Плацдарм за рекой Нарев

Эшелоны 2-й ударной армии шли из Эстонии на юг. Был октябрь сорок четвертого, мы ехали с Ленинградского фронта на 2-й Белорусский, а в открытых окнах нашего вагона было видно бледное осеннее небо и косяки перелетных птиц. Извечным своим путем, озерными краями, через Финляндию, Прибалтику, через знаменитые Мазурские озера, над Восточной Пруссией и Северной Польшей, летели дикие гуси. Они нам почти попутчики. Там, северней Варшавы, на реке Нарев, где Мазовецкая низина смыкается с Мазурским Полесьем, в лесисто-болотистом краю занимают оборону войска 2-го Белорусского фронта. Они стоят в преддверии цитадели германского милитаризма — близ границы Восточной Пруссии.

А что такое Восточная Пруссия с точки зрения военной? Это без всякого преувеличения единый укрепленный район с сотнями притаившихся в лесах и болотах артиллерийско-пулеметных дотов и бронеколпаков, с множеством противотанковых рвов, перекрывающих межозерные промежутки, с сотнями километров колючей проволоки, с минными полями, с каждой рощей, бугром и кустиком, заранее пристрелянными всеми видами огня. Это до предела военизированная область, где дороги проложены так, чтобы прежде всего удовлетворять потребности наступательных и оборонительных действий крупных войсковых масс, где даже отдельные крестьянские хутора с их массивными постройками еще в мирное время подготовлены для быстрого переоборудования в опорные пункты с долговременными огневыми точками, где казарменные городки строились с расчетом на формирование и переформирование десятков дивизий. Короче говоря, Восточная Пруссия — это крепость, и взять ее можно только длительным, мощным и нарастающим по силе штурмом. С севера и востока к этому штурму готовился 3-й Белорусский фронт, с юго-востока — 2-й Белорусский. Этот фронт, доселе имевший три общевойсковые армии, усиливался еще тремя общевойсковыми армиями и одной танковой. В их числе была и наша, 2-я ударная.

В дороге — а дорога нам выдалась не столько дальняя, сколько долгая — мы времени не теряли. Прямо в вагонах проводили занятия с бойцами, сержантами, офицерами. Главным в этих занятиях, носивших различную форму, был разбор и обобщение опыта недавних боевых действий. Когда мы еще готовились к погрузке в эшелоны и сосредоточивались в район города Тарту, то решили послать группу [151] офицеров обследовать эффективность нашей артподготовки в Таллинской операции. Товарищи съездили, а верней, объездили и излазили бывшую полосу вражеской обороны перед тартуским плацдармом и по реке Эмайыги, а затем, уже в пути, сделали нам интересные доклады. Большинство их было посвящено действенности нашей артиллерийской разведки.

К концу войны самым распространенным видом ее стала разведка звукометрическая, то есть определение координат вражеских батарей по звуку выстрела. Наши дивизионы артиллерийской инструментальной разведки и отдельные батареи звуковой разведки приобрели большой опыт по этой части. Вражеские батареи, которые обнаруживались ими и засекались, потом, во время артподготовки, как правило, не только вынуждены были замолкать, но вообще полностью или частично выходили из строя — разбивалась материальная часть орудий, орудийные окопы, ровики с боеприпасами, укрытия с личным составом. А ведь это были цели, расположенные в пяти — девяти, а иногда и более километрах от наших стрелявших по ним тяжелых батарей.

Эти успехи артиллерийской инструментальной разведки стали возможными не только потому, что разведчики были опытными людьми в смысле техническом, что значительно проще и эффективней стала сама техника засечки звука и дешифровки этой засечки. Очень важно было и то, что все разведчики — и бойцы, и сержанты, и офицеры — научились правильно отбирать и группировать разрозненные наблюдения, научились замечать факты, и очень важные, которые прежде пропускали или не подмечали, как несущественные. Такое умение анализировать и обобщать, внедрившись в сознание и практику всех разведчиков, быстро и решительно повысило результативность разведки.

