на проселочную дорогу, и началась невероятная тряска, машина то и дело буксовала. Кончилось тем, что мы окончательно [235] застряли в грязи, к счастью, уже перед самым въездом в гарнизон. Танкисты, увидев буксующий вездеход комдива, бросились на помощь.

С того хмурого осеннего дня и началась моя служба на новом месте. Генерал оказался прав: порядка в полку было маловато. Разобравшись в обстановке, я прямо сказал об этом на состоявшемся вскоре открытом партийном собрании. Как и надеялся, коммунисты меня поддержали — видно, уже сами чувствовали: нужно менять положение. Первым помощником в борьбе за перестройку стал мой заместитель по политической части подполковник Е. М. Давыдов — политработник с большим опытом, вдумчивый, настойчивый.

Горячим сторонником перемен проявил себя и заместитель командира полка майор О. М. Начкебия — участник Великой Отечественной войны, с отличием окончивший в послевоенное время Академию тыла и снабжения Советской Армии. С ним я, как командир полка, не знал хозяйственных забот: он успевал делать все без каких бы то ни было напоминаний, когда требовалось, проявлял разумную инициативу. Естественно, то, что входило в круг моих обязанностей, я на его плечи не перекладывал.

Вместе с майором Начкебия мы взялись за решение очень важной задачи — в сжатые сроки оборудовать благоустроенный военный городок. Работы велись ускоренными темпами, в свободное от учебы время, в них участвовали не только личный состав полка, но и члены семей военнослужащих. Огромную помощь оказывали шефствовавшие над нами местные организации.

Параллельно со строительством шла перестройка учебно-воспитательного процесса. Организацией учебы танкистов, контролем за ходом выполнения намеченных мероприятий по усилению боевой подготовки занимались офицеры штаба во главе с его начальником подполковником П. И. Уточкиным, несколько грузноватым, но весьма энергичным офицером. Правда, вскоре его сменил кандидат военных наук, подполковник Н. М. Покидченко, великолепно знавший штабное дело, обладавший незаурядными организаторскими способностями и завидной работоспособностью. Очень скоро Николай Михайлович сплотил коллектив штаба, добился четкости в его работе, а это намного облегчило решение стоявших перед нами задач.

Работы, как хозяйственные, так и организационные, были в полном разгаре, когда в полк неожиданно нагрянула [236] окружная комиссия во главе с заместителем командующего округом генералом И. М. Чистяковым. Всесторонняя проверка показала возросшую выучку личного состава. По стрельбе, вождению танков и другим основным видам боевой подготовки большинство рот и взводов получили хорошие оценки.

Первые успехи вселили веру в наши силы, создали условия для работы по дальнейшему повышению воинского мастерства танкистов.

Как-то утром командиров частей вызвали на командный пункт дивизии, расположенный неподалеку на склоне горы. Здесь нас встретил полковник С. А. Арзуманян, которого я хорошо знал по прежнему месту службы. Теперь Сергей Аркадьевич возглавлял штаб дивизии.

Арзуманян сообщил о том, что на КП соединения ожидается приезд Маршала Советского Союза А. А. Гречко.

Ждать пришлось недолго. После осмотра КП и беседы с руководящим составом соединения А. А. Гречко направился в большую палатку, где собрались вызванные офицеры.

В коротком выступлении перед нами маршал напомнил о напряженной международной обстановке, рассказал о важнейших направлениях боевой и политической подготовки советских воинов в современных условиях, а в заключение обратился ко всем присутствующим с предложением поделиться мыслями о том, как еще выше поднять боеготовность части и соединения в целом.

В ту пору мы только-только начали применять новые методы хранения и сбережения танков. Сохранности добились высокой, а вот ряд моментов, относящихся к поддержанию постоянной боевой готовности полка, на мой взгляд, учитывался недостаточно. Об этом я а рассказал в своем выступлении.

— А как вы конкретно представляете повышение боеготовности полка? — с интересом спросил маршал.

— Думаю, что части, дислоцированные в этом районе, должны быстрее (тут я назвал время на сбор и начало движения по тревоге) покидать свое расположение, выдвигаться вперед и выполнять задачу на самом важном направлении.

Маршал что-то отметил в своем блокноте и задал новый вопрос:

— А какова, по вашим расчетам, скорость преодоления танками перевала? [237]

Я назвал скорости движения в светлое и темное время суток.

— Вы не оговорились? — внимательно посмотрел на меня А. А. Гречко. — По-вашему выходит, что ночью можно двигаться даже быстрее, чем днем?

Я объяснил, что часть дороги асфальтирована, а в дневное время разогретый асфальт забивает гусеницы, что затрудняет управление танками, особенно на крутых поворотах. Ночью же асфальт твердеет и проходимость улучшается.

Главком выслушал мнения еще нескольких офицеров и, поблагодарив за интересные мысли, уехал. Мы остались на командном пункте.

Минут через сорок мне сообщили: полк поднят по тревоге и сейчас движется в направлении перевала.

На вертолете я догнал полковую колонну, занял место в головной машине. Заместитель командира роты по технической части капитан Чернов подал мне карту, на которой рукой маршала А. А. Гречко была нанесена задача: к вечеру вывести полк на перевал.

Все шло по плану. Мы упредили «противника» в захвате перевала и на каких-то несколько минут раньше развернулись в боевой порядок. Но эти минуты оказались решающими, обеспечили успех. Я поспешил доложить маршалу А. А. Гречко о выполнении задания.

— Все видел сам, — сказал он и уточнил следующую боевую задачу.

Заключалась она в том, чтобы после стремительного марш-броска выйти к морскому побережью и не допустить высадки морского десанта «противника». По уровню достигнутой экипажами выучки задача, казалось бы, не представляла для нас особой трудности. Но... подвел случай, совсем вроде бы небольшой просчет.

После пятидесятикилометрового марша танк, следовавший в середине колонны, на крутом повороте вдруг остановился — произошел обрыв гусеницы. Передняя часть внезапно развернувшегося танка зависла над обрывом. Обойти машину было невозможно. Если бы это случилось во время войны, выход был бы один — сбросить танк вниз. Но на учениях такое недопустимо. Пока ремонтировали гусеницу, прошло около часа, передняя часть колонны успела выйти к морю в назначенное время. Таким образом, задача была решена, но ограниченными силами.

На разборе учения командир соединения генерал-майop [238] З. А. Харебов подробно остановился на постигшей нас неудаче. Особенно запомнились его слова:

— В современном бою за то время, что было утрачено, мы могли потерять половину личного состава и боевой техники. Своевременное и точное выполнение приказа в любых, даже самых трудных условиях — это дело не только нашей воинской чести, но жизни и смерти полка.

Причину аварии тщательно расследовали и выяснили, что разрыв гусеницы произошел из-за халатности командира танка сержанта Иванова, который в последнее время сдал и в учебе, и в службе. Пришлось его строго наказать. Но я обратил внимание на то, что недисциплинированность, грубость в обращении с товарищами раньше за Ивановым не замечались. И тогда решил вместе с заместителем по политической части подполковником Е. М. Давыдовым поговорить с ним по душам. Увидев нашу искреннюю заинтересованность в его судьбе, Иванов оттаял и поделился переживаниями. Оказывается, когда парня призвали в армию, жена и ребенок остались у его матери. И вот недавно сержант получил письмо, в котором жена сообщила, что жить там она больше не может. Мать в свою очередь написала о невозможности пребывания под одной крышей с невесткой. Иванов любил мать, но и жена с ребенком были для него дороги. Сложившиеся между ними взаимоотношения сказались на характере воина — он стал раздражительным, несдержанным, рассеянным. Надо было помочь человеку вернуть душевное равновесие. И мы предоставили ему краткосрочный отпуск для поездки домой. Он на месте разобрался во всем, восстановил в семье мир и вернулся в часть совсем в ином настроении, стал, как и прежде, примерным танкистом, честно и добросовестно отслужил положенный срок.

Этот эпизод запомнился потому, что лег в основу фильма «Сержант Фетисов», вышедшего на экраны в 1960 году и ставшего первым в послевоенное время кинорассказом о танкистах.

Но все это будет потом. Тогда же нам стало известно: маршал А. А. Гречко будет присутствовать и на проверке. Значит, можно еще поправить положение, показать все, на что мы способны.

Учебно-материальная база на месте постоянной дислокации части не позволяла пока организовать вождение танков и стрельбу боевыми снарядами. Поэтому, оставив [239] на месте роты под командованием капитанов И. С. Викторова и М. П. Синичкина, я с остальным личным составом отбыл в окружной учебный центр по железной дороге.

До начала серьезного экзамена на боевую зрелость оставалось трое суток, которые мы максимально использовали для тренировок в вождении танков по пересеченной местности, в стрельбе из орудий и пулеметов. Достигнутые результаты внушали уверенность в том, что испытания выдержим с честью.

