Прорыв в Восточную Пруссию

Ночь накануне наступления была для всех нас очень тревожной еще и потому, что плотный туман окутал землю. Вышел я из блиндажа — в двух шагах ничего не видно, а отойдешь с полсотни шагов — вовсе заблудишься. Дело уже к утру, а туман все стоит. И это у нас, на горе. А что делается там, в низких местах? Сели мы с начальником оперативного отдела Михаилом Киселевым на телефоны. Звоню в гаубичные бригады большой мощности, вопрос к ним один: как видимость?

— Нулевая! — ответил командир 112-й бригады полковник Кулешов.

— Плохо! — ответил командир 21-й бригады полковник Бондарев. — Этот туман надолго.

— Пугаешь, Тихон Иванович?

— Нет, верно говорю. Туман вязкий, может и до полудня продержаться.

Потом звоню в группу артиллерии дальнего действия, в ту, что будет подавлять вражеские батареи. И командир 81-й пушечной бригады полковник Гнидин, и командир [160] 138-го корпусного артполка подполковник Чумаков, и другие командиры отвечают примерно то же: «Нуль видимости. Молоко!»

Наблюдательные пункты практически ослепли. Если туман и после рассвета не рассеется, мы окажемся в трудном положении. Правда, большинство глубинных целей, в том числе артиллерийские и минометные батареи противника, образно говоря, взяты нами на прицел. Данные по ним подготовлены заранее и весьма точно. Наша авиационная разведка много раз фотографировала оборону противника, его огневые позиции и разного рода оборонительные сооружения. Их координаты нанесены на артиллерийские карты, неоднократно проверены засечками звуковых станций и прочих средств разведки. Искусством стрельбы на расстояниях в 5–10 и более километров по этим так называемым ненаблюдаемым целям наши артиллерийские командиры владеют хорошо. В ходе артподготовки они плотно накроют огнем и заставят замолчать вражескую артиллерию — в этом я, как командующий артиллерией армии, уверен, и тут ни ночь, ни туман нам не помеха. Потом настудит второй период артиллерийской боевой работы — час Ч, час пехотной атаки. Бойцы поднимутся из окопов, а впереди них, от рубежа к рубежу, сметая оставшиеся очаги сопротивления, грохочущей стеной разрывов покатится двойной огневой вал. Здесь плохая видимость, тот же туман, может стать помехой. Надо наблюдать за своей атакующей пехотой. На каком-то участке она будет продвигаться быстрей, на другом медленней и далеко отстанет от огневого вала. А как увидишь это с наблюдательного пункта, если вокруг такое «молоко»?

Однако главная трудность наступит в третьем периоде боя. Огневой вал запланирован на глубину до двух километров. А дальше в работу артиллериста вторгаются обстоятельства в большей или меньшей мере неожиданные. Оживают некоторые из вражеских батарей, оживают неподавленные пулеметные точки, противник бросает в контратаку резервы — пехоту и танки. Откуда и какими силами он предпримет свои контрдействия — это тоже можно предположить, однако предположение есть предположение, не более того. Оно сбывается далеко не всегда. При хорошей видимости, наблюдая за полем боя и получая целеуказания от пехоты, опытный артиллерист быстро реагирует на все изменения боевой обстановки и сосредоточивает огонь батареи, дивизиона, а то и сотен орудий там, где нужно, уничтожая или рассеивая противника. Но если туман, снегопад или [161] дождь ограничивают видимость, маневрировать артогнем становится трудно, а подчас и невозможно.

Вот примерно те мысли, которые одолевали меня в предутренние часы 14 января 1945 года. Звоню в 90-ю стрелковую дивизию генералу Лященко, на правый фланг армии.

— Как дела, Николай Григорьевич?

— Скучные! — ответил он. — Думаю.

— О чем?

— О том, как не заблудиться в тумане.

— И что придумал?

— Приказал каждой роте тянуть за собой в атаку телефонный провод. И командирам полков ориентир, и раненым, чтобы в тыл их выводить.

Потом позвонил мне генерал Федюнинский:

— Что нового, Константин Петрович?

— Видимость нулевая, Иван Иванович.

Командарм помолчал. Та же забота всех нас одолевает. И артиллеристам трудно будет, и пехоте, и танкистам. Танков НПП (непосредственной поддержки пехоты) у нас много, а как танкистам, особенно механикам-водителям, вести машины, когда в двух шагах ничего не видно? А впереди и рвы, и траншеи, и минные поля? Как разглядеть сделанные саперами проходы?

