Пять лет спустя

Прошло пять лет, и вот я вспоминаю свою службу в Китае в купе скорого поезда. Мелькают за окном сибирские пейзажи — поля, деревни, полустанки и весенняя, еще прозрачная, едва зазеленевшая тайга. Миновали синий Байкал и станцию со странным названием Ерофей Павлович, за Хабаровском свернули на юг. Пахнуло тихоокеанским ветром. Старые широколиственные леса стояли вдоль железнодорожного пути. На одиннадцатые сутки, 22 мая, мы подъезжали к месту назначения — городу Ворошилов (Уссурийск), где тогда располагался штаб Приморской группы войск. [269]

В Ворошилове (Уссурийске) я представился новому начальству — командующему Приморской группой войск Маршалу Советского Союза К. А. Мерецкову, начальнику штаба генерал-лейтенанту А. Н. Крутикову, командующему артиллерией генерал-полковнику артиллерии Г. Е. Дегтяреву и оттуда уже на автомашине, в объезд пограничного (на той его стороне Маньчжурия) озера Ханка, отправился в 1-ю Краснознаменную армию. Здесь начинались военные, построенные саперами дороги. А вокруг высокие крутые сопки, дремучие леса. Они перемежались массой мелких речек, ручьев и ручейков, образующих вокруг себя заболоченные, трясинные, заросшие травами и кустами пади и распадки. Это и есть горная тайга. Как тут наступать с тяжелой военной техникой? Вон даже наша легковушка подвывает от натуги, преодолевает очередную падь. Очень трудная для войск местность.

Прибыл в штаб армии, представился командующему генерал-лейтенанту М. С. Савушкину, познакомился с другими товарищами, началась будничная работа: поездки в артиллерийские полки и бригады, полевые учения, боевые стрельбы на полигоне. Одновременно читал имевшиеся в штабе артиллерии документы о японских вооруженных силах. Особенно меня интересовали артиллерия и танки. Как и насколько изменились они организационно за минувшие пять лет? Что нового в их тактике? Как восприняли опыт войны?

С танками все было ясно — бронетанковые силы Японии нам не противник. Да, с 1940 года они сделали некоторый шаг вперед. Было создано автобронетанковое управление, оно объединило процессы обучения, формирования, обобщения боевого опыта. Вместо танковой бригады (группы) высшим тактическим соединением стала танковая дивизия. По нашим данным, было сформировано три таких дивизии, а также 17 отдельных танковых полков{81}. Однако даже организационные формы этих соединений и частей показывали, что опыт боев на европейских театрах военных действий усваивался японцами плохо. Например, мы давно уже отказались от полков со смешанным составом танков, поскольку это мешало эффективному их использованию. В японской же армии танковый полк по штату имел две роты средних танков, две роты легких, одну — танкеток. Тяжелых танков вообще не было — промышленность Японии их не выпускала. Позже, когда [270] довелось осматривать захваченные японские танки, признаюсь, я был поражен их видом и тактико-техническими данными. Будто попал в музей танков двадцатых — начала тридцатых годов.

В артиллерии, судя по документам, сдвиг за минувшее пятилетие был более заметен в количестве, чем в качестве. Произошло это главным образом за счет формирования новых частей. К весне 1945 года японские вооруженные силы насчитывали 90 пехотных дивизий, еще семь дивизий формировались в Северном Китае и Маньчжурии{82}. Следовательно, за пять лет у японцев появилось до 40 новых пехотных дивизий, в каждой из них артиллерийский полк да еще артиллерия пехотных полков и батальонов. Кроме того, было сформировано более 20 пехотных, смешанных и десантных бригад, тоже со своей артиллерией. Новые артиллерийские части и подразделения прибавили японским сухопутным силам примерно 6500–7000 стволов. Это легкие пушки (75-мм) и гаубицы (105-мм), короткоствольные полковые пушки (75-мм), батальонные гаубицы (70-мм) и 37-мм противотанковые пушки.

Артиллерия японского РГК выросла вдвое и насчитывала 59 полков. Только 19 из них были легкими или горными. Остальные имели на вооружении тяжелые и сверхтяжелые орудия — пушки калибром в 105, 150 и 210 мм и гаубицы калибром в 150 и 305 мм. Кроме полков было еще 18 отдельных тяжелых дивизионов. Все части РГК были механизированы. Например, тяжелый пушечный полк двухдивизионного состава (24 орудия) имея 75 тракторов и около 220 автомашин {83}. Для этой артиллерии были сформированы пять полков артиллерийской инструментальной разведки. Так что в отношении контрбатарейной борьбы, то есть стрельбы по дальним и невидимым целям, японская тяжелая артиллерия, судя по всему, стремилась идти в ногу со временем. Правда, тактико-технические данные большинства японских орудий (дальность стрельбы, вес снаряда, вес орудия и тому подобное) уступали аналогичным нашим образцам.

