На главном направлении

«Цитадель» — так называли гитлеровцы свою наступательную операцию, которую они рассчитывали осуществить летом 1943 года. В этой операции немецко-фашистское командование поставило задачу нанести главный удар в районе Курского выступа по советским войскам двух фронтов — Центрального и Воронежского, окружить и разгромить эти войска, а- затем нанести удар в тыл Юго-Западному фронту, уничтожить советские части и соединения в Донбассе. [224]

Жажда реванша за зимнее поражение второго года войны, неуемное желание поправить пошатнувшийся авторитет фюрера и его окружения толкали гитлеровцев на новые авантюры. В районе Курского выступа фашисты надеялись изменить ход войны в свою пользу.

Операция «Цитадель» готовилась врагом тщательно и долго. Гитлеровский генерал Ф. В. Меллентин высказался по этому поводу следующим образом:

«Два месяца огромная тень «Цитадели» покрывала Восточный фронт, и все наши мысли были заняты только этой операцией».

К летней кампании фашисты начали готовиться с января 1943 года, проводя тотальную мобилизацию. К лету 1943 года гитлеровская армия насчитывала 10,3 миллиона человек. В районе Курского выступа фашисты рассчитывали деморализовать советские войска своим сверхсекретным оружием — новыми танками типа «пантера» и «тигр», штурмовыми орудиями «фердинанд» и новыми самолетами «Фокке-Вульф — 190А» и «Хеншель-129». Осуществить операцию «Цитадель» должна была мощная группировка вражеских войск, насчитывавшая около 900 тысяч человек при 10 тысячах орудий и минометов, 2700 танков и 2 тысяч самолетов.

Советская Армия имела достаточно сил и средств для того, чтобы начать летнее наступление на врага, но Ставка Верховного главнокомандования, основываясь на сведениях разведки, раскрывшей своевременно план операции «Цитадель», решила обескровить врага в оборонительных боях, а затем перейти в контрнаступление с целью полного разгрома вражеских войск в районе Курского выступа.

В период подготовки к летним боям было проведено немало важных мероприятий, в частности организована глубокая, многоэшелонированная оборона в полосах Центрального и Воронежского фронтов, создан рубеж обороны в глубоком тылу — по левобережью Дона и многое другое. Достаточно сказать, что на Курском направлении было подготовлено восемь рубежей обороны глубиной 250 — 300 километров.

Шла борьба за господство в воздухе. В начале мая была проведена первая операция по разгрому авиации врага на его аэродромах, в ходе которой фашисты потеряли свыше 500 самолетов. В июне советская авиация за два дня нанесла массированные удары по 28 аэродромам врага, и гитлеровцы вновь понесли огромный урон, потеряв 580 самолетов. Враг срочно перебазировал свои авиационные части в глубокий тыл. Тем не менее фашисты решили проводить операцию «Цитадель». [225]

Рано утром 5 июля гитлеровцы перешли в наступление между Орлом и Белгородом. Советское Информбюро передало следующие итоги первого дня боев:

«Подбито и уничтожено 586 немецких танков, в воздушных боях и зенитной артиллерией сбито 203 самолета противника.., уничтожено более 3000 гитлеровцев».

Наступление гитлеровцев на Орловском и Белгородском направлениях продолжалось несколько дней. Противник бросил в бой 50 отборных дивизий, из них 16 танковых и моторизованных. На Орловско-Курском направлении в первые дни боев все атаки врага были успешно отбиты, на Белгородском направлении фашисты вклинились в нашу оборону и заняли несколько деревень. Вражеская пропаганда считала это победой. Но вскоре берлинское радио объявило:

«Красная Армия начала наступление, но наши войска стойко удерживают свои позиции».

Это уже была иная песня, от хорошей жизни такое не запоешь.

Советские резервные соединения стали вступать в бой. Пришел и наш черед. Корпус получил приказ Ставки о переходе в подчинение из 5-й во 2-ю воздушную армию. Корпус был переименован из 8-го смешанного в 5-й штурмовой.