— Звонил маршал Рокоссовский, — сказал генерал Федюнинский. — Говорит, авиация работать не сможет, вся надежда на артиллерию. Справьтесь, говорит, у артиллеристов, могут ли сработать надежно.

Докладываю Ивану Ивановичу свои соображения. Хорошо бы отложить артподготовку, пока не спадет туман. Но и в тумане главные огневые средства противника мы подавим надежно — топографическая привязка целей проверена трижды.

Это было в четыре утра. Запомнил я время на всю жизнь потому, что почувствовал, какую ответственность беру на себя, заверяя командующего фронтом, что артиллерия сработает надежно. Сказал, положил телефонную трубку, а червячок сомнений все сосет, и, чем ближе к рассвету, тем беспокойней. Ну от этого на войне никуда не уйдешь — даже при благоприятных обстоятельствах и хорошей погоде.

Подошел офицер-оператор капитан Мокринский, доложил:

— Принесли обращение Военного совета фронта. Разрешите собрать товарищей накоротке?

— Соберите. Кроме дежурных. [162]

Это обращение Военного совета фронта к бойцам, командирам и политработникам — последний штрих той огромной и разносторонней партийно-политической работы, которая была проведена в войсках перед этим наступлением. Сейчас его читают и в окопах, в 300 метрах от первой траншеи противника, и на огневых позициях артиллерии, и в 10–11 километрах от передовой, в лесу у деревни Бобы, где стоят наготове и 46-й, и 93-й тяжелый, и другие танковые и самоходно-артиллерийские полки. Обращение зовет: «...в этот решающий час наш великий советский народ, наша Родина, наша родная партия... призывают вас с честью выполнить свой воинский долг, воплотить всю силу своей ненависти к врагу в единое желание разгромить немецких захватчиков... Товарищи! Перед нами Восточная Пруссия — плацдарм милитаризма и фашизма. Перед нами граница фашистской Германии. Перешагнем ее, опрокинем фашиста в волны Балтики. Вперед, за Родину!»

Сегодня утром член Военного совета генерал Н. И. Шабалин сказал мне, что за последние дни несколько сот человек подали заявления о приеме в партию. Особо похвалил партполитработу в армейских артиллерийских частях — в 230-м гвардейском минометном полку и 81-й пушечной бригаде. Там Николай Иванович знает почти каждого коммуниста. Другие части и соединения то входили в состав армии, то выбывали из него, а эти идут со 2-й ударной от города Ленинграда, от блокадных дней и ночей. В них очень много ленинградцев.

Смотрю на часы, потом — в стереотрубу. Ничего, никаких просветов. Сплошная белая муть. Зовут к телефону. Это генерал Федюнинский. Он сообщил, что командующий фронтом маршал Рокоссовский разрешил отложить артподготовку на час, до десяти утра.

К десяти ноль-ноль туман несколько поредел на взгорьях, артподготовка началась. Две тысячи стволов обрушили огонь и металл на всю глубину фашистской обороны — от первой траншеи, от опорных пунктов Дзержаново, Госьцеево и Глодово и далее на запад — через опорные пункты Швелице, Чарностув, Выгода, Баранец, Тшцинец и до господского двора Кшемень и деревень Крупы, Вуйты-Трояны, Буды-Дабина. Это уже 9–10 километров за передним краем.

На 11 минуте артподготовки, все еще в тумане, выскочили из окопов наши штурмовые роты. Еще три-четыре минуты, и бойцы, промчавшись по проходам через минное поле и проходам в колючей проволоке, пробитым артиллерией, [163] вскочили в первую вражескую траншею. Фашисты были захвачены врасплох. Штурмовые роты рванулись ко второй траншее, но здесь, в полосе наступления 108-го стрелкового корпуса, находилось сразу три опорных пункта: Дзержаново, Глодово и на безымянной высоте между ними. Огонь противника был сильным и плотным, взять эти пункты с ходу не удалось.

В полосе 98-го стрелкового корпуса продвижение было более значительным. Штурмовые роты захватили первую и вторую траншеи и повели бой за третью.

