Десять дней в сентябре

Река Нарва является лишь частью единой, примерно 250-километровой, водной системы, что протянулась от Финского залива на юг по долине реки Нарва через Чудское, [133] Теплое и Псковское озера и далее по реке Великая. Эта система сообщающихся Между собой рек и озер, расположенных на стыке Эстонии с Ленинградской и Псковской областями, испокон веков являлась важнейшим фактором любой крупной военной операции. Так было и во времена Александра Невского, так было и в ходе долгой Ливонской войны и еще сто с лишним лет спустя, когда Петр Первый, овладев Нарвой и Балтийским побережьем, «в Европу прорубил окно». Основу этого водного рубежа и естественной оборонительной позиции составляют обширные озера, и обойти их можно через реку Нарва на севере или реку Великая на юге.

Форсировав Нарву, войскам нашего Ленинградского фронта, как мы уже знаем, не удалось преодолеть всю глубину вражеских укреплений между Финским заливом и Чудским озером. В то же время соседний 3-й Прибалтийский фронт, освободив Псковщину и обойдя эту озерную систему с юга, провел с 10 августа по 6 сентября Тартускую операцию, в результате которой освободил и значительную территорию Эстонии. Советские дивизии продвинулись на 100–130 км, овладели городом Тарту, создали выгодные условия для прорыва к Рижскому заливу и для удара во фланг немецко-фашистских войск, которые оборонялись против нас на рубеже «Танненберг». Кроме того, отсюда был весьма перспективным удар на северо-запад с последующим освобождением столицы Эстонской ССР города Таллин.

В начале сентября 2-я ударная армия получила приказ передислоцироваться в район Тарту. Предстоял длительный марш — сначала на юг, вдоль восточного побережья Чудского, Теплого и Псковского озер, а затем либо переправа в Узмени, либо дальнейший марш под Тарту, уже вдоль западного побережья озер. Было понятно, что этот марш-маневр с переброской целой армии на 250–300 км, с резким усилением фронта северней Тарту, связан с недалеким уже новым наступлением.

Тартуский выступ серьезно беспокоил фашистское командование, поскольку подрывал устойчивость всей обороны по озерно-речному рубежу. Еще не зная о переброске в этот выступ 2-й ударной армии, противник делал все, чтобы вновь овладеть здесь положением. В первых числах сентября части 2-го немецкого армейского корпуса при поддержке танков неоднократно пытались отбросить на юг соединения 3-го Прибалтийского фронта.

Особенно тяжелые бои происходили в начале сентября [134] в полосах обороны 321-й и 128-й стрелковых дивизий, оборонявших подступы к городу Тарту. Большую стойкость проявили бойцы, командиры и политработники этих соединений. Вражеские танки и пехота неоднократно врывались в нашу оборону, даже окружали отдельные подразделения, но каждый раз отбрасывались на исходные позиции.

Когда через несколько дней эти соединения вошли в состав нашей армии, мне рассказали о героических делах их артиллеристов. Командир орудия из 72-го стрелкового полка коммунист старшина Любашенко тремя снарядами остановил и поджег тяжелое самоходное орудие «фердинанд».

В полосе 128-й стрелковой дивизии противник бросила атаку много танков и самоходных орудий. И опять героизм советских солдат, помноженный на мастерство, одолел броню. Парторг полковой батареи 533-го стрелкового полка сержант Уваров, оставшись один у орудия, продолжал бой и заставил отойти пехоту гитлеровцев. Наводчик противотанковой батареи коммунист сержант Миронов стойко отражал танковую атаку и подбил два танка, когда они уже были в ста шагах от его огневой позиции. А ночью саперы 148-го саперного батальона установили минное поле на дороге, в тылу противника, и утром на минах подорвались сосредоточивавшиеся для атаки шесть немецких танков. Атака так и не состоялась.

К 7 сентября, когда большая часть дивизий и полков 2-й ударной армии находилась уже на марше, а некоторые приблизились к новому району дислокации на три-четыре перехода, атаки противника северней Тарту прекратились совсем. Видимо, все силы, которыми располагал для этих попыток командир 2-го армейского корпуса генерал Хассе, были израсходованы. Кстати сказать, на марше мне довелось ознакомиться с любопытным документом — обращением этого генерала к своим солдатам. Он там писал следующее: «700 лет назад в Прибалтике шла борьба не только за Прибалтийские страны и за Балтийское море, но также за судьбу и сохранность немецкого государства. Это политическое наследие, которое создали наши деды и прадеды и за которое они проливали кровь, должно найти преемников. В этом смысл сегодняшней борьбы против большевизма, его должен осознать каждый немец...»

А что, спрашивается, осознать? Что 700 лет назад немецкий рыцарский орден, захватив и поработив Эстонию, продолжил завоевательные походы на восток, в славянские земли? Что в этом самом городе Тарту, тогда называвшемся [135] Дерптом, собралось многотысячное рыцарское войско и двинулось к Чудскому озеру, к земле Новгородской? Что войско это было порублено дружинниками Александра Невского на озерном льду, а пять сотен оставшихся в живых рыцарей и несколько тысяч простых солдат были взяты в плен? Что, откушав вместо новгородского калача новгородского меча, завоеватели надолго потеряли вкус к походам на восток?

