Операция «Звезда» и ее продолжение
Наш замысел
Среди других наступательных операций Воронежского фронта операция «Звезда» занимает особое место как по замыслу, так и по его выполнению. Она логически вытекала из двух предшествовавших, продолжала и должна была достойно завершить их, равно как и всю зимнюю кампанию 1943 года. В ней участвовали решительно все войска фронта, и боевыми действиями охватывался очень обширный район Воронежской, Курской, Белгородской и Харьковской областей.
Эта наступательная операция проводилась в новых условиях. «Звезда» должна была начаться не прорывом обороны противника, как это мы делали во всех прошлых операциях, а прямо развитием успеха, уже достигнутого войсками. Борьбу с противником предстояло вести на промежуточных рубежах его обороны, состоявших в основном из отдельных узлов сопротивления и опорных пунктов.
В прежних наступательных операциях нам приходилось иметь дело со смешанным составом неприятельских войск: немецкими дивизиями, итальянскими, венгерскими. Теперь же перед нами стояли только немецко-фашистские войска, причем большинство из них было переброшено в районы Харькова, Белгорода и Волчанска с других направлений или непосредственно из Германии. Все это требовало от нас повышенной организованности, большой гибкости в руководстве боевыми действиями.
Основной целью операции было уничтожение войск противника, оборонявшихся на рубеже Тим, Оскол, Волоконовка, Валуйки, разгром его оперативных резервов в Курске, Белгороде, Харькове и овладение этими крупными городами. [160]
Главные усилия сосредоточивались на харьковском операционном направлении. Здесь с рубежа Старый Оскол, Валуйки должны были наступать войска 40, 69, 3-й танковой армий и 2-го гвардейского кавкорпуса. В начале наступления им предстояло действовать на широком фронте, а в дальнейшем, по мере продвижения, фронт перед этой группировкой сужался примерно наполовину.
Справа от 40-й армии в направлении Мантурово, Прохоровка, Томаровка планировалось наступление 38-й армии, но перед тем она должна была завершить уничтожение группировок противника в районе Тим, Мантурово. Следовательно, в первые дни наступления правый фланг главной группировки войск фронта оставался открытым со стороны Курска и Сум.
60-я армия имела задачу нанести вспомогательный удар из района Касторное на Курск. По мере продвижения войск 38-й армии полоса ее расширялась.
Левее нашей 3-й танковой армии, в направлении Сватово, Балаклея, должны были наступать войска 6-й армии Юго-Западного фронта.
Рассматривая план операции «Звезда», искушенный читатель не может не обратить внимания на одну странность: почему перекрещиваются полосы 38-й и 60-й армий? На завершающем этапе Воронежско-Касторненской операции войска 38-й армии находились в районе Мармыши, Быково, Кшень, а тылы ее базировались на станцию Долгоруково. Войска же 60-й армии сосредоточивались тогда в районе Касторное, а базировалась она на железную дорогу Графская — Отрожка. Теперь эти армии менялись местами: 60-я занимала район севернее 38-й.
Смысл такого перекрещивания полос двух армий объяснить трудно, но рассказать, как это получилось, следует.
Еще в начале Воронежско-Касторненской операции командующий фронтом сказал командармам Н. Е. Чибисову и И. Д. Черняховскому:
— План дальнейших действий ваших армий будет зависеть от результатов этого наступления. На Харьков пойдет та армия, войска которой освободят Касторное.
Городом Касторное овладели войска 38-й армии, и теперь, в порядке поощрения за успех, она включалась в главную группировку для наступления на Харьков. Честь быть освободителем второго города Украины представляла [162] большой соблазн не только для командармов, но и для всего личного состава.
Справедливости ради надо сказать, что условия действий этих двух армий в Касторненской операции нельзя считать равными. Войска 38-й наступали в непосредственном взаимодействии с сильной группировкой 13-й армии и по кратчайшему направлению на Касторное (35–40 км). А войскам 60-й предстояло преодолеть вдвое большее расстояние (75–90 км), да и сопротивление противника на ее направлении ожидалось более упорное. Только чудо могло помочь ей в соревновании с 38-й за овладение Касторным.
Чуда не произошло, но своеобразный способ поощрения командарма 38 остался в силе. И это прибавило очень много дополнительной работы как штабу фронта, так и штабам двух армий (не говоря уж о материальных издержках). Нужно было в сжатые сроки перегруппировать войска и тылы, перебазировать армии на новые станции снабжения, отрегулировать движение на маршрутах боевых частей, и особенно на узлах дорог. Зимние условия еще больше усложняли все это.
Но вернемся к существу плана наступательной операции «Звезда».
Общая ее глубина определялась в 200–250 километров с выходом войск на рубеж Ракитное — Грайворон — Богодухов — Люботин — Мерефа. Распадалась она на два этапа. В первом этапе предусматривалось уничтожение войск противника по линии железной дороги Старый Оскол — Валуйки и выход к Северному Донцу на фронте Белгород, Волчанск, Печенега. Во втором этапе предстояло овладеть Харьковом и выдвинуться на рубеж, завершающий операцию.