Срочно полетел в штаб 2-й воздушной армии, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский, один из ветеранов советской авиации. После встречи и беседы с ним был на приеме у командующего фронтом генерала армии Н. Ф. Ватутина.

Николай Федорович Ватутин проявил большой интерес к авиаторам-штурмовикам. Он подробно расспросил о состоянии корпуса, о его возможностях, степени готовности. Чувствовалось, авиацию он знал, относился к ней с уважением.

Во время нашей беседы в кабинет вошел маршал Г. К. Жуков. Мы встали. Генерал Ватутин официально доложил ему и представил меня.

— Садитесь, — сказал маршал Жуков. — А вы, Каманин, не изменились, даже помолодели. Как ваш корпус? Новиков докладывал, что он к бою вполне готов. Так это?

— Готов, товарищ маршал.

— Это хорошо. Нам сейчас штурмовики очень нужны. Сделано много, но главное — впереди.

Беседа в кабинете генерала Н. Ф. Ватутина продолжалась около часа. Из разговора маршала Жукова и генерала Ватутина я понял, что 23 — 25 июля наши войска начнут срезать Белгородский выступ. Гитлеровцы со своим планом «Цитадель» [226] провалились и перешли к обороне, стали вытягивать свои войска из мешка. И это летом! Два предыдущих военных лета они наступали, а на третье — вынуждены обороняться. Это говорило о многом.

Из штаба генерала Н. Ф. Ватутина я уехал, имея четкие задачи на перебазирование корпуса в район предстоящих боев. Корпусу предоставили шесть полевых аэродромов в районе Оскол — Тим. На пяти аэродромах из шести еще не было батальонов аэродромного обслуживания, и это несколько задержало перебазирование 4-й гвардейской дивизии.

Штаб корпуса разместили в школьных зданиях деревни Вислая Дубрава, а эскадрилью связи — в большом фруктовом саду. Рано утром 23 июля я получил первую боевую задачу: «Четыре шестерки ИЛ-2 подготовить к 11.00. Цель и время вылета дополнительно».

Бывает же такое: к бою готовились много недель, кажется, все предусмотрели, а когда приходит боевой приказ, обстоятельства складываются так, что выполнить его крайне трудно.

Именно так получилось в данном случае, когда пришлось решать задачу со многими неизвестными. Начну с того, что в приказе не был указан аэродром истребителей прикрытия. Своей линии связи с истребительной дивизией у нас не имелось, а она дислоцировалась где-то на 100 километров западнее нас. Значит, нам самим требовалось отыскать истребителей. Общее протяжение заданного маршрута приближалось к пределу радиуса действия штурмовиков. Даже погода стояла плохая, низкие тучи стлались над землей, шли дожди, видимость равнялась одному-двум километрам. Ко всему этому надо еще учесть, что мы находились в районе Курской магнитной аномалии, которая сбивала показания магнитных навигационных приборов, и, чтобы не сбиться с курса, летчики должны хорошо знать местность. Для большинства летчиков корпуса район Курской дуги был незнаком. Вот сколько неблагоприятных обстоятельств нагромоздилось одно на другое!

И все же боевые вылеты начались. На первое задание вылетели шестерки ИЛ-2 235-го и 809-го штурмовых авиаполков. Все экипажи успешно выполнили задания и благополучно вернулись домой.

На другой день опять летали группы штурмовиков этих же полков. Произвели 25 боевых самолето-вылетов. Наносили удары по танкам, автомашинам и артиллерии в районе Тамаровки, в 10 — 12 километрах западнее Белгорода. С боевого [227] задания не вернулись два наших самолета — они были подбиты зенитной артиллерией.

Одна шестерка «ильюшиных» провела воздушный бой с шестеркой вражеских истребителей. «Мессерам» не удалось сбить в воздушном бою ни одного штурмовика, но три самолета вернулись на аэродром с множеством пробоин. В одном насчитали более 500 пробоин от пуль и осколков. И все-таки он прилетел на свой аэродром! Так началась боевая работа нашего штурмового корпуса в жаркие дни боев на Курской дуге.