Да, видимо, события апреля 1242 года оставили столь глубокий след в памяти потомков ливонских рыцарей, что один из них, генерал Хассе, вспомнил Ледовое побоище совсем невпопад — воспоминания о жестоком поражении вряд ли воодушевили его подчиненных даже 700 лет спустя.

Наши политработники беседовали с бойцами в походе о тех же событиях. Вспоминали — да она у всех была еще в памяти — кинокартину «Александр Невский». Шли мы маршрутами предков, часть нашей артиллерии и стрелковые соединения переправлялись на западный берег этих трех соединенных озер в самом их узком месте, в Узмени, там, где перешли озеро по льду дружинники и ополченцы Александра Невского и близ которого находится знаменитый Вороний Камень — безмолвный свидетель разгрома и пленения рыцарей Ливонского ордена. Так что беседы политработников и агитаторов с бойцами на марше были очень конкретными и наглядными.

Должен сказать, что еще 2 сентября 1944 года командующий Ленинградским фронтом Маршал Советского Союза Л. А. Говоров и член Военного совета генерал-лейтенант А. А. Кузнецов утвердили представленный генерал-лейтенантом Д. И. Холостовым план работы политуправления на период подготовки и проведения наступления. Особое место в этом плане, как и в планах политотделов армий, корпусов и дивизий, отводилось политическому обеспечению боевой подготовки войск.

Итак, в ночь на 3 сентября наша армия передала 8-й армии свою полосу обороны на нарвском плацдарме вместе со 117-м стрелковым корпусом, 9-м и 16-м укрепленными районами. В состав 2-й ударной армии вводился из резерва 8-й Эстонский стрелковый корпус и из 8-й армии 108-й стрелковый корпус. 4 сентября началась перегруппировка войск нашей армии в районе южнее и юго-восточнее Тарту.

Организация марша (имею в виду артиллерию) оказалась весьма непростой, но штаб артиллерии хорошо с ней справился. Полковник Ф. В. Горленко составил четкий [136] план, начальник оперотдела майор М. М. Киселев и его офицеры-операторы П. А. Гаркуша, А. А. Пьянков практически его выполнили и, где нужно, сами вели артчасти по маршрутам. Железная дорога вдоль восточного побережья была проложена только до Гдова, то есть примерно на треть пути. Дальше надо идти своим ходом до переправы в Узмени. Однако суда 25-й отдельной бригады речных катеров капитана 2 ранга А. Ф. Аржавкина, а также паромы 5-го тяжелого понтонно-мостового полка подполковника И. А. Гультяева и 1-го гвардейского понтонно-мостового батальона майора Е. П. Гуляницкого могли переправить лишь легкую артиллерию (свыше 1000 орудий и минометов). Поэтому пришлось продвигать части к месту назначения сложными комбинированными маршами. Например, 23-я артиллерийская дивизия прорыва перебрасывалась так: автотранспорт двух тяжелых гаубичных бригад отправили своим ходом вокруг озер, то есть трехсоткилометровым маршрутом, а сами орудия, погруженные в Нарве, сделав долгий крюк в тыл, прибыли под Тарту через Гатчину, Лугу и Псков. Легкая артиллерия сократила маршрут наполовину, переправившись в Узмени, но тоже ждала часть своих автомашин и тягачей в районе Тарту, пока они шли своим ходом вокруг озер. А всего этими тремя основными маршрутами — железнодорожным, автомобильным и автомобильным с переправой — было переброшено из-под Нарвы к Тарту пять гаубичных и пушечных бригад, минометная бригада, зенитно-артиллерийская дивизия, а также семь отдельных артиллерийских и минометных полков. Как я уже отмечал, марш начался 4 сентября, а к исходу дня 11 сентября основные наши силы прибыли в районы сосредоточения под городом Тарту. Однако только что восстановленная железная дорога через Псков не справлялась с перевозками, и последние наши артчасти сосредоточились к Тарту в канун наступления. В среднем же бригады и полки находились на марше около 100 часов. Учитывая сложность и многоплановость марша, это были вполне удовлетворительные показатели{48}.

Под Тарту 2-я ударная армия сосредоточилась в составе трех стрелковых корпусов — 8-го Эстонского, 108-го и 30-го гвардейского. Тотчас по прибытии нам подчинили оборонявшиеся тут 116-й и 118-й стрелковые корпуса и 14-й укрепленный район со всей их артиллерией. Прибывали также новые артиллерийские полки и бригады и много [137] танковых полков. Армия стала очень сильной, способной выполнить самую трудную задачу.