При разработке решения и планировании операции штаб фронта не избежал ошибок. Наиболее существенная из них состояла в том, что наступление войск фронта предусматривалось в одном оперативном эшелоне и даже не создавались оперативные резервы. Командующий фронтом поставил себя в такое положение, при котором он фактически почти не мог влиять на ход операции. Не имели резервов и командующие армиями. Все надежды связывались с успешным и решительным продвижением войск.
Очевидным просчетом являлось и то, что усилия трех армий, составлявших ударную группировку, направлялись [163] к одному объекту — городу Харькову. 40-я армия получала задачу наступать в общем направлении Белгород, Харьков, охватывая последний с северо-запада, и только силами одной дивизии наносить удар на Богодухов. 69-я целиком нацеливалась на Харьков (через Волчанск). 3-я танковая должна была действовать в направлении Печенега, Чугуев, Люботин, обходя Харьков с юго-запада.
Харьков, словно магнит, притягивал к себе наступающие войска.
Конечно, заранее трудно было предугадать, что 40-я и 3-я танковая армии вместо глубокого обхода Харькова поведут наступление главными силами прямо на город. Но исключать такую возможность, конечно, не следовало. И уж во всяком случае здесь нельзя было полагаться на самотек и самодеятельность командармов. Штабу фронта надлежало осуществлять более жесткий контроль за безусловным соблюдением разгранлиний между армиями и добросовестным выполнением каждой из них всего объема своей задачи. Глубокие, охватывающие удары войск 40-й армии на Богодухов, а 3-й танковой на Мерефу, Люботин неизбежно привели бы к гораздо большим оперативным результатам. В районе Харькова могли быть окружены войска двух корпусов противника — танкового корпуса СС и армейского «Раус».
К сожалению, как мы увидим далее, события в этом районе получили иное развитие.
В роли командарма
Я уже упоминал, что в конце января в составе нашего фронта стала создаваться 69-я армия и мне было доверено командовать ею. Из Острогожска, куда перебазировался командный пункт фронта, я выехал к новому месту службы сразу после завершения планирования операции «Звезда».
Зимний день короток, но его хватило на то, чтобы догнать штаб армии. Он разместился в небольшом населенном пункте восточнее города Новый Оскол.
Дорога запомнилась мне плохо — я ее просто не замечал. Все думалось о новой своей деятельности. Она во многом отличалась от того, чем я занимался до тех пор.
Никто из начальников штабов, тем более начальник штаба фронта, не может пожаловаться на незагруженность [164] работой или малую значимость ее. Но он не наделен правом принимать самостоятельные решения в отношении действий войск.
Командующий армией наделен этим правом в полной мере и в такой же мере ответствен за все, что происходит в доверенных ему войсках.
Необходимые для командарма качества и навыки сами по себе не приходят. Они вырабатываются только в процессе командования при напряженной боевой деятельности войск. И мне такие возможности предоставились буквально с первых же дней. 69-я армия создавалась в боях. К тому же ее дивизии после завершения Воронежско-Касторненской операции еще не полностью вобрались в полосу, отведенную ей для нового наступления. Словом, хлопот хватало.
Хорошо еще, что заместителем у меня оказался бывший командир 18-го отдельного стрелкового корпуса генерал-майор П. М. Зыков. Он прекрасно знал состояние каждой нашей дивизии и личные качества их командиров, чем оказал мне на первых порах неоценимую помощь.
С большой озабоченностью рассматривали мы стоящие перед армией задачи. Ведь уже около трех недель все ее соединения вели непрерывные бои. Некоторые из них понесли значительные потери. Мало было боеприпасов. Случались перебои в продовольственном снабжении. Солдаты нуждались в отдыхе. Командиры заговорили о скорой оперативной паузе. Но действовать нам предстояло без всяких пауз. Так требовала обстановка, сложившаяся в полосе Воронежского фронта к концу января 1943 года. Мы не имели права задерживаться, рисковать утратой инициативы.
Наступление войск левого крыла фронта в первые дни новой операции (то есть 1 и 2 февраля) проходило без серьезных осложнений. Они сравнительно легко ликвидировали опорные пункты противника на западном берегу реки Оскол и преследовали отходящие части немцев до рубежа Прохоровка, Мелехово, Нежеголь, Белый Колодезь, Великий Бурлук, уничтожая их арьергарды. Но кое-где случились задержки. Например, частям 161-й и 219-й стрелковых дивизий в течение нескольких дней пришлось вести бой в районе Велико-Михайловка с неприятельской мотодивизией «Великая Германия». А ближе к Харькову, на рубеже Мелехово, Шебекино, Белый [165] Колодезь, Великий Бурлук, противник стал вводить в бой танковый корпус СС{13} и 167-ю пехотную дивизию. С этого момента наступление наших войск заметно замедлилось.