В хуторе Веселый, близ Обояни, размещался штаб 5-й гвардейской армии. Здесь командующий фронтом Н. Ф. Ватутин провел важное совещание, на которое вызвали меня. В совещании участвовали генералы А. С. Жадов, С. А. Красовский. Обсуждали вопросы взаимодействия авиации с 5-й гвардейской армией, а также с 1-й и 5-й танковыми армиями.

Генерал Н. Ф. Ватутин изложил общий замысел предстоящей наступательной операции. Воронежскому фронту в первых числах августа основными силами 5-й гвардейской армии предстояло прорвать фронт противника западнее Белгородского шоссе, затем в прорыв намечалось ввести другие армии, в том числе две танковые. Нашему штурмовому корпусу была поставлена задача, взаимодействуя с наземными войсками, наносить бомбовые и штурмовые удары по вражеской обороне на участке нашей 5-й армии и тем самым обеспечить ей прорыв, а также ввод в прорыв танковых соединений и их действия в тактической глубине.

На другом совещании командующий 2-й воздушной армией генерал-лейтанант авиации С. А. Красовский подвел итоги боевой работы авиации армии в Белгородской оборонительной операции с 5 по 18 июля. Авиационные части армии произвели 11 456 боевых вылетов, повредили и уничтожили 1320 танков и более 700 самолетов врага. Наши потери — более 500 самолетов, из них 371 — безвозвратно.

На вражеской стороне против нашего фронта действовали 52-я истребительная эскадра и эскадра «Удет» и другие авиационные соединения фашистской Германии. У врага на Курском выступе насчитывалось до 2000 самолетов.

Авиация 2-й воздушной армии прикрывала наши резервы и контратакующие группы, уничтожала танковые и мотомеханизированные части противника, затрудняла маневр его резервов. С этими задачами авиаторы армии справились успешно. [228]

На совещании были вскрыты и недостатки: слабая связь штурмовиков с истребителями, недостаточная осмотрительность экипажей в воздухе, слабое использование средств радиосвязи.

Недостатки надо уметь замечать, но главное, вовремя исправлять. Помня это правило, в корпусе при первой же возможности я провел двухдневное радиоучение с ведущими групп. Результаты первого дня были очень плохими. На второй день дело пошло значительно лучше, хотя работать пункту управления с экипажами по радио было трудно из-за грозовых помех. Оперативная группа получила хорошую тренировку и к боевой работе подготовилась. Появилась уверенность, что она обеспечит управление штурмовиками с командного пункта 5-й гвардейской армии в предстоящем наступлении.

Мы готовились взаимодействовать с войсками 5-й гвардейской армии, которой командовал генерал А. С. Жадов. Полки и дивизии этой армии в период оборонительных боев на Курской дуге проявили невиданную стойкость и мужество. Именно войска армии генерала А. С. Жадова возле Прохоровки выдержали ожесточенный натиск вражеских танковых клиньев и во взаимодействии с танкистами генерала П. А. Ротмистрова нанесли врагу огромный урон. Это под Прохоровкой 12 июля на небольшой территории сошлись лоб в лоб около 1200 танков и целый день шло крупнейшее в истории войны танковое сражение, в итоге которого гитлеровцы вынуждены были перейти от наступления к обороне.

Вражеский план операции «Цитадель» был сорван. Вступал в свои права наш, советский план контрнаступления войск Воронежского и Степного фронтов под кодовым наименованием «Румянцев». По этому плану главный удар смежными флангами фронтов намечалось нанести в общем направлении на Богодухов — Валки, в обход Харькова с запада. В то же время с юго-запада в обход Харькова должна была наступать одна из армий Юго-Западного фронта, создавая угрозу окружения харьковской группировке врага.

Операция по плану «Румянцев» началась на Белгородско-Харьковском направлении рано утром 3 августа. К ней мы успели подготовиться, полки корпуса свои задачи знали и были готовы их выполнить.

