Танки уходят за Случь

Поединок

В ночь на 2 июля начался отвод войск 5-й армии на рубеж Коростенского и Новоград-Волынского укрепленных районов. Соединения и части 19-го механизированного корпуса и 228-й стрелковой дивизии, сдерживая натиск танковых и мотопехотных соединений противника, форсировавших в середине дня реку Горынь севернее и южнее Гощи, тоже вынуждены были медленно отходить на отдельных участках. Ожесточенные бои развернулись в районе населенных пунктов Гоща, Корец, Берездов, прикрывавших автомагистраль на Житомир — Киев.

В помощь частям 13-й и 14-й танковых дивизий противник на этом участке ввел в бой свежие силы, нанося одновременно массированные удары по нашим войскам с воздуха. Картина на полях сражений складывалась очень сложная. От Гощи до местечка Корец более 40 километров. И всюду шли бои. Наши танковые дивизии, стрелковые и мотострелковые полки беспрерывно контратаковали, отбрасывали вражеские соединения в исходное положение, но проходил час-другой, и гитлеровцы, перестроив боевые порядки и подтянув резервы, снова яростно атаковали, не считаясь с потерями в людях и технике. Более чем двойное превосходство в танках, тройное в моторизованной пехоте, а также полное господство в воздухе позволяли фашистскому командованию свободно маневрировать силами и средствами, находить слабые места в нашей обороне, чаще всего на стыках и флангах частей или соединений, и добиваться успеха, хотя и большой кровью.

В начале июля пошли обильные дожди, размывшие дороги и подъездные пути. С транспортом у нас было и [157] без того плохо. А потому сразу ухудшилось снабжение соединений корпуса горючим и боеприпасами. Однако бои велись беспрерывно, причем с нарастающим напряжением.

Еще больше усложнились условия деятельности командиров и политработников, партийных и комсомольских организаций. Основная их задача в те дни заключалась в повышении морально-боевого духа личного состава, его психологической устойчивости и упорства в обороне. Однако единственным доступным средством и методом партийно-политического обеспечения боевых действий частей и подразделений в условиях непрекращающихся боев по-прежнему оставались личные контакты с воинами, выпуск боевых листков, листков-молний, написанных от руки, а в лучшем случае размноженных на пишущих машинках.

Учитывая большие потери, которые понесли дивизии в танках, орудиях, стрелковом вооружении, в автомобильном транспорте и в личном составе, политорганы считали необходимым сосредоточить все внимание партийного и комсомольского актива на оказании действенной помощи командирам в организации борьбы с танками всеми доступными средствами. Инициатива рядовых коммунистов, добровольно бравших на себя обязанности истребителей танков, послужила основанием для приказа войскам о повсеместной организации отрядов истребителей в каждой роте, в каждом батальоне, включая танковые подразделения. Ими становились наиболее смелые, решительные воины.

Эта целенаправленная работа дала хорошие результаты, и уже к 3 июля в составе отрядов и групп истребителей танков числилось 50–60 процентов коммунистов и комсомольцев. Во всех сводках, политических и боевых донесениях ежедневно подводились итоги боевой работы истребителей.

Широко применялось также устройство лесных завалов, ям-ловушек, минирование танкоопасных участков. Количество подбитой и сожженной бронетанковой техники врага резко возросло.

Важное значение в мобилизации красноармейских масс и командного состава на разгром врага, в подъеме общего боевого духа войск сыграла речь по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, произнесенная 3 июля 1941 года. Хорошо помню, [158] что сообщение о предстоящем выступлении Сталина мы получили примерно за час-полтора. Во всех штабах, где имелись радийные машины, были включены на полную мощность громкоговорители, вокруг которых собирались все, кто мог в тот момент выйти из боя. Призыв партии к народу и его Вооруженным Силам об организации всенародной борьбы с коварным врагом нашел горячий отклик в сердце каждого воина.

Полный текст речи Сталина в отпечатанном виде дошел в войска, к сожалению, лишь через несколько дней, однако основное ее содержание было доведено до личного состава командирами, политработниками и агитаторами уже через несколько часов после трансляции. Эта речь внесла ясность в умы людей, воодушевила войска на новые подвиги, стала настоящей программой действий для каждого воина.

Заметно повысилась и бдительность. В результате работы, проведенной с 1 по 6 июля после бомбежки КП корпуса, в полосе действия его соединений было обезврежено более десяти диверсионных групп, одетых в форму советских бойцов и командиров. Успешная борьба с ними была прямым результатом улучшения службы войск, а также усиления охраны штабов и коммуникаций, полевых складов с боеприпасами и продовольствием.

Как ни трудно было политработникам отдела политической пропаганды корпуса, мы не отступали от заведенного правила — собираться накоротке в конце дня в штабе или в другом обусловленном месте, чтобы обменяться взаимной информацией и быть в курсе событий, происходивших в соединениях и частях.

Активные действия и упорное сопротивление соединений и частей 19-го механизированного корпуса в междуречье Горыни и Случи сыграли большую роль в обеспечении организованного отвода войск 5-й армии на рубеж укрепрайонов и позволили еще на пять дней задержать ударную группировку врага, наступавшую вдоль шоссе Ровно — Новоград-Волынский. Неизгладимые впечатления о боях тех дней, об отличившихся бойцах, командирах, политработниках и целых воинских коллективах свежи в моей памяти и по сей день.

Доброй славой пользовался в корпусе 43-й артиллерийский полк 43-й танковой дивизии. Командовал им грамотный артиллерист, волевой и мужественный человек майор В. Тесленко. [159]

Еще в мирное время этот мужественный командир, с открытым лицом и внимательными, слегка прищуренными глазами, учил подчиненных только тому, что нужно было на войне. И неудивительно, что с первых дней войны полк под его началом добился больших успехов в борьбе с вражескими танками, бронетранспортерами и пехотой, показав при этом высокую тактическую и огневую выучку, проявив беспримерную самоотверженность, героизм и стойкость. Хорошо организованным огнем гаубичных и пушечных батарей артиллеристы Тесленко с 26 июня по 2 июля уничтожили 7 танков, около 30 бронетранспортеров и 20 мотоциклов с экипажами, более 300 солдат и офицеров противника. Собственные потери, в основном от авиабомбежек, составили при этом 4 орудия, два трактора-тягача, 7 человек убитыми и более 10 ранеными.

Во второй половине дня 1 июля майор Тесленко получил от командира дивизии задачу. С наступлением темноты майору предстояло вывести полк из боя и форсированным маршем отойти на новый рубеж обороны западнее Корца, Берездово, будучи готовым к утру следующего дня отразить атаку пехоты и танков противника, обеспечив тем самым вывод в этот район других частей соединения. Для непосредственного прикрытия огневых позиций артиллеристам придавалась рота 43-го мотострелкового полка с двумя пулеметными взводами и группой истребителей танков.

— Учтите, товарищ Тесленко, вам придется несколько часов стоять один на один против врага, пока танковые и мотострелковый полки дивизии не развернутся в боевой порядок и не изготовятся к бою, — предупредил комдив.

Майор Тесленко прекрасно понимал, что означали в устах командира слова «стоять один на один против врага», и, не мешкая, засветло отправил в новый район своего заместителя по строевой части и командира батареи управления с личным составом для выбора огневых позиций, наблюдательных и командных пунктов, топографической привязки их к местности и подготовки необходимых данных для стрельбы.

По моему распоряжению в артполк выехали старший политрук С. Н. Новожилов из отдела пропаганды корпуса и секретарь дивизионной партийной комиссии батальонный комиссар А. М. Фирсов. Они должны были помочь командованию части провести беседы с личным составом, разъяснить поставленную задачу, дать коммунистам и [160] комсомольским активистам конкретные поручения на предстоящий бой.

Почти всю ночь напролет занимались артиллеристы инженерным оборудованием огневых позиций и наблюдательных пунктов. К утру все было готово. Тщательно замаскированные орудия и наблюдательные пункты были надежно скрыты от наземного и воздушного наблюдения. После этого командование выделило бойцам и командирам два часа на отдых и подготовку к бою снарядов. С рассветом всякое движение на позициях прекратилось. Но продолжалось уточнение ориентиров, рубежей НЗО и ПЗО, участков сосредоточенного огня. Надежно работала добротно проложенная проводная связь между КП, НП и позициями батарей. Начальник штаба и командиры дивизионов один за другим доложили командиру полка о полной готовности. Приготовились к стойкой обороне на своем рубеже и мотострелки. Вся впереди лежащая местность, дорога и хлебные доля были взяты под перекрестный огонь пулеметов. В полной боевой готовности к борьбе с танками находились истребители.

В окопах мотострелков и орудийных расчетов проводились политинформации, уточнялись задачи каждому бойцу, орудийному номеру, пулеметчику, истребителю.

Секретарем партийной организации полка являлся сержант И. И. Решетников, пользовавшийся большим авторитетом среди сослуживцев. Секретаря уважали не только за то, что он знал наперечет всех бойцов и командиров, умел расположить к себе каждого, подбодрить в тяжелую минуту, пожурить провинившихся, — его любили еще и за отличное знание орудия, обязанностей всех номеров во время боевой работы, за готовность в любую минуту прийти на помощь товарищам. Да это и понятно. До избрания на ответственный пост секретаря партийной организации Решетников прошел путь от заряжающего до командира орудия, помощника командира огневого взвода. Любил он шутку и острое слово, но никому не прощал нерадивости, небрежного отношения к орудию, к исполнению своих обязанностей.

Этим утром секретарь находился среди артиллеристов дивизиона 122-миллиметровых гаубиц. Он обошел позиции, убедился, так ли отрыты ровики и ниши для боеприпасов, осмотрел щели, предназначенные для номеров, проверил установки прицельных приспособлений по основному направлению, согласно записям командиров расчетов. [161]

Потрогал даже, надежно ли закреплены гаубицы на своих местах.

— Не укатится, товарищ сержант, — заметил с улыбкой командир орудия сержант Ю. Сидоров. — Нашей гаубице только скажешь: «Ни шагу назад!» — она не сдвинется с места.

— Это, конечно, хорошо. Но в жизни всякое бывает. Не закрепишь как следует сошники — еще как ускачет. И сам не будешь знать, куда от нее бежать.

— Верно. Но у нас все в норме.

— Вижу, вижу. А вот ты, Пивоваров, сможешь справиться в случае чего с панорамой?

— А меня куда же, товарищ сержант? — шутливо насупился Сидоров, временно исполнявший и обязанности наводчика.

— Да живи ты, Юра, до ста лет. Будь цел и невредим. От души желаю. Но ведь в бою и соринка в глазу может помешать наводчику в работе. А Костя в случае чего заменит тебя?

— Могу продемонстрировать, — солидно ответил заряжающий Пивоваров.

— Что ж, давай, Костя.

И Константин Пивоваров не подкачал. Решетников дал ему несколько вводных и убедился: знает и умеет боец Пивоваров работать и за заряжающего, и за наводчика. И уже вполне серьезно секретарь партбюро говорит с бойцами о важности знания смежной специальности, о стремлении каждого комсомольца крепить боеспособность своего подразделения, настойчиво овладевая знаниями, приобретая прочные навыки боевой работы.

Обойдя расчеты двух батарей, он убедился, что настроение у людей боевое, к новой схватке с врагом воины готовы. Пусть только сунется...

А враг был уже близко. 13-я танковая дивизия немцев смяла подразделения 43-го мотострелкового полка, прорвала фронт дивизии в стыке между 85-м и 86-м танковыми полками и двинулась на восток, пытаясь выйти с юго-запада к местечку Корец, оседлать шоссе и с ходу овладеть Новоград-Волынским.

В 10 часов утра майор Тесленко увидел со своего НП передовые части гитлеровцев, доложил по радио обстановку командиру дивизии, дал команду дивизионам приготовиться к бою. Артиллеристы отчетливо слышали канонаду в стороне города Острог. Там шел ожесточенный бой [162] оперативной группы генерала Лукина с танками и мотопехотой 11-й танковой дивизии противника.

О чем думал в эти минуты командир артиллерийского полка — трудно сказать. Новожилов, Фирсов, Фомичев, которые были тогда рядом, запомнили его спокойным, уверенным в себе, в мастерстве подчиненных. Внимательно наблюдая в стереотрубу за дорогой и ржаным полем, по которым надвигалась лавина вражеских танков и пехоты, он выжидал.

Передовые посты сопряженного наблюдения (СНД) гаубичных дивизионов непрерывно докладывали результаты визуального наблюдения. Как и в предыдущие дни, противник шел клином, в котором насчитывалось свыше 50 танков, около двух батальонов мотопехоты на бронетранспортерах и мотоциклах, несколько артиллерийских и минометных подразделений. Вся эта махина неумолимо приближалась в клубах пыли и дыма.

— Справа и слева на флангах вражеского клина вижу отходящие советские танки. Они идут параллельным курсом и ведут стрельбу по боевым порядкам немцев. Дальность — 6 километров, — доложил командир дивизиона 152-миллиметровых гаубиц-пушек. — Прошу разрешения открыть огонь.

Майор Тесленко дал добро. Дружный залп тяжелых орудий точно накрыл немецкую мотопехоту, которая двигалась в предбоевых порядках. Сразу загорелись несколько машин. Увидев это, танкисты 85-го и 86-го танковых полков прекратили огневой бой, их колонны на увеличенных скоростях устремились к указанному комдивом Цибиным рубежу развертывания за позициями артполка по западному берегу реки Церем.