Особенно мне запомнился напряженный бой в районе Белый Колодезь, Приколотное, на стыке 69-й и 3-й танковой армий. Противник выдвинул сюда свою свежую танковую дивизию «Рейх». Используя заранее подготовленные, расчищенные от снега дороги, она умело маневрировала и то там, то здесь предпринимала контратаки против нашей пехоты.
6 февраля неприятельские танки контратаковали на марше близ Белого Колодезя 180-ю стрелковую дивизию. Передовые ее части понесли при этом значительные потери. В некоторых батальонах оказались полностью выведенными из строя противотанковые средства вместе с расчетами, а немецкие танки продолжали наносить удары. Только при развертывании главных сил дивизии их натиск был сломлен.
К вечеру обстановка резко изменилась: нам удалось вынудить дивизию «Рейх» к отходу, а в ночном бою полки нашей 180-й стрелковой дивизии окончательно разделались с ней и отбросили далеко на запад.
Не удалось противнику задержаться и на старом, хорошо оборудованном рубеже, с которого он начал свое наступление в конце июня 1942 года. Войска Воронежского фронта с ходу преодолели этот рубеж, форсировали реку Северный Донец и 9 февраля овладели городами Белгород и Волчанск, а также крупными населенными пунктами Рубежное, Салтов, Печенега.
К этому же времени обозначился большой успех на правом крыле фронта: 60-я армия во взаимодействии с 13-й армией Брянского фронта овладела городом Курск.
Несколько отставали, не выдерживая общего темпа наступления, войска 38-й армии. Ее задержали бои южнее Тима, и в последующем она продвигалась за 40-й армией уступом справа. Такое стечение обстоятельств вполне позволяло командованию и штабу фронта исправить ошибку, [166] допущенную при планировании операции в отношении резервов. Пожалуй, правильнее было бы вывести 38-ю армию во второй эшелон. Можно было изменить и направление удара 40-й армии, нацелить ее на Белгород, Золочев, Богодухов в целях осуществления глубокого обхода Харькова.
Успешно наступали войска соседней с нами 6-й армии Юго-Западного фронта. 6 февраля они овладели Балаклеей и Барвенковом. Этот успех соседа создавал благоприятные условия для маневра 3-й танковой армии. Она получила возможность направить свои танковые корпуса в глубокий обход Харькова с юга. Однако вместо этого наши танкисты продолжали напряженные бои с частями 298-й и 320-й пехотных дивизий противника, отходившими под ударами войск Юго-Западного фронта из района Купянска. В течение восьми дней — с 6 по 14 февраля — главные силы танковой армии были, по существу, скованы в этой малоэффективной, хотя и нелегкой для них, борьбе.
Боевые действия на подступах к Харькову основательно измотали нас. Заметно поредела пехота. Резко сократилось количество боевых машин в танковых корпусах и бригадах. Многие части не имели реальных средств для подавления опорных пунктов противника, и потому бои за такие пункты принимали все более затяжной характер.
Только к утру 15 февраля сопротивление немцев было сломлено и советские войска устремились к Харькову.
Как стало известно впоследствии, командиры немецких соединений опасались окружения и еще за два дня до этого просили разрешения оставить Харьков. В частности, командир танкового корпуса СС делал такие запросы дважды (14 и 15 февраля) и дважды получал отказ. Затем он самостоятельно отдал приказ своим войскам на отход из района Харькова. И хотя этот приказ тотчас же был отменен верховным командованием, части корпуса СС ушли из Харькова.
Наши войска стремительно преследовали отходящего противника и в ночь на 16 февраля полностью овладели городом, а к 18 февраля передовыми частями выдвинулись на рубеж Пожня (25 км западнее Грайворона), Богодухов, Мерефа.
На завершающем этапе операции наиболее отчетливо [167] проявилась ошибка, допущенная при планировании ее. 40-я и 3-я танковая армии устремились главными силами в город и тем самым позволили противнику, в частности его танковому корпусу СС, отойти на Полтаву. То, чего так опасался командир этого корпуса — глубокого обхода Харькова с северо-запада и юго-запада, — не произошло. Мы не использовали открывшихся перед нами возможностей.
А о том, что обход был возможен, убедительно свидетельствуют боевые действия 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. Наступая на стыке Воронежского и Юго-Западного фронтов, его части еще 11 февраля вышли на коммуникации противника за Новой Водолагой и Мерефой. Но кавалеристы действовали, к сожалению, в одиночестве и были отброшены.
День освобождения Харькова — 16 февраля — прочно запечатлелся в моей памяти.
Накануне появились первые признаки ранней весны: ощутимо пригревало солнце, дороги слегка подтаяли. К ночи, однако, подморозило, и наши машины легко бежали по отполированной, как стекло, колее.