Не смутило меня и приказание инспектирующего подвергнуть проверке роты, оставшиеся на месте дислокации полка. Понять инспектирующих было нетрудно — ведь случалось, что от проверок отдельные командиры пытались «укрыть» наиболее слабые подразделения. У меня таких намерений не возникало, ибо организация учебного процесса в части обеспечивала, на мой взгляд, равнозначность подготовки всех подразделений и служб. Скажу больше: мне даже импонировало, что личный состав рот капитанов Викторова и Синичкина доставили в учебный центр самолетами, лишив их возможности провести предварительные тренировки. Так и надо проверять, без скидок и натяжек! Только так можно объективно оценить результативность боевой и политической подготовки, боеготовность войск, где любая фальшь, любая показуха в реальной схватке с врагом могут привести к самым тяжелым последствиям...

В сумерках капитан Викторов вывел свою роту на танковую директрису. Руководитель подал сигнал «Внимание!», на вышке вспыхнул красный свет.

По радио командиры танков доложили о готовности экипажей к выполнению упражнений по стрельбе. В эфир полетела команда «Вперед!».

Первыми стреляли офицеры: капитан Викторов, старшие лейтенанты Алешин и Котия. Снаряды, прорезая темноту, устремились к мишеням. Минули напряженные секунды, и сигналы с имитаторов засвидетельствовали прямые попадания с первых выстрелов. Огонь перенесли на другие цели.

Проверка мишеней показала, что офицеры роты выполнили упражнение на «отлично». Хороший почин, есть на что равняться подчиненным!

В ту же ночь высокие результаты показали танкисты взвода, которым командовал старший лейтенант Г. М. Котия. Шестеро из восьми стрелявших получили отличные [240] оценки. Подразделение заслужило право называться лучшим в полку.

Во время проверки вождения танков на танкодром прибыл А. А. Гречко. Все десять экипажей, прошедшие при нем трассу, удостоились оценки «отлично» и благодарности маршала.

Настоящим героем дня стал лейтенант Г. К. Морозов, показавший на своем танке такое рекордное время, что проверяющий усомнился в показаниях своего секундомера. Офицеру пришлось повторить упражнение, но на машине проверяющего, с которой контролировались действия Морозова. Посредине трассы возникли какие-то неполадки, и результат снова не был засчитан.

И в третий раз лейтенант блестяще провел машину на сложной горной местности. Ему было присвоено звание мастера вождения танка.

— Полк в целом боеспособен, — подвел итог проверки А. А. Гречко. — По многим показателям вышел на достаточно высокие рубежи. Главное — не успокаиваться. Ставьте перед собой новые, более сложные задачи я твердо, настойчиво решайте их.

* * *

...Быстро пролетело несколько месяцев. И вот подошло самое ответственное испытание для полка — тактические учения. Проходили они в высокогорном районе со сложным рельефом и слабо развитой дорожной сетью. Перевалы лежали на высоте более двух тысяч метров. Изобилие крутых подъемов и спусков, глубоких оврагов и ущелий делало местность, особенно в ненастную погоду, труднопроходимой для боевых машин.

Действия в горах имеют свою специфику. Так, каменистый грунт, крутые подъемы и спуски, частые резкие повороты приводят к преждевременному износу ходовой части танка, из-за неполного сгорания топлива падает мощность двигателя, экранирующее влияние гор резко сокращает дальность радиосвязи. Да и члены экипажей работают в экстремальных условиях — напряжение, связанное с движением по узким дорогам, проложенным вдоль глубоких ущелий, разреженность воздуха, непривычная для многих воинов, особенно выходцев из равнинных краев, климатические условия вызывают слабость, головокружение. Большую опасность представляют обвалы, лавины, селевые потоки. Нередко остро не хватает питьевой [241] воды, затруднено снабжение горючим и смазочными материалами.

Отсюда понятно: войскам, дислоцированным в горных районах, необходимо учиться преодолевать не только сопротивление «противника», но и трудности, связанные с особенностями местности. Наш опыт показывал: механик-водитель современного среднего танка после пятидесятикилометрового марша по горным дорогам терял в весе около двух килограммов.

А на этот раз нам предстояло штурмовать горы, которые раньше считались вообще непреодолимыми для танков. Правда, теперь мы располагали более мощной техникой, да и личный состав достаточно хорошо ее освоил. Все же в процессе учебы особое внимание уделили подготовке механиков-водителей.

Недалеко от расположения полка находилась невысокая, но коварная гора, имевшая предельно допустимую крутизну склонов, труднопреодолимые подходы.

После того как мы внимательно изучили эту гору, исходили ее вдоль и поперек, было решено: командирам танковых рот занятия по плану подготовки к учениям проводить на горе. Помнится, это решение одним показалось чересчур жестким, другим — легкомысленным: напрасно, мол, измотаем танкистов, создадим угрозу для боевой техники. Однако и я сам, и мой заместитель по политчасти подполковник Е. М. Давыдов были уверены, что риск оправдан.

На первом занятии я умышленно не присутствовал — хотелось, чтобы командиры рот учились действовать самостоятельно. Прошло оно не без трудностей, но свою роль сыграло. Танки поднялись до середины склона, но люди убедились: потрудишься, не пожалеешь сил — и сможешь одолеть на танках самую крутую гору.

Следующей штурмовать высоту должна была танковая рота капитана В. Е. Борисова. Решили, что танки через вершину поведут добровольцы. При их выявлении все механики-водители, стоявшие в строю, сделали шаг вперед. Выбор пал на сержантов Попова и Лещинского.

Горное эхо понесло рокот мощных двигателей за дальние перевалы. Танки, набрав скорость, уверенно двинулись по заданному маршруту. Пожалуй, с не меньшим нетерпением, чем товарищи добровольцев, ждали результатов и мы, офицеры полка. Попов и Лещинский не подвели — блестяще преодолели труднейшую трассу.

Поскольку мы не знали конкретно, какие задачи придется [242] решать на учениях, то, когда готовили к ним технику, личный состав, самих себя, обдумывали самые сложные варианты, определяли, кому идти впереди. В тот период мы несколько больше внимания уделили роте, которой командовал капитан В. Е. Борисов — волевой командир, опытный специалист. Живой, острый ум, хорошая военно-техническая подготовка, высокие моральные и деловые качества — все это делало его одним из лучших командиров в части.

Накануне учений во всех подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания. Перед однополчанами выступили участники боев на Северном Кавказе, в Карч патах, на Большом и Малом Хингане. Подробно рассказав о своем опыте, ветераны не скрывали и трудностей, которые могут встретиться в ходе учений, подсказывали, как лучше их преодолевать...

И вот учения начались. Наш полк действовал на стороне наступавших, причем теперь уже на гору, занимавшую господствующее над местностью положение. Для решения главной задачи был создан специальный отряд в составе усиленной танковой роты под командованием капитана В. Е. Борисова.

...После мощной артиллерийской подготовки началось общее наступление. К вершине горы устремились и танки отряда Борисова. Направляющим взводом командовал молодой офицер, старший лейтенант А. К. Джанумов. Он лучше других изучил район действий, отличался оперативностью тактического мышления, решительностью.

Гул удалявшихся машин постепенно стих, расплескался по ущельям, и теперь те, кто находился на наблюдательном пункте, с волнением ждали каждого сообщения командира отряда, думали о выпавшем на его долю труднейшем испытании, беспокоились, не сорвется ли какой-либо из танков с крутого склона в бездонную пропасть...

Точно в расчетное время командир отряда доложил: «С указанного рубежа атакую «противника».

Мы облегченно вздохнули: главная задача — быстро выйти к вершине горы — решена. Остальное должны были довершить обходный маневр и неожиданный для «противника» стремительный бросок.

Как потом выяснилось, командование оборонявшейся стороны действительно посчитало выбранный нами склон горы недоступным для танков и выставило на ее вершине лишь небольшой заслон, а основные силы сосредоточило на заведомо танкоопасных направлениях. [243]

Вот почему внезапное появление танков в тылу вызвало замешательство в рядах «противника», что и предопределило исход «боя» в нашу пользу.

Волнения улеглись. Заблаговременная, тщательно продуманная подготовка к действиям в горных условиях сыграла свою роль. Воины отряда заслужили благодарность командира дивизии.

А учения продолжались. Вскоре отличились и танкисты роты капитана Д. X. Бурляева. Они поддерживали наступление пехоты. В ходе «боя» поддерживаемые мотострелки прорвали оборону «противника» и перешли к преследованию. Танкисты тоже увеличили скорость и за короткое время далеко продвинулись вперед. Казалось, что успех будет им сопутствовать и дальше.

Однако оборонявшиеся тоже не дремали. На одной из господствующих высот, используя выгодные условия для обороны, «противник» крупными силами, в том числе противотанковыми средствами, задержал наступавших, на пути которых к тому же пролегло глубокое горное ущелье.

Обстановка сразу усложнилась. Мотострелковое подразделение залегло у края ущелья. Не могли двигаться вперед и танки.

Обходный маневр в таких условиях привел бы к значительной потере времени, позволил бы «противнику» перестроить оборону, подтянуть резервы.

II тогда я пошел на риск — приказал роте Бурляева двигаться через ущелье. Совсем недавно, проводя там рекогносцировку, мы пришли к выводу, что ущелье почти непроходимо для танков. Но сейчас другого выхода не было, главным стало это едва уловимое «почти», дающее все же шанс на успех.