Откровенно слабой выглядела противотанковая артиллерия. Если на европейских театрах военных действий 37-мм пушка давно уже стала анахронизмом, то в японской армии она (образец «94» 1934 года) все еще являлась основным [271] противотанковым орудием. Новой и более сильной, 47-мм пушкой были вооружены лишь противотанковые дивизионы РГК. Конечно, и эта пушка являлась, образно говоря, «ограниченно годной» для борьбы с современным средним танком, таким, как наш Т-34. А против тяжелого танка она вообще была бессильна. Более крупных противотанковых калибров с высокой начальной скоростью снаряда в японской армии не было, они даже не конструировались.

Надо полагать, японское высшее командование понимало, и, чем ближе был крах ее союзников в Европе — Италии и Германии — тем яснее, что его войскам в конце концов в Китае или на других фронтах придется иметь дело с танками, боевые характеристики которых много выше ответных характеристик японской артиллерии. Но поправить дело уже не было ни времени, ни возможностей. Было решено, что главную тяжесть борьбы против танков примут на себя солдаты-смертники камикадзе. Отряды смертников стали формировать в каждом пехотном полку, в каждом батальоне и даже роте. Позднее, на конкретных примерах в ходе боевых действий в Маньчжурии, я расскажу о японцах-смертниках, об их попытках остановить продвижение 257-й танковой бригады. Пока же заметим, что в целом эти надежды японского командования не оправдались и не могли оправдаться, так как и сотня самых отчаянных смертников не заменит несколько хорошо подготовленных расчетов противотанковых орудий.

Явные слабости в противотанковой обороне, попытки на ходу в конце войны исправить принципиальные упущения довоенного времени характерны были для империалистической Японии так же, как и для фашистской Германии. Вспомним, как еще летом сорок первого были ошеломлены фашистские артиллеристы, когда их 37-мм противотанковые пушки оказались бессильными против нашего танка Т-34. Спешно создали новые образцы противотанковых пушек, в том числе сильную 88-мм, противотанковые пушки на самоходных лафетах («носорог»), создали штурмовые, специально для борьбы с танками, орудия («фердинанд» и тому подобное), по нашему образцу пытались создать крупные противотанковые части РГК. Однако все эти мероприятия вкупе не выполнили задачу, поставленную ставкой немецко-фашистского командования, не смогли создать противотанковый щит, способный прикрыть пехоту от мощных ударов советских танковых армий. Потери, которые несли на фронте противотанковые части врага, превышали возможности немецкой промышленности. Звено цеплялось за [272] ввено, неудача за неудачу. Сказывалась предвоенная недооценка артиллерии вообще, противотанковой в частности.

В принципе тот же процесс происходил и в вооруженных силах империалистической Японии. Разница — и существенная! — состояла в том, что у Японии многие годы войны не было на сухопутных фронтах противника, который заставил бы ее с современных позиций взглянуть на собственную противотанковую артиллерию. Ни гоминьдановский Китай, ни англичане или голландцы, а позже и американцы не предпринимали операций с размахом, который хотя бы отдаленно напоминал массированные танковые прорывы советских войск, начавшиеся со Сталинградской битвы. Естественно, много медленней развивалась и противотанковая оборона японской армии.

К весне 1945 года в японских сухопутных силах, в двенадцати фронтовых объединениях (30 армий), разбросанных на огромном пространстве от Маньчжурии до стран Южных морей, насчитывалось всего 11 противотанковых дивизионов РГК{84}. То есть каждый фронт мог иметь в резерве не более одного такого дивизиона в составе 12 пушек. Замечу для сравнения, что одна наша 1-я Краснознаменная армия располагала тремя противотанковыми полками и еще шестью отдельными противотанковыми дивизионами. Причем, если у японцев были 47-мм пушки, то у нас — 57, 76 и новые 85-мм пушки, снаряды которых брали броню даже сверхтяжелых «тигров» и «фердинандов».

Несовершенной выглядела и организация японских частей ПТО. На 12 малокалиберных пушек дивизиона приходилось 460 солдат и офицеров, что почти в четыре раза превышало численность советского истребительно-противотанкового дивизиона. Соответственно больше требовалось для японского дивизиона автомашин. Он был маломобильным и громоздким. Это, как известно, не те качества, которые требуются для успешной борьбы артиллерии против танков.

Вступление мое в должность командующего артиллерией 1-й Краснознаменной армии совпало с целым рядом крупных мероприятии, проводившихся во всей Приморской группе войск — в 1, 25 и 35-й армиях, а также в 5-й армии, первые эшелоны которой прибывали к нам из Восточной Пруссии.

