Выполняем особое задание

Как-то после завтрака ко мне подошел посыльный из штаба и сообщил, что меня вызывает командир эскадрильи. Я удивился: не так уж часто сам командир эскадрильи вызывал к себе рядовых летчиков. Что бы это значило?

— Здравствуйте, товарищ Каманин,— приветливо встретил меня комэск.— Как идут дела?

— Кажется, неплохо.

— У вас есть склонности к изучению Приморья. Это хорошо. Хотите основательно познакомиться с нашим краем?

— Конечно, товарищ командир.

— Вот и хорошо. Доверяем вам выполнить особое задание,— продолжал командир эскадрильи.— Вам необходимо обследовать десятка полтора полевых взлетных полос. На каждую полосу имеется аэроснимок. Это ваша работа с Ван Сюном. Пока это только условные полосы, выбранные вами с воздуха. Необходимо точно нанести их на карту крупного масштаба, составить кроки и легенду. Такова ваша задача. Вас я назначаю старшим рекогносцировочной группы. Кроме вас в состав группы входят летчик-наблюдатель Канунов и топограф-чертежник Юдин. При изучении местности не жалейте ног. Вы обязаны осмотреть площадку глазами летчика и фотографа, да, именно фотографа. Я потому и остановил выбор на вас, что вы умеете неплохо фотографировать. Каждый участок надо фотографировать с пяти-шести различных направлений, а все специфическое — особо. Два месяца даем вам на эту работу. Маршрут вашей поездки, документы, средства, способы оформления и доставки ваших донесений уточните у начальника штаба. Учтите, задание очень важное и выполнить его нужно со всей ответственностью,— закончил командир.

— Есть, товарищ командир! — ответил я и добавил то, что думал: — А как же с полетами? Два месяца...

— Что делать! Немного отстанете. Вернетесь, нагоните, я в вас уверен. Все будет в порядке, — успокоил меня комэск.

Мы собрались в путь. Из стрелковой дивизии в мое распоряжение были прикомандированы два красноармейца с парной повозкой и верховая лошадь по кличке Мальчик. Все наше походное имущество и весь личный состав — Канунов, Юдин, Науменко и Разумов — разместились в тачанке.

Ну, а разве мог я лишить себя удовольствия прокатиться в седле, изобразить лихого казака! Тем более что Мальчик оказался смирным и послушным конем. Первый день ехал верхом. Мне казалось, что я способен проделать весь путь в седле.

Весело бежал мой Мальчик, сзади погромыхивала наша тачанка, поднимая клубы придорожной пыли.

— Товарищ командир, где первый привал? — спросил Науменко, кряжистый, рыжеволосый хлопец, взявший в свои руки вожжи.

— На вершине перевала.

— Ну, это нам раз плюнуть.

— Проплюешься, Науменко, — сказал степенный и, видно, более опытный в походах красноармеец Разумов.— Дорога себя покажет.

И действительно, дорога себя показала. Мы ехали по Яковлевскому проселку. Впереди синели отроги Сихотэ-Алиня. Первые пять километров дорога была сносной, но, чем дальше, тем хуже становилась она, а в горах превратилась в тропу.

Первая гряда гор, отделяющая Приханкайскую низменность от долины Даубихе, высотой 800 — 1000 метров, покрыта редким хвойным лесом. Как правило, вершины имеют очень скудную растительность или совсем голые. В противоположность этому восточные склоны гряды настолько густо заросли лесом, что, увидев их, мы невольно воскликнули: вот она настоящая Уссурийская тайга!

На вершине перевала сделали привал. Было два часа дня. Над нами висело бездонное голубое небо. Далеко на западе, сливаясь с линией горизонта, чернели горы Китая, ближе смутно угадывались воды озера Ханка, а между ними и нами лежал пышный зеленый ковер Приханкайской низменности.

Хорошо был виден эллинг и труба цементного завода. Все видимое пространство на восток занимали горы, над горами висела мощная гряда кучевых облаков. Облака как бы наращивали горы и упирались в [70] небо.

Перед нами стояли дикие, мало исследованные и почти непроходимые хребты Сихотэ-Алиня. Густо заросшие лесом, прикрытые от солнца облаками, горы казались мрачными и недоступными. Нас разделяла узкая долина реки Даубихе. Долина несколько расширялась к югу, виднелись поля и редкие деревушки. Сверху казалось, что в долине нет ни метра ровной площади и горы пологими морщинистыми складками доходят до самых берегов реки. Очень хорошо было видно и то, как распределяется растительность в горах: от подножья гор последовательно сменяются широколиственные, кедрово-широколиственные, кедрово-еловые и пихто-еловые леса.