Некоторым присутствовавшим на учениях начальникам мое решение показалось слишком рискованным, чуть ли не заведомо ведущим к пресловутому ЧП. Но ведь нельзя, доказывал я им, ни в повседневной подготовке, ни на учениях создавать воинам тепличные условия, формирующие у них ложные представления о реалиях современного боя! На фронте именно дерзость, разумный риск нередко помогали одерживать победы в самых, казалось бы, неблагоприятных ситуациях. А обучение воинов части строилось на обобщенном фронтовом опыте, и их выучка позволяла решить столь сложную задачу...

Словом, убедил я «оппонентов» в разумности принятого решения, и по моей команде рота двинулась вперед. [244]

Под прикрытием огня первым подошел к краю ущелья танк, ведомый младшим сержантом Михаилом Щетеневым. Механик-водитель, умело пользуясь горным тормозом, начал спуск на первой передаче. Я заметил, как молодой солдат-мотострелок, находившийся неподалеку от танка, невольно закрыл руками глаза. А когда машина плавно сползла на дно ущелья, рядовой присел на камень и с изумлением произнес:

— Вот это да!

В общем-то и я был восхищен таким мастерством, а главное — доволен столь важным примером для остальных экипажей подразделения. Успех ведущего, несомненно, придал им уверенности. И вот уже механик-водитель второго класса сержант Александр Морев провел свой танк по проторенному пути, успокоив меня окончательно. Хотя он уже и не новичок в горах, но в подобном «слаломе» участвовал впервые.

Не подвели и молодые механики-водители. Вскоре рота в полном составе собралась в ущелье и продолжила преследование «противника». Еще одна сложная задача была решена с высокой оценкой.

Глядя после отбоя на обветренные, запыленные лица молодых воинов, я с гордостью думал, что сегодня они не спасовали перед реальной опасностью, проверили себя в настоящем деле.

Общий успех на учении, конечно, радовал. Но был и сбой, о котором не следовало забывать, и прежде всего потому, что «сбой» — это когда на учении. А если бы на фронте? Произошло же вот что.

Рота под командованием старшего лейтенанта А. К. Джанумова совершала многокилометровый ночной переход с поворотом в конце маршрута налево и выходом в указанный пункт. Задание обязывало двигаться с закрытыми люками и выключенными фарами. В горных условиях такой марш сам по себе весьма нелегок. Однако почти весь путь подразделение проделало безупречно, вовремя свернуло в сторону, но... в другую — направо. Финал оказался плачевным: в темноте головной танк врезался в овчарню, развалил стену и придавил несколько овец, а рота получила неудовлетворительную оценку. Беда не беда, но как минимум неприятность. И еще, конечно, досада: на себя — за то, что в чем-то недоработал, чего-то не предусмотрел, да и на подчиненных, допустивших элементарную невнимательность. [245]

В голове же сразу вопрос: «А если бы такое случилось на войне?» Тут, впрочем, и ломать голову не приходится. Случалось! Разве забудется, как при рейде по вражеским тылам в Восточной Пруссии батальон майора

A. Т. Удовиченко проскочил мимо назначенного поворота, и мы едва не потеряли командира корпуса генерала B. В. Буткова? А вот не использовал я этот наглядный пример для воспитания у подчиненных чувства ответственности за безупречное выполнение каждого задания, что-то важное из боевого опыта осталось под спудом, не сработало на пользу дела — и давний просчет повторился.

Нет, никакого «открытия» в методике подготовки воинов в послевоенное время, конечно, не было. И сами мы, фронтовики, еще не остыли от пережитого, и в академиях нас учили вчерашние боевые командиры, политработники, опиравшиеся на осмысленный, приведенный к современным условиям боевой опыт. И мы в повседневной работе тоже опирались на него. Но доходили ли наши воспоминания до умов и сердец подчиненных, ставили ли их мысленно в ряды героев минувших сражений? Наверное, не всегда. И главным образом потому, что над нами довлела суховатая формула — «опираясь на фронтовой опыт». А нужны были сердечность, память не только о подвигах, но и промахах, иначе говоря, правда и горькая, и светлая. Такой большой, единственно настоящей правде нас не учили, да и не могли тогда научить — слишком сложным было время, слишком велика эйфория от недавно одержанной великой победы. Когда вокруг еще гремели литавры, не много оставалось места для памяти о солдатских поте и крови. А не сказав всего напрямую, как дойдешь до сердца молодого воина, испытавшего в детстве страшное лихолетье, вместе с матерью рыдавшего над похоронкой, голодавшего, собиравшего на поле колоски или стоявшего на ящике у токарного станка?

Словом, посоветовался я с замполитом, с партийными и комсомольскими активистами, с бывшими фронтовиками и решил усилить, качественно изменить пропаганду боевого опыта, показывать его таким, каким он был на самом деле, без прикрас, чтобы горечь прошлых ошибок, допущенных по недоученности, легкомыслию, браваде, не обернулась новой бедой. Решили также боевые традиции пропагандировать не «от и до», то есть только на занятиях, но и в личном общении с подчиненными во внеслужебное время, всегда и везде, когда для этого возникнут подходящие условия, Вскоре убедился, что более благодарной [246] аудитории для такой работы не найти — «дети войны» все воспринимали с полуслова, пример фронтовиков стал для них поистине путеводной звездой. Они поняли, что подвиг — это не всплеск эмоций, не секундный порыв, а производное от ранее накопленных моральных ценностей, нелегкого ратного труда, неустанного совершенствования боевого мастерства. Мы стремились к тому, чтобы каждый осознал: у нас не было слабых врагов и не будет. Значит, нам надо быть сильнее, и альтернативы этому пока нет.

Не скажу, что такое понимание пришло ко всем сразу. Да и рассчитывать на это не приходилось — без кропотливой повседневной работы в больших делах успеха не добьешься. Но постепенно ростки нового набирали силу. В танковых экипажах все больше появлялось отличных механиков-водителей, наводчиков орудий, радистов-пулеметчиков, заряжающих... А успокоения не было: боевая техника, в том числе и танки, все более становилась оружием коллективным, когда успех воина, экипажа зависел от действий других звеньев. Поэтому все мы — командиры, политработники, инженерно-технический состав — серьезно задумались над тем, как вывести в отличные экипаж, взвод, роту...

Призыв бороться за отличные подразделения выдвинули коммунисты и комсомольцы части. Душой и организатором качественно нового вида соревнования в полку стал мой заместитель по политической части подполковник Е. М. Давыдов. По его предложению в каждом подразделении начали изучать опыт лучших экипажей. На партийных и комсомольских собраниях в подразделениях определили конкретные меры, как подтянуть тех, кто отстал или занял спокойную позицию «середняка». В частности, усилили шефство опытных воинов над молодыми танкистами, организовали для наиболее подготовленных солдат и сержантов занятия по методике пропаганды передового опыта.

Право называться отличным подразделением в числе первых завоевала танковая рота под командованием капитана А. Н. Черкашина, где почти все механики-водители стали мастерами вождения или специалистами первого класса. От водителей не отставали наводчики орудий. Поражать цели с первого выстрела стало для них делом чести.

О высоких показателях, достигнутых ротой Черкагаина, узнали в вышестоящем штабе. Вскоре меня вместе с [247] заместителем по политчасти, командирами батальонов и рот пригласили на заседание Военного совета округа.

Когда я закончил доклад о результатах прошедшего учебного года, командующий войсками округа генерал армии К. II. Галицкий, сменивший на этом посту И. И. Федюнинского, спросил:

— А как вы, товарищ Казарьян, смотрите на то, чтобы сделать отличным полк?

Подумав, я ответил:

— Здесь присутствуют командиры батальонов и рот. Считаю, что вопрос о том, быть ли полку отличным, без их мнения не решить.

— Согласен, — кивнул командующий. — Кто из командиров подразделении желает высказаться?

Слова попросил командир отличившейся на учениях роты капитан В. Е. Борисов.

— Сделать все подразделения отличными нелегко, — заметил он. — Но, я думаю, наша рота сможет показать в этом деле пример.

Командующему округом уверенность командира передового подразделения пришлась по душе:

— Действуйте, товарищ капитан, — напутствовал он Борисова. — Надеюсь, что и остальные командиры рот вас поддержат.

Свое обещание, данное на заседании Военного совета округа, капитан В. Е. Борисов сразу же довел до подчиненных. Новые задачи танкисты обсудили на собрании, где приняли повышенные обязательства. Все как один включились они в социалистическое соревнование за отличное подразделение. Партийные и комсомольские активисты, отличники боевой и политической подготовки взяли шефство над молодыми воинами.