На рассвете 16 февраля оперативная группа штаба армии обосновалась в восточной части города. Как водится, первым делом наладили телеграфную связь со штабом фронта и доложили командующему об освобождении Харькова. Нужно ли говорить, что этот радостный доклад был принят самым лучшим образом. Особенно приятно было сознавать, что город не подвергся сильным разрушениям, а некоторые заводы, частично использовавшиеся немцами для ремонта боевой техники, достались нам прямо на ходу.
Мне не сиделось в штабе. Хотелось поскорее осмотреть городские улицы, поговорить с людьми. Еще большее нетерпение проявлял в этом отношении член Военного совета армии А. В. Щелаковский: он ведь длительное время жил и служил в Харькове.
Осматривать город мы выехали вместе. Прежде всего нас интересовало состояние мостов через речки Лопань, Харьков и Нетеча. Они, к сожалению, оказались взорванными. И тут мне впервые довелось услышать популярный среди харьковчан каламбур: «Хоть лопни, Харькив не тече». [168]
День стоял погожий, солнце пригревало, как и накануне. На улицах было много народу. В этой приветливой, по-праздничному бурлящей толпе Щелаковский встретил кое-кого из своих старых знакомых. Завязался оживленный разговор.
— Скорее надо восстанавливать заводы, — говорил Щелаковский.
— Теперь все в наших руках, товарищ генерал, — отвечали ему харьковчане.
Люди твердо верили, что это действительно так. Но Харьков был из тех городов, освобождение которых давалось нам необычайно трудно. Неудача первой Харьковской операции (весной 1942 года) не стала последней нашей неудачей на этом направлении. Харьковчане думали о восстановлении родного города, а тем временем с немецких аэродромов поднимались уже бомбардировщики и где-то западнее Харькова накапливались крупные силы сухопутных войск противника...
В тот же день. 16 февраля, на одной из харьковских улиц судьба свела меня с генерал-лейтенантом П. С. Рыбалко. Я упрекнул его, почему в Харьков непрерывным истоком продолжают вливаться все новые и новые колонны 3-й танковой армии, тогда как по приказу ей надлежало наступать южнее Харькова на Люботин. П. С. Рыбалко пытался объяснить, что в Харьков вошли лишь тылы танковых корпусов и бригад, чтобы использовать здешнюю индустриальную базу для восстановления техники. Это звучало как будто убедительно, но мы уже начали ощущать результаты переполнения города войсками.
В Харькове обосновались тогда три армейских штаба со всеми своими частями обслуживания. Кроме того, 40-я армия ввела в город три стрелковые дивизии, 69-я армия вступила сюда четырьмя стрелковыми дивизиями и одной стрелковой бригадой, 3-я танковая — двумя танковыми корпусами и двумя стрелковыми дивизиями.
Ничего хорошего это не сулило. И если первая половина дня 16 февраля прошла относительно спокойно, то, очевидно, лишь потому, что высшие немецкие штабы не успели еще «переварить» потерю Харькова, а боевая авиация противника завершала перебазирование. Но уже к обеденной поре над городом стали появляться неприятельские бомбардировщики, нанося удары по некоторым центральным [169] улицам, а следовательно, по войскам и технике, разместившимся здесь.
Надо было уходить из города, и как можно быстрее. Место войск, освободивших город, — в поле.
«Остановки не будет»
Вечером нам снова удалось связаться с командующим фронтом. На этот раз мы пользовались уже не только телеграфным аппаратом «Морзе», но и телефоном.
Переговоры велись «клером». Но поскольку я сам был участником планирования Харьковской операции, мне легко было выяснить дальнейшие наши задачи. И мной, и Ф. И. Голиковым отлично понимался любой полунамек.
— Как будем работать дальше? — спрашивал я. — Так ли, как говорили в последних числах января, или по-другому?
— По-другому, — ответил командующий и потребовал, чтобы мы скорее уходили из того пункта, где расположились. Он ориентировал меня приблизительно о направлении дальнейшего наступления армии и обещал сообщить подробности «письмом».
Было очевидно, что первоначальный план операции меняется. По плану конечной целью действий войск левого крыла Воронежского фронта являлся выход их на рубеж Грайворон, Богодухов, Люботин, Мерефа. Этого рубежа мы почти уже достигли, но Ф. И. Голиков дал мне понять, что на оперативную паузу рассчитывать не следует.
— Остановки не будет, — объявил он по телефону.
А она была очень нужна. Требовалось подтянуть тылы, подвезти боеприпасы, горючее. Боевые части остро нуждались в пополнении личным составом. В некоторых стрелковых дивизиях оставалось всего по 1000–1500 активных штыков, по два десятка орудий, по полсотни минометов. Фактически при такой численности они не имели боеспособных подразделений, а нас ориентировали на продолжение наступления.
В ночь на 17 февраля мы получили обещанное Ф. И. Голиковым «письмо». Это была директива, из которой следовало, что дальнейшей задачей 69-й армии является наступление на Богодухов и Ахтырку, а справа от [170] нас должна наступать 40-я армия в направлении Лебедина, слева — 3-я танковая армия в направлении Полтавы. Пополнение войск нам предлагалось проводить самостоятельно за счет призыва местной молодежи.