Этот же фактор сыграл большую роль в улучшении визуальной, оптической разведки — проще сказать, разведки наблюдением в бинокль или другие оптические приборы. Конечно, самым точным для определения координат вражеских батарей оставалась аэрофоторазведка, то есть съемка цели с воздуха. Однако большое число разных хитростей, применявшихся противником для маскировки истинных своих батарей, заставляли нашу артиллерийскую разведку работать комплексно. Там, где фашисты могли, установив макеты, обмануть авиаразведку, приходили на помощь звуковая или оптическая разведка или обе вместе. Ввести в заблуждение весь этот комплекс трудно. Трудно, но все-таки можно. Скажем прямо: противнику иной раз удавалось выдать [152] ложные батареи за истинные. Например, авиаразведка наша сфотографировала вражескую батарею. На снимке все в порядке, даже подъездные пути к огневой позиции видны — колея в болотистом грунте. Звукоразведка докладывает, что батарея с теми же координатами ведет огонь. А в действительности это только деревянные макеты, а настоящая батарея, хорошо замаскированная, стоит где-нибудь в 300–400 метрах от ложной, и гитлеровцы, специально выкатывая орудия на ложную позицию, наводят нас на эти деревяшки. Словом, борьба шла между нашими и вражескими артиллеристами денно и нощно, и то, что в решительный день наступления нам обычно удавалось принудить к молчанию десятки вражеских батарей, свидетельствовало о том, что наши разведчики брали верх над противником. Но успокаиваться никак было нельзя. И мы даже в пути, в эшелонах, очень много времени уделяли вопросам разведки.

В начале ноября 2-я ударная армия в составе трех стрелковых корпусов — 98-го генерала Г. И. Анисимова, 108-го генерала В. С. Поленова и 116-го генерала Ф. К. Фетисова — сосредоточилась в Северной Польше, в тылу войск 2-го Белорусского фронта, в районе города Острув-Мазовецки{53}. Линия фронта проходила в 35–40 км западней места нашего сосредоточения. Там, на реке Нарев, еще в ходе летних боев войска 2-го Белорусского фронта захватили два плацдарма. Тот, что покрупней, у городка Ружаны, находился примерно в 25–30 км северней Варшавы, а плацдарм поменьше, у городка Сероцк, был еще ближе к Варшаве. Между плацдармами, разделяя их, стоял на реке Нарев город Пултуск, занятый войсками противника.

Плацдармы эти создавались уже на исходе Белорусской операции, и маршал Г. К. Жуков в своих воспоминаниях писал, как наше командование пыталось сначала использовать наревские плацдармы для удара по варшавской группировке противника с севера, но попытка не удалась, и впоследствии Варшаву освобождали глубоким обходом с юга. Рассказывая далее о планировании Ставкой завершающих операций войны, он писал: «Прежде чем нанести удар непосредственно по Берлину, намечалось осуществить на западном стратегическом направлении две крупные наступательные операции: одну — в Восточной Пруссии силами 3-го и 2-го Белорусских фронтов, а вторую — на варшавско-берлинском направлении... 2-й Белорусский фронт полностью [153] был нацелен против восточно-прусской группировки противника»{54}.

Ничто не мешало нашим приготовлениям к будущей операции. Артиллерия 2-й. ударной армии сосредоточилась в лесах вокруг города Острув-Мазовецки в составе двух бригад — тяжелой пушечной и истребительно-противотанковой — и 12 полков — гвардейского минометного, зенитного, корпусного артполка 108-го стрелкового корпуса, а также девяти артиллерийских полков стрелковых дивизий. Довольно долго находились мы в этом районе в резерве.

Большую помощь в подготовке предстоящего наступления оказали нам командующий артиллерией фронта генерал А. К. Сокольский и его штаб. Командующий артиллерией фронта был большой специалист своего дела, хорошо знал обстановку в полосе предстоящего наступления 2-й ударной армии. Вся эта территория была скрупулезно и неоднократно сфотографирована нашими авиаторами, и мы получили отличные аэрофотоснимки расположения войск гитлеровцев. В штаб артиллерии армии были переданы и другие разведданные, а также результаты пристрелки всех известных тогда важных целей. К нам непрерывным потоком в течение ноября — декабря прибывала артиллерия. В оперативное подчинение армии поступил 8-й артиллерийский корпус прорыва в составе 1-й и 23-й артиллерийских дивизий, затем еще три дивизии — 26-я артиллерийская, 4-я гвардейская минометная и 47-я зенитно-артиллерийская. К началу января мы кроме штатной армейской, корпусной и дивизионной артиллерии располагали еще 18 артиллерийскими, минометными и гвардейскими минометными бригадами. Шесть артиллерийских бригад имели на вооружении тяжелые орудия и орудия большой мощности, а одна минометная бригада — новые тяжелые 160-мм минометы конструкции И. Г. Теверовского. Это было оружие, которое по своим тактико-техническим данным не имело равных ни в одной воюющей армии. Передвигался миномет на колесном ходу, заряжался тоже, как и орудие, с казенника, а мину весом сорок килограммов бросал на пять с половиной километров. Превосходное оружие!

