«На вашем пути много крепостей»

Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский приехал на командный пункт армии, когда ее соединения уже развернулись фронтом на север и приближались к границе Восточной Пруссии. Константин Константинович, наверное, никогда и ничего не забывал. Еще в ноябре 1944 года, принимая командование 2-м Белорусским фронтом, он побывал и у нас, во 2-й ударной армии. Поскольку мы стояли в резерве, в лесах близ Острув-Мазовецки, генерал И. И. Федюнинский предложил провести обычный в таких случаях воинский церемониал — строевой смотр частей и соединений. Командующий фронтом сказал, что этого делать не надо. «Вы отстояли Ленинград, — добавил он. — Это и есть лучшая характеристика боевых качеств вашей армии. А ближе познакомимся в бою». Трудно передать, как воодушевили всех нас слова [173] прославленного полководца. Это ведь очень важно, чтобы при первом знакомстве с большим воинским коллективом новый его начальник дал понять, что знает и ценит этот коллектив, что разделяет с ним его воинскую гордость. Это сразу создает необходимую внутреннюю связь между начальником и его подчиненными, является залогом их дальнейшей успешной работы.

Приехав к нам два месяца спустя, маршал сказал: «Вот мы и познакомились в бою. Армия показала прекрасные боевые качества. Как и положено армии, ядро которой составляют ленинградские рабочие. Спасибо, товарищи!» Потом он еще раз уточнил нашу задачу в операции — отрезать Восточную Пруссию с запада, выйти на Балтику и овладеть городом Эльбинг. Особо подчеркнул насыщенность полосы наступления армии укрепленными районами. Мне как артиллеристу он сказал: «На вашем пути много крепостей. Прошу всегда иметь под руками артиллерию тяжелых калибров». Эти слова мы потом не раз вспоминали в Восточной Пруссии.

Утро 20 января застало нашу оперативную группу на переправе через пограничную речку Древнца. Туман слоился над стылой водой, в тумане водители, высунувшись из кабин, осторожно вели тягачи с пушками по понтонному мосту. Это 760-й истребительно-противотанковый полк пересекал польско-германскую границу. А на севере грохотала артиллерия, частили пулеметы. Еще не знаю, что там впереди, но по темпу и плотности огня чувствую, что дело серьезное.

— Отвыкли! — смеется майор Киселев. — Надо опять привыкать. Одно слово — Восточная Пруссия!

Действительно, за минувшие четверо суток почти непрерывного движения мы несколько отвыкли от жестокого сопротивления. Главные силы стрелковых корпусов маршировали в колоннах, артиллерия тоже в колоннах продвигалась перекатами, и только передовые отряды вырывались далеко вперед. Обычно стрелковый батальон размещался на автомашинах приданного ему артиллерийского дивизиона и десантом на самоходно-артиллерийских установках и по отличным здешним дорогам мчался вперед так, что ветер свистел в ушах. Подобная стремительность для передовых отрядов нужна и важна, однако надо сочетать ее с постоянной боевой готовностью, с действенной разведкой, с передовыми и командирскими разъездами — со всеми проверенными войной средствами «освещения» пути. Пренебрегая ими, передовой отряд как бы слепнет, что всегда чревато неприятностями. [174]

Накануне мне доложили, что 941-й артполк 372-й стрелковой дивизии потерял несколько человек убитыми и ранеными. Сожжены три автомашины, два артиллерийских передка разбиты. Война без потерь не бывает, но оказалось, что этих потерь можно было избежать. Передовой отряд в составе батальона 1238-го стрелкового полка и артдивизиона без разведки, без мер охранения, в ночной темноте мчался на машинах по шоссе и на перекрестке наскочил прямо на колонну из пяти вражеских танков и нескольких машин с пехотой, с ходу попав под огонь танковых пушек и пулеметов. И хотя наши стрелки и артиллеристы быстро развернулись в боевой порядок, подбили два танка и заставили противника отступить, этот эпизод настораживал. Тем более что упоение успехами наблюдалось не только среди артиллеристов передовых отрядов, но и в артиллерийских бригадах, следовавших за пехотой в своих колоннах. Эти бригады, состоявшие во время марша и преследования противника в непосредственном подчинении (в резерве) армии, иногда теряли контакт с продвигавшейся впереди пехотой, отрывались от нее. Мы были вынуждены в ту же ночь строго напомнить всем артиллерийским командирам не только уставные положения, но и ряд правил, утвержденных опытом войны. Это были простые, но необходимые вещи. Связь с пехотой должна осуществляться многосторонне — это и связные офицеры при штабах стрелковых корпусов, и передовые артиллерийские разъезды в головных отрядах, и, наконец, постоянная и надежная радиосвязь на всех уровнях. Боевое распоряжение за моей подписью, разосланное в артиллерийские части и соединения, требовало от их командиров совершать марш «в постоянной боевой готовности поддержать огнем наступающую пехоту»{64}, вне зависимости от того, была ли данная артбригада легкой, тяжелой или большой мощности.

