Первые боевые вылеты

Война... Как забыть старшему поколению наших, советских людей тот тревожный рассвет 1941 года! Он останется в их памяти на всю жизнь. 22 июня свыше тысячи помеченных крестами фашистских «юнкерсов» и «хейнкелей» прежде всего обрушили бомбовый груз на наши аэродромы и места дислокации воинских частей в приграничных округах. В итоге этих налетов [80] наши потери в первый день войны составили около 1200 самолетов, из которых 800 были уничтожены на аэродромах. Одновременно вражеская авиация бомбила и наши мирные города. В огне бомбовых ударов днем и ночью клокотала земля. Черные, зловещие облака тротиловой копоти клубились над дорогами, над всеми городами и селами в полосе боевых действий. Гитлеровцы лезли напролом.

Так немецко-фашистские войска совместно с дивизиями стран-сателлитов начали свой «дранг нах остен». Мирная жизнь советских людей оборвалась. С верой в правоту своего дела, с думой о Родине и партии уходили бойцы и командиры в бой. На борьбу с немецко-фашистскими захватчиками поднялся весь советский народ. Все, кто мог держать оружие, стоять у станка, выращивать хлеб. Каждый вносил вклад в нашу победу.

Уже в первые дни войны гитлеровцы почувствовали монолитность народов Страны Советов, их неукротимую волю в борьбе за свободу и независимость социалистического государства, рожденного Октябрем. На самые ответственные участки борьбы с коварнейшим из врагов — германским фашизмом — партия направляла своих лучших сынов. Коммунисты и комсомольцы показывали образцы мужества и стойкости. Героические подвиги советских людей были поистине массовыми. В раздумьях об этих подвигах мне не раз приходило на память поистине пророческое предвидение В. И. Ленина о том, что «Россия способна давать не только одиночек-героев... Россия сможет выдвинуть этих героев сотнями, тысячами»{1}. И это действительно так. Не счесть наших героев, не измерить их славные дела...

Наши полки, рассредоточив самолеты, оставались на своих аэродромах. Мы ждали распоряжений командования ВВС, готовились к боям, изучали по картам маршруты и приграничные районы, где, по отрывочным сведениям, шли наиболее ожесточенные бои. Одновременно приводили в полную боевую готовность свое авиационное хозяйство. Пополняли запасы горючего, боеприпасов и продовольствия. Ремонтные мастерские и медицинская служба приготовились к работе в боевой обстановке. Все воины, находившиеся в отпусках, в срочном порядке возвращались в свои полки. [81]

Командный состав дивизии переводился на казарменное положение. Полностью снаряженные бомбардировщики дивизии были готовы вылететь немедленно, по первому же сигналу. Но приказ на боевой вылет поступил не скоро. Мы получили его лишь на другой день войны, около 15.00. Командир корпуса полковник В. Я. Смирнов приказал нам нанести удар по авиационному заводу в Люблине.

Экипажи уточнили задачу, проложили на картах неблизкий маршрут и взяли курс на Люблин. Я остался на аэродроме и долго смотрел им вслед. Уже затих гул моторов, уже исчезли, словно растворились в густой синеве неба, самолеты, а я все стоял и смотрел на запад. Экипажи Ил-4 ушли в свой первый боевой полет.

На цель группа вышла точно. Все как один экипажи прицельно сбросили бомбы. Корпуса авиационного завода получили серьезные повреждения. Повсюду заполыхали очаги пожаров.

На свой аэродром бомбардировщики возвращались ночью. Один экипаж потерял ориентировку. Он дотянул на остатках топлива до самого Курска. Посадку ему не разрешили. Вскоре горючее кончилось, и командир экипажа решил садиться в поле. Посадка тяжелого самолета в таких условиях была практически невозможной. Она связана с понятным риском для жизни. Но иного выхода у экипажа не оставалось. Бомбардировщик ударился о землю, загорелся. Члены экипажа отделались ранениями и ожогами. Их отправили в госпиталь. Пожалуй, им лучше было бы воспользоваться парашютами. Все равно ведь самолет не подлежал никакому ремонту.

В целом же боевой вылет оказался удачным. Авиационный завод в Люблине был выведен из строя. Об этом нам стало известно позднее. Впрочем, летчики видели это и сами.

