Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Сталинградское лето

Июль сорок второго начинался тяжелыми боями на южном крыле советско-германского фронта. Прорвавшись к Воронежу, выйдя широким фронтом на Верхний Дон, фашистские танковые дивизии повернули на юго-восток, вдоль течения реки. Оперативная карта, на которую мы [36] ежедневно и очень тщательно, до деталей, наносили все изменения в боевой обстановке, позволяла с большой долей вероятности предположить, чего именно добивалось вражеское командование. Движение танкового кулака от Воронежа через донские степи к морю, к городу Ростов, и встречное движение второго танкового кулака к тому же Ростову с востока — эти гигантские клещи, видимо, должны были охватить и уничтожить советские войска Юго-Западного и Южного фронтов.

В Москве, в Штабе артиллерии Красной Армии, день ото дня все острей чувствовалась напряженнейшая обстановка, сложившаяся на юге страны. Сводки с фронтов, поступавшие к нам, грешили значительными пробелами. Особенно много неясностей было в сводках штаба артиллерии Юго-Западного фронта. Это и понятно. Некоторые дивизии и армейские артполки уже дрались в окружениях и полуокружениях, связь с ними была потеряна, отсюда и скудность информации.

В таких случаях я немедля шел за помощью в отдел к полковнику М. В. Ростовцеву. Он и его разведчики нередко помогали мне восполнить недостающие сведения по той или иной артиллерийской группировке. Однако бывало, что Михаил Владимирович Ростовцев сожалеюще разводил руками. У него возникли свои трудности. Противник продвигался быстро, наша разведывательная система в местах прорыва была нарушена, из нее выпали очень важные звенья, поэтому и разведывательная информация поступала к Ростовцеву с запозданием и тоже имела большие пробелы.

Между тем именно в это трудное время, когда наше командование принимало срочные меры к восстановлению прорванного фронта, нужней всего были точные и полные сведения и о своих войсках, и о противнике. Ведь никакое, даже очень смелое, решение не даст должного эффекта, если оно не опирается на точные расчеты, на возможности своих войск, в том числе артиллерии. Поэтому и наш оперативный отдел и разведывательный отдел полковника Ростовцева трудились не покладая рук, чтобы, используя различные источники и методы, сравнивая косвенные данные, восполнить недостаток прямой информации с фронта.

Так было и в ночь на 12 июля, когда в штаб артиллерии вернулся из Ставки генерал-полковник Н. Н. Воронов. Он вызвал к себе в кабинет начальника штаба генерала Ф. А. Самсонова и нас, начальников отделов, коротко обрисовал обстановку на юге. Особо подчеркнул: войска Юго-Западного фронта частью сил отошли на северо-восток, за [37] Дон, частью на юг. А центр — направление на Сталинград — почти не прикрыт войсками. Противник выдвигает из-под Воронежа на юг уже всю 4-ю танковую армию Гота. Вполне возможно, что эта армия попытается с ходу прорваться к Волге в районе Сталинграда. Верховный Главнокомандующий назначил Воронова представителем Ставки на сталинградском направлении и приказал помочь в восстановлении прорванного фронта и организации прочной обороны.

— Вылетаем в шесть утра, — сказал он нам и, обратившись к Самсонову, добавил: — Федор Александрович, сформируйте группу из специалистов, старшим будет генерал-майор Казаков. Встретимся на аэродроме.

До вылета оставалось часа четыре, а дел невпроворот, поэтому об отдыхе думать нам в эту ночь не пришлось. Обсудили с генералом Самсоновым состав группы. Подбирая ее, исходили из самого трудного варианта обстановки, какая может ждать нас в Сталинграде. Не исключено, что оперативной группе генерал-полковника Воронова придется какое-то время выполнять роль и организующего и командного центра. Нужны специалисты разных профилей. В состав группы вошли: генерал А. К. Сивков, в недавнем прошлом начальник артиллерийской академии, крупный теоретик и в то же время знаток практических вопросов противотанковой обороны; генерал И. Д. Векилов, занимающийся формированием артиллерийских частей РВГК; полковник С. Афанасьев, ведавший связью; артиллерийский разведчик полковник М. В. Ростовцев; оператор полковник В. П. Ободовский и другие товарищи. От Главного артиллерийского управления к нам прикомандировали генерала И. Н. Мешкова и полковника П. П. Степанюка. Их задача — обеспечить восстановленный фронт артиллерийским вооружением, боеприпасами, организовать новые и наилучшим путем использовать уже имеющиеся артсклады в прифронтовой полосе.

Утром 12 июля опергруппа во главе с генерал-полковником артиллерии Н. Н. Вороновым с подмосковного аэродрома вылетела в Сталинград. Каждый из нас взял с собой разного рода документы, в том числе карты с группировками своих войск и артиллерийских резервов, складов и оружейных арсеналов сталинградского направления, справочники пропускной способности железных дорог, справочники заводов и фабрик Сталинграда, дающих и способных давать различную военную продукцию, и так далее.

