Трудные дни на Кавказе

Августовские дни 1942 года оказались на редкость жаркими. Бои на фронтах разгорались с невероятной силой. Наступление немецко-фашистских войск развивалось в двух направлениях: через донские степи на Сталинград и через Северный Кавказ на Баку. Гитлеровцы торопились. Для них особенно важно было овладеть твердыней на Волге — Сталинградом. До зарезу нуждались они и в бакинской нефти.

По указанию командующего 5-й воздушной армией генерала С. К. Горюнова эскадрильи и полки 132-й дивизии почти ежедневно выполняли боевые вылеты. 1 августа нам удалось нанести мощный удар по колонне вражеской техники в станице Кущевской. В составе группы летели испытанные [98] в боях экипажи бомбардировщиков. Уже не раз отличались по-снайперски меткими ударами с воздуха такие летчики дивизии, как майор С. П. Махалюта, капитан И. Т. Тюленев, старший лейтенант К. И. Арсентьев. Каждую бомбу они бросали точно в цель. Уклоняясь от зенитного огня противника, экипажи умело маневрировали, и судьба хранила их; из самых трудных поединков они выходили победителями.

К налету на Кущевскую мы готовились самым серьезным образом. Детально изучили маршрут и район цели, учли наземную и воздушную обстановку. Вылетели затемно. Над станицей были на рассвете. Здесь, вдали от линии фронта, в такой ранний час фашисты, вероятно, не ждали нас. Машины гитлеровцев с боеприпасами и полевые орудия на прицепах стояли на улицах и в переулках без всякой маскировки. Первым сбросил бомбы майор С. П. Махалюта. Его примеру последовали капитан И. Т. Тюленев, старший лейтенант К. И. Арсентьев, остальные экипажи. Прицельно, с малой высоты наносили они удары по технике. В станице поднялась невероятная паника. Горели цистерны и машины. После повторного захода вся станица потонула в огне и дыму.

Из этого полета авиаторы вернулись довольными. Техсостав тотчас же принялся готовить крылатые машины к новому заданию. В это время поступил приказ генерала С. К. Горюнова о немедленном перебазировании на новый, более удобный аэродром в Невинномысске. Это был весьма своевременный приказ. Взлетно-посадочная полоса, с которой мы летали, оказалась для нас слишком малой. К тому же не хватало горючего и боеприпасов. Их доставка была связана с большими трудностями. Я неоднократно докладывал об этом командующему воздушной армией, и генерал счел возможным принять меры.

Сборы были недолгими. Техники «заштопали» на бомбардировщиках пробоины, дозаправили баки горючим, и экипажи взлетели, взяли курс на Невинномысск. Едва закончили посадку и замаскировали самолеты, как на железнодорожную станцию, словно черное воронье, налетели «юнкерсы». Началась жесточайшая бомбардировка. Она продолжалась до глубокой ночи. Наш аэродром был расположен неподалеку от станции. Часть бомб досталась и нам. Досталась по чистой случайности. Враг не сумел разглядеть с воздуха замаскированную на аэродроме технику. [99]

Пришлось связаться с командующим воздушной армией, доложить обстановку, и генерал приказал перелететь в Моздок. Иного выхода у нас и в самом деле не оставалось.

В Моздоке мы столкнулись с новыми трудностями. Ни боеприпасов, ни горючего, ни продовольствия — ничего этого у нас не было. К тому же мы оказались в расположении 4-й воздушной армии, которой командовал генерал К. А. Вершинин. Разыскал командующего, объяснил положение, попросил помощи и совета. К. А. Вершинин принял экстренные меры. Он включил 132-ю дивизию в состав 4-й воздушной армии, приказал перелететь южнее. Но аэродром здесь оказался тесным, перегруженным. Как быть? Ведь никаких условий для боевой работы у нас по-прежнему не было.

Опять обратился к генералу К. А. Вершинину.

