У Горынь-реки

Переправу отстояли

Шел девятый день войны. После ожесточенного сражения в районе Луцка, Дубно, Ровно, в котором с обеих сторон участвовало около двух тысяч танков, поддержанных большими массами артиллерии и авиации, соединения 19-го механизированного корпуса под натиском превосходящих сил противника были вынуждены оставить Ровно и начать отход за реку Горынь.

Чтобы сбить темп продвижения врага, наши войска разрушали после себя мосты, устраивали завалы на лесных дорогах, минировали обширные участки у шоссе Ровно — Новоград-Волынский. Все чаще и чаще наносились удары по немецким подразделениям из засад, что, как правило, предшествовало мощным контратакам более крупных сил и вызывало замешательство в стане врага. В результате одного из таких ударов, предпринятых накануне мотострелковым и танковым полками 40-й танковой дивизии, противник оставил на поле боя 11 танков и бронетранспортеров и около сотни солдат и офицеров. Гитлеровцы были отброшены на несколько километров к Ровно, что дало возможность всему соединению организованно преодолеть по мостам и бродам водную преграду и в ночь на 30 июня вместе с одним из полков 228-й стрелковой дивизии занять новый рубеж обороны по восточному берегу Горыни от Тучина до Гощи.

На рубеж реки вышли и другие части корпуса. Наш штаб расположился в лесу у села Бережня. Слева, теснимые танковыми и моторизованными соединениями ударной группировки врага, отходили на Острог, Кременец войска нашей 6-й армии, с которыми мы имели локтевую связь. [114]

Правда, на западном берегу оставались еще подразделения прикрытия, которым не удалось к этому времени переправиться и занять оборону. В частности, там продолжали вести тяжелые арьергардные бои батальоны 43-го мотострелкового полка. И гитлеровское командование прилагало все силы, чтобы как можно скорее захватить своими передовыми отрядами переправы, отрезать пути отхода нашим батальонам, окружить и уничтожить их.

Удержать переправы в полосе 43-й танковой дивизии полковник И. Цибин приказал командиру 85-го танкового полка майору Н. М. Алабушеву. А тот в свою очередь поручил командирам танковых батальонов выделить для прикрытия мостов по два-три тяжелых и несколько легких танков, которым надлежало, действуя из засад на западном берегу, перекрыть все дороги, ведущие к переправам, и воспретить гитлеровцам их захват.

Защиту главной переправы через Горынь на шоссе Ровно — Новоград-Волынский Алабушев доверил командиру 1-го танкового батальона Герою Советского Союза капитану Г. В. Старкову, приказав ему лично возглавить группу прикрытия. На выполнение этого приказа (необходимо было занять позиции в засаде, в двух километрах от моста) комбат имел в своем распоряжении всего один час.

Точно через час майор Алабушев был на мосту под Гощей — он решил все проверить сам. Были там и мы с начальником отдела пропаганды дивизии полковым комиссаром Погосовым. Доложив, куда и зачем направляется, Николай Михайлович Алабушев пригласил нас поехать с ним. Мы согласились, так как прибыли сюда, чтобы проконтролировать организацию обороны важнейшей не только для дивизии, но и для всего корпуса переправы.

Справа и слева от моста на прямой наводке стояли хорошо замаскированные орудия отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, причем располагались они по обеим сторонам реки в окопах полного профиля. Впереди зарывались в землю подразделения мотострелкового батальона, в составе которого имелись четыре группы истребителей танков — по шесть человек в каждой. Бойцы групп попарно располагались в ячейках и тоже спешно оборудовали свои позиции. Каждую ячейку нужно было отрыть в рост человека и несколько расширить в верхней части, чтобы истребители танков могли принять удобное положение во время метания гранат и бутылок с горючей смесью. [115]

Осмотрев позиции мотострелков, артиллеристов и истребителей танков, побеседовав с людьми, я остался доволен. Бойцы и командиры были в хорошем настроении, хотя выглядели очень усталыми: лица у них осунулись, глаза лихорадочно блестели от бессонницы и переутомления, на пропотевших гимнастерках проступили пятна соли. Работали они упорно и безропотно. Стрелковые ячейки, места орудийных окопов и наблюдательных пунктов были выбраны с учетом хорошего обзора, оборудованы добротно, в полный профиль, словно работы велись несколько дней подряд, а не два-три часа. У артиллеристов около каждой пушки отрыты ниши для снарядов и щели для укрытия расчетов, на всех орудийных щитах прикреплены карточки огня с ориентирами и расстояниями до них, с установками прицела и другими необходимыми для стрельбы данными.