До Сталинграда мы долетели без происшествий, но едва [38] приземлились на аэродроме Гумрак, как налетели фашистские бомбардировщики. Николай Николаевич Воронов приказал нам быстро покинуть транспортный самолет. Выскочили, а вражеские бомбы уже «пашут» аэродром. Слышу команду Николая Николаевича: «Ложись!» Залегли мы в траве, переждали, пока наши истребители отогнали стаю «юнкерсов». Встали из травы, а генерал И. Н. Мешков не встал — он был насмерть сражен осколком бомбы.

Близ аэродрома опергруппу ждали легковые машины. Встречавшие товарищи из Сталинградского обкома партии хотели отвезти нас в гостиницу, но генерал Воронов решил иначе. Большую часть группы он, дав каждому задание, направил на различные городские объекты, а сам прямо с аэродрома поехал на запад, к Дону. Полковнику Ростовцеву и мне приказал ехать с ним.

Это была первая, предварительная рекогносцировка местности и оборонительных сооружений на ближних и дальних подступах к Сталинграду. Строительство всех инженерных сооружений — траншей, отдельных окопов, блиндажей, пулеметных дзотов, орудийных окопов с ровиками и убежищами для личного состава — было начато здесь еще осенью сорок первого года. Однако весенние степные паводки и сопутствующие им оползни сильно повредили оборону, окопы осели, часть блиндажей, землянок и убежищ разрушилась. Сейчас жители Сталинграда и местные колхозники трудились над восстановлением и совершенствованием обороны, но работа была далека от завершения.

Наша эмка проехала с востока на запад через три оборонительных обвода — от стен города и до берега Дона, по которому на север и юг простирался внешний оборонительный обвод. Потом мы переправились за Дон, и уже тут, в его так называемой большой излучине, генерал-полковник Воронов провел рекогносцировку местности. Мы с Ростовцевым составляли необходимые боевые документы, для того чтобы резервы, направляемые Ставкой под Сталинград (а мы уже знали о 1-й и 7-й резервных армиях){11}, могли бы без промедления занять оборону здесь, за Доном, в 60–70 километрах западней внешнего оборонительного обвода Сталинграда.

Хочу оговориться. И в этой поездке и во всех других, которые совершал Николай Николаевич Воронов как представитель [39] Ставки, он всегда информировал сопровождавших его штабных работников о сути и целях предстоящей работы в войсках. Однако были вещи, стоявшие вне нашей компетенции. Он ими не делился, а спрашивать о них не позволяла военная этика. Поэтому и сегодня я не могу сказать определенно, намечена ли была оборонительная позиция в большой излучине Дона еще в Москве, в Ставке, или выбор ее был поручен генералу Воронову. Во всяком случае, за день мы объехали сотни километров степных просторов, и генерал Воронов, пока еще вчерне, наметил позицию для прибывающих резервных соединений.

Позиция эта имела и сильные и слабые стороны. Сперва о ее сильной стороне. Она расположена была в большой излучине Дона, то есть в петле, которую делает здесь река, текущая с северо-запада и (после поворота) на юго-запад. Позиция как бы перехватывала эту петлю примерно 140-километровой дугой, опираясь на реку обоими флангами. Следовательно, фланги — самое уязвимое место любой позиции — были надежно прикрыты естественным препятствием — полноводной рекой. А восточнее, в тылу этой позиции, в 65–70 км от нее, располагался внешний оборонительный обвод сталинградских укреплений, а еще ближе к городу — средний и внутренний обводы.

Таким образом, с точки зрения тактической позиция, на которой предстояло воссоздать новый фронт взамен прорванного, выглядела достаточно сильно. Все теперь решал фактор времени. Здесь, за Доном, нет ни лесных массивов, ни болот, ни горных теснин, которые делают местность труднодоступной для танков. Открытые степные пространства давали все преимущества противнику, располагавшему превосходящими силами в танках и авиации. Значит, надо было опередить его хотя бы на несколько дней. Надо было выиграть это время, чтобы наши резервные соединения смогли глубоко зарыться в землю и прикрыть минными полями и прочими инженерными заграждениями наиболее опасные направления.

С рекогносцировки мы вернулись в Сталинград, в обком партии, поздним вечером. Прямо с порога генерал Воронов спросил первого секретаря обкома А. С. Чуянова:

— Алексей Семенович, где у вас телефон ВЧ?

Чуянов отвел нас к телефону, вызвали Москву. Верховный Главнокомандующий, видимо, был занят — минут десять не брал трубку. Николай Николаевич ждал у телефона, справляясь у меня о некоторых деталях рекогносцировки и листая записную красную книжечку. Эта книжечка была [40] хорошо известна не только нам, его подчиненным. Она дала путевку в жизнь многим крупным артиллерийским делам и идеям, и И. В. Сталин в разговоре с Н. Н. Вороновым часто спрашивал: «А что по этому поводу говорит ваша красная книжечка?»