— Красотища! — восхищенно произнес Канунов, оглядев далекие горы.

— Чего тут красивого? — пессимистически возразил Юдин.— Глушь, дикий край. И дороги совсем нет.

— Будет дорога. И много дорог будет.

— Это когда? — перебил скептик Юдин.

— Скоро, — уверенно пробасил Канунов, — по нашим следам пойдут люди.

Конечно же, прав был Канунов. Восхищаясь вместе с ним красотой гор и долин, мы вспомнили В. К. Арсеньева, исходившего эти места вдоль и поперек. Замечательный русский путешественник, исследователь и писатель оставил нам прекрасные художественные описания природы южной части Дальнего Востока и его богатств. К этому времени я прочел его книги «В дебрях Уссурийского края» и «Дерсу Узала». Очень интересные и увлекательные книги. В них — и большая любовь автора к родному краю, и научно точное изображение уссурийской тайги и быта ее обитателей. Книгу «Дерсу Узала» высоко оценил А. М. Горький.

Полюбовавшись тайгой, мы присели к костру и пообедали.

К вечеру поблекли краски, на востоке тучи стали свинцовыми, иссиня-черными. Не без труда мы добрались до населенного пункта Яковлевка, где и устроили свой первый ночлег.

В одной из долин мы обследовали и признали ограниченно годными, без больших земляных работ, три площадки для посадки самолетов.

Километров восемьдесят мы шли на юг по долине, затем повернули на запад и вышли на Уссурийскую железную дорогу. Недалеко от разъезда обнаружили очень ровное незапаханное поле размером километр на километр. Площадка [71] нам так понравилась, что, кроме нанесения ее на карту, черчения схем и составления описаний, мы соорудили здесь постоянные знаки: круг в центре и угольники на границе.

— Готово! Хоть сейчас принимай самолеты, — довольно потирая руки, сказал Юдин.

На следующий день на западной окраине одной деревни мы обследовали большую естественную площадку. Идеально ровное большое поле, покрытое плотным дерновым покровом, не требовало никаких дополнительных работ для того, чтобы принимать самолеты любого типа.

— И еще один подарочек летчикам, — резюмировал Юдин.

— Хорош! Подходы тоже отличные, — добавил Канунов.

Возле тачанки стреноженные кони щипали сочную траву. Видно, и им этот район понравился, они так старательно пригибались к траве, что, когда пришла пора запрягать, Науменко с явным сожалением оторвал их от этого занятия.

Особенно сложно было подыскать место для посадочных полос в районе Владивостока. Пригодных к полетам площадок мы не обнаружили, но наметили три небольших района, где, по нашему мнению, можно было их построить.

Сравнительно неплохую полосу отыскали на северо-западном берегу Амурского залива.

Двухмесячное путешествие по Приморью оставило у меня неизгладимое впечатление на всю жизнь. Я и не предполагал, что это путешествие будет полезно мне и как летчику. А это было действительно так. Я не только хорошо узнал на практике требования, предъявляемые к взлетным полосам, но и лучше других летчиков «прощупал» рельеф местности Приморья. Кроме того, у меня выработалась привычка оценивать местность с точки зрения возможности посадки и взлета самолетов. В будущем это не раз меня выручало, помогало удачно принимать решения в сложных ситуациях, возникающих в воздухе.

Итак, мы разведали Приморье, открыли площадки для использования авиацией. В те годы такая работа проводилась по всей стране, во всех уголках необъятной нашей Родины. Росла авиация, и ей становилось тесно на имевшихся аэродромах, она стала летать дальше, перелеты становились тысячекилометровыми, и тут требовались не только аэродромы, но и промежуточные посадочные площадки. [72]

Командир эскадрильи остался очень доволен проделанной нами работой и наградил весь состав группы. Я получил велосипед. В то время это был очень большой подарок.

— Изучай Приморье, Каманин,— напутствовал комэск, вручая на торжественном собрании велосипед, — на этом коне куда лучше, чем на Мальчике.

— Мальчик не подвел, товарищ командир.

— Привык к седлу?

— За два месяца привыкнешь. На всю жизнь.

В эскадрилье нас, велосипедистов, подобралась целая группа. В воскресные дни мы выезжали на прогулки. С каждым разом делали их все более длительными.

Прошел первый год моей службы в эскадрилье имени В. И. Ленина. Каков итог? Приблизился в летном мастерстве к ветеранам эскадрильи, выполнил специальное задание по рекогносцировке посадочных полос в Приморье, прочно вошел в боевой коллектив части. Другими словами, стал по-настоящему военным человеком, привык к дисциплине, исполнительности, осознал, что дисциплина летчику одинаково нужна и на земле, и в воздухе.