Дела торопили нас с Погосовым, и пришлось отправляться дальше, к тому месту, где в засаде должен был находиться капитан Старков с тремя лучшими своими экипажами: командирского КВ и двух Т-26. Шофер Алабушева Василий Евсюков уверенно вел машину по целине, и вскоре мы подъехали к хорошо замаскированным танкам Т-26. Дав командирам экипажей последние указания, Алабушев поспешил к командирской машине. Она стояла метрах в трехстах впереди, на опушке небольшой рощи.

Здесь было прохладно, солнечные лучи едва пробивались сквозь густую крону деревьев. Мощный КВ, укрытый ветками от наблюдения с земли и с воздуха, совершенно не был заметен даже на близком расстоянии. Капитан Старков, высокий, статный, подтянутый командир, представил нам экипаж своей машины, специально подобранный для выполнения поставленной задачи. Обязанности командира орудия выполнял командир танковой роты лейтенант Н. Мельник, радиста-пулеметчика — политрук роты младший политрук С. Петренко. Заряжающий сержант В. Латушкин и механик-водитель младший сержант В. Вистунов были штатными номерами этого экипажа.

Приятно было смотреть на бойцов и командиров. Лица у всех волевые, загорелые, серьезные. В каждом движении — уверенность. Все уже побывали в боях, понюхали пороху, приобрели пусть небольшой, но ценный опыт, который на войне приходит с каждым часом, с каждой минутой боя. Проявили себя храбрыми защитниками Родины. Не раз смотрели в глаза смерти. Я, к примеру, хорошо знал [116] младшего политрука Петренко еще в мирные дни. Отличный агитатор, всесторонне развитой политработник, он пользовался большим уважением личного состава роты и хорошо дополнял своего командира — спокойного, немного медлительного, но смелого и волевого лейтенанта Мельника, который являлся отличником боевой и политической подготовки.

Я невольно взглянул на майора Алабушева. Мне показалось, что все танкисты похожи на него. И в этом, видимо, была какая-то закономерность: ведь не секрет, что подчиненные часто стараются подражать своему командиру, иногда даже копировать его. А у Алабушева было чему поучиться, было что перенять. Отлично знающий военное дело командир, он еще до войны в короткое время прочно сцементировал коллектив полка, и часть по праву заняла первое место в корпусе по всем показателям боевой и политической подготовки. А когда начались бои, питомцы Алабушева не уронили славы передовиков. На их счету числились десятки подбитых и сожженных танков и бронетранспортеров, а также более двухсот уничтоженных солдат и офицеров противника.

Нам с Погосовым приятно было еще раз убедиться в высоких боевых и моральных качествах танкистов Алабушева. Общение с таким воинским коллективом не только доставляло удовольствие, но и внушало неколебимую уверенность, что любое дело ему по плечу.

А впереди уже слышался грохот приближавшихся вражеских танков, треск пулеметных и автоматных очередей. Горело какое-то село. На его окраине чадило несколько танков — немецких или наших, трудно было определить.

Уточняя задачу, мы разъяснили танкистам, что они должны задержать врага, не допустить его танки к переправе, пока все до единого арьергардные подразделения не переправятся на восточный берег реки.

Пожелав удачи, мы с Погосовым собрались на НП Алабушева, но капитан Старков вдруг сердито замахал рукой Евсюкову, который хотел было выгонять машину из укрытия. В общем гуле только комбат уловил завывающий рокот моторов «рамы». Пришлось подождать, пока она не скроется из виду.