Несмотря на всю необычность такого способа восстановления боеспособности поредевших дивизий, он оказался достаточно эффективным. И тут особенно проявили себя политические работники. Они повсеместно проводили собрания молодежи призывных возрастов, разъясняли ей международное положение и задачи советского народа в Великой Отечественной войне. Результаты всегда были хорошими. Тысячи молодых людей тут же подавали заявления о добровольном вступлении в Красную Армию. Как правило, их направляли сначала в учебные подразделения, а некоторых и прямо в боевые части.
Делалось, кажется, все для того, чтобы выполнить поставленную перед армией задачу. Но где-то в глубине сознания нет-нет да и вспыхивало недоумение: почему командующий Воронежским фронтом внес такие существенные изменения в план Харьковской наступательной операции на завершающем ее этапе? Разъяснилось это несколько позднее.
Разведчики иногда ошибаются
Крупные успехи войск Воронежского и Юго-Западного фронтов в январские и февральские дни обещали многое. После разгрома противника на Среднем Дону, в районе Воронежа, Курска и Харькова в оперативном построении немецко-фашистских войск образовалась грандиозная брешь от Малоархангельска до Лисичанска — около четырехсот километров. Закрыть ее врагу было нечем, и боевые действия принимали все более маневренный характер. Казалось, ничто уже не может помешать нам на пути к Полтаве и Днепропетровску.
В ежедневных разведсводках с Юго-Западного фронта, а также в его итоговом донесении за февраль утверждалось, что противник якобы сам намерен оставить территорию Донбасса и отводит свои войска за Днепр. Такие выводы базировались на неправильной оценке передвижения танковых колонн противника с оборонительного рубежа на реке Миус. Перемещаясь почти параллельно с войсками правого крыла Юго-Западного фронта в западные районы Донбасса, 1-я и 4-я танковые армии противника [171] готовились начать оттуда контрнаступление. А штаб Юго-Западного фронта ошибочно расценил эти передвижения как вынужденный отход за Днепр.
Еще во время сражения на подступах к Харькову из штаба Юго-Западного фронта в Ставку шли предложения о целесообразности продолжить наступление и завершить его разгромом всей донбасской группировки противника. В качестве ближайшей задачи в новой операции Юго-Западный фронт брал на себя овладение Днепропетровском и Днепродзержинском.
Генштаб тогда же ориентировал командующего Воронежским фронтом «об инициативе левого соседа». Произошел примерно такой разговор: вот-де Юго-Западный фронт будет драться за овладение районом Днепропетровска, а чем вы можете помочь ему?
— Мы поможем соседу своим движением вперед, — пообещал Ф. И. Голиков. — Войска Воронежского фронта будут продолжать наступление с целью овладеть Полтавой и Кременчугом.
Так зарождалась идея, по существу, новой наступательной операции двух фронтов. И если в начальной стадии ее считали всего лишь операцией местного значения, то в последующем она была поднята на уровень стратегической. Директивами Ставки от 6 и 11 февраля 1943 года Юго-Западному фронту вменялось в обязанность: «не допустить отхода противника на Днепропетровск, Запорожье, загнать его донецкую группировку в Крым». А Воронежскому фронту ставилась задача развивать наступление правым флангом на Льгов, Глухов, Чернигов и левым — на Полтаву, Кременчуг.
В части, касающейся 69-й армии, эта директива была доведена до меня лично Ф. И. Голиковым вечером 10 февраля по телефону, после чего я немедленно выехал в Богодухов и уже 17 февраля направлял оттуда дивизии на выполнение новой задачи.
В первые дни операции продвижение наших войск шло успешно. Противник оказывал лишь слабое сопротивление. В полосе 69-й армии мы не встречали ни малейших признаков присутствия своих «старых знакомых» — частей танкового корпуса СС. 23 февраля войска Воронежского фронта заняли города Сумы и Ахтырка. А в ночь перед тем 69-я армия форсировала реку Ворскла в 40 километрах севернее Полтавы. Наша 180-я стрелковая [172] дивизия, захватившая плацдарм на западном берегу этой реки, практически могла бы в течение двух-трех дней овладеть Полтавой. Во всяком случае, так полагали тогда мы сами, оценивая обстановку со своей армейской «колокольни» и даже не подозревая об угрозе контрудара противника в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов.
Несколько сложнее протекали боевые действия в полосе соседа — 3-й танковой армии, наступавшей в направлении Валка, Полтава. Противник прочно удерживал район лесов в треугольнике Мерефа — Валка — Люботин и легко отражал попытки ослабленных танковых корпусов овладеть этим районом. Только 160-я и 305-я стрелковые дивизии, прижавшиеся к левому флангу нашей армии, медленно, но верно продвигались в направлении Ковяги.