Таким образом, вскоре же после начала артиллерийской подготовки мы получили конкретное представление о том, как ее продолжить. В 108-м корпусе, где продвижение измерялось полукилометром, решили осуществить артподготовку по плану, а в нем 60 минут отводилось на разрушение оборонительных сооружений — траншей, окопов, огневых точек, узлов связи. В 98-м корпусе, штурмовые роты которого броском преодолели километр-полтора вражеской обороны, артподготовку вели только по более дальним целям. Огневой вал пришлось заранее отменить, так как он планировался на глубину, которую уже почти полностью прошли атакующие роты. Заменили вал последовательным сосредоточением огня по отдельным рубежам и целям.

Артподготовка в полосе 108-го корпуса продолжалась до 11 часов 45 минут, затем, вслед за огневым валом, пошли вперед танки, самоходно-артиллерийские установки и пехота 90-й и 46-й стрелковых дивизий. А южнее, вклинившись во вражескую оборону, уже вели бой за опорный пункт Тшцинец батальоны 142-й дивизии полковника Г. Л. Сонникова. Вторая дивизия 98-го корпуса упорно пробивалась с севера к Пултуску, взаимодействуя с правофланговыми дивизиями 65-й армии генерала П. И. Батова.

Среди докладов, поступавших к нам от артиллерийских командиров, оказался один весьма интересный. Это произошло в полосе 90-й дивизии. Батарея старшего лейтенанта Павлова сопровождала пехоту, как говорится, огнем и колесами. Стреляли почти в упор — со 100–150 метров, так как дальше разглядеть что-либо мешал туман. Перекатили пушки через первую немецкую траншею, и тут разведчик старшина Обухов указал командиру на дверь в подземное укрытие. Они вскочили в яму, рывком распахнули дверь, швырнули гранату, вскочили внутрь. В дыму разглядели лежащих на полу и на койках гитлеровских офицеров. Никто из них убит не был, только раненые и просто напуганные взрывом. Впоследствии на допросе они показали, что собрались [164] на совещание — высшее командование уведомило командира 61-го пехотного полка 7-й пехотной дивизии, что назавтра, 15 января, утром ожидается крупное русское наступление. Выходит, что точную дату наступления войск 2-го Белорусского фронта вражеская разведка определить не смогла.

На том же участке артиллерийский разведчик ефрейтор Зубрилов, продвигаясь вместе с пехотой, тоже в траншее, в блиндаже, пленил пытавшегося спрятаться унтер-офицера. Были и другие пленные, и они подтвердили, что оборону перед нами занимают 7-я пехотная и 5-я легкопехотная дивизии{57}.

Ожесточенный бой завязался под населенным пунктом Дзержаново. Подразделения подполковника М. А. Карпенко и подполковника И. Ф. Рябко, из 90-й стрелковой дивизии, и приданный этому соединению противотанковый полк Л. М. Капустина взяли этот опорный пункт буквально штурмом, отбивая дом за домом и двор за двором. В боевой работе на прямой наводке особенно отличились сержанты В. И. Журавлев, А. Ф. Торошин, А. А. Сумкин, М. Ф. Ефимов. Они уничтожили много дзотов и других огневых точек и в конце концов выкурили гитлеровцев из опорного пункта. А сержант Л. М. Клишенко по своей инициативе провел танки в Дзержаново через минное поле. Смелый поступок — ведь был сильный туман, а он шел впереди и вел за собой танки.

Другая дивизия корпуса генерала Поленова — 46-я в это время вела столь же напряженный бой за вторую траншею противника и расположенные поблизости опорные пункты в северной части Глодово и в Госьцеево. 176-й стрелковый полк, точнее, его командир получил в свое распоряжение много танков и артиллерии и умело воспользовался этими средствами. Ему были непосредственно подчинены еще три полка — 888-й артиллерийский, 1476-й самоходно-артиллерийский и 94-й тяжелый танковый {58}. Когда красноармейцы залегли под огнем перед северной окраиной Глодово, вперед вышли самоходно-артиллерийские установки для стрельбы прямой наводкой. А дивизион гаубиц накрыл вновь выявленные огневые точки. Этот комбинированный огневой налет принудил врага к молчанию, бойцы, обходя опорный пункт, захватили третью траншею и стали переправляться через реку Пелта. Оставить опорный пункт противника далеко [165] за своим флангом, фактически в тылу, прикрывшись одной стрелковой ротой, — это было смелое решение.