Полоса обороны, которую мы приняли от войск 3-го Прибалтийского фронта, тянулась с востока на запад, от Чудского озера до озера Выртсъярв. Передовые позиции наших и вражеских войск разделяла река Эмайыги, вытекающая из озера Выртсъярв и впадающая в Чудское озеро. Лишь в одном месте, а именно на середине этого межозерного промежутка, линия фронта перешагнула реку и образовала плацдарм, занятый советскими частями. По названию города, расположенного в глубине плацдарма, его и назвали тартуским. И когда командование Ленинградского фронта выбирало участок будущего прорыва, оно не прошло, конечно, мимо тех оперативных выгод, которые сулил мощный удар с плацдарма на север — в тыл укреплениям линии «Танненберг», с одной стороны, и вдоль железной дороги через Тапу на столицу Эстонии Таллин, с другой.

Соответственно с этими важнейшими задачами и строился боевой порядок 2-й ударной армии. Главный удар она наносила своим правым флангом и центром. Участок прорыва был широкий — 15 км. На правом фланге вдоль берега Чудского озера должен был наступать 8-й Эстонский стрелковый корпус. Его левым соседом был 30-й гвардейский корпус. Оба эти соединения, форсировав реку Эмайыги (Эмбах) в нижнем ее течении, наступали правее железной дороги на Таллин. В центре, северней города Тарту, наносил удар с плацдарма 108-й стрелковый корпус. Он наступал по обе стороны той же железной дороги, а после прорыва вражеской обороны и ввода в бой второго эшелона армии — 116-го стрелкового корпуса, — вместе с ним расширяя прорыв, развивал успех в западном и северо-западном направлениях{49}. Командующий армией для этих же целей мог использовать также оборонявшийся вдоль озера Выртсъярв 118-й стрелковый корпус и под Тарту — 14-й укрепленный район, имевший сильный боевой состав — 13 пулеметно-артиллерийских батальонов.

По мнению командующего фронтом маршала Л. А. Говорова, этот концентрированный удар 15 дивизий (считая за дивизию и 14-й укрепрайон) по правому флангу армейской группы «Нарва» должен был сокрушить ее оборону, отрезать эту группу от главных сил группы армий «Север» и вынудить ее либо сражаться в одиночестве на северо-западе [138] Эстонии, либо поспешно отступать к портам с надеждой эвакуироваться морем. В дополнение к этому фланговому удару 8-я армия наносила удар по войскам противника через оборонительный рубеж «Танненберг».

Противник, оборонявшийся на северном берегу Эмайыги и ее притоке реке Ама, располагал примерно шестью дивизиями. Пишу «примерно» потому, что в эти времена сильно потрепанные вражеские соединения зачастую были сборными или сводными. Например, мы знали, что 20-я пехотная дивизия войск СС помимо трех собственных полков объединила с полдесятка батальонов из разбитых ранее полков и дивизий. С другой стороны, штаб 207-й охранной дивизии располагал только одним собственным полком, а три других, в том числе артиллерийский, были сводными, а точнее, сборными, и присловье «с бору по сосенке» вполне применимо к ним. Короче говоря, силы и средства противостоящих нам вражеских войск надо было определять не по множеству номеров, а по реальной численности. Наши разведчики определили ее в шесть пехотных дивизий, объединенных штабом 2-го армейского корпуса. Танковые силы этой группировки были весьма значительны — до 120 танков и самоходных орудий (бригада «Шмидхен» и другие части).

Наиболее плотная группировка противника, а также его оборонительные сооружения находились перед нашим центром — перед тартуским плацдармом и восточнее, в полосах наступления 108-го и 30-го гвардейского корпусов. Соответственно группировалась и наша артиллерия. Когда в штабе артиллерии мы с полковником Ф. В. Горленко, начальником оперативного отдела майором М. М. Киселевым и другими товарищами обсуждали задачи артиллерии в наступлении и наши возможности, то решили максимально сконцентрировать артиллерию, особенно тяжелую, для боевой работы в полосах 108-го и 30-го гвардейского корпусов, ибо здесь решался успех всей армии. Вместе с тем планы составлялись так, чтобы после прорыва тактической обороны противника, когда артиллерия должна будет сопровождать пехоту не только огнем, но и колесами, фланговые корпуса — 8-й Эстонский справа, 116-й и 118-й слева — получили бы достаточную огневую поддержку в виде переподчиненной им артиллерии.

Вообще-то говоря, подобный широкий маневр артиллерией после прорыва вражеской обороны, в борьбе, где все решает подвижность войск, умение сосредоточить максимум сил в решающем направлении, — такой маневр доступен [139] только штабам и войскам опытным. Иначе выйдет одна суматоха. Так у нас и случалось иногда в былые времена. Но теперь штаб артиллерии был уверен в подчиненных ему войсках, а те в свою очередь были уверены, что штаб не будет дергать их понапрасну. Эта взаимная уверенность друг в друге как раз и создает на войне тот психологический климат, который позволяет одерживать успех с минимальными потерями, а в случае неудачи быстро ликвидировать ее последствия.