Сталин взял телефонную трубку, Воронов доложил ему результаты рекогносцировки, а также данные, полученные от местного партийного руководства и начальника гарнизона полковника А. А. Сараева. В городе дислоцировалась 10-я дивизия войск НКВД, которой командовал Сараев. Полки хорошо оснащены стрелковым оружием, но штатной артиллерии в дивизии нет. В частях народного ополчения также нет ни одной сформированной артиллерийской батареи. Но есть готовые орудия и танки на сталинградских заводах, так что можно немедленно приступать к формированию артиллерийских батарей и танковых рот из местных ресурсов. 7-я резервная (62-я) армия генерал-майора В. Я. Колпакчи на подходе, связь с командармом установлена, через несколько часов он прибудет в город со своей оперативной группой.

Сталин что-то ответил Воронову, на этом их разговор закончился.

Потом была беседа с Чуяновым. Алексей Семенович Чуянов на всех нас произвел очень хорошее впечатление. Строгий, умный, с ответом не спешит, но дело у него спорится.

— Дайте карту! — приказал мне Воронов.

Развернул я карту с пометками, сделанными в ходе рекогносцировки, Воронов и Чуянов над ней склонились. Карандаш генерала прошел по красной черте в донской излучине.

— Здесь будем создавать новый фронт, сюда выйдут резервы Ставки, — сказал Воронов. — Может статься, что зарыться в землю войска не успеют — противник не даст. Поэтому нельзя терять ни часа. Надо срочно готовить оборону, рыть траншеи, окопы и прочее. Вот примерный объем земляных работ и количество людей, необходимых для его выполнения.

Чуянов просмотрел наши расчеты, вызвал помощника, приказал немедленно поднять по тревоге ополченцев, вывезти за Дон на земляные работы. На нашем же листке набросал несколько цифр. Это задание райкомам партии — сколько людей каждый из них должен завтра же выделить для строительства оборонительных сооружений в излучине Дона. [41]

Затем они оба опять склонились над картой. Воронов коротко обрисовал сложившуюся на фронте тяжелую обстановку. Части и соединения Юго-Западного фронта ведут ожесточенные бои, пробиваясь из окружений и полуокружений, нанося удары во фланги и по тылам подвижных соединений противника. Они пока в какой-то мере сдерживают танки и мотопехоту фашистов, однако в данной ситуации рассчитывать на них нельзя. Надо своими силами прежде всего создать артиллерийский щит Сталинграду.

— 7-я резервная армия спешит к нам, — добавил Воронов. — Но... дело могут решить даже часы.

— Так опасно? — спросил Чуянов.

— Да! — ответил Воронов. — Очень опасно.

Должен признаться, что всю остроту положения на фронте в день этого разговора я до конца прочувствовал лишь много лет спустя, когда по документам (в том числе документам противника) узнал, какая опасность нависла над Сталинградом в то время. Ведь на рекогносцировке мы ее зримо не ощутили. В степи с редкими хуторами стояла знойная летняя тишина, кое-где в высоких хлебах мы видели группы работавших колхозников. Вот и вся картина — типичная для глубокого тыла. Однако в действительности противник в этот момент был близко. Его 40-й танковый корпус, прорвавшись вдоль Дона через Кантемировку, стоял уже на реке Чир, в каких-то 50–60 км от мест нашей рекогносцировки. И хотя Николаю Николаевичу Воронову этот факт не был еще известен, он чутьем старого солдата и опытного военачальника точно оценил ситуацию, создавшуюся на этом участке Юго-Западного фронта, и ни сам не упустил, ни другим не позволил упустить ни минуты в создании обороны на подступах к Сталинграду.

— Сколько артиллерийских орудий имеется на заводских складах? — спросил Воронов.

Чуянов назвал число орудий, еще не отправленных с завода «Баррикады» по назначению.

— Мало! — сказал Воронов. — Давайте, Алексей Семенович, подумаем вот над чем: надо немедленно сформировать в Сталинграде шесть-семь артиллерийских противотанковых полков. Командным составом эти полки будут обеспечены...

Он приказал мне:

— Вызовите Векилова! — И продолжал говорить Чуянову: — А пушками, транспортом, снаряжением, ну, разумеется, и людьми обеспечите вы, сталинградцы.

Чуянов кивнул. [42]

— Дадим! — сказал он. — Сколько надо орудий? Автомашин? Тракторов?