Одним из главных мероприятий стало формирование новых артиллерийских полков и бригад. Приморская группа [273] войск, переименованная впоследствии в 1-й Дальневосточный фронт, по указанию Ставки сформировала из своих кадров 27 артиллерийских частей, в том числе тяжелые пушечные и гаубичные бригады.

Второе важное мероприятие в директиве командующего Приморской группой войск было названо «создание артиллерийского плацдарма»{85}. Термин не уставной, но по существу для данной местности очень подходящий. Для того чтобы подготовить артиллерию к наступлению, ее нужно будет вывести к границе, в позиционные районы, в горные леса и обширные межгорные болота, где деревья, увитые колючками, стоят стеной, а дорог нет. Их надо прорубать, корчевать пни, выкладывать бревенчатым настилом, а поверх еще и хворостом. Надо с пилой и топором расчищать места для будущих огневых позиций, для наблюдательных и командных пунктов, для складирования боеприпасов. Не говорю уже про земляные обычные работы. И все это предстояло сделать в ночное время, замаскировать так, чтобы наблюдатели-японцы не заметили многокилометровые просеки и тысячи кубометров земли, выброшенной из орудийных окопов и прочих инженерных сооружений. Огромный объем работ потребуется, чтобы создать артиллерийский плацдарм в нехоженом горно-таежном краю.

Наши специфические артиллерийские дела, заботы и трудности осложнялись и тем, что участок прорыва не был еще намечен даже предварительно. Если 1-я Краснознаменная армия нанесет удар из приграничного выступа на север (грубо говоря, опираясь правым флангом на озеро Ханка), то нам с первого же часа наступления придется штурмовать Мишаньский укрепленный район, насыщенный сотнями артиллерийско-пулеметных дотов. Если же наш удар будет направлен на запад или юго-запад через тайгу, то главную роль в боевых действиях должна сыграть легкая артиллерия и минометы, которые пехота при необходимости и на руках за собой протащит в горно-лесистых дебрях.

Обсуждая в штабе артиллерии эти варианты с начальником штаба полковником Ашем, с начальниками оперативного и разведывательного отделений майорами Москвичевым и Машковым, мы решили не ждать, пока определится направление главного удара, и начать немедленно предварительные расчеты для наиболее возможных вариантов наступления. [274]

Мишаньский укрепленный район, названный так по приграничному китайскому городу Мишань (или Мишаньфу), был достаточно полно изучен. Во всяком случае, на крупномасштабной карте были нанесены 420 пулеметных и артиллерийско-пулеметных дотов и дзотов, а также пулеметные и наблюдательные бронеколпаки, командные пункты, убежища, склады, противотанковые рвы, проволочные заграждения и прочие инженерные сооружения Мишаньского укрепленного района на общей площади до 750 квадратных километров (около 75 км по фронту и до 10 км в глубину). Однако точность самой карты, ее топографическая основа, соответствие между реальной местностью и ее графическим изображением, вызывала сомнение. Об этом скажу позже.

В первую очередь штаб артиллерии 1-й Краснознаменной армии занялся именно Мишаньским УРом. Да и командование Приморской группы войск, судя по. всему, сначала намеревалось нацелить нашу армию именно на север, через укрепрайон на рокадную (параллельную границе) железную дорогу. Удар в этом направлении диктовался следующими оперативными соображениями:

1. Группировка японских войск, опираясь на Мишаньский укрепрайон, может по кратчайшему направлению выйти на железную дорогу Владивосток — Хабаровск и перерезать эту важнейшую для Приморской группы войск коммуникацию. Разгром Мишаньской группировки противника снимает эту угрозу.

2. Прорыв 1-й Краснознаменной армии через Мишаньский УР на железную дорогу, дальнейшее движение на Линькоу, Муданьцзян выводит армию к третьей, тыловой полосе обороны противника в Восточной Маньчжурии. Этот удар рассечет 1-й японский фронт надвое, 1-я армия выйдет во фланг другой крупной японской группировке — муданьцзянской{86}.

О том, что у командования японской Квантунской армии {87} действительно существовал детально разработанный план захвата советского Приморья, что первым этапом планировался прорыв на железную дорогу Владивосток — Хабаровск, впоследствии рассказал взятый в плен начальник оперативного отдела штаба 1-го фронта подполковник Сиба. По его словам, сильная группировка в составе 15 японских [275] пехотных и танковых дивизий была предназначена нанести удар с рубежа Мишаньского, Пограничненского и Дуннинского укрепрайонов в обход озера Ханка с юга, Она должна была захватить Ворошилов-Уссурийск и наступать далее за Владивосток. Одновременно северней озера Ханка другая группировка в составе шести пехотных дивизий прорывалась к железной дороге на участке Иман — Лесозаводск и наступала на север, на Хабаровск, одновременно прикрывая действия главных сил{88}.