Последующие вылеты приняли совершенно иной характер. Мы вступили в контакт с командирами наших наземных войск и по их указанию наносили бомбовые удары по частям вражеской группы армий «Центр». Командиры давали нам массу целей. Самых разнообразных. 26 июня мы бомбили скопления живой силы и техники врага в районах Томашова и Замостья. Через два дня наносили удары по гитлеровцам в Ошмянах и Молодечно. В конце июня подвергли бомбардировке передовые части немцев у Бобруйска. Силы дивизии подчас неоправданно [82] распылялись. Бои становились более жестокими. Особенно яростными оказывались схватки экипажей бомбардировщиков с «мессершмиттами». Нелегко было нашим стрелкам отражать их атаки едва ли не на всем маршруте полета к цели и обратно. Сложно было уклоняться и от обстрела зенитной артиллерии врага.

В первые дни июля мы бомбили гитлеровцев в Улле, Лепеле, Бешенковичах. Летали на Старо-Константинов и Житомир.

Удар по авиационному заводу в Люблине был первым для нашей дивизии заданием в выполнении общей стратегической задачи Военно-Воздушных Сил. Эта задача не снималась и в период самых напряженных боев в течение всего лета 1941 года. Днем мы наносили удары по передовым частям врага, а в ночное время бомбили механизированные колонны, железнодорожные узлы, армейские и фронтовые тылы, штабы и склады фашистских войск. Мы совершали также налеты на аэродромы гитлеровцев в районах Бобруйска, Ровно, Дубно, Ельни, Борисова... Об эффективности этих налетов судить было трудно. Сколько уничтожено самолетов, какие потери понес враг — узнать об этом удавалось не всегда. Приходилось довольствоваться лишь теми сведениями, которые доставляли воздушные разведчики и сами экипажи. С каждым вылетом накапливался опыт, росло боевое мастерство авиаторов. Удары по гитлеровцам становились все более ощутимыми.

Не обходилось без потерь. На аэродром под Курском, куда перебазировался полк И. Ф. Балашова, я прилетел ранним утром 27 июля. Экипажи полка, возвращаясь с ночного задания, заходили на посадку. Мне было известно, сколько ушло их в бой, и я считал бомбардировщики, едва они показывались в поле зрения. Как и накануне, вернулись не все. Значит, снова потери. Горько стало на душе. Кого-то снова придется вычеркивать из списка живых, кого-то заносить в список без вести пропавших. Остро переживали мы эти потери.

Неподалеку от меня стояли, о чем-то беседуя, летчики. Пригляделся к ним внимательнее и узнал командира полка Героя Советского Союза Ивана Филипповича Балашова. Ничего не осталось в нем от того щеголеватого и веселого летчика, каким он запомнился мне во время первой встречи в Орле. Брови над переносицей были сдвинуты. [83] Под глазами — густые тени усталости. Многое довелось пережить ему в эти первые дни войны.

После одного из вылетов мне доложили, что экипаж И. Ф. Балашова не вернулся. Не знаю, у кого как, а у меня определенно прибавилось морщин на лице. Потерять такого храброго и опытного летчика!

Однако Иван Филиппович, как выяснилось, не погиб. Летчики видели, как он попал под перекрестный огонь вражеской зенитной артиллерии. Балашов не свернул с боевого курса. Бомбы он сбросил точно на цель. Под крылом заполыхали вагоны железнодорожного эшелона. Но и бомбардировщик Ил-4 задымил. В этот момент, как на беду, налетели «мессеры». Иван Филиппович выполнил сложный маневр, воспользовался замешательством фашистского летчика и протаранил вражеский истребитель. Оба самолета, оставляя дымные полосы, стремительно шли на снижение. Сверху было видно, как на широкой лесной поляне огненными смерчами взметнулись к небу два султана. На том месте долго не угасало пламя. Одного не заметили летчики. В последний момент, уже перед самой землей, нашему летчику все же удалось выброситься с парашютом.

Балашов оказался раненным. Он углубился в лес и, стиснув от боли зубы, зашагал на восток, туда, где над самым горизонтом уже поднималось солнце. У него было одно стремление: поскорее добраться до своих и отомстить за гибель товарищей, которым спастись не удалось. Видимо, они были ранены или убиты в воздухе.

Иван Филиппович шел без передышки и днем и ночью. Пробирался лесами и болотами. Через линию фронта перешел лишь на третий день. На излечении летчик долго не задержался. Он обратился ко мне с просьбой дать ему возможность летать. Отказать не решился: боевые вылеты для него — лучшее утешение...

В это время Балашов стоял от меня всего в нескольких шагах. Выглядел он мрачнее самой мрачной тучи.

— Вылетели впятером, приземлились втроем, — сказал он глухим, сдавленным голосом.

— Да и те, кто вернулся, уцелели, можно сказать, чудом, — отозвался стоявший рядом летчик. — Сквозь ад кромешный прорвались. Что делается-то?

Балашов смахнул зажатым в руке шлемофоном струйку пота с виска, тяжко вздохнул и снова заговорил: [84]

— Где наши истребители? Они же охранять нас от «мессеров» должны! И до кой поры мы звеньями летать будем? Разве можно в составе звена круговую оборону организовать?