Дух состязательности, активный обмен опытом, сравнимость результатов, которые утвердились поначалу в ротах А. Н. Черкашина и В. Е. Борисова, а затем охватили все подразделения и службы полка, изо дня в день ширились, крепли, заботливо поддерживались руководством части и вышестоящими начальниками. Ходом соревнования за отличные подразделения постоянно интересовался командир соединения генерал-майор З. А. Харебов, вместе с которым я ранее служил в ЗакВО. Сейчас он лично помогал нам в совершенствовании учебно-воспитательного процесса, подсказывал, как быстрее ликвидировать «узкие места», какой опыт и как лучше внедрять в повседневную практику. [248]

Большую помощь в достижении танкистами высоких рубежей оказал заместитель командира соединения по техчасти полковник Г. Г. Красько. Пытливый, любящий до всего докопаться лично, он редко работал в тиши кабинета, зато почти ежедневно навещал наш полк, причем не в роли инспектора или придирчивого ревизора, а как старший товарищ, соратник, считавший повседневные заботы танкистов своими заботами. Технику он знал безупречно, поэтому мог подсказать, а при необходимости и показать, как из боевых машин выжать максимум того, на что они способны.

Конкретно поддерживали патриотическое начинание воинов части заместитель командира соединения генерал-майор И. С. Лукьянченко — участник Великой Отечественной войны, кавалер ордена Ленина и трех орденов Красного Знамени, многие другие опытные и авторитетные руководители. Тогда я смог окончательно убедиться, что инициатива снизу может принести желаемые результаты, если она находит понимание, не формальное, а глубоко заинтересованное, подкрепленное практической помощью отношение к ней руководящего состава. Нет, не мелочная опека, не искусственное выращивание «маяков» для «галочки», для того чтобы лучше выглядеть в вышестоящих инстанциях, а подлинная, идущая от ума и сердца забота о деле приносит желаемый результат. И я очень благодарен всем, помогавшим полку справиться со сложной задачей, сдержать данное слово, за то, что все было поставлено серьезно, требования предъявлялись высокие и никаких скидок, никаких поблажек мы не получали.

И еще: до сих пор уверен, что успех во многом обеспечило участие в учебно-воспитательном процессе многих вчерашних фронтовиков, хорошо знавших цену дутый авторитетам, завышенным оценкам, показной браваде. Фальшь и натяжки оплачивались на передовой кровью, до нестерпимой горечи бессмысленными жертвами.

Итоги года подтвердили: общими усилиями командования, партийной и комсомольской организаций, с помощью старших командиров и политработников высокое обязательство, принятое на заседании Военного совета, мы выполнили. Полк вышел на передовое место среди танковых частей округа...

Тогда произошло еще одно событие, имевшее отношение к нашему полку. О его успехах каким-то образом стало известно драматургу, лауреату Государственной [249] премии СССР Леониду Даниловичу Аграновичу. Он прибыл в полк и сказал:

— Театры нуждаются в пьесах на военную тему. В политуправлении округа мне порекомендовали познакомиться с жизнью вашего полка.

— Мы вам покажем все, что нужно, — ответил я Аграновичу. — Люди у нас — мастера своего дела, техника в полку превосходная. И если получится хорошая пьеса, танкисты скажут вам солдатское спасибо.

Леонид Данилович с головой окунулся в повседневную жизнь полка. Вместе с солдатами, сержантами и офицерами он целые дни проводил на танкодроме, стрельбище, ходил в городское увольнение, присутствовал на собраниях, вечерах отдыха, посещал офицерские семьи.

Так появилась пьеса «Чертова речка». Весной 1958 года я присутствовал на ее премьере в Центральном театре Советской Армии. Порадовался мастерству и драматурга, и режиссера, и актеров, тому, что герои пьесы были легко узнаваемы, что труд, быт, чаяния воинов даны без прикрас. Зритель получал реальное представление о послевоенной службе в передовой части, со всеми ее трудностями и радостями.

Не скрою, приятно было сознавать, что наш труд, наши заботы и стремления воплотились на сцене. Но дело вовсе не в самолюбовании. Тогда больше думалось о том, что пропаганда передового опыта такими средствами, как театральное искусство, намного действеннее, чем суховатые циркуляры, формальная, не доходящая до ума и сердца воинов наглядная агитация, «дежурные» выступления иных заезжих лекторов. Невольно вспоминалась пьеса Александра Корнейчука «Фронт», оказавшая огромное влияние на борьбу с рутиной, отжившими методами руководства войсками. Не сомневаюсь, что многие командиры и политработники, посмотревшие спектакль «Чертова речка», также почерпнули для себя немало полезного, использовали самое интересное в повседневной работе.

А я тем временем получил назначение в Южную группу войск и отбыл к новому месту службы, сдав полк своему заместителю — майору Владимиру Дмитриевичу Серых — молодому офицеру, успевшему уже закалить свой характер, отточить командирское мастерство в учебном батальоне и на должности секретаря полкового партийного комитета. Как я и ожидал, он оказался способным, [250] волевым командиром, спустя годы стал генерал-лейтенантом, военным комендантом города Москвы...

В Будапеште меня принял командующий войсками Южной группы войск генерал армии П. И. Батов — человек легендарной судьбы. Участник Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны, он затем воевал за свободу испанского народа, а в годы Великой Отечественной, командуя армией, проявил себя как талантливый военачальник, был дважды удостоен звания Героя Советского Союза.

Командующий подробно рассказал о соединении, в котором мне предстояло служить, его командирах и политработниках. Предупредил, что освоиться с новыми для меня обязанностями заместителя командира соединения необходимо быстро и прочно, ибо никаких скидок на «раскачку» не будет. Меня такое предупреждение не смутило. Обстоятельная беседа, ее доброжелательный тон давали основания рассчитывать на справедливую оценку моей служебной деятельности, а это всегда и повсюду главное, но особенно в армии, где командирская требовательность сама собой разумеется, и тем, кто боится строгого спроса, лучше не служить.

В дальнейшем мне еще не раз довелось встречаться с П. И. Батовым: он постоянно бывал в воинских частях, не дапал покоя ни себе, ни подчиненным. И эта неуспокоенность заслуженного боевого генерала нам, молодым командирам, особенно импонировала, служила добрым примером.

Едва я принял должность, как встретился с подполковником Лукутииым, вместе с которым служил в Закавказье. Здесь Анатолий Яковлевич был заместителем начальника политотдела соединения. Он-то первым и ознакомил меня детально с положением дел в соединении, подсказал, с чего и как лучше начать, чтобы не увязнуть на этапе той самой «раскачки», о недопустимости которой предостерегал генерал П. И. Батов.

— Народ у нас подобрался боевой, дружный, — подчеркнул А. Я. Лукутин. — Работать тебе будет интересно, сделать вместе сумеете многое.

Он оказался прав. В соединении я обрел надежных помощников и друзей, с которыми мы шаг за шагом совершенствовали боевую выучку личного состава, крепили дисциплину и порядок, воспитывали воинов, несущих службу за пределами родной страны, в духе пролетарского [251] интернационализма, уважения к братскому народу Венгерской Народной Республики.

Целенаправленная повседневная работа по интернациональному воспитанию советских солдат и командиров, которой мы придавали первостепенное значение, приносила отрадные результаты. Наши воины всегда помнили, что они являются посланцами великой Советской державы, вели себя с подобающим достоинством, поддерживали дружеские связи с местным населением, не раз оказывали ему помощь в трудные минуты.

Вспоминается случаи, когда наши воины проявили мужество, мастерство и находчивость, спасая потерпевший на Дунае аварию чехословацкий пароход «Даргов». Выделенная для помощи чехословацким друзьям аварийно-спасательная команда во главе с офицером Н. С. Антонюком, используя танковые тягачи и необходимое оборудование, сняла пароход с мели. А ведь работы проводились в сложных условиях: подходы к реке были неудобны, шел мокрый снег, дул сильный ветер; закреплять тросы приходилось стоя по пояс в ледяной воде. Несмотря на это, воины выполнили задание успешно. Многие из них были удостоены благодарности Министра обороны СССР.

Упомяну еще об одном из многих такого рода событий, в котором довелось принять личное участие.

...Вследствие обильного таяния снегов и сильных дождей уровень воды в Дунае резко поднялся. Нависла угроза затопления обширной территории Венгрии, особенно городов Эстергом и Байя.

Для оказания помощи местному населению Военный совет Южной группы войск выделил необходимое количество подразделений, автотранспорт, инженерную технику, плавающие боевые машины. Для руководства аварийно-спасательными работами создали оперативную группу. Я был назначен старшим группы.

Борьба со стихией продолжалась более месяца. Пришлось нелегко: подвозили камень, заполняли песком мешки, воздвигали дамбы, преграждавшие путь разбушевавшейся водной стихии. Одновременно эвакуировали в безопасное место жителей населенных пунктов и их имущество, вывозили скот.

Когда вода отступила, многие участники спасательных работ за образцовое выполнение задания были удостоены государственных наград Советского Союза и Венгерской Народной Республики. [252]

Так в совместных делах и заботах крепла дружба двух братских народов.

Попятно, что в жизни войск главным все же оставались боевая и политическая подготовка, совершенствование выучки личного состава. И в мирное время напряжение в учебе не только не снижалось, но постоянно возрастало: все более сложная боевая техника предъявляла повышенные требования и к военно-техническим знаниям личного состава, и к его тактической, огневой, строевой, физической подготовке, уровню мышления, сообразительности, морально-психологической закалке. Основной «аудиторией» для обучения танкистов ведению современного боя становились полигоны, стрельбища, танкодромы и, как правило, труднопроходимая местность. Соответственно пересмотрели планы боевой и политической подготовки, усилив в разумной пропорции практическую отработку всех элементов боя в усложненных условиях, наладили передачу опыта старослужащими воинами молодым; агитаторы стали проводить беседы не только о политических событиях, но и о новинках техники, вооружения. Шире развернули соревнование за звание «отличный экипаж», «отличное подразделение».

