На новое направление
Перегруппировка
Стояла чудесная осень. Временами просто трудно было оторвать взгляд от красот сентябрьского леса. Издали он выглядел пестрым ковром: пожелтевшие листья березы перемешивались с багряными кленами, а среди них темно-зелеными пятнами выделялись сохранившие свой прежний цвет ели. Было обидно, что мы в повседневной суете не замечали этих прелестей природы и подходили к оценке местности только с одной меркой — как ее можно использовать в военных целях.
Но любоваться пейзажами и сейчас было некогда. Как я уже сказал, управление Брянского фронта с частью войск перебрасывалось на новое направление. Какое — мне пока не говорили. Конкретные указания предстояло получить в Москве.
От Унечи до Москвы путь длинный. У меня имелось время, чтобы подвести некоторые итоги за минувшее лето. Незаметно для себя я вышел за рамки Брянского фронта и попытался осмыслить стратегическое положение советских войск в целом.
Результаты летней кампании 1943 года не могли не радовать. Самым значительным из них являлась, конечно, победа на Курской дуге. Кроме того, войска Северо-Кавказского фронта полностью очистили от гитлеровцев Таманский полуостров. Войска других фронтов освободили всю Левобережную Украину и теперь вели бои за плацдармы на правом берегу Днепра. Западный фронт вернул Родине Смоленск, Рославль, Ельню, Дорогобуж, Духовщину, Демидов и вступил в пределы Белоруссии. Несколько [206] скромнее выглядели наши успехи на прибалтийских направлениях.
Я прикидывал: куда же могут послать нас? Туда, где уже многое достигнуто и требуется лишь закрепить и приумножить эти достижения, или туда, где надо начинать почти сызнова?
Если бы тогда поинтересовались моим личным мнением, то я, пожалуй, высказался бы за отправку на юго-западное направление. Оно нам было хорошо знакомо: там мы уже били противника.
Но Ставка решила по-другому. В этом я убедился, как только оказался в стенах Генерального штаба.
Меня принял заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Алексей Иннокентьевич Антонов. Вначале он повел речь о подробностях наступления Брянского фронта в междуречье Десны и Сожа. Расспрашивал и об оперативных результатах боевых действий подвижной группы.
Выслушав мои ответы, Антонов перешел к другой, уже более важной для нас теме — об общем плане осенне-зимней кампании. Однако в деталях этот план раскрывать не стал.
Об управлении бывшего Брянского фронта Алексей Иннокентьевич сказал, что оно будет переброшено в район Великих Лук. Там создается новый фронт. Это сообщение оказалось для меня неожиданным. Я был меньше всего подготовлен к тому, что нам придется действовать на прибалтийском направлении.
В состав нового фронта, как я понял, должны были войти 3-я ударная, 6-я и 11-я гвардейские, 11, 22 и 15-я воздушная армии. Мне предлагалось заблаговременно ознакомиться с состоянии 22-й и 3-й ударной армий и к прибытию генерала М. М. Попова подготовить все необходимые данные для развертывания войск на новом направлении. Начинать следовало с уточнения оперативных задач армиям, определения их состава, нарезки тыловых районов и коммуникаций.
Казалось, что эта работа должна вестись в тесном контакте с командованием Калининского фронта. Но Антонов предупредил, что на первых порах я обязан действовать в обстановке строгой секретности, опираясь лишь на очень узкий круг своих помощников. [207]
В первых числах октября мы покинули Москву и двинулись в дальнейший путь. До Торжка ехали по Ленинградскому шоссе, дальше — по фронтовым лежневкам через Селижарово, Пено, Торопец, Кунью. На юге таких дорог не встречалось.
В районе Великих Лук, чтобы укрыться от любопытных глаз, разместились в лесу. Но неподалеку находился командный пункт Калининского фронта, и долго скрывать наше присутствие здесь было практически невозможно. Пришлось ускорить встречу с А. И. Еременко.
Андрей Иванович был моим сослуживцем еще по кавалерии. Последний раз перед войной мы встречались с ним на январском совещании в Кремле. Тогда он командовал Отдельной армией на Дальнем Востоке. А в Великую Отечественную войну командовал армией и фронтом.
Андрей Иванович охотно рассказал мне об обстановке в районе Великих Лук, поделился радостью по поводу недавней успешной операции, в результате которой 3-я ударная армия овладела городом Невель. Это была действительно на редкость удачная частная операция, осуществленная небольшим количеством войск под руководством генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого. Главным условием, обеспечившим ее успех, явилась полная внезапность для противника.
Разговор на эту тему составил первую часть нашей беседы. Затем я завел речь о характере оборонительных сооружений немцев в полосе фронта. Еременко насторожился и в упор спросил:
— Зачем приехал? Кого-нибудь сменять?
К такому вопросу я был готов и спокойно ответил, что сменять никого не собираюсь.
Возможно, Андрей Иванович еще до встречи со мной имел какую-то информацию о предстоящих организационных мероприятиях, а может быть, просто догадывался о них. Но так или иначе, он сразу как-то замкнулся. Беседу пришлось закончить.
От командующего я зашел к начальнику штаба Калининского фронта Владимиру Васильевичу Курасову. В основном уже только для того, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение как однокашнику по Академии Генштаба. Визит этот был очень непродолжительным. [208]
В тот же день я выехал в район Невеля, где размещался командный пункт 3-й ударной армии. Там встретился с Кузьмой Никитичем Галицким. Он подробно рассказал о своей армии, о Невельской операции, ее подготовке и методах управления войсками в бою, а также об особенностях обороны и силах противника. По мнению Галицкого, в полосе 3-й ударной армии имелись достаточно благоприятные условия для новых наступательных действий наших войск, и он рассчитывал уже в октябре провести еще одну операцию с ограниченной целью.