Командный пункт генерала Жадова располагался невдалеке от переднего края наших войск, возле деревни Козьмо-Демьяновка. [229] Земля была здесь сплошь изрыта траншеями, ходами сообщений, изуродована воронками от взорвавшихся бомб, снарядов и мин. Сюда с группой управления я приехал еще вечером 2 августа. Рано утром (было еще темно) на КП появились маршал Г. К. Жуков, генералы А. С. Жадов, П. А. Ротмистров, М. Е. Катуков.

Мой пункт управления находился рядом с командным пунктом наземной армии. На пункте имелось две радиостанции для связи со штабом и с самолетами, была группа офицеров, связисты, шоферы. Все в самом минимальном количестве.

Сил для нашего наступления было сосредоточено много. На каждый километр фронта приходилось 200 орудий, с воздуха наступление обеспечивалось тремя штурмовыми, четырьмя истребительными корпусами и двумя бомбардировочными дивизиями. В воздухе должно было работать более 1000 самолетов. И это только на нашем Белгородско-Харьковском направлении. А ведь наступали войска и на Орел, и южнее Харькова — целая группа фронтов. Действительно, лето 1943 года стало летом нашего наступления.

Ровно в назначенное время ударила артиллерия. Содрогнулась земля, и гул орудий не прекращался, пока шла артиллерийская подготовка; звенело в ушах; трудно стало работать на эфир, а надо было ни на минуту не прекращать связи со штабами и с группами штурмовиков. Я держал перед глазами маленький блокнот, в котором были записаны состав групп и фамилии ведущих, их позывные, закодированы команды. По этим записям дал соответствующие команды. Вскоре над нами в утренней дымке неба появились группы «ильюшиных». Ведущим групп я подтвердил приказание работать по первому варианту, то есть уничтожать основные цели (танки, артиллерию, резервы), заданные каждой группе штурмовиков перед вылетом.

Штурмовики корпуса произвели в короткое время 372 вылета. Мощный огонь артиллерии и бомбо-штурмовые удары авиации хорошо подготовили и обеспечили наступление наземных войск. С командного пункта было хорошо видно, как дружно пошла в атаку пехота. Она с ходу преодолела три линии траншей, затем пропустила вперед передовые части 1-й и 5-й танковых армий.

Все восхищались работой авиации, особенно хвалили штурмовиков. Бойцы говорили: «Если бы нам всегда так помогала авиация, мы давно были бы в Берлине». Слышать [230] такое было отрадно, и хотелось сделать еще больше, задачу выполнить лучше.

В конце первого дня авиаторы нашего корпуса получили благодарность от Военного совета фронта.

Чувствовалось, что противник не оценил всей мощи нашего удара, его авиация почти бездействовала — за первый день контрнаступления я видел в воздухе около двух десятков вражеских истребителей и не более сотни бомбардировщиков.

Наступление стремительно нарастало, наземные войска ушли далеко вперед. На второй день авиаторам работать стало куда труднее. По замыслу командования, наши дивизии должны были действовать в интересах танковых армий и оперативно получать от них задания. На практике получилось так, что штабы этих армий имели слабую связь со своими частями, ушедшими далеко вперед, и не могли ставить задачи для авиации. Нужно бить противника в местах, где он оказывает сопротивление, а где эти места, штабы точно не знали.

— Передовые части предположительно находятся здесь,— офицер оперативного отдела указал на карте район.

— Предположительно?

— Да, к сожалению, предположительно. Вечером уточним.

Ждать было некогда. Я дал в штаб корпуса команду направить несколько пар штурмовиков на разведку. Вскоре поступили точные сведения, где противник, где наши войска. Теперь уже офицеры из штабов наземных войск стали охотиться за сведениями, добытыми нашими штурмовиками-разведчиками.

Гитлеровцы бомбили боевые порядки танков, несколько раз налетали на наш КП. От бомбы, сброшенной с Ю-88 на наш КП, погиб генерал армии И. Р. Апанасенко. На моем пункте был убит капитан Чижиков. Да, под огнем врага сильнее чувствуешь тяготы и жертвы войны, понимаешь, что война — это величайшее испытание нервов, характеров, физических и моральных сил.