В своей работе мы опирались не только на суворовское положение: «Тяжело в учении — легко в бою», но не забывали и о мудром высказывании педагога-коммуниста А. С. Макаренко: «Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество». Для танкистов одной из возможностей проявить в мирное время мужество, показать характер было преодоление водных преград по дну, требующее от всех членов экипажа смелости, спайки, отличной выучки. Танкисты учились, используя специальное оборудование, длительно находиться под водой, отрабатывали самоспасение членов экипажа при имитации затопления танка.

Сначала, как и в любом непростом новом деле, у нас не все шло гладко. Случалось, что молодые механики-водители, находясь в тренажерах под водой, нажимали не те кнопки, которые следовало, другие так нервничали, что после тренировок у них поднималось артериальное давление.

Приходилось снова и снова повторять упражнения, усложнять условия, повышать нагрузки. Постепенно добились определенных успехов и, надо сказать, весьма своевременно — поспели к началу тактических учений. [253]

...Одному из танковых полков соединения, действовавшему в передовом отряде, было приказано, стремительно двигаясь по горным дорогам, не ввязываясь в затяжные бои с «противником», обходя его опорные пункты, выйти к одной из рек и, уничтожив «неприятельское» прикрытие, форсировать водную преграду по дну, во взаимодействии с вертолетным десантом захватить плацдарм и удерживать его до подхода главных сил.

Река, которую предстояло форсировать, была полноводной, широкой. В годы минувшей войны она оказалась бы весьма серьезной преградой для сухопутных войск, особенно для танков.

Это, конечно же, хорошо понимал руководитель учений генерал-лейтенант С. А. Андрущенко, удостоенный за форсирование Днепра звания Героя Советского Союза. Довелось ему потом преодолевать и Дунай. Вот почему, отчетливо представляя сложность решения поставленной задачи, генерал предварительно несколько раз побывал в танковом полку, проверил, как идут занятия в подразделениях, тренировки экипажей, помог повысить их эффективность. Так, по его рекомендации были проведены показательные занятия, организована тщательная проверка технического состояния каждого танка, специального оборудования.

Я тоже в те дни неоднократно бывал в полку, контролировал ход подготовки в подразделениях. Подсказал, исходя из боевого опыта, что следует серьезное внимание обратить на укомплектование всем необходимым машин техпомощи — ведь при действиях в сложных условиях возможны любые неожиданности...

И вот — учения. Танковый полк под командованием подполковника В. В. Жиленкова, усиленный артиллерийскими и инженерно-саперными подразделениями, надежно прикрытый с воздуха, приступил к выполнению задания.

Марш-бросок через горы прошел успешно. В назначенное время танкисты вышли к реке, и командир полка приказал форсировать ее с ходу.

Под прикрытием артогня, поддержанные с воздуха истребителями-бомбардировщиками, танки двинулись вперед и, несмотря на отчаянное сопротивление «противника», быстро преодолели его окопы и траншеи. Первой под прикрытием дымовой завесы к реке прорвалась машина, ведомая механиком-водителем сержантом С. Смирновым. С КП, где я находился, было видно, как танк, [254] вспенив водную гладь, выполз на противоположный берег, а вслед за ним прошли по дну реки остальные... Зрелище оказалось впечатляющим, а успех танкистов, удостоенных благодарности командующего войсками группы, вполне заслуженным.

На учениях присутствовали многие члены венгерского народного правительства во главе с товарищем Яношем Кадаром, руководящий состав венгерской Народной Армии и Южной группы войск. Все они стали свидетелями того, как благодаря умелым и решительным действиям личного состава танкового полка, совершенной боевой технике труднопреодолимая водная преграда была успешно форсирована в крайне ограниченные сроки.

Учение — это не просто очередное мероприятие, повтор уже показанного в прошлом. Учение — это отчет о проделанной работе, показ и проверка нового, найденного в трудном поиске и внедренного в практику совместными усилиями всего боевого коллектива. И еще учение — это своего рода трамплин в будущее, основа для дальнейшего совершенствования выучки личного состава, которое, как известно, не имеет предела.

Теперь, когда я познал возможности соединения, его людей, можно было добиваться большего, вести подчиненных на штурм новых рубежей боевого мастерства. Но...

Вот она — непредсказуемость поворотов судьбы человека, посвятившего себя службе военной. Осенью 1966 года я был направлен в Уральский военный округ.

Знаю, что люди по-разному относятся к таким событиям. Одних влечет «охота к перемене мест», другие всеми силами держатся — кто за кресло, кто за уютное гнездышко. Большинство же, к которому я отношу и себя, воспринимает перемещения спокойно, без излишних эмоций. Правда, всегда нелегко расставаться с людьми, с которыми уже сработался, сроднился, сознавать, что не успел реализовать какие-то планы, интересные задумки. Но в то же время знал, что и на новом месте найдутся единомышленники, там тоже пригодятся и твой опыт, и твои инициативы. Ну а поскольку речь шла об Урале, то воспринял я это назначение с особым чувством — ведь именно на Урале в суровые военные годы формировался наш 1-й танковый корпус, отсюда поступали к нам боевые машины, молодое пополнение...

Прибыв на новое место службы в небольшой уральский городок, я был просто очарован сказочной красотой [255] окружавшей его природы: крутыми отрогами древних гор на горизонте, нежной зеленью березовых рощиц, хрустальной прозрачностью озер в окаймленных густым кустарником берегах, удивительно чистым, напоенным запахами свежескошенного сена, молодого ельника и разнотравья воздухом... Однако природа природой, а дело делом.

Представился командиру соединения генерал-майору Владимиру Ивановичу Музыкантову, к которому прибыл на должность заместителя, ознакомился с делами, с гарнизоном. Как и везде, подразделения жили обычной жизнью: в классах и парках, на танкодроме и стрельбище, на строевом плацу и спортивных площадках шла напряженная учеба. Во всем чувствовались порядок, от-лаженность, что не могло не радовать — ведь за всем этим стояли люди, их стиль работы...

На стрельбище ко мне подошел с докладом командир мотострелкового батальона майор М. И. Бородулин. Я выслушал офицера и спросил, как настроены мотострелки.

— По-боевому! — ответил комбат, чуть улыбнувшись. — Нам иначе нельзя. Мы — каширинцы!

Каширинцы... Каширинцы... Что-то знакомое, но не припомню, что именно. Ладно, еще успею выяснить...

По пути на огневой рубеж нам встретилась группа мотострелков во главе с сержантом. Можно было легко догадаться, что они уже отстрелялись.

— Как выполнили упражнение? — спросил я у сержанта.

— Большинство солдат и сержантов получили отличные и хорошие оценки, — ответил он. — Да иначе и быть не может, ведь мы — каширинцы!

Хотя я, как мне показалось, и глазом не моргнул, комбат все же уловил, что я чего-то не понял, и разъяснил:

— В списки первой роты нашего батальона, солдаты которой сейчас выполняют упражнение, навечно зачислен Герой Советского Союза комсомолец Алексей Каширин.

Так вот в чем дело! Теперь вспомнилось.

— Он в Восточной Пруссии в январе 1945 года повторил подвиг Александра Матросова? — спросил я.

На лице командира батальона появилось удивление: откуда мне известно об этом подвиге?

— Вы знали Алексея Каширина, товарищ полковник? Может быть, и воевали вместе? [256]

— Не вместе, но рядом. О подвиге Каширина тогда рассказала наша фронтовая газета «Красноармейская правда». Под девизом «Отомстим за смерть героя!» шли в бой воины нашего третьего Белорусского фронта.

Возвращаясь со стрельбища, я не переставал думать об Алексее Каширине. Было радостно сознавать, что и теперь, спустя двадцать с лишним лет, герой-комсомолец продолжает оставаться в строю, на него равняется новое поколение нашей армии.

На следующий же день я побывал в казарме у воинов-каширинцев. Вместе с командиром роты старшим лейтенантом В. А. Брыновым обошли ее, осмотрели спальное помещение. Над аккуратно заправленной койкой висел портрет Каширина. Рядом — картина, на которой пулеметчик-герой был изображен во время решительного броска на амбразуру немецкого дзота.

Все, что я тогда увидел и услышал, крепко запало в душу. Я стал у каширинцев частым гостем. Беседы с командиром роты, со старослужащими солдатами и сержантами, знакомство с организацией занятий все больше убеждали меня в том, что наследники славы фронтовиков свято чтут память Героя, прославившего Боевое Знамя полка, равняются на его подвиг.

Общение с каширинцами позволило мне лучше понять, как умело, с большой пользой для воспитания молодых воинов использовали в соединении боевой опыт, пропаганду подвигов фронтовиков, как берегут и преумножают здесь боевые традиции наших Вооруженных Сил.