Эту же цель преследовал и установленный порядок продвижения артиллерии. Например, специальные противотанковые части и легкие артбригады, зачастую тоже выполнявшие задачи противотанкистов, продвигались по дорогам в 4–5 км от передовых стрелковых частей, с тем чтобы всегда иметь пространство для маневра и вдоль и поперек полосы наступления. Утром 20 января 760-й истребительно-противотанковый полк подполковника Капустина как раз и совершал такой маневр к правому флангу армии, чтобы прикрыть его от контратакующего противника. И на переправу наша [175] опергруппа выехала с целью выяснить обстановку, сложившуюся ночью на этом фланге, и конкретизировать задачу противотанкистов. Связались с командованием 372-й стрелковой дивизии, выяснили, что необходимо, и начальник оперативного отдела майор Киселев сам повел полк Капустина по дороге на Лидзбарк.

Весь день 23-я немецкая пехотная дивизия, усиленная танками, пыталась сбить наши авангарды. Она предприняла шесть контратак и значительно замедлила наше продвижение. Лишь поздно вечером передовые отряды 108-го стрелкового корпуса сломили сопротивление противника и заняли Лидзбарк. На следующий день, отбросив части 61-й и 363-й пехотных дивизий, мы овладели городами Нове-Място и Любава. Впереди, в самой гуще Мазурских озер, запирая дорогу на север, стоял город Дейч-Эйлау (Илава). От него до Мариенбурга (Мальборка) и Эльбинга (Эльблонг) оставалось соответственно 75 и 105 км. А там уже низовья Вислы и Балтийское побережье.

Правее 2-й ударной армии в таком же высоком темпе и в том же направлении — к Балтике — продвигались 5-я гвардейская танковая и 48-я армии. Этот огромный клин, неумолимо врезавшийся в оборону противника и отсекавший Восточную Пруссию от остальной территории фашистской Германии, вызвал панику и целый ряд поспешных, непродуманных и несогласованных решений вражеского командования. Уже после войны я узнал некоторые подробности событий, происходивших в эти дни и в Восточной Пруссии, и в Берлине. Распадавшийся фронт группы армий «Центр» и группы армий «А» Гитлер попытался восстановить чисто «волевым» приказом от 19 января. В нем он возлагал ответственность даже на командиров дивизий за любой не санкционированный им лично маневр, любое наступление, за каждый отход и оставление занимаемой позиции. Документ по-своему знаменательный. Конечно, он не мог возникнуть ни в 1939 году, ни даже в 1943-м. Но его возникновение в январе сорок пятого, за четыре неполных месяца до окончательного разгрома гитлеровской Германии, вполне закономерно. Советская военная мощь ломала военную силу фашизма, генералы перестали доверять Гитлеру, он перестал доверять генералам, все метались в поисках выхода, а его не было.

В эти же дни, в двадцатых числах января, когда наш 2-й Белорусский фронт наступал на Мариенбург, Эльбинг, а 3-й Белорусский — на Кенигсберг, командующий 4-й немецкой армией генерал Госбах, понимая, что скоро, через [176] считанные дни, его армия окажется между молотом и наковальней, принял решение пробиться с армией из Восточной Пруссии на Вислу и в Восточную Померанию, пока есть еще выход вдоль моря через Эльбинг и Данциг (Гданьск). Разумеется, ничего из этой затеи не вышло. 4-я немецкая армия, снявшись с позиций, попала под удары советских танковых частей и начала распадаться на ходу.

22 января около полудня передовой отряд 372-й стрелковой дивизии генерала П. И. Радыгина вышел с юга к городу Дейч-Эйлау. В состав отряда входили второй батальон 1238-го стрелкового полка и первый дивизион 941-го артполка. Выше я рассказывал, как еще на подходе к границе этот передовой отряд неожиданно ночью столкнулся с группой танков противника, понес потери, и только мужество и стойкость пехотинцев и артиллеристов помогли им одержать верх в этом столкновении. Урок, как говорится, пошел впрок. Теперь передовой отряд продвигался, соблюдая все меры охранения, выслав далеко вперед разведку. Разведчики доложили командиру отряда, что подступы к городу перекрывает противотанковый ров и что фашисты встретили их сильным ружейно-пулеметным огнем из окраинных домов. Оттуда же бьют самоходные штурмовые орудия.

Командир отряда немедленно выдвинул приданную ему артиллерию на прямую наводку. Особенно отличилась вторая батарея 941-го артполка. В огневой дуэли ее расчеты подбили штурмовые орудия, а когда откуда-то из глубины города фашистская 105-мм батарея накрыла их несколькими залпами, выведя из строя одно орудие, остальные орудия продолжали вести огонь прямой наводкой, разбили дома, где оборонялась вражеская пехота, расчистили дорогу стрелкам.

Сбив этот заслон, передовой отряд ворвался с юга в Дейч-Эйлау. Начался напряженный уличный бой. Как выяснилось впоследствии, город обороняли несколько сводных подразделений 23-й и 68-й немецких пехотных дивизий, гренадерский батальон, две роты Гданьской морской школы и батальон местного фольксштурма.