Вслед за дивизионом 152-миллиметровых гаубиц-пушек в бой вступили батареи 122-миллиметровых гаубиц. Плотный частокол разрывов покрыл все поле, заставив гитлеровцев еще на дальних подступах развернуться в боевой порядок и увеличить скорость. Расстояние между ними и окопами пушечных батарей, стоявших на прямой наводке, быстро сокращалось. Оба гаубичных дивизиона по команде с НП полка перешли на подвижной заградительный огонь и тут же подожгли три вражеских танка, несколько бронетранспортеров. Боевые порядки неприятеля расстроились, спешившаяся пехота и мотоциклисты, отсеченные от танков, метались по ржаному полю, неся потери. [163]

Наконец мы услышали резкие удары дивизионных пушек. Подпустив танки на дальность прямого выстрела, они открыли частую прицельную стрельбу. Снаряды рвали борта, гусеницы, заклинивали башни. Высокие столбы черного дыма поднимались над взрывавшимися бензобаками. Стволы пушек раскалились докрасна, но прекращать огонь нельзя было ни на минуту. С фанатичным упорством враг рвался к огневым позициям артиллеристов, а его пехота залегла под пулеметными очередями наших стрелков. Артиллерия вела уже неподвижный заградительный огонь — до противника оставалось всего 300–400 метров.

У самого переднего края мотострелковой роты застыли с разорванными гусеницами и заклиненными башнями один Т-IV и три Т-III. Но вот гитлеровским танкистам удалось прорваться через линию траншей мотострелков. Истребители подожгли две машины. Остальные устремились к орудийным окопам. Начался огневой поединок. У нескольких фашистских танков прямым попаданием гаубичных снарядов начисто снесло башни.

Пушечным батареям, стоявшим на прямой наводке, командир полка приказал перекатами перейти на запасные позиции, прикрываясь огнем гаубичных дивизионов. В единоборстве с танками эти батареи потеряли 5 орудий, однако их боеспособность была еще довольно прочной. Теперь прямой наводкой по врагу стреляли несколько 122-миллиметровых гаубиц — так близко к их позициям прорвались фашистские танки.

И все же мужество советских артиллеристов победило. Наступил долгожданный перелом. Гитлеровцы метались по полю, подставляя борта своих машин под снаряды противотанковых орудий. Не прекращая огня, они отступали, перестраивались, вновь бросались в атаку. И каждый раз им помогали с воздуха стаи «юнкерсов». Однако артиллеристы 43-го полка не дрогнули, выстояли. И когда «юнкерсы» улетели, а немецкие танкисты вновь попытались взять реванш, им пришлось оставить на поле боя еще 12 машин{5}.

Два танковых батальона 85-го и 86-го полков решительной контратакой отбросили наконец врага на несколько километров. Бой закончился. Все стихло. Черные [164] от копоти и пыли, угоревшие от пороховых газов, полуоглохшие, в окровавленном обмундировании, оставшиеся в живых артиллеристы первым делом решили предать земле погибших. Среди них оказался и командир полка майор В. Тесленко.

Бой этот я наблюдал с НП комдива. Когда нам доложили о гибели Тесленко, я немедленно выехал в полк. Вскоре туда же прибыл комкор Фекленко. Артиллеристы хоронили своего отважного командира на окраине села Берездово под тенью высокого развесистого клена.

У многих были на глазах слезы. Перехватило горло и у меня. Глубоко скорбя по погибшим, я испытывал чувство какой-то непонятной вины, будто не сделал чего-то такого, что отвело бы от них беду... Это чувство не покидает меня даже сейчас, когда вспоминаю тех, кто ценой своей жизни остановил врага в сорок первом, нанес ему смертельные удары в сорок втором и сорок третьем, одержал окончательную победу в сорок пятом. Думаю, не мне одному знакомо это чувство. Каждый фронтовик через всю жизнь проносит в своем сердце память о погибших товарищах...

Времени у нас оставалось в обрез. С переднего края доложили, что враг опять готовится наступать. Генерал Фекленко приказал начальнику штаба полка вступить в командование частью и вместе с полковником Цибиным уехал по своим делам, а мы с полковым комиссаром Погосовым остались, чтобы помочь новому командиру. Предстояло вывести дивизионы за реку Церем, в район местечка Корец, привести в порядок полковое хозяйство, пересмотреть распределение личного состава по подразделениям с учетом понесенных потерь и непременно побеседовать с людьми.

Смертельно усталые, но гордые одержанной победой, воины-артиллеристы, не отдохнув даже получаса, вынуждены были после марша вновь взяться за саперные лопаты, чтобы срочно закрепиться на новом месте. До сих пор им не верилось, что они не только устояли в страшном поединке с армадой фашистских танков, но и вывели из строя половину из них, уничтожив к тому же около ста вражеских солдат и офицеров.

В штабе полка, на командных и наблюдательных пунктах дивизионов шла обычная работа с картами и планшетами, готовились данные для стрельбы с новых позиций. [165]

Политработники вместе с заместителем командира полка по политической части готовили наградные материалы на воинов, представленных командирами батарей и дивизионов к правительственным наградам, обсуждали кандидатуры парторгов и комсоргов, которых необходимо было назначить в подразделения взамен выбывших из строя.

Большая помощь была оказана службе артснабжения полка в пополнении подразделений боеприпасами, особенно бронебойными снарядами. Помощники начальника штаба доложили нам о потерях в личном составе и технике. Картина складывалась такая: в каждом боевом расчете пушечных батарей выбыли из строя один-два человека, в основном по ранению. Семь пушек из 12 оказались подбитыми, вышла из строя и одна гаубица. Четыре орудия, включая гаубицу, взялись отремонтировать полковые специалисты из мастерской артснабжения. Если учесть, что полк в этом бою подбил и сжег не менее 25 танков противника, то можно смело сказать, что итог поединка был замечательный. В гаубичных батареях большого калибра несколько орудий оказались поврежденными осколками авиабомб. Однако это не повлияло на боеспособность подразделений. На счету гаубичных дивизионов значилось 25 уничтоженных бронетранспортеров, десятки мотоциклов, несколько минометов и орудий и около 80 солдат и офицеров противника.

Политработники полка не пожалели труда и быстро составили в нескольких экземплярах сводные таблицы-плакаты итогов боя. С ними ознакомился весь личный состав, включая и тех, кто был занят инженерными работами на огневых позициях. Цифры получились весьма внушительные, и это резко подняло настроение людей.

Героями оказались воины батареи 122-миллиметровых гаубиц, которой командовал старший лейтенант Николай Болдырев. На ее счету было 3 танка, 12 мотоциклов, 10 бронетранспортеров и более 20 гитлеровцев. Я побывала этом подразделении, познакомился с людьми. Командир батареи очень понравился мне своей подтянутостью, собранностью. Комбатр был невысокого роста, но выглядел сильным и выносливым. Держался скромно, но с достоинством отлично знающего свое дело командира. Взгляд у него был смелый, в глазах светился ум.

Под стать старшему лейтенанту были бойцы и младшие командиры. [166]

Батарея Болдырева являлась единственным артиллерийским подразделением, которое майор Тесленко выдвинул на открытые позиции для ведения стрельбы прямой наводкой. Подпустив вражеские машины на 500 метров, комбатр приказал открыть огонь правофланговому орудию сержанта Ю. Сидорова.

— Это как раз то орудие, Иван Семенович, на позиции которого накануне боя были Новожилов и секретарь партбюро Решетников, — уточнил А. К. Погосов.

Когда собрались и удобно расположились на траве все батарейцы, я заметил в задних рядах сержанта, который пристально смотрел на меня и улыбался. И я вспомнил его. Это был тот самый сержант, который в один из апрельских дней пришел на помощь, когда моя эмка застряла в кювете возле учебного стрельбища под Бердичевом.

— У вас здесь имеются и мои старые знакомые, товарищ Болдырев, — сказал я комбатру, указывая на сержанта.

Тот вскочил.

— Это и есть командир правофлангового орудия сержант Сидоров, о котором я докладывал вам, товарищ полковой комиссар.

— Очень хорошо. Ему и предоставим слово. Расскажите, товарищ Сидоров, как угощали сегодня фашистских танкистов.

Сержант немного смутился, но взял себя в руки и четко ответил:

— Честно говоря, угощение было взаимным, товарищ полковой комиссар. Фрицы нам тоже перцу дали. Троих из расчета ранило. Правда, все остались в строю. Видно, поэтому расчет и подбил три танка, пять бронетранспортеров, несколько мотоциклов.

— Кто отличился?

— Все, товарищ полковой комиссар! — бодро ответил Сидоров и почему-то густо покраснел. Подумав, он добавил, как бы оправдываясь: — Во время боевой работы у орудия все зависит от четкого выполнения своих функциональных обязанностей всеми номерами. Бойцы расчета действовали смело, слаженно. Никого не могу выделять...

Ответ сержанта очень понравился мне. Он свидетельствовал о том, что командир орудия по достоинству ценит своих подчиненных, что внутри этого маленького воинского коллектива царят дружба и настоящая боевая спайка. И глава всему — командир!.. [167]

— А вот Константину Пивоварову, заряжающему, все же пришлось поработать за наводчика, и довольно успешно: из трех подбитых орудием танков два — на его счету да еще два бронетранспортера и несколько солдат, — заметил Решетников.

— Что случилось с наводчиком? — спросил я.

— Наводчик ранен. Сейчас на перевязке в полковом медпункте, — ответил Сидоров. — Он молодец — подбил один танк и два бронетранспортера...

Командир батареи доложил, что всех отличившихся воинов он представил к правительственным наградам. А расчет Сидорова — в полном составе. Я поддержал его, поблагодарил за заботу о подчиненных. Они были настоящими героями дня. И мы в свою очередь отдали им должное — уже на другой день о подвиге артиллеристов полка знали воины всего корпуса...

Нелегко пришлось в тот день и другим частям 19-го механизированного. Ведя непрерывные арьергардные бои с превосходящими силами врага, обе дивизии наносили ему удар за ударом, заставляя маневрировать, сбивать темп наступления и продвижения к цели. Только части 43-й танковой дивизии, не считая артиллерийского полка, за 2 июля уничтожили 14 танков, 67 автомашин, более 40 мотоциклов и до полка пехоты{6}.

Главная забота командиров и партполитаппарата в этот период заключалась в том, чтобы сохранить боеспособность подразделений и частей, которые понесли немалые потери в людях и технике. Танкисты, пехотинцы, артиллеристы были вконец измотаны усталостью и бессонницей. Мы знали об этом и, преодолевая огромные трудности, обеспечивали доставку на поле боя горячей пищи, боеприпасов, горючего. Много было хлопот и с перестановкой в подразделениях командного состава, особенно командиров стрелковых отделений, танков, орудий и минометов. А что особенно радовало нас, так это поток заявлений с просьбой о приеме в партию и комсомол.

Вся партийно-политическая работа была сосредоточена на том, чтобы каждый боец глубоко осознал свою личную ответственность за исход боя, в котором участвовал, а в конечном счете — за судьбу Родины. Ведь именно здесь, на переднем крае борьбы с коварным и сильным врагом, решалось будущее Отчизны. [168]

Результаты боев, массовый героизм, проявленный бойцами и командирами, показали, что нам удалось достигнуть поставленной цели, несмотря на крайне неблагоприятную обстановку, сложившуюся тогда на киевском направлении.

Людвиполь — Городище

Так называлось утопавшее в зелени садов живописнее село, раскинувшееся по обе стороны шоссе между местечком Корец и городом Новоград-Волынский. Белоснежных украинских хат издали почти не было видно. Несколько раз мне довелось проезжать по притихшим улицам этого красивого села. А сейчас там находились немцы, и я наблюдал за ними уже в бинокль. Село горело, дым от пожарищ относило ветром далеко на восток. Соединения корпуса вместе с подоспевшей сюда 1-й артиллерийской противотанковой бригадой генерала К. С. Москаленко упорно отбивали многочисленные атаки вражеских танков и пехоты, готовились контратакой отбросить противника и овладеть селом, оседлать дорогу на Новоград-Волынский. Это было очень важно, так как по дороге непрерывно, днем и ночью, отступали войска нашей 5-й армии. Задача, кроме того, состояла в том, чтобы сорвать намерение фашистского командования развить успех и с ходу ворваться в Новоград-Волынский.

Успешным действиям войск обеих сторон сильно мешали проливные дожди. Правда, иногда они были нам на руку, так как распутица задерживала продвижение моторизованных частей противника, заставляла его искать броды через разбухшие речушки. Это позволяло нам оторваться от гитлеровцев, чтобы лучше организовать оборону на новых рубежах. И все же лучше бы их все-таки не было, этих дождей...

Против ожидания, активность немецкой авиации почти не снизилась. Фашистские асы, чувствуя безнаказанность, так обнаглели, что даже в одиночку и небольшими группами опускались до бреющего полета, чтобы расстреливать из пулеметов не только скопления наших войск и техники, но даже отдельных бойцов. А уж если ветер разгонял тучи и устанавливалась хотя бы на время ясная погода — тут же появлялись целые эскадрильи вражеских бомбардировщиков и истребителей и начиналась бомбежка.

Да, наших самолетов, к великому сожалению, почти не [169] было видно. Мы делали все возможное, чтобы разъяснить красноармейским массам причины такого положения. Но разъяснительная работа была лишь полумерой. Надо было мобилизовать людей на активную борьбу собственными силами и средствами с низколетящими немецкими самолетами. Определенный эффект давал залповый огонь подразделений из стрелкового оружия и пулеметов. Именно этим способом в течение 4–6 июля части корпуса сбили несколько «мессершмиттов» и «юнкерсов». Особенно преуспели в этом деле воины 40-й танковой дивизии. Их опыт широко пропагандировался во всех частях. И постепенно самолетобоязнь пошла на убыль. Пехотинцы, артиллеристы и даже танкисты смелее вступали в единоборство с фашистскими стервятниками и очень часто заставляли их держаться на почтительной высоте.