Главным аргументом была конкретность. Так, все воины хорошо знали о славном боевом прошлом первого командира полка, Героя Советского Союза подполковника Николая Васильевича Баранова, особенно отличившегося при штурме вражеских укреплений на подступах к Сапун-горе. Когда темп атаки замедлился, подполковник сам стал в ряды атакующих и личным примером увлек бойцов вперед.

Широко пропагандировался опыт командира пулеметного отделения старшины Ишхана Сарибекяна, который в боях под Симферополем заменил раненого пулеметчика и сам, будучи тяжело ранен, продолжал вести огонь. А когда огонь из замаскированного вражеского дзота прижал наших пехотинцев к земле, старшина Сарибекяп незаметно подполз к амбразуре и забросал ее гранатами. Путь атакующим был открыт. За отвагу, проявленную в [257] том бою, Ишхану Сарибекяну было присвоено звание Героя Советского Союза.

Не так уж много времени понадобилось мне, чтобы подробно узнать о лучших людях соединения, обессмертивших свое имя на полях сражений. Но каким нужным и важным оказалось это живое приобщение к боевым традициям, как сблизило оно меня с новыми сослуживцами, со всем личным составом.

Очень скоро я убедился, что пропаганда боевых традиций в соединении помогала воинам сделать вывод: война была не только временем суровых испытаний, но еще и временем, когда закалилась и окрепла братская дружба наших народов, выкристаллизовалась социалистическая общность советских людей. Каширин и Сарибекян, Баранов и Авалиаги, Бабажанов и Галь — воины разных национальностей, по-разному стали Героями. Но суть их подвига одна — самоотверженно выполненный долг перед Родиной, высшая степень верности партии и народу. Они ясно сознавали, что боролись за правое дело, за счастливое будущее страны, и потому были в бою крепче стали.

Все это широко разъяснялось на политзанятиях и политинформациях, в ходе бесед и лекций политработниками, агитаторами. Морально-политическая закалка воинов служила основой их повседневного обучения как в классах, так и на учебных полях. Для многих солдат, сержантов и старшин органической потребностью стало самовоспитание, активная работа над собой. Короче говоря, в соединении действовала вполне сложившаяся, проверенная временем система воспитания и обучения личного состава на боевых традициях.

Не раз мне приходилось встречаться с офицерами, которые, попав на новое место службы, сразу начинали все менять по-своему. Я лично никогда не был сторонником этого. Всегда старался выявить все лучшее, передовое, что было достигнуто моими предшественниками, всем личным составом, считал, что, только опираясь на уже накопленный коллективный опыт, можно идти дальше. К тому же при таком подходе командир и подчиненные становились единомышленниками в борьбе за дальнейшее совершенствование боевого мастерства.

Вот почему на совещании я поделился с подчиненными своими наблюдениями и выводами, отметил достигнутые успехи, заверил в том, что собираюсь твердо опираться [258] на традиции соединения, сделаю все, чтобы углубить, развить их.

* * *

Еще до приезда на Урал я слышал о том, что командующий войсками округа генерал-полковник А. А. Егоровский — человек очень суровый, требовательный, в вопросах службы сущий педант.

Мое личное знакомство с ним как будто подтвердило это мнение: у командующего были какие-то срочные дела, поэтому принял он меня накоротке, вполне определенно дал попять, что ценить меня будет по моим служебным успехам.

Я возвратился в гарнизон, а спустя некоторое время пришлось держать первый и очень строгий экзамен: командующий должен был рассмотреть и утвердить мою разработку командно-штабного учения. Явился я с ней прямо в приемную. Здесь мне предложили представить разработку предварительно на рассмотрение заместителям командующего и начальникам родов войск. А их мнения резко разошлись, рекомендации и советы они высказали столь противоречивые, что я в них просто запутался.

Решил спокойно разобраться во всем на следующий день: как говорится, утро вечера мудренее. Так оказалось и на самом деле. Поостыв, «разложил все по полочкам», вспомнил, что современная армия настойчиво требует от воинов новых качеств: образованности, технической культуры, более высокой психологической закалки. «Вот эти требования и надо полнее учитывать в работе, — решил я про себя, — Подумай, как насытить ими разработку».

* * *

Тут же засел за специальную литературу. Читал, анализировал, сравнивал. Лишь когда удалось более или менее четко сформулировать свои выводы, взялся за разработку новых условий командно-штабного учения. Переписывать, переделывать пришлось несколько раз, но я понимал — так надо! На следующее утро все было готово, я приехал в Свердловск и, как говорят, с первого захода был принят командующим.

Генерал-полковник А. А. Егоровский пригласил меня сесть, как-то неофициально, по-товарищески расспросил об организации учебы в гарнизоне, солдатском и командирском [259] досуге, о трудностях, которые встретились на новом месте. Разговор был непринужденным, откровенным, но недолгим, ибо командующий вскоре принялся неторопливо читать мою разработку. Сначала читал молча, но потом один за другим начал ставить вопросы. Я отвечал как можно смелее, хотя по выражению лица генерала видел, что мои ответы не всегда выглядели убедительными.

В целом же командующий разработку одобрил, потребовав, правда, учесть ряд его существенных замечаний. Особое внимание он обратил на формирование у воинов твердых волевых качеств, развитие самостоятельности мышления и решительности у командиров и политработников, на личный пример старших.

Впоследствии мне многократно пришлось встречаться с Александром Александровичем Егоровским. И каждый раз я убеждался в том, что имею дело с военачальником, обладающим глубокими военными знаниями и богатым практическим опытом. Отнюдь не правыми оказались те, кто сетовал на его суровость. Просто он терпеть не мог показного, наигранного. Вся его деятельность была пронизана творчеством, поиском нового, неизведанного.

Приехав однажды к нам в соединение, командующий собрал офицеров, раздал им карты местности, на которой предстояло провести учебные занятия, и предложил каждому, не выходя из класса, решить тактическую задачу. Офицеры внимательно изучали каждую высотку, речку, овраг, рощу. Вроде бы учли все трудности. Задание выполнили.

На следующий день А. А. Егоровский перенес занятие в поле.

— Сегодня ваш судья — местность, — сказал он. — Сопоставьте свои ответы с местностью и сами проставьте себе оценки.

К сожалению, надо прямо признать, для многих результаты оказались неутешительными. Мы ждали от генерала строгого разноса. Но командующий ограничился коротким наставлением:

— Убедились, что работать надо серьезнее, последовательнее? Вот так в дальнейшем и действуйте! Через месяц снова проведем такое занятие. Лично проверю, как вы это время используете.

Офицеры заметно повеселели. Урок был понят, времени на перестройку выделялось достаточно. И месяц [260] спустя результаты у всех были вполне удовлетворительными.

Уважать себя, высоко нести звание офицера — вот чего добивался от подчиненных генерал-полковник Александр Александрович Егоровский. И не только он. Такую же линию проводил и его заместитель генерал-майор Николай Петрович Сергеев, мой давний сослуживец по Закавказью.

Отличался Николай Петрович покладистым характером, вдумчивым подходом к делу. Милейший, добрый человек — так отзывались о нем многие. Но не все знали, каким твердым, несгибаемым становился он, когда вопрос касался установления истины, справедливого решения.

Однажды, еще в Закавказье, во время сборов руководящего состава округа было проведено тактическое учение с боевой стрельбой. И тут произошло непредвиденное: не сработала имитация огня. Старший начальник, вспылив, обрушил громы и молнии на одного из офицеров-операторов дивизии, на базе которой проходили занятия, приказал немедленно снять его с должности.

Все присутствовавшие при этом промолчали. И лишь Н. П. Сергеев, командовавший в то время дивизией, с поспешным решением не согласился. Он лично разобрался в недоразумении, установил, что имитация не сработала не по вине попавшего под горячую руку офицера, я заступился за него со всей решительностью.

Годы не изменили генерал-майора Сергеева. Ценил, как и прежде, ответственность в работе, оставался внимательным и справедливым к людям, даже допустившим оплошность, если только не по злому умыслу.

...В одном из полков проходила итоговая проверка. Ее руководителем был генерал Н. П. Сергеев. Я, конечно, обрадовался, хотя понимал: дело есть дело, тут он послаблений не допустит.

В одной из групп принимал экзамены старший лейтенант М. П. Чернышенко. Урок был посвящен теме «Оружие массового поражения». Мы с генералом Н. П. Сергеевым вошли в класс. Руководитель занятия, как и положено, отдал рапорт старшему начальнику, назвав себя помощником начальника химической службы полка. Я остолбенел: насколько мне было известно, старший лейтенант командовал учебной ротой.

Перед этим я несколько дней отсутствовал в гарнизоне и поначалу подумал, что во время моего отъезда [261] Чернышенко перевели на новую должность. «Но он же строевой командир, — пронеслось в голове. — Кому нужна такая перестановка?» Я незаметно выскользнул из класса и быстро узнал, что Чернышенко как был командиром учебной роты, так им и остался.

Занятия в классе прошли вполне нормально. Были широко использованы наглядные пособия, приборы, макеты. Рота получила хорошую оценку.

Наконец урок окончился, мы с генералом Н. П. Сергеевым и старшим лейтенантом М. П. Чернышенко остались в классе одни. Я спросил офицера:

— Что вас побудило неправильно назвать свою должность?