В результате маневра стрелковый полк при мощной поддержке артиллерии и танков перерезал рокадное (проходящее вдоль линии фронта) шоссе от Чарностува на Пултуск, прорвал полностью первую оборонительную позицию фашистов и вышел ко второй позиции.

Южней Глодово было старое кладбище, каменную ограду и памятники которого фашисты тоже использовали для обороны. Кладбище было опутано колючей проволокой, его обороняли автоматчики, взвод пулеметов и батарея штурмовых орудий. 1-я стрелковая рота 588-го полка 142-й дивизии получила задачу сковать боем противника и дать возможность другим ротам обойти этот опорный пункт. То есть здесь осуществлялся примерно тот же маневр, что и 176-м полком 46-й дивизии. Поддерживала роту батарея 76-мм пушек. Командир взвода управления батареи лейтенант Зубарев пробрался с двумя разведчиками близко к кладбищу и, давая по рации целеуказания и корректируя артогонь, помог сломить сопротивление фашистов. Они пытались отойти по дороге к деревне Глодово, но с помощью того же лейтенанта Зубарева были накрыты артогнем и уничтожены.

В то же время главные силы 588-го полка, обойдя этот опорный пункт, вели уже бой за третью вражескую траншею и крупный опорный пункт в деревне Тшцинец. Все командиры батарей 334-го артполка находились в стрелковой цепи вместе с командирами рот, поэтому их заявки исполнялись немедленно. Управление боем со стороны противника было нарушено метким артогнем, стрелки ворвались в Тшцинец, захватив в исправности две батареи полковых минометов.

Надо сказать, что в первой половине дня и вплоть до двух часов организованного артиллерийского огня противника нигде не было. Вели огонь лишь отдельные орудия. Приведу здесь некоторые из радиограмм, перехваченных у противника нашими радистами. Они дают представление о том, что происходило в стане врага в первой половине дня 14 января.

11 часов 30 минут. «Блиндажи разбиты. Положение тяжелое. Первая траншея занята противником. Что делать? Что делать?»

11 часов 45 минут. «Тридцать стрелков вышло из строя от танкового удара. Не могу больше держаться. Что делать?» [166]

13 часов 00 минут. «Русские танки движутся прямо на меня».

Ответ: «Знаю»{59}.

Представление о результатах нашей контрбатарейной борьбы, то есть о боевой работе 81-й и 56-й пушечных артбригад и корпусных артполков, мы получили уже в ходе боя, когда вражеские минометные батареи были подавлены все, а из назначенных к подавлению артбатарей вели огонь, да и то отдельными орудиями, только пять. После прорыва начальник оперотдела майор Михаил Киселев доложил мне, что его офицеры обследовали часть подавляемых батарей. Всего было обследовано 47 артиллерийских и минометных огневых позиций. Судя по воронкам наших снарядов, все позиции находились в зоне поражающего огня. На одиннадцати позициях брошены разбитые орудия и минометы, на четырех позициях орудия и минометы брошены в исправном виде, на других оставлены боеприпасы, автомашины, тягачи{60}. Этот итог можно было бы считать вполне удовлетворительным, если бы не одно настораживающее обстоятельство. Среди батарей, назначенных нашими специалистами по разведке к подавлению как батарей истинных, оказалось десять ложных. Противнику удалось нас ввести в заблуждение и вынудить тратить снаряды на пустое место. Я уже писал о разных хитростях, применяемых фашистскими артиллеристами. И то, что нам тоже удавалось их в этом отношении водить за нос — и очень крупно! — никак не оправдывает промахов наших разведчиков в определении истинных и ложных батарей. Пишу об этом, разумеется, без всякого удовольствия, но писать надо. Война — это борьба не только оружием, это и борьба умов, военных хитростей, смекалки, и представлять себе противника недотепой и простофилей — значит нанести вред прежде всего самому себе и своему делу.

К исходу дня 14 января наступающие соединения армии, отбив несколько контратак, в основном в полосе 90-й стрелковой дивизии, продвинулись в глубь обороны противника от 3 до 6 километров и вышли на рубеж Чарностув, Тшцинец, Громин Майерат, Бяловежа. Перед нами была вторая оборонительная позиция противника, и, судя по всему, он готовился дать нам на ней серьезный отпор. Всю ночь, как докладывали с передовой, в расположении противника гудели [167] десятки танковых моторов. Видимо, на завтрашний день фашистское командование намеревалось ввести в бой танки.