Перед контратакой под Людвиполь-Городищем успеха добились и воины 43-й танковой: один «юнкерс» был сражен дружным залповым огнем бойцов мотострелкового полка майора Н. Иванченко. Два других взорвались в воздухе от прямого попадания зенитных снарядов. Это так воодушевило пехотинцев, что они с яростью бросились в атаку и добились успеха — выбили врага из разрушенного до основания большого украинского села. Положение было восстановлено. Дорога очищена от гитлеровских войск.

По всему видно было, что гитлеровцы не смирятся с потерей Людвиполь-Городшца — важного опорного пункта, открывавшего им путь на Новоград-Волынский. И действительно, они бросили на штурм наших позиций до 20 танков и около полка мотопехоты. Нам пришлось туго. Ведь в обоих танковых полках 43-й дивизии к этому времени оставалось не более 75 боевых машин. И лишь 30–35 из них — КВ и Т-34. Все остальные — легкие танки типа БТ и Т-26.

Согласно приказу комдива в бой вступил 85-й танковый полк подполковника Н. Алабушева с приданным пушечным дивизионом артполка (7 орудий). Он должен был нанести удар справа. А затем предполагалось ввести в действие и 86-й танковый.

На этот раз гитлеровцы начали с артподготовки, которая длилась всего 15 минут. Огонь вражеских орудий оказался малоэффективным, его вели по площадям, надеясь достигнуть скорее морального, нежели материального успеха. Наш командно-наблюдательный пункт находился на опушке рощи в полутора километрах севернее дороги. [170]

И Людвиполь-Тородище, и лента шоссе просматривались отсюда очень хорошо.

В самом начале артподготовки немецкие танки развернулись и ринулись в атаку на очень большой скорости. Наши противотанковые орудия встретили их с дистанции 500 метров. Вслед за ними огонь открыли танкисты, стрелявшие пока с места. Как и предвидел генерал Фекленко, отдавая приказ полковнику Цибину, противник, попав под мощный организованный огонь, уклонился от лобовой атаки населенного пункта. Его танки сменили курс вправо с очевидной целью обойти село с юго-востока, оседлать шоссе и вырваться на Новоград-Волынский по самому короткому пути.

На этом и был построен расчет нашего командования: именно там фашистов поджидал 86-й танковый полк с двумя гаубичными батареями и стоявшими за ними двумя дивизионами 1-й артиллерийской противотанковой бригады. Подполковник Алабушев пропустил головные машины, а удар своих пушек сосредоточил по следовавшей за ними мотопехоте. Вражеские автоматчики начали спешиваться. Тогда-то перед ними и возникли советские танки. Моментально расстроив боевой порядок врага, они принялись в упор расстреливать бронетранспортеры, давить гусеницами мотоциклистов. Что же касается орудий прямой наводки, то они в это время расправлялись с вражескими бронированными махинами, помогая своим танкистам сломить их натиск.

Через четверть часа, оставив на поле боя не один десяток бронетранспортеров и мотоциклов, несколько танков и около 200 солдат и офицеров, противник отхлынул к югу.

Этот скоротечный бой еще раз показал всем командирам и красноармейцам, что гитлеровское воинство можно успешно бить, если хорошо подготовишься к бою, прочно зароешься сам и закопаешь в землю материальную часть. А главное — если хорошо налажено взаимодействие между всеми родами войск, которые участвуют в сражении.

Однако и получив отпор, гитлеровцы не отказались от применения своего излюбленного обходного маневра: перестраиваясь на ходу, они продолжали двигаться в восточном направлении. Но за манипуляциями поредевших фашистских подразделений командир полка майор Воротников следил внимательно. Батареи 122-миллиметровых [171] гаубиц открыли по немецким танкам огонь с дальности прямого выстрела. На это немедленно ответила немецкая артиллерия, а танки перешли в лобовую атаку на позиции наших артиллеристов. В это время и дал команду Воротников:

— Вперед, на врага!

Контратака 86-го полка оказалась полной неожиданностью для противника, полагавшего, видимо, что все наши боевые машины остались в Людвиполь-Городище. Решительным ударом полк смял боевые порядки гитлеровцев. Неподвижно замерли танки, еще шесть машин, а остальные, сопровождаемые плотным огнем гаубичных дивизионов, вынуждены были вернуться на исходные позиции.

Исключительную храбрость, мужество и воинскую смекалку проявил экипаж коммуниста лейтенанта И. И. Иванова. Увидев три немецких танка, пытавшихся обойти высоту, на которой оборонялись артиллеристы 122-миллиметровой гаубичной батареи, Иванов вывел свой КВ из укрытия и двинулся навстречу врагу. С дистанции 300 метров он уничтожил один танк бронебойным снарядом. Два других остановились и с места стали обстреливать его машину. Но экипаж не растерялся: умело вел машину механик-водитель, метко стрелял командир орудия, слаженно выполняли свои обязанности другие члены экипажа. И еще один фашистский танк, получив пробоину в башне, завертелся на месте. Но на подмогу уцелевшему подоспели два Т-IV. Немецких машин снова стало втрое больше.

Лейтенанту Иванову пришлось маневрировать, увертываясь от пушечных ударов вражеских машин. Башня грозного КВ, его лобовая броня были исхлестаны снарядами и пулями крупнокалиберных пулеметов, но танк продолжал действовать, наводя страх на врага. В конце концов загнал-таки Иванов гитлеровцев под огонь гаубичной батареи, которую они пытались уничтожить. И полетела башня у одного танка, пустились наутек два других...

Пример, показанный экипажем лейтенанта Иванова, был не единичным. Танкисты майора Воротникова самоотверженно громили врага. В этом бою наши полки потеряли два легких танка, 20 человек ранеными и убитыми, но отстояли Людвиполь-Городище и важную коммуникацию, уничтожив 14 танков и несколько сот солдат и офицеров противника. [172]

Воспользовавшись пасмурной нелетной погодой, генерал Фекленко приказал командирам дивизий оставить Корец и сосредоточиться в районе Жидовичи, Кошелев, Николаевка, Людвиполь-Городище. Благодаря этому линия фронта корпуса сокращалась более чем в три раза, уплотнялись и боевые порядки частей.

* * *

Заряжающий танка красноармеец В. Кружилин стоял на посту. Измученный бессонницей, только что оставивший танк после изнурительного боя, боец едва держался на ногах. Он засыпал стоя. И ничто не помогало. Тер глаза, мял уши, больно щипал руки, щеки, а сонливость не проходила, глаза слипались, не подвластные воле. Стоило на мгновение открыть их, осмотреться вокруг, убедиться, что все тихо, спокойно, как голова наполнялась свинцовой тяжестью, беспомощно опускалась на грудь.

Дело было днем. И вдруг сонливое состояние сняло как рукой: Кружилин заметил в кустах, в нескольких шагах от себя, белобрысого мальчишку. Сначала подумал, что это галлюцинация. Но видение не исчезало — мальчик осторожно продирался сквозь колючие кусты шиповника, попутно срывая и отправляя в рот еще недозревшие ягоды.

Дозорный, тихо окликнув ребенка, двинулся к нему. Тот хотел было дать стрекача, но, увидев красноармейца, остановился, успокоился. Кружилин свистнул. К нему тотчас подбежали товарищи. Они увели паренька, и вскоре он предстал перед заместителем политрука Б. А. Прокофьевым.

Пионер Сидор Филенченко бежал от гитлеровцев из близлежащего села. Он хорошо знал местность и оказал Прокофьеву и всей его группе неоценимую услугу.. А танкисты очень нуждались в тот час в помощи. Во второй половине дня 4 июля два полка немецкой пехоты при поддержке большого количества танков, нескольких артиллерийских и минометных подразделений выбили части 43-й танковой дивизии из Людвиполь-Городища. 40-ю танковую атаковала вторая группировка, в которой насчитывалось более 39 танков и около полка мотопехоты. Во всей полосе корпуса завязались кровопролитные, ставшие вскоре разрозненными бои.

Шесть танков 86-го полка попали в окружение. Полк отходил, а этой шестерке путь к отступлению был отрезан. Командир танковой роты погиб. Командование группой [173] принял на себя Прокофьев. Дав команду по радио «Делай как я!», младший политрук направил свой КВ на предельной скорости в гущу вражеских машин, за которыми виднелся густой кустарник. Командир орудия тщательно прицелился и дал по головной машине гитлеровцев два выстрела подряд. Танк загорелся, остальные сосредоточили огонь своих пушек на машине Прокофьева, но тут же были обстреляны другими нашими экипажами. Не выдержав их натиска, гитлеровские танкисты отпрянули, опасаясь, видимо, тарана, и этого оказалось достаточно, чтобы шестерка прокофьевских КВ и Т-34, вырвавшись из окружения, скрылась в кустарнике.

Однако дальше шли овраги с крутыми откосами, двигаться наобум было опасно. Младший политрук остановил свою группу, организовал круговую оборону, выставил охранение. Карты у него не было, и он собрался провести разведку местности, чтобы определить пути дальнейшего движения. В это время и привели Сидора Филенченко. Мальчик рассказал, куда ведут два глубоких оврага. Один тянулся на запад и выходил к его родной деревне, а другой — к Новоград-Волынскому. У выхода из второго оврага пионер видел орудие и два фашистских танка. Он и вызвался идти с танкистами, которые собрались в разведку.

С пареньком пошел Прокофьев. Овраг выходил к лесу. Там действительно стояло немецкое орудие и танк Т-IV. Видимо, гитлеровцы решили, что достаточно одной машины, чтобы запереть русские танки в узкой и глубокой мышеловке. Снабдив проголодавшегося пионера хлебом и консервами, Прокофьев отпустил его, хотя Сидор очень просил, чтобы бойцы взяли его с собой. Ему, как взрослому, растолковали, в какое положение попала рота, и посоветовали быстрее уходить, и как можно дальше; ведь скоро начнется бой...

Прокофьев вернулся к своим, объяснил обстановку, поставил задачу перед каждым экипажем, и вся группа двинулась по кромке оврага вниз, к выходу. Услышав гул танков, гитлеровцы приготовились к бою. Все их внимание было сосредоточено на овраге. А в это время два разведчика тихонько подползли к их танку, забросали его гранатами и бутылками с горючей смесью. Расчет вражеского орудия дал несколько выстрелов по оврагу, но, когда на его склонах показались грозные машины, артиллеристы разбежались, а орудие попало под гусеницы КВ. [174]

Основные подразделения врага попытались вновь окружить и уничтожить шестерку наших танков. Наперерез им устремились более десяти машин. Но Прокофьев и его товарищи решительным рывком сокрушили заслон, уничтожили еще два танка и вырвались из западни, не потеряв ни одной машины...

Воодушевляя воинов на подвиг, политработники, коммунисты и комсомольские вожаки в критических ситуациях личным примером увлекали их в бой. Как и младший политрук Б. Прокофьев, они, как правило, добивались успеха, казалось бы, в безвыходном положении. Многие из них по собственной инициативе принимали командование подразделениями, когда из строя выходили командиры, добровольно брали на себя обязанности разведчиков, истребителей танков, связных.

Секретарь комсомольской организации 86-го танкового полка младший политрук Иван Мошейко в описываемом бою возглавил группу разведчиков. Используя складки местности, лес и кустарник, разведчики скрытно подобрались к деревне Бугрынь, обнаружили сосредоточившуюся там вражескую группировку войск, захватили в плен обер-ефрейтора. Он дал ценные показания о численном составе своей части и намерениях фашистского командования. Эти сведения помогли командиру полка майору Воротникову точно рассчитать соотношение сил своих и противника и с наступлением темноты нанести неожиданный удар по вражескому гарнизону Бугрыни. Немцы бежали из населенного пункта, а полк соединился с левым соседом — одним из стрелковых полков 228-й стрелковой дивизии...

До поздней ночи части корпуса вели бои с мотопехотой и танками рвавшихся к Новоград-Волынскому соединений 3-го механизированного корпуса врага. 1-я артиллерийская противотанковая бригада генерала Москаленко, оседлавшая шоссейную дорогу западнее города, помогла нам остановить и обескровить передовые подразделения гитлеровцев, особенно под хутором Николаевка. До самого утра шла перегруппировка наших частей, которые, основательно потрепав вражеские подразделения, сами тоже понесли большие потери. В танковых полках обеих дивизий оставалось по 25–30 боевых машин. Весь личный состав, потерявший в боях материальную часть, сводился в стрелковые взводы и роты, и уже на второй день, 5 июля, эти подразделения вступили в бой. [175]

Танкисты сражались в качестве пехотинцев не хуже кадровых стрелков. Мы с командиром корпуса не раз убеждались в том, наблюдая за их смелыми действиями, особенно при истреблении вражеских танков. Истребители бесстрашно подпускали фашистские танки на расстояние нескольких шагов, иногда даже позволяли им перевалить через свои окопы и тут же забрасывали противотанковыми гранатами, связками гранат РГД, бутылками с горючей смесью. Машины горели, взрывались. Немало наших истребителей при этом погибало, но ни один не отступил без приказа, а число желающих посвятить себя этой опасной профессии не уменьшалось.

— Тут уж я должен прямо заявить, Иван Семенович, — сказал однажды генерал Фекленко, — очень большое дело делают наши политработники. Ведь это их заслуга, что у нас появились, по существу, новые, рожденные войной подразделения — отряды истребителей танков.

— Но их подготовкой занимаются лучшие командиры подразделений, — заметил я.

— Верно. Однако душой этого дела все-таки являются наши политруки, парторги, комсорги. Это факт. Благодаря им подготовка истребителей превратилась в настоящую школу мужества и мастерства. Не всякому дано спокойно подпустить вражеский танк на несколько метров, а потом вступить в единоборство с его броней...