План этот был отменен только в 1944 году, когда и наиболее воинственно настроенные деятели империалистической Японии отказались, по крайней мере внешне, от агрессивных замыслов по отношению к Советскому Союзу. Правда, спокойствие на границе с Маньчжурией, как говорили вам старые дальневосточники, наступило еще раньше, в сорок третьем, сразу же после разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом. В связи с этой, так сказать, «переменой настроения» запомнился мне один эпизод.

На западном берегу озера Ханка мы проводили рекогносцировку местности — выбирали район для размещения 60-й истребительно-противотанковой бригады. Работаем небольшой группой, солнечный день, рыбацкие суда невдалеке. Видим военный катер под японским флагом. Мчит между рыбацких судов, я еще подумал: сети порвет. Действительно, вскоре причалили рыбаки, ругают японцев — в наших же водах не дают спокойно рыбу ловить. Хулиганят. Говорю командиру бригады полковнику П. П. Головко:

— Остепени хулиганов. Заодно и наводчиков потренируешь в стрельбе по движущейся мишени.

— Есть, потренировать! — ответил он.

На другой же день японский военный катер, влетевший в наши территориальные воды, получил от противотанкистов такую острастку огоньком, что рыбаки нам более не жаловались. Только сказал один пожилой:

— Представляете, товарищ генерал, что они тут вытворяли в сорок первом и сорок втором?..

Итак, наш штаб вплотную занялся предварительными артиллерийскими расчетами, необходимыми для штурма долговременных железобетонных сооружений. Не все товарищи имели в этом отношении достаточный опыт, пришлось мне поделиться своим. Рассказал, как артиллеристы 2-й ударной армии штурмовали Нарву, как были взяты крепости Орденсбург и Грауденц (Грудзёндз), в чем состоят [276] особенности стрельбы из тяжелых и сверхтяжелых орудий навесным огнем и прямой наводкой по толстой кирпичной кладке, железобетону, по смешанным (кирпич плюс бетон) покрытиям.

Во время этого разговора к нам вошел член Военного совета армии Иван Михайлович Смоликов, послушал, потом сказал:

— Дело нужное, Константин Петрович. Может, подготовите лекцию?

Я подготовил и несколько раз читал ее артиллеристам разных частей, главным образом в бригадах тяжелых и большой мощности. В состав 1-й Краснознаменной армии входили двенадцать артиллерийских бригад: три пушечные, три корпусные, две минометные и еще одна тяжелая минометная, истребительно-противотанковая, тяжелая гаубичная и гаубичная большой мощности. Всего 2666 стволов, в том числе 208 тяжелых (122-мм пушки, 152-мм гаубицы и пушки-гаубицы) и 24 орудия большой мощности (203-мм гаубицы){89}. В этот момент артиллерийская группировка 1-й Краснознаменной армии была наиболее мощной из всех четырех армий Приморской группы войск. Особенно в крупных калибрах. У нас тяжелых и сверхтяжелых орудий имелось 232, в то время как в 5, 25 и 35-й армиях, вместе взятых, такой артиллерии насчитывалось 276 стволов.

В конце июня из Москвы приехал новый командующий нашей армией дважды Герой Советского Союза генерал-полковник А. П. Белобородов. Афанасий Павлантьевич закончил войну под Данцигом, где командовал 43-й армией. Он был старый дальневосточник, служил и в 1-й Краснознаменной армии, причем хорошо знал именно это, приханкайское направление. Следом за ним прибыли и его сослуживцы по 43-й армии. Генерал Федор Федорович Масленников стал начальником штаба 1-й Краснознаменной, полковник Владимир Владимирович Турантаев возглавил оперативный отдел, полковник Пантелеймон Шиович Шиошвили — разведывательный. На должность начальника тыла был назначен генерал И. В. Сидяк, вторым членом Военного совета стал генерал Ф. К. Прудников.

На одном из первых заседаний Военного совета генерал Белобородов сказал нам следующее:

— В 1938–1939 годах мы разработали план ответных действий на приханкайском направлении на случай японской агрессии. Прошу к карте!.. [277]

Мы встали вокруг стола, он, водя указкой по горным хребтам и падям, рассказывал и показывал замысел того давнего и неосуществленного контрудара, Когда закончил, все мы некоторое время молчали.

— Заманчиво! — сказал один.

— Большой риск, — возразил другой.

— Большой — не то слово. Огромный! — уточнил третий.

