Учимся науке побеждать

Чем бы ни был занят человек, какую бы должность ни занимал, если он хочет идти в ногу с жизнью своей страны, ему необходимо учиться. Об этом не раз напоминал В. И. Ленин. Моему поколению довелось воочию убедиться, как уже в первые годы становления Советской власти претворялся в жизнь этот ленинский завет. Рабочие и крестьяне жадно тянулись к знаниям. И это было закономерно. Чтобы на развалинах старого мира строить новую жизнь, нужны были глубокие, разносторонние знания.

Не мог обойтись без знаний и командный состав нашей армии. Быстрое развитие авиационной техники требовало обогащения опытом. Новая авиационная техника предполагала и совершенно отличную от старой организацию и методику обучения самым эффективным современным [52] тактическим приемам ведения боевых действий. В первую очередь этими знаниями должны были овладеть командиры, как наставники молодых бойцов, призванных с оружием в руках оберегать священную землю нашей Родины.

Осенью 1932 года, когда я вместе с семьей проводил отпуск в Ленинграде, мне вручили телеграмму, подписанную командиром бригады: «Срочно выезжайте в Москву, в академию имени Н. Е. Жуковского». Отпуск пришлось прервать. С сожалением уезжал из Ленинграда. С этим удивительным городом у меня связано столько воспоминаний. Здесь формировалось мое самосознание как гражданина Страны Советов. Отсюда, от Курсантского кургана, начиналась моя дорога в небо.

Прием на курсы при академии начался с экзаменов. К началу их я опоздал. В дополнение к этому пришлось затратить еще один день на оформление документов. Мои товарищи уже три дня ходили от одного экзаменатора к другому, а я не знал даже, с чего начинать. Вечерами общежитие, в котором нас расселили, гудело, как растревоженный улей. Мы обсуждали результаты экзаменов, сетовали на строгость преподавателей.

В то напряженное время я не расставался с книгами даже ночью. Спал урывками, не более пяти часов. Остальное время суток уходило на подготовку к экзаменам. Порой забывал о еде. Трудно даже представить, как мы выдерживали такое напряжение. Зато какая радость охватила мое сердце, когда первый же заход по химии увенчался отличной оценкой!

Всего же пришлось сдавать экзамены по дюжине разных предметов. Не все, к моему огорчению, прошли так успешно, как химия. Запомнился экзамен по топографии. Эта наука не считалась сложной, но без достаточных знаний ответить на вопросы было нелегко. А сдавали мы этот предмет так.

Преподаватель раскладывал на столе карту, говорил:

— Вы идете проселочной дорогой — вот этой — из пункта А в пункт Б. Расскажите, что встречается вам на пути. Определите расстояние до этих пунктов, не пользуясь никакими инструментами.

В этом «походе» следовало заметить все: и горелое болото, и возвышенность в стороне от дороги, и пересохший ручей, и одиноко стоящее дерево. Понятную трудность [53] испытывали мы и в определении расстояния до объектов. Ведь в руках у нас не было даже простой линейки. Редко кому удавалось «пройти» по такой дороге между двумя пунктами, не споткнувшись на обе ноги. Когда кто-то ошибался, экзаменатор предлагал определить расстояние с помощью линейки, поточнее. Тут-то и оказывалось, что оно значительно длиннее или короче, чем определялось поначалу на глаз.

Не всем удалось выдержать трудные экзамены. Многих кандидатов в слушатели отчислили, и они с сожалением уезжали в свои эскадрильи, не теряя надежды попасть на курсы в следующем году. А некоторых, не избежавших двоек, все же оставили, зачислили в списки слушателей курсов. Положение их оказалось незавидным: всем им без исключения дали жесткие сроки для пересдачи тех экзаменов, по которым их постигла неудача.

Экзамены, а вместе с ними и наши треволнения остались позади, и на курсах усовершенствования начальствующего состава начались планомерные занятия. В одной группе со мной оказались командиры отрядов из других эскадрилий. Мы обрели уже определенный опыт в летной службе. В теоретическом же отношении все мы отставали от уровня современных требований. Этот существенный пробел в командирской подготовке и предстояло восполнить за время учебы на курсах при академии имени Н. Е. Жуковского.

Курсы состояли из трех отделений: командного, штабного и тылового. Меня зачислили на командное. Чтобы не нарушать ритма учебы слушателей академии, мы, слушатели курсов, занимались в вечернее время. В утренние часы у нас была самоподготовка. День заполнялся до предела. Лишь в воскресные дни нам удавалось немного развеяться, отдохнуть. Мы бродили по шумным улицам Москвы, знакомились с культурой столицы.