Воронов сказал, сколько и какой техники потребуется для срочного формирования шести-семи артиллерийских противотанковых полков. Чуянов тут же позвонил на завод «Баррикады», потом на Тракторный, переговорил с кем-то, сказал Воронову, что дополнительное задание Ставки рабочие и инженеры выполнят в 5–7 дней. Далее разговор зашел о других военных ресурсах и военной продукции, которыми располагал Сталинград и которые можно немедленно пустить в дело. Тракторный завод выпускал танки, артиллерийские тягачи, боеприпасы. Завод «Красный Октябрь» поставлял высококачественную сталь для танковых корпусов, броневых катеров, снарядов и мин; тут же строились бронепоезда и реактивные установки. Машиностроительный завод «Баррикады» поставлял фронту артиллерийские орудия различных систем, минометы. Судостроительные предприятия давали танки и бронекатера, кирпичные заводы — взрывчатку и снаряженные противотанковые и противопехотные мины. Одним словом, Сталинград выпускал около 80 наименований военной продукции и в разговоре представителя Ставки генерал-полковника Н. Н. Воронова и первого секретаря Сталинградского обкома партии А. С. Чуянова было решено, как именно использовать эти ресурсы в создавшейся чрезвычайной обстановке.

В кабинет входили вызванные Чуяновым товарищи. Областной военный комиссар доложил, что формируемые артполки будут обеспечены личным составом из числа запасников, ополченцев и выздоровевших после ранения в местных госпиталях. Приехал и генерал Векилов. Он уже побывал в артиллерийском учебном центре и предоставил генералу Воронову список кандидатов на командирские должности в этих артполках.

Векилов и облвоенком вскоре вместе уехали, и формирование противотанковых частей началось в ту же ночь. Забегая несколько вперед, скажу, что слово у сталинградцев с делом не разошлось. Партийная организация и рабочий класс да и все труженики города и области хорошо помогали войскам. Из ресурсов Сталинграда на его заводах были сформированы несколько противотанковых полков, танковая бригада народных ополченцев Тракторного завода, истребительные и рабочие стрелковые батальоны и другие подразделения. Уже в ходе борьбы за город, когда вражеские бомбы и снаряды рвались в цехах и заводских [43] дворах, там не прекращались ремонт поврежденной боевой техники и выпуск новой. Ежедневно войска получали с заводов и из мастерских до 20 орудий и до 10 танков. Этой боевой техникой можно было вооружить один противотанковый полк и одну танковую роту.

Не помню, с каким поручением поехал я на северную окраину Сталинграда, в заводской район и далее, в предместье Рынок, но хорошо запомнился мне митинг в этом поселке. На площади плечом к плечу стояли люди в рабочих спецовках, а с грузовика человек в такой же спецовке, заканчивая речь, крикнул: «Все на этой площади погибнем, но фашист не пройдет!» «Не пройдет! Не пропустим!» — гулом прокатилось по толпе.

Этим митингом начиналось формирование одного из сталинградских рабочих батальонов. А много лет спустя, уже после войны, довелось мне прочитать воспоминания бывшего офицера штаба 6-й немецкой армии Вильгельма Адама. Описывая прорыв немецкого танкового корпуса к северной окраине Сталинграда, к поселку Рынок и Тракторному заводу, он писал: «Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рулем разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели»{12}.

Но вернусь к июльским дням, когда до этих событий оставался еще месяц с лишним, а наша оперативная группа делала все возможное для того, чтобы помочь прибывающим из резерва войскам быстро занять оборону в большой излучине Дона и прикрыть Сталинград. С утра 13 июля генерал Н. Н. Воронов и мы, его сопровождавшие, опять выехали на рекогносцировку. На этот раз она носила узко направленный, чисто противотанковый характер. Видимо, Николая Николаевича по-прежнему беспокоил фактор времени: кто первым выйдет в большую излучину Дона — наши 62-я и 64-я армии или немецкие 6-я и 4-я танковая армии? Противник имел преимущество — он продвигался на танках, наша 62-я армия — пешими маршами. А 64-я армия вообще была еще далеко от Сталинграда. Ее дивизии выдвигались из-под Тулы по железной дороге, эшелонами. Поэтому борьба за выигрыш времени, борьба на опережение определяла работу опергруппы генерала Воронова в эти дни. [44]

Опять, как и вчера, мы объехали на машине всю излучину Дона от станиц Вешенской и Клетской на севере до Суровикино и Нижнечирской на юге. В пути намечали моста будущих противотанковых опорных пунктов. Каждый из них должен был включать одну-две артиллерийские батареи, один-два окопанных в земле танка, два — четыре расчета противотанковых ружей и небольшое стрелковое прикрытие. Начальником противотанкового пункта назначался не пехотный командир, а артиллерийский.

Мы уже более года вели напряженную борьбу с массированными танковыми атаками противника, и вариант противотанковой обороны, которую начал создавать генерал Н. Н. Воронов на дальних подступах к Сталинграду, был одним из многих вариантов, испытанных за это время. Некоторые из них отбрасывались вскоре же, другие жили в боевых условиях несколько дольше, а вот этот — июльский, сорок второго года — с включением в ПТОП противотанковых пушек, ружей и танков (впоследствии самоходных артиллерийских установок), видоизменяясь и совершенствуясь, просуществовал до самого конца Великой Отечественной войны.