Командарм предложил обойти с юга Мишаньский укрепрайон, оставив против него небольшой заслон. А главными силами ударить прямо через тайгу на запад. Здесь, в линии японских укрепрайонов, протянувшихся вдоль границы вплоть до Кореи и побережья Японского моря, был примерно 30–40-километровый неукрепленный промежуток. Почему японцы оставили его пустым? Наверное, потому, что считали тайгу непроходимой для крупных сил с тяжелой техникой (это они потом подтвердили на допросах). А кроме того, трудно создать сплошной, в сотни километров, фронт из железобетонных огневых точек, да еще расположить их так, чтобы они поддерживали между собой огневую связь, перекрывали огнем пушек и пулеметов все пространство и по фронту и в глубину. Это стоит громадных денег. В укреплении надо посадить гарнизоны. Это десятки тысяч солдат и офицеров, несколько дивизий. Кроме гарнизонов надо иметь в резерве и маневренные полевые войска. Иначе вся эта задумка со сплошной, многосоткилометровой, долговременной обороной будет напоминать линейную тактику, при которой командиры старались равномерно распределить войска по фронту, лишая себя тем самым резерва и возможности маневра.

Но вернусь к заседанию Военного совета. Командарм спросил:

— Что ж молчишь, Константин Петрович?

— Думаю, Афанасий Павлантьевич. Взвешиваю.

— Что именно?

— Свою артиллерию. Я вчера лазил в падях вокруг сопки Командная. Еле вылез из болота, а во мне ведь только 80 килограммов. А в пушке-гаубице семь тонн с четвертью! А в гаубице большой мощности — восемнадцать тонн! Есть о чем подумать, если собираемся наступать через тайгу?

— Есть! — согласился он. — Вот и давайте думать.

В общем, обсуждали мы эту идею не раз и не два, и с каждым разом она обретала все более зримый вид. Конечно, было очень заманчиво оставить японцев, как говорится, с носом. Они ждут, что мы будем продираться сквозь частокол дотов и дзотов, а мы пройдем стороной. Пускай себе [278] сидят за прицелами пушек и пулеметов и ждут, пока мы обойдем их с фланга и тыла.

Замысел рискованного, но сулящего крупные оперативные выгоды прорыва через тайгу надо было скоординировать с действиями соседей и только тогда предлагать высшему командованию. Справа от нас предстояло наступать 35-й армии генерала Н. Д. Захватаева, слева — 5-й армии генерала Н. И. Крылова. Обе эти армии имели перед собой мощные укрепленные районы — Хутоуский и Пограничненский (первый был назван по китайскому городу Хутоу, что напротив советского города Иман; второй — по станции Пограничная, что напротив советской станции Гродеково).

Если наш прорыв удастся, если армия быстро продвинется через тайгу к реке Муданьцзян, она окажется глубоко за флангами вражеских войск, противостоящих и армии генерала Захватаева и армии генерала Крылова. Логичное развитие боевой ситуации потребует от нас ударов в расходящихся направлениях — на северо-запад и юго-запад. Этот пункт вызвал на Военном совете оживленный обмен мнениями. Все мы прошли через сорок первый год, рубцами засели в памяти фронтовые неудачи, когда, наступая, мы дробили силы. На втором этапе войны войска концентрировались до предела, и армия, как правило, наносила один сильный удар. А тут, в этом замысле, как бы возвращаемся к методам, опровергнутым боевой практикой.

Поговорили мы, поспорили, каждый приводил свои «за» и «против». Но в конце концов согласились на том, что оперативно-тактические методы — не иконы, чтобы на них молиться. Конкретная обстановка, живая жизнь, ее требования и наши возможности для наилучшего выполнения этих требований — вот от чего надо отталкиваться при выборе средств и методов.

— Создадим сразу две группировки, — подвел итоги генерал А. П. Белобородов. — Нанесем два удара — на Мулин и Линькоу. Так и доложу начальству.

8 июля штаб армии получил директиву командования Приморской группы войск. Некоторые ее пункты совпадали с нашим замыслом. Незащищенный укреплениями японцев 30–40-километровый промежуток горной тайги тоже был избран для прорыва 1-й Краснознаменной. Однако армия наносила один удар — на запад, на город Мулин (Бамяньтун) и далее к реке Муданьцзян, с тем чтобы выйти на нее северней одноименного города. А на северо-запад, на Линькоу, должен был наступать лишь отдельный сильный отряд. В соответствии с этим замыслом директива предлагала [279] нам и глубокое боевое построение армии — не в один, как мы планировали, а в два эшелона. В конце директивы было сказано: «План операции представить 12 июля 1945 года»{90}.

