В Штабе артиллерии Красной Армии
Штаб артиллерии Красной Армии размещался на берегу Москвы-реки, в старинном громадном здании 18 века{6}, что стоит между улицей Солянкой и древним московским пригородом Китай-городом. Дом этот с первых и до последних дней войны стал средоточием интенсивной творческой работы советских артиллеристов, работы не только оперативной — по руководству артиллерией на фронтах, по ее формированию, обеспечению квалифицированными кадрами, но и работы научной. Именно сюда стекались с фронтов, причем в различной форме — и официальной и неофициальной, вплоть до письма какого-нибудь командира батареи, — предложения, запросы и вопросы, рекомендации, просьбы, касавшиеся, как правило, самых острых и неотложных артиллерийских проблем. В документах и письмах был живой, непосредственный боевой опыт. Его собирали, анализировали, обобщали, и он возвращался на фронт то в форме указаний Штаба артиллерии Красной Армии, то как инструкция Генерального штаба, то в директивах Ставки Верховного Главнокомандования, то в новых артиллерийских уставах и наставлениях.
Эту творческую атмосферу я почувствовал сразу же, едва переступил порог штаба. Начальник управления кадров генерал П. В. Гамов показал приказ, которым я назначался начальником оперативного отдела штаба артиллерии, и отвел к начальнику штаба генералу Ф. А. Самсонову. Федор Александрович усадил меня в кресло, не торопясь расспросил о прошлой службе и так же неспешно и чрезвычайно скрупулезно стал рассказывать о моих новых обязанностях. Следить за его мыслью было легко, так как он не позволял ни себе, ни собеседнику ни на секунду уклониться от главной темы. Рассказывал просто, точно и емко. Его беседа ввела меня в курс главных дел, планов и замыслов возглавляемого им штаба. Одним из важнейших и актуальнейших дел было внедрение в практику директивного письма Ставки Верховного Главнокомандования от 10 января 1942 года об организации прорыва оборонительных линий противника и артиллерийском наступлении{7}.
Рассказывая об этом документе, генерал Самсонов заметил: [28]
— Некоторые артиллерийские командиры, соглашаясь с требованиями директивы, на практике ее не выполняют. Другие, наоборот, выполняют слишком буквально, то есть едва ли не заставляют артиллеристов наступать в пехотных цепях. И наша с вами задача, задача каждого на его посту, в его конкретной работе — проводить в жизнь положения директивы Ставки. Это сейчас важнейший вопрос. Не научимся группировать в кулак артиллерию, не научимся сопровождать пехоту огнем до полного прорыва вражеской обороны — наши наступательные действия неизбежно будут затухать и выдыхаться. Вы это, надеюсь, понимаете?
Да, я это хорошо понимал. Сам был свидетелем и участником ударов и контрударов, которые не достигали цели — полного разгрома той или иной группировки противника. Почему? Да потому что не научились бить врага артиллерийско-пехотным кулаком, единым и мощным. Это, может, и упрощенная, но в общем верная картина. Нелегко и непросто дался нам этот фронтовой опыт, и потребовались крупные организационные и оперативно-тактические мероприятия, потребовалась директива Ставки, чтобы буквально на ходу, в боях добиваться того, что подсказано жизнью.
Одним из инициаторов этой крупной перестройки в боевой работе артиллерии был начальник артиллерии РККА, заместитель Наркома обороны СССР Николай Николаевич Воронов, тогда генерал-полковник. Его еще задолго до войны хорошо знали в армии, особенно в Московском военном округе, где он был командиром артполка и начальником артиллерии{8} Московской Пролетарской дивизии. Это был высокого роста и крепкого сложения человек, очень спокойный. Не любил формальностей. Дела решал быстро и просто. Мне, тогда командиру артдивизиона Кремлевского училища, несколько раз приходилось обращаться к нему — просить выделить время на полигоне для проведения боевых стрельб. Он, бывало, заглянет в маленькую записную книжку и скажет: такого-то числа, в такие-то часы. Приезжаем с курсантами на полигон — нас ждут. Человек слова, человек дела. Так отзывались о Николае Николаевиче все, кто сталкивался с ним по службе.