Побывал я и у командующего 22-й армией генерал-лейтенанта Василия Александровича Юшкевича. Встреча с ним была исключительно теплой. Мы знали друг друга с 1921 года, когда Василий Александрович командовал 21-м стрелковым полком 3-й Крымской стрелковой дивизии, а я возглавлял в том же полку партийное бюро. У нас нашлось что вспомнить.
Но беседа наша, затянувшаяся за полночь, не свелась только к воспоминаниям. Я доверительно рассказал Юшкевичу о цели своего приезда. Василий Александрович тоже был предельно откровенен. Словом, с 22-й армией у меня сразу установился прочный деловой контакт.
Хорошее впечатление произвел начальник штаба этой армии генерал-майор Н. С. Дронов. Он очень основательно проанализировал обстановку, рассказал о противнике, особенно заострив внимание на группировке немецко-фашистских войск в районе Новосокольников. Перед фронтом армии, протяжением в 120 километров, оборонялись части четырех неприятельских дивизий (331, 205, 83 и 69-й) со средней плотностью одна дивизия на 30 километров. Активных действий здесь не велось с зимы. Только изредка вспыхивали огневые бои да рыскали по ночам разведчики. В общем, это был относительно спокойный участок.
Вернувшись на свой КП, я стал осмысливать задачи, которые предстояло решать фронту в новой обстановке. В ближайшее время мы должны были принять участие в разгроме немецко-фашистских войск под Ленинградом, Новгородом и Псковом.
Переброска в Прибалтику войск бывшего Брянского фронта осуществлялась планомерно. Всего было отправлено [209] около 500 эшелонов. Но потребности наши вышли за эти рамки, поэтому многим частям пришлось отправиться в районы сосредоточения своим ходом.
Войска двигались через тылы Западного фронта, чем очень усложнялась работа органов военных сообщений и штабов всех степеней. Однако к той поре подобные перегруппировки были уже не в диковинку, а потому все закончилось относительно успешно.
Новый фронт предназначался для наступления в направлении Идрица, Лудза, Гулбене, Валга. Всего в нем должно было быть до сорока стрелковых дивизий. Больше половины из них мы хорошо знали по Брянскому фронту: семь дивизий входили в состав 6-й гвардейской армии генерал-лейтенанта И. М. Чистякова; девять — в 11-ю гвардейскую генерал-полковника И. Х. Баграмяна и шесть — в 20-ю армию генерал-лейтенанта Н. А. Курочкина. Старыми нашими соратниками являлись также отдельный танковый корпус генерал-майора В. В. Буткова и артиллерийский корпус прорыва, которым командовал генерал-лейтенант М. М. Барсуков.
Директивой от 8 октября 1943 года Верховный Главнокомандующий поставил перед нами оперативную задачу и ориентировал в действиях соседей. Общей оперативно-стратегической целью наступления Ленинградского, Волховского, Северо-Западного и нашего фронтов был разгром немецкой группы армий «Север». Ближайшая задача Прибалтийского фронта, как стали именовать нас с 1 октября, — выйти на рубеж Новоржев, Опочка, Себеж; последующая — овладеть Псковом, Валгой, Валмиерай. Левый сосед, Калининский фронт, должен был направить свои усилия на Витебск, Полоцк, Даугавпилс, Ригу, наступая по обоим берегам Даугавы. Во взаимодействии с ним нам предстояло уничтожить правофланговые соединения 16-й армии противника.
У нас недоставало авиации, танков и других подвижных войск, но рассчитывать на большее не приходилось. Задуманная операция при всей своей значимости в общем плане кампании не являлась первостепенной. Главными были Белоруссия и Украина: там лежали кратчайшие пути к Берлину.
В полосе Прибалтийского фронта неприятельская группировка оставалась примерно такой, какой она сложилась к концу прошлой зимы. Во всяком случае, так нас информировали [211] штабы 22-й и 3-й ударной армий. На участке Локня — Невель действовало восемь — десять вражеских дивизий. Вели они себя пассивно и за последние месяцы не предпринимали никаких наступательных действий. Местность благоприятствовала обороне. Гитлеровцы, как правило, занимали господствующие высоты и узлы дорог, создав на них сильные опорные пункты с развитой системой инженерных сооружений. Промежутки между ними представляли собой обычно низкие, заболоченные, и лесистые участки. Они занимались незначительными силами, а иногда там и совсем никого не было. Пространства эти прикрывались артиллерийско-минометным огнем.
Оперативный тыл неприятеля базировался на хорошую дорожную сеть Эстонии и Латвии и обеспечивал благоприятные условия для маневра в любых направлениях, для подвоза материальных средств. В этом отношении враг тоже имел преимущества перед войсками Прибалтийского и Калининского фронтов, в оперативных тылах которых существовали лишь лежневки.
В октябре нас терзали противоречивые соображения. С одной стороны, Ставка Верховного Главнокомандования ставила перед фронтом глубокие задачи, что требовало предварительного сосредоточения всех сил, тщательной организации тылов. А с другой — слабость неприятеля, каким он нам представлялся, побуждала к немедленным действиям. К этому же обязывала и директива Ставки от 8 октября. В ней недвусмысленно говорилось: «Войскам Прибалтийского фронта, не ожидая окончательного сосредоточения всех сил, не позже 15 октября перейти в наступление».
Генерал армии М. М. Попов со штабом и командующими родами войск прибыли в новый район 11 октября. К 15–20 октября под Великими Луками сосредоточились уже 22-я и 3-я ударная армии, в районе Торопца и Селижарова находилась 20-я армия, туда же прибыли три дивизии 6-й гвардейской армии.