— Двигайтесь вдоль опушки. Дорога там хотя и не наезженная, но хорошая. Два километра проскочите быстро, — сказал комбат на прощание, и мы уехали. [117]

В лучах утреннего солнца густой лес у синей ленты реки выглядел особенно красиво. По краям опушек, сбегавших к самому берегу, тихо шумели на легком ветру березы и дубы, величественно поглядывали на них могучие сосны и ели. Воздух благоухал ароматами полевого разнотравья. Природа располагала к покою, раздумьям. Но нам было не до этого — с минуты на минуту должен был начаться бой за переправу...

Наблюдательный пункт командира полка имел хороший обзор. Танки и мотопехота противника видны как на ладони. А вот своих войск, танков в засаде, артиллеристов, уже изготовившихся к стрельбе, не разглядишь. Гул приближавшегося боя между тем нарастал с каждой минутой. Экипажи наших танков заняли свои места. Они уже отчетливо слышали работу двигателей вражеских танков и скрежет их гусениц.

— Усилить наблюдение. Приготовиться к бою. Огонь открывать по моей команде! — дал команду всем трем экипажам капитан Старков.

Из-за рощи, где дорога делала крутой поворот, показались семь немецких автомашин. С НП мы отлично видели их. Очевидно, то был небольшой десант, предназначенный для блокировки и захвата переправы. Танк капитана Старкова молчал. Мы затаили дыхание. Автомобили, казалось, вот-вот проскочат то место, где стоит наш КВ...

Сначала я заметил только яркую вспышку разорвавшегося снаряда на головной машине. В стороны полетели щепки от кузова, каски, тела гитлеровцев. И лишь после этого донесся приглушенный удар. За первой вспыхнула последняя, потом средняя автомашины. Из остальных посыпались солдаты. Два автомобиля на полном ходу пошли на разворот. Длинная пулеметная очередь по моторной части — и вспыхнули сначала передний, за ним задний. Уцелевшие солдаты разбегались по полю, бросая оружие. Их настигали пулеметные очереди. Мы знали — это работа младшего политрука Петренко. Он — мастер стрельбы из танкового пулемета.

Прошло несколько минут, и все затихло. Майор Алабушев сказал, обращаясь ко мне и Погосову:

— Сейчас танк Старкова должен переместиться на основную позицию рядом с двумя Т-26.

Но танка не было видно. И тут мы поняли, в чем дело. По той же дороге из-за пригорка появились три фашистские боевые машины. Не отрываясь от окуляров биноклей, [118] мы напряженно ждали, что будет дальше. Ведь одни против трех!

И Старков схитрил. Он приказал одному из экипажей Т-26 открыть огонь по головной машине. Тотчас ударила пушка. Снаряд, чиркнув по броне, высек яркую искру и ушел в рикошет. Гитлеровцы сразу рассредоточились, непроизвольно подставив борта своих машин под удар КВ. Но комбату не изменила выдержка: ничем не обнаруживая себя, он приказал открыть огонь второму Т-26. Немецкие танкисты сосредоточили все внимание на этих двух машинах. Рванувшись вперед, они на полной скорости открыли стрельбу. В этот момент мы в увидели на броне головного немецкого танка всплеск огненных молний. Он словно споткнулся о преграду, дернулся и замер.

Но экипажи двух других гитлеровских машин, видимо, так ничего и не поняли. Набирая скорость и продолжая стрелять, они мчались вперед. Опомнились лишь тогда, когда первый танк вспыхнул свечою. Круто развернув машину, один из немецких танкистов, описывая на поле дугу, начал нащупывать того, кто стрелял по ним из засады. Но только тогда, когда и из второго танка от удара мощного снаряда КВ повалил черный дым, немцы по вспышке обнаружили место, где находился КВ Старкова.

Что было дальше, рассказал позднее сам комбат.

Он дал команду:

— Вперед, на вражеский танк!

Однако младший сержант Вистунов доложил:

— Разбит триплекс, ничего не вижу.

— Сменить прибор! — приказал Старков.

На устранение повреждения потребовалось две-три минуты. Лейтенант Мельник и сержант Латушкин зорко следили за танком врага, вели по нему огонь с места, не позволяя приблизиться к КВ.

Наконец ровно заработав, набрал обороты двигатель, и Старков повторил приказ:

— Вперед!