Победы одерживались одна за другой: были освобождены Орел и Белгород. Московское небо впервые озарилось разноцветными огнями победных салютов, а в войсках появились части с наименованиями Орловских и Белгородских. Советские воины подошли к Харькову, заняли Золочев. Хоть и с трудом, но все же удавалось организовать взаимодействие [231] с наступающими частями и направлять усилия корпуса на решение главной задачи по разгрому врага.

Поздно вечером 7 августа я встретился с начальником политотдела полковником Н. Я. Кувшинниковым. Он все время ездил по частям, очень устал, но был весел, возбужден. Рассказал, что все воодушевлены победами, что настроение людей бодрое, летчики готовы летать по 5 —б раз в день.

— Только в двух полках сегодня за день приняли в члены партии пятерых летчиков и троих в кандидаты. Восемь коммунистов! — С лица Николая Яковлевича не сходила радостная улыбка.

— Военный совет фронта и лично генерал Ватутин объявили корпусу благодарность,— в свою очередь сообщил я радостную новость полковнику Кувшинникову.

— Где текст?

— Вот, пожалуйста,— передал ему небольшой листок телеграммы.

— Забираю. К утру размножим и передадим в полки и батальоны. На утреннем построении объявим. Вот еще один документ. Мы его в политотделе уже размножили. Очень важный документ. От самой царицы полей — от матушки пехоты.— Николай Яковлевич протянул мне письмо пехотинцев в адрес летчиков-штурмовиков.

«Шлем вам с передовой боевой привет и желаем успеха в работе,— писали пехотинцы,— Примите нашу большую благодарность летчикам-штурмовикам, действующим в районе Белгорода. Дело было так: наше подразделение наступало, бойцы по пятам преследовали гитлеровцев. Чтобы спасти положение, они бросили в контратаку 18 танков. Но здесь появились наши соколы-штурмовики. И задали же они врагу жару! 8 танков подожгли, а остальных обратили в бегство. Контратака врага была сорвана. Большое спасибо вам, товарищи летчики, за помощь с воздуха, а мы на земле будем крушить врага.

С боевым приветом
старший сержант Василий Елкин,
сержант Николай Книтко,
рядовые Григорий Запорожец
и Николай Хоменко».

Таких писем наши летчики получили от пехотинцев немало. Они очень хорошо показывали силу взаимодействия наземных и воздушных бойцов, в ходе наступления [232] поднимали боевой дух летчиков. А нам, командирам, напоминали о той великой ответственности, которая легла на наши плечи: ведь малейшая ошибка в наведении крылатых машин на цели может стать трагедией, удар с воздуха по ошибке можно нанести по своим войскам.

Значит, ошибки не должно быть, значит, в наступлении надо особо тщательно, до скрупулезности точно устанавливать линию боевого соприкосновения, заботиться, чтобы наши наземные войска знали и умело пользовались сигналами опознавания: полотнищами, дымовыми шашками, ракетами. Мы делали все возможное, чтобы взаимодействие с наземными частями было самым тесным. Посылали в танковые части своих наводчиков, не жалели горючего для полетов на доразведку, учили летчиков искусству распознавания своих войск в условиях маневренных боевых действий и т. д. К чести наших штабов (общевойсковых и авиационных), надо отметить, что задача взаимодействия была решена успешно на всем протяжении наступательной операции.

Во время боев за Харьков 11 августа от командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина мы получили такую задачу:

«Запретить выдвижение резервов и контратаки из района Русско-Лозовая — Сокольники и дополнительно бить отходящие на Харьков части противника».

В этот период наши наземные войска были уже в нескольких десятках километров от Харькова, город находился в полукольце, но вопрос о его немедленном штурме еще не стоял. Ставка ждала, когда противник растеряет свои резервы, идущие к Харькову, чтоб легче было взять город, затем продолжать наступление на Сумы и далее на запад.

Мы немедленно организовали выполнение задачи, поставленной командующим фронтом. Группы штурмовиков начали громить вражеские резервы. Произвели 137 самолето-вылетов. И это только за один день 11 августа. На другой день эта цифра выросла до 140, на третий день наши летчики совершили 145 боевых вылетов.