Из этих войск такой энергичный командующий, как М. М. Попов, мог, конечно, создать ударную группировку и начать наступление если не 15-го, то наверняка 25 октября. К этому сроку 6-я гвардейская армия завершала перевозку остальных дивизий и частей.
Однако жизнь опять внесла свои коррективы. [212]
Под Невелем
С 20 октября 1943 года наш фронт стал именоваться 2-м Прибалтийским, а Калининский — 1-м Прибалтийским. Граница между ними проходила по линии: озеро Езерище, Сапроново, Сиверст.
Стремясь поскорее разгромить врага, мы начали проводить частные операции, не связанные общим замыслом и планом.
28 октября 22-я армия развернула боевые действия севернее Новосокольников, имея целью разгромить 205-ю пехотную дивизию гитлеровцев. Однако эта цель достигнута не была, операция успеха не имела.
Затем активизировалась 3-я ударная армия. Силами четырех стрелковых дивизий, трех танковых бригад и армейской артиллерии она предприняла удар по невельской группировке противника. 2 ноября после непродолжительной артиллерийской подготовки 28-я и 146-я стрелковые дивизии, наступавшие в первом эшелоне, сравнительно легко прорвали вражескую оборону в районе станции Новохованск и стали развивать успех в северо-западном направлении. 46-я гвардейская стрелковая дивизия, находившаяся во втором эшелоне, направилась в обход Турки-Перевоза и Усть-Долыссы на Пустошку.
Для противника это оказалось неожиданным и опасным. Командование немецкой 16-й армии, не имея здесь резервов, не смогло в первые дни организовать серьезного сопротивления. За несколько дней 3-я ударная армия сделала большую вмятину в неприятельской обороне и создала реальную угрозу перехвата коммуникаций.
Я в это время по распоряжению командующего фронтом находился в 46-й гвардейской стрелковой дивизии. Преодолевая сопротивление слабых групп противника, она продвигалась по 25–30 километров в сутки. Кроме разрозненных боевых частей на пути дивизии встречались полицейские формирования, боровшиеся до того с партизанами. Мне казалось, что все идет очень хорошо и в ближайшие дни Пустошка будет в наших руках. В штабе фронта уже планировали ввод в бой войск 6-й гвардейской армии для развития наступления в общем направлении на Идрицу.
С командного пункта 46-й дивизии, расположившегося на северном берегу озера Жадро, я видел дым над пустошкинским [214] железнодорожным вокзалом, и это внушало большие надежды. Мы не сомневались, что, потеряв Пустошку, противник незамедлительно начнет отход из Новосокольников, Маева, Невеля.
Однако все обернулось иначе. Подкрепления неприятеля подошли раньше, чем мы рассчитывали, и наше продвижение застопорилось. К 6 ноября пришлось закрепиться на рубеже: Великое Село, Турки-Перевоз, Устъ-Долыссы, озеро Ущо, Паново, Васютино, озеро Березно, западный берег озера Неведро, озеро Явно. Южнее на озеро Неведро, Краснополье, озеро Неключ, озеро Мелкое выдвинулись войска 4-й ударной армии 1-го Прибалтийского фронта.
Положение невельской группировки врага, конечно, осложнилось. Важные ее коммуникации оказались перехваченными. У немцев оставался здесь теперь только один железнодорожный выход на запад и одно шоссе через Идрицу.
Но и нашим двум армиям, действовавшим в выступе западнее Невеля, нельзя было завидовать. С главными силами их соединяла горловина шириной всего в 12–13 километров. Она простреливалась артиллерией и минометами. Снабжение войск общей численностью до пятнадцати дивизий, а также эвакуация раненых и поврежденной техники осуществлялись под огнем.
Разграничительная линия между 3-й и 4-й ударными армиями проходила примерно по центру горловины (она же являлась границей между 2-м и 1-м Прибалтийскими фронтами). Ответственность за горловину несли обе армии. Это, разумеется, затрудняло управление движением транспорта. Давала знать о себе и осенняя распутица: она так испортила проселки, что по ним могли двигаться только автомобили-вездеходы, да и то с половинной нагрузкой и со скоростью не более 5–8 километров в час.
Оценив остроту обстановки, М. М. Попов подтянул к горловине часть соединений 6-й гвардейской армии, а в самой горловине, в деревне Дубище, через которую протянулось шоссе Невель — Полоцк, разместил ВПУ фронта под моим руководством. Конечно, ВПУ — это не боевая часть, но присутствие его в таком месте укрепляло в войсках уверенность, что наши дела неплохи.
Дубище — чистенькая деревушка. Все дома и постройки в ней были целы, только жителей не оказалось: их эвакуировали [215] в тыл. Вечером 6 ноября меня навестил здесь командующий фронтом. Он на месте ознакомился с обстановкой, затем мы обменялись соображениями о возможных вариантах продолжения наступления и поздно вечером разошлись на отдых. А с утра 7 ноября гитлеровцы начали сильный артиллерийский обстрел Дубища. Мы потеряли нескольких офицеров, и я уговорил Маркияна Михайловича покинуть ВПУ.
Огневое нападение противника повторялось многократно. Потом он атаковал нашу горловину и, несмотря на упорное сопротивление, сузил ее еще на три-четыре километра. Материальное обеспечение и управление боевыми действиями 3-й и 4-й ударных армий совсем затруднились. Вместо продолжения наступления они вынуждены были отбиваться. Но и это удавалось не всегда. Пришлось задействовать дополнительные силы, в том числе танковую бригаду. Лишь после этого положение стабилизировалось. Выполнение же задач, ради которых был создан 2-й Прибалтийский фронт, получило дальнейшую оттяжку.