Это был первый сильный уличный бой после прорыва в в Восточную Пруссию. Дома здесь каменные, с толстыми стенами и прочными подвалами. Противник заранее приспособил их под огневые точки для жестокой обороны, и командир 1238-го стрелкового полка, поспешивший к городу с главными своими силами и остальными дивизионами 941-го артполка, прямо в бою создал штурмовые отряды и группы. Главной их огневой силой стали легкие пушки и [177] гаубицы артполка, придававшиеся командирам стрелковых рот, а иногда и взводов. Расчеты катили орудия на руках в боевых порядках пехоты, расстреливая прямой наводкой огневые точки противника. Для этой цели были выделены три батареи. Остальные батареи артполка, а также выдвинутый из глубины 258-й минометный полк вели огневую дуэль с вражескими батареями с закрытых огневых позиций и вскоре заставили их замолчать.

Пока второй батальон с боем продвигался через город, командир 1238-го полка направил свой первый батальон в обход, на железнодорожную станцию. Маневр удался. Пехотинцы и артиллеристы вышли к станции, когда на путях метались гитлеровские офицеры и железнодорожники, пытаясь «вытащить» на север хотя бы важнейшие из трех десятков скопившихся здесь воинских эшелонов. Орудия седьмой батареи 941-го артполка ударили по эшелонам прямой наводкой, разбили три паровоза и этим как бы усилили всю эшелонную пробку.

Фашисты пытались еще удержать за собой железнодорожный мост, но дома, где были их огневые точки, разгромили прямой наводкой гаубицы 8-й батареи. Все двадцать восемь эшелонов были захвачены нашими пехотинцами. Два из них были с артиллерией, один с танками, один с автомашинами, остальные с продовольствием и обмундированием. В ночь на 23 января город был очищен от врага окончательно. Кроме эшелонов были захвачены два десятка орудий различного калибра, полторы тысячи винтовок и автоматов и много другой военной техники и снаряжения{65}.

Докладывая нам об этом бое, штаб артиллерии 108-го стрелкового корпуса среди других практических выводов сделал и такой: снаряды легких 76-мм пушек и 122-мм гаубиц, которыми вооружены артполки стрелковых дивизий, зачастую дают слабый эффект в противоборстве со здешними весьма прочными каменными строениями. Поэтому следует включать в штурмовые отряды тяжелые орудия — 122-мм пушки и 152-мм пушки-гаубицы и гаубицы. Это предложение было тотчас же осуществлено. Штаб артиллерии армии взял под жесткий контроль все передвижения частей и соединений тяжелой артиллерии, потребовав от их командиров «установить постоянную связь с первыми эшелонами стрелковых корпусов и перемещаться на расстоянии 5–6 км от них»{66}. Это позволяло при необходимости, в том числе при [178] начале боя в городе, быстро выдвинуть тяжелую артиллерию для поддержки и усиления штурмовых отрядов и групп.

Еще одной характерной особенностью январского наступления в Восточной Пруссии стало применение легкой артиллерии для выполнения самостоятельных, зачастую без пехоты, боевых задач. Это диктовалось самой обстановкой. Мы продвигались очень быстро, и, хотя соседи справа — 5-я гвардейская танковая и 48-я армии — примыкали к нам флангами, такое продвижение, как и всегда в подобных случаях, чревато было неожиданностями. Ведь в Восточной Пруссии оставалось еще до 30 немецких дивизий. Мы стремились выйти на север, к Балтийскому морю, они старались не допустить этого и оставить коридор для связи со своими главными силами. Части и соединения 2-й и 4-й немецких армий большими и малыми группами то и дело прорывались по тылам наших соседей на запад, в полосу нашей армии. Поэтому и специальные противотанковые части и легкие артиллерийские полки и бригады с их подвижными 76-мм и 57-мм пушками мы держали поближе к правому флангу с задачей перехватывать дороги и узлы дорог, по которым могли бы прорваться из Восточной Пруссии в Померанию фашистские части и соединения. В этом насыщенном хорошими дорогами районе наши легкие артполки подвижностью своей превосходили даже танки и действовали с похвальной инициативой и решительностью. Приведу такой эпизод.

22 января 79-я легкая артиллерийская бригада полковника Алферова, прикрывая правый фланг армии, быстро продвигалась к городу Либемюль — крупному узлу дорог, что километрах в 20 северо-восточней Дейч-Эйлау. Примерно в те же часы, когда передовой отряд 372-й дивизии завязал бой за Дейч-Эйлау, группа разведчиков 871-го легкого артполка во главе с младшим лейтенантом Беляевым на трофейных бронетранспортерах приближалась с юга к Либемюлю. Задача у Беляева была такая: прочесать город и обеспечить продвижение полка дальше на север. В городе противника не обнаружили, но, когда разведчики выехали на северную окраину, увидели впереди уходящую пехотную колонну и конный обоз. Беляев мгновенно принял решение, разведчики нагнали колонну и, ведя огонь из пулеметов и автоматов, врезались в нее. Это произошло так неожиданно, что фашисты запаниковали и стали разбегаться. Разведчики взяли в плен 340 солдат и офицеров, обоз в 200 повозок, а на железнодорожной станции захватили три эшелона с воинским имуществом{67}. [179]

Отмечу, что 79-я легкая артбригада полковника Алферова еще в операциях на Ленинградском фронте прославилась своей боевитостью, напором, дерзостью в боевой работе против вражеских танков и в других действиях на прямой наводке.