Памятуя, что в Нарвской операции у нас не было достаточно четкого взаимодействия между командирами стрелковых частей и артиллеристами в самом сложном и подвижном виде боя — в момент, когда противник всячески стремился оторваться от преследования, а мы стремились этого не допустить, мы перед нынешним наступлением на Таллин главное внимание обратили на взаимодействие пехоты с артиллерией в оперативной глубине прорыва. У нас было много минометов из приданных нам полков и бригад. Их мы и решили двинуть вслед за пехотой в прорыв в первую очередь с тем, чтобы каждый стрелковый полк был обеспечен поддержкой по меньшей мере двух минометных полков.

Цифра эта была вполне реальной. Всего у нас было 42 стрелковых полка. Из них 24 наступали на главном направлении при поддержке 60 артиллерийских, минометных и гвардейских минометных полков. Подобная плотность ствольной и реактивной артиллерии просто великолепна, но организовать движение этой массы орудий и минометов, после того как пехота и танки прорвут фронт и углубятся в оборону противника, очень сложно. Постоянное взаимодействие находящихся в движении стрелковых полков и следующих за ними полков артиллерийских и минометных опять-таки в решающей степени зависит от четкой работы штабов. Разработкой этого взаимодействия и занимались мы очень усиленно в канун наступления.

Большую заботу о политическом обеспечении взаимодействия войск проявлял Военный совет фронта. Перед началом наступления мы получили его директиву, в которой содержалось требование направлять в общевойсковые соединения для увязки взаимодействия вместе с командирами приданных и поддерживающих артиллерийских, танковых и авиационных частей политработников, которые могли бы на месте решить все возникающие вопросы. Политработники артиллерийских частей строго выполнили эти указания, установив тесный контакт с политорганами общевойсковых [140] соединений, что очень помогло в их совместной работе. Наши политработники оказали большую помощь местным партийным и советским органам в агитационно-массовой работе среди населения. Они разъясняли населению освобожденных районов республики внешнюю и внутреннюю политику Советского правительства, информировали о славных победах Красной Армии, раскрывали аспекты ленинской национальной политики партии, напоминали о давней дружбе русского и эстонского народов, срывали лживые маски с лиц буржуазных националистов.

Должен сказать, что к началу наступления во всех артиллерийских и минометных батареях были созданы полнокровные партийные и комсомольские организации. В каждом боевом расчете имелся коммунист или комсомолец.

Мощной была наша группа артиллерии дальнего действия. Она состояла из двух пушечных бригад, двух корпусных артполков, разведывательного артдивизиона, двух отрядов аэростатов воздушного наблюдения и эскадрильи корректировочно-разведывательной авиации. В качестве командующего артиллерией армии я должен был непосредственно руководить огнем этой группы. Образно говоря, группа артиллерии дальнего действия (по военной терминологии — АДД) — это самый дальний артиллерийский кулак, которым наступающий может бить по тылам обороняющегося.

По всем оперативным компонентам Таллинская операция мыслилась как очень глубокая и цель преследовала самую решительную — разгромить противника и освободить окончательно Советскую Эстонию. Поэтому 2-ю ударную армию и сделали столь сильной (пять стрелковых корпусов), поэтому придали ей 15 артиллерийских и минометных бригад, поэтому же обеспечили ее и танками. У нас было около 500 танков и самоходно-артиллерийских установок, входивших в составы танковой бригады, семи отдельных танковых и пяти самоходно-артиллерийских полков. Большая часть танков и самоходок предназначалась для непосредственной поддержки пехоты, а затем, после преодоления тактической зоны вражеской обороны, танки и самоходки сводились в два подвижных отряда. Один имел задачу продвигаться прямо на север, на город Раквере, на перехват тыловых коммуникаций 3-го танкового корпуса СС, другой отряд через город Тапу должен был устремиться на Таллин{50}. [141]

Дня за три до начала наступления к нам приехал командующий Ленинградским фронтом маршал Л. А. Говоров. Попросил отвезти его на плацдарм, в 108-й стрелковый корпус. Мы с командармом И. И. Федюнинским сопровождали его в этой поездке. Как обычно, Леонид Александрович Говоров был немногословен. В 46-й стрелковой дивизии, на переднем крае, он долго смотрел в стереотрубу. День был превосходный — истинно бабье лето. Теплый, сухой, с прозрачными далями, с рощами и перелесками, чуть тронутыми золотым цветом ранней осени. Маршал сказал командиру дивизии Семену Николаевичу Борщову:

— Болота у вас.

— Болота да мочажины, — согласился Борщов.

В 90-й дивизии, на наблюдательном пункте ее командира Николая Григорьевича Лященко, маршал тоже долго осматривал лежащую местность, спросил про немецкие опорные пункты, спросил и меня, как намерен и планирую давить фашиста огнем, а потом сказал комдиву Лященко:

— Тесно в вашей полосе.

— Тесно, — сказал Лященко, поняв, что командующий говорит про опорные пункты и различные сооружения и инженерные заграждения противника. И добавил: — Зато сухо, товарищ маршал!