Командарм опять собрал нас. Впятером (к разработке операции на первом этапе были допущены кроме командарма член Военного совета И. М. Смоликов, начальник штаба Ф. Ф. Масленников, командующий артиллерией К. П. Казаков и начальник оперативного отдела В. В. Турантаев) мы обсудили директиву Приморской группы войск, сравнили с нашими наметками. Решили по возможности отстаивать идею двух группировок и соответственно двух ударов. С тем и уехал генерал А. П. Белобородов 12 июля в Ворошилов-Уссурийск. Вернулся не очень довольный. Командующий группой войск Маршал Советского Союза К. А. Мерецков внимательно просмотрел план армейской операции, выслушал пояснения Афанасия Павлантьевича, но плана не подписал. Сказал, что ему надо хорошо обдумать это дело.

Спустя несколько дней Кирилл Афанасьевич Мерецков сам к нам приехал. Он сопровождал главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке Маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского. Они еще раз обговорили с командованием армии план операции и утвердили его. С середины июля подготовка операции вступила в новый этап. Теперь все встало на свои места. Армия готовилась к наступлению через тайгу.

Ближайшим и заметным результатом утверждения армейского плана операции была перегруппировка артиллерии. Командующий артиллерией Приморской группы войск генерал-полковник Г. Е. Дегтярев взял у нас и передал в соседние армии шесть бригад, в том числе самые тяжелые калибры — гаубицы большой мощности, тяжелые гаубицы и тяжелые (160-мм) минометы. Поэтому тяжелой артиллерии у нас осталось втрое меньше, чем было. Но зато он передал в наше подчинение 33-ю зенитно-артиллерийскую дивизию, три отдельных зенитных дивизиона, а также два — 33-й и 54-й гвардейских полка реактивных минометов. В моем непосредственном подчинении находились также 213-я и 225-я пушечные бригады, 52-я минометная и 60-я истребительно-противотанковая бригады. Кроме того, в состав 26-го и 59-го стрелковых корпусов входили соответственна 217-я и 216-я корпусные артбригады. С учетом артиллерии и минометов шести стрелковых дивизий и двух укрепленных [280] районов артиллерийская группировка 1-й Краснознаменной армии насчитывала в середине июля 1299 стволов{91}. В таком составе артиллерия и участвовала в Маньчжурской наступательной операции.

Штаб артиллерии разработал подробный план подготовительных мероприятий. Они осуществлялись с 13 по 24 июля последовательно, начиная с вывода артиллерии в районы сосредоточения, выбора и оборудования огневых позиций и топографической привязки боевых порядков к местности, кончая подвозом боеприпасов на полевые склады, рекогносцировкой и разведкой обороны противника (точней сказать, доразведкой). Вывод артиллерии из районов сосредоточения непосредственно к границе, на огневые позиции, осуществили позже.

25 июля, переодевшись в форму пограничников, мы с начальником оперативного отделения штаба артиллерии майором И. И. Москвичевым отправились к границе, чтобы проконтролировать готовность артиллерии к ведению огня. Поехали в середине дня, когда условия для наблюдения наиболее благоприятны. Надо было проверить маскировку, огневые позиции, окопы и укрытия, находящиеся близ переднего края. Даже самые тяжелые наши батареи будут поставлены в двух-трех километрах от границы. При небрежной маскировке японцы могут увидеть их невооруженным глазом. Еще ближе к границе располагались огневые позиции легкой артиллерии и минометов, а окопы для стрельбы из орудий прямой наводкой были оборудованы в 200–300 метрах от пограничных знаков.

Конечно, ни этих орудий, ни наших пехотинцев на переднем крае не было. Но в отлично замаскированных блиндажах уже сидели артиллерийские наблюдатели, командиры взводов управления, командиры батарей. Они, офицеры и сержанты 216-й корпусной артиллерийской бригады, напряженно всматривались в лесистые холмы, по которым, то пропадая из поля зрения, то вновь появляясь, вилась дорога в деревню Давайцзы. Тихий летний день, полуденная дрема, мирный вид. Приведи сюда стороннего человека — не поверит, что внутри этих холмов двух-трехэтажные японские железобетонные сооружения с верхними боевыми этажами, под ними казармы, а еще ниже склады боеприпасов, машинные отделения, электростанции, водопровод. Все этажи и отдельные помещения соединены бетонированными тоннелями с тремя-четырьмя, а иногда и большим числом [281] входов-выходов на тыльной стороне холма. Главный этаж дота, верхний, помимо железобетонного потолка толщиной до полутора метров покрыт еще и двух-трехметровым слоем земли, так называемой подушкой, на которой за многие годы выросла густая трава, кустарник и большие деревья.