До 24 января включительно 2-я ударная армия продолжала продвигаться в достаточно хорошем темпе — по 25–30 км в сутки. С 25 января сопротивление противника резко возросло. В этот день с упорными боями 116-й и 108-й стрелковые корпуса (98-й стрелковый корпус наступал во втором эшелоне) продвинулись только на 8–10 км, овладели городом Штум и вышли на ближние подступы к трем крупным городам: к Эльбингу правым флангом, к Мариенбургу в центре, к Мариенвердеру (Квидзинь) левым флангом. Мы были уже близки к решению задачи, поставленной перед армией в начале Восточно-Прусской операции — овладеть Эльбингом и Мариенбургом. Коридор между Восточной Пруссией и Померанией в самом его узком месте, под Эльбингом, не превышал 14–15 км. А правый наш сосед — 5-я гвардейская танковая армия в этот день вообще перерезала этот коридор и вышла к побережью Балтийского моря восточней Эльбинга.

В последующие дни развернулись ожесточенные бои по обе стороны клина, вбитого армиями 2-го Белорусского фронта, за выход к морю. Войска 2-й ударной армии стремились отжать западную сторону клина к низовьям Вислы и ее правого рукава — реки Ногат, наши соратники — воины 5-й гвардейской танковой и 48-й армий — отжимали восточную сторону клина в глубину Восточной Пруссии. Ну, а фашистские войска с той и другой стороны — группа армий «Висла» и группа армий «Север», — естественно, пытались локализовать наш прорыв к побережью Балтики и восстановить связь между обеими группировками. По приказу командующего фронтом маршала К. К. Рокоссовского 2-я ударная армия частью сил перешла к обороне на более чем 100-километровом фронте, продолжая в то же время вести борьбу за овладение всеми тремя ключевыми пунктами — Эльбингом в приморской части нашей полосы, Мариенбургом в низовьях Вислы, на реке Ногат, и Мариенвердером, расположенным выше по течению Вислы, на правом ее берегу{68}.

Передовые отряды 372-й стрелковой дивизии, далеко оторвавшись от главных сил, 26 января ворвались на восточную [180] окраину Мариеибурга. Здесь была заранее подготовленная оборона с траншеями полного профиля, с проволочными заграждениями в три ряда и глубоким противотанковым рвом. Пушки и гаубицы 941-го артполка обрушили огонь на эту оборону, стрелковый батальон с ходу атаковал противника, сломил его сопротивление на окраине и завязал уличный бой. Захватили первых пленных, они были из 494-го батальона морской пехоты, затем появились пленные из других вражеских частей. Фашистское командование спешно перебрасывало подкрепление с левого берега реки Ногат. Подоспели к городу и наши батальоны 1236-го стрелкового полка. Двое суток продолжался ожесточенный бой за каждый дом и двор Мариенбурга. Опорой вражеской обороны стала старинная крепость Орденсбург, что стоит над рекой в северо-восточной части города. Овладеть крепостью с ходу не удалось. Мы получили донесение, что легкие пушки и гаубицы 941-го артполка, стреляя по крепости прямой наводкой, лишь царапают массивные ее стены. Пришлось выдвинуть тяжелую артиллерию — 152-мм орудия тяжелой гаубичной бригады полковника Горобца.

— Не берут ее наши снаряды! — вскоре доложил мне по радио Горобец. — Нужна артиллерия большой мощности с бетонобойными снарядами.

Я выехал в Мариенбург. Первый осмотр крепости с наблюдательного пункта полковника Горобца подтвердил, что она крепкий орешек. Не зря же рейхсфюрер СС Гиммлер, возглавив группу армий «Висла», избрал Орденсбург своей штабной резиденцией. Кстати сказать, от пленных нам стало известно, что Гиммлер сбежал отсюда за Вислу дня три назад.

Представьте себе цитадель, обнесенную не одной, а двумя стенами — внешней и внутренней. Толщина стен (это мы выяснили потом) до четырех метров, высота метров восемь, а где и более того. На углах крепости столь же массивные башни, в них пулеметы. Прочными, с многометровой толщины стенами, с подземельями, которые не возьмет и самый мощный снаряд, были и внутренние строения крепости. Она была построена в XIII веке, когда немецкие рыцари-крестоносцы так называемых военно-монашеских орденов под предлогом приобщения к истинной католической вере местных славянских и прибалтийских племен истребляли эти племена и строили на захваченных землях такие замки-крепости, как Орденсбург. Да и название свое он сохранил с тех времен, когда поселились в нем великие магистры военно-монашеских орденов. [181]

Полковник Горобец и его командир дивизиона майор Каширин показали мне результаты стрельбы из 152-мм гаубиц. Бить по стенам прямой наводкой невозможно — место открытое, дальность прямого выстрела у тяжелой гаубицы небольшая, надо придвигать ее близко к крепости, под прямой пулеметный огонь. Пришлось стрелять навесным огнем с закрытой позиции. Решили сбить сначала пулеметчиков. Пять прямых попаданий в угловую башню не разрушили ее — только сбили верхушку с железной крышей.