Активное противодействие противника не прошло мимо внимания Ставки. Директивой от 12 ноября она обязала нас приостановить наступление и прочно удерживать занятые позиции. Одновременно с этим из состава 6-й гвардейской армии изымались две стрелковые дивизии и корпусное управление, а из резерва фронта забирались 5-й танковый корпус и отдельная танковая бригада. Все это передавалось 1-му Прибалтийскому фронту для наращивания удара в направлении Полоцк, Городок.
Невельская операция не прошла бесследно. Она дала понять противнику, что 2-й Прибалтийский фронт серьезно угрожает его глубоким тылам, его войскам под Ленинградом, Псковом и Новгородом. Чтобы укрепить свое общее положение в Прибалтике, командование группы армий «Север» вынуждено было перебрасывать к Невелю, Идрице и Пустошке все новые и новые подкрепления. За октябрь, ноябрь и декабрь 1943 года против нашего фронта появились 290, 81, 239, 218, 24, 30, 132 и 31-я пехотные дивизии, снятые с других прибалтийских направлений.
И все-таки такими результатами мы не могли быть довольны. Нам удалось лишь оттянуть на себя значительные силы противника, но не разгромить их и даже не создать выгодного оперативного положения для последующих наступательных действий. Войска 3-й ударной и 6-й гвардейской [216] армий крепко завязли в лесисто-болотистой и озерной местности на Юго-востоке Псковской области, а также под Новосокольнаками и Пустошкой. 20-й армии не стало совсем: ее дивизии еще в октябре — ноябре действовали в составе 3-й ударной, а управление было выведено в резерв Ставки. 11-я гвардейская в конце ноября тоже ушла от нас на 1-й Прибалтийский фронт. Лишились мы и многих превосходных генералов: убыли, в частности, генерал-полковник И. Х. Баграмян, назначенный на пост командующего войсками 1-го Прибалтийского фронта, и генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, принявший от Баграмяна 11-ю гвардейскую армию.
Все это, естественно, снизило возможности 2-го Прибалтийского фронта. Только в начале нового, 1944 года он опять стал набирать силы.
К тому времени Ставка Верховного Главнокомандования разработала новую крупную наступательную операцию, конечной целью которой являлся разгром немецко-фашистских войск под Ленинградом. 2-му Прибалтийскому фронту предстояло содействовать выполнению этой задачи отвлечением противника на себя. Для того нам и дали 10-ю гвардейскую армию.
5 января, когда войска этой армии еще маршировали в район Невеля, ее командующий генерал-лейтенант А. В. Сухомлин, а также новый командарм 3-й ударной генерал Н. Е. Чибисов на совещании у М. М. Попова уже получили указания готовиться к наступлению. Обеим армиям были поставлены только ближайшие задачи: 3-й ударной — овладеть районом Пустошки, 10-й гвардейской — районом Идрицы. Для 3-й ударной армии готовность к наступлению устанавливалась на 9 января. Для 10-й гвардейской — днем позже.
Последнюю планировали вводить в действие частями, по мере подхода дивизий. 10 января намечалось наступление 7-го гвардейского стрелкового корпуса, в состав которого входили 312, 207 и 171-я стрелковые дивизии. За ним предполагалось задействовать 19-й и 15-й гвардейские корпуса. Их прибытие ожидалось через несколько дней.
Начало наступления не принесло желаемых результатов. Нашим войскам удалось добиться лишь небольших тактических успехов. Не улучшилось дело и после ввода в бой 15-го и 19-го корпусов. [217]
Было очень обидно за 10-ю гвардейскую армию. Неудачи ее, по-моему, объяснялись тем, что она начала операцию на незнакомой местности, без знания обстановки, системы и особенностей обороны противника. А особенности здесь были. В полосе наступления у гитлеровцев не существовало сплошного фронта. Оборона состояла из отдельных опорных пунктов и узлов сопротивления. Войска же прорывали ее, как сплошной рубеж. Поэтому уже при артподготовке большое количество снарядов пришлось по пустому месту. Затем пехота атаковала никем не занятые промежутки и попадала под фланговый огонь из вражеских опорных пунктов. Наконец из-за краткости времени, отведенного на подготовку операции, в армии не была отработана система взаимодействия стрелковых и артиллерийских частей. Да и климатические условия сказались отрицательно: начавшаяся со второй недели января большая оттепель испортила дороги, ослабила ледяной покров многочисленных озер и болот, чем затруднила маневр.
В рамках только нашего фронта это наступление было, безусловно, неудачным. В масштабе же межфронтовом оно имело некоторое значение. Так или иначе нам удалось приковать к себе силы неприятеля, переброшенные на наше направление в ноябре и декабре 1943 года, лишить его возможности маневрировать отсюда резервами в полосы Ленинградского и Волховского фронтов.
Принимаю гвардейскую
Январская операция, ее результаты неожиданно отразились на моей судьбе. Мне было предложено вступить в командование 10-й гвардейской армией.
Подумать было над чем. Должность заместителя командующего фронтом, конечно, помасштабнее — я участвовал в разработках почти всех фронтовых операций. Но это все же была не самостоятельная работа. Когда операция начиналась, я, по существу, превращался в исполнителя отдельных, частных поручений командующего.
Командарм — лицо более самостоятельное. С этой точки зрения новое назначение было для меня лестным, тем более что армия заслуженная, гвардейская. Но принимать ее приходилось после неудачной операции — это тревожило. Армия — громадный живой организм, и успешное [218] управление ею зависит не только от уровня теоретической подготовки, практического опыта, организаторских способностей командарма, а и от его морального авторитета у всего личного состава. Удастся ли мне быстро завоевать такой авторитет у людей, только что прибывших с другого фронта и сразу же попавших в неприятную ситуацию?
Все же я решился. Принимая армию, поблагодарил командующего фронтом за доверие и попросил, по крайней мере в ближайшее время, не производить у нас никаких смен руководящего состава, а начальником штаба назначить хорошо известного мне по работе в управлении фронта генерал-майора Николая Павловича Сидельникова.