Что же касается Юго-Западного фронта, то там сложились еще более трудные условия. Его 6-я армия, под командованием генерал-майора Ф. М. Харитонова, в ночь на 22 февраля должна была форсировать Днепр и овладеть Днепропетровском и Днепродзержинском. А подвижная группа, возглавлявшаяся генерал-лейтенантом М. М. Поповым, имея совсем мало танков (не более трех-четырех десятков) получила задачу наступать на двух направлениях — на Запорожье, Мелитополь и на Донецк. Но уже в момент доведения этих задач до исполнителей последние с трудом сдерживали натиск 4-й и 1-й танковых армий противника. Против Ф. М. Харитонова и М. М. Попова действовало до двенадцати немецких дивизий, в том числе семь танковых и одна моторизованная.
Контрнаступление против войск Юго-Западного фронта началось 20 февраля и велось исключительно настойчиво по сходящимся направлениям. Танковый корпус СС в составе дивизий «Рейх», «Великая Германия» и «Адольф Гитлер» наступал из района Краснограда в направлении Попасное, Павлоград, а 48-й и 40-й танковые корпуса противника рвались из района Чаплино и Красноармейское на Павлоград и Лозовую.
21 и 22 февраля подвижная группа М. М. Попова, в которой номинально числились четыре танковых корпуса (18, 3, 10 и 4-й гвардейский), две отдельные танковые бригады, одна стрелковая дивизия и три лыжные бригады, стала отходить. Не выдержала натиска превосходящих сил противника и 6-я армия. А в день, определенный [173] планом операции для форсирования Днепра — 22 февраля, — некоторые части правого крыла Юго-Западного фронта оказались окруженными. Не замеченная вовремя угроза перерастала в катастрофу.
Ставка тут же внесла решительные поправки в свои директивы от 6 и 11 февраля. Нашему фронту было приказано приостановить наступление на Полтаву и главными силами 69-й и 3-й танковой армий нанести удар строго на юг во фланг танковой группировке противника. Командующий фронтом уточнил нам задачи: 69-я армия должна была взять направление на Карловку, 3-я танковая — на Красноград.
Мы хорошо понимали важность своевременного и четкого выполнения этих требований. В ночь на 23 февраля нам удалось провести перегруппировку, и с утра 69-я армия развернулась фронтом на юг. Две стрелковые дивизии соседней 3-й танковой армии (305-я и 160-я) продвигались почти параллельно с нами.
Продвижение шло очень медленно. Да и чего иного можно было ожидать от нас? Наспех пополненная пехота наступала без танков, при нехватке боеприпасов. А встретились мы с лучшими, полнокровными танковыми и моторизованными дивизиями противника.
С 25 февраля наступление 69-й и 3-й танковой армий окончательно выдохлось и замерло на рубеже Рублевка, Чутово, Староверовка. Но штаб фронта не хотел мириться с этим. Через несколько дней 69-я армия получила приказ о возобновлении наступления в юго-западном направлении с целью овладения Полтавой. В состав армии — вроде бы для усиления — передавались от П. С. Рыбалко 160-я и 305-я стрелковые дивизии. Но фактически этим мы не только не усиливались, а еще более ослаблялись, так как вместе с обескровленными дивизиями получили от 3-й танковой армии и значительную полосу, в которой эти дивизии действовали.
На какой успех могла рассчитывать 69-я армия при наступлении на Полтаву? Рискованно было предпринимать такое наступление, имея на фланге в районе Карловка и Красноград крупную танковую группировку противника, уже нанесшую к тому времени тяжелые удары по 6-й армии Юго-Западного фронта.
Именно в те дни я получил по телеграфу такое оперативное ориентирование: [175]
«До Днепра осталось 400–450 км, а до весенней распутицы тридцать — тридцать пять дней. Сделайте из этого соответствующие выводы и расчеты...»
Телеграмма была подписана Ф. И. Голиковым и Ф. Ф. Кузнецовым.
Жизнь вносила свои горькие поправки. Враг легко отражал все наши трудные попытки продвинуться вперед. Мы только еще больше ослабляли себя, растрачивая и без того скудные силы.
2 марта получили наконец указание о переходе к обороне. Убежден, что его следовало отдать сразу после освобождения Харькова. Тогда наше положение могло бы быть совершенно иным. Если бы даже немцы и решились на контрнаступление (а они, по-видимому, решились бы и в этом случае), то наши войска встретили бы их на подготовленных позициях, в условиях организованной обороны, с налаженным подвозом боеприпасов. Даже при самом худшем варианте, если бы мы не успели сделать решительно ничего, войска получили бы передышку, а отдохнувший солдат всегда дерется лучше.
Отход
4 марта группировка противника, основное ядро которой составлял танковый корпус СС, нанесла удар по войскам нашей 3-й танковой армии в направлении Новая Водолага, Мерефа. К этому времени в распоряжении П. С. Рыбалко имелось не более полусотни танков. Ясно, что он оказался не в состоянии отразить неприятельский натиск и вынужден был отходить. Отход совершался в трудной обстановке. Южнее Новой Водолаги часть войск попала в окружение и с трудом пробилась впоследствии к Харькову.