В тот же день, к вечеру, первые сформированные в Сталинграде батареи со стрелковым прикрытием были вывезены на машинах за Дон и сразу же занялись оборудованием противотанковых опорных пунктов — рыли окопы, ставили минные заграждения, выбирали ориентиры для стрельбы по танкам прямой наводкой и тому подобное. Конечно, подобный метод — вывод в поле спешно сформированных небольших подразделений — был оправдан лишь чрезвычайными обстоятельствами. Они как раз и сложились тогда под Сталинградом.

Еще в ходе этой рекогносцировки к нам с группой штабных работников присоединился командующий 62-й армией генерал В. Я. Колпакчи. Стрелковые дивизии и части усиления — армейские тяжелые артполки и легкие истребительно-противотанковые — продвигались следом, и все мы вздохнули с облегчением. Необходимость в импровизированной обороне с поспешно сформированными ротами и батареями отпала. Шесть полнокровных стрелковых дивизий с артиллерией, с ними двенадцать артполков РВГК{13} стали занимать позиции в большой излучине Дона. Николай Николаевич Воронов отдал соответствующие распоряжения [45] командарму. Мне и моему товарищу Владимиру Павловичу Ободовскому было приказано встретить подходившие части и развести их по назначенным районам. Это мы и выполнили в течение ночи.

Теперь Сталинград был плотно прикрыт войсками 62-й армии с запада. Северней, за Доном, сосредоточивалась 63-я армия генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова; по железным дорогам продвигалась 64-я армия генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова. Штаб только что (12 июля) созданного Сталинградского фронта во главе с его командующим маршалом С. К. Тимошенко взял управление войсками в свои руки, поэтому миссия Николая Николаевича Воронова как представителя Ставки была исчерпана. Он доложил в Москву, и Верховный Главнокомандующий приказал ему вернуться. В тот же день мы самолетом вылетели в столицу.

Остается добавить, что в эти июльские, труднейшие для всего южного крыла советских войск, дни и недели выигрыш во времени остался все-таки за нами. Стойкая оборона 62-й и 64-й армиями дальних подступов к Сталинграду на целый месяц задержала фашистскую ударную группировку — 6-ю армию Паулюса с приданными ей танковыми и моторизованными дивизиями. К тому же просчиталось и верховное командование противника. Оно двинуло 4-ю танковую армию сначала на Кавказ, а на Сталинград повернуло тогда, когда 6-я армия Паулюса уже явно завязла в ожесточенных боях. Однако и танковые корпуса фашистам не помогли. Сталинград стоял твердо.

Вернувшись в Москву, в оперативный отдел Штаба артиллерии Красной Армии, я в тот же день, а верней сказать, ночью уже докладывал генералу Н. Н. Воронову об артиллерийских группировках сталинградского направления. В связи с тем что на это направление ежедневно прибывали резервные соединения и части, в том числе артиллерийские полки РВГК, состав артиллерийских группировок изменялся к лучшему. Если в момент поездки нашей опергруппы в Сталинград, то есть 12–14 июля, артиллерийские плотности на иных участках характеризовались ничтожными цифрами, вроде 1–2 орудия и миномета на 3–4 километра фронта обороны, то уже к 20–22 июля, когда не только 62-я и 63-я армии, но и 64-я армия полностью встали в оборону, эти плотности возросли до 10–17 орудий и минометов на один километр фронта. Стрелковые дивизии этих армий были полностью укомплектованы артиллерией — по 30 противотанковых пушек, по 36 полковых и дивизионных [46] легких пушек и по 12 легких гаубиц. Кроме того, каждая дивизия имела от 114 батальонных и полковых минометов (в 62-й и 64-й армиях) до 150 минометов (в 63-й армии). Все армии усиливались артполками резерва Верховного Главнокомандования, таких полков насчитывалось 22; из них 14 полков противотанковых, один минометный и семь армейских артиллерийских, на вооружении которых были гаубицы и пушки-гаубицы. Эти полки не были еще полностью сформированы, они имели один дивизион из трех положенных по штату. Причем только четыре полка можно было назвать тяжелыми — они располагали пушками-гаубицами калибра 152 мм. Остальные три полка имели легкие полевые 122-мм гаубицы.

В общем эти три армии насчитывали 3710 артминометных стволов{14}. Цифра, как видим, весьма внушительная. Ее весомость снижалась малым (немногим более одного процента) числом тяжелых орудий. Вместе с тем надо отметить усиливавшуюся боевую мощь нашей легкой пушечной артиллерии. Это происходило главным образом за счет внедрения новой 76-мм пушки, названной ЗИС-3. Превосходным во всех отношениях орудием в первую очередь вооружались истребительно-противотанковые полки. Орудие это сыграло заметную роль в борьбе с немецкими танками во время Сталинградской битвы.