— Да! — сказал Леонид Александрович. — Зато сухо.

Потом командующий фронтом в штабе 108-го корпуса заслушал доклад комкора Виталия Сергеевича Поленова. Главный удар в полосе корпуса должна была нанести 46-я стрелковая дивизия Борщова. Ей были приданы почти все танки и артиллерия. Маршал следил за указкой командира корпуса, она скользила по карте, останавливаясь то на переднем крае, то в расположении противника, то на огневых позициях собственной артиллерии. Когда Поленов кончил, Леонид Александрович сказал:

— А не выйдет ли у вас, как у того силача, что тренировал одну правую руку? Этакий однорукий атлет?

— Но ведь принцип сосредоточения сил! — ответил комкор.

— Да, — сказал Говоров. — Принцип! А перед принципом болота, и, судя по всему, нехорошие болота. Сядут в них все танки. А что будет тогда делать принцип?

Все молчали. Действительно, перед 46-й дивизией оборона немца послабей, зато местность сильно заболоченная. Перед 90-й дивизией оборона врага сильная, зато сухо. И дорога хорошая есть прямо вдоль оси наступления. Вот и выбирай. [142]

Маршал приказал командарму Федюнинскому и комкору Поленову:

— Надо объединить удары обеих дивизий в один. Перераспределите артиллерию и танки. Так будет лучше.

С плацдарма мы проехали в 30-й гвардейский корпус Николая Павловича Симоняка, где командующий фронтом внимательно, я бы сказал, скрупулезно выслушал доклады артиллеристов. Особенно ему понравилось, что и в 45-й и в 63-й гвардейских стрелковых дивизиях действия артиллерии, постановка неподвижных и подвижных заградительных огней, а также сосредоточение огня всех минометных и артиллерийских полков — все это планировалось подробнейшим образом даже на последней стадии прорыва, при сопровождении пехоты на 8–10 и более километров в глубину вражеской обороны. Этого планирования штаб артиллерии армии требовал от командующих артиллерией дивизий со всей жесткостью.

Тактика фашистов, строивших глубокую, несравнимую по глубине даже с минувшим сорок третьим годом, оборону, была достаточно гибкой. Они пытались, например, за счет широкого маневра подвижных частей — танковых и моторизованных — создавать своего рода «бронированные пояса». И чтобы прорвать их, мы спланировали сильные артиллерийские удары по районам сосредоточения гитлеровских танковых частей, по дорогам и рубежам и в ходе нашей артподготовки, и после нее, при бое в глубине. Вот это планирование, обычно осуществлявшееся только в высших штабах, при подготовке к Таллинской операции было отработано и в артиллерийских штабах дивизий.

Из гвардейского корпуса маршал Говоров проехал еще далее вдоль южного берега Эмайыги в боевые порядки эстонских стрелков. Воодушевление царило и на передовой и в тылах 8-го стрелкового корпуса. После трех долгих лет войны, после стольких разговоров и воспоминаний о родных местах они пришли домой, и каждый понимал, что день окончательного изгнания оккупантов близок и что все эти приготовления — могучие танковые колонны, замаскированные в осенних березняках артиллерийские стволы, частоколом поднявшиеся на полянках, бурная ночная жизнь прифронтовых дорог, — все это явные предвестники долгожданного часа, когда над Таллином взовьется красный флаг.

Маршал Говоров выслушал доклад командира корпуса Лембита Абрамовича Пэрна и, выяснив, как, когда и каким образом уже во второй фазе артнаступления мы передадим [143] часть артиллерии из 30-го гвардейского корпуса в 8-й Эстонский, уехал. Я остался с полковником К. И. Ару, чтобы еще раз обговорить беспокоившие командующего фронтом детали. С Карлом Ивановичем Ару, командовавшим артиллерией корпуса, мы познакомились и подружились недавно, но, как потом оказалось, на долгие годы. Он был честнейшим, высокой души человеком. Старый солдат, участник гражданской войны. Блестящий артиллерист. Начав службу в корпусе командиром полка, он быстро стал ведущим артиллеристом 8-го Эстонского.

В эти дни, в канун наступления, бойцы, командиры и политработники 8-го стрелкового корпуса обратились в письмом к Центральному Комитету КП(б) Эстонии, к Президиуму Верховного Совета и Совету Народных Комиссаров Эстонской ССР. В письме говорилось: «Мы, бойцы, сержанты, офицеры и генералы Эстонского корпуса, заверяем Центральный Комитет КП(б) Эстонии и правительство Эстонской ССР, что в предстоящих наступательных боях будем бить немецких захватчиков до окончательного их изгнания с советской земли, до полного их уничтожения...» В свою очередь, политотдел 2-й ударной армии обратился к воинам-эстонцам с воззванием, которое заканчивалось такими словами: «Торопись, боец! Перед тобой родная Эстония, и со всех концов ее несутся к тебе мольбы измученных братьев и сестер твоих. Вперед же, воин — освободитель родной земли! Тебя ждет любовь родных людей, которым ты вернешь свободу и величайшее счастье жить в братской семье народов Великой Страны Социализма»{51}.