После отхода танкистов оголился фланг 69-й армии в районе Чутово, Коломак, чем еще больше осложнялось общее положение на этом участке фронта. Мы принимали ряд мер, чтобы хоть сколько-нибудь усилиться здесь. Сюда в район Валки были выдвинуты одна бригада из состава противотанковой артдивизии и несколько батальонов ПТР, а также сосредоточены все танки, имевшиеся в армии (правда, их насчитывалось тогда не более семи-восьми единиц).
6 марта в этом районе мне довелось быть свидетелем тяжелого боя. До полутораста танков противника, при [176] поддержке авиации, атаковали противотанковый узел. А там было всего-навсего 30–40 пушек калибра 45 и 76 миллиметров да несколько десятков противотанковых ружей. Наши подразделения дрались храбро, пытаясь остановить врага. Но, увы, немецкие танки обладали большим преимуществом в дальности прямого выстрела. Если нашим артиллеристам для того, чтобы поразить цель, приходилось выжидать сближения с ней на 500–700 метров, то танки неприятеля и сопровождавшие их штурмовые орудия наносили поражение с дистанций до 1500–1800 метров.
Атака была очень настойчивой. На подступах к противотанковому узлу уже горели или стояли, потеряв ход, несколько десятков боевых машин. Однако другие все шли и шли вперед. А огонь наших пушек становился все слабее, их оставалось все меньше.
Одиночные немецкие танки достигли окраины Валки. И тут не вытерпело сердце командующего бронетанковыми и механизированными войсками нашей армии генерал-лейтенанта В. А. Мишулина. По собственной инициативе он сам повел в контратаку те семь-восемь танков, которыми располагал. Но силы были слишком неравными. Очень скоро немцам удалось подбить головной танк, в котором находился Мишулин. Другие танковые экипажи с трудом спасли тяжело контуженного генерала. Изменить же течение боя они не смогли.
Немецкие танки ворвались в южную часть города, и мне пришлось уходить оттуда вместе со своей небольшой оперативной группой. Ненадолго остановились мы у реки Мерчик, чтобы проверить состояние обороны на этом рубеже, и вернулись в Богодухов на основной командный пункт.
Несколько дней, проведенных в районе боевых действий, окончательно убедили меня в том, что противник явно превосходит нас в силах. Он без особого труда преодолевал наше сопротивление, тогда как нам приходилось напрягать все усилия, чтобы хоть как-то сдержать его. И все же немцы наступали довольно осторожно, как бы оглядываясь. По всей вероятности, они хорошо помнили, что совсем еще недавно мы крепко били их.
10 марта передовые части противника вплотную приблизились к Богодухову, а другая его группировка уже вела бои на окраине Харькова. Назревала серьезная угроза [177] всем войскам Воронежского фронта, действовавшим к западу и к юго-западу от Курска. В первую очередь это касалось 69-й и 40-й армий, оборонявшихся на рубеже Ахтырка, Краснокутск, Богодухов. Противник даже небольшими силами мог наносить тяжелые удары по нашему флангу и тылам.
Командующий Воронежским фронтом, как видно, оценил эту опасность. Уже 9 марта он приказал командующему 40-й армией организовать контрудар силами не менее двух дивизий в общем направлении на Богодухов, Ольшаны. Задача ставилась такая: ликвидировать угрозу противника в районе Харькова.
Однако этот хороший замысел не был выполнен до конца. Контрудар получился слабым.
Я связался с Ф. И. Голиковым. Филиппа Ивановича беспокоила не столько опасность в районе Богодухова и Харькова, сколько угроза более глубокого удара немцев на Белгород, Курск. Такие действия противника в период между 10 и 15 марта были вполне реальными и могли привести к весьма тяжелым последствиям, ибо у командующего Воронежским фронтом не имелось никаких резервов.
Невеселый это был разговор, а закончился он тем, что Ф. И. Голиков приказал мне перегруппировать часть сил 69-й армии на рубеж Золочев, Липцы и таким образом прикрыть шоссе Харьков — Белгород. При этом армия не освобождалась от ответственности за район Богодухова. Такая раздвоенность усилий, да еще в тяжелой оперативной обстановке, была нам явно не по плечу. Я попросил командующего возложить оборону направления Богодухов, Грайворон на 40-ю армию с передачей ей двух наших стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады, действовавших в данном районе, а нам переподчинить две ее дивизии, отходившие на Золочев. Это предложение Голиков принял.