На командном отделении основной упор в учебе делался на тактическую и огневую подготовку. Лекции по этим предметам читали хорошо подготовленные преподаватели. У многих из них был практический опыт в летном деле. Они видели нас, как говорят, насквозь и старались развивать наши способности.

Одновременно с повышением знаний по военным наукам мы изучали методику проведения занятий с подчиненными командирами и рядовыми летчиками. Программа [54] обучения на курсах вполне соответствовала нашим служебным интересам. Это и настраивало нас на усердие в учебе.

Преподаватели с одобрением относились к стараниям слушателей. Чтобы еще выше поднять наш интерес, они говорили обо всем как можно проще, доступнее. С увлечением рассказывали об отдельных эпизодах из своей летной практики. Особенно запомнились мне занятия, которые проводили преподаватели Н. А. Журавлев и П. В. Соколов.

Журавлев читал курс лекций по общей тактике. Со слушателями он бывал порой резковат. Мы одновременно и боялись его, и уважали. Боялись строгих окриков. Уважали за глубокое знание предмета, быстрый ум и острое слово. Он особенно оживлялся, если видел, что слушали его с интересом, задавали вопросы, докапывались до истины. Иногда он несколько отклонялся от темы лекции, приводил интересные, малоизвестные примеры из истории военного искусства и как-то незаметно снова возвращался к основному вопросу увлекательной лекции. На деловые вопросы он отвечал обстоятельно и охотно. Если же кто-то задавал вопрос ради вопроса, обращался с элементарным пустяком, «отнимал» учебное время, он отвечал обычно резко. В голосе Журавлева было столько сарказма и пренебрежения, что в другой раз к нему с пустяковым вопросом слушатель никак уже не отваживался обратиться.

В один из обычных будничных вечеров, читая лекцию на тему «Борьба с танками противника в оборонительном бою», Журавлев много внимания уделил применению противотанковых мин. На этом вопросе он остановился более подробно.

После лекции сидевший рядом со мной слушатель В. Тихонов поднялся и обратился к преподавателю с вопросом:

— Скажите, а на что действует противотанковая мина?

Журавлев поморщился так, будто проглотил муху, и ответил вопросом на вопрос:

— Если вы наступите, к примеру, на мину ногой, что, она по голове вас ударит, что ли?

У Тихонова загорелись уши.

— Все ясно, — пробормотал он и сел. [55]

С того дня на занятиях и лекциях по тактике необдуманных вопросов он не задавал. Да и остальные слушатели, прежде чем о чем-то спросить, думали, стоит ли отнимать у преподавателя и товарищей время и представляет ли тот или иной вопрос какой-то интерес для всей аудитории.

Увлекательно проводил Журавлев и практические занятия на рельефных макетах местности. Он рассказывал о действиях на этом «поле боя» также интересно и увлеченно. Нам казалось, что мы вели своих подчиненных в атаку, вместе с ними испытывали радость побед и горечь поражений.

Тактику Военно-Воздушных Сил читал преподаватель Соколов. Его лекции не отличались законченностью. Особых рекомендаций он не давал, предоставляя, видимо, возможность нам самим сделать выводы из всего сказанного. Многое оставалось спорным и нередко противоречило нашей летной практике. А интерес к этой науке у нас был понятным. Мы хотели знать все, что уже «отстоялось» в тактике современной авиации, чтобы собственные мысля и опыт пересмотреть с точки зрения официальной науки. Это было для нас чрезвычайно важно.

К началу 30-х годов история Воздушного Флота еще не знала больших авиационных сражений. Однако уже в то время и у нас в стране, и за рубежом шла разработка авиационной тактики, приемов и способов ведения боевых действий. В середине 20-х годов известный советский теоретик А. Н. Лапчинский издал такой важный труд, как «Тактика авиации». В 1932 году появился его новый труд — «Техника и тактика Воздушного Флота». Наши взгляды на боевое применение авиации получили официальное закрепление во «Временном полевом уставе РККА», утвержденном М. В. Фрунзе.

При академии имени Н. Е. Жуковского находилась штатная авиабригада, на базе которой слушатели проходили летную практику. Трудно, разумеется, назвать практикой те редкие полеты, которые выпадали на долю слушателей курсов. По плану полеты намечалось проводить один раз в неделю. К сожалению, в осенне-зимний период обучения «небесная канцелярия» не предоставляла нам такой возможности. Слушатели подолгу не поднимались в небо, и обрести новые навыки в летной практике не удавалось. [56] Просто мы поддерживали в какой-то степени нашу былую летную «форму».