Целеустремленная партийно-политическая работа под лозунгом «Освободим Советскую Прибалтику от немецко-фашистских захватчиков!» велась среди всего личного состава. Лучшие воины, отличившиеся в боях, вступали в партию и комсомол. В те дни мы широко практиковали встречи артиллеристов с пехотинцами и танкистами с целью укрепления боевого содружества войск. Перед началом наступления мы провели во всех частях митинги под развернутыми знаменами. Выступавшие командиры, политработники, бойцы поклялись выполнить приказ Родины.

Политотдел 2-й ударной армии, учитывая характер предстоящего наступления, выпустил специальные листовки и памятки, в которых обобщил опыт отгремевших боев, дал советы и рекомендации воинам. Особую ценность представляли [144] «Памятка бойцу в наступлении в лесисто-болотистой местности» и «Памятка бойцу при форсировании водных преград».

Вечером 16 сентября мы смогли доложить командующему армией генералу Федюнинскому, что артиллерия заняла подготовленные огневые позиции, боеприпасы полностью подвезены — словом, артиллерия готова к бою. Кстати сказать, даже тяжелые батареи мы в эту ночь установили очень близко от переднего края противника — не далее 3–4 км от него. Это позволяло тяжелым пушкам и гаубицам, не меняя позиций, вести эффективный огонь не только во время форсирования Эмайыги и прорыва с плацдарма, но и при бое в глубине вражеской обороны.

17 сентября, в 7 часов 30 минут утра, началась артиллерийская подготовка. Первый трехминутный огневой налет по всей глубине вражеской обороны поставил землю дыбом и затмил горизонт. Огонь вели одновременно более двух тысяч стволов. Потом все артиллерийские группы перешли на методический огонь — надо было пристрелять цели, внести в подготовленные заранее данные поправки на погоду, на изменившиеся, хотя и незначительно, температуру и давление, на ветер, переменивший направление. Этот пристрелочный период длился более двадцати минут, и, как только очередная батарея или дивизион брали свою цель в так называемую узкую вилку, артиллеристы тотчас переходили к стрельбе на поражение. Разрушали разрывами снарядов определенные участки траншей с блиндажами и прочими укрытиями, разбивали дзоты, пулеметные гнезда на переднем крае, каменные постройки и прочие особо прочные сооружения в деревнях и поселках Савакюла, Лунья, Винный завод, Саба, Алику и на гряде высот над северным берегом, где гитлеровцы устроили густую сеть опорных артиллерийско-пулеметных пунктов. В это же время наша контрминометная группа, а также полки реактивных «катюш» плотно накрыли минометные батареи противника, а группа артиллерии дальнего действия вела огонь по фашистским батареям под номерами 508, 512, 503 и ряду других целей, фигурировавших в наших документах как «батареи первой очереди», достоверность которых несомненна.

Артподготовка продолжалась 50 минут. Затем большая часть артиллерии сосредоточила огонь на первой траншее, создав, можно сказать, стену огня, под прикрытием которой гвардейцы 30-го корпуса и стрелки-эстонцы спустили лодки и плоты на воду и, налегая на весла, пошли через [145] Эмайыгу. А пехота 108-го корпуса с плацдарма атаковала вместе с танками вражескую первую траншею. С наблюдательного пункта вижу: передовые батальоны 46-й и 90-й дивизий залегли. Танки наши горят — один, другой. В чем дело? Иван Иванович Федюнинский в ответ коротко бросает в трубку: «Минные поля!» Думаю: какие минные поля вблизи траншей? Передаю команду, и наши минометы огнем прочесывают подступы к вражеской траншее. Действительно, среди типично минометных разрывов видны разрывы иные. Это противотанковые мощные мины вздыбливают землю. Еще артналет по траншее, и фигурки наших бойцов устремляются к ней и дальше, ко второй траншее.

Впоследствии, много лет спустя, генерал армии Николай Григорьевич Лященко, бывший командир 90-й Ропшинской Краснознаменной дивизии, рассказал мне, какими для него неожиданными были эти минные заграждения, установленные противником в непосредственной близости от своих траншей. Наша артподготовка их не затронула, и атакующие танки стали вдруг взрываться едва ли не на брустверах первой вражеской траншеи.

Это была единственная задержка, не предусмотренная планом прорыва. Мы ее быстро ликвидировали, и наступление развивалось успешно. Все три стрелковых корпуса быстро продвигались в 15–20-километровой полосе на север и по обе стороны железной дороги и вдоль побережья Чудского озера. Продвижение 108-го корпуса, успешные атаки его 46-й и 90-й дивизий позволили активизироваться и соединениям 118-го корпуса, имевшего пока что оборонительные задачи по прикрытию левого фланга армии у озера Выртсъярв. Корпусные разведчики пошли вперед и захватили пленных из 1148-го немецкого гренадерского полка.