Пришлось вызвать тяжелые танки. Они подошли к крепости почти вплотную — на сто метров, их мощные 122-мм пушки открыли огонь прямой наводкой по крепостной стене. А мы наблюдали и удивлялись. Ведь снаряд этой пушки благодаря высокой начальной скорости обладает значительно более высокой пробивной способностью, чем гаубичные снаряды более крупных калибров. Его удар может перевернуть средний танк, а с танка тяжелого, с того же «тигра», сшибает башню, как с гнилого гриба. А тут эффект слабый. Даже 4–6 прямых попаданий в одно и то же место стены не создавали в ней пролома — только нечто вроде дыры, в которую, встав на четвереньки, мог пролезть один человек. Пускать в подобные дыры штурмовые группы, разумеется, нельзя — перестреляют по одному.

Штурм крепости осложнялся еще и тем, что полностью ее блокировать мы не смогли. Она раскинулась на правом, нашем берегу реки Ногат, а противоположный, западный ее берег был занят войсками противника, который ночами по мосту перебрасывал в крепость (ее тыльные ворота выходили к реке) и пополнения для гарнизона, и боеприпасы, и технику. Таким образом, посадить гарнизон Орденсбурга на голодный паек, заставить экономить боеприпасы не удалось. Оставался единственный путь — штурм со стороны города. Отмечу кстати, что в конце января штурм крепости стал для нас второочередной задачей. А главной был Эльбинг — последний крупный узел вражеской обороны перед Балтийским побережьем, на приморской дороге из Восточной Пруссии в Померанию. Пока он не был взят нами, фашистское командование не теряло надежды встречным ударом групп армий «Север» и «Висла» восстановить коммуникации с Восточной Пруссией. Поэтому Орденсбургу командование 2-й ударной армии выделило минимум сил пехоты, — семь стрелковых рот из состава 372-й дивизии при достаточно мощном артиллерийском усилении.

В ночь на 1 февраля командир 21-й гвардейской бригады орудий большой мощности полковник Бондарев вывел две [182] батареи (четыре 203-мм орудия) к крепости. Задача у него была непростая. Надо было скрытно от противника оборудовать окопы для орудий в 150 метрах от крепостной стены, ввести в окопы эти многотонные громадины (около 18 тонн в боевом положении), доставить снаряды, каждый из которых весит сто килограммов. Ни о каком пехотном прикрытии впереди огневой позиции и речи не могло быть — разрывы снарядов на столь малой дистанции стрельбы поражали бы свою пехоту. Оборону 203-мм гаубиц несли легкие пушки, установленные по флангам огневой позиции, и несколько тяжелых танков ИС. Их задача состояла и в том, чтобы огнем по амбразурам крепости подавлять огонь противника.

К утру орудия особой мощности были размещены в окопах, снабжены боеприпасами. Когда рассвело, Тихон Иванович Бондарев начал стрельбу. Она продолжалась все светлое время дня. Режим огня у 203-мм гаубицы весьма ограниченный — 120 снарядов на шесть часов. Это по уставу, для нового орудия, в условиях, когда орудийный расчет не обстреливается ружейно-пулеметным и минометным огнем. А у наших гаубиц каналы стволов были уже поизношены, броневого щита у них нет, а противник находился в полутора сотнях метров и вел сильный огонь. Все это, вместе взятое, замедляло режим огня. До вечера каждая гаубица выпустила по 50–55 бетонобойных снарядов. Пробили четыре прохода — практически не проломы, а опять-таки дыры, высота которых над поверхностью земли не превышала метра. Ширина примерно такая же. В общем — метр на метр. А ведь даже прорвавшись в крепость, штурмовая группа должна еще и выкурить гарнизон из внутренних ее помещений. Для этого нужны хотя бы легкие пушки, а как их протащить в этот «метр на метр»?

Для штурма был подготовлен стрелковый батальон, однако, когда прикинули возможности, оказалось, что броском ворваться в крепость смогут одновременно через четыре прохода человек двадцать. На рискованное это дело вызвались добровольцы. Два десятка отважных парней, вооруженные автоматами, гранатами и ручными пулеметами, кинулись на штурм. И пока противник очнулся и огнем перекрыл пространство перед крепостью, не пропуская другие штурмовые группы, эти автоматчики были уже внутри крепости. И оказались перед второй стеной, из бойниц которой били по ним не только пулеметы и автоматы, но и фаустпатроны. Пришлось отходить обратно, их отход прикрыла наша артиллерия и танки. [183]

Орденсбург удалось взять только повторным штурмом несколько дней спустя.