— Быть посему, — согласился М. М. Попов.
Утром 21 января я распростился с товарищами из фронтового управления и выехал к месту новой службы.
10-я гвардейская армия включала в себя девять дивизий, объединенных тремя корпусными управлениями. Она сложилась в основном из соединений Западного фронта. Все соединения имели сработавшиеся штабы. Армейский штаб был тоже многоопытен, он создавался на базе штаба 30-й армии, отличившейся в контрнаступлении под Москвой. Январскую неудачу гвардейцев следовало рассматривать лишь как частность, не характерную для них.
В двадцатых числах января развернулась подготовка к новой операции, и с этого, по существу, началось мое командование 10-й гвардейской армией, службой в которой я горжусь до сих пор.
Первые два дня с момента приезда сюда я всецело занимался организационными вопросами. Их была уйма. Состав армии значительно изменился: от нас изымались 171, 207 и 312-я стрелковые дивизии, а вместо них нам передавались 7-я гвардейская дивизия из резерва фронта и 119-я гвардейская из 22-й армии. После этого армия становилась однороднее: все стрелковые соединения — гвардейские. В то же время к нам поступило пополнение в виде маршевых рот; командующий обязан был позаботиться и о нем — о его приеме, правильном распределении. Много хлопот доставляли подвоз боеприпасов, накопление горючего.
Днем 25 января вместе с другими командармами меня [219] пригласил М. М. Попов для ознакомления с замыслом новой операции. Как известно, в это время войска Ленинградского и Волховского фронтов продолжали наступление. В этой обстановке очень важно было максимально активизироваться и нам. 2-му Прибалтийскому фронту предстояло разгромить новосокольническую группировку противника и главными силами трех армий выдвинуться восточнее озер Ущо, Але, Большой Вяз. Таким маневром, обойдя Пустошку и Идрицу, мы получали возможность развить наступление на Опочку, где местность более доступна.
10-я гвардейская армия выполняла в этой операции главную задачу и потому усиливалась еще двумя стрелковыми корпусами двухдивизионного состава, 29-й и 78-й танковыми бригадами и тремя отдельными танковыми полками, 2-м артиллерийским корпусом, 6-й гвардейской противотанковой бригадой, одной бригадой и четырьмя отдельными полками гвардейских минометов. Всего в армии насчитывалось теперь четырнадцать стрелковых дивизий, шесть специальных соединений, не считая отдельных частей. Большинство соединений было неплохо укомплектовано.
Директива, полученная вечером 25 января, конкретизировала указания командующего фронтом. В качестве ближайшей задачи для 10-й гвардейской армии ставилось: прорвать вражескую оборону на участке Шишерино, Антоново (южнее шоссе Новосокольники — Маево) и выйти на рубеж совхоз Минкино, Яковцево, Ситьково, Руново. Удаленность этого рубежа от переднего края неприятельской обороны составляла 35–40 километров. Южнее Насвы навстречу нам планировалось наступление нескольких дивизий 22-й армии, а на Маево нацеливалась 6-я гвардейская армия.
На перегруппировку войск и все другие работы по подготовке к наступлению нам давалось только пять-шесть суток. Справиться в такой срок было не просто. Ведь большинству соединений предстояли перемещения на 50–70 километров.
Марши совершались ночью. Днем войска отдыхали, приводили себя в порядок, просушивали обувь. Командиры корпусов и дивизий, а также их штабы и командующие [220] родами войск в это время работали на местности, уточняя боевые задачи и решая все практические вопросы по организации взаимодействия. Время распределялось так, чтобы его побольше осталось командирам частей. Армия и корпуса использовали для работы на местности всего один день — 26 января, командиры дивизий — тоже один. Зато в полках и батальонах задачи уточнялись в течение двух суток.
Район сосредоточения армии прикрывала 379-я стрелковая дивизия, которая ранее занимала здесь оборону и временно была переподчинена мне. Но так как фактическая ее численность далеко не отвечала штатной и оборонялась она на очень широком фронте, я приказал для надежности развернуть в тылу 379-й по одному-два батальона от каждого соединения первого эшелона.
Нам удалось довольно основательно изучить противника, характер его обороны и огневую систему на участке прорыва.
Глубина первой полосы вражеской обороны равнялась примерно 4–6 километрам. Вторая полоса проходила севернее железной дороги Новосокольники — Маево. Вся оборона состояла из хорошо организованной системы сильных узлов сопротивления, основой которых являлись населенные пункты и господствующие высоты. Насыщенность ее огневыми средствами не превышала, однако, 15–20 пулеметов и 12–15 орудий и минометов на километр фронта.
Нас очень беспокоило то, что противник закрепился на высотах. Особенно мозолили глаза высота 214.7 — в трех километрах северо-восточнее Станькова, высота 199.7 — южнее Дворца, высота 219.1 — у Клементьева и, наконец, высота 231.7 — южнее озера Спастер. Правда, последняя находилась за нашей разгранлинией с 6-й гвардейской армией, но и с нее гитлеровцы могли препятствовать продвижению наших частей огнем во фланг. Учитывая это, мы спланировали обработку ее артиллерией.
На направлении главного удара нашей армии первую полосу обороны противника занимали части 83-й и 23-й пехотных дивизий, а также 14-й штрафной и сводный рабочий батальоны. Всего — до восьми батальонов и до 40 артиллерийских батарей. Оперативных резервов в непосредственной близости отсюда разведка не обнаружила.
Таким образом, мы имели основание считать, что располагаем абсолютным превосходством над врагом как в [221] огневых средствах, так и в ударной силе. Только в первом эшелоне у нас действовало шесть дивизий, а плотность артиллерийской группировки достигала 180 стволов на километр фронта (считая от 76-мм калибра и выше).