— Конечно, Николай Владимирович. Но ведь люди идут в истребители добровольно. Такой принцип подбора, насколько мне известно, еще нигде не нарушался.

— Вот я и говорю — это результат действенной партийно-политической работы в войсках. Ведь что значит добровольно стать истребителем вражеских танков? Это значит проявить высокое чувство долга, сознательность, убежденность в том, что ты в ответе за судьбу Родины. Воспитать такие качества у воинов — великое дело. Давай-ка подготовим и обнародуем специальный приказ по войскам, — предложил Фекленко. — Лучших политработников, воспитателей истребителей, и командиров, которые их обучают, отметим благодарностью, представим к правительственным наградам. Они заслужили награды. Это будет справедливо и поднимет авторитет ответственной и очень нужной сейчас профессии...

Я охотно согласился с комкором. А его похвалу в адрес политработников воспринял как высшую оценку работы всего партполитаппарата. [176]

Переправа

Новый день начался без дождя. Тучи исчезли. На ярко-голубом, словно умытом небосводе гасли звезды. Из леса веял свежий ветерок. Пахло смолой и травами. На душе от всего этого было тихо и радостно. Но доносившийся до нас приглушенный гул моторов напоминал, что идет война, что она вот-вот даст знать о себе.

Бойцы и командиры с опаской поглядывали на небо. Сегодня, в ясную погоду, гитлеровские стервятники будут свирепствовать над переправами через Случь, движение по которым не прекращалось ни днем ни ночью.

Мы с комкором заканчивали скромный завтрак под развесистой кроной могучего дуба, когда к нам подошел Кузьма Демьянович Девятов:

— Радиограмма из штаба армии, товарищ генерал. Разрешите доложить?

Николай Владимирович взял бланк, прочитал молча и передал его мне. Там была всего одна фраза: «Категорически требую совместно Москаленко во что бы то ни стало не допустить противника переправам Случь исхода дня 6 июля тчк Потапов».

— Вот так, уважаемые. Во что бы то ни стало... Ясно? — медленно, будто в раздумье, произнес комкор и, поглядев на начальника штаба, спросил: — Сведения о численном составе соединений и частей, наличии орудий, танков, минометов есть?

— Так точно, товарищ генерал. Вот доклады командиров дивизий, а это проект боевого распоряжения штаба корпуса.

Прочитав оба документа и сделав некоторые уточнения в тексте боевого распоряжения, командир корпуса сказал:

— Сил у нас остается все меньше и меньше. В пополнении отказывают. Да и где возьмет его генерал Потапов? Резервов армия почти не имеет. Надо ехать в штаб фронта. Эту миссию я хочу поручить вам, Иван Семенович. Завтра утром и отправитесь. А вы, Кузьма Демьянович, подготовьте, пожалуйста, необходимые справки для полкового комиссара... Другого выхода не вижу. А каково ваше мнение, товарищи?

Мы с полковником Девятовым согласились с генералом. Корпус по численности стал равен примерно дивизии. В полках осталось мало танков. По данным разведки, [177] противник сосредоточил в районе Корца несколько соединений, из них два танковых. Нам предстояли двухдневные бои, пока все соединения 5-й армии не отойдут в Новоград-Волынский и Коростенский укрепрайоны. 19-му механизированному придется стоять насмерть против превосходящих сил врага. Даже приблизительные подсчеты показывали, что гитлеровцы имели в тот момент пятикратный перевес в танках, а в пехоте — еще больший!

Не случайно поэтому в боевом распоряжении, которое только что подписал генерал Фекленко, всем командирам и политработникам вменялось в обязанность еще энергичнее использовать против вражеских танков и бронетранспортеров минно-взрывные заграждения, лесные завалы, ямы-ловушки на проселочных дорогах, зажигательные средства. Задача состояла в том, чтобы всеми возможными средствами и способами наносить гитлеровцам максимальный урон, обескровить и задержать их как можно дольше, не допустить, чтобы они форсировали реку Случь, пока все войска 5-й армии не займут позиции в укрепрайонах (УРах), используя имеющиеся там окопы, стрелковые и пулеметные ячейки, доты и дзоты.

Ни я, ни комкор, ни начальник штаба не тешили себя иллюзиями насчет прочности обороны наших частей в УРах Коростенского и Новоград-Вольшского узлов. Мы отлично знали, ибо все трое не раз осматривали их накануне войны, что оба УРа, в особенности Новоград-Волынский, находились в плачевном состоянии. Все вооружение там было демонтировано, а инженерные сооружения законсервированы в связи со строительством новых УРов вдоль государственной границы 1939 года. Восстановить же систему артиллерийского, минометного и пулеметного огня в этих старых укреплениях с началом войны не успели. Для этого нужно было выполнить непосильный объем работ.

Вот почему так важно было задержать фашистскую ударную группировку на лишние два-три дня на подступах к УРам. Это дало бы нашим стрелковым корпусам, артиллерийским и минометным частям дополнительное время на восстановление оборонительных сооружений, позволило бы упрочить оборону, повысить боеспособность войск. Сложившуюся ситуацию понимали не только командиры и политработники, но и рядовые красноармейцы.

Отрадным в радиограмме командарма Потапова было [178] лишь то, что оборону с сегодняшнего дня мы будем держать вместе с частями 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК. Ее командира генерал-майора артиллерии К. С. Москаленко на КП корпуса ждали с минуты на минуту: он уже выехал к нам для увязки вопросов взаимодействия.

Бригада генерала Москаленко представляла собой мощное, высокоподвижное огневое противотанковое соединение. Она имела в своем составе два пушечных артиллерийских полка, в каждом из которых было по два дивизиона 76-миллиметровых пушек (24 орудия), по три дивизиона 85-миллиметровых зенитных орудий (36 единиц) и по одному зенитному дивизиону малого калибра (восемь 37-миллиметровых орудий и 36 пулеметов ДШК). При этом 85-миллиметровые пушки предназначались, главным образом, для противотанковой борьбы, хотя в любую минуту могли открыть огонь и по вражеским самолетам.

Правда, к 5 июля это соединение понесло уже чувствительные потери в людях и материальной части, но мы знали, что оно по-прежнему оставалось достаточно боеспособным и грозным для врага. Слава о противотанкистах 1-й бригады уже гремела по всему Юго-Западному фронту. Там, где стояли части и подразделения генерала Москаленко, не прорывался еще ни один немецкий танк. За первые 12 дней войны на счету бригады значилось 185 подбитых и сожженных вражеских боевых машин и еще большее количество бронетранспортеров, мотоциклов, автомобилей.

Частям корпуса приходилось уже взаимодействовать с отдельными подразделениями бригады противотанкистов и под Ровно, и на подступах к местечку Корец. Однако самого генерала Москаленко ни я, ни комкор Фекленко еще не видели. На этот раз встреча состоялась. Из подошедшей машины вышел худощавый загорелый молодой генерал-артиллерист, четко и очень приятным голосом представился командиру корпуса.

— Рад познакомиться с вами лично, товарищ генерал, — сказал комкор Фекленко, пожимая ему руку. — Знаю о славных боевых делах вверенного вам соединения. Надеюсь, мы с вашей помощью выполним приказ командарма, дадим возможность войскам 5-й армии занять выгодный рубеж в укрепрайонах. [179]

— Спасибо на добром слове, — улыбнувшись, ответил Москаленко. — И свою и вашу задачу я знаю — только что от командарма. Готов немедленно приступить к делу.

После взаимной информации об обстановке, наличии сил и средств в бригаде и корпусе оба генерала выехали на НП комкора, откуда хорошо просматривались не только шоссе Корец — Новоград-Волынский, но и вся местность. Там они и приняли решение на предстоящий бой.

Бригада очень быстро заняла позиции по обе стороны шоссейной дороги и вдоль опушки лесного массива, прикрывавшего на большую глубину все подступы к городу и к переправам на реке Случь. Задачи бригады были тесно увязаны с задачей артиллерийского полка 43-й танковой дивизии, а также с действовавшими рядом стрелковыми подразделениями.

Несмотря на ясную солнечную погоду, немцы почему-то не торопились с наступлением, будто нарочно давали время нашим войскам, особенно только что прибывшим сюда артиллерийским подразделениям 1-й противотанковой бригады, закрепиться на занятых рубежах. И наши воины не преминули воспользоваться этой благоприятной возможностью, работали до десятого пота, зарывались в землю-матушку поглубже, поосновательнее.

Наблюдательный пункт генерала Москаленко был оборудован рядом с нашим. Минно-саперный батальон бригады спешно минировал все подходы к позициям дивизионов.

Около десяти часов утра мы услышали нараставший могучий гул. Вдали в клубящемся дыму появились неясные очертания первых танковых колонн. И тут же в небе послышалось характерное завывание авиационных моторов. Как стало нам известно несколько часов спустя, штурм позиций войск Юго-Западного фронта начался одновременно от Новоград-Волынского до Шепетовки. Ударные группировки генералов Клейста и Рейхенау снова перешли в решительное наступление, чтобы сломить упорно и стойко сражавшиеся советские 5-ю и 6-ю армии, окружить и уничтожить их основные силы.

Но преградившие путь фашистам соединения 19-го механизированного корпуса, 1-я артиллерийская противотанковая бригада и оперативная группа полковника М. И. Бланка (в нее входили остатки сильно поредевших в предыдущих боях частей 228-й, 220-й стрелковых и 109-й механизированной дивизий с приданным им 305-м артиллерийским [180] полком РГК) уже изготовились к бою и ждали врага. Каждый боец, командир, политработник знал не только свою, но и общую задачу: остановить вражеские танки, отсечь от них пехоту, не допустить боевые машины к переправам.

На позиции артиллеристов, которые на дальних подступах первыми встретили врага, посыпались стокилограммовые авиабомбы. Гудела и стонала, словно при землетрясении, земля. Но никто не дрогнул. Люди замерли в окопах, щелях, индивидуальных ячейках. Выжидали и командиры частей, соединений. Казалось, и время остановилось, замерло в ожидании смертельной схватки.

Уже видны в бинокль кресты на бортах вражеских машин — расстояние до них не превышало 1000 метров. Самолеты ушли, но по позициям обороняющихся продолжали вести огонь артиллерия и минометы. Гитлеровские танковые части перестроились в боевой порядок. Еще мгновение — и с расстояния 500–600 метров по ним открыли стрельбу орудия всех калибров: 152– и 122-миллиметровые гаубицы, 85-миллиметровые зенитные и 76-миллиметровые дивизионные пушки, минометы. Даже 37-миллиметровые зенитные пушчонки, стоявшие на прямой наводке, и те подали свой голос. В цепях фашистских автоматчиков в одно мгновение нарушился порядок — им некуда было деваться от покрывших все поле разрывов снарядов и губительного дождя, состоявшего из мелких осколков. Исправно делала свое дело пехота: массированный ружейно-пулеметный огонь заставил залечь вражеские цепи.

Однако неприятель продолжал наседать. Все ближе подходят танки к позициям орудий прямой наводки. Того и гляди, ворвутся на них... Но тут — приятный сюрприз: стальные махины немцев попали на минные поля и стали взрываться...

Атака в лоб фашистам не удалась. Танки отхлынули, перестроились под огнем нашей артиллерии и попробовали было нанести удары с флангов по частям 1-й артиллерийской противотанковой бригады. Цель противника была понятна: заставить противотанкистов начать смену огневых позиций и в это время бить наших поодиночке.

Но и на этот раз гитлеровцы просчитались. Генерал Москаленко оставил все орудия на своих местах, зато по бортам танков ударили прямой наводкой молчавшие до того пушки и гаубицы 43-го артполка. [181]

И вновь заюлили на месте фашистские машины с подбитыми гусеницами, начали лихорадочно метаться по полю уцелевшие, а продвигаться вперед не могли — перед ними стояла стена смертельно опасного огня. Возникшее смятение привело к спаду наступательного пыла.

Генерал Фекленко точно уловил этот момент, подошел к радиостанции:

— Третий, Третий, как слышите, прием...

— Третий слушает вас, товарищ Семьдесят первый.

— Воротникову и Алабушеву — вперед!

К основанию клина немецких боевых машин по сходящимся направлениям устремились из-за леса танковые полки 43-й. К сожалению, они были уже немногочисленны, но их контратака оказалась столь стремительной, напористой, а огонь танковых пушек столь грозным и эффективным, что уже через четверть часа гитлеровцы дрогнули, начали отходить по шоссе на Корец.

И все же наши войска не получили длительной передышки. Не успели орудия прямой наводки сменить позиции, а танковые и мотострелковые полки перестроить свои боевые порядки, как на шоссе и на поле появилась новая, еще более грозная армада пехотных и танковых частей противника. Ожесточенная битва вспыхнула с новой силой и продолжалась с переменным успехом весь день. Части корпуса потеряли около 15 легких танков, два Т-34 и один КВ. Фашисты оставили на поле боя более 40 танков, много бронетранспортеров, 14 орудий, несколько десятков мотоциклов, свыше полка пехоты.

Задача дня была выполнена. Согласно приказу командующего войсками 5-й армии соединения 19-го механизированного корпуса и 1-й артиллерийской противотанковой бригады ночью оторвались от противника и, совершив 15-километровый марш, заняли оборону западнее Новоград-Волынского, в нескольких километрах от города. Правый сосед — 9-й механизированный корпус под командованием генерала К. К. Рокоссовского, успешно отразив атаки вражеских войск, отошел в направлении Коростенского укрепрайона.

И вновь, как в предыдущие дни, воины корпуса стойко сражались в обороне, решительно и смело контратаковали, нанося противнику чувствительные фланговые удары. Экипаж КВ, где механиком-водителем был знакомый читателю красноармеец Владимир Вистунов, прикрывая отход полка на новый рубеж, подбил несколько бронетранспортеров [182] и один танк, вывел из строя два других, раздавил противотанковое орудие, два мотоцикла, уничтожил более взвода солдат.