Это обстоятельство штаб артиллерии армии должен был учесть. Подписанное мной боевое распоряжение № 13, разосланное вечером 14 января, требовало от артиллерийских начальников создать сильную противотанковую оборону. Ночью я выезжал в полосу 108-го корпуса, за ночь спешно были созданы противотанковые опорные пункты в Швелице (90-я стрелковая дивизия), в Госьцеево и Закренте (46-я стрелковая дивизия), которым поставил задачу: не допустить контратак противника с направлений: Бышево — господский двор; Вуйты-Трояны — Баранец; фольварк Козлово — Выгода, то есть с северо-запада, запада и юго-запада. Артиллерия, подчиненная 98-му корпусу, должна была прикрывать наступающие части от возможных контратак с юга, со стороны города Пултуск.

Однако основная наша задача на 15 января оставалась прежняя: сопровождать огнем свою пехоту и танки, завершающие прорыв, и обеспечить ввод в этот прорыв 8-го гвардейского танкового корпуса. Корпус в составе 252 танков и самоходно-артиллерийских установок вводился в прорыв в 9 утра после короткого, но сильного артналета по фашистской обороне{61}.

К семи утра все артиллерийские начальники доложили мне о готовности, и каждый хоть что-нибудь да сказал о плохой погоде. Сильный туман опять, как и в предыдущую ночь, лег на землю.

Запланированный нами артналет противник упредил своей артподготовкой всего на полчаса. В 8 часов 30 минут утра в туманном сумраке открыла огонь его артиллерия, загрохотали танки. Поступавшие к нам доклады говорили о том, что фашисты контратакуют главным образом в полосе 108-го стрелкового корпуса в стыке его фланга со 142-й стрелковой дивизией 98-го стрелкового корпуса. На этом пространстве, от Чарностува на севере и до деревни Тшцинец на юге, и завязался напряженный бой, который с чередованием атак и контратак продолжался до четырех-пяти часов вечера, пока не стемнело.

Когда выяснилось направление главного удара противника и в какой-то мере его цель (видимо, она была ограниченной — отбросить нас на исходные позиции), командарм генерал Федюнинский приказал отбивать атаки огнем с места. «Пусть сами в тумане напарываются на наши пушки, — сказал [168] он. — А мы свои танки побережем». И фашисты действительно напоролись!

173-й и 19-й стрелковые полки дивизии генерала Лященко овладели Чарностувом, точнее, уже западной его частью, которая раскинулась за рекой Пелта, и продвигались к лесу. Вдруг комдив звонит:

— Танки! Полки залегли. Дайте огня! — И сообщил координаты.

С моего наблюдательного пункта фашистские танки не просматривались — мешал туман. Пришлось вести огонь по площади. Я зачертил на карте квадрат, соответствующий переданным комдивом данным, вызвал к телефонам командиров тяжелых гаубичных и пушечных бригад. Дал целеуказание. Все дело заняло пять — семь минут, и вот уже четыре сотни стволов мощно ударили где-то за спиной. Когда отстрелялись, позвонил Лященко:

— Ну, — говорит комдив, — спасибо! Мы тут еле-еле на ногах устояли.

— Но хорошо?

— Отлично!

— А танки?

— Какие горят, а какие драпают. Тут еще пехота скапливается на опушке. Надо бы пощекотать.

— Дай-ка Сергея Ивановича!

Трубку взял полковник Новожилов, командующий артиллерией дивизии, я передал ему управление двумя тяжелыми бригадами, и он быстро управился с фашистской пехотой на опушке. 90-я стрелковая дивизия закрепила за собой Чарностув и стала продвигаться дальше на запад — к опорному пункту в господском дворе Кшемень.

Более трудным, длительным и ожесточенным был бой, завязавшийся в своеобразном четырехугольнике, который образуют на этой местности село Баранец, лесной хутор Выгода, деревня Тшцинец и рокадная дорога на Пултуск. Разновременно, в течение дня, противник бросал в атаку большие группы танков в двух направлениях: через Баранец в сторону рокадной дороги — на боевые порядки 176-го и 340-го стрелковых полков 46-й стрелковой дивизии и через хутор Выгода и Тшцинец — на стык этой дивизии с 588-м стрелковым полком 142-й стрелковой дивизии. И опять наша артиллерия сказала свое веское слово. Отлично поработали в этом бою артполки обеих дивизий — 888-й и 334-й, а также 760-й истребительно-противотанковой.