К началу Великой Отечественной войны генерал Н. Н. Воронов был опытным боевым командиром. Петроградец по рождению, член КПСС с 1919 года, он красным курсантом [29] и командиром взвода в гражданскую воину участвовал в боях против войск Юденича и белополяков, а много лет спустя, во время национально-революционной войны в Испании, был военным советником республиканской армии. В Мадриде, когда франкисты начали обстрел города, Воронов организовал и лично руководил контрбатарейной борьбой с артиллерией противника. А два года спустя, летом 1939-го, он управлял артиллерией, громившей 6-ю японскую армию на Халхин-Голе. Зимой 1939/40 года на Карельском перешейке генерал Воронов организовал боевую работу артиллерии, в том числе орудий большой и особой мощности, проложивших нашей пехоте дорогу через железобетонный пояс укреплений линии Маннергейма.
Разносторонний личный артиллерийский опыт, большая эрудиция, пытливость мысли, умение видеть вещи и явления в перспективе их развития — все это счастливо сочеталось в этом талантливом человеке. Одним из первых он высказал мысль, что в будущей войне массирование танков неизбежно вызовет массирование противотанковых средств. По его инициативе у нас еще до войны были сформированы сильные противотанковые бригады, да и многие другие артиллерийские части РГК, те самые, на базе которых впоследствии развернулись артиллерийские дивизии и артиллерийские корпуса прорыва. Что же касается упомянутой «Директивы об артиллерийском наступлении», то в ней благодаря познаниям Николая Николаевича Воронова в истории отечественной артиллерии был хорошо использован богатый опыт лучших русских артиллеристов первой мировой войны — организаторов «артиллерийских атак на укрепленные позиции» (такой тогда существовал термин).
Среди других главных вопросов, которыми занимался штаб артиллерии, была организация противотанковой обороны. Опыт показал, что некоторые из довоенных уставных положений устарели, другие требуют решительной корректировки. Например, места расположения противотанковых орудий в общей обороне, их плотности, то есть число стволов на километр фронта, система подчиненности. Преувеличивая роль естественных препятствий, прежние уставные документы требовали располагать отдельные орудия, взводы и батареи, а также и весь противотанковый район именно за такими препятствиями. Мыслилось, что танки, обходя препятствия, будут вынуждены подставлять под огонь свою более тонкую бортовую броню. На деле же получалось, что вражеские танкисты, проводя рекогносцировку или разведку, естественно, выбирали для движения наиболее доступные [30] направления с хорошими дорогами, поэтому часто далеко обходили позиции нашей противотанковой артиллерии, и ее огонь давал слабый эффект. А существовавшие тогда плотности — четыре противотанковых орудия на километр конечно же не могли отбить массированную танковую атаку, когда только в первом ее эшелоне на том же пространстве наступало 20–30 танков. Противотанковая оборона была неглубокой, резерв противотанковых пушек, как правило, не создавался. Во всем этом просматривались те же недостатки «линейной тактики», которые сурово осудила и призвала решительно искоренить директива Ставки.
Когда я представлялся генерал-полковнику Н. Н. Воронову как новый сотрудник его штаба, он расспрашивал о боях, в которых мне довелось участвовать, особо интересовался противоборством артиллерии с танками. Цифровые выкладки о противотанковой обороне не на самых опасных участках Юго-Западного фронта он выслушал, покачав головой. 6–7 орудий на километр? А где взять больше? В том-то и была одна из трудностей, сказывавшихся и в 1942 году: где взять столько артиллерийских орудий, сколько нужно, чтобы повсеместно создать мощные противотанковые заслоны с необходимыми подвижными резервами? Эвакуированная на восток промышленность быстро наращивала выпуск вооружения, но к весне удовлетворить все потребности фронта еще на могла.