В начале 1933 года вышел в свет первый в истории авиации Курс огневой подготовки — КОП. В нем на основе практики была выработана общая методика подготовки военного летчика. Это в значительной мере облегчило работу авиационных командиров. КОП обобщил и утвердил то, что достигнуто в практических полетах на боевое применение. В нем концентрировался наш опыт. Курс охватывал стрельбы на земле как подготовительную стадию на очередном этапе огневой выучки — ведения огня в воздухе. В этой книге широко давались рекомендации, определялись правила ведения огня в небе. КОП включал также бомбардировочную подготовку на земле и бомбардировку с воздуха.

Лекции по бомбардировочной подготовке нам читал беспредельно увлеченный своим делом инженер-изобретатель М. Н. Никольской, тот самый, зеркалом которого мы пользовались в учебных полетах на бомбометание. Михаил Николаевич зарекомендовал себя одним из способнейших авиационных теоретиков.

Мы учились на курсах как раз в то время, когда была введена «палетка» — прибор, позволяющий штурману экипажа бомбардировщика определять угол бросания бомб. М. Н. Никольской добивался от нас совершенного усвоения «палетки».

— Требую, — говорил он, — чтобы в своих эскадрильях вы прежде всего обучили пользованию этим прибором штурманов. Это — еще не идеальный прибор. Но иного у нас пока нет.

Пользоваться прибором было непросто. Для определения угла прицеливания или угла бросания следовало сделать чертеж и выполнить значительные вычисления. Помимо того, следовало оперативно произвести сложные манипуляции с самой «палеткой». На подготовку к бомбометанию по этому прибору требовались время, прочные знания и навыки.

Я пишу об этом с такой подробностью для того, чтобы подчеркнуть, как тернист и сложен оказался путь оснащения нашей авиации необходимым бомбардировочным оборудованием, в частности прицелом. Более удобные приспособления и прицелы появились значительно позднее. [57]

Их создали советские изобретатели и конструкторы совместно с воздушными бойцами.

Зима прошла в напряженной учебе. К маю программу теоретической подготовки завершили. Оставалась недовыполненной лишь летная программа. В связи с выходом Курса огневой подготовки она значительно расширилась. Нас обязывали полностью усвоить программу, летать на самых тяжелых и совершенных по тому времени машинах. Это означало, что каждый из нас должен летать за штурмана. И не только летать, но и бомбить, стрелять по наземным целям, вести ориентировку.

Летали мы с Центрального аэродрома в Москве. Это неподалеку от академии: перешел дорогу — и уже на аэродроме. Такая близость летного поля позволяла нам с максимальной выгодой использовать учебное время в погожие дни.

Чтобы полнее и по возможности в более сокращенные сроки выполнить программу подготовки штурмана бомбардировочной авиации, нам предоставили возможность летать на самых тяжелых и совершенных по тому времени самолетах ТБ-3.

Серая, с широким размахом крыльев боевая машина, обшитая гофрированной дюралью, производила отрадное впечатление. Четыре мощных мотора и большая вместимость фюзеляжа позволяли взять на борт около трех тонн бомбового груза. Для выполнения упражнения слушателю требовалось четыре бомбы. А мы брали двадцать четыре. Следовательно, в каждый полет на ТБ-3 уходили сразу по шесть человек.

Интересно проходили и воздушные стрельбы. Стреляли по конусам. Мне особенно нравился этот вид огневой подготовки. Я понимал: меткий огонь — венец атаки.

В конце мая слушатели разъехались по частям. Я вернулся в Смоленск. Моя должность командира отряда оказалась занятой. Огорчению не было предела: я стал чужим в своей эскадрилье. Около месяца совместно с товарищами занимался командирской подготовкой. Тоскливо стало на душе. В течение этого времени ни разу не удалось подняться в воздух.

А назначение все еще задерживалось.

— Отправляйтесь в дом отдыха, в Красный Бор, — предложил мне командир части, видя, как я терзался ожиданием. [58]

Дом отдыха находился всего в десяти километрах от Смоленска. Отправился туда охотно. Отдых был интересным, увлекательным, с рыбалкой и прогулками на лодке. И все же сердце по-прежнему рвалось в небо, в полет.