Чернышенко покраснел. Путаясь, начал объяснять, что занятия должен был проводить начхим полка, но его неожиданно отправили в командировку. Командир роты посчитал свою должность недостаточно авторитетной для приема экзаменов по оружию массового поражения и назвался помначхимом.

Тут в разговор вмешался Н. П. Сергеев. Он похвалил офицера за хорошую организацию занятий и вежливо, но строго пробрал его:

— Обман, товарищ старший лейтенант, нельзя оправдать никакими причинами. Надо уважать свою должность. Запомните: уважать!

На следующий день генерал Н. П. Сергеев, подводя итоги проверки, снова напомнил о том, как важно, чтобы каждый командир уважал свою должность. Я понял, что его слова теперь обращены и ко мне: надо усилить работу в этом направлении...

Мы очень гордились своим городком. Сохранившийся еще с военных лет, он в последнее время благодаря коллективным усилиям преобразился до неузнаваемости. Здесь были выстроены добротные дома со всеми удобствами, открыты школа, Дом офицеров, куда не стыдно было пригласить и столичных артистов.

С хорошо налаженного воинского быта начинался качественно новый подход к учебно-воспитательному процессу. Он был обусловлен важными преобразованиями, которые привнесла в нашу армию научно-техническая революция.

Сухопутные войска оснащались все более современными боевой техникой, стрелковым, артиллерийским, реактивным оружием. Появление в США оружия массового поражения еще больше подняло роль танков как [262] ударной силы сухопутных войск. Возросли их огневая мощь, маневренность, защита экипажа. Новые танки располагали надежными средствами наблюдения в различных условиях, имели вооружение с совершенными системами наведения и стабилизации, обладали способностью преодолевать без дозаправки большие расстояния.

Каждый из нас всей душой приветствовал эти отрадные преобразования в армии. Мы жили в атмосфере поисков новых возможностей использования техники и вооружения, совершенствования воинского мастерства. Главная трудность — как личному составу овладеть возросшим объемом знаний в те же, что и раньше, а то и в более сжатые сроки?

Решить эту проблему помогло улучшение материально-технической базы и методики боевой учебы. Опираясь на них, удалось выработать довольно стройную систему накопления и расширения воинского мастерства по цепочке: класс — полигон — местность.

Первый этап — класс. Он не был обычной аудиторией, где воины сидели за столами и усваивали теоретические дисциплины. Упор сделали на активные занятия. С этой целью классы оснастили тренажерами, пультами управления и другими приспособлениями, оборудовали в них макеты местности. В таких условиях личный состав получал возможность вырабатывать твердые навыки в выполнении важнейших операций. Здесь оттачивалась уверенность, накапливался практический опыт — все то, что помогало воинам действовать наверняка.

Второй этап — учебные полигоны, танкодром. Если в классах мы вводили лишь отдельные элементы сложности, то на этой стадии максимально возможная приближенность занятий к реальной боевой обстановке становилась правилом.

Полагаю, что читатели, служившие в армии, имеют представление о полосе препятствий. Преодолевать ее в установленное время — дело достаточно трудное и под силу только хорошо натренированным воинам, обладающим основательной морально-психологической и физической закалкой.

Усилиями офицеров, сержантов и солдат на нашей полосе препятствий были достаточно реально воссозданы условия, в которых нередко приходилось действовать фронтовикам. При помощи различных имитационных средств мы ввели и ряд дополнительных трудностей и [263] опасностей, с которыми могут столкнуться мотострелки в современном бою.

Представьте себе такую картину. Солдат в полевой форме, с автоматом в руке и противогазом на боку ринулся вперед. Сохраняя равновесие, он пробежал по объятому огнем бревну, нырнул в густой бурелом. Перепрыгнул, перешагнул через сплетенные ветви. У самых ног его начали рваться дымовые гранаты. Поблизости, извергая пламя, застрочил холостыми патронами пулемет... Ни секунды задержки! Впереди ров, полыхающий огнем. Противоположная сторона его не видна — размыта дымной пеленой. Солдат решительно прыгает через это препятствие и, миновав новые вспышки и разрывы, кидается в лабиринт, мчится, петляя по его узким коридорам. Затем по наклонной доске взбегает на забор, спрыгивает с него, вскарабкивается на разрушенный мост, совершает прыжок на огражденный колючей проволокой квадрат земли. Еще немало трудных препятствий на пути солдата — и все они преодолеваются в огне, дыму, под грохот разрывов...

Большое внимание уделялось «обкатке» мотострелков танками. В классе солдаты и сержанты подробно изучали уязвимые места танков, поражаемые, различными видами штатного вооружения. Полученные знания закреплялись путем многократных тренировок на учебном полигоне.

Свои особенности — у занятий на танкодроме. Танкисты много времени уделяли тренировкам в преодолении, я бы сказал, сверхкрутых подъемов и спусков. На искусственном водоеме отрабатывали форсирование водной преграды по дну.

С каждым днем все крепче входило в наше сознание такое понятие, как «коллективное оружие». Действия в составе танкового экипажа, орудийного расчета, мотострелкового подразделения требовали от всех воинов и высокого личного умения, и большой внимательности, и немалого мужества, но, самое главное, — крепкого чувства локтя. Мы сознавали: именно занятия на учебных полигонах и танкодроме должны служить тем действенным рычагом, с помощью которого индивидуальное мастерство множится силой взаимозаменяемости, коллективной ответственности, слаженности в бою.

Третий этап — учеба на местности — еще больше помогал дальнейшему закреплению взаимосвязи, как основы боевого успеха части. [264]

Современный бой — это напряженнейший поединок умов, профессиональной выучки, технической грамотности, выдержки и стойкости. Тут не может быть мелочей, временных послаблений. Не допускали и мы их в ходе тактических учений.

...Окопы ломаной линией тянулась от опушки березовой рощи до господствующей над местностью сопки. В них в полной готовности к «бою» находились солдаты и сержанты подразделения, которым командовал капитан С. В. Газиев. В стороне, в нескольких десятках метров, были укрыты бронетранспортеры.

Ночь стояла темная. Дул сильный ветер. Солдаты, превозмогая сон, думали об одном: скорее бы началась атака.

И вдруг впереди небо взыграло сполохами, над головой пронеслись снаряды. Тут же рядом сработала имитация взрывов. Молодые солдаты втянули головы в плечи, кое-кто опустился на дно окопа. Но через считанные секунды все опять были на своих местах, внимательно следили за обстановкой.

Не успели солдаты осмотреться, как новая серия снарядов просверлила над ними воздух. И так — несколько раз. Личный состав оставался начеку.

— Приготовиться к отражению атаки! — пронеслась команда вдоль окопов.

В ночном небе вспыхнули ракеты, и солдаты увидели парашютистов «противника».

— Огонь по воздушному десанту!

Дробно застучали автоматы и пулеметы. Из каждого окопа к воздушным целям протянулись красные нити. «Вражеский десант» был «уничтожен» в воздухе.

— В атаку, вперед! — раздалась новая команда. Выскочив из окопов, мотострелки устремились туда, откуда совсем недавно неслись снаряды. Ведя огонь на ходу, за солдатами двинулись бронетранспортеры.

Тактическое учение, хорошо продуманное, проведенное без скидок на ночные условия, стало для личного состава подразделения настоящей школой мужества и боевого мастерства.

...В армейской службе нет такого рубежа, на котором можно остановиться и сказать: «Я сделал все!» Ежегодно происходит обновление личного состава — уезжают домой отслужившие свой срок, прибывает молодое пополнение. Задачи его обучения и воспитания приходится решать с учетом возросших требований. [265]

Присутствуя на занятиях в классах и на тренажерах, на полигонах и танкодроме, где молодые бойцы осваивали оружие и современную боевую технику, участвуя в полевых учениях, я постоянно думал: все ли мы, наставники солдат, делаем для того, чтобы подготовить надежных, умелых защитников Родины? Это заботило не только меня. Напряженный поиск вели все офицеры соединения.

Пример новаторства, инициативы показал личный состав полка, которым командовал подполковник Л. А. Иванов. Он предложил учредить приз имени старшего сержанта Андрея Глушко, легендарного командира артиллерийского расчета, ставшего грозой фашистов в годы войны. Этот приз вручался победителю соревнования за лучшее подразделение.

Боевой путь Андрея Глушко был известен каждому воину части. В 1943 году его отец Ф. И. Глушко обратился к Верховному Главнокомандующему со следующим письмом:

«Я, председатель колхоза имени С. Орджоникидзе Старо-Крушенского района Воронежской области, Глушко, горжусь огромными победами Красной Армии и желаю как можно больше помочь священной битве за Советскую Родину. Поэтому вношу из своих личных сбережений 20 000 рублей на приобретение пушки, которую прошу передать моему сыну — артиллеристу, старшему сержанту А. Ф. Глушко. Пусть мой вклад поможет в борьбе советского народа против озверелых врагов — гитлеровских захватчиков».

Вскоре он получил ответ, в котором И. В. Сталин передал благодарность Красной Армии за заботу о ней и сообщил, что высказанное в письме желание будет исполнено.