Командир танка 86-го танкового полка младший лейтенант Н. Крушинский вместе со своим экипажем смело вступил в единоборство и обратил в бегство группу вражеских танков. Воодушевленные мужеством танкистов, бойцы стрелковой роты, на помощь которой пришел отважный экипаж, перешли в контратаку и в рукопашной схватке уничтожили свыше 30 немецких солдат и офицеров, отбили господствовавшую над окружающей местностью высоту. Истребители танков этой стрелковой роты подожгли танк и уничтожили его экипаж.

И таких примеров было множество. Благодаря мужеству, воинскому мастерству бойцов и командиров, политработников и коммунистов, которые всегда оказывались там, где приходилось трудно нашим воинам, врагу не удалось в этот день добиться успеха на нашем участке фронта.

6 июля бои продолжались с неослабевающим напряжением. Войска 5-й армии вышли в укрепрайоны. Враг стремился с ходу овладеть переправами, захватить плацдармы на восточном берегу реки Случь. Он атаковал на всех участках многокилометрового фронта соединения 9, 19 и 22-го механизированных корпусов и части оперативной группы полковника Бланка. Положение стабилизировалось лишь к вечеру, когда на помощь арьергардным подразделениям этих соединений прибыли с Южного фронта полнокровная 206-я стрелковая дивизия и несколько эскадрилий советских бомбардировщиков, которые совместно нанесли могучий бомбовый и артиллерийский удары по танковым соединениям 3-го механизированного корпуса противника.

А уже в сумерках переправа войск корпуса была закончена. Обе наши дивизии сосредоточились в районе Ужачинская Гута, Федоровка, Романовская Слободка.

В штабе фронта

Как и было решено ранее, 7 июля утром я выехал в Киев, в штаб Юго-Западного фронта, чтобы добиться пополнения частей корпуса танками, автомашинами и другой боевой техникой. Необходимость такой поездки диктовалась, что называется, самой жизнью: в корпусе, не [183] считая обслуживающих и приданных частей и подразделений, оставалось немногим более 1500 бойцов и командиров при 50 танках.

Моими спутниками были старший политрук С. Н. Новожилов, вооруженный автоматом боец и шофер И. Климов. Небезопасный наш путь проходил через Житомир, на окраинах которого мы неожиданно услышали перестрелку. Оказалось, что какая-то немецкая часть все же прорвалась к городу с юга, там и шел бой по ее ликвидации.

Приготовив оружие и гранаты к бою, я решил проскочить через город на большой скорости. Красноармеец Климов великолепно справился с этой задачей, и через четверть часа наша машина мчалась уже в сторону Киева. Командный пункт фронта размещался в Святошино. Там меня принял начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Невысокого роста, широкоплечий, с массивной головой и удивительно густой шевелюрой, он жестом руки предложил мне сесть. Молча слушал генерал мой доклад. Держался, как мне показалось, сугубо официально, и я уже было пожалел, что не дождался члена Военного совета, который должен был прибыть на КП только к вечеру.

Однако постепенно лицо начальника штаба оживилось. Он стал расспрашивать о подробностях боев, о настроении личного состава, работе штаба корпуса, материальном обеспечении частей. Его большие карие глаза смотрели через пенсне с выражением неподдельного интереса ко всему, что касалось боевых действий наших войск и войск противника. Видно было, что информация из первых рук не часто поступала в его распоряжение.

— Дорогой товарищ Калядин, — как бы извиняясь, сказал он под конец, — я, к сожалению, далеко не все могу решить своей властью. Но вашу просьбу поддержу непременно.

И тут же, подняв трубку, генерал Пуркаев связался с командующим генерал-полковником М. И. Кирпоносом. Начальник штаба говорил спокойно, выразительно, расставляя акценты на главном, в чем нуждался наш корпус. И я понял — этот человек пользуется большим авторитетом у командующего, понял, что уеду не с пустыми руками. Не знаю, что ответил по телефону Кирпонос, но генерал Пуркаев произнес лишь одно слово: «Есть!» — и положил трубку. Затем внимательно и как-то строго посмотрел мне в глаза и сказал: [184]

— Идите к командующему. Он приглашает вас. Пока будете у него, я подготовлю необходимые распоряжения. Желаю успеха, — и крепко пожал мою руку.

Когда я открыл дверь в кабинет, командующий уже вышел из-за огромного письменного стола на середину комнаты и шагнул мне навстречу. Впервые я увидел его так близко. Передо мной стоял высокий, стройный, в хорошо пригнанном кителе генерал. Черные волосы, расчесанные на пробор, и большие голубые глаза делали его лицо очень привлекательным.

Я представился. Кирпонос усадил меня за длинный, покрытый зеленым сукном стол для гостей и сам присел в торце стола, где лежал заблаговременно приготовленный большой блокнот и аккуратно отточенный карандаш.

С большим вниманием и доброжелательностью выслушал он мой короткий доклад о нуждах корпуса и обстановке, сложившейся в его частях и соединениях.

— Цель вашего приезда мне известна от генерала Пуркаева, а еще раньше от товарища Фекленко. Он мне звонил. — Генерал-полковник сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, а затем продолжал: — Нам известно, что корпус понес большие потери, что бойцы и командиры воюют мужественно, геройски. Ваш корпус сыграл одну из главных ролей в разгроме передовых частей ударной группировки врага... Знаю, как тяжело пришлось 19-му механизированному в этих боях, особенно в период контрударов под Дубно и Ровно, на реке Горынь и в междуречье. Нелегким был его путь. И немудрено, что у вас осталось так мало танков...

Командующий встал, несколько раз прошелся по кабинету. Потом вновь сел на свое место и начал задавать мне вопросы. Его интересовало буквально все: и характер проведенных корпусом боев, и тактика противника, и наши приемы борьбы с ним, и особенно истребители танков. Командующий фронтом не делал скидки на то, что ведет разговор не с командиром, а с политработником. Он требовал конкретной характеристики боевых действий танковых дивизий, оценки тактической зрелости их командиров. Подробно расспрашивал и о политико-моральном состоянии наших воинов, а также солдат противника.

Ответив на все вопросы, я откровенно рассказал о перебоях в снабжении войск вооружением и боеприпасами, о неумении некоторых командиров и штабов наладить и постоянно поддерживать устойчивое управление войсками, [185] о связанных с этим неудачах в организации согласованных действий корпусов при попытке овладеть городом Дубно, о слабом взаимодействии между родами войск внутри соединений и частей. Рассказал и о мерах, которые уже приняты и принимаются командованием и отделом политической пропаганды корпуса для устранения этих недочетов, о способах и методах партийно-политического обеспечения боевых действий войск.

Командующий слушал со вниманием, делал в своем блокноте пометки и вновь задавал вопросы. Только позднее я понял, что он, видимо, уже знал о предстоящем введении в Красной Армии с 16 июля 1941 года института военных комиссаров. И не случайно в ходе беседы несколько раз подчеркивал: «Вы комиссар».

Закончив доклад и ответив на все вопросы, я ждал решения командующего фронтом. Положив обе руки на стол, он задумался. Потом начал тихо говорить. Рисуя общую картину, сложившуюся на Юго-Западном фронте к тому дню, он подчеркнул, что гитлеровское командование, используя внезапность нападения и свое превосходство в численности, технической оснащенности и боевом опыте, сумело захватить стратегическую инициативу. В силу этого мы оказались в очень невыгодном положении. Именно потому на данном этапе войны единственно возможным для нас способом ведения боевых действий на всех фронтах является стратегическая оборона. Задача при этом заключается в том, чтобы обескровить и остановить врага, вырвать у него инициативу.

— Задача очень важная, сложная и трудная, но это время не за горами, — подчеркнул генерал-полковник Кирпонос. — В стране идет быстрое развертывание Вооруженных Сил, создаются стратегические резервы. Авиационная и танковая промышленность, которые начали бурно развиваться накануне войны, приступили к серийному производству мощных танков, новых истребителей и бомбардировщиков, превосходящих по качеству и боевым возможностям немецкие танки и самолеты аналогичного назначения. В ближайшие месяцы мы будем получать это оружие в нарастающем количестве. Центральный Комитет партии, правительство, Совет Обороны, Ставка Главного Командования делают все возможное, чтобы ускорить процесс накопления сил для перехода в контрнаступление. Об этом, товарищ Калядин, должны знать все бойцы, командиры и политработники сражающихся дивизий, [186] полков, батальонов, — подчеркнул командующий фронтом. — Тогда и боевой дух войск будет высоким, и меньше окажется маловеров и трусов.

Я доложил, что в войсках корпуса случаи проявления малодушия единичны, что командиры и политработники всеми доступными средствами и методами доводят до сознания красноармейских масс правду о титанической работе партии и народа во имя торжества нашего правого дела.

— Очень хорошо, — оживленно откликнулся Кирпонос. — Вот вы говорили, как командиры дивизий, полков, батальонов научились в ходе сражений распознавать тактику врага, заставлять его менять ее под фланговыми ударами наших танковых частей и соединений. Это же отличный пример того, как даже при вынужденном отступлении войск командно-политический состав Красной Армии приобретает неоценимый опыт организации боя, управления частями и боевой техникой.

Выразив твердую уверенность, что гитлеровские части, брошенные против войск Юго-Западного фронта, будут обескровлены и разбиты, командующий фронтом перешел к конкретным нуждам 19-го мехкорпуса. Он сообщил, что Военный совет может выделить сейчас лишь один танковый батальон, полностью укомплектованный людьми и техникой.

— По вооружению его мощь, по существу, равна мощи полка, — сказал улыбаясь генерал. — Все танки новые, Т-34. 52 единицы! Удовлетворены?

Я не преминул заметить, что корпусу хорошо было бы получить по крайней мере по одному такому батальону на дивизию.

— Сейчас такой возможности нет, дорогой комиссар. Нет. Тяжело, очень тяжело у нас с резервами. И передайте всем командирам от моего имени, чтобы берегли людей и технику, умело использовали танки, их огневую силу, ходовые качества. И танкистов тоже надо беречь. Война только началась. Готовить кадры в военное время трудно.

Связавшись по телефону с генералом Пуркаевым, а затем с командующим бронетанковыми войсками фронта генералом В. Т. Вольским, генерал Кирпонос отдал им необходимые распоряжения, и мы распрощались.

Беседа с командующим осталась в памяти на долгие годы. Генерал Кирпонос был молодым, растущим военачальником. [187] Он, конечно, понимал, что положение Юго-Западного фронта с каждым днем ухудшается, что впереди еще более тяжкие испытания. Но не терял веры в нашу конечную победу и умел вселять эту веру во всех, кто связан был с ним по службе...

От генерала Вольского вместе с проводником из его штаба я направился в танковый батальон, который располагался в лагере в пяти километрах от Киева. Лес хорошо укрывал танкистов от воздушного наблюдения. Новенькие тридцатьчетверки стояли ровными рядами в лесном парке поротно под специальными маскировочными сетями. Личный состав в то время обедал.

Представитель штаба вручил командиру батальона приказ о передаче подразделения в состав 19-го механизированного корпуса. Приказ предписывал оставить лагерь в 20 часов того же дня и убыть в район боевых действий корпуса. Командир батальона, молодой капитан, произвел на меня хорошее впечатление. За месяц до начала войны он окончил Бронетанковую академию Красной Армии, выглядел орлом, четко и немногословно доложил о состоянии подразделения, представил строевую записку. Затем я ознакомился с актом проверки боеготовности, которая состоялась 28 июня с. г. Из этого документа тоже было видно, что батальон находится в боеспособном состоянии, материальная часть исправна, вооружение выверено и готово к бою, личный состав обучен.

Через полчаса комбат построил бойцов и офицеров. Я поздоровался, обошел строй, познакомился с командирами рот и взводов, поговорил с некоторыми командирами танков и бойцами. Отличная строевая выправка и хороший внешний вид танкистов оставили благоприятное впечатление. В нескольких словах сообщил личному составу, что сегодня предстоит выступить на фронт, а завтра-послезавтра, возможно, принять боевое крещение. Рассказал о корпусе, его боевых традициях, успехах в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, обрисовал обстановку в полосе действий наших соединений.

Вопросов не возникло. Танкисты были довольны, что получают боевую задачу, радость светилась на их лицах. Люди горели нетерпением скорее сразиться с врагом. Попросив коммунистов и комсомольцев остаться, я отпустил остальных, и они разошлись по подразделениям. Членов и кандидатов партии было очень мало, даже [188] не во всех танковых ротах имелись партгруппы. Комсомольская организация оказалась более многочисленной.

По национальному составу батальон был практически однороден, большинство составляли украинцы: киевляне, полтавчане, представители индустриального Харькова и даже донецкие шахтеры. Народ здоровый, веселый, у всех загорелые лица. Очень коротко — времени на сборы оставалось немного — я напомнил об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в бою, о необходимости соблюдать строжайшую дисциплину и бдительность на предстоящем марше. Познакомился с парторгами, комсомольскими активистами.

— Мы, конечно, еще не были в боях. Но наши танкисты прошли хорошую школу на танкодромах и полевых учениях, — сказал секретарь партийной организации батальона младший политрук С. Туликов, когда мы с ним, комбатом и его заместителями остались одни. — Настроение в коллективе бодрое, люди рвутся в бой.

— Это неплохо, — заметил я. — А бой покажет истинный уровень достижений танкистов в боевой и политической подготовке.

Поинтересовались мы с Новожиловым и уровнем подготовки механиков-водителей. Прошедшие бои показали, что от мастерства этих специалистов зависит многое и в действиях экипажей, и в точности огня пушек и пулеметов. Командир батальона и его заместитель по политической части заверили, что эта категория специалистов имеет наиболее высокую выучку. Все механики-водители — бывшие трактористы, шоферы, мотористы. Одним словом, специалисты своего дела. Вождение боевых машин они освоили только на «хорошо» и «отлично».