Доты были разные — небольшие, с одной пулеметной или орудийной амбразурой, или многоамбразурные. Эти занимали по фронту до 50–60 метров и представляли собой подземный бетонный, с крутыми поворотами коридор, от которого отходили небольшие коридорчики, заканчивающиеся боевыми казематами с орудийно-пулеметными амбразурами. Таких амбразур в одном сооружении бывало до семи, их огонь охватывал до 300 градусов лежащей вокруг местности. По существу, это был целый подземный форт. А соединенный траншеями с другими такими же крупными сооружениями, прикрытый небольшими дотами и дзотами, противотанковыми круговыми рвами, колючей проволокой, он являлся частью мощной обороны.

Таким образом, мирный летний ландшафт Давайцзыских холмов, открывшийся нам с высоты 735,9, был обманчив. В любую минуту он мог выхлестнуть море артиллерийско-пулеметного огня.

Надеюсь, это краткое описание Давайцзыского узла сопротивления Мишаньского укрепленного района даст читателю некоторое представление об одной из причин, побудивших командование 1-й Краснознаменной армии избрать для прорыва другой участок. Да, внутри Мишаньского УРа начинались и уходили в глубь Маньчжурии хорошие дороги — и железные, и шоссейные. Но прорваться к ним сквозь огонь четырех сотен дотов и дзотов — это будет стоить большой крови. А удар в обход укрепрайона на запад, через горы, леса, болота, где всю тяжелую технику придется буквально проталкивать на плечах, будет стоить большого солдатского пота. Что выбрать? Ответ понятен. Еще наши предки любили говаривать, что солдатский пот спасает солдатскую кровь. Так, скажу заранее, получилось и у нас, в 1-й Краснознаменной. Неимоверно тяжело было ее воинам, пока преодолели тайгу и вышли на дороги. Зато боевые потери оказались минимальными, а боевой успех превзошел все ожидания.

Но вернусь к Давайцзыскому узлу сопротивления. Он был крайним в юго-западной части Мишаньского УРа, ближайшим к участку, намеченному нами для прорыва. Поэтому мы и уделяли ему такое внимание. Сюда кроме 216-й корпусной артбригады полковника Григория Петровича Романова [282] была выдвинута 213-я пушечная артбригада полковника Рафаэля Антоновича Айрапетова. Эта тяжелая артиллерия должна надежно прикрыть справа главный удар армии и воспретить контрдействия японского командования. На наблюдательном пункте Романова я застал обоих комбригов. С ними был и капитан-пограничник. В руках у него напечатанные на машинке и сколотые вместе большие листы. Я поинтересовался этим документом. Он деловито, без улыбки, объяснил:

— Это «биография» Давайцзыского узла сопротивления. Рассказываю товарищам комбригам, когда, где родился какой дот или дзот и когда приболел, а то и помер. Есть и такие. Вот взгляните, товарищ генерал!

Он навел стереотрубу по горизонтали и вертикали и уступил окуляры мне. На высоте, близ китайской деревни Наньгоу, на обрыве, обращенном в нашу сторону, я увидел темную щель. Да, это амбразура дота.

Пограничник заглянул в свои листы и прочитал:

— «Гора Лысая. 10 июля 1941 года. Китайцы начали земляные работы, японские военные грузовики возят бетон. 17 июля дот построен, присыпан землей, обложен дерном. До сентября 1943 года к доту регулярно ходили солдаты. Летом меняли маскировку, укладывали новый дерн, расчищали сектор обстрела от кустов. Зимой над дотом бывал виден печной дым. С сентября 1943 года дот необитаем. Ни разу не ремонтировали, не проверяли». Мы про такие доты говорим: помер! — заключил пограничник.

— А причина? Как думаете?

— Думаю, причиной вода. Тут есть сопки — будто их кто-то специально водой накачал до макушки. Вот и заливает дот.

Они продолжали заниматься делом. Пограничник, наводя стереотрубу, рассказывал «биографии» дотов, дзотов, командных и наблюдательных пунктов, показывал характерные демаскирующие признаки, называл топографические координаты этих сооружений, оба комбрига отмечали эти сведения на картах и в записных книжках. В общем шла будничная подготовительная работа.

Мы с Иваном Ивановичем Москвичевым пешком двинулись вдоль границы дальше на юг и к концу дня обошли весь участок, намеченный для прорыва, — от правого фланга 59-го корпуса генерала А. С. Ксенофонтова до левого фланга 26-го корпуса генерала А. В. Скворцова. На всем протяжении участка, на всех 16 километрах вплоть до сопки Тигровой, огневые позиции были в готовности. Орудийные [283] окопы хорошо замаскированы. Везде дежурные и патрули. Никто не бродит туда-сюда, как это бывало на фронте в дни затишья. Все понимают ответственность момента. В батареях ежедневно политработники, парторги, комсорги на политинформациях, собраниях и просто в беседах напоминают о правилах маскировки.