Тяжелая машина легко сорвалась с места, проскочила открытый участок местности и через поле подсолнухов подобралась к врагу. Лейтенант Мельник и на этот раз не промахнулся: вражеский танк загорелся невдалеке от своих собратьев.

— Теперь назад — к переправе! — передал по радио комбат. [119]

А у переправы бушевал огонь. Вражеская артиллерия густо накрыла разрывами своих снарядов ее защитников. Все три наших танка заняли позицию невдалеке от моста и стали выжидать: здесь их надежно прикрывали пушки артиллерийского противотанкового дивизиона.

Но вскоре майор Алабушев вынужден был поставить отважным танкистам другую задачу. Вверх по течению Горыни, в полукилометре от моста, выходил с боем мотострелковый батальон из полка майора Н. Иванченко — арьергардное подразделение, не успевшее вовремя пробиться к переправе. Гитлеровская мотопехота отсекла батальон от реки. По сути, бойцы батальона вели уже бой в окружении. Алабушев приказал Старкову идти на выручку. Танки оставили свои укрытия и устремились вперед. Ведя огонь на ходу, танкисты подожгли один за другим несколько бронетранспортеров. Направив свои машины вдоль цепи гитлеровских солдат, давили их гусеницами, расстреливали из пулеметов. Батальон из полка майора Иванченко поднялся в атаку и с помощью танкистов вырвался из кольца, достиг моста, благополучно перешел на восточный берег. А на поле боя пылали еще два фашистских танка...

В этот момент меня срочно вызвали на КП корпуса.

Командиры держат совет

В палатке начальника штаба кроме генерала. Н. В. Фекленко и полковника К. Д. Девятова собрались командиры дивизий, начальники родов войск и служб, командиры штаба, политработники, Кузьма Демьянович подошел к висевшей на подставке карте, на которую была нанесена обстановка, и кратко проанализировал ее.

Положение сторон в полосе корпуса сложилось к тому моменту следующим образом. 3-й моторизованный корпус 1-й танковой группы немцев, наступая вдоль шоссе на Новоград-Волынский, стремился с ходу форсировать Горынь по переправам и бродам в районе Гощи и Бугров. Ожесточенным атакам вражеских танков и мотопехоты подвергались обе танковые дивизии корпуса, которые вместе с частями 228-й стрелковой дивизии прочно удерживали рубеж обороны. Противник, глубоко вклинившийся на стыке 5-й и 6-й армий, явно намеревался охватить их фланги и силами 13-й и 14-й танковых дивизий прорваться на Корец, Новоград-Волынский. По данным разведки, гитлеровцы непрерывно вводили на этом участке новые силы и бросали [120] в бой десятки танков, поддерживаемых многочисленными подразделениями мотопехоты, на узких участках фронта.

Из докладов начальников родов войск и служб корпуса было ясно, что соединения наши понесли в предыдущих сражениях значительный урон в танках — особенно старых легких систем БТ-7 и Т-26, составлявших основную массу танкового парка, — а также в артиллерии полкового звена.

Высокую оценку получили действия подразделений, вооруженных танками КВ и Т-34, боевые качества которых значительно превосходили немецкие Т-IV. Во всех операциях, где нашим танкам противостояли даже численно превосходящие силы врага, победа оставалась за мощными тридцатьчетверками и «ворошиловцами».

Командиры дивизий полковники М. Широбоков и И. Цибин вдумчиво и обстоятельно проанализировали тактические приемы применения неприятелем больших количеств танков на узком участке фронта, а также методы и средства борьбы с ними.

— Хваленому немецкому танковому клину, предназначенному для рассечения нашей обороны, мы противопоставляем огневое взаимодействие танковых и артиллерийских частей и подразделений, — сказал комдив Цибин. — Так было под Млиновом и Ровно, когда майоры Алабушев и Воротников, а также командир артиллерийского полка майор Тесленко успешно ломали немецкие клинья. Добиться этого удалось благодаря глубоко эшелонированному построению боевых порядков их частей, а также умелому сочетанию артиллерийского и танкового огня, который велся по рубежам и целям.

Этому вопросу командиры уделили особое внимание.