— Но науку носят не за плечами. Это старая истина, — напомнил я. — Все, чем овладели в теории и на практике, пригодится вам в бою, товарищи. А там хорошая слаженность экипажа, понимание друг друга с полуслова, даже с жеста, — великое дело. Особенно важно взаимопонимание между стреляющим и механиком-водителем. Учтите это.

Под конец беседы условились, что в 20.00 батальон будет построен в походную колонну, а я к этому времени вернусь из штаба округа. Направляясь к выходу, мы прошли мимо командирской столовой, оборудованной в просторном шалаше. И, только учуяв приятный запах пищи, я понял, что изрядно проголодался, да и мои спутники — [189] тоже. А тут еще попался на глаза белобрысый, румянощекий повар в белоснежном колпаке.

— Готова кухня к походу? — спрашиваю его.

— Так точно, товарищ полковой комиссар. Все в порядке. Кухня не подведет. Разрешите доложить?

— Пожалуйста, докладывайте.

— Для вас и всех командиров оставлен расход. Прошу к столу.

— А как же быть с шофером и автоматчиком, которые сопровождают нас?

— Они уже выполнили первейшую боевую задачу солдата, товарищ полковой комиссар! — расплылся в улыбке повар.

Мы от души посмеялись находчивости повара.

— Как, Сергей Николаевич, — обращаюсь к Новожилову, — принимаем предложение?

— Я лично — с великим удовольствием.

Заходим в столовую, моем руки, садимся за стол вместе с комбатом и его заместителями — и тут же просьба:

— Расскажите, пожалуйста, как дела на переднем крае? И если можно, подробнее...

Я рассказал обо всем коротко и без прикрас. Обратил их внимание на то, что немецкие танкисты как огня боятся наших КВ и Т-34, что умелое использование этих грозных машин в бою неизменно приносит успех. Рассказал о капитанах Архипове, Богачеве, Бокове, Старкове, об их ударах из засад, смелых рейдах по тылам врага.

— Главное в их действиях — спокойный расчет, решительность действий, разведка противника и взаимовыручка в бою... Извините, товарищи. Мне пора ехать, а старший политрук Новожилов останется с вами. До моего приезда он многое поведает вам, так как почти безвыездно находится в полках. И не забывайте о бойцах, младших командирах. Поделитесь услышанным с ними. На первых порах им понадобится ваше живое слово, моральная поддержка. Потом и они наберутся опыта, сами станут вашими верными помощниками в воспитании новичков. Народ у нас смелый, сообразительный, дружный. Так что вам предстоит влиться в хорошую фронтовую семью...

Командиры слушали внимательно, вдумчиво. А когда повар, которого все называли ласково Костей, накормил нас вкуснейшим украинским борщом и гречневой кашей с тушеным мясом, мы с шофером Климовым и автоматчиком уехали. Мне нужно было ехать в штаб округа, чтобы [190] решить еще ряд вопросов в политуправлении, а времени оставалось немного.

Несмотря на знойный день, в лесу было прохладно и дышалось легко. Трава вдоль дороги стелилась нескончаемым зеленым ковром, свежая, не тронутая ни снарядами, ни бомбами, ни гусеницами танков. Даже не верилось, что еще утром мы с трудом проскочили через Житомир. А когда машина выбралась из лесу и рядом потянулись поля дозревающей ржи, у меня было такое ощущение, будто и небо стало чище и светлее, звонче стал весь окружающий мир...

Дела в политуправлении я закончил быстро. В моем распоряжении оставалось несколько часов. Как тут удержаться от соблазна и не побывать в древнем Киеве? Из Святошино отправились в город. Он был незабываемо красив, несмотря на окопы на окраинах, на работы по возведению всевозможных укреплений, которые велись на улицах, бульварах и площадях. Мрачно выглядели лишь участки, где взорвались вражеские бомбы. И все же, залитый солнечным светом, утопающий в зелени садов и парков, город был прекрасен и величав.

Не заметил, как оказались у красивого здания — штаба КОВО. Решил зайти. Прохожу патрулей, поднимаюсь на второй этаж и... чуть не сбиваю с ног человека, выскочившего из боковой двери. Человека этого я хорошо знал, но очень давно не видел, а главное — и не думал увидеть здесь, в Киеве.

— Э, дружище, какими судьбами? Как тебя занесло сюда? — расставив широко руки, поспешил навстречу мой добрый наставник и давний друг полковой комиссар А. Н. Стручков. — Поистине, тесен мир, Иван Семенович! Ты ли это?

Мы по-братски обнялись. Я сказал Александру Николаевичу, что здесь, в этом здании, дел у меня нет. Что имею два часа времени и предлагаю, если он может, прогуляться. Оказалось, что может. И мы поехали к Днепру. По пути вспоминали нашу совместную службу в 1934–1935 годах в 10-м кавалерийском полку 2-й кавалерийской дивизии Червонного казачества в приграничном с Польшей городке Изяславле. Александр Николаевич был тогда комиссаром полка, я — пропагандистом. А когда в конце тридцать пятого его назначили с повышением в политуправление округа, я стал комиссаром, его преемником. И хотя срок нашей работы в одном полку был [191] невелик, мы не только хорошо понимали друг друга по службе, но и стали настоящими друзьями. Подружились и наши семьи.

Я был очень рад этой неожиданной встрече. Она казалась мне наградой за тяжелые испытания первых дней войны и счастливым предзнаменованием на будущее. Ведь говорят же в народе, что встреча с другом в тяжелый час — предвестница счастья.

Не меньше моего был взволнован и рад Александр Николаевич, заметно постаревший с тех пор, но еще крепкий, полный энергии и физической силы. Старый большевик, член партии с 1919 года, участник гражданской войны, Александр Николаевич Стручков прошел еще в мирное время большую школу политического работника. Я многому учился у него, особенно работе с людьми, налаживанию с ними деловых и товарищеских взаимоотношений. Меня да и многих других товарищей всегда тянуло к нашему комиссару, которого природа наделила многими прекрасными качествами. Он обладал даром воспитателя, был безгранично правдив и искренен, честен и прям. Причем эти прекрасные человеческие качества удачно сочетались у Александра Николаевича со скромностью и партийной принципиальностью...

На Крещатике нас застала воздушная тревога. Пришлось забежать в убежище, переждать минут пятнадцать. Когда вышли на улицу, оказалось, что мы находимся рядом с парком имени Шевченко. Со стороны Днепра веяло прохладой, и мы решили погулять по тенистым аллеям парка.

В разговоре выяснилось, что Александра Николаевича постигло большое несчастье: в госпитале после тяжелого ранения лежит его сын Николай, рядовой-пехотинец. Меня это сообщение поразило до глубины души. Колю я помнил высоким и сильным подростком, таким же прямым и откровенным, как отец.

— Вот, брат, и поседел в заботах о нем, — тяжело вздохнув, сказал Стручков. — Не зря говорят, что дети — наша радость и наше горе... Одно меня спасает — работа.

Тут-то я и услышал, что Стручкова прислали в Киев из Москвы со специальным заданием. Ему, комиссару Управления оборонного строительства Красной Армии, поручили ознакомиться с состоянием старых укрепрайонов в полосе Южного и Юго-Западного фронтов и объективно [192] доложить о положении дел Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову...

Я посмотрел на часы. Пора было уезжать. На улице стемнело. В парке тихо, безлюдно. Лишь изредка невдалеке слышался шум проносившихся автомобилей да мягко шуршала галька на днепровском пляже внизу. Возложив все наши надежды на мудрость партии, силу и выносливость советского солдата, трудолюбие и самоотверженность народа, мы дали друг другу обещание отдать все силы делу разгрома врага.

К счастью, это была не последняя встреча...

Через 20 минут я прибыл в танковый батальон, колонна которого уже была готова к маршу. Той же ночью батальон прибыл в корпус и поступил в распоряжение командира 40-й танковой дивизии полковника М. В. Широбокова.

* * *

День 8 июля запомнился мне надолго. И тому было несколько причин.

Части корпуса к утру полностью вышли за реку Случь в Ужачинские леса. После многосуточного напряжения и непрерывных боев воинов неодолимо клонило в сон. Пошатываясь, трясущимися от усталости руками, с трудом открывая слипающиеся веки, бойцы и командиры наскоро расстегивали потемневшие от пота и пыли воротники гимнастерок, падали на траву и сразу засыпали, кто около танка, кто на снарядных ящиках у своих орудий, кто просто там, где застала команда на отдых. Самым желанным и сладким был в тот момент сон.

Спали несколько часов подряд с оружием в руках, вскакивая при малейшем шорохе. Бодрствовали только связисты. Превозмогая усталость, они тянули провода, соединяя КП корпуса с частями. Бодрствовали также часовые и проверяющие посты. А после отдыха все бросились к водоемам и лесным ручейкам: мылись, плескались, брились, стирали портянки и даже обмундирование. С утра припекало солнце, и одежда высыхала за полчаса-час. Переодевшись, люди на глазах преображались: выглядели бодрыми, веселыми, посвежевшими.

Но солдат есть солдат. Не только о себе заботится он на войне. По команде, а как правило, самостоятельно, по собственной инициативе бойцы брались за чистку личного оружия, танков и орудий, за мойку автомашин и мотоциклов. [193]

Генерал Фекленко приказал: к 14.00 привести в полную боеготовность всю технику, накормить горячим обедом личный состав, произвести учет наличия боеприпасов, горючего, продовольствия и доложить в штаб корпуса обобщенные данные. Комкору и его штабу нужно было знать истинную картину состояния войск.

Еще с утра все части облетела радостная весть: прибыло пополнение, да еще какое — целый батальон, и, главное, в его составе только новенькие тридцатьчетверки. Пусть их и немного, но они — первое пополнение, а на него надеялись все, от рядового танкиста до командира корпуса. «Сейчас дали батальон, чуть позже получим полк, а там, глядишь, и дивизию. Дадим фашистам жару!» — радовались танкисты. Да и батальон — дело не шуточное. Теперь можно будет опять помериться силами с фашистами!

Воспрянул духом и Николай Владимирович Фекленко, а больше всех, конечно, Михаил Васильевич Широбоков, которому комкор передал эти танки.

А вот чего никто не ждал в тот день, так это почты — газет и писем. Я уже говорил, что отдел политической пропаганды корпуса принял ряд мер, чтобы наладить их доставку. Удалось все же нашему неутомимому Николаю Васильевичу Емельянову и его добровольным помощникам разыскать и расшевелить полевую почтовую станцию армии, помочь ППС произвести обработку корреспонденции, разыскать и вернуть попавшие в суматохе не по адресу письма и все это на двух «зисах» доставить прямо на КП под Федоровку. Машины пришли еще утром, но мы с генералом приказали: пока личный состав не отоспится, не приведет себя и оружие в порядок, известие о почте держать в секрете.

Приказ был выполнен неукоснительно: даже мне, генералу Фекленко и полковнику Девятову письма из дому были вручены только после обеда, в тот самый момент, когда почтальоны из дивизий на мотоциклах увозили почту в свои части. А чтобы нам не было обидно, Н. В. Емельянов, вручая письма, извлек из планшетки свое собственное, полученное от жены, и показал:

— Смотрите, не распечатал. Читать будем вместе.

Мы, конечно, набросились на него, вырвали из его рук драгоценные конверты и стали жадно читать и перечитывать полученные послания. Самое главное и радостное было в них то, что наши семьи, как и семьи всего [194] начсостава, были своевременно эвакуированы в тыл, в Казахскую ССР и другие республики.

Весточки от родных сильно подняли боевой дух личного состава. С этого дня наша полевая почта под неослабным контролем сотрудников отдела пропаганды работала бесперебойно.

Большая партийно-политическая работа была проведена в частях и подразделениях корпуса: повсюду прошли партийные и комсомольские собрания, индивидуальные и групповые беседы с бойцами, совещания командно-начальствующего состава, семинары агитаторов, были выпущены боевые листки о героических подвигах отличившихся воинов, осуществлен ряд других мероприятий. Все было направлено на сплочение коллективов, воспитание высокой идейной убежденности и непоколебимой веры в нашу победу.

В ходе этих собраний и бесед сотни бойцов и командиров изъявили желание вступить в ряды ленинской партии и комсомола. Только в отдел пропаганды 43-й танковой дивизии за одни сутки поступило 183 заявления. Все они были рассмотрены на партийных и комсомольских собраниях, а те, кто был принят в ВКП (б) и ВЛКСМ, получили соответствующие документы...

С наступлением сумерек 43-я танковая дивизия снялась с места и заняла оборону севернее Новоград-Волынского, прикрывая коростенское направление. Противник вновь сосредоточил здесь сильнейшую группировку войск (до шести дивизий, из них две танковые). При поддержке бомбардировочной авиации и артиллерии он возобновил к утру наступление на узком участке фронта в районе местечка Гульск. Немцам удалось прорвать Новоград-Волынский укрепрайон, форсировать реку Случь и овладеть городом. Выбитые из Новоград-Волынского ослабленные части оперативной группы полковника Бланка отошли к северу, оголив фланги наших дивизий.

С утра танковые соединения гитлеровцев без оперативной паузы повели наступление на Бронники, устремляясь по основной магистрали к Житомиру. 40-я танковая дивизия, части которой вышли на восточный берег реки южнее Новоград-Волынского укрепрайона, тоже была поднята по тревоге и выведена в новый район обороны — Крапивно, Бронники. Ее танковые полки оседлали шоссейную дорогу в полной готовности контратаковать и остановить врага, вернуть местечко Гульск. [195]

Так сложилась обстановка в полосе действий корпуса к полудню 8 июля 1941 года.