Участок предполагаемого прорыва занимал по фронту всего 7,5 километра. В этих границах стрелковым дивизиям 15-го и 7-го гвардейских корпусов нарезались полосы шириной в 1200–1300 метров. А 19-й гвардейский корпус, наступавший на левом фланге армии, получал на дивизию всего по 600–800 метров, и его боевые порядки были еще более глубокими: в первом эшелоне каждая дивизия имела только один-два батальона, в глубине же оставалось по три — пять батальонов{15}. Первый эшелон усиливался также за счет отдельных танковых полков (не более десяти единиц на дивизию).
Танковые бригады мы берегли для развития успеха. 78-ю (28 танков) предполагалось использовать во взаимодействии с 29-й гвардейской стрелковой дивизией 15-го корпуса, а 29-ю (тоже 28 танков) — в полосе 19-го корпуса.
Действовать нам предстояло на пересеченной местности, с толстым снежным покровом и бесчисленным количеством балок, заполненных водой. Высоты и подходы к ним были покрыты лесом. В таких условиях танкам не разбежаться. Да и мало их было. Вся тяжесть наступления ложилась на плечи пехоты, а потому и уплотнялись так ее боевые порядки. Имея абсолютное превосходство в артиллерии, мы не ожидали сильного ответного огня и не опасались за излишние потери при плотных построениях стрелковых дивизий.
29 января проводилась разведка боем, сразу на трех направлениях. И повсюду она прошла успешно. Особенно отличился батальон капитана Кондакова 20-го гвардейского полка 7-й гвардейской дивизии: стремительно он овладел высотой 219.1 и удерживал ее до начала наступления главных сил армии.
Захваченные пленные подтвердили неизменность группировки противника и все заявили о неожиданности нашего удара. Это свидетельствовало, что нам удалось избежать [222] многих недостатков, имевших место при подготовке прошлой операции.
И все же нас тревожили возможные последствия неудачного дебюта 10-й гвардейской армии на 2-м Прибалтийском фронте. Важно было поднять боевой дух личного состава.
В войсках широко развернулась политическая работа. Политработники всех степеней, коммунисты и комсомольцы информировали войска о ходе борьбы на всех фронтах, о положении в Прибалтике, разъясняли задачи армии.
Особое место в агитации и пропаганде занимали сообщения об успехах наших соседей — Ленинградского и Волховского фронтов. К 20 января противник был выбит из Петергофа, Стрельни, Красного Села, Ропши и Новгорода, а к 30 января удалось освободить города Пушкин, Слуцк, Красногвардейск, Тосно, Любань, Чудово. Эти победы вдохновляли каждого.
Той же цели послужило приуроченное к началу наступления торжественное вручение Гвардейского знамени 96-му стрелковому полку 30-й гвардейской стрелковой дивизии и многочисленных персональных наград военнослужащим, отличившимся в прошлых боях. Такую почетную миссию мне довелось выполнить в 7-й гвардейской стрелковой дивизии.
30 января мы провели общую проверку готовности к наступлению. Занимались этим командиры дивизий и корпусов, командующие родами войск. Особое внимание уделялось организации взаимодействия.
В ночь на 31 января войска начали занимать исходное положение. Казалось, все, что можно было предусмотреть, мы предусмотрели. Противник не противодействовал нашей подготовке. И тем не менее последнюю январскую ночь я провел неспокойно. Пытался заснуть, но не смог. Мысленно восстанавливал обстановку в дивизиях первого эшелона.
Начал с 15-го гвардейского стрелкового корпуса. 30 января я сам проверял его части. По соединениям первого эшелона у меня не было претензий. Не сомневался я и в том, что опытный командир корпуса генерал Н. Г. Хоруженко вовремя введет в бой второй эшелон — 29-ю гвардейскую дивизию, и она под командованием генерал-майора [224] А. Т. Стученко сумеет развить успех. А вот как на левом фланге у генерал-майора Б. Б. Городовикова? Все ли там сделано по организации взаимодействия? Не переоценил бы результаты разведки боем командир 7-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор М. Э. Москалик. Не преднамеренно ли неприятель отдал ему высоту 219.1, чтобы ввести нас в заблуждение?.. Генерал Москалик — мой старый товарищ. Еще в годы гражданской войны он заслужил орден Красного Знамени. На него, конечно, тоже можно положиться. Но все-таки...
И как пойдет дело у полковника Колобутина, командира 56-й гвардейской стрелковой дивизии? У нас все соединения имеют глубокое построение боевых порядков, а это — в особенности. Сумеет ли развернуться в нарезанной для нее полосе? Не подвергнется ли огневому нападению с высоты 231.7 или с островов, расположенных в южной части озера Спастер, если сосед почему-либо отстанет?..
Ночь на исходе. Скоро — рассвет. Пора отправляться на наблюдательный пункт.
Поспел туда до начала артподготовки. Одновременно заговорили орудия и в полосе левого соседа — 6-й гвардейской армии. Наше артиллерийское превосходство сказалось быстро. Неприятель понес серьезные потери в живой силе и технике. Его огневые средства были надежно подавлены. Особой похвалы заслуживала контрбатарейная группа. Командовал ею полковник Касперский, имевший в своем распоряжении около 200 стволов калибра 152 и 122 мм. За три огневых удара на каждую вражескую батарею обрушилось в среднем по 150–160 снарядов, и они замолчали. Такой эффектной контрбатарейной стрельбы мне не случалось видеть ни до, ни после этой операции. В последующие дни наступления наши войска захватили 135 орудий — практически всю артиллерию врага в полосе 10-й армии.