С середины июля и в продолжение двух месяцев советские войска вели напряженнейшие оборонительные бои в большой излучине Дона, а затем и на всех трех сталинградских оборонительных обводах. Этот двухмесячный период был характерен чередованием ожесточенных боев с короткими периодами фронтового затишья. Фашистские пехотные и танковые корпуса, продвинувшись на несколько километров, останавливались, чтобы пополнить обескровленные частя. Особенно велики были потери противника в танках. Они подбивались и уничтожались главным образом огнем нашей артиллерии. Можно без преувеличения сказать, что бои на подступах к Сталинграду, а с сентября и внутри города стали суровой школой для советской противотанковой артиллерии. Да, в этой школе были у нас и срывы, и горькие уроки. Однако суть дела стала выявляться еще летом и окончательно выявилась в осенне-зимних наступательных боях.

Наша пушечная артиллерия, и в частности артиллерия противотанковая, хорошо усвоила науку борьбы с массированными [47] танковыми атаками фашистов. Тактике, организации, вооружению и оснащению вражеских танковых и моторизованных дивизий советские артиллеристы противопоставили свою тактику, свою организацию и вооружение. Войну мы начали, располагая несколькими противотанковыми бригадами. Это были мощные — 120 артиллерийских стволов, — но громоздкие по структуре и малоподвижные части. В бригаде было два артполка, в каждом из них по шесть (!) дивизионов. Боевой опыт вынудил сразу же пересмотреть организацию бригады, сделать ее более компактной, легче управляемой. Большие потери в орудиях и автотранспорте не позволяли сразу же начать кардинальную перестройку противотанковых частей.

Недостаток пушечной артиллерии приходилось восполнять за счет противотанковых ружей, минометов. Бригады получили наименование «истребительные», их штаты не раз изменялись. К лету сорок второго года истребительная бригада состояла из артполка (шесть батарей), двух бронебойных батальонов (по три роты противотанковых ружей) и минометного дивизиона. Разумеется, эти бригады были только промежуточным, временным решением проблемы, но в их структуре, вооружении, тактике уже просматривались принципы дальнейшего развития противотанковой борьбы, те принципы, которые вскоре приведут к созданию чисто артиллерийских истребительно-противотанковых бригад. Уже под Сталинградом артполки истребительных бригад имели шесть батарей вместо девяти в обычных артполках. Не стало и дивизионов — командиры батарей подчинялись непосредственно командиру полка. Эти и другие нововведения значительно упростили управление противотанковыми частями, оно стало гибким и оперативным, что немедленно сказалось на боевых действиях, на их эффективности.

Для тактики противотанкистов характерным становилось глубокое эшелонирование своей обороны. Причем противотанковые районы включали в себя также полковую и дивизионную артиллерию. Тот период, когда общевойсковые и артиллерийские начальники стремились распределять противотанковые средства по всей обороне «в линию», уже минул. Теперь успех в противоборстве с танковыми атаками решался правильной группировкой артиллерии на решающих направлениях, ее маневром огнем и колесами, тесным взаимодействием с другими средствами обороны.

Противоборство нашей артиллерии с танками противника прошло через несколько этапов. Причем на каждом этапе [48] кроме чисто боевых факторов большую роль сыграли постоянно возраставшие производственные возможности нашего тыла, самоотверженный труд рабочих, техников, инженеров артиллерийских, приборостроительных, металлургических и других заводов, а также конструкторская мысль, работавшая не только на сегодняшний, но и на завтрашний день, то есть с опережением.

Плодом такой работы стала и уже упомянутая мной новая пушка ЗИС-3.

Потери, которые понес в танках наш противник в сорок первом году, заставили его к весне сорок второго значительно модернизировать имевшиеся типы танков и штурмовых орудий и ускорить разработку новых конструкций. Модернизация шла в основном за счет перевооружения и некоторого усиления брони. Короткоствольные пушки заменялись длинноствольными 50-мм и 75-мм орудиями. Их более мощные снаряды с высокой начальной скоростью должны были, по замыслу фашистских конструкторов, как-то уравнять шансы танков Т-III и Т-IV в борьбе с нашей тридцатьчетверкой и помочь выигрывать единоборства с нашим основным тогда противотанковым орудием — сорокапяткой.

Модернизацию они эту провели, однако уже в летних боях сорок второго года были поставлены перед новой проблемой — 76-мм пушкой ЗИС-3 конструкции Василия Гавриловича Грабина. Легкая, хорошо сбалансированная и одновременно мощная, она по всем основным характеристикам выгодно отличалась от других орудий подобного калибра и назначения. Ее снаряд пробивал броню всех существовавших типов немецких танков, дальность прямого выстрела превышала такую же дальность новых немецких танковых пушек. В производстве она была предельно проста, что позволило в короткий срок перевооружить нашу легкую пушечную артиллерию. Поэтому и модернизация танков, предпринятая противником, не принесла ему желаемого эффекта в боях сорок второго года. Мало того, фашистские специалисты были вынуждены признать, что «пушка ЗИС-3 является самой гениальной конструкцией в истории ствольной артиллерии»{15}.