Мне доложили, что несколько танков прорвались к наблюдательному пункту командира 888-го артполка майора [169] Згуры. Один его дивизион стоял на огневых позициях за рекой Пелта, примерно в километре от него, но помочь командиру уже не мог. Танки двигались на НП, ведя огонь и по нему, и по отходившим группам стрелков. Майор Згура вместе с разведчиком сержантом Крюковым кинулись к брошенному неподалеку 105-мм немецкому орудию. Оно оказалось исправным, снарядов много. Згура встал за прицел, Крюков зарядил пушку. Первым же снарядом командир полка поджег немецкий танк. Он горел, а снаряды Згуры уже рвались рядом с другими танками, и они не выдержали и стали пятиться. Попытались обойти огневую позицию стороной, через речку Пелта, но она, хотя и мелкая, не пропустила танки — вязли они на ее раскисших берегах. А из-за реки орудия артдивизиона уже били танкам по бортам. Оставив еще четыре подбитых танка, противник отошел в лес.

Откровенно порадовался я за майора Згуру. Думаю: он или не он? Фамилия-то редкая. Уже после боя связался с ним по телефону:

— Товарищ майор, это вам была объявлена благодарность в 1936 году в Москве, в Кремле, за отличную стрельбу прямой наводкой на полигоне?

— Так точно, товарищ генерал! Я-то вас видел на днях, да постеснялся напомнить.

— Ну, — говорю, — спасибо! Достойно поддержал боевую славу кремлевских курсантов.

Лет десять назад он был одним из лучших курсантов конно-артиллерийского дивизиона в училище имени Верховного Совета РСФСР, а мне довелось тогда командовать этим дивизионом. Остался в памяти плотный, курносый, веселый курсант Згура, у которого все спорилось. И на коня он сел сразу крепко, и на турнике работал отлично, и за орудийного наводчика действовал очень хорошо.

Но я отвлекся от боя 15 января. Всего в этот день фашисты бросили против нас более 100 танков. Основная их масса вклинилась на стыке флангов 46-й и 142-й стрелковых дивизий. Они буквально проломились через Тшцинец, окружили несколько рот 588-го стрелкового полка и дивизион 334-го артполка. Командир дивизиона майор Мащенко организовал круговую оборону, батареи капитана Сулейманова и старшего лейтенанта Кирсанова били по танкам прямой наводкой. Помогая окруженным, командир артполка подполковник Шатохин тоже открыл огонь по танкам оставшимися вне окружения двумя дивизионами. Упорное сопротивление стрелков и артиллеристов не позволяло фашистским танкам с ходу расширить прорыв в обороне 142-й стрелковой [170] дивизии. Однако прорыв был, и это, видимо, встревожило командование не только армии, но и фронта. Ко мне на наблюдательный пункт позвонил маршал К. К. Рокоссовский:

— Что у вас происходит?

Докладываю, что отбиваем атаки 7-й немецкой танковой дивизии и пехоты 5-й и 7-й дивизий. Он спросил:

— Это точно, что 7-я танковая? Не путаете?

— Нет, товарищ командующий фронтом. Взят пленный танкист с документами.

— Что предпринимаете?

— Вывожу на прямую наводку 760-й противотанковый...

Противотанкисты подполковника Капустина уже мчались на своих машинах к месту прорыва. Леонид Михайлович быстро развернул батареи и встретил наступающие танки метким огнем с дистанции 200–300 метров. Часа два продолжался этот поединок, и мало-помалу 7-я немецкая танковая стала сдавать назад, танки горели по всему полю перед рокадной дорогой, по моей команде к месту прорыва поспешили, с ходу вступая в бой, артполки 79-й и 166-й легких артбригад полковников Алферова и Михайленко. Пехота 142-й стрелковой дивизии при поддержке самоходно-артиллерийских установок пошла вперед, противник был сломлен и отброшен и опять оставил деревню Тшцинец.

Член Военного совета армии генерал Шабалин сообщил мне по телефону, что снова звонил маршал Рокоссовский и что он благодарит артиллеристов. Быстро и четко, сказал командующий, расстреляли танковую дивизию. Эти слова и благодарность маршала мы тотчас передали тем, кому они предназначались, — бойцам, командирам и политработникам артиллерийских полков.