31 января лучшего результата добились 30-я и 85-я дивизии 15-го гвардейского стрелкового корпуса. Они продвинулись на шесть километров и вышли к шоссейной дороге Новосокольники — Маево. Несколько медленнее наступали 7-й и 19-й гвардейские стрелковые корпуса, но первая позиция неприятельской обороны оказалась прорванной и там. [225]
К исходу третьего дня операции 15-й корпус достиг второй оборонительной полосы и на ряде участков выбил с нее гитлеровцев. Левый же фланг продолжал отставать. Это в значительной мере объяснялось тем, что войска соседней 6-й гвардейской армии не смогли продвинуться вперед.
Особенно неблагоприятно сказалось это на действиях 19-го гвардейского стрелкового корпуса. Его левофланговые части вместо удара строго на север вынуждены были все больше разворачиваться в западном направлении.
7 февраля 29-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием энергичного генерал-майора А. Т. Стученко, развивая успех первого эшелона 15-го корпуса, совершила рывок навстречу правому соседу — 22-й армии и соединилась с ее передовыми частями, овладев совхозом Минькино. Согласованные действия 22-й и 10-й гвардейской армий заставили противника поспешно очистить Новосокольнический выступ. Главные силы нашей армии вышла севернее дороги Новосокольники — Маево, выполнив таким образом свою ближайшую задачу.
На этом следовало бы прервать операцию и приступить к подготовке новой: действия по прежнему плану становились бесперспективными.
К этому же времени закончилось наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов. Следовательно, отпала одна из главных целей операции 2-го Прибалтийского — сковать силы 16-й немецкой армии.
Тем не менее командующий фронтом настойчиво требовал от нас продолжать наступление. Оно было прекращено лишь 16 февраля. Тогда всем уже стало ясно, что 10-я гвардейская в одиночку не сможет добиться крупных оперативных результатов.
После 7 февраля противник получил возможность перебросить в ее полосу 205-ю пехотную дивизию в составе семи батальонов, действовавшую раньше перед фронтом 22-й армии. Из войск, противостоявших 6-й гвардейской и 3-й ударной армиям, сюда же перегруппировались два батальона 69-й, три батальона 290-й, один батальон 329-й, два батальона 32-й и один батальон 81-й пехотных дивизий. А всего, по нашим тогдашним подсчетам, перед 10-й гвардейской немцы сосредоточили дополнительно шестнадцать пехотных и три строительных батальона, да пять отдельных артиллерийских дивизионов. [226]
В ходе февральского наступления мы «перемололи» до четырех фашистских дивизий и захватили свыше 600 пленных.
В этих зимних боях наши командиры и штабы накопили немалый опыт руководства боевыми действиями войск. Радовали успехи, достигнутые командирами полков В. М. Лазаревым, И. А. Фадейкиным, И. К. Колодяжным, В. А. Черкасовым, командирами батальонов И. М. Третьяком, Г. И. Демидковым и другими офицерами.
С честью справились со своими задачами командиры соединений, в частности, генералы Б. Б. Городовиков, А. Т. Стученко, М. Ф. Андрющенко, полковник М. А. Исаев.
Пушкинские места
В середине февраля 1944 года Ставка расформировала Волховский фронт. К нам оттуда прибыла 1-я ударная армия.
В марте она освободила Новоржев и подошла, образно говоря, на расстояние пушечного выстрела к Пушкинским Горам, а в самом начале апреля форсировала реку Великая и захватила небольшой плацдарм, простиравшийся от устья Сороти до деревни Алафурово.
Гитлеровцы взяли плацдарм под пристальное наблюдение. Особенно со стороны старой крепости Воронец. В штабе же нашего фронта плацдарм явно переоценили. Несмотря на то что размеры его не выходили за тактические рамки, у нас началась разработка плана новой операции именно с этого «пятачка».
А дело намечалось крупное: в ходе новой операции 2-му Прибалтийскому фронту во взаимодействии с левым крылом Ленинградского фронта надлежало разгромить островскую группировку врага. В дальнейшем 10-я гвардейская армия должна была наступать на Валгу и овладеть железной дорогой Рига — Остров.
Началась перегруппировка. Вместе с нами маршировал один корпус из 3-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта Н. Д. Захватаева; он передавался в состав 1-й ударной. К плацдарму войска двигались полевыми дорогами в обход Новоржева с северо-востока и через Осинкино втягивались в лесные массивы. [227]
Из Кашина передо мной впервые открылись пушкинские места. По своей красоте они изумительны. Но и их мы рассматривали тогда лишь с военной точки зрения. Наше внимание сразу приковала важная топографическая деталь: на картах масштаба 200 000 и 100 000 горизонталь у надписи «Пушкинские Горы» была отмечена цифрой «160». На этой же горизонтали лежали и Вороничи и Михайловское, а рубеж, занятый 1-й ударной армией, не подымался выше отметки 60–80.
Оборону врага хорошо маскировали большие хвойные леса. Нас же он видел как на ладони. С занятых немцами высот просматривались не только боевые порядки наших передовых частей, но и наши вторые эшелоны, даже тылы местами на 20–30 километров.
При всем том в районе Пушкинских Гор гитлеровцы располагали крупной артиллерийской группировкой.
Дальнейшее, более углубленное изучение плацдарма и подходов к нему окончательно убедило меня, что он не годится для большого наступления. К такому же выводу пришел и новый командующий 1-й ударной армией генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов, перемещенный на эту должность из 3-й ударной. Вместе мы доложили свои соображения генералу армии М. М. Попову, но он ждал от нас совсем другого.
— Что же вы предлагаете? — раздраженно спросил Маркиян Михайлович. — Не проводить операцию?