С каждым днем наши войска уходили все дальше на запад. Мы меняли аэродромы, передвигали пункты наведения, стараясь во что бы то ни стало сохранить тесную связь с пехотой и танками.

И все же наши тылы очень отставали от наступающих полков. Труженики тыла, наши кормильцы и поильцы, снабженцы, люди трудового подвига, не успевали, оборудовать новые аэродромы, подвозить боеприпасы, продовольствие, [233] горючее. Железные дороги были сильно разрушены: рельсы взорваны, шпалы перерезаны и выкорчеваны как будто гигантским плугом, телефонные столбы выворочены, уничтожены почти все пристанционные здания. Такое не скоро восстановишь. В дни стремительных наступлений боеприпасы, горючее, питание — все, чем жив и чем воюет фронт, приходилось подвозить только автомашинами и на лошадях, а это ох как сложно!

Вот мы перебазировались на новый узел. Он удален на 100 — 120 километров от переднего края, но дня через два-три удалялся еще на полсотни километров, и нам вновь приходилось двигаться вместе с тылами, догонять его. Помню, как мы искали боеприпасы 14 августа. Нашли мало. По этой причине корпус произвел за день всего лишь 37 боевых вылетов.

Ночью тыловики сумели подбросить горючее и боеприпасы, и на другой день корпус произвел 149 боевых вылетов на контратакующие войска противника в районе юго-восточнее Богодухова. Здесь враг собрал довольно сильный кулак, наше продвижение в этом районе было временно приостановлено. Поработали наши штурмовики — и вновь пошла вперед советская пехота.

Противник то слабел, то вновь яростно огрызался, пытаясь изменить обстановку в свою пользу. Он бросал в бой из резерва танки и мотопехоту, в воздух поднимал группы бомбардировщиков и истребителей, взятых с других фронтов. Гитлеровцы хотели вернуть утраченное господство в воздухе и не жалели сил. Группы «мессершмиттов» в середине августа появлялись в большом количестве, причем неожиданно. И мы переживали черные дни.

Общая картина наступления радовала, звала к новым свершениям. И тем тяжелее, обиднее, больнее становилось, когда мы попадали в тяжелые ситуации или допускали ошибки. Можно было потом найти причину, объяснить случившееся, но как вернуть утраченные жизни?

Черным днем для корпуса стало 16 августа. В тот день на задание ушло несколько групп штурмовиков, и две из них в полном составе — 11 самолетов — не вернулись. Штаб наземной армии сообщил нам о том, как атаковали этих штурмовиков три группы «мессеров» по 12 в каждой и в считанные минуты «съели» целиком обе наши группы.

Надо же случиться такому: наше прикрытие истребителей было небольшим, а ведущий штурмовиков прозевал, [234] вовремя не заметил нависшей угрозы, упустил момент и... 11 наших самолетов один за другим упали на землю.

В тот черный день корпус потерял 15 самолетов. Самые тяжелые, небывалые потери: из каждой десятки вылетавших 16 августа штурмовиков один не вернулся. Тяжелый, кровавый урок.

Вечером 16 августа до глубокой ночи мы занимались вопросом взаимодействия истребителей со штурмовиками. Командир истребительной дивизии полковник И. А. Лакеев, командиры полков истребительных и штурмовых все вместе решали всегда злободневную задачу улучшения взаимодействия. Сообща выработали целый ряд мероприятий, договорились по многим вопросам.

На другой день наши части продолжали наступление. Штурмовики обеспечивали прорыв промежуточной оборонительной линии врага, произвели 145 боевых вылетов. Прорыв был осуществлен успешно, и подвижные части к полудню прошли через боевые порядки пехоты.

Весь этот день я находился на наблюдательном пункте командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина. Радиосвязь со штурмовиками и с моим штабом работала очень хорошо.

Истребителей противника было немного, но действовали они нахально: пристраивались к ИЛам в хвост и атаковывали с самых коротких дистанций. Наши истребители прикрытия ходили на 600 — 800 метров выше и не всегда видели атакующего противника.