Поэтому, когда в середине декабря, как только командование поставило нам предварительную боевую задачу, указав и полосу наступления с ружанского плацдарма, и участок прорыва, штаб артиллерии приступил к рекогносцировке [154] местности, располагая уже определенной информацией о противнике. Начались ежедневные поездки на ружанский плацдарм. Первое впечатление: тесно нам будет. Как разместить две с лишним тысячи стволов в этой тесноте? Вообще-то плацдарм не так уж мал — более 40 км по фронту и до 20 км в глубину, до наревских переправ. Однако кроме 2-й ударной на нем должны разместиться еще три армии — 48-я и 3-я общевойсковые и 5-я гвардейская танковая, а также три корпуса (механизированный, танковый, кавалерийский). Наша полоса наступления — 18 км по фронту, а участок прорыва, где будет сосредоточена подавляющая часть артиллерии, — всего 7 км. Да в глубину километров пять, не более, так как в наступлении даже тяжелая артиллерия, даже дальнобойные пушки придвигаются как можно ближе к переднему краю. Следовательно, вся площадь артиллерийского позиционного района — 30–40 квадратных километров. А у нас 348 артиллерийских батарей и 158 рот и батарей минометных{55}. Это ствольная артиллерия. А три бригады реактивной артиллерии? Им тоже нужны огневые позиции. Вот и прикинь, сколько орудий, минометов и «катюш» надо втиснуть в каждый квадратный километр! Встанут буквально колесо к колесу.

Между 20 и 25 декабря вся работа по выбору огневых позиций и наблюдательных пунктов была завершена. На 26 декабря был намечен первый день вывода основной массы артиллерии на плацдарм. Благодаря четко налаженной комендантской службе и пунктам технической помощи, оснащенным тракторами и автотягачами, удалось за несколько ночей по единственной хорошей дороге скрытно вывести большую часть артиллерии на плацдарм. Для того чтобы противник ее не обнаружил, оборудование позиции и наблюдательных пунктов было начато еще за неделю до этого и велось ограниченным числом людей. Например, огневую позицию тяжелого орудия оборудовали только три человека из всего расчета. Эти ограничения и постепенность работ помогли скрыть от противника насыщение плацдарма артиллерией. Последними, в конце первой декады января, были выведены на позиции батальонные 82-мм минометы. Их у нас оказалось около 500 стволов, пришлось размещать минометы на огневых позициях траншейного типа, проще сказать, в широкой траншее, по три роты вместе, объединяемые одним артиллерийским начальником. Тоже в укрытиях, в так называемых «карманах», были размещены орудия, [155] предназначенные для стрельбы прямой наводкой по переднему краю противника.

Пока артиллерия постепенно, не привлекая внимания противника, выводилась на плацдарм и занимала огневые позиции, пристрелочные орудия уже вели свою многодневную работу. Для того чтобы не нарушать огневого режима, к которому привык противник, пристрелку наши батарейцы вели по единому армейскому плану и очень аккуратно. Загодя были выдвинуты на плацдарм по одному орудию от дивизиона, а там, где требовалось особо точно пристрелять цель, — по орудию от батареи. В среднем по 3–6 орудий от артиллерийского полка. Это обеспечило нам и скрытность сосредоточения артиллерии, и вместе с тем достаточную точность пристрелки целей.

Последние дни перед наступлением оперативная группа штаба артиллерии 2-й ударной армии провела главным образом в полосе 108-го стрелкового корпуса. Это соединение должно было прорвать фронт на участке четыре километра шириной двумя дивизиями — 90-й и 46-й стрелковыми. С наблюдательного пункта на высоте 110,0 занесенная снегом местность выглядела довольно уныло и однообразно — поля, холмы, перелески. Проволочный забор в три-четыре ряда тянулся с севера, с околицы села Дзержаново на юг, к Глодово и еще дальше, где над берегом Нарева видны строения Пултуска. В ноябре, когда не было еще снега, оборона противника просматривалась лучше. Фашисты уже который месяц ее совершенствуют, и вот эта, что прямо от меня на запад, полоса наступления 46-й стрелковой дивизии перекрыта тремя подряд, а местами четырьмя траншеями с опорными пунктами в Глодово и Госьцеево, А еще далее, в 5–6 километрах от линии фронта, по речке Пелта протянулась вторая полоса вражеской обороны — две траншеи полного профиля с опорными пунктами в деревнях Закрент и Выгода. С точки зрения разведчиков-артиллеристов, это — район особого внимания. Наши батареи звуковой разведки, широко раскинув свои посты, днем и ночью прослушивают этот район и уже засекли в нем несколько артиллерийских батарей и два так называемых минометных куста (группы минометных батарей). Данные по этим огневым позициям подготовлены, проверены по аэрофотоснимкам. Мало того, цели уже пристреляны. Пристреливались они по реперу, что далеко в стороне, так что ничто не насторожило вражеских артиллеристов и минометчиков. Однако их батареи уже занесены в карточки 3-й и 96-й тяжелых гаубичных бригад подполковника Бондаренко и полковника Горобца. Стоит [156] довернуть стволы вправо на измеренный заранее угол, уменьшить прицел на четыре деления, и снаряды тяжелых 152-мм гаубиц полетят в цель.