В заключение беседы генерал Н. Н. Воронов устроил мне небольшой экзамен — приказал нанести на карту боевую обстановку и произвести расчеты в соответствии с теми данными, которые он вручил на двух листках бумаги. Задание я выполнил, он проверил.
Работать с картой — это была одна из основных обязанностей начальника оперативного отдела. Ведь карта, если она всегда и точно отражает поступающую в штаб боевую информацию, является основополагающим документом, причем очень наглядным. В карте, в ее типографских знаках и обозначениях в совокупности со знаками командирского красно-синего карандаша, концентрируется главная мысль командира, суть его решения на наступление или оборону. Поэтому такая карта называется «карта-решение». Но для того, чтобы это решение было действенным, оно, во-первых, должно опираться на правдивую информацию. Когда информация относится к противнику, добыть ее весьма трудно. Но офицер-оператор обязан сделать все возможное, чтобы выявить факты, а не заменять их зыбкими и неопределенными предположениями. [31]
В оперативном отделе мы вели две карты — рабочую и отчетную. Кроме того, обрабатывали прочие оперативные документы — приказы и приказания, которые отправлялись из Москвы, из штаба артиллерии на фронты, а также оперативные сводки, поступавшие в Москву из войск, как правило, с 21 до 22 часов. Операторы полковники П. С. Афанасьев, В. П. Ободовский, подполковник К. И. Крылов и другие товарищи — каждый отвечал за одно фронтовое направление, был как бы к нему прикреплен. Это, конечно, не исключало иных, иногда не связанных с данным направлением поручений.
Сотрудники оперативного отдела изучали войска противника, их состояние, новое вооружение, группировку. Особое внимание обращали на танковые и артиллерийские части. В этом вопросе у нас был полный контакт с разведывательным отделом штаба.
Изучали театр военных действий, его особенности с точки зрения артиллерии, участки предполагаемых в ближайшем будущем действий — оборонительных и наступательных.
На каждом этапе военных действий отдел обязан был докладывать свои соображения по артиллерийским группировкам и перегруппировкам. Одновременно следили за наличием боеприпасов в войсках, на складах и базах. Был закон: иметь два боекомплекта. Если меньше, то к нам в Москву немедленно летела с фронта телеграмма. В этом вопросе мы постоянно и тесно общались с отделом артиллерийского вооружения нашего штаба.
Кроме того, было много других вопросов, входивших постоянно или временно в круг наших обязанностей, в частности создание группировок зенитной артиллерии.
Особенности тогдашней работы штаба артиллерии состояли в том, что интенсивность ее возрастала в вечерние часы, достигая ночью, иногда и под утро, высшей напряженности. Сведения с фронтов обобщались поздно вечером. Часто с этой сводкой генерал Н. Н. Воронов уезжал в Ставку Верховного Главнокомандования. Возвращался в 3–4 часа ночи, приказывал подготовить к утру тот или иной новый документ для Ставки. Иногда приходилось опять связываться с фронтами, с учебными центрами и дальними тыловыми базами. После 8–9 утра интенсивность работы заметно спадала, можно было соснуть. Отдыхали в том же здании, в специально выделенной комнате. Практически мы все были на казарменном положении. Даже те, у кого семьи жили в Москве, редко с ними виделись. [32]
12 мая 1942 года началось наступление Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Готовилось оно давно, еще в то время, когда я служил в 28-й армии. Хотя войска и прорвали оборону противника на широком фронте, но развить успех не смогли по ряду причин. Кстати, и артиллерийское наступление не было организовано как следует. Только половина артиллерийских полков успела сосредоточиться и занять огневые позиции к моменту артподготовки. Остальные полки были еще на марше. Таким образом, требование директивы Ставки о создании мощных артиллерийских группировок оказалось выполненным лишь на бумаге. Другое требование — сопровождать пехоту артиллерийским огнем до полного прорыва тактической обороны противника — также на многих участках не выполнялось. В результате противник, отходя, успевал занять новые, заранее подготовленные позиции и встречал нашу пехоту сильным огнем{9}.