Новый перелет, новая неудача. Взлетно-посадочная полоса на аэродроме оказалась непригодной для ведения боевой работы в ночное время. Слишком близко она примыкала к горам. Средств обеспечения не было. Наши попытки летать через линию фронта ночью оказались малоэффективными. В течение короткого времени мы потеряли здесь десять бомбардировщиков. Так продолжаться не могло, и я вместе с командирами полков и штабом усердно искал выход из этого чрезвычайно трудного положения.

14 августа к нам прилетел штурман 5-й воздушной армии и передал приказ командующего генерала С. К. Горюнова о немедленном перебазировании дивизии. На другой день мы были уже на новом аэродроме, снова оказались в составе своей армии.

Интенсивная боевая работа, бомбардировка войск противника у переправ через Северный Донец и Дон — все это стоило нам немалых потерь. В значительной степени ослабили дивизию и перелеты с одной «точки» на другую. К ним добавились потери при ночных боевых вылетах с аэродрома в Чир-Юрте. Самолеты оставались фактически без технического обслуживания. У нас не было для этого ни времени, ни сколько-нибудь подходящих условий. На многих боевых машинах был выработан моторесурс. Срочно требовались моторы, а с доставкой их было сложно. Остро ощущалась нехватка и запасных частей, расходных материалов.

И все же второй год войны был далеко не похож на первый. Мы научились воевать днем и ночью, строить круговую [100] оборону, рационально использовать возможности истребителей сопровождения.

В те напряженные осенние дни 1942 года по указанию штаба 5-й воздушной армии и командующего 46-й армией наша дивизия наносила бомбовые удары главным образом по занятым гитлеровцами перевалам. Всеми силами мы поддерживали сухопутные части, которые преградили дорогу врагу в Закавказье. Наносили мы удары и по скоплениям немецко-фашистских войск в кубанских станицах. Нигде не давали врагу покоя.

Наш аэродром в то время находился в удивительно красивом месте. До линии фронта отсюда было неблизко, и ничто здесь, кроме гула моторов наших бомбардировщиков, не нарушало покой горных склонов и долин. В этом благодатном крае природа оказалась удивительно щедрой на тепло и солнечный свет. Плодородной была и земля. В горах ее куда меньше, чем камней. Но и на этих камнях цвели сады, вырастали гроздья винограда. Жители собирали обильные урожаи фруктов и чая. Все делали они для того, чтобы земля приносила добрые плоды. Фашистские войска могли нагрянуть и сюда. Значит, и здесь будут жертвы, развалины и пожары. Значит, и здесь появятся иссеченные осколками и пулями плодовые деревья. Трудно даже представить этот прекрасный уголок страны растоптанным кованым вражеским сапогом.

Военные летчики, как и все честные люди на земле, ненавидели войну. Каждый день мы мечтали о скорейшем ее окончании, о нашей победе. О мирной земле и мирном небе. За это и шли в бой. Шли, но на свой аэродром возвращались далеко не все. Война требовала поистине огромных жертв. Каждый день боев стоил нам все новых человеческих жизней, больших материальных потерь.

В начале октября продвижение немецко-фашистских войск заметно замедлилось. Мы по-прежнему наносили удары южнее Краснодара, по станицам Хадыженской, Юрьевской, Нефтяной. Бомбили аэродромы в Краснодаре и Белореченской. За двенадцать дней октября мы произвели 158 боевых самолето-вылетов.

13 октября 1942 года в штаб пришла шифровка. Приказом командующего ВВС Красной Армии меня назначили командиром 3-го бомбардировочного авиационного корпуса. Этого корпуса пока еще не было. Его предстояло сформировать. Собираясь в дорогу, в Москву, я четко представлял [101] те трудности, которые надлежало преодолеть при создании авиационного соединения.