Дважды с КП командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина поступали команды на перенацеливание групп штурмовиков. Первую группу вел капитан З. И. Макаров. Она была уже на подходе к переднему краю, когда от генерала Ватутина мне передали новые данные для штурмовки: появилась группа вражеских танков, надо сорвать их контратаку.

Передал по радио капитану Макарову координаты новой цели. От него услышал успокоительный ответ:

— Вас понял, вас понял. Выполняю.

Так же успешно была перенацелена и другая группа. Возглавлял ее капитан Береговой.

— Успели перенацелить? — спросил через несколько минут генерал Н. Ф. Ватутин.

Доложил, что его приказание выполнено. А вскоре наземные части сообщили на КП, что штурмовики групп Макарова и Берегового успешно «обработали» цель, сожгли несколько [235] танков, расстроив боевой порядок врага и остановив его продвижение.

Экипажи ИЛ-2 буквально засыпали фашистские танки специальными противотанковыми бомбами — ПТАБами. Их впервые применили наши летчики в ходе боев на Курской дуге, и очень успешно. Каждый самолет ИЛ-2 брал на борт 312 таких бомб.

Командующий фронтом вечером поблагодарил штурмовиков за отличную работу.

В те горячие и напряженные дни наступления мне очень понравилась работа командного пункта генерала Н. Ф. Ватутина и его действия как командующего. Приказы отдавались четкие, реальные, с учетом имевшихся возможностей. Сам Н. Ф. Ватутин знал обстановку, людей, был спокоен, деловит, всегда хладнокровен и рассудителен, но в нужную минуту не терял времени, зная истинную цену на войне такому фактору, как внезапность и быстрота.

Летом и позднее, осенью, много раз приходилось мне выполнять распоряжения генерала Н. Ф. Ватутина, работать на его командном пункте, видеть командующего фронтом в самых сложных ситуациях. Так было и под Белгородом, и под Харьковом, в период форсирования Днепра, и в боях за Киев. В моем сознании запечатлелся замечательный образ генерала Ватутина, прекрасного советского полководца.

Николай Федорович любил дисциплину, исполнительность, был врагом необдуманных решений. Как-то мне передали приказ непосредственного авиационного начальника перебазировать корпус на новые аэродромы. Но, как выяснилось, на указанные аэродромы еще не прибыли батальоны обслуживания, не было горючего и боеприпасов. Все мы в штабе корпуса нервничали, переживали: приказ надо выполнять. Случилось так, что я был вызван в штаб к генералу Ватутину для доклада по другим вопросам. Ватутин заметил мою нервозность и спросил, в чем дело.

Пришлось рассказать командующему фронтом о неурядицах в вышестоящем авиационном штабе. Генерал Ватутин выслушал, уточнил по карте расположение аэродромов, немедленно связался с моим начальником и умно, тактично посоветовал изменить принятое им решение.

— Это надо в интересах фронта. Вы всего могли не знать, — успокоил он авиационного начальника.

В другой раз генерал Ватутин со своего КП видел работу штурмовиков над полем боя и остался ею доволен. [236]

— Товарищ Каманин,— передал он мне указание,— представьте отличившихся к наградам. Оба ведущих достойны орденов Красного Знамени. Остальные — по вашему усмотрению. Молодцы, заслужили. Как у вас вообще с наградами дело обстоит?

— Не балуют наградами летчиков корпуса, товарищ командующий,— чистосердечно признался я Ватутину.— Мы ведь резерв Главнокомандования. Для штаба армии мы прикомандированные, а до Москвы далеко.

— Непорядок,— недовольно произнес Ватутин,— отличившихся надо награждать. Воюют ваши люди хорошо, а кому вы подчинены — это не имеет значения. Доложите мне по этому вопросу обстоятельно. И не через неделю, а завтра.

Вскоре несколько десятков лучших летчиков корпуса были удостоены правительственных наград.

Генерал Ватутин помогал нам и в организации связи на командных пунктах, и в улучшении снабжения горючим и боеприпасами. Когда надо было, он звонил тыловикам, требовал, отдавал распоряжения. По всему чувствовалось: этот военачальник знал цену, роль и место авиации в бою и заботился о ней должным образом.