Хорошо продвигались и стрелки 8-го Эстонского и гвардейцы 30-го корпусов. К семи вечера пехота 45-й гвардейской дивизии прошла уже на 10–12 километров в глубину вражеской обороны. Командующий артиллерией дивизии полковник Д. Н. Буденко деятельно использовал и свой 96-й гвардейский артполк и приданные ему части — 479-й гаубичный полк, 532, 568 и 564-й минометные полки и 29-й гвардейский минометный полк. И хотя пока что этот мощный артиллерийский кулак, сопровождавший четыре батальона 129-го и 134-го гвардейских стрелковых полков, не имел возможности полностью вступить в дело, тем не менее Буденко не позволял артиллеристам отставать и успокаиваться. Каждый командир полка знал, какие именно [146] из запланированных огней надо готовить сейчас или час спустя, по мере продвижения своей пехоты.

В восьмом часу вечера командир 45-й гвардейской дивизии С. М. Путилов ощутил наконец жестокое сопротивление противника. Огонь с заранее подготовленных позиций заставил его бойцов залечь. Мало того, со стороны рокадной дороги, которую вот-вот должны были оседлать гвардейцы, показались атакующие фашисты — группы танков и пехота. Их поддерживал сильный артиллерийско-минометный огонь. Завязался упорный бой. Его решила артиллерийская группировка, управляемая полковником Буденко. Минуты потребовались ему, чтобы ввести в дело заранее запланированный огонь. Завеса неподвижного заградительного огня (кодовое название «Пихта») прикрыла правый фланг дивизии, подвижные заградительные огни «Рысь» и «Пантера» ударили по боевым порядкам фашистской пехоты и танков, пытавшихся контратаковать правый фланг и центр дивизии. Кроме того, Буденко сосредоточил огонь нескольких дивизионов в различных направлениях. Эти внеплановые артиллерийские налеты также были проведены быстро и с большим искусством. Контратака противника была сорвана. Артиллерия продолжала вести по нему огонь, когда снова пошли вперед наши танки и пехота. Фашисты были разгромлены и поспешно отступали на север, бросая боевую технику и вооружение. Оказалось, что в контратаке участвовали части 11-й немецкой пехотной и 207-й охранной дивизий.

Этот эпизод весьма показателен. Ведь штаб артиллерии 45-й гвардейской дивизии, готовясь к наступлению и бою в глубине обороны противника, провел большую сложную работу и подготовил данные для самых различных огневых ударов. Например, только НЗО (неподвижный заградительный огонь) было спланировано свыше пятидесяти. Если же сосчитать все запланированные постановки огней, то их число перевалит значительно за сотню. А понадобилось только три из них да плюс несколько внеплановых сосредоточений огня. Процент использования черновой работы невелик, зато эффект его при отражении контратак был блестящим, и боевая работа полковника Д. Н. Буденко и его артиллеристов по праву отмечена в нашей военно-исторической литературе{52}.

К исходу первого дня наступления глубокий прорыв [147] 2-й ударной армии стал фактом. Однако праздновать победу было рано. Ведь и в предыдущей операции мы имели успех в первый же день. А сутки спустя уже вели напряженнейшие и, как вскоре выяснилось, безрезультатные бои перед второй полосой вражеских укреплений. Поэтому в ночь на 18 сентября штаб артиллерии армии сделал все, что в его силах, для быстрого перемещения артиллерии вперед. Надо было обеспечить пехоту не только непосредственной огневой поддержкой, но и дальнобойной артиллерией, способной подавлять дальнобойную артиллерию противника. Скажем сразу: это было очень нелегко. Контрбатарейная борьба, когда бой принимает формы подвижные, вообще осложняется. Тут и трудности в точном определении координат вражеских батарей, и необходимость то и дело менять собственные огневые позиции, и трудности связи. Наши тогдашние артиллерийские радиостанции были маломощными, поэтому перерывы в связи между пехотой и артиллеристами зачастую не позволяли оперативно выполнять заявки пехоты на контрбатарейную борьбу.

С утра 18 сентября стрелковые корпуса продолжили наступление. Были введены в бой дивизии из вторых эшелонов. Командующий армией выдвинул в первую линию и 116-й стрелковый корпус генерала Ф. К. Фетисова. Правым флангом 2-я ударная быстро продвигалась на север, вдоль Чудского озера на Алатскиву и город Калласте, центром и левым флангом, развертывая соединения как бы веером, шла на северо-запад вдоль Таллинской железной дороги и на запад к реке Педья. Отходившие немецко-фашистские войска стремились оторваться от преследования и задержать наше продвижение боем арьергардов.

К вечеру 19 сентября, пройдя за три дня до 50 километров, 90-я стрелковая дивизия генерал-майора Лященко вышла на реку Педья ниже железнодорожной станции Йигева. В наступающих сумерках с противоположного берега били пушки «тигров» и «фердинандов», ухали залпы немецких реактивных минометов. Первым вышел к реке 19-й Выборгский Краснознаменный полк подполковника Михаила Карпенко, а первым в полку — батальон капитана Леонида Крайнова. Под сильным огнем противника батальон на подручных средствах форсировал Педью и захватил плацдарм. Все контратаки танков и пехоты противника были отбиты.