Новая должность предоставляла мне возможность значительно расширить масштабы боевых действий, наносить по врагу более мощные, массированные удары. Командир корпуса мог самостоятельно выбрать тот или иной тактический прием, решать наиболее сложные задачи в совместных, согласованных действиях с сухопутными войсками. Все это радовало. В то же время было грустно расставаться с летчиками и штурманами, со всеми авиаторами дивизии. Крепко сдружились мы в самую тяжелую годину военного лихолетья. Все мы жили и сражались одной боевой семьей. Становление экипажей происходило у меня на глазах. Сильнее, опытнее стали они за время участия в схватках с коварнейшим из врагов.

В течение девяти месяцев экипажи нашей, 132-й дивизии совершили 3500 боевых самолето-вылетов. И хотя потерь избежать не удалось, дивизия по-прежнему оставалась боеспособной. Это — существенный фактор. В ходе сражений мы учились мастерству меткого бомбометания, овладевали способами боевого применения, обретали уверенность в своих возможностях.

Опыт боевых действий позволял экипажам умело выполнять сложные задания в самой разнообразной тактической обстановке. Ночь была для нас истинной союзницей. 15 экипажей сумели за время боев совершить по 100 и более вылетов. В их числе были экипажи майора С. П. Махалюты, капитана И. Т. Тюленева, старшего лейтенанта К. И. Арсентьева. А экипаж старшего лейтенанта Михаила Горкунова совершил 164 боевых вылета! Нужно ли говорить, какого мужества и мастерства требовали эти полеты. Около 200 авиаторов были награждены орденами и медалями.

Самоотверженно трудились инженеры и техники. На совесть готовили они бомбардировщики к каждому боевому вылету.

Высок был и морально-политический уровень авиаторов дивизии. За девять месяцев войны в ряды Ленинского комсомола было принято 43 человека, кандидатами в члены ВКП(б) — 242 и в члены ВКП(б) — 105 человек. Приток свежих сил в ряды Коммунистической партии и комсомола в самое трудное для Родины время — свидетельство глубокой веры воинов в победу над врагом. Каждый из [102] них, вступая в партию или в комсомол, выражал готовность до последнего дыхания громить врага.

Дивизию сдал начальнику штаба. Приготовился к отъезду в Москву. Собрал необходимые документы, упаковал дорожные вещи. Вопрос о том, какой дорогой ехать, в то время не мог не озадачить. Наиболее вероятный путь — через Тбилиси, Баку, Красноводск, Куйбышев. Но на такой путь требовалось немало времени. А в ту пору больших сражений на фронтах тяготил даже один день бездействия.

К счастью, в Кутаиси сел самолет, который следовал в Москву. Низкая облачность закрыла Сурамский перевал, и у экипажа не оставалось иного выхода, кроме как ждать погоду.

17 октября небо прояснилось, и мы вылетели. К вечеру были в Баку, а утром следующего дня, минуя Красноводск, взяли курс на Куйбышев. Теперь уже до Москвы, как говорят, было рукой подать. Но, как на беду, погода снова испортилась. Она приковала нас к земле на целых пять суток.

Настроение — хуже не придумаешь. Я читал газеты, слушал сводки Совинформбюро. На фронтах положение оставалось напряженным. Не удалось нашим войскам удержать перевалы Кавказского хребта. В отдельных местах горноегерские полки гитлеровцев углубились на 10–15 километров к югу от перевалов. Это продвижение немцев было приостановлено лишь в ноябре. Фронт на Кавказе стабилизировался, но бои по-прежнему не прекращались ни на один день.

Мы вылетели, едва установилась летная погода, и вскоре оказались в Москве. Мне уже было известно, что по указанию партии летом и осенью 1942 года создавались корпуса резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Одним из этих формирований и был 3-й бомбардировочный авиационный корпус. В те октябрьские дни начиналось его создание, а вместе с тем — и мои хлопоты. Это были приятные хлопоты. Мы готовились к новым, решающим сражениям, к новым победам над войсками фашистской Германии. [103]