20 дней непрерывных наступательных боев дали ощутимые результаты: наши войска ночным штурмом 23 августа освободили Харьков. Таким образом, операция, начатая с прорыва 13-километровой полосы северо-западнее Белгорода, закончилась освобождением второй столицы Украины. Советские войска взломали фронт врага на большом протяжении, продвинулись в глубину до 130 километров.

Вражеская операция «Цитадель» была окончательно похоронена. Перед нашими войсками открылся путь к Днепру. Но тут многое зависело от пополнения армий техникой, людьми. Например, в нашем корпусе осталось только 85 самолетов.

Труженики-ремонтники работали дни и ночи, возвращая в строй порой такие самолеты, которые в обычных условиях обязательно списали бы как безвозвратные боевые потери. Но этого было недостаточно, мы ожидали новые самолеты с заводов, новые группы летчиков из училищ.

Контрнаступление под Курском в августе 1943 года переросло в общее стратегическое наступление Красной Армии. Войска Калининского, Западного, Южного и многих других фронтов стали осуществлять наступательные операции.

Продолжалось наступление советских войск и на нашем фронте после освобождения Харькова. Три дня подряд [237] группы штурмовиков корпуса напряженно помогали 40-й и 47-й наземным армиям отбивать сильные танковые контратаки врага. Работали очень успешно, все контратаки гитлеровцев были отбиты. Большую долю в завоевании успехов общевойсковые командиры отдали летчикам-штурмовикам нашего корпуса, которые произвели более 300 самолето-вылетов, уничтожили десятки танков, сотни автомашин, орудий и много живой силы врага.

В конце операции мы подвели некоторые итоги боевой работы частей корпуса. Начальник штаба корпуса полковник Г. И. Яроцкий внес следующую запись в исторический формуляр: «В ходе Белгородско-Харьковской операции полками корпуса совершен 2751 самолето-вылет». Это был наш вклад в общую победу в августе 1943 года.

Мой КПП находился в те дни в семи километрах от линии фронта. Очень многие группы приходилось по радио перенацеливать. Оценку работы пехотинцы нам передавали по телефону с переднего края.

«Командующий армии генерал Жмаченко благодарит летчиков-штурмовиков пятого корпуса» — такую телеграмму мы получили 2 сентября.

Благодарность была заслуженной. В тот день, поддерживая 47-ю армию, мы сделали в район боев около 500 боевых вылетов. Потеряли три экипажа — не так уж много, если учесть, что истребители противника оказывали очень серьезное сопротивление.

В начале сентября на фронтах дела шли успешно. Вся Красная Армия пришла в движение, наши войска стали гнать врага с родной земли на запад. Только за несколько последних дней августа советские воины освободили Таганрог, Рыльск, Глухов, Ельню, Дорогобуж, Лисичанск и другие города. И на нашем фронте не было затишья. Полки шли на запад, продолжая наступательные операции.

На Курской дуге врагу был нанесен сокрушительный удар. Достаточно сказать, что в летних боях под Орлом, Курском и Белгородом гитлеровцы потеряли более полумиллиона солдат и офицеров. Из 70 вражеских дивизий, участвовавших в боях по плану операции «Цитадель», 30 дивизий были разгромлены, остальные понесли огромные потери.

Фашистский генерал Гудериан вынужден был признать, что в связи с провалом операции «Цитадель» немецкие войска

«потерпели решительное поражение... Инициатива окончательно перешла к врагу».

А фельдмаршал Манштейн [238] выразился еще прямее, заявив:

«Операция «Цитадель» была последней попыткой сохранить нашу инициативу на востоке. С ее прекращением, равнозначным провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне. В этом отношении операция «Цитадель» является решающим, поворотным пунктом войны на Восточном фронте».

Орловско-Курская дуга осталась далеко позади наступавших советских войск. В голубых просторах неба там уже не выли «юнкерсы» и «мессеры», не рвали тишину пулеметно-пушечные очереди врага, а если раздавался гул самолетов, то только тех, которые имели красные звезды на фюзеляжах. Нас ждал Днепр.