Два других полка дивизии — 173-й Ивана Рябко и 286-й Петра Фоменко — также форсировали реку. Они овладели Йигевой и ударили во фланг контратакующим фашистам. [148] Артиллеристы под руководством замполита командира дивизиона капитана Коровина и командира взвода Верещака восстановили взорванный мост, провели орудия и обеспечили пехоту хорошей огневой поддержкой. Мост этот, восстановленный по инициативе и силами артиллеристов дивизии, вообще сыграл большую роль в бою 19 сентября, ибо на какое-то время стал единственной мостовой переправой в полосе корпуса. И сразу же политработники выпустили листок-молнию с именами отличившихся — лейтенанта Верещака, старших сержантов Усова и Старицкого и других товарищей, написали также им поздравительные открытки и пустили по цепи, чтобы передать по назначению. Эта форма оперативной политической работы в бою широко практиковалась в дивизии.

В ночь на 20 сентября сопротивление противника на реке Педья было сломлено. Части 108-го корпуса, развернувшись почти строго на запад, выходили на подступы к другой водной преграде — реке Пылтсамаа. Таким образом, фланги армии наступали уже в резко расходящихся направлениях: на Раквере, на север, и на Пярну, на запад. Сутками раньше, в ночь на 19 сентября, перешла к преследованию противника 8-я армия генерал-лейтенанта Ф. Н. Старикова. Ее войска за два дня продвинулись почти на 90 км и вышли в район Раквере. Поэтому дальнейшее продвижение соединений нашей армии на север стало нецелесообразным, командование Ленинградского фронта произвело ряд переподчинений. 8-й Эстонский стрелковый корпус генерала Л. А. Пэрна и подвижная группа армии полковника А. Н. Ковалевского поступили в подчинение 8-й армии. В составе армии Старикова наши боевые товарищи — эстонские стрелки и танкисты Ковалевского — протаранили оборону противника на таллинском направлении и утром 22 сентября вступили в столицу Эстонии и с помощью других частей 8-й армии вскоре очистили Таллин от врага.

В тот же день поздно вечером столица нашей родины Москва 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий салютовала воинам Ленинградского фронта, в том числе эстонским стрелкам генерала Пэрна, освободившим столицу Советской Эстонии.

Между тем наступление, а верней сказать, преследование поспешно отступавшего противника продолжалось. Наша 2-я ударная армия, завершив крутой поворот всех корпусов в западном направлении, гнала остатки 3-го танкового и 2-го армейского корпусов на юго-запад, к Пярну и [149] другим балтийским портам, а правее, от Таллина, гнали фашистов части 8-й армии. Полное освобождение Эстонии было делом считанных дней.

На рассвете 23 сентября 90-я стрелковая дивизия по дороге, что вдоль реки Пярну, вышла на ближние подступы к одноименному городу. Его предместья уже угадывались вдали, в туманной дымке утра, когда командир дивизии получил приказ развернуть части и выйти на морское побережье. Мы с начальником штаба армии Петром Ивановичем Кокоревым как раз подъехали к перекрестку, на котором увидели в группе офицеров генерала Лященко. Он распоряжался, и его батальоны сворачивали с дороги в поле.

— Это с какой стати? — спросил Кокорев. — Почему сходишь с направления?

— Приказ комкора! — ответил Лященко.

— Свяжи меня с ним! — приказал Кокорев и, переговорив с комкором, приказал командиру дивизии: — Продолжай движение на Пярну!

— Ну спасибо, Петр Иванович! — обрадовался Лященко.

Его можно было понять. Отлично начатое наступление — стремительное, дерзкое, мощное — хочется и закончить знаменательно. А освобождение Пярну, второго по величине города Эстонии, — этим дивизия может гордиться.

Мне пришлось остаться в 90-й дивизии. Дело в том, что ближе к Пярну, на гряде высот, что подымались над обширными болотами, засел противник и плотным огнем не пропускал стрелков Лященко к городу. 81-я пушечная бригада была уже на подходе, я связался с Василием Сергеевичем Гнидиным, и его пушкари огнем тяжелых орудий расчистили дорогу стрелковым подразделениям генерала Лященко. Полк Карпенко обошел город, главными силами ударил в лоб, и фашисты кинулись в порт, бросая буквально все, вплоть до парадных мундиров.

23 сентября 108-й стрелковый корпус очистил город Пярну и продолжил движение уже на юг, к границе с Латвийской ССР. В тот же день был освобожден город Вильянди. 26 сентября части 2-й ударной армии соединились с частями 3-го Прибалтийского фронта, также вышедшими на побережье Балтики, и вступили на территорию Латвийской ССР. Шел десятый и последний день Таллинской операции. Советская Эстония была почти полностью очищена от противника, а 2-я ударная армия выводилась в резерв Ставки. [150]