В период Сталинградской битвы, с июля 1942-го по февраль 1943 года, эта пушка была испытана в самых разных и трудных обстоятельствах. Не только товарищи, прямо [49] причастные к артиллерийскому вооружению, но все мы, работники Штаба артиллерии Красной Армии, выезжая в очередную командировку под Сталинград, обязаны были попутно с основной задачей собирать конкретный материал о боевом применении нового орудия. В частности, и мне довелось подготовить несколько таких кратких сообщений по горячим следам событий. Одно из них произошло в первых числах августа в большой излучине Дона.

Попытка фашистского командования 6-й полевой армии массированными танковыми атаками прорваться к Дону через станицу Качалинская была отражена 13-й истребительной бригадой. Ее артиллеристы, минометчики и оба бронебойных (противотанковые ружья) батальона трое суток удерживали позиции, отбивая множество танковых атак, поддерживаемых с воздуха пикирующими бомбардировщиками. Противотанкисты сожгли и повредили 38 немецких танков, сами потеряли 18 орудий из 24. Однако большие потери врага не обольщали нас. Один комбат прямо сказал мне:

— За сутки-двое две трети этих танков немцы отремонтируют и опять введут в бой. А мы свои пушки уже не введем.

— Почему?

— Потому что вывезти их, поврежденные, с поля боя не смогли. Не на чем было.

Тот же вопрос возник и при разборе августовских боев южней Сталинграда. Здесь командование фашистской 4-й танковой армии попыталось прорваться к городу с юга, через станцию Тингута. В помощь нашей стрелковой дивизии были переброшены 186, 504 и 507-й истребительно-противотанковые полки. Огонь их 60 пушек способствовал тому, что противник потерял много танков и был вынужден сам перейти к обороне. Однако и потери истребительно-противотанковых полков были велики. И опять на вопросы о причинах потерь ответ мы получали однозначный:

— Побило коней.

Дело в том, что летом — осенью сорок второго подавляющее большинство артиллерийских противотанковых частей все еще возили свои орудия в конных упряжках. На открытой степной местности, при господстве вражеской авиации, при массированных танковых атаках, зачастую с нескольких направлений одновременно, конная артиллерия быстро теряла свои маневренные качества. Кони выходили из строя, артиллеристы лишались средств передвижения, или, как принято у нас говорить, средств тяги. [50]

Доклады всех наших товарищей, приезжавших из Сталинграда, сводились к одному; пушка ЗИС-3 хорошо зарекомендовала себя и как противотанковое средство, и как легкое орудие, которое с успехом вело борьбу с артиллерией противника, с его пехотой, разрушало траншеи, проволочные заграждения и тому подобное. Однако необходимо как можно скорей перевести противотанковую артиллерию на механизированные средства тяги. Это актуальнейшая задача дня.

Не надо думать, что такие вопросы решались на совещаниях и заседаниях с докладами и содокладами. Нет! Год войны всех нас — и начальников и подчиненных — приучил к оперативности. Так было и с решением о переводе на автотягу артчастей. Николай Николаевич Воронов собрал накоротке заместителей и начальника штаба, все они заранее прочитали подготовленные нами материалы, в том числе различные свидетельства участников боев. Обговорили и тут же решили: при распределении каждой новой партии автотягачей предпочтение отдавать противотанкистам.

Результаты этого решения вскоре же стали видны всем заинтересованным сторонам. С переводом легких артполков на механическую тягу резко возросла их маневренность, уменьшились потери, повысилась эффективность боевого применения иптаповских частей.

* * *

Среди других вопросов, которыми пришлось летом — осенью 1942 года заниматься нашему оперативному отделу, был и такой, как определение боеспособности итальянской и румынской артиллерии под Сталинградом. Прорвавшись к Волге близ северных предместий города и выйдя к его южной, а затем и западной окраинам, обе немецкие армии — 6-я полевая и 4-я танковая — уже в сентябре увязли в уличных боях и потеряли оперативную подвижность. И чем более теряла силу вражеская ударная группировка, чем сильней втягивалась в кровопролитные бои в самом городе, тем слабей становились ее растянувшиеся фланги. Чтобы компенсировать эту опасную ситуацию, гитлеровское командование выдвинуло на фланги войска тогдашних своих союзников — фашистской Италии и королевской Румынии. Так на нашей рабочей карте появились 8-я итальянская и 3-я румынская армии северо-западней Сталинграда и 4-я румынская армия — южней города.

Если о румынской королевской армии и ее артиллерии мы имели достаточно полное представление, то особенности [51] организации, тактики, боевой подготовки итальянской артиллерии нам предстояло изучить. В предыдущих операциях на советско-германском фронте войска Муссолини были представлены лишь тремя частично моторизованными дивизиями с легкой артиллерией. А в августе — сентябре под Сталинградом перед нами предстала полнокровная армия — три армейских корпуса, оснащенных артиллерией и минометами разных калибров, вплоть до тяжелых.