Главные боевые события в полосе армии, как я уже писал, развернулись под городом Эльбинг. Передовые подразделения 116-го корпуса генерала Ф. К. Фетисова вышли на подступы к городу с юга в последних числах января. Когда он доложил об этом, генерал И. И. Федюнинский приказал:

— Нажми на передовые отряды. Вперед и только вперед. Перекрывай гарнизону дорогу на запад.

И тотчас вызвал по радио командира 98-го корпуса генерала Г. И. Анисимова. Сказал раздельно:

— С соседом давно разговаривал? С Федором Кузьмичом?

— Вчера, — ответил комкор. — А что такое?

— Ничего особенного. Он уже видит колокольни Эльбинга. А ты?

— У меня ночь, — нашелся Анисимов. — Тьма — хоть глаз выколи.

— Я так и думал, — сказал командарм. — Придешь к шапошному разбору! — И уже командирским тоном добавил: — Брось все мелочи, обходи Эльбинг с востока. К морю! Ты понял меня? К мо-рю!

И передовые отряды обоих корпусов устремились вперед, перекрывая дороги, ведущие из Эльбинга на запад и восток. В голове 108-го корпуса наступала 86-я стрелковая дивизия. Ее 284-й и 330-й полки шли в хорошем темпе, не задерживаясь для ликвидации мелких групп противника. Встречая сопротивление на дорогах, тотчас выбрасывали вперед легкую артиллерию, и она быстро подавляла противника. Под Краффольсдорфом фашисты выкатили орудие для стрельбы по нашей колонне. Старший сержант Горлунин заметил это и, не дожидаясь приказа, быстро свел свое орудие с дороги, скомандовал: «К бою!» Вражеский расчет тоже заметил это. Они были в пятистах метрах друг от друга. Горлунин видел, как фашистские артиллеристы, подхватив станины, разворачивают пушку, как торопливо вращает маховик поворотного механизма наводчик, как ствол разворачивается на горлунинскую пушку. Дело решали секунды. Горлунин выстрелил первым, вторым выстрелом оторвал у орудия колесо, взрывы раскидали орудийный расчет. Бойцы Горлунина хорошо помогли своей пехоте.

Южней Эльбинга, на железной дороге, у виадука, батальонная колонна 330-го полка была встречена сильным автоматно-пулеметным огнем. Стрелки залегли на открытом месте, огонь головы не давал поднять. Фашисты бросились в [184] атаку, ведя автоматный огонь на ходу. Сержант Антонов под огнем поднял свой расчет, батальонная сорокапятка встретила атакующих картечью. Сноп картечных пуль снес фашистов, оставшиеся в живых сдались в плен.

В этом быстром продвижении 86-й стрелковой дивизии в обход Эльбинга с запада было много таких скоротечных схваток, как и обычно бывает, когда нет стабильной линии фронта, и потому ты часто оказываешься в тылу у противника, а он, в свою очередь, в твоем тылу. Батарея лейтенанта Цукермана получила приказ оседлать перекресток шоссейных дорог в 5 км западней Эльбинга. 169-й стрелковый полк уже давно прошел дальше, но командир батареи 20 минут спустя после остановки на перекрестке был готов открыть огонь. Дело было во втором часу ночи, с западной дороги послышался гул танковых моторов. Чьи танки? «Ждать!» — приказал лейтенант командирам орудий. Наводчики, вращая механизмы наводки, всматривались через оптику во тьму. Наконец прояснились контуры трех танков, они продвигались медленно, за ними по обочинам дороги шли пехотинцы. «Немцы!» — шепнул командиру разведчик Харченков. Осталось до переднего танка метров двести, когда лейтенант Цукерман скомандовал орудию старшего сержанта Кудинова: «Огонь!» Первый снаряд попал в гусеницу, танк встал и открыл огонь. То же сделали и два других танка. Но они были на дороге, как бы прикрытые тем, подбитым танком. Второй снаряд Кудинова дал промах, но третий попал прямо в ствол танковой пушки, в нем взорвался и вражеский снаряд, крышка верхнего люка отлетела прочь, пламя высоко вымахнуло в ночное небо. Другие пушки батареи били по пехоте, залегшей всего в полусотне метров. Дуэль продолжалась примерно час, потом танки отползли за дома хутора и вели огонь уже оттуда. Видимо, туда же отошли и пехотинцы. На рассвете из-за угла дома выскочил танк, но батарейцы были настороже, орудие старшего сержанта Арламенова подбило и его. Из дома строчил пулемет, артиллеристы стали стрелять по дому, он загорелся, а затем стрельба затихла. Разведчики поползли к домам и вернулись с докладом, что там никого нет, только в сгоревшем доме и вокруг трупы танкистов и пехотинцев да два разбитых танка. А третий танк ушел.