Как только части 40-й танковой дивизии заняли рубеж обороны Крапивно, Бронники, полковник Широбоков в моем присутствии вызвал к себе начальника разведки капитана Н. Сизова и потребовал доклада о противостоящем противнике. Ни комдиву, ни мне после доклада разведчика не стало яснее, где, какими силами, с какими намерениями будут наступать гитлеровские части. Выяснилось, что капитан получил необходимые указания от начальника штаба дивизии майора Г. Травина, но разведку еще не организовал. Надо сказать, он пришел на доклад не с пустыми руками, а с готовым планом дерзкого поиска с целью захвата контрольного пленного. Возглавить поиск он попросил поручить ему лично.

— Хорошо, — сказал Михаил Васильевич, — на первый раз разрешаю. Покажите пример подчиненным. Но в будущем надо иметь подготовленных исполнителей.

Темной ночью разведгруппа, возглавляемая Сизовым, выстроилась перед палаткой командира дивизии. Полковник Широбоков и старший батальонный комиссар Головко лично проинструктировали разведчиков, проверили их снаряжение, напомнили требования, которые отныне предъявляются к общевойсковой разведке. Такое внимание высших командиров заметно подняло дух разведчиков, бойцы с подъемом уходили на ответственное боевое задание, уверенные в успехе.

Из подробного письменного доклада капитана Сизова, а также из наградных материалов, которые я подписывал уже в качестве комиссара корпуса недели две спустя после удачного выполнения разведчиками этого важного задания, нетрудно было представить, что произошло в ту ночь.

Остается добавить, что поиск прошел успешно. Важными были показания пленного немецкого майора, который, как выяснилось, являлся одним из помощников начальника штаба 13-й танковой дивизии 3-го моторизованного корпуса. Он сообщил, что в шесть утра дивизия пойдет в наступление на Бронники, овладев которыми перережет шоссе и двинется на Житомир, Киев. В соединении все подготовлено для торжественного вступления в столицу Советской Украины.

Я приказал немедленно отправить пленного в его же автомобиле на КП корпуса. Связавшись с полковником [196] Девятовым, сообщил ему об этом, рассказал об ударе, который готовят фашисты, и попросил немедленно предупредить генерала Фекленко.

Было уже 4 часа утра, на улице совсем рассвело.

* * *

После оценки сил и средств противостоящего противника, после анализа его намерений стало ясно: основной удар 13-я танковая дивизия с приданными частями усиления нанесет по нашей 40-й. Даже с учетом еще необстрелянного, но мощного танкового батальона, прибывшего в распоряжение полковника Широбокова, соотношение сил получалось далеко не в нашу пользу. По танкам враг превосходил нашу 40-ю в 2,5 раза, по мотопехоте имел почти тройное превосходство. Лишь количество артиллерии той и другой сторон было равным.

Комдив Широбоков вызвал майора Травина и продиктовал ему боевое распоряжение: вновь прибывший танковый батальон без одной роты передать 80-му танковому полку капитана В. Горелова; оставшуюся роту — под командование опытного и решительного комбата капитана И. Бокова. Такое решение уравновешивало силы полков по количеству боевых машин. Полосы их обороны оставил в прежних границах. Резерв дивизии — один батальон 40-го мотострелкового полка и взвод танков 80-го полка (два танка Т-34 и один КВ) — располагается на восточной окраине Бронников. 40-му артиллерийскому полку подполковника В. Пономарева в 5.30 произвести огневой налет по расположению разведанных танковых и минометных подразделений неприятеля и быть в готовности поддержать огнем действия частей дивизии по указанию начальника артиллерии. Готовность к бою всем частям 5 часов утра. Об исполнении доложить.

Свое решение комдив предварительно согласовал со мной. На мой взгляд, оно наилучшим образом отвечало сложившейся обстановке. Разведчик сержант В. Колычев с двумя товарищами доставил на мотоцикле решение комдива на доклад командиру корпуса. Через четверть часа генерал Фекленко сообщил по телефону, что одобрил его. Корректировке подверглась лишь та часть, где говорилось об огневом налете артполка. Внакладку по указанным целям дополнительно произведет 10-минутный налет приданный корпусу гаубичный полк РГК.

Мы обрадовались такому уточнению принятого плана [197] предстоящего боя. Началась усиленная подготовка частей и подразделений.

Ровно в 5.30 воздух вспорол грохот артиллерийских орудий. Мы с полковником Широбоковым пристально наблюдали за участком леса, на опушке которого сосредоточились немецкие танки. Капитан Сизов вместе с командиром батареи управления артполка корректировал с передового НП стрельбу своих батарей. Над лесом поднялся огромный столб дыма и огня, — видимо, снаряды угодили в бензовозы, потому что там на глазах разрастался огненный смерч. Горел уже лес, горело ржаное поле. Капитан Сизов доложил: цели накрыты точно, танки врага расползаются кто куда, некоторые горят, взорвались машины с горючим, как ошалелые бегут из леса гитлеровские солдаты. Все поле перед лесом точно обработано нашими минометными батареями.

Фашисты явно не ожидали огневого налета в столь ранний час. Это не только нанесло большие потери, но и спутало все их планы. Во всяком случае, наступление они начали не в 6 утра, как намечалось, а на два часа позже. Однако направление действий их частей не изменилось. Из района Гульска на Федоровку и Бронники, как и говорил пленный майор, надвигалась большая группа танков, за ними — мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах. И тут же над нашей обороной появилась вражеская авиация, которая под аккомпанемент своей артиллерии начала бомбардировку боевых порядков дивизии.

К счастью, и снаряды, и бомбы большого вреда не причинили. Немцы плохо разведали нашу оборону, удар их артиллерии и самолетов пришелся в основном по пустому месту.

Боевые порядки дивизии были хорошо замаскированы. Как и в предыдущих боях, воины подпустили вражескую пехоту и танки на предельно близкое расстояние. Фашистские «юнкерсы» удалились, и начался жаркий поединок на земле.

40-я танковая занимала оборону на рубеже Иваново-Чижовка, Федоровка, Бронники. В окопах переднего края, на оборудование которых мы имели достаточно времени, оборону держали подразделения мотострелкового полка и сводные роты танкистов, оставшихся без машин. За ними на правом фланге от Иваново-Чижовки до половины села Федоровки зарылись в землю танки 80-го полка, [198] а дальше на юг, включая Бронники, — 79-го танкового полка и разведывательного батальона.

Огнем всех средств части дивизии вынудили мотопехоту врага спешиться и принять бой в предбоевых порядках. Понеся большие потери от стрелкового, минометного и артиллерийского огня, немецкие автоматчики залегли, начали окапываться. Однако танковые подразделения врага остановить на переднем крае не удалось. Перевалив через стрелковые окопы, танки — а их было около ста — атаковали вторые эшелоны оборонявшихся.

Комдив Широбоков ввел в бой танковые полки. Успешно действовали танкисты 79-го. Их удар по правому флангу фашистов был поистине сокрушительным. Враг терял бронированные машины десятками и от огня артиллерии, и от огня танковых пушек. Вновь отличился разведбатальон капитана Ивана Бокова. Танкисты смяли врага, он начал, отстреливаясь, пятиться. Наравне с бывалыми воинами энергично сражалась танковая рота новичков. Машины этого подразделения, умело маневрируя, крушили огнем немецкие Т-IV и Т-III, значительно уступавшие тридцатьчетверкам в маневренности и броневой защите.

В начале боя наметился успех и на правом фланге, где в контратаку перешел 80-й танковый полк капитана В. Горелова. Здесь гитлеровцы сосредоточили наибольшее количество боевых машин. Командир вновь прибывшего танкового батальона, фамилию которого мне так и не удалось установить, действовал энергично, ввел в бой подразделения с ходу. 20 боевых машин метко расстреливали танки противника с коротких расстояний, подбираясь к ним с флангов, давили гусеницами орудия и пехоту. Враг не выдержал, начал отступать. Полк гнал его до самого Гульска.

Но здесь ни комбат, ни командир полка Горелов не заметили грозившей им опасности. Увлекшись преследованием противника, они допустили неосмотрительность и жестоко поплатились за это: первый — потерей нескольких машин и собственной жизнью, а второй — упущенной победой.

Под Гульском у немцев был сосредоточен мощный кулак, предназначавшийся, видимо, для развития успеха передовых частей. Здесь стояли на позициях артиллерийское противотанковое подразделение (около десяти пушек) и танковый батальон. [199]

Капитан Горелов решил с ходу захватить переправу через Случь, отрезав тем самым пути отхода вражеской пехоте и танкам, а затем во взаимодействии с другими частями дивизии окружить и уничтожить их. План командира полка был одобрен командиром дивизии, однако и на этот раз подвела разведка, а точнее, отсутствие таковой: огонь противотанковых орудий и танковых пушек гитлеровцев оказался неожиданным для наших танкистов.

Командир батальона хорошо отреагировал на внезапно возникшую преграду — развернул одну роту против вражеских артиллеристов, и она на большой скорости пошла на их позиции. Однако условия стрельбы были слишком неравные. Противник вел огонь с места, прицельно, сосредоточивая его по головным машинам с разных сторон. Нашим же танкистам пришлось стрелять с ходу, маневрировать, отбиваться и от танков, и от орудий прямой наводки.

В результате в течение каких-нибудь 15 минут полк потерял 14 танков. Правда, от более тяжелых потерь спасла распорядительность Горелова. Он вызвал по радио огонь 152– и 122-миллиметровых батарей, бросил на выручку правофланговому батальону остальные силы полка, организовал круговую оборону, приказал отдельным подразделениям вести огонь с места, принял меры к эвакуации подбитых машин.

Подоспел на выручку и резерв командира дивизии. Немецкие противотанковые орудия были уничтожены или подавлены. Держась на почтительном расстоянии, спасаясь от метких и мощных ударов пушек КВ и Т-34, фашистские танки топтались на месте. Полк капитана Горелова отступил организованно, потеряв безвозвратно 6 машин. Восемь танков удалось эвакуировать.

Пришлось комдиву Широбокову приостановить успешно развивавшуюся контратаку на левом фланге, непосредственно у местечка Бронники. А всего час спустя дивизия вынуждена была оставить Бронники и отойти на Крапивно. Немецкие соединения, тесня на своем пути ослабленные подразделения других наших частей, устремились к Житомиру.

В начале боя я был вызван на КП корпуса, но, получив донесение от Широбокова, комкор Фекленко попросил вновь выехать в дивизию, чтобы вместе с начальником оперативного отдела майором А. Казаковым и [200] другими сотрудниками штаба корпуса разобраться и помочь восстановить положение.

Комдив Широбоков был потрясен случившимся, хотя внешне казался совершенно спокойным. Главной причиной неудачи он считал не только слабость разведки, но и то, что танковый батальон Т-34 был введен в бой с марша. Комбат не имел боевого опыта, и в решительную минуту, когда нужно было довести до конца начатый маневр ротами, он промедлил, а затем, к несчастью, погиб. Его преемник — командир 1-й роты поначалу растерялся и тоже промедлил. А в такой обстановке дорога каждая минута.

Допустил ошибку и многоопытный капитан Горелов, хотя положение выправил быстро. Что же касается действий новичков-танкистов, их командиров взводов и рот, то они воевали стойко, заверил комдив. Метко стреляли, хорошо маневрировали на поле боя огнем и гусеницами, отлично владели оружием.

— Судите сама, — говорил Широбоков, — батальон уничтожил 23 мотоцикла, 11 бронетранспортеров, 7 танков, а сколько подавил и расстрелял из пулеметов вражеских солдат и офицеров — никто не считал. Молодые танкисты гнали немцев до самой Гульской переправы... Не знаю, какое решение примет командование корпуса, а я буду настаивать на представлении отличившихся к наградам. Несмотря на неудачу...

Майор Казаков вручил командиру дивизии боевой приказ комкора: сдать участок соседу слева и к полуночи отвести части на новый рубеж в районе местечка Бобрица и деревни Зеленица, произвести необходимую перегруппировку, подготовиться к выполнению новой задачи.

Многое было сделано для восстановления боеспособности частей и подразделений в очень сжатый срок, особенно в 80-м танковом полку. Прежде всего была создана рабочая группа во главе с заместителем командира дивизии по технической части полковником Орловым, которая вместе с лучшими специалистами танкотехнической службы осмотрела эвакуированные с поля боя машины. Шесть из них решили восстановить силами реморганов дивизии и корпуса. Два Т-34 пришлось направить в бывшие окружные мастерские под Киевом, ставшие уже фронтовыми. Шесть танков сразу укомплектовали экипажами. Танкисты вместе с мастерами полковых отделений технического обслуживания и ремонтных подразделений соединения в [201] течение трех дней вернули в строй машины, использовав для ремонта исправные детали, блоки и целые агрегаты, снятые с танков, подбитых в предыдущих боях.

Так, благодаря мастерству и технической изобретательности наших специалистов-ремонтников и членов экипажей боевая мощь вновь прибывшего танкового батальона была почти полностью восстановлена. В командование этим подразделением вступил уже имевший фронтовой опыт капитан И. Журин.

Работники отдела политической пропаганды дивизии во главе со старшим батальонным комиссаром Головко вечером 8 июля разъехались по частям. Вместе с политработниками подразделений они помогли штабам произвести точный учет потерь в людях, а также в материальной части, вооружении и технике, заново расставить в подразделениях партийных и комсомольских активистов, создали, где это требовалось, ротные партийные и комсомольские организации и группы, провели собрания, позаботились о популяризации среди личного состава боевого опыта бывалых воинов.