Я попросил командующего фронтом разрешить нашей армии нанести удар противнику с востока и северо-востока. Мне представлялось, что это направление сулит большие успехи. Однако то ли я не сумел достаточно убедительно аргументировать свое предложение, то ли еще почему, только командующий фронтом оставил все без изменений. Мне и Чибисову было приказано готовить наступление с плацдарма.
Времени у нас было в обрез. Река Великая уже очищалась ото льда. Близился паводок. Интенсивно таяли остатки снега и на полях, угрожая движению по проселочным дорогам, а тем более вне их. До распутицы оставалось недели полторы. Эту пору и надо было использовать для наступления.
В течение нескольких дней вместе с командирами корпусов и дивизий мы работали на местности: уточняли [228] задачи войскам, организовали взаимодействие. В ходе этой работы было принято окончательное решение об оперативном построении армии: в первом — 7-й и 15-й гвардейские корпуса, во втором — 19-й гвардейский корпус.
Боевые порядки корпусов строились тоже в два эшелона. Непосредственно на плацдарме мы развертывали четыре дивизии — 119, 7, 29 и 30-ю. Сосед справа — 1-я ударная армия — на том же плацдарме имел в первом эшелоне две дивизии. А весь плацдарм — двенадцать километров по фронту и семь в глубину. Из артиллерийских средств на нем удалось разместить только орудия прямой наводки и минометные батареи. Основную же артиллерийскую группировку армии мы вынуждены были оставить на северо-восточном берегу Великой.
Все дивизии первого эшелона также построили глубокие боевые порядки. Например, 7-я гвардейская, занимавшая по фронту всего 1200 метров, имела, по существу, три эшелона. В 30-й гвардейской, при такой же по ширине полосе, в первом эшелоне находилось всего два батальона, а в затылок им стояло четыре батальона (наши стрелковые полки в ту пору были, как правило, двухбатальонного состава).
На каждую дивизию первого эшелона выделялось по 10–15 танков для сопровождения пехоты.
За сутки до начала наступления, докладывая командующему фронтом о готовности войск, мы с генералом Чибисовым снова подняли вопрос о том, что нам серьезно угрожает артиллерийская группировка противника, размещенная в районе Пушкинских Гор, Вороничей и Михайловского. Маркиян Михайлович бросил вопрошающий взгляд в сторону командующего артиллерией фронта, и тот поспешил заверить, что фронтовая контрбатарейная группа своевременно ликвидирует эту опасность.
Пока готовилась операция, немцы вели себя пассивно. Без особого противодействия с их стороны войска 10-й гвардейской вышли на плацдарм и заняли там исходное положение для атаки. Однако едва мы начали артиллерийскую подготовку, фашисты тоже повели сильный огонь. Особенно интенсивному обстрелу подверглась 30-я гвардейская стрелковая дивизия, находившаяся ближе [229] других к Пушкинским Горам. Ее первый эшелон понес настолько ощутимые потери, что командир дивизии вынужден был заменить некоторые подразделения еще в исходном положении. Тем не менее армия пошла в наступление.
Общее продвижение войск за день составило в среднем три-четыре километра. И как ни странно, дальше других вырвались части 30-й гвардейской стрелковой дивизии. Сказалась высокая выучка бойцов, сколоченность подразделений. Вражеские батареи не раз прижимали их к земле, но, как только огонь ослабевал, они снова поднимались и бегом устремлялись вперед.
К концу дня 30-я дивизия вклинилась в оборону противника на пять километров. Однако из-за больших потерь ее пришлось вывести в резерв. Ночью в первый эшелон 15-го корпуса встала 85-я гвардейская стрелковая дивизия, а 30-я отошла на восточный берег реки Великая.
Я пожаловался генералу армии М. М. Попову на то, что фронтовая контрбатарейная группа не выполнила своих задач. Маркиян Михайлович порекомендовал мне взять ее в свое непосредственное подчинение, мотивируя это тем, что в подавлении артиллерии противника 10-я гвардейская армия заинтересована больше других. Если бы такое предложение было сделано мне при подготовке к наступлению, я принял бы его, не раздумывая. Но теперь обстановка была иной. В первый день операции контрбатарейная группа израсходовала примерно половину выделенных для нее боеприпасов. В после дующем она уже не могла обеспечить огонь прежней силы. Взять группу теперь означало бы снять ответственность с командующего артиллерией фронта за ход артиллерийского наступления в целом. Эти свои соображения я откровенно высказал М. М. Попову и от предложения его отказался.
Наши попытки развить успех продолжались еще с неделю, но существенных результатов не дали. 18 апреля Ставка Верховного Главнокомандования через своего представителя Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко распорядилась: наступление прекратить и перейти к жесткой обороне. [230]
Затем последовало решение Государственного Комитета Обороны о смене командования нашего фронта. Новым командующим к нам назначался генерал армии А. И. Еременко, членом Военного совета — генерал-лейтенант В. Н. Богаткин.
Ставка обязала их перехватить на рижском направлении пути отхода немецких армий из Прибалтики. И на мой взгляд, фронт располагал тогда для этого достаточными силами, особенно если учесть, что основная масса войск прибалтийской группировки противника увязла в боях под Ленинградом и Новгородом.
От нас требовалось лишь организованное и одновременное введение войск в действие, при некотором усилении их авиацией, танками и, конечно, основательном пополнении боеприпасами. Но в авиации нам отказали, в танках — тоже, да и материальное обеспечение операции оставляло желать много лучшего. Пришлось планировать темпы нового наступления, основываясь на возможностях пехоты при глубоком снеге и весенней распутице.
Не знаю, как другие, а я очень досадовал тогда на то, что операции следовали одна за другой, готовились торопливо и походили больше на отдельные рывки, а не на строго продуманные, связанные одно с другим оперативные мероприятия. В результате вместо выхода на коммуникации врага войска фронта делали только неглубокие вмятины в его обороне. [231]