Так благодаря инициативным и решительным действиям мелких подразделений перехватывались дороги вокруг Эльбинга, и час за часом все туже замыкалось кольцо окружения. К исходу 3 февраля части 116-го корпуса с юга и юго-запада, а части 98-го корпуса с востока и севера полностью [185] блокировали и город Эльбинг. В окружении оказались остатки 7-й танковой дивизии, боевая группа танковой дивизии «Фельдхернхалле», пехотные полки и батальоны различных дивизий, а также несколько отдельных батальонов — саперы, морская пехота, зенитчики, тяжелый артдивизион РГК и другие подразделения общей численностью 28 тысяч солдат и офицеров. У нас в штурме города смогли принять участие только три дивизии 98-го и 116-го корпусов, так как остальные дивизии обороняли фронт протяжением более ста километров — от Эльбинга к реке Ногат и далее по Висле. до стыка с правым флангом 65-й армии, близ крепости Грауденц (Грудзёнз){69}.

Утром 4 февраля противник попытался деблокировать Эльбинг, контратакуя один из участков кольца окружения с запада, однако усилия эти были слабыми, в контратаках участвовало по 6–8 танков и рота — батальон пехоты, поэтому они легко отбивались нами. После некоторой перегруппировки сил части 2-й ударной армии 5 февраля начали штурм Эльбинга. В трех штурмовавших его стрелковых дивизиях к началу наступления насчитывалось по 7 500 человек, теперь, на исходе операции, эта цифра уменьшилась тысяч до шести в каждой дивизии, так что противник имел значительный перевес в пехоте. Но в артиллерии, танках, авиации мы его превосходили значительно.

Как и во всех городах Восточной Пруссии, противник широко использовал для обороны Эльбинга каменные здания и подвалы, окна которых были усилены бетоном и превращены в узкие амбразуры. Основные улицы забаррикадированы и минированы. Огонь орудий, минометов, пулеметов спланирован так, чтобы он взаимно перекрывал все подступы к опорным пунктам на перекрестках улиц.

Подобная оборона, когда на относительно небольшой площади находится множество превращенных в огневые точки массивных каменных домов, имеет, конечно, и слабые места. Если обычные укрепленные районы с их железобетонными дотами и дзотами можно оборонять небольшими силами, то в городе обороняющаяся сторона должна располагать многочисленной пехотой. Иначе все эти огневые точки — особенно большие дома — становятся уязвимыми. Кроме того, обороняющиеся очень стеснены пространством. Сектор обстрела, как правило, ограничен соседними зданиями. Как только наступающая сторона вторгается в город, она начинает использовать скопление домов, [186] переулки, проходные дворы и подземные коллекторы для своих целей, для обходов врага с тыла. Ведущую роль в уличном бою играет артиллерия, поставленная на прямую наводку. Если она многочисленна, если боевые порядки штурмующей город пехоты насыщены орудиями и минометами, успех штурма в значительной мере предопределен.

У нас такая артиллерия была. Создали штурмовые группы. Они обычно состояли из взвода стрелков — 12–15 человек, им придавались, то есть переходили в подчинение командира штурмовой группы, 4–8 орудий для работы на прямой наводке, а также 2–4 самоходно-артиллерийские установки. Кроме того, штурмовую группу или несколько групп поддерживали, выполняя их заявки, тяжелые орудия — до 203-мм гаубиц включительно. Всего на прямую наводку было у нас выставлено более 200 орудий разных калибров. А вся артиллерийская группировка, штурмовавшая Эльбинг, насчитывала 1084 артиллерийских и минометных ствола{70}. Мы надеялись, что этот артиллерийский молот поможет нам раздробить столь тщательно подготовленную оборону.

Первой на юго-западную окраину Эльбинга еще 3 февраля ворвалась 86-я стрелковая дивизия. Я уже упоминал о ее 284-м полку, который отличился в ходе прорыва и окружения Эльбинга. Это был очень слаженный воинский коллектив. Его стремительное и успешное продвижение сказалось и на успехе дивизии, первой перекрывшей тыловые коммуникации эльбингского гарнизона. Так же боевито действовали штурмовые группы полка и в уличных боях. Четко взаимодействовали с пехотой и артиллеристы 248-го артполка майора Лазариди.

Снайперы и пулеметчики эльбингской школы юнкеров сильным огнем преградили дорогу штурмовым группам. Пехота залегла. Вперед выдвинулся командир батареи старший лейтенант Домнин. Осмотрел местность и опорный пункт противника. Юнкера засели в большом каменном, казарменного типа здании. Домнин засек огневые точки, выбрал удобное место для огневой позиции, вывел батарею на прямую наводку. Орудия ударили по окнам юнкерской школы. Снаряды рвались внутри здания, огонь противника слабел. Но это еще половина дела. А другая половина, не менее важная, — очистить опорный пункт, помочь захватить его пехоте. Нужно проломить стену. «Взрыватель фугасный! Огонь!» — скомандовал Домнин. Однако снаряды, поставленные [187] на фугасное действие, не брали старинную кирпичную кладку. «Взрыватель замедленный!» — скомандовал он. Теперь снаряды рвались с замедлением — после того как глубоко врубались в стену. Четверть часа такой стрельбы, и в стене образовалось несколько проломов. Штурмовые группы проникли в дом и в ближнем бою автоматным огнем, гранатами и прикладами уничтожили противника. Главный узел обороны в этой части города был захвачен. Бойцы батальонов капитана Сидорова и старшего лейтенанта Дианова почти без потерь овладели еще шестью близлежащими городскими кварталами.