Опорный пункт Глодово под прицелом дивизионов 21-й гаубичной бригады большой мощности. Ее командир Тихон Иванович Бондарев отлично справился с аналогичной и даже еще более сложной задачей при взятии Нарвской крепости. Вчера мы с ним разбирали последние разведданные по Глодову. Сильный опорный пункт. Много в нем противотанковой артиллерии, упрятана она в каменных зданиях и подвалах, обороняет опорный пункт батальон 19-го немецкого пехотного полка. Разрушить эти укрепления, завалить траншеи, порвать телефонную связь, уничтожить артиллерию и пулеметные точки — это одна из задач гаубичников Бондарева на время артиллерийской подготовки.

Рядом со мной на НП Леонид Михайлович Капустин. У его противотанкистов задача особая. Как, впрочем, и всегда. Танки фашистов! Там, за рекой Пелта, где зимние рощи на гряде холмов загораживают от наших глаз вражескую территорию, идет дорога на город Цеханув. А в Цехануве стоит 7-я немецкая танковая дивизия. Оперативный резерв. По самым свежим разведданным, 15-й танковый полк этой дивизии выдвинут из Цеханува в лес — в тот самый, что загорожен от нас грядой холмов. Вот, видимо, и размышляет сейчас наш боевой командир-противотанкист, как лучше после прорыва встретить контратаку танков. Щупает глазами местность, сверяет с картой. Это работа сложная, но необходимая. Она часто подсказывает командиру верное решение в самых трудных ситуациях.

Сегодня, когда мы с командующим армией генералом И. И. Федюнинским ехали из штаба на мой артиллерийский наблюдательный пункт, он заметил, что не худо было бы сократить первый огневой налет до десяти минут. Только по первой траншее. Сказал вроде бы между делом, но я уже достаточно знаю командарма. Сейчас, после долгого и обстоятельного разговора об артподготовке, он опять вернулся к первому огневому налету. Вообще-то говоря, артподготовка запланирована у нас в трех вариантах. В конце пятнадцатиминутного огневого налета штурмовые роты должны атаковать первую траншею противника. Удастся ее захватить — мы изменим график артподготовки, не удастся — продолжим ее в полном объеме, с ложными переносами огня. Есть и третий вариант — на тот случай, если удастся захватить вражескую первую траншею на отдельных участках. [157]

Иван Иванович Федюнинский решил сократить первый огневой налет до десяти минут. Это рискованно, огневые средства фашистов могут остаться неподавленными. Но, с другой стороны, наша пехотная атака после короткого огневого налета, когда над второй траншеей еще бушует артогонь, а над первой лишь оседает черный снег да пыль, может оказаться неожиданной и привести к успеху. Ну а нам, артиллеристам, надо в таких обстоятельствах работать очень точно, прямо скажем, ювелирно, чтобы не поразить свою пехоту. Этим мне и пришлось заняться после разговора с командармом и его приказа сократить огневой налет.

В десятых числах января 1945 года, дня за три-четыре до начала Восточно-Прусской операции, к нам во 2-ю ударную армию приехал командующий фронтом маршал К. К. Рокоссовский. Он почти не изменился внешне с той норы, с июня сорок первого года, когда мне довелось огнем своих пушек поддерживать контратаки его танкистов и мотострелков, так же, как и бойцов другого тогдашнего комкора — И. И. Федюнинского. И вот командарм Иван Иванович Федюнинский три с половиной года спустя докладывает командующему фронтом Константину Константиновичу Рокоссовскому о том, как его армия готовится к прорыву в Восточную Пруссию. А я слушаю и думаю: «Вот совпадение! Нарочно не придумаешь. Вместе начинали войну на Юго-Западном фронте, вместе кончим в Германии». А что кончим войну, и скоро, в том уже ни у кого не было сомнений.