Особое внимание, естественно, было уделено танкистам капитана Журина. Старший батальонный комиссар Головко был лично в этом батальоне, беседовал с танкистами, провел вместе с ними разбор действий каждой роты, взвода, экипажей, помог разобраться в допущенных ошибках. Это позволило и ему ближе познакомиться с людьми, с активом, поговорить на их первом фронтовом собрании о насущных задачах, которые предстоит решать в процессе борьбы с врагом.

В полку наконец удалось провести собрание боевого актива — первое собрание передовых воинов, составлявших костяк части. На нем не только обсудили итоги прошедших боев, но и ознакомили личный состав с задачами, которые поставило командование дивизии на ближайшие дни.

Поздним вечером комдив Широбоков собрал у себя командиров полков и отдельных подразделений, их заместителей по политической части. Я сообщил собравшимся о директиве Военного совета 5-й армии, требовавшей усилить удары по наступающим фашистским войскам, ознакомил с разведсводкой штаба армии, разъяснил суть боевого приказа командира корпуса на предстоящий бой. Комдив кратко проанализировал действия полков, указал на отсутствие должного внимания к вопросам взаимодействия [202] с пехотой и артиллерией, дал ряд указаний начальникам родов войск и служб по улучшению технического обеспечения подразделений.

Ночью, когда я уже вернулся на КП корпуса и беседовал с генералом Фекленко, Широбоков позвонил и доложил о полной боеготовности соединения.

* * *

Сильно ослабленный, немногочисленный уже 80-й танковый полк занял оборону по южной и юго-западной окраинам небольшого украинского села с благозвучным названием Киянка. Село лежало между Новоград-Волынским и Коростенём и являлось очень важным в тактическом отношении опорным пунктом.

Капитан Горелов принял энергичные меры, чтобы к утру 9 июля перестроить боевой порядок подразделений, поглубже зарыться в землю, подготовиться к встрече с врагом. Оставшиеся в полку танки (около 10 единиц) он расположил в центре Киянки, укрыв их от наземного и воздушного наблюдения среди домов и деревьев.

Эти меры оказались очень кстати. Дело в том, что одновременно с высадкой воздушного десанта в районе расположения штаба дивизии противник начал сосредоточивать под Киянкой подразделения полнокровного мотопехотного полка, поддержанного большим количеством артиллерии. В первые же минуты полностью была нарушена проводная связь со штабом и командиром дивизии. Как назло, что-то случилось и с радиостанцией: как ни дул в микрофон радист, как ни крутил ручки настройки — поймать нужную волну он не смог.

А бой разгорался. Немецкие батальоны начали обтекать позиции полка с флангов и окружили село с трех сторон. Когда наконец связь с НП дивизии была установлена — радиостанцией в это время занялся начальник связи полка лейтенант И. Л. Целуйко, — комдив Широбоков, выслушав доклад капитана Горелова, приказал ему удерживать Киянку, биться до последнего бойца, но не пропустить врага на Коростень.

Капитан Горелов попросил подкреплений, однако резервов у Широбокова не было. Кроме того, по данным разведки, которыми он располагал, у гитлеровцев, находившихся перед 80-м полком, не было танков. Поэтому комдив был неумолим и повторил приказ:

— Обходиться своими силами. Любой ценой отстоять Киянку! [203]

Значение слов командира дивизии прекрасно понял командир полка. И первое, что он сделал, — направил в подразделения своих заместителей и политработников, чтобы они довели до личного состава боевую задачу, а затем вместе с красноармейцами и командирами приняли неравный бой.

Гитлеровцы на этот раз не спешили с атакой. Причина стала ясна через несколько минут, когда над селом появились стаи «юнкерсов» и «мессершмиттов».

Жаркий бой не прекращался в течение нескольких часов. Враг наседал, сжимая кольцо окружения. Главный удар наносился с запада. Лавина фашистской пехоты двигалась прямо к центру села. Против нее стояли бойцы сводного батальона под командованием капитана Н. Артемьева. В помощь батальону командир полка выделил взвод танков. Танкисты с ходу вступили в схватку с вражеской пехотой и артиллерией и вместе с поднявшейся в контратаку цепью стрелков отбросили неприятеля к окраине Киянки. Но как только танки выскочили за село, преследуя фашистов, по ним ударили орудия прямой наводки с других позиций. Нашим боевым машинам пришлось укрыться за домами.

Воспользовавшись этим, немецкая пехота вновь поднялась в атаку. За ней двигалось свежее подкрепление на бронетранспортерах. Подпустив их на близкое расстояние, танкисты вновь двинулись в гущу наступающих. Однако силы были слишком неравны: на каждый наш танк приходилось три-четыре орудия врага, и все три танка в конце концов были подбиты.

Несколько раз стороны сходились врукопашную и несли обоюдно немалые потери. Гитлеровцы то отступали, то лезли напролом, тесня наши подразделения к восточной окраине села. Капитан Горелов вынужден был вновь обратиться к комдиву с просьбой разрешить остаткам полка вырваться из окружения. Полковник Широбоков, державший нас с генералом Фекленко в курсе событий, происходивших в Киянке, получил от комкора указание вывести 80-й полк из боя в северном направлении, где уже развернулись и заняли оборону мотострелки 43-й танковой дивизии. Имея в виду это обстоятельство, он дал разрешение Горелову прорываться на Коростень. Командир полка бросил в бой последние свои танки: три Т-34 и четыре БТ-7. Все подразделения полка устремились к дороге, что вела из Киянки на север. В самый разгар рукопашного [204] боя, когда капитан Артемьев, высокий, могучего сложения командир, лично уничтоживший девятерых гитлеровцев, повел свой батальон в контратаку, из укрытий выскочили все семь танков во главе с командирским Т-34 капитана Горелова.

Гитлеровцы дрогнули. А вдоль цепи нашей пехоты пронеслось известие: погиб капитан Артемьев. Эти слова словно подхлестнули танкистов. Их натиск был решительным, фашистские солдаты попятились. Эвакуировав на машинах раненых и тела погибших, полк вырвался из вражеского кольца и продолжал сражаться. Лишь с наступлением ночи наши бойцы оставили село, чтобы соединиться с остальными силами дивизии...

9 июля танковые части 3-го моторизованного корпуса гитлеровцев захватили Житомир. С этого дня враг особенно настойчиво стремился не только прорваться к Киеву, но и окружить и уничтожить войска 5-й армии, досаждавшие ему активными действиями.

Ночью, когда в штабе дивизии стали известны подробности действий личного состава 80-го танкового полка под Киянкой, полковник М. В. Широбоков, как ни тяжело у него было на душе, решил поехать в полк, чтобы поговорить с бойцами, подбодрить их.

Танкистов он застал за ужином. Но к еде никто не притрагивался — все жадно пили горячий чай, пили очень много, утоляя дневную жажду. Попотеть танкистам пришлось основательно: за один только день их гимнастерки задубели от соли.

Комдив присел на скамью, сколоченную из неструганых досок, и приказал подать ужин. Повар забеспокоился, начал искать миску получше, нашел наконец, положил горку гречневой каши с куском мяса, полил соусом и подал комдиву.

— Доброго аппетита, товарищ полковник. Каша сегодня горячая, да вот ребята того... Не очень ее жалуют. Даже обидно...

Широбоков зачерпнул полную ложку каши, она и впрямь была хороша.

— Молодец, сынок. Умеешь стряпать. Такую кашу при царе только гвардейцам подавали.

Танкисты притихли, наблюдая, с каким аппетитом ест командир дивизии, и помаленьку сами принялись за еду более энергично. Догадавшись, что полковник не зря пришел на кашу в отличившийся и заметно поредевший в [205] бою за Киянку батальон Артемьева, повар взял да и спросил, чтобы поддержать разговор:

— А много было у царя этих гвардейцев?

— Да нет, дорогой, не очень. Туда ведь отбирали придирчиво: высоких и чернявых — в Преображенский полк, русых да широкоплечих — в Семеновский, а курносых, как ты, — в Павловский.

Танкисты заулыбались, повеселели.

— А почему курносых именно в Павловский? — не унимался повар.

— Так ведь Павел, император всея Руси, курносый был. А полк был назван в его честь.

— Товарищ полковник, а вот нашего капитана Артемьева куда бы определили?

Широбоков одобрительно взглянул на смышленого паренька и с удовольствием ответил:

— Таких богатырей, как ваш покойный комбат, брали в кавалергардию.

— Вот это да! — восхищенно произнес повар. — Полк солдат — и все в нашего комбата! Вот бы фрицам от таких богатырей досталось!..

— А они и сегодня получили хорошую порцию, — произнес комдив и одобрительно оглядел повеселевших танкистов. — Действовали, я бы сказал, не хуже гвардейцев. А коли дрались лихо, должны по-гвардейски и подзаправиться, чтобы не портить настроение повару. Зря он, что ли, старался?

Танкисты заулыбались, споро закончили ужин, а кто-то даже заметил:

— Хороший аппетит бою не повредит...

— Вот это верно, и сказано кстати, товарищ Ковалихин, — похвалил командир дивизии худенького лейтенанта. — Вам каша тем более не повредит. От нее и рост, и вес прибавляются. А то ведь в прежние времена вас взяли бы только в матушку-пехоту и то в какую-нибудь тыловую службу. Так-то!

И опять танкисты рассмеялись, хотя они, а комдив Широбоков тем более, знали своего отважного лейтенанта, командира танкового взвода, как самого смелого и находчивого танкиста, не уступавшего, несмотря на рост, ни Артемьеву, ни даже прославленному командиру полка Горелову. В Киянке его танк уничтожил три вражеских орудия, семь мотоциклов, два бронетранспортера. За мужество [206] и отвагу, как и многие другие воины 80-го полка, лейтенант Ковалихин был представлен командованием к ордену Красной Звезды. Об этом и сообщил комдив Широбоков. Свою награду герой получил месяцем позже. Ордена Красного Знамени был удостоен командир полка капитан Горелов. А капитана Артемьева наградили посмертно орденом Ленина.

Комдив посмотрел на часы и этим дал понять: пора за дело. Танкисты разошлись, а Широбоков с Гореловым обсудили еще некоторые вопросы подготовки полка к боевым действиям...

Через четверть часа мы с генералом Фекленко приехали на КП к полковнику Широбокову. Он доложил о состоянии частей дивизии. Танков оставалось не более 20, не считая тех нескольких Т-34, которые вот-вот должны вернуться в строй после ремонта. Личного состава хватало на укомплектование в каждом полку одного сводного стрелкового батальона. В мотострелковом полку осталось два батальона двухротного состава, в артиллерийском — два дивизиона по три трехорудийных батареи, а всего — 18 стволов.

— С этими силами и придется теперь воевать, товарищ комкор? Пополнения не ожидается? — спросил Широбоков.

Генерал Фекленко только махнул рукой...

Анализ боев в междуречье Горыни и Случи, который мы просели в штабе корпуса, показал, что они носили особенно напряженный характер и заметно отличались от встречных танковых сражений в районе Луцка, Ровно, Дубно. Характерной чертой было прежде всего то, что неравенство сил и средств сторон еще больше увеличилось в пользу противника.

В оперативно-тактическом плане ничто не изменилось. Как и прежде, мы не только вели подвижную активную оборону с постепенным отходом в глубь своей территории, но и часто контратаковали, действовали из засад, решительно применяли обходный маневр, удары по врагу с флангов и тыла, значительно повысили эффективность борьбы против танков и бронетранспортеров.

Заметные положительные перемены произошли в организации командирами и штабами общевойскового боя на всех уровнях. В июньские дни мы располагали значительно большим количеством танков, артиллерии и минометов, бронемашин и автотранспорта, не говоря уже о численном составе частей и подразделений. Но когда прикинули, [207] какой урон был нанесен врагу тогда и сейчас в живой силе и технике каждым танковым и моторизованным полками, то получилось, что баланс июля гораздо весомей июньского. Со второго по девятое войска корпуса уничтожили в два раза больше танков, бронетранспортеров и мотоциклов, в два с половиной раза больше солдат и офицеров противника, хотя мы воевали меньшими силами.

Наряду с огромными потерями, которые наши соединения причинили врагу, главным итогом обоих этапов боевых действий корпуса, да и войск 5-й армии в целом, безусловно, являлось то, что планы фашистского командования относительно разгрома советских дивизий и корпусов и молниеносного продвижения к Киеву кончались провалом. А объяснялось это тем, что противник, планируя свои действия, упустил два очень важных фактора. Он не учел стойкости и мужества, присущих бойцам Красной Армии, а также возросшего мастерства командного состава в ведении и оборонительного, и наступательного боя. Командиры наших соединений и частей научились на горьком опыте первых дней войны лучше, чем прежде, разгадывать и срывать оперативные и тактические замыслы врага, противопоставили его излюбленному танковому клину глубокое построение боевых порядков своих войск. В результате этого, чем дальше продвигалась фашистская ударная группировка в глубину нашей обороны, тем большее сопротивление встречала она на своем пути. А ведь гитлеровские генералы рассчитывали совсем на иное...

С каждым днем все шире и глубже становилась партийно-политическая работа в войсках. Благодаря действенности и конкретности неуклонно росло ее воспитательное и мобилизующее воздействие на воинов. Возросла активность партийных и комсомольских организаций, весомей стал их вклад в политическое обеспечение боевых действий своих частей и подразделений.

Принимая непосредственное участие в боях, политработники соединений и частей личным примером воодушевляли воинов на подвиги, на разгром врага. Погосов, Прокофьев, Мошейко, Галкин, Головко, Шохин и многие другие все чаще заменяли в бою выбывших из строя командиров, брали на себя командование подразделениями в критических ситуациях, добивались успеха, умело управляя боем. Все это укрепляло боевой дух воинов, сплачивало коллективы подразделений, укрепляло их стойкость... [208]