И действительно, старшему сержанту А. Ф. Глуптко торжественно вручили новую пушку с надписью: «Подарок сыну старшему сержанту Андрею Глушко. Крепче, сынок, бей проклятых фашистов. Федосей Глушко». Принимая подарок, старший сержант дал клятву, что будет бить гитлеровцев по-снайперски, дойдет с отцовской пушкой до самого Берлина. Слово свое сдержал.

Воины полка, возглавляемого подполковником Л. А. Ивановым, гордились своим однополчанином. Равняясь на пример А. Ф. Глушко, каждый расчет, экипаж, отделение развернули борьбу за бережное, хозяйское отношение к технике и оружию, повышение их боевых [266] возможностей. Девизом учебы стало обязательство «Выполнять все упражнения с превышением нормативов». Пять лет подряд личный состав полка удерживал в своих руках переходящее Красное Знамя Военного совета округа. В 1968 году, в честь полувекового юбилея Советских Вооруженных Сил, за большие заслуги перед Родиной в Великой Отечественной войне и ратные успехи в мирные будни полк под командованием Льва Алексеевича Иванова был удостоен высокой государственной награды.

На первый взгляд майор Борис Игнатьевич Харчук казался сдержанным, суровым. Наверное, потому, что за плечами у него было немало испытаний. Отец — военный летчик — не вернулся с фронта. Мать с малыми детьми оказалась на территории, временно оккупированной врагом. В общем, пришлось хлебнуть горя.

К нам в соединение Б. И. Харчук прибыл после окончания ордена Ленина Военной академии бронетанковых войск. Начал службу командиром батальона, а затем возглавил штаб полка и штабистом оказался отменным. Не случайно подчиненные его росли буквально на глазах — в каждом из них Борис Игнатьевич искал и обязательно находил какую-нибудь искорку, способности, призвание и терпеливо, настойчиво развивал лучшее в человеке. Этот стиль работы передового офицера не остался незамеченным. В 1968 году Министр обороны СССР досрочно присвоил Б. И. Харчуку звание подполковника и назначил командиром полка.

Теперь далеко не редкость, когда офицеры с высшим военным образованием командуют не только полками, но и батальонами. А тогда мы только-только шли к этому. И, глядя на то, как поднимаются рядом, набираются сил молодые офицеры, я и сам молодел душой. А росли они быстро потому, что шире, разностороннее стала их подготовка к вступлению на командирский путь. Да и в практической работе им было на кого опереться: плечом к плечу с ними продолжали служить бывшие фронтовики, углубившие свой боевой опыт, обогатившиеся знаниями в военных академиях.

Было чему радоваться: эстафета от нас переходила в надежные руки. И словно бы для того, чтобы дать мне возможность прикоснуться к родникам, питавшим наши Вооруженные Силы, в 1969 году меня назначили военным комиссаром Армянской ССР. [267]

Снова нелегкое расставание — теперь уже со ставшим родным Уралом, где я обрел новых друзей, закрепил командирские навыки, навсегда оставил частицу души. Здесь мы отпраздновали полувековой юбилей Великой Октябрьской социалистической революции и пятидесятилетие Советских Вооруженных Сил. Здесь наше соединение было отмечено памятным Знаменем ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР. За это время свыше тридцати воинов были удостоены государственных наград СССР...

И вот — Ереван. Новая работа, новые обязанности. С чего начинать?

Собрав работников республиканского военкомата на первое совещание, я повел разговор о неугасающей силе наших боевых традиций, о нравственной ответственности каждого из фронтовиков за то, чтобы допризывная молодежь знала всю правду о войне и службе, о героях-фронтовиках и передовых воинах мирного времени.

В обмене мнениями приняло участие большинство работников военкомата. Единодушно сошлись на том, что нравственность будущего воина, его характер, готовность к подвигу во многом формируются еще в детстве, в степах школы, в первом трудовом коллективе. Поэтому необходимо надежно обеспечить последовательность воспитания молодежи, для чего, в частности, улучшить работу военных комиссариатов, добиться, чтобы они больше внимания уделяли начальной военной подготовке допризывников, ярче, предметнее пропагандировали боевые традиции наших Вооруженных Сил, знакомили с их сегодняшней структурой, характером и назначением родов войск, с требованиями военной присяги и уставов, прививали прочные практические навыки в управлении техникой и пользовании приборами, в работе с топографическими картами и ориентировании на местности; помогали в подготовке к сдаче норм спортивного комплекса ГТО.

Собственно говоря, никакого открытия мы не сделали. Многое из того, о чем говорили на совещании, уже стало повседневной практикой. Важно было другое: выработать коллективное мнение по самым главным направлениям работы с допризывниками, сделать его достоянием всех сотрудников военкоматов и других заинтересованных организаций, придать учебно-воспитательному процессу новый импульс, нацелить самих воспитателей на постоянный поиск новых, более эффективных [268] и отвечающих современным требованиям форм и методов работы с молодежью.

...За минувшие с той поры годы, благодаря поддержке и практической помощи общественности, партийных и советских органов, в республике многое сделано для совершенствования системы военно-патриотического воспитания допризывной молодежи, повышения эффективности ее подготовки к службе в Советских Вооруженных Силах.

Значительно расширилась база для занятий военно-прикладными видами спорта, овладения техническими дисциплинами, навыками в обращении с оружием, приборами, боевой техникой. Широкое распространение получили «уроки мужества», на которых допризывники встречаются с героями минувших сражений, посещение будущими защитниками Родины подшефных воинских частей.

Особенно значительным для молодежи, запоминающимся стал День призывника, проводимый по решению ЦК Коммунистической партии и Совета Министров Армянской ССР ежегодно в последнее воскресенье сентября. В этот день по всей республике проходят митинги, торжественные собрания, на которых выступают партийные, комсомольские, советские работники, будущие воины и их родители, пионеры, представители подшефных частей, офицеры военкоматов. Организуются походы по местам революционных боев, встречи со знатными людьми Армении, с молодежью соседних братских республик — Грузии и Азербайджана, совместные занятия на учебных полигонах воинов-шефов.

Новое, если оно отвечает требованиям времени и пользуется поддержкой заинтересованных сторон, быстро находит признание. Спустя некоторое время наряду с Днем призывника возник торжественный обряд приема молодыми воинами военной присяги.

...Ереванский парк Победы. Чуть колеблется на легком ветру факел Вечного огня у могилы Неизвестного солдата. Слева от него застыли шеренги ветеранов войны и допризывников, справа выстроены молодые воины. Наступает самый волнующий момент — принимающий присягу подходит к Вечному огню. Здесь ее чеканные слова звучат как клятва тем, кто своей жизнью заплатил за счастье Родины.

Вот уже десятилетия минули с тех пор, как я и мои тогдашние сверстники, волнуясь, клялись с честью и достоинством [269] служить своему народу, не жалея ни сил, ни самой жизни, защищать свободу и независимость социалистического Отечества.

Так уж сложилось, что на долю моего поколения пришлась самая жестокая, самая кровавая война в истории человечества. Мы сдержали данное Родине и партии слово, выстояли в огне суровых испытаний, выстояли все — и вернувшиеся домой с Победой, и павшие смертью героев.

Мы, бывшие фронтовики, никогда не забудем, какой ценой далась Великая Победа. Об этом честно, открыто говорим молодежи. Правда, ответственность, общность судеб и устремлений умножают нашу силу, помогают утверждению самого важного в жизни — преемственности традиций...

Сейчас на торжественном приеме присяги в парке Победы рядом со мной стоят те, кто на деле доказал: и в наши дни есть место подвигу.

Полковник А. Т. Арутюнян, сменивший меня в должности военного комиссара Армянской ССР, — командир новой формации, обладающий современным опытом, современными знаниями и современным уровнем мышления. Был в числе тех, кому Родина доверила выполнять интернациональный долг в Афганистане. Труднейший экзамен выдержал с честью — за командирское мастерство и личное мужество награжден орденом Ленина, орденом Красного Знамени и афганским орденом «Звезда» III степени.

Боевой орден Красной Звезды сверкает на груди совсем юного Артуша Турвандяна — вчерашнего десантника, воина-интернационалиста, а ныне экономиста Ереванского завода «Электрон», студента-заочника. Боевая служба научила его главному: нет ничего надежнее плеча друга. И этот свой первый жизненный опыт он сегодня передает новому пополнению Советской Армии.

Всматриваюсь в просветленные лица Арутюняиа и Турвандяна, который раз вслушиваюсь в торжественные и строгие слова военной присяги, мысленно обращаюсь ко всему пережитому и снова убеждаюсь, что клятва верности Родине — это на всю жизнь, независимо от того, станет ли сегодняшний молодой воин профессиональным военным, или, отслужив положенный срок, вернется в трудовой коллектив.

Я выбрал первое. И счастлив тем, что не ошибся, что уже многие годы иду этой дорогой. Да, время берет [270] свое, пришла пора отставки. Но, как ветеран Советских Вооруженных Сил, как председатель республиканского совета ветеранов войны и труда, я и сегодня в гуще молодежи. А значит, по-прежнему в строю, по-прежнему с армией.

Примечания