Немало было высказано предложений, связанных с устранением имевших место недостатков. Мой заместитель полковой комиссар Н. Емельянов и начальник оперативного отдела штаба корпуса майор А. Казаков, которые все эти дни почти безвыездно находились в боевых порядках танковых и мотострелковых частей, обратили внимание командования на три «болезни», получившие, по их мнению, определенное распространение в войсках. Первая из них — неумение отдельных командиров танков и подразделений максимально использовать боевые возможности устаревших типов машин. Вторая — пренебрежительное отношение в отдельных случаях к организации огневого взаимодействия с артиллерией при выполнении боевых задач. И наконец, третья «болезнь», о которой немало было [121] разговоров в штабах дивизий и полков, заключалась в нарушении принципа обеспечения связи сверху вниз и с соседом слева.

Командиров, страдающих перечисленными «болезнями», постигали неудачи, а главное — их подразделения несли неоправданные потери в людях, боевой технике, оружии.

— Опыт прошедших боев показал, — подчеркнул полковой комиссар Н. В. Емельянов, — там, где вопросам организации боя уделяется должное внимание командирами всех степеней, дела идут значительно лучше и врагу наносится большой урон в живой силе и технике при минимальных собственных потерях.

Свои слова Николай Васильевич подкрепил поучительным примером, о котором мало кто знал.

Во время одной из последних контратак под Дубно в ходе преследования противника подразделения 43-й танковой дивизии натолкнулись на большую группу вражеских танков, находившихся в засаде. Своевременно обнаружив засаду, командир разведывательного танкового батальона капитан В. Архипов наладил взаимодействие с артиллеристами. В соответствии с его замыслом те завязали отвлекающий огневой бой с вражескими машинами, а комбат тем временем, умело используя складки местности, вывел свое подразделение в тыл гитлеровцам и неожиданно открыл по ним стрельбу. Враг не ожидал нападения советских танкистов с тыла, а потому дрогнул, начал отступать. Почти половина его танков осталась на поле боя. Капитан же Архипов из своего Т-26 уничтожил тогда пять машин и около взвода автоматчиков, наглядно продемонстрировав, что и легкие танки являются грозным оружием в умелых руках.

Я поинтересовался, сколько боевых машин потерял в тот момент сам Архипов.

— А нисколько, товарищ полковой комиссар! — живо откликнулся Емельянов. — Капитан Архипов на точно такой же вопрос ответил: у танкистов, что и у пехотинцев, один закон поведения в бою. Закон этот гласит: смелого пуля боится... Чем смелей воин, тем сильней удар.

— Плюс взаимодействие с артиллерией! — многозначительно заметил генерал Фекленко.

...Совещание командиров было непродолжительным — обстановка не располагала к пространным разговорам. Комкор объявил свое решение на оборонительный бой на новом [122] рубеже. Учитывая тяжелое положение, сложившееся в полосе 40-й танковой дивизии, он приказал начальнику штаба переподчинить артиллерийский полк 43-й танковой дивизии полковнику Широбокову для огневой поддержки действий 40-го мотострелкового полка, который вел в это время неравный бой с немецкими танками под Гощей.

Цибин и Широбоков уехали. Начальник штаба корпуса со своими помощниками остался готовить боевое распоряжение соединениям, а мы с Емельяновым пошли к себе, чтобы вместе с политработниками отдела пропаганды продумать мероприятия, связанные с партийно-политическим обеспечением предстоящих боевых действий.

Задача перед нами стояла не из легких. Связь с соединениями и частями была весьма неустойчивой. Сплошной линии фронта не существовало. В любую минуту и в любом месте связисты могли столкнуться и сталкивались с прорвавшимися немецкими подразделениями или натыкались на засаду диверсионных групп.

Наиболее надежней являлась радиосвязь. Мы, конечно, пользовались и ею, но лишь в крайних случаях, так как количество радиостанций было в то время ограниченным.

Плохо обстояло у нас дело с печатью. Дивизионные красноармейские газеты-многотиражки после начала боевых действий не выходили — наши соединения не успели получить при формировании типографии. Доставку же армейских газет и листовок, также как и почты, наладить еще не удалось, хотя отделы политической пропаганды корпуса и дивизий прилагали к тому большие усилия.