В ночь на 11 марта штаб 69-й армии перемещался на новое направление. По пути я имел в Грайвороне встречу с командармом 40 генерал-лейтенантом К. С. Москаленко. Она была короткой. Оба мы отчетливо понимали серьезность обстановки, реальную угрозу удара танковых дивизий противника со стороны Богодухова и, конечно, торопились принять соответствующие меры для отражения его. [178]
Переговорили с командующим фронтом. Он уточнил нам задачи, еще раз подчеркнув особую ответственность 69-й армии за направление Харьков, Белгород. Через несколько часов я собрал в местечке Казачья Лопань командиров дивизий. Каждому из них была поставлена задача по обороне рубежа Щетиновка, Казачья Лопань, Прудянка, Липцы, Веселое.
Командный пункт армии разместился в районном центре Микояновка, а второй эшелон штаба сразу отправили на противоположный берег Северного Донца в район Шебекино. Но и отсюда мы продолжали пристально следить за обстановкой в районе Богодухова. Болела душа за город, ставший нам таким близким, и за наши части, оставленные там. Положение их было тяжелым.
Утром 11 марта противник овладел юго-восточной частью Богодухова. Здесь его продвижение несколько задержалось — саперы создали завалы и баррикады на перекрестках улиц. Немецким танкистам пришлось долго повозиться возле каждого из этих препятствий. А тем временем наши войска отходили и сумели оторваться от неприятеля.
По предложению начальника связи армии полковника Макарова мы применили тогда оригинальный способ разведки. На городской телефонной станции в Богодухове были оставлены наши военные телефонистки, переодетые в гражданское платье. В течение дня они докладывали нам все, что наблюдали в городе, а с наступлением вечера благополучно вернулись в свои подразделения.
Обороняясь по линии Уды, Казачья Лопань, Липцы, Терновая, войска 69-й армии начали готовить еще несколько оборонительных рубежей южнее Белгорода. Сам я в те дни сумел побывать на восточном берегу реки Северный Донец, в деревне Маслова Пристань, чтобы встретиться там и лично договориться о взаимодействии с командиром 2-го гвардейского кавкорпуса, действовавшего на правом крыле Юго-Западного фронта.
Тревожились мы и за свой стык с 40-й армией. В дальнейшем тревоги эти оправдались. 13 марта танковые части противника заняли здесь населенный пункт Б. Писаревка. Чтобы приостановить дальнейшее их продвижение на Белгород, потребовалось напрячь усилия трех левофланговых армий Воронежского фронта — 40, 69 и 3-й танковой. Но и этого оказалось недостаточно. [179]
Для упрочения стыка 40-й и 69-й армий распоряжением командующего фронтом сюда были выдвинуты два танковых корпуса: 3-й гвардейский — в район Томаровки и 2-й гвардейский — к югу от Белгорода. Появление 2-го гвардейского танкового корпуса в полосе нашей армии очень подбодрило всех нас — от рядового бойца до командарма. Впервые со времени Россошанской операции услышали мы у себя за спиной гул моторов большой массы отечественных танков (корпус имел в своем составе свыше 175 боевых машин). Нас теперь уже не страшила неотвратимость решающего сражения за Белгород.
Это сражение началось 18 марта. Танки противника одновременно нанесли удары из Б. Писаревки и со стороны Харькова. Они действовали в плотных построениях вдоль дорог и сумели на нескольких узких участках выйти нам в тыл. Наши слабые дивизии не смогли отразить этот напор, но, к чести своей, не поддались панике даже при прорыве немецких танков к самому Белгороду. Боевые порядки войск, не затронутые вражеской атакой, оставались на мосте до темноты и только ночью по приказу отошли на восточный берег Северного Донца.
В течение нескольких дней после этого противник пытался развить свое наступление дальше и даже захватил небольшой тактический плацдарм на нашем берегу. Но тщетно. На рубеже Северного Донца наша оборона стабилизировалась. После 18 марта никаких территориальных изменений на этом направлении не произошло.
Итак, 18 марта было последним днем активных боевых действий в полосе Воронежского фронта в зимнюю кампанию 1942/43 года. На протяжении трех с лишним месяцев, начиная с 10 декабря, наши войска с большим напряжением и доблестью выполняли свой воинский долг, За этот период было разгромлено и уничтожено до трех десятков дивизий противника, освобождена от оккупантов обширная территория Воронежской, Курской и Харьковской областей. Но на завершающем этапе операции в марте 1943 года нас постигла неудача.
Мы тяжело переживали ее. О причинах высказывались тогда разные мнения. Однако большинство сходилось на том, что мы смогли бы удержать в своих руках оперативную инициативу, если бы наступление, предпринятое [180] после 16 февраля, было лучше подготовлено, велось с глубоким анализом обстановки, был как следует организован маневр резервами и материальными средствами.
Под конец хочется еще раз отметить героические действия наших солдат, сержантов и офицеров в зимнюю кампанию 1942/43 года. Своим мужеством они заслужили вечную славу.
Вместе с нами прекрасно действовал тогда 1-й отдельный чехословацкий батальон под командованием полковника Людвика Свободы. Особенно мужественно сражались наши чехословацкие друзья в районе Соколово. В сущности, там и начиналось наше боевое содружество. [181]