Уже 17 мая немецко-фашистская группа армий «Юг», перегруппировав силы и создав танковые ударные кулаки, сама перешла в наступление. Так началась трудная для нас весенне-летняя кампания 1942 года, закончившаяся битвой на берегах Волги.
В середине июня, ночью, меня вызвал начальник штаба генерал Ф. А. Самсонов и приказал немедленно сформировать оперативную группу. Сказал, что мы будем сопровождать генерала Н. Н. Воронова в поездке на Западный фронт. Утром группа, состоящая из работников оперативного и разведывательного отделов, на автомашинах выехала из Москвы на Западный фронт. Здесь, на левом крыле, в полосах 10, 16 и 61-й армий, готовились частные наступательные операции. Их задача состояла в том, чтобы сковать силы противника, не позволить ему свободно перебрасывать войска из группы армий «Центр» на юг. Там вражеская группа армий «Юг» уже приступила к выполнению своей главной задачи — прорыву через низовья Дона на Кавказ. Директива Гитлера гласила: «...в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет»{10}. [33]
Почти месяц Николай Николаевич Воронов и наша оперативная группа работали в войсках Западного фронта, поочередно в 61, 16 и 10-й армиях. Помогали артиллеристам готовиться к частным наступательным операциям. Упомяну один только эпизод. Он особенно характерен для той поры, для лета сорок второго, когда тыл во все возрастающем количестве начал давать фронту вооружение, когда формировались десятки новых артиллерийских, минометных и гвардейских минометных («катюши») полков и фронтовые начальники наконец получили в свои руки такую огневую мощь, о которой мечтали с лета сорок первого года. Но для того чтобы научиться четкой организации действий и внутреннего взаимодействия этой массы ствольной и реактивной артиллерии, потребовалось известное время. Случались и недоразумения.
Николай Николаевич Воронов поручил нашей группе определить конкретные задачи реактивной артиллерии в ходе общей артиллерийской подготовки. Дело в том, что прибывали 15 новых гвардейских минометных полков малого (БМ-8) и среднего (БМ-13) калибров, каждый полк одним залпом выстреливал соответственно 864 и 384 мины, впервые появилась возможность использования «катюши» массированно. Но опыта включения реактивной артиллерии (да еще в таком количестве!) в общую систему артподготовки было мало. Поехал я в штаб командующего гвардейскими минометными частями генерала В. В. Аборенкова. В штабе меня приняли весьма прохладно. Объяснили, что огонь реактивных минометов они сами спланируют и в моей помощи не нуждаются. Мне пришлось вернуться. Доложил Н. Н. Воронову. Он пригласил к себе генерала В. В. Аборенкова и начальника артиллерии фронта генерала И. П. Камеру, между ними состоялся прямой и нелицеприятный разговор.
Надо отметить, что в то время реактивная артиллерия имела как бы особый статус и, прибывая на определенный участок фронта, получая боевую задачу от старшего артиллерийского начальника, официально ему не подчинялась. Это иногда порождало неурядицы. Генерал Аборенков, например, просил выделить для его «катюш» особые полосы на участках прорыва. Считал, что реактивные минометы сами, без помощи ствольной артиллерии, полностью подавят сопротивление противника. Это была типичная переоценка возможностей «катюш». Да, они мощное новое оружие. Однако у них, как у любого оружия, есть сильные и слабые стороны. [34]
— Хорошо! — сказал генерал Воронов. — Предположим, ваши гвардейцы провели действенную артподготовку, пехота ворвалась на передний край противника. Но там, в глубине, ожили несколько пулеметных точек. Пехота залегла, вам звонят по телефону, требуют огонька. Ваше решение?