— Да и цели дают такие, что поразить их можно только с малой высоты, — досадливо проговорил собеседник. — Из-за этого и терпим такие потери. Гибнут летчики.

Иван Филиппович подождал, пока собрались все члены вернувшихся экипажей, и вместе с ними молча зашагал по дороге в военный городок. Я не стал их задерживать. Времени у них оставалось совсем мало. После короткого отдыха им снова предстояло лететь в бой. И кто знает, может, снова кто-то из них не вернется.

Трудные дни переживали авиаторы дивизии. Первые победы доставались нам дорогой ценой. Надо было искать выход, перестраиваться, вносить существенные изменения в тактику ведения боевых действий бомбардировочной авиации. От этого зависела и эффективность ударов, и жизнь экипажей.

Прав командир полка И. Ф. Балашов: бомбардировщики вылетали на задания без прикрытия, полагаясь в основном на свои силы. Летали мы чаще всего на высоте, не превышающей 500 метров. В этом была одна из основных причин наших потерь. Кто же в этом виноват? В дивизии не было ни одного истребителя. Аэродромы истребительной авиации располагались в непосредственной близости от фронта. Необходимо было добиться такого положения, чтобы истребители, взлетая со своих «точек», подстраивались к бомбардировщикам на маршруте и сопровождали их до цели и обратно. Но практическое решение этой проблемы осложнялось прежде всего тем, что у истребителей были свои задачи. Они вели отчаянные воздушные бои с «мессерами» и «фоккерами», отражали налеты «юнкерсов».

6 августа из штаба ВВС Красной Армии в дивизию поступил документ, подписанный генералом П. Ф. Жигаревым. «Имеются случаи, — указывалось в нем, — когда бомбардировочная авиация летает без прикрытия истребителей, вследствие чего большие потери». Было приказано категорически прекратить такую практику, обеспечить прикрытие каждому вылету бомбардировщиков на боевое задание. К этому времени наша 35-я дивизия совершила 420 боевых самолето-вылетов. Ни в одном из них нас не [85] сопровождали истребители. Мы понесли значительные потери.

Выполнить это указание оказалось не так просто. К моменту поступления документа немалыми были потери и у истребителей. Существенные затруднения вызвало то обстоятельство, что уже в самом начале войны наша авиация понесла столь ощутимый урон. Для восполнения потерь требовалось время.

В конце августа из трех бомбардировочных дивизий была сформирована одна. Командный состав двух других дивизий отправили на формирование новых авиационных частей.

20 октября пришлось и мне уехать в тыл. Дивизию сдал полковнику Л. Дубошину. Сам же по приказу командования отправился в Закавказье, где формировалась 132-я бомбардировочная авиационная дивизия. Меня же и назначили ее командиром.

Вынужденная пауза в боях давала возможность более глубоко осмыслить то, что происходило на фронте в схватках с гитлеровцами. За четыре месяца, несмотря на потери, летчики и штурманы обрели уверенность в своих силах. Еще яростнее громили они фашистские войска на земле и в небе. Численному превосходству врага мы противопоставляли свое мужество и стойкость, безграничную преданность идеалам партии Ленина и любовь к Родине.

Каждый полет экипажей Ил-4 был связан с преодолением значительных трудностей. Над линией фронта почти постоянно «висели» истребители врага. И если нам удавалось порой пересечь ее незаметно, то на обратном пути встреча с фашистскими самолетами была неизбежной. Вероятно, сведения о наших полетах сообщались вражеским истребителям, и те не заставляли себя ждать.

Отражать атаки истребителей гитлеровцев на маршрутах и в районах целей малыми силами было нелегко. Опыт диктовал необходимость летать на задания крупными группами. Это не всегда удавалось: самолетов не хватало, а приказов о нанесении ударов по самым разным целям было более чем достаточно.

Обычно эти бесконечные приказы эстафетой передавались в полки, оттуда — в эскадрильи. Обилие целей практически не позволяло послать на задание больше звена. Полной же картины о состоянии дел на фронте у меня, как командира дивизии, не было. Ограничивался тем, что [86] видел с воздуха сам, сведениями воздушной разведки да сводками Совинформбюро. Для успешного ведения боевых действий этого явно недоставало.

132-ю бомбардировочную авиационную дивизию сформировали в предельно сжатые сроки. Воины-авиаторы основательно готовились к новым боям и сражениям. В составе дивизии помимо молодежи находились и уже испытанные в огне летчики и штурманы. Все они щедро передавали опыт своим младшим товарищам, и это не могло не радовать.