После командарма пришлось докладывать мне об артиллерии, командующему бронетанковыми войсками армии — о танках (в нашей полосе вводился в бой 8-й гвардейский танковый корпус) и некоторым другим специалистам. Маршал Рокоссовский слушал нас, сидя среди командиров, в заднем ряду. Когда последний из докладчиков закончил, командарм Федюнинский спросил:

— Вопросы есть?

Вижу — поднял руку Николай Григорьевич Лященко, командир 90-й стрелковой дивизии:

— Есть вопрос!

Неторопливо, но и без лишних слов он изложил свой вопрос. Его дивизия воюет вместе с 46-м танковым полком уже давно, еще с Синявинских высот под Ленинградом. И на этом плацдарме Лященко совместно с танкистами уже облазил весь передний край, договорились, как и куда пустить танки, каждый командир стрелкового батальона знает, с каким [158] командиром танковой роты пойдет в атаку, и вдруг вчера приказ...

— Ваш приказ, товарищ командующий! — повторил Лященко. — 46-й танковый мы передаем соседям, а нам дают танковый полк, только что прибывший с Урала.

— Прекрасный полк! — заметил Федюнинский. — Весь как с иголочки. Танки Т-34 новые, с сильной 85-мм пушкой.

— Так точно! — подтвердил Лященко. — Новые, с сильной пушкой, с боевой молодежью. Но я прошу, товарищ командующий: оставьте нам 46-й полк, мы с танкистами вообще друг друга с полуслова понимаем, все обговорили. А с новыми надо еще знакомиться. А времени уже нет.

Рокоссовский спокойно так сказал:

— Иван Иванович, уступите комдиву, дело говорит.

Федюнинский распорядился, и, как рассказывал мне потом Николай Григорьевич Лященко, 46-й танковый полк завернули к нему прямо с марша.

Подготовка к наступлению заканчивалась. Времени нам дали вполне достаточно, чтобы все сделать без спешки и основательно. Артиллерия была полностью выведена в позиционный район, каждая батарея заняла предназначенную ей огневую позицию, получила уже подготовленные и проверенные пристрелкой данные для стрельбы по целям. Теперь в эти данные ежедневно вносились только поправки на изменения в погоде — в температуре воздуха, в давлении атмосферы, в направлении и силе ветра. Так корректировались прицел и угломер каждого из сотен орудий. Только пушки, предназначенные для стрельбы прямой наводкой, стояли пока еще далеко от своих позиций. Для того чтобы не насторожить заранее противника, эти орудия их расчеты выдвинут к переднему краю в ночь перед наступлением. Надо будет прокатить орудия на руках с километр, а то и более. Это нелегкая работа, но она обеспечит скрытность наших приготовлений до последнего часа.

В соответствии с директивой 2-го Белорусского фронта плотность артиллерии на участке прорыва армии должна была составить не менее 250 стволов (не считая 45-мм пушек и 50-мм минометов) на каждый километр. У нас она составила 273 ствола на километр, или 1910 стволов на весь семикилометровый участок прорыва.

Участок этот распределялся так: правофланговый 108-й корпус генерала В. С. Поленова — 4 км, по два километра на дивизии первого эшелона — 90-ю и 46-ю. Левофланговый 98-й корпус генерала Г. И. Анисимова получил участок 3 км. 142-я его дивизия прорывалась на фронте шириной два километра, [159] 381-я дивизия — один километр. Эта дивизия получила задачу оказать содействие нашему левому соседу — 65-й армии генерала П. И. Батова в овладении городом Пултуск. Кстати сказать, на участке прорыва 381-й дивизии плотность артиллерии была наивысшей из тех, что я знал за всю войну — 468 стволов{56}. Это объяснялось, во-первых, необходимостью хорошо обеспечить стык флангов с 65-й армией, а во-вторых, прикрыть наш будущий прорыв от возможных контратак фашистов со стороны Пултуска.

12 января 1945 года наступлением войск 1-го Украинского фронта началась грандиозная Висло-Одерская операция. День спустя наш северный сосед — 3-й Белорусский фронт нанес мощный удар по восточнопрусской группировке противника в общем направлении на Кенигсберг. С утра 14 января предстояло вступить в бой и войскам 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Накануне вечером опергруппа штаба артиллерии 2-й ударной армии выехала к передовой и заняла наблюдательный пункт на высоте 110,0. Здесь в последних приготовлениях провели мы эту, как всегда перед наступлением, тревожную ночь.