Шел жестокий бой за каждый квартал, улицу, дом. Пришлось выдвигать легкие орудия и уничтожать засевших в зданиях фашистов.

Особенно много гитлеровцев окопалось в Приморском районе, где они оказывали сильное сопротивление нашим войскам.

Штурм Эльбинга продолжался. Дивизии 98-го корпуса — 281-я и 381-я своими штурмовыми группами с севера и востока продвигались навстречу 86-й дивизии. Мне доложили, что особенно упорный бой разгорелся в полосе 281-й дивизии за опорный пункт Шпительхоф. Разобравшись в обстановке, я приказал его старинные каменные казармы и большой двор, где засели фашисты с танками и штурмовыми орудиями, разрушать комбинированным огневым ударом самых тяжелых наших артиллерийско-минометных систем, в том числе дивизиона 203-мм гаубиц большой мощности. Лавина огня буквально размесила шпительхофские казармы. Наши штурмовые группы ворвались в них, однако противник немедленно предпринял целую серию контратак. Его артиллерия, как и наша, встала на прямую наводку, и батареям 816-го артполка пришлось на всех участках боя вести огневые дуэли на расстоянии в 600–700 метров. И наши бойцы и гитлеровские пехотинцы залегли друг против друга на расстоянии двух-трех перебежек, а над их головами выли снаряды противоборствующей артиллерии.

Батарея капитана Чугунова, известного в артполку своим остроумием и мастерством в боевом деле, дуэль выиграла, разбив несколько 75-мм и 105-мм немецких пушек. Не успели артиллеристы отереть пот и остудить лица горстями снега, как кто-то крикнул: «Тигр»!» Из-за развалин, разворачивая башню и нащупывая батарейцев дулом длинной тяжелой пушки, выползал тяжелый танк. «Сержант Лобинцев! — приказал капитан Чугунов, — Сделать из «тигра» [188] теленка!» «Есть, сделать теленка!» — откликнулся Лобинцев.

Это была короткая, но жестокая дуэль. Рванул танковый снаряд, взвизгнули осколки, ударив по щиту и станинам орудия. Кровь потекла по лицам, кровь потекла по рукам. И Лобинцев и наводчик ранены, но не ушли от орудия. Только пятый снаряд остановил «тигр». Замер он, свесив к земле пушку. Все! Конец! Можно идти в медсанбат. Но пришлось героев нести на носилках. Оба были тяжело ранены.

Овладев Шпительхофом, 281-я дивизия двинулась дальше в глубь Эльбинга. И так бой за боем, день за днем, квартал за кварталом. Кольцо из штурмовых групп все более сжималось. Уже недалек был час, когда войскам 98-го и 116-го стрелковых корпусов предстояло встретиться в центре города. В ночь на 8 февраля мы в штабе армии ждали донесений об этой встрече. Все командиры и бойцы, ведущие бой, были проинструктированы, как не принять своих за чужих. В уличных боях в незнакомом горящем городе, да еще ночью, такие ошибки бывают. Как и наоборот, когда чужих принимают за своих.

Утром 10 февраля мне доложили о таком случае. Сержант Шенин из 86-й дивизии получил в ту ночь приказ занять огневую позицию близ перекрестка улиц. Командир батареи предупредил, что с тянущейся на восток улицы на перекресток должны выйти подразделения 98-го корпуса с танками. Шенин замаскировал пушку в развалинах, стал ждать. Никто из его орудийного расчета ни на шаг не отходил с огневой позиции. Даже курили по очереди, хороня огонек. Вдали стояло зарево пожара, но эту улицу в центре города он не освещал. Было темно и тревожно. Послышался грохот гусениц и гул танковых моторов. Он приблизился, и только когда танки были в 10–15 метрах от орудия, Шенин понял: «Фашисты!» За танками шла пехота. В рядах ее слышался разговор. Хвост колонны миновал замаскированное орудие, сержант махнул рукой: «На колеса!» Его поняли с полуслова. Выкатили пушку из укрытия, ударили беглым огнем по колонне. Гитлеровцы с криками разбежались, оставив на мостовой немало убитых и раненых. А к утру подошли к перекрестку штурмовые группы 98-го корпуса с танками.

Командиры обоих штурмующих корпусов доложили в штаб армии об этой встрече. Ну а вскоре такие доклады стали поступать один за другим. К полудню 10 февраля Эльбинг был полностью очищен от противника. [189]

Взятием Эльбинга закончилась для нас Восточно-Прусская операция. За боевые отличия шесть артиллерийских и минометных бригад и пять отдельных полков были удостоены боевых орденов, шести бригадам присвоены почетные наименования «Эльбингские» и «Мариенбургские».