Чтобы влиять на настроение людей и положение дел в войсках, политработники отделов пропаганды должны были тесно общаться с красноармейцами и командирами, беседовать с ними прямо на поле боя. В этом важном деле мы постоянно опирались на наш актив, на пропагандистов и агитаторов из числа командиров и политбойцов, на партийные и комсомольские организации. Девять дней шла война, а нам не удалось провести ни одного партийного собрания, ни одного митинга личного состава в масштабе части. Необходимость же в проведении таких мероприятий была огромная. В этом мы убедились уже на следующий день, когда наконец удалось собрать коммунистов 86-го танкового полка на первое в корпусе партийное собрание, о котором расскажу подробнее несколько ниже.

А пока что, посоветовавшись, мы решили разделиться на две группы и, не теряя времени, разъехаться по частям. [123]

Вместе со старшим политруком М. Утюжниковьш и моим помощником по комсомолу политруком Н. Мирошниченко в 43-ю танковую отправлялся полковой комиссар Емельянов. Я с другой группой, в которую вошли инструкторы по пропаганде батальонный комиссар Н. Васильев и старший политрук С. Новожилов, выехал в 40-ю дивизию.

Нам предстояло вместе с командирами из штаба корпуса и политработниками отдела пропаганды дивизий довести до командного и политического состава частей приказ генерала Фекленко. Он требовал воспитывать у бойцов и командиров стойкость в бою и приучать их к мысли о необходимости тесного взаимодействия танкистов с артиллеристами и мотопехотой при выполнении даже небольших тактических задач. Славные боевые дела подразделений капитанов Архипова, Старкова, Богачева и других являли яркий пример того, как благодаря тесному взаимодействию различных родов войск можно успешно громить врага. И эти факты мы, естественно, взяли на вооружение.

Надо было также растолковать командному составу частей указание комкора о правильном использовании огневой мощи КВ и Т-34 в сочетании с огнем и маневром боевых машин устаревших конструкций.

Договорились мы также о том, чтобы использовать любую возможность для проведения политинформаций, коротких партийных и комсомольских собраний, бесед с танкистами.

Собраться в штабе корпуса я приказал в 23.00.

Генерал Фекленко одобрил наш план и на прощание сказал мне:

— Полагаю, Иван Семенович, нам пора серьезно подумать о печати. Знаю, нет ни одной типографии. Надо попробовать заручиться помощью армии. Сегодня ночью, когда вернутся твои орлы из частей, пусть подготовят очередной номер газеты для каждой дивизии или, на худой конец, печатный боевой листок, написанный на основе свежих, лучше даже сегодняшних, боевых примеров. Материал отвезти в типографию армейской газеты, отпечатать и оперативно распространить. Поговорю сегодня с членом Военного совета. Народ изголодался по печатному слову.

— Я, Николай Владимирович, уже несколько дней вынашиваю эту мысль. Дал соответствующее задание Васильеву и Мирошниченко. Ваша помощь с армейской типографией будет очень кстати.

— Вот и хорошо, что мы с тобой думаем об одном и [124] том же... — Комкор тяжело вздохнул, крепко пожал мою руку и обронил еще лишь одну фразу: — Ну и обстановочка, доложу я тебе...

По тылам врага

В 10 часов утра я с группой товарищей приехал под Гощу. Нас встретил старший батальонный комиссар А. В. Головко, и мы с ним тут же отправились на НП командира дивизии, который вернулся с совещания за час до нашего появления. Комдив Широбоков без лишних слов начал докладывать обстановку. Аким Васильевич Головко тем временем ушел с Васильевым и Новожиловым к себе в отдел, а уже через несколько минут все трое отправились в полки выполнять задание.

Помощник начальника оперативного отдела штаба корпуса капитан Г. Макарский ознакомил начальника штаба дивизии с обстановкой в полосе действий корпуса, показал ему карту с решением комкора и вручил боевое распоряжение. Работники штаба ушли к себе, а мы с комдивом и вернувшимся на НП Головко стали наблюдать за полем боя.

Положение в полосе дивизии было очень напряженным. Соединение вело ожесточенный бой с наседавшими танками противника, пытавшимися форсировать Горынь в километре севернее Гощи. Красивое украинское местечко пылало в огне. Земля стонