Освобождение Нарвы

В один из весенних дней 1944 года я докладывал Николаю Николаевичу Воронову о группировке артиллерии по фронтам. В это время зазвонил телефон. Командующий Ленинградским фронтом генерал Л. А. Говоров попросил передать трубку Н. Н. Воронову. Закончив разговор, главный маршал артиллерии встал и долго ходил по комнате, о чем-то сосредоточенно размышляя. Затем спросил меня, какими артиллерийскими средствами РВГК мы располагаем на Ленинградском фронте. Я доложил о всем составе артиллерии фронта. Николай Николаевич снова задумался.

— Ленинградский фронт, — сказал он, помолчав, — готовит крупную наступательную операцию с целью разгрома нарвской группировки противника и освобождения города Нарва. Леонид Александрович Говоров просит назначить командующего артиллерией Второй ударной армии. Как вы на это смотрите?

Я немедленно выразил готовность отправиться на Ленинградский фронт. Николаю Николаевичу, видимо, не понравилась та поспешность, с которой я дал согласие на его предложение. Он строго взглянул на меня и сказал:

— Служба на должности начальника оперативного отдела Штаба артиллерии Красной Армии столь же ответственна и не менее почетна!

Я поблагодарил главного маршала артиллерии за доверие, но вновь твердо сказал, что мне хотелось бы снова вернуться на самостоятельную работу в строй.

Николай Николаевич спросил, знаю ли я генерала Федюнинского. Заметил: у него сложный характер, с ним не просто сработаться. Я рассказал о том, как в начале войны на Юго-Западном фронте тяжелые пушки-гаубицы 331-го гаубичного полка, которым мне довелось тогда командовать, поддерживали части корпуса полковника Федюнинского, при каких обстоятельствах познакомился о комкором, как сразу же нашел общий язык.

Н. Н. Воронов молча выслушал меня, а потом снова вернулся к артиллерийским группировкам фронтов. Когда все вопросы были решены, спросил:

— Итак, вы хотите получить назначение командующим артиллерией Второй ударной армии?

— Так точно!

Мое назначение состоялось. [112]

В Ленинграде я не бывал лет пятнадцать, с конца двадцатых годов. И вот еду туда опять. Июнь — самая, пожалуй, прекрасная и лирическая пора года в Ленинграде. Вспоминаю белые ночи, силуэты мостов и башен на незакатных небесах, гудки буксиров на Неве.

Поезд идет на север, за окнами вагона, по обе стороны железной дороги, видны разрушенные дома, сады, где на черных, обугленных деревьях ни единого листочка, и всюду воронки, воронки, воронки... Здесь шли тяжелые бои, эта территория недавно освобождена от фашистских войск, движение по железной дороге Москва — Ленинград восстановлено после двух с половиной лет перерыва. Три тяжких блокадных зимы пережил героический город, и, хотя враг отброшен от его стен на запад, отпечаток этого периода лежит на всем. Уже на вокзале меня поразил суровый, истинно фронтовой вид города. Людей на улицах мало, окна домов заложены мешками с землей, баррикады и противотанковые ежи перекрывают дороги, оставляя узкие проезды, на площадях и пустырях глубоко вкопанные в землю огневые позиции зенитных батарей. Везде и всюду строжайший порядок — и в поведении людей, даже штатских, и в той особой атмосфере, которой, кажется, насыщен сам воздух.

Пока штабная машина везла меня от вокзала через город, нам встретилось несколько разбитых и сгоревших зданий. Это — работа немецко-фашистской артиллерии. Самые тяжелые ее калибры были доставлены из Германии под Ленинград, с тем чтобы испепелить его и стереть с лица земли саму память о колыбели пролетарской революции. Гитлеровцы, просматривая с наблюдательных пунктов ленинградские улицы и площади, вели огонь по школам, госпиталям, музеям и просто по скоплениям людей. Трофейные документы — журнал боевых действий 768-го немецкого тяжелого дивизиона — так, например, фиксировали «боевые действия» 5 декабря 1941 года: «С 14.35 до 14.46 дивизион выпустил 25 снарядов по скоплению людей на Крестовском острове в северной части Петербурга. По-видимому, это было скопление эвакуируемых»{38}. Эту и другие ей подобные записи пленный фашист из того же артдивизиона объяснил: «Мы знали точно, что в Ленинграде много гражданского населения, по нему мы и стреляли. У нас вошло в обычай, когда стреляли по городу Ленинграду, говорить так: «Это привет Ленинграду» {39}. [113]

Обстрелы города враг вел по плану, методично. На артиллерийских картах, захваченных нами впоследствии, все невоенные учреждения также были занумерованы, как цели для обстрела. Всемирно известный музей Эрмитаж стал целью № 256, больница имени Нечаева — целью № 99, Дворец пионеров — целью № 192 и так далее. Непрерывно насыщая свою осадную артиллерию все более тяжелыми калибрами, фашисты пытались разрушить город, и если это им не удалось, то только благодаря мастерским и самоотверженным контрдействиям артиллеристов Ленинградского фронта. Борьба с вражескими тяжелыми батареями велась централизованно, ее возглавлял штаб специально созданного контрбатарейного артиллерийского корпуса, которым командовал опытный артиллерист Николай Николаевич Жданов.

К осени 1943 года, когда борьба двух артиллерийских группировок — вражеской, созданной для уничтожения Ленинграда, и советской, созданной для его защиты от артиллерийских обстрелов, — достигла высокого напряжения, соотношение сил и по числу орудий и по их калибру складывалось еще в пользу врага. Его осадная артиллерия располагала 240 орудиями, из которых 42 орудия имели калибры от 170 мм и выше. А 3-й Ленинградский контрбатарейный корпус имел только 195 орудий, из которых 12 имели калибр от 180 мм и выше. Однако, как и в любом другом военном противоборстве, исход многолетней контрбатарейной борьбы под Ленинградом решило не только число и калибр орудий, но и мастерство артиллеристов. Защитники города эту борьбу выиграли. Они умело маневрировали своими ограниченными средствами, разрабатывали все новые тактические приемы, непрерывно усовершенствовали все виды разведки ну и, разумеется, метко вели огонь по врагу.

Особые условия боевых действий непосредственно под Ленинградом, длительная стабилизация линии фронта, создание глубоко развитой, насыщенной инженерными сооружениями обороны, болотистая местность — все это способствовало выработке у артиллеристов Ленинградского фронта своих, часто весьма оригинальных тактических и огневых методов. Тон в этой творческой деятельности командиров и штабов задавал командующий артиллерией Ленинградского фронта генерал-лейтенант артиллерии Георгий Федотович Одинцов — старый артиллерист, блестяще владевший самыми сложными видами артиллерийской стрельбы, отличный организатор и обаятельнейший человек. Да и командующий войсками фронта Леонид Александрович Говоров [114] смолоду, с первой мировой войны, был артиллеристом и в этом качестве прошел и гражданскую войну, и начало Великой Отечественной. Став затем командующим армией и фронтом, генерал Говоров всегда деятельно помогал своим артиллеристам.

Высокая профессиональная квалификация старших начальников, несомненно, сказалась и на успехе, который одержали артиллеристы Ленинградского фронта в единоборстве с немецкой осадной артиллерией, и в конечном счете на авторитете, завоеванном артиллеристами этого фронта в Штабе артиллерии Красной Армии. Напутствуя меня в Москве, маршал артиллерии Н. Н. Воронов говорил:

— У ленинградских артиллеристов есть чему поучиться. Их методику контрбатарейной борьбы вообще, и контрминометной в частности, можно назвать классической. Ну, а насчет «сползания огня» — это тоже их творческий поиск, и, хотя это новшество нас пока еще не убедило и рекомендовать его другим фронтам мы не можем, присмотритесь к нему, послушайте товарищей... Во всяком случае, вам придется на практике применять этот метод. Ленинградцы очень им дорожат.

И действительно, прибыв в. Ленинград, в штаб фронта, и представившись Маршалу Советского Союза Л. А. Говорову (он только что получил это звание), я среди первых его указаний услышал и такое: «Прошу все наши нововведения проводить строго в жизнь».

В беседе со мной командующий фронтом в общих чертах изложил свои соображения по Нарвской операции: одновременными ударами с севера через реку Нарва силами 2-й ударной армии и с юга, с нарвского плацдарма, 8-й армии выйти в тыл группировки противника, оборонявшей город, окружить и разгромить ее, освободить Нарву...

Представившись членам Военного совета генерал-полковнику А. А. Жданову и генерал-лейтенанту А. А. Кузнецову, я полчаса спустя в кабинете командующего артиллерией фронта генерал-лейтенанта Г. Ф. Одинцова прослушал интереснейшую беседу о том самом методе «сползания огня», о котором говорилось выше. Кстати сказать, одной из особенностей Георгия Федотовича как человека было умение говорить просто, перемежая речь образными примерами и даже шутками, о вещах самых сложных и серьезных.

В самом общем виде этот метод «сползания огня» был одним из методов артиллерийской поддержки атаки стрелковых подразделений. Если при огневом вале артиллеристы, стреляя по рубежам впереди своей пехоты, переносили огонь [115] скачками в 100–200 метров, то есть на два — четыре деления прицела, то «сползание огня» вполне отвечало своему названию — артиллерийский огонь «сползал» с переднего края противника в глубину его обороны минимально возможными переносами — по 50 метров (одно деление прицела), а зачастую и это маленькое расстояние делилось надвое с помощью уровня. Подобные переносы огня перекрываются рассеиванием снарядов, поэтому с наблюдательного пункта вы не видите никаких скачков. Артиллерийский огонь действительно ползет в глубину обороны противника, пропалывая ее дочиста, как хороший огород. Разумеется, по такой «прочищенной» местности наступать пехоте и танкам много легче. Естественный вопрос: почему этот метод не применять повсюду? Почему Штаб артиллерии Красной Армии не рекомендовал «сползающий огонь» артиллеристам других фронтов? Во-первых, потому, что он требовал значительных затрат боеприпасов. А возможности для их пополнения были у нас не беспредельны — заводы давали столько снарядов, сколько могли дать. И если бы Главное артиллерийское управление удовлетворило полностью потребности одного фронта, широко применявшего «сползание огня», оно оставило бы без боеприпасов другие фронты.

Вот почему Штаб артиллерии Красной Армии не мог рекомендовать метод «сползания огня» для всеобщего использования. Были и другие «но» — не менее веские. К 1944 году наш противник уже широко использовал в обороне разные хитрости — ложный передний край, например. Или преднамеренный отвод своих войск с переднего края в глубину обороны, и не только во вторую или третью траншеи, а еще глубже — на вторую позицию. Представьте на минуту, что наша артиллерия обрушивает всю силу «сползающего огня» на опустевшую оборону. А чем пробивать оборону противника на следующей позиции, когда мы, пусть и легко, но с громадными затратами боеприпасов, пройдем эти три-четыре километра?

Так представлялись мне недостатки этого метода, но Георгий Федотович Одинцов пояснил, что затраты боеприпасов при «сползании огня» лишь незначительно превышают затраты на обычный огневой вал. «Если артиллеристы хорошо подготовлены!» — подчеркнул он.

Это верно! Дело мастера боится — вот в чем соль. Сколько раз на протяжении войны, особенно в первом ее периоде, многие из нас были участниками боевых эпизодов, где самые лучшие тактические или огневые приемы не оправдывали себя из-за слабой подготовки исполнителей? И наоборот: [116] простейшие и очень старые приемы боевых действий давали отличные результаты, если их исполнители были хорошо подготовлены.

На методе «сползания огня», на присущих ему плюсах и минусах, я остановился подробно для того, чтобы напомнить, как непросто, в диалектических противоречиях рождались и утверждали себя новые тактические и огневые методы. А иногда, после широкой проверки, и отвергались. Это естественно, это и есть поиск, и он никогда не бывает легким.

В этой первой беседе с командующим артиллерией фронта я получил и первую боевую задачу как командующий артиллерией 2-й ударной армии. Войска фронта готовили наступательную операцию с целью разгромить нарвскую группировку немецко-фашистских войск, освободить город Нарва и тем самым создать выгодные условия для последующего наступления в Прибалтике{40}. Помимо нашей 2-й ударной армии в операции должны были участвовать 8-я армия, а также 13-я воздушная армия и часть сил Краснознаменного Балтийского флота.

Генерал Одинцов спросил, приходилось ли мне как артиллеристу прорывать оборону противника, насыщенную дотами и прочими сооружениями из железобетона, и пояснил, что оборона противника под Нарвой и в самом городе именно такого типа. Она опирается на две старые крепости — Нарвскую и Ивангородскую. Поэтому в распоряжение нашей армии фронт передаст два дивизиона орудий особой мощности, а также морскую дальнобойную артиллерию на железнодорожных платформах.

Получив задачу, я тотчас выехал в расположение 2-й ударной армии, представился командующему генерал-лейтенанту И. И. Федюнинскому, начальнику штаба генерал-майору П. И. Кокореву и членам Военного совета генерал-майору Н. И. Шабалину и генерал-майору К. Г. Рябчему, познакомился с начальником политотдела полковником К. И. Калугиным и товарищами из штаба артиллерии, а на следующий день, к вечеру, вместе с артиллерийскими разведчиками вышел на передний край — надо было своими глазами взглянуть на крепостные сооружения. Придорожными кюветами, по-пластунски выбрались мы к кладбищу, что южней шоссе Ленинград — Нарва, и отсюда, с высокого дерева, открылся нам вид на Ивангород и Нарву и обе крепости. Сразу вспомнился роман «Петр Первый»: «Нарва была [117] видна, будто на зеленом блюде, — все ее приземистые башни, с воротами и подъемными мостами, на заворотах стен — выступы бастионов, сложенных из тесаного камня, громада старого замка с круглой пороховой башней... На другой стороне реки поднимались восемь мрачных башен, покрытых свинцовыми шапками, и высокие стены, пробитые ядрами, крепости Иван-города, построенной еще Иваном Грозным»{41}.

Красочное описание, не правда ли? И надо сказать, что минувшие два с половиной столетия незначительно изменили этот крепостной пейзаж над рекой Нарва. Побольше стало домов, повыше они стали и вышли за пределы крепостных стен и на ближнем к нам берегу реки, в Ивангороде (он назывался «пригород Янилин»), и за мостами, на дальнем берегу, в Нарве. Обе крепости по-прежнему возвышались над домами, и, глядя на эти могучие стены и башни, представляя себе мысленно засевших там вражеских наблюдателей и укрытые огневые точки, я думал трудную думу. Мало того что крепостные сооружения сами по себе крепкий орешек, они ведь еще господствуют над этой, в общем-то, очень плоской и заболоченной местностью, она полностью и на многие километры контролируется артиллерийским огнем противника. Надо изыскивать средства, которые сведут к минимуму это превосходство фашистов.

Началась напряженная будничная работа. Мы, артиллеристы, наш штаб во главе с полковником Ф. В. Горленко, вел эту работу в теснейшем контакте со штабом армии, которым руководил генерал-майор П. И. Кокорев. Оба они, и Кокорев и Горленко, были люди думающие и очень инициативные, отличные товарищи, и совместную нашу работу я всегда вспоминаю с большим удовлетворением и благодарностью, ибо общение с ними, их дружеская помощь помогли мне быстро войти в курс дела.

Прежде чем говорить о нашей подготовительной работе, следует, пожалуй, хотя бы общим штрихом обрисовать сложившуюся на этом участке фронта обстановку, а также топографические особенности местности, оказавшие большое влияние на выбор участка прорыва, а следовательно, и на действия нашей артиллерии.

В ходе Ленинградско-Новгородской операции в феврале 1944-го войска Ленинградского фронта, нанеся крупное поражение немецко-фашистской группе армий «Север», отбросили ее левое крыло в Прибалтику, на территорию Эстонии. [118]

В целом фронт тогда стабилизировался по реке Нарва, которая здесь, перед впадением в Балтийское море, делает широкий, похожий на натянутый лук выступ. 2-я ударная армия охватила выступ с северо-востока, а 8-я армия, форсировав реку, создала плацдарм юго-западней города Нарва. Таким образом создалась выгодная для дальнейших операций советских войск конфигурация фронта. Двухсторонний охват нарвского выступа, нависающие над фашистскими войсками с севера и юга 2-я ударная и 8-я армии создавали хорошие предпосылки для сильных фланговых прорывов с последующим окружением нарвской группировки противника.

В одном только месте фашистам удалось удержаться на восточном берегу реки Нарва — в том самом Ивангороде (Янилине) и у поселка Долгая Нива. Это предмостное укрепление, расположенное как раз напротив города Нарва на шоссейной дороге, идущей вдоль моря к столице Эстонии городу Таллин, противник укрепил особенно тщательно. Уже после взятия Нарвы и Ивангорода мне довелось осмотреть предмостное укрепление. Весь примерно пятикилометровый его участок был опоясан противотанковым рвом четырехметровой глубины. Впереди рва — проволочный забор, а также минные поля и проволочные препятствия в виде так называемой спирали «Бруно». Эти спирали и противопехотные мины были установлены и по дну рва. Кроме старых крепостных сооружений и вновь построенных железобетонных и деревоземляных огневых точек противник широко использовал для размещения своей артиллерии и пулеметов старинные дома и подвалы, а в качестве убежищ — подземные ходы Ивангородской крепости. В глубине предмостного укрепления, на улицах, перекрестках и вдоль дорог были вкопаны в землю пулеметные бронеколпаки и бронированные, похожие на большие цистерны убежища, снабженные принудительной вентиляцией, печками и прочими удобствами. Землянки же и блиндажи на переднем крае и поблизости имели как минимум четыре наката бревен, а многие — до восьми накатов. Врытые в землю танки и танковые башни на деревянных срубах дополняли сильную оборону предмостного укрепления.

Естественно, что, готовя войска к наступлению, командующий 2-й ударной армией стремился заранее улучшить свои позиции и одновременно ослабить позиции противника в центре его обороны — на предмостном укреплении. И первая задача, которую Иван Иванович Федюнинский поставил перед артиллеристами, состояла в том, чтобы прервать или [119] по меньшей мере сильно затруднить транспортную связь гарнизона предмостного укрепления с тылом, с городом Нарва. Железнодорожный мост через реку был разрушен артиллерией еще раньше, однако фашисты поддерживали регулярное сообщение со своим тылом по автодорожному деревянному мосту. Его и предстояло разрушить.

Мост находился между крутыми берегами, крепость Ивангорода закрывала его от наших наблюдателей. Поэтому для наблюдения и корректировки артиллерийской стрельбы был назначен самолет-корректировщик с опытным экипажем. Этот вид стрельбы, достаточно трудный, требующий высокого мастерства и от летчиков и от принимающих целеуказания артиллеристов, во 2-й ударной армии хорошо отработали еще во времена контрбатарейной борьбы с вражеской осадной артиллерией под Ленинградом. Однако, как увидим далее, даже солидный боевой опыт не позволяет почивать на лаврах. Пропустишь какую-то мелкую деталь, не усмотришь в привычной боевой работе нечто новое — и вот вам неудача налицо!

Поскольку мост был закрыт от наземных наблюдателей, его координаты определили по аэрофотоснимку и карте. Цель оказалась довольно узкой — около 5 метров, длиной 135 метров. Для разрушения моста решили выделить две батареи — одну 203-мм гаубиц большой мощности, другую — 152-мм пушек-гаубиц. Подключили эту батарею, чтобы сэкономить снаряды большой мощности. С той же целью — сэкономить осколочно-фугасные 203-мм снаряды — отпустили вместо них бетонобойные. А мост-то был деревянный!

Так две оплошности — назначение разнохарактерных орудийных калибров для стрельбы по одной цели и замена осколочно-фугасных снарядов бетонобойными — привели к неудаче. Во-первых, летчику трудно было наблюдать и корректировать огонь батарей разного калибра. А во-вторых, оказалось, что не только бетонобойные 203-мм снаряды, пробив настил моста, рвутся на дне реки, но такое же действие производят и 152-мм фугасные снаряды{42}. После обстрела и аэрофотосъемки выяснилось, что мост получил семь сквозных пробоин, настил в целом не был разрушен, саперы противника быстро залатали пробоины, и движение по мосту возобновилось.

Пришлось нам в штабе призадуматься. Мой заместитель [120] старый, опытный артиллерист генерал-майор Шаманков Леонид Андреевич подсказал выход. Решили на следующий день изменить метод стрельбы по мосту: будем стрелять одним только орудием и только осколочными снарядами. Так и сделали. 203-мм гаубица, корректируемая с самолета, произвела 30 выстрелов, в результате чего настил моста был сильно разрушен. А ведь накануне шесть орудий выпустили более 140 снарядов с гораздо меньшим эффектом. Словом, мы могли доложить командующему армией генералу И. И. Федюнинскому, что артиллеристы 21-й гвардейской артиллерийской бригады большой мощности поставленную перед ними задачу выполнили.

Вторая боевая задача, тоже связанная с предмостным укреплением, потребовала привлечь к ее решению значительные артиллерийские силы. Командующий армией приказал командиру 191-й стрелковой дивизии провести разведку боем, ворваться в мощный узел сопротивления в поселке Долгая Нива и закрепиться в нем. Овладение Долгой Нивой и грядой холмов, на которой стоит поселок, позволило бы значительно улучшить наши позиции перед наступлением. С этой гряды местность в сторону противника хорошо просматривалась, включая и город Нарва.

Для разведки боем командир дивизии выделил четыре роты 552-го стрелкового полка, то есть 200–250 пехотинцев. А для их поддержки штаб артиллерии назначил 26 батарей легких пушек и гаубиц, 13 батарей тяжелых пушек и пушек-гаубиц, 6 батарей полковых и батальонных минометов, то есть около 200 артиллерийско-минометных стволов{43}. Примерно по одному стволу на каждого пехотинца.

Две недели дали нам на подготовку, и артиллерийские командиры хорошо использовали это время. Круглосуточное дежурство на наблюдательных пунктах выявило много новых, в том числе долговременных, огневых точек противника. Два дня наша артиллерия, главным образом тяжелая, разрушала эти сооружения, затем, после десятиминутного огневого налета по всей обороне противника, пехотинцы атаковали Долгую Ниву. Вскоре этот узел сопротивления был захвачен. Однако противник предпринял несколько сильных контратак. Взаимодействие между нашими пехотинцами и артиллеристами было нарушено, и к исходу дня стрелковые роты оставили Долгую Ниву и отошли на старые позиции.

Когда мы — начальник штаба артиллерии Филипп Владимирович Горленко, мои заместители Леонид Андреевич [121] Шаманков и Борис Анатольевич Носов — разбирали детали этого боя, то пришли к выводу, что в ходе атаки и захвата вражеских траншей наши артиллерийские командиры действовали гораздо успешней, чем в последующей фазе боя — например, при контратаке противника и других неожиданностях, которые требовали быстрых, а зачастую и рискованных решений. Этот вывод помог и нашим политорганам соответственно нацелить политическую работу в предвидении будущего наступления.

Начинался июль, и подготовка к наступлению день ото дня становилась все интенсивней и зримей. Ночами дороги, ведущие к реке Нарва с востока, оживали. Шли колонны пехоты, артиллерия, автомашины. Все новые дивизионы, полки и бригады легких и тяжелых орудий, минометов, реактивных минометов входили в подчинение штаба артиллерии 2-й ударной армии. Если к началу июля на участке, намеченном для прорыва фронта, артиллерийские плотности составляли в среднем 72 ствола на один километр, то к середине июля эта цифра возросла до 142 стволов. Причем в 191-й стрелковой дивизии она была еще выше — до 158 стволов на километр{44}.

Сам план Нарвской операции, разработанный штабом Ленинградского фронта, базировался на сложившемся еще в зимних боях охватывающем положении советских войск. 2-я ударная армия должна была нанести удар в обход города Нарва с севера, 8-я армия — с юга и, таким образом замкнув окружение, ликвидировать главные силы фашистской армейской группы «Нарва». Наш левый сосед наносил удар с плацдарма, нам предстояло форсировать реку Нарва в нижнем течении, где ее ширина близ впадения в море достигает 700 метров. Несмотря на эту трудность (а наступление с форсированием водной преграды всегда трудно), командование Ленинградского фронта рассматривало полосу наступления 2-й ударной армии как более перспективную для достижения успеха, чем полосу наступления 8-й армии. Дело в том, что там, у наших соседей, южней и юго-западней Нарвы, местность представляла собой сплошные труднопроходимые болота. А когда зимой здесь нашими войсками был захвачен плацдарм, фашистское командование перебросило сюда значительные силы, в том числе танковые, и стало укреплять это направление инженерными заграждениями. Да и сейчас, летом, по сведениям, которыми мы располагали, противник ожидал главный удар Ленинградского [122] фронта именно с плацдарма юго-западней Нарвы, в полосе 8-й армии.

План командования нашей 2-й ударной армии был такой: обороняясь на левом фланге и в центре небольшими силами, главным образом артиллерийско-пулеметными батальонами 16-го укрепленного района, нанести удар через реку Нарва правым флангом армии на шестикилометровом участке, что между впадением реки в море и городом Нарва. Каждая из двух дивизий (131-я и 191-я), прорывавших фронт, получила полосу три километра шириной, причем, как мы видели выше, 191-я дивизия обеспечивалась более сильной артиллерией{45}. Это было связано с тем, что дивизия наступала ближе к городу Нарва и должна была первой оседлать гору Германсберг и проходящую тут дорогу, то есть, как иногда говорят, «сесть» на вражеские коммуникации. Интересная деталь: 191-й дивизии предстояло форсировать реку как раз в том месте (остров Гроб-Холм — деревня Васа), где в 1700 году переправлялась по наплавному мосту армия Петра Первого для штурма Нарвы. А гора Германсберг, что западней города, стала тогда центром сражения русской армии со шведской армией Карла XII.

Итак, основные усилия нашей артиллерии переносились на правый фланг армии с целью обеспечить быстрое форсирование реки и продвижение в обход Нарвы и навстречу частям 8-й армии. В состав различных артиллерийских групп — поддержки пехоты, общего назначения, группы разрушения, группы дальнего действия и других — мы по мере подхода включали артиллерию 109-го стрелкового корпуса (сам корпус во втором эшелоне), 8-го Эстонского корпуса (резерв командарма), 3-й тяжелой гаубичной бригады, отдельных дивизионов особой мощности, дивизион морской дальнобойной артиллерии, бронепоезда и так далее. Артиллерийский «молот», занесенный над вражеской группировкой, выглядел очень увесистым — не столько по числу стволов, сколько по их калибру. К двадцатым числам июля мы располагали 30 гаубицами большой мощности (203-мм) и 18 орудиями особой мощности (305-мм). Величину этих орудий и разрушительную силу их снарядов трудно даже с чем-либо сравнить. Единственное, с чем сравнишь, так это с главным калибром артиллерии линейных кораблей и крейсеров.

Эти орудия остались у нас в огневом резерве. Мы готовили их к весьма серьезной задаче — к разрушению особо [123] прочных крепостных сооружений и дотов. Днем и ночью артиллерийские разведчики, командиры батарей и дивизионов вели наблюдение за крепостями Нарвы и Ивангорода, пробираясь не только за линию боевого охранения, но и еще глубже — на пригородное кладбище, в развалины домов, всюду, где можно было вести разведку различных участков крепостных стен и башен. Смело могу сказать, что обе крепости, их слабые и сильные места были изучены артиллеристами дивизионов особой мощности так тщательно, как изучают здания только специалисты-строители.

Однажды утром я вел наблюдение за противником с наблюдательного пункта 328-го артиллерийского дивизиона особой мощности, а НП этот был устроен на дереве. Слышу голос, приятный такой тенор меня окликнул: «Товарищ Казаков, что это вы там, на ветвях, вдруг загрустили?» Гляжу вниз — там, в траншее, в кожаном пальто стоит Андрей Александрович Жданов — член Политбюро ЦК ВКП(б), руководитель ленинградских большевиков и член Военного совета Ленинградского фронта. Не ожидал я увидеть его здесь, на передовой, и потому несколько растерялся. Смотрю сверху, а он улыбается: «Так что вы грустный, товарищ артиллерист?» А я и в самом деле задумался. Было отчего. До наступления считанные дни, артиллерию мы уже почти всю вывели в позиционные районы, а снарядов, необходимых для наступления, нам еще не подвезли. Это тревожит, спать спокойно не дает. Уверяешь себя, что будут снаряды, будут, и никто не позволит начать наступление без боеприпасов, и без тебя начальство знает, что орудие без снарядов — это просто железо... А все равно муторно ждать.

Быстро спустился я в траншею с мыслью доложить Андрею Александровичу про дела с боеприпасами, вернее, с их отсутствием. Один раз я до этого с ним беседовал, но впечатления этой беседы жили во мне. Очень умный, простой, заботливый человек. Это было, когда я приехал в Ленинград из Москвы. Генерал-полковник А. А. Жданов тогда сказал, что 2-я ударная армия в основном состоит из ленинградцев, подсказал, на какие вопросы надо обратить внимание в работе с подчиненными, особо подчеркнул, что, поскольку ремонтом артиллерию обеспечивают ленинградские заводы, мне необходимо учиться работать с гражданскими товарищами и организациями. А прощаясь, заметил: «Еще увидимся. Я к вам приеду». Вот он и приехал.

Развернул я перед Андреем Александровичем разведывательную карту, она вся испещрена пометками. Это вражеская оборона — доты, дзоты, бронеколпаки, артиллерийские [124] батареи, пулеметные гнезда, отдельные орудия и минометы. Несколько сотен различных синих значков было на этой карте. Он посмотрел и говорит:

— Серьезная работа.

— А сделать ее чем, Андрей Александрович?

— Как это — чем?

— У меня, — говорю, — более тысячи артиллерийско-минометных стволов. А снарядов по шесть — восемь на каждый ствол. Как же быть?

— Все просто, — говорит он. — Все идет по плану. Так что не тужите. Сегодня и завтра, по ночам, вас полностью обеспечат боеприпасами. Мы выделили двести грузовых машин.

Действительно, в эту и следующую ночь нас полностью обеспечили боеприпасами, на каждой огневой позиции было выложено по полтора боекомплекта снарядов и мин.

К 21 июля все приготовления были закончены, и я доложил генералу Федюнинскому о готовности артиллерии. От командарма пошел к начальнику штаба справиться, нет ли каких новостей с той стороны. Петр Иванович Кокорев развел руками: «Никаких новостей. Вся группировка противника в прежнем составе и на прежних местах». Это хорошо. Ведь наши тяжелые и сверхтяжелые батареи нацелены и на вражеские штабы, на узлы связи. Например, тот же 328-й дивизион особой мощности должен разгромить засевший в крепостных подземельях штаб 48-го немецкого танкового полка, а батареи 161-й пушечной артбригады подготовили исходные данные для стрельбы по штабам 11-й добровольческой моторизованной дивизии СС «Нордланд», танковой бригады СС «Нидерланд», 20-й пехотной дивизии и других соединений и частей. Если эти части произведут перегруппировку накануне наступления, нам, артиллеристам, придется туго. Потеряем, так сказать, цель. Придется опять ее искать. Однако Петр Иванович меня успокоил, сказал, что данные о противнике вполне достоверные.

Наступление после мощной артиллерийской и авиационной подготовки первыми начали 24 июля соединения 8-й армии. Успешно продвигаясь в северо-западном направлении, они создали угрозу путям отхода гитлеровцев. Опасаясь окружения, немецко-фашистское командование начало отводить свои войска из-под Нарвы. Учитывая сложившуюся обстановку, советское командование решило, не ожидая запланированного выхода соединений 8-й армии на рубеж в районе Аувере, двинуть вперед войска 2-й ударной.

В ночь на 25 июля войска 2-й ударной армии заняли исходные [125] позиции для наступления. Было тихо, безветренно. Небо звездное, без поволоки. Значит, завтра с утра будет хорошая погода, и ничто не помешает артподготовке. Когда рассвело, я в последний раз связался со старшими артиллерийскими командирами. Хозяйство у нас обширное — две пушечных бригады, пять гаубичных бригад, много отдельных полков и дивизионов — пушечных, гаубичных, минометных, гвардейских минометных, зенитных. Даже парой фраз с их командирами перекинуться — часа не хватит.

Последний на проводе — Леонид Михайлович Капустин, командир 760-го Краснознаменного Кингисеппского истребительно-противотанкового полка. Полк этот — гордость 2-й ударной армии. Во всех ее наступательных и оборонительных операциях противотанкисты дрались отлично. Сегодня у них опять трудная задача. С началом артподготовки будут бить прямой наводкой по вражескому переднему краю, потом вместе с пехотой на плотах и баркасах переберутся через реку, а там уж захват и удержание плацдарма, и никто сейчас не знает, какие жестокие схватки придется выдержать противотанкистам, пока саперы наведут мосты, пока наладится снабжение боеприпасами, пока, наконец, появятся на плацдарме свои танки и крупные силы пехоты. Леонид Михайлович доложил, что полк его в полной боевой готовности и ждет сигнала Ч. На нашем наблюдательном пункте наступила тишина. Минутная стрелка медленно приближалась к цифре «7».

Вот наконец сигнал — и артиллерийский наш «оркестр», более тысячи стволов, взял первый аккорд. Ну, а дальше пошло, пошло, загрохотало, загремело, засвистело на сотни голосов, сливаясь в оглушительную артиллерийскую симфонию. Это ведь только на первый взгляд кажется, что господствует хаос звуков и ничего не поймешь. На самом деле любая крупная артподготовка — — это до мелочей отлаженная система, в которой участвуют 8–10 групп орудий и минометов, и каждая группа характерна своими калибрами и решает свои задачи, причем на каждом этапе артподготовки задачи разные, они решаются в строго запланированные отрезки времени. А вслед за артподготовкой начинается артиллерийская поддержка пехотной атаки, а затем и сопровождение пехоты и танков артогнем при бое в глубине обороны противника. И опять каждая артиллерийская группа последовательно решает все новые задачи — и заранее запланированные, и вновь возникающие все чаще и чаще, по мере того как бой развивается и противник предпринимает ответные контратаки. [126]

Как видите, совсем непросто дирижировать таким оркестром, то есть управлять действиями нескольких сотен батарей и тысяч орудий, иное из которых, например противотанковую сорокапятку, может при необходимости обслужить и один человек, а другое, например орудие особой мощности, обслуживают десятки людей и различные механизмы. Но именно умение управлять столь разнокалиберным «инструментом» имела в виду известная «Директива об артиллерийском наступлении», когда требовала от артиллерийских начальников, чтобы пехота наша могла наступать «под звуки артиллерийской музыки». С той поры прошло два с лишним года, наука давалась нелегко, но артиллеристы ее освоили. И вот уже каждый знает, что ему делать, у каждого командира перед глазами график, расчеты, исходные данные для стрельбы. А мы, группа, управления, наблюдаем за их работой, слушаем: нет, никто и нигде не фальшивит. Артиллерийский оркестр играет слаженно.

Первые десять минут все артгруппы участвуют в массированном огневом налете по всей тактической глубине обороны противника. Огонь мощный, непрерывный, ошеломляющий. Потом каждая группа продолжает огонь уже методично, последовательно уничтожая или подавляя назначенные ей цели. Десятки орудий, в их числе противотанковые пушки полковника Капустина, бьют через реку по дзотам и пулеметным гнездам, по первой траншее. Туда же, захватывая и вторую траншею, посылают снаряды и мины батальонные, полковые, дивизионные пушки и минометы. А еще далее, над третьей и четвертой траншеями, вздымаются многометровые столбы пыли, дыма, болотной грязи. Это работают гаубичные бригады полковников Катунина, Скоробогатова, Штейна. Вздыбленная земля не успевает опасть, когда новые сотни снарядов подбрасывают ее ввысь вместе с обломками дзотов и блиндажей, и кажется, что стена земли стоит недвижимо в серо-черном вихрящемся дыму. Тяжелые пушечные бригады полковника Гнидина и подполковника Богушева, гаубичные бригады большой мощности полковников Бондарева и Туроверова бьют по вражеским артиллерийским позициям, по дотам, по крепостям Нарвы и Ивангорода. И все перекрывая, мощно грохочут выстрелы 305-мм гаубиц. Даже наши зенитные полки и дивизионы не стоят без дела. Они ведут огонь по наблюдательным пунктам противника, расположенным на вершинах деревьев и специальных вышках.

7 часов 20 минут. Артподготовка еще продолжается, внешне ничто не переменилось в этом массированном огне, [127] во по существу это уже новый этап нашей боевой работы. Новый звук, настоящая музыка, врывается в какофонию снарядных разрывов. Это громкоговорители, установленные на нашем берегу, передают Гимн Советского Союза. А вслед за гимном взлетают над лесами и рекой слова знаменитой песни сорок первого года:

Это придумали наши политработники во главе с членом Военного совета Николаем Ивановичем Шабалиным. Здорово придумали! Так решили отметить тридцать шестую минуту артиллерийской подготовки и первую минуту атаки стрелков. Из леса, из прибрежных кустов выбегают стрелки и пулеметчики, устремляются к берегу. Большие лодки уже на воде. Красноармейцы быстро рассаживаются — и пошли, налегая на весла, к западному берегу. Первые эшелоны 131-й дивизии генерала П. Л. Романенко и 191-й дивизии полковника И. И. Бураковского форсируют Нарву.

Артиллерия противника молчит, наши дальнобойные пушки прибавляют огня, и я зримо представляю, как где-то там, очень далеко, во вражеском тылу, на огневых позициях, летят вверх отбитые колеса, самопроизвольно откатываются пробитые орудийные стволы, рвутся ящики с боеприпасами, уткнувшись лицами в землю, пережидают артналеты фашистские артиллеристы. Это и есть контрбатарейная борьба, и то, что немецкая артиллерия не сделала пока ни одного прицельного выстрела, есть лучшая похвала нашим пушкарям.

Первые батальоны стрелков уже были на том берегу и, рассыпавшись цепью, приближались к немецкой траншее, наша артиллерия перенесла огонь на вторую траншею.

Во время артиллерийской подготовки было некоторое огневое оживление со стороны обороняющегося противника, но все эти ожившие огневые средства немецкой армии немедленно подавлялись массированным огнем артиллерии 2-й ударной армии.

Форсирование шло своим чередом, к девяти утра передовые батальоны обеих дивизий уже овладели первой и второй траншеями и продолжали продвигаться в глубину обороны противника. В боевых порядках стрелковых батальонов наступали противотанкисты Капустина, они катили на руках 76-мм пушки, так как автотягачи еще оставались на [128] восточном берегу. В это время, в десятом часу, противник предпринял первые контратаки. Одновременно над местами переправ, над деревнями Кудрукюла, Рийги, над деревней Васа и островом Гроб-Холм, где саперы наводили мост, повисли десятки фашистских бомбардировщиков. Зенитчики приняли бой. Батарея капитана Евгения Сидоровича Гедзуна отразила три налета на строящийся мост и сбила шесть фашистских бомбардировщиков. Близ деревни Рийги отличились прибористы 116-го и 432-го отдельных зенитных дивизионов сержант Сафа Гарипов и красноармеец Хайрула Хусаинов. Они заблаговременно обнаружили приближавшиеся группы вражеских бомбардировщиков, метким огнем зенитчики сбили два самолета, остальные, побросав бомбы куда придется, поспешили скрыться. А через реку переправлялись все новые подразделения стрелков. Коммунисты шли впереди, показывая пример и воодушевляя товарищей. Начальник политотдела полковник К. И. Калугин получил первые политдонесения, с которыми познакомил меня. Замполит батальона 559-го стрелкового полка капитан Молчанов, когда противнику удалось потопить несколько лодок, организовал переправу на подручных средствах и в числе первых вышел на западный берег Нарвы. Так же поступил и комсорг батальона этого полка младший лейтенант Харченко. Выбравшись на берег с несколькими бойцами, он тут же повел их в атаку. В 546-м полку, когда погиб командир роты и выбыли из строя другие офицеры, командование взял на себя комсорг роты сержант Федоров, под его руководством рота форсировала реку и вступила в бой. С передовыми стрелковыми подразделениями переправились и артиллерийские офицеры-наблюдатели с небольшими группами связистов и разведчиков. Их задача состояла в том, чтобы находиться рядом с командирами стрелковых взводов, рот, батальонов и по их требованию уничтожать противника. Вскоре и ко мне на НП стали поступать донесения. У деревни Васа, где почти 250 лет назад солдаты первых регулярных русских гвардейских полков — Преображенского и Семеновского — в штыковом бою отбросили рвавшихся к переправе шведских гренадер, снова завязался жестокий бой. Гитлеровская пехота пыталась сбросить с плацдарма бойцов 546-го полка и выйти к переправе. Старший лейтенант М И. Линник из 3-й тяжелой гаубичной артбригады немедленно передал данные на батарею и, умело корректируя огонь по радио, рассеял и отбросил противника и обеспечил [129] продвижение своих стрелков. Командир батареи 230-го гвардейского минометного полка старший лейтенант Н. А. Телегин, наступая со своими связистами и разведчиками в стрелковой цепи, захватил немецкую полевую гаубицу и, стреляя прямой наводкой, уничтожил вражеский пулемет. Командир батареи 120-й гаубичной бригады большой мощности старший лейтенант В. П. Кравчук, находясь на передовом наблюдательном пункте, малым числом снарядов разрушил два дзота, вместе со стрелками ворвался в первую, а затем во вторую и третью траншеи противника, причем не раз сосредоточивал огонь батареи и на контратакующих фашистах. В числе первых переправились через реку и лейтенант Л. А. Гончаренко с красноармейцем Абдулом Юлдашевым из 499-го минометного полка. Хорошо управляя огнем батареи, Гончаренко подавил минометную батарею противника, уничтожил еще пять отдельных огневых точек, чем обеспечил стрелкам 743-го полка захват четырех вражеских траншей. Батарея была тоже переправлена на этот берег, с ней Гончаренко связался по телефону, однако связь то и дело прерывалась. Сращивая порванный осколками провод, связист Юлдашев полз вдоль линии, когда услышал над головой немецкое «Руки вверх!». Покосился — фашист стоял над ним с автоматом. Юлдашев поднял руки, встал с колен, резко обернулся и выбил автомат из рук немца. Связал пленника и отвел его к своим, за что впоследствии был удостоен государственной награды. Овладев четырьмя траншеями противника и выйдя в позиционные районы его артиллерии, 131-я и 191-я стрелковые дивизии практически уже в первой половине дня завершили прорыв обороны на всю ее тактическую глубину. 131-я дивизия быстро продвигалась вдоль побережья Финского залива, 191-я дивизия центром шла на холмистую гряду Германсберг, а левым флангом непосредственно на город Нарва. На смежных флангах этих соединений, в боевых порядках пехоты, наступали артиллеристы 760-го истребительно-противотанкового полка. Батареи офицеров В. Г. Петрова, В. С. Татаренкова, В. К. Гудзенко, Г. В. Смирнова и И. И. Воинова отлично поработали на прямой наводке и в ходе запланированной артподготовки, и потом, когда переправились через реку, и отбивали контратаки противника, и помогали пехоте пробиваться через путаницу траншей, колючей проволоки и минных полей у деревни Рийги. Теперь, во второй половине дня, они вместе со стрелками овладели мызой Пэтерристи, а затем и мызой [130] Ольгина, оседлав таким образом Таллинское шоссе в тылу города Нарва. Леонид Михайлович Капустин доложил мне с мызы Ольгина, что ведет огонь по опорному пункту фашистов на горе Германсберг, а также по эшелонам, которые один за другим уходили из Нарвы по железной дороге на Таллин. Из штаба 8-й армии нам сообщили, что наступление юго-западней Нарвы развивается успешно и они надеются ночью или утром 26 июля встретиться с нашими частями западней города. Разного рода прямые и косвенные факты свидетельствовали, что фашисты оставляют Нарву. Они поспешно выводили войска из Ивангорода и всего предмостного укрепления в Нарву. По правде сказать, удержать эту позицию, а также обе крепости — Ивангородскую и Нарвскую — у противника шансов уже не было. И назревавшее окружение, и обстрел наших 305-мм гаубиц резко подорвали надежность этих укреплений. В бинокль были видны проломы в стенах — через них мог пройти даже танк. 16-й укрепленный район, державший оборону против предмостного укрепления, и 48-я стрелковая дивизия, стоявшая южней по реке, воспользовавшись отходом гитлеровцев, немедленно перешли в наступление и ворвались в город. А навстречу им уже продвигались к центру Нарвы с севера батальоны 191-й стрелковой дивизии полковника И. И. Бураковского. К утру 26 июля город был полностью очищен от противника. Кстати сказать, в освобождении города — первого крупного города на территории Эстонии — участвовала и специально сформированная штурмовая рота 8-го Эстонского стрелкового корпуса. Каждому ее воину политотдел корпуса вручил специальную открытку с памятной надписью о его участии в освобождении города. Бойцы, командиры и политработники Эстонского корпуса хранили потом эти открытки как самую дорогую реликвию. Итак, вторая половина дня 25 июля и весь день 26 июля прошли под знаком преследования поспешно отступающего противника. Продвинувшись на два десятка километров, войска 2-й ударной армии, как и части соседней, 8-й армии, встретили сильное сопротивление фашистов лишь к вечеру 26 июля. Генерал Федюнинский ввел в бой второй эшелон — 109-й стрелковый корпус генерала Алферова, но и противник выдвигал из глубины сильные резервы. К сражавшимся против нас частям 3-го танкового корпуса СС (11-я добровольческая моторизованная дивизия СС «Нордланд», 4-я танковая бригада «Нидерланд», 20-я пехотная [131] дивизия войск СС) прибавились 11-я пехотная и 285-я охранная дивизии и добровольческая штурмовая бригада СС «Лангемарк»{46}. После десятидневных напряженнейших боев на этом рубеже наше командование отдало приказ войскам 2-й ударной перейти к обороне.

Рубеж, на котором противнику удалось временно приостановить наше наступление, назывался «Танненберг». Его фланги упирались на севере в Финский залив, на юге в Чудское озеро, сам рубеж был сильно укреплен и плотно насыщен войсками. Этот промежуток между двумя водными пространствами, или, как называли его гитлеровцы, «ворота в Эстонию», шириной в 50 км обороняли шесть дивизий противника.

После соответствующей перегруппировки сил и средств 2-я ударная армия, вероятно, могла бы прорвать рубеж «Танненберг» и лобовым ударом. Однако это повлекло бы за собой значительные потери. Командующий фронтом маршал Л. А. Говоров принял другое решение — обойти сильно укрепленный рубеж, тем более что в результате наступательных действий соседнего, 3-го Прибалтийского фронта создалась реальная возможность ударить в тыл немецко-фашистским войскам, оборонявшимся на рубеже «Танненберг».

Вся вторая половина августа 1944 года прошла у нас в боях местного значения. Войска пополнялись личным составом, техникой и боеприпасами, занимались боевой и политической подготовкой, в штабах, в том числе артиллерийских, помимо повседневной будничной работы много занимались анализом и обобщением опыта недавних наступательных боев.

Опыт этот давал много поводов для размышления и нам, артиллеристам. Ведь чем мощней были наступательные действия советских войск, чем больше артиллерийских стволов обрушивали огонь на каждый километр вражеских траншей на участке прорыва, тем глубже и разветвленней становилась фашистская оборона. Тактическая ее глубина постоянно возрастала, за счет чего командование противника пыталось как-то разрядить концентрированный удар нашей артиллерии и облегчить своим войскам оборонительные действия после артподготовки. Выше уже упоминались различные приемы, которыми немецко-фашистское командование пользовалось (ложный передний край, вывод войск из первой траншеи во вторую-третью при начале нашей [132] артподготовки). Однако к лету 1944 года эти приемы перестали оправдывать себя или давали слабый эффект. Мы тоже следили за противником, крупнокалиберной артиллерии у нас становилось все больше, ее плотный огонь перекрывал всю или почти всю тактическую глубину фашистской обороны, а растущее превосходство нашей авиации сводило до минимальных шансы вражеской пехоты и артиллерии уцелеть в ходе нашей артиллерийской и авиационной подготовки.

Поэтому в 1944 году противник нередко устраивал вторую полосу обороны в оперативной глубине, примерно в 20 км от первой полосы, причем эта вторая полоса была не менее, а иногда и более сильной, чем первая. Как писал в своих воспоминаниях бывший начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии Гудериан, мыслилось на эту вторую полосу отводить войска непосредственно перед советской артиллерийской подготовкой, чтобы свести на нет все длительные приготовления к наступлению и заставить истратить снаряды попусту{47}.

Подобная оборона была создана и на нарвском направлении. Первая полоса, опиравшаяся непосредственно на крепости Нарвы и Ивангорода, как бы подпиралась расположенным в 20 км западней рубежом «Танненберг». Прорыв с форсированием реки Нарва удался нам с минимальными потерями, однако и противнику удалось вывести 3-й танковый корпус СС из-под угрозы окружения. Заняв войсками вторую полосу, то есть рубеж «Танненберг», вражеское командование ждало, что части Ленинградского фронта втянутся с ходу в кровопролитную борьбу за этот рубеж. Однако, как уже отмечалось выше, маршал Говоров не допустил такого малоперспективного развития наступления, причем исходил в своем решении из положения не только на участке своего фронта, но и соседних фронтов. Разумеется, получил он и соответствующие указания Ставки Верховного Главнокомандования.