Должен сказать, что в эти дни сложившаяся обстановка не позволяла использовать в партийно-политической работе некоторые проверенные и эффективные формы и методы. Дело в том, что о состоянии войны с Японией наше правительство объявило лишь накануне начала наступления. Поэтому, чтобы противник не узнал о наших планах, пришлось отказаться от таких средств пропаганды, как радио и многотиражная печать.

Тем не менее в эти предавгустовские дни партийно-политическая работа в войсках достигла высочайшего накала. Люди рвались в боевое дело. Особенно ждали встречи с врагом коренные дальневосточники. Вспоминали, как, сжавши зубы, терпели вражьи провокации в сорок первом — сорок втором годах. И вот близок час расплаты, вторая мировая война идет к концу, и от них, от воинов-дальневосточников зависит, насколько быстро и решительно будет повергнут в прах последний агрессор — империалистическая Япония.

В связи с особенностями полученной 1-й Краснознаменной армией боевой задачи — наступлением через тайгу — политработники получили задание проследить за подготовкой каждым орудийным расчетом перевозных мостиков, плетеных матов, тросов, канатов, блоков для подъемов и спусков машин и орудий в горах, для переправы через болота и заболоченные долины. Надо было объяснить каждому красноармейцу и сержанту, особенно тем, кто прибыл со своей частью с запада страны и незнаком с природными особенностями здешней тайги, что нынешняя боевая задача армии потребует необычайного маршевого напряжения, что первые 20–30 километров наступления нам, по всей вероятности, придется бороться не столько с боевыми частями японцев, сколько с суровой и нетронутой здешней природой. Политработники с честью выполнили это задание.

Август начинался проливными дождями. Реки, ручьи, озера, болота переполнялись водой. Это тоже особенности природы здешних мест. В европейской части Союза мы привыкли к весеннему половодью, а тут оно бывает в конце лета. Почвы такие. Напитаны влагой. Хлынут дожди, а почва их не принимает. Вот и сливаются они в бурные потоки и мчатся с гор в долины, и разливаются реки. [284]

В такую вот пору пришлось нам выводить артиллерию на заранее подготовленные огневые позиции. Делалось это ночами. Тьма, дождь хлещет, вода сверху, вода снизу, вода вокруг, и в этом водовороте, натужно ревя моторами, трактора ЧТЗ-65 тащили тяжелые орудия.

В один из этих дней к нам приехал командующий артиллерией при главном командовании советских войск на Дальнем Востоке маршал артиллерии Михаил Николаевич Чистяков. Наблюдая ночные марши артиллерии в позиционные районы в ливень, по крутым глинистым склонам, через лесные дебри и болота, он сказал мне:

— Войны нет, а герои.

Действительно, герои. По четыре мощных трактора втягивали на перевалы одну 152-мм пушку-гаубицу — и то буксовали! А крикнет командир: «Ну-ка, братцы, взяли!» — подставят артиллеристы плечи — раз, два — взяли! Еще раз! Глядишь, тронулась пушка, пошла, пошла ходом.

Артиллерия точно по графику вышла в позиционные районы, встала на позиции. Полковники Н. В. Грицко, Р. А. Айрапетов, Г. П. Кузнецов, Н. П. Иванов, Г. П. Романов, П. П. Головко и Ф. А. Сычугов один за другим докладывали о боевой готовности 33-й зенитной артиллерийской дивизии, 213-й и 225-й пушечных бригад, 217-й и 216-й корпусных, 60-й противотанковой и 52-й минометной бригад. Доложили и командиры отдельных полков и дивизионов. В свою очередь я доложил командующему армией генерал-полковнику А. П. Белобородову.

— Спасибо, артиллерия! — ответил он. — Как настроение?

— Отличное! — говорю, хотя сомнения грызут.

Во-первых, эти ливневые дожди. Во-вторых, карты. Да-а, обычные топокарты внушают мне сильное сомнение. Когда придется (а придется непременно!) делать артиллерийские расчеты для стрельбы по дальним невидимым целям, эти карты, полагаю, будут не лучшим помощником. Съемка местности проводилась русскими топографами в начале века. Глухомань, никаких фиксированных точек, вроде тригонометрических вышек, в тайге не было. Значит, точность этих карт весьма и весьма относительна. Значит, рассчитанные по карте дальности и углы доворотов для любой батареи всегда будут чреваты крупными ошибками. Обо всем этом штаб артиллерии предупредил заранее командиров частей и подразделений, но предупреждай не предупреждай, а стрелять-то надо! [285]

Должен сказать, что вообще редко случается, чтобы, подготовив артиллерийское наступление, командующий артиллерией чувствовал полное удовлетворение проделанной работой. Всегда остаются какие-то не от себя зависящие обстоятельства.