Разведывательная информация, в том числе полученная от пленных, помогла нам получить достаточно ясное представление о боевых возможностях 8-й итальянской армии. Разнокалиберность легкой артиллерии уже не говорила в ее пользу. Например, легкие пушки, которыми были вооружены артиллерийские полки пехотных дивизий, имели калибры 65, 75 и 76 мм. То же наблюдали мы и в гаубичной артиллерии. Зачастую в одном полку и даже дивизионе были легкие гаубицы двух-трех калибров. При таком разнобое вести огонь дивизионом, а тем более артполком, чрезвычайно трудно (имею в виду, разумеется, результативный огонь). Наверное, поэтому итальянцы предпочитали стрельбу отдельными батареями. Поступавшие к нам донесения с фронта позволяли в оперативных сводках делать выводы о невысоком уровне боевой подготовки итальянской артиллерии.

Насыщенность пехотных частей и соединений артиллерией была в итальянской армии достаточной. Пехотный полк имел пушечную батарею, каждый батальон — шесть противотанковых пушек и четыре миномета. Дивизии и корпуса располагали штатными артиллерийскими полками с тяжелыми пушечными дивизионами. А в конно-моторизованной дивизии «Черели» (два кавалерийских и два пехотных моторизованных полка) имелись два артполка — конный и на мехтяге.

В чем итальянцы превосходили своих немецких и румынских союзников, так это в моторизации артиллерии. Напомню, что летом — осенью 1942 года артполки немецких пехотных дивизий в подавляющем большинстве были на конной тяге. Аналогичные артполки 8-й итальянской армии насчитывали в штате более 150 автомашин каждый. Легкая пушечная батарея имела до 10 автомашин. Таким образом, организационная структура, противотанковая направленность, моторизация — все это соответствовало требованиям, которые предъявила к войскам вообще, к артиллерии в частности, вторая мировая война — «война моторов», как ее еще называли. Однако перечисленные выше [52] факты не могли компенсировать слабую тактическую и огневую подготовку итальянских артиллеристов, а также их нестойкость в бою. Когда в конце августа наши части нанесли короткий удар с форсированием реки Дон, итальянская пехотная дивизия «Сфорческу» в панике бежала на юг и остановилась только после 10–15-километровой «пробежки». Артиллеристы этой дивизии практически не оказали своей пехоте никакой огневой поддержки и многочисленный автотранспорт использовали, для того чтобы умчаться в тыл, подальше от боя.

Примерно в 20-х числах сентября генерал-полковник Н. Н. Воронов вызвал к себе полковника М. В. Ростовцева и меня. Внеочередной вызов почти всегда означал какую-то новую задачу. Николай Николаевич Воронов и Федор Александрович Самсонов рассматривали карту, перебрасывались короткими репликами. Генерал Воронов жестом пригласил нас к знакомой до мельчайших штрихов карте Сталинградского сражения, сказал так:

— Фланги фашистской группировки чрезвычайно растянулись. Немецкие армии завязли в уличных боях. Это процесс необратимый. Вражеские потери будут расти, сталинградская мельница будет перемалывать их резервы, и в конце концов немецкое командование передаст свои фланги на попечение союзников. К вам, товарищи, просьба такая: предельно усильте внимание к фланговым группировкам противника; по возможности регистрируйте все артиллерийские перегруппировки на флангах; в идеале нам сейчас и в ближайшее время необходимо знать расположение каждой немецкой, румынской, итальянской батареи. Именно здесь и здесь — на флангах. Существенные в этом смысле факты немедленно докладывайте Федору Александровичу или мне...

Вышли мы с Мишей Ростовцевым, он и говорит мне:

— Ты понял?

— Понял.

Дело в том, что, обсуждая обстановку под Сталинградом, сильные контрудары наших войск против северного фланга фашистской группировки, мы с Михаилом не раз останавливались взглядом на дальнем конце этого фланга, где велись пока что бои местного значения. Самое слабое место во всем фронте немецко-фашистской группы армий.

Конечно, мы не знали, что несколько дней назад в Ставке советского Верховного Главнокомандования зародился план, который два месяца спустя воплотился в дело — в наступательную операцию по окружению, ликвидации и [53] пленению 330-тысячной группировки немецко-фашистских войск под Сталинградом. Да если бы мне и сказали о таком плане, я сразу не поверил бы. Уж больно тяжким было в те дни положение Сталинграда. Фашисты ворвались в город, рассекли его оборону на изолированные части, прижали защитников города к Волге. Берлинские радиокомментаторы отсчитывали часы, оставшиеся до окончательного падения Сталинграда.

Но Николай Николаевич Воронов нацелил нас с Ростовцевым на фланги этой наступающей армады, коротко нарисовал ее перспективы и нашу конкретную задачу. Вроде бы и немного сказал, а в то же время вполне достаточно. Весьма ободренные, мы принялись за работу, за выявление и уточнение вражеских артиллерийских группировок на флангах.

Дальше