По данным, которые сохранились в архиве нашей армии, за два дня боя было сожжено и подбито около 120 танков и штурмовых орудий противника{62}. Конечно, эти подсчеты потерь 7-й немецкой танковой дивизии весьма относительны. Важно другое. В ходе дальнейшего наступления нам встречались только небольшие, в несколько танков, подразделения этой дивизии. А в конце пути, под Эльбингом, 7-я танковая уже сражалась, как говорится, «танковый по-пешему». Значит, потери ее в боях 14–15 января были столь велики, что восстановить свой боевой состав она уже не смогла.

15 января с наступлением темноты бой стих по всему фронту армии, однако не надолго. Генерал Федюнинский [171] приказал продолжить прерванное контратаками противника наступление действиями, как мы их тогда называли, «ночных батальонов». Они выделялись каждой стрелковой дивизии, усиливались артиллерией и самоходками.

Из населенного пункта Тшцинец фашисты отошли в направлении населенного пункта Козлувка и расположенного еще западней населенного пункта Александрово. Командир первого батальона 588-го полка получил приказ сбить боевое охранение врага на окраине Ковлувки, овладеть обоими населенными пунктами. Атаку поддерживали два дивизиона — самоходно-артиллерийский и легкий пушечный майора Мащенко из 334-го артполка. Мащенко хорошо подготовил личный состав дивизиона к ночному бою, особое внимание уделил разведке и взаимодействию своих разведчиков с огневиками и пехотой. Все целеуказания давались ракетами и трассирующими пулями. Например, направление на танки — красной ракетой и короткой очередью трассирующих пуль, сосредоточенный огонь дивизиона — двумя зелеными ракетами и тому подобное. Командир разведывательного отделения сержант Пеняев и разведчики красноармейцы Поляков и Курилкин выучили таблицу сигналов на память. Они первыми направились к Козлувке, чтобы вместе с разведчиками-стрелками изучить расположение противника.

В ночь на 16 января, в два часа, отряд выступил к Козлувке. Совершили марш. Разведчики донесли, что в деревне находится колонна автомашин — около 50 и до 15 танков. Боевое охранение фашистов расположилось только на восточной и южной окраинах деревни.

Майор Мащенко послал одного разведчика вместе с отделением стрелков в тыл к противнику, чтобы тот мог давать целеуказания, а пехотинцы, в случае чего, могли имитировать окружение. Сержант Пеняев, забрав с собой наводчиков орудий сержантов Гороха, Скрипку и Рожановича, скрытно подобрался вместе с ними к вражескому боевому охранению и указал разведанные заранее цели. Потом, в полной тьме и тишине зимней ночи, артиллеристы на руках выкатили орудия в стрелковую цепь. Когда все изготовились к бою, командир батальона дал сигнал белой ракетой. Расчеты открыли огонь прямой наводкой, пехотинцы вслед за самоходными установками, ведущими огонь с ходу, с криком «ура!» ворвались в деревню. Бросая технику и вооружение, фашисты кинулись на шоссейную дорогу к Александрово. Наткнулись на засаду отделения автоматчиков, а разведчик Курилкин указывал цели ракетами. Огнем артдивизиона отступавшие гитлеровцы были накрыты прямо на дороге и [172] почти полностью уничтожены. Ни стрелковый батальон 588-го полка, ни артиллеристы майора Мащенко потерь не имели.

Успешно действовали и другие «ночные батальоны». Они не дали врагу передышки, и он был вынужден отходить, и чем дальше, тем быстрей. В ночь на 16 января войска 2-й ударной армии продолжали продвигаться правым флангом на город Цеханув, левым флангом обходя Пултуск, чем помогали 65-й армии овладеть городом. Теперь нам противостояли только арьергарды — мелкие подразделения пехоты с танками и самоходками. Они стремились задержать наше продвижение, заставить нас развертываться перед каждым населенным пунктом. Однако с этими группами справлялись наши передовые подразделения.

В ночь на 19 января мы получили новую задачу: армия развернулась фронтом с западного направления на север и северо-запад и продолжила преследование противника в сторону южной границы Восточной Пруссии.

Командующий армией ввел в бой второй эшелон — 116-й стрелковый корпус генерала Ф. К. Фетисова. К вечеру, продвинувшись еще на 30 км, передовые части армии вышли на рубеж населенных пунктов Плосница, Вылязлово, Зелонь, Лобовидз{63}. За ними была польско-германская граница. До Восточной Пруссии нам оставалось сделать буквально считанные шаги.