Генерал Аборенков молчит. А что скажешь? Технические возможности его реактивных установок не позволяют подавлять цели, расположенные поблизости от нашей пехоты. Установки бьют залпами, по большим площадям. Ударишь по пулемету — накроешь своих пехотинцев.
— А как вы проведете контрбатарейную борьбу? — продолжал спокойно спрашивать генерал Воронов. — Опять по площадям? Нет, товарищ генерал. Ваши «катюши» будут вести тот огонь, который даст нам наибольший эффект. Их распределят по фронту и временно подчинят соответствующим артиллерийским начальникам. Наши операторы выведут установки на огневые позиции и укажут цели — это главным образом узлы сопротивления противника. В общем, участвуете в артподготовке на равных...
Так начальник артиллерии РККА поставил все точки над «i». Забегая вперед, скажу, что вскоре реактивная артиллерия, как и прочие части РВГК, стала входить в подчинение начальников артиллерии соответствующих соединений и объединений и эффект ее боевой работы резко возрос.
Пришлось мне опять выехать в штаб гвардейских минометных частей, а затем и в полосу 16-й армии. На этот раз совместная работа с гвардейцами-минометчиками была спорой и дружной. За двое суток я узнал столько различных тонкостей боевого применения «катюш», сколько не узнал с начала службы в Штабе артиллерии Красной Армии. Артиллерийскую подготовку во всех ее стадиях мы тесно увязали с действиями реактивных минометов. Однако, критически оценивая тогдашнюю нашу работу, должен сказать, что она далеко не полностью учитывала возможности этого грозного оружия. Например, планируя отражение возможных контратак в глубине обороны противника, мы испытывали серьезные колебания: привлекать ли огонь «катюш»? Не заденет ли он свою пехоту? Тактика реактивных минометов была еще несовершенна, что, естественно, ограничивало и их огневые возможности. Эти подвижные установки вели огонь в основном с места, в наступлении не продвигались вслед за танками и пехотой, не использовали на сто процентов свою маневренность. [35]
Вместе с тем надо сказать, что тактика реактивных минометов, как, впрочем, и тактика нашей артиллерии вообще, развивалась и совершенствовалась буквально на глазах. Те сомнения, о которых сказано выше, помогла рассеять практика на поле боя, в той же операции 16-й армии.
Ранним утром 5 июля на командный пункт армии прибыли командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков, генерал-полковник Н. Н. Воронов и генерал-майор И. X. Баграмян, только что вступивший в командование 16-й армией. Поговорить нам с ним не пришлось. Ударила наша артиллерия, пошли в атаку танки и пехота. Наступление началось. Прорвать оборону противника в первый день не удалось — фашисты контратаковали крупными силами пехоты и танков. В один из напряженнейших моментов боя командир отдельного минометного гвардейского дивизиона майор К. Н. Попов по своей инициативе быстро выдвинулся с установками вперед, в боевые порядки пехоты, и мощными залпами реактивных мин остановил и отбросил контратакующего противника. Локальный этот эпизод был отмечен и командующим фронтом генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым и начальником артиллерии Красной Армии генерал-полковником Николаем Николаевичем Вороновым. Вскоре «катюши», сопровождающие наступающую пехоту не только огнем, но и колесами, стали рядовым явлением в боевой практике, а в период нашего контрнаступления под Сталинградом эта тактика проявилась особенно сильно и масштабно и дала хорошие результаты.
А что касается июльского наступления войск 16-й армии, то оно во второй день боя привело к значительному успеху. Оборона фашистов была прорвана на фронте 60–70 км, наши части форсировали реку Вытебеть.
Наша группа вернулась в штаб Западного фронта, в Малоярославец, откуда выехала на машинах в Москву. Вечером мы уже входили в подъезд старинного дома на набережной Москвы-реки. Однако задержались в штабе лишь считанные дни. Впереди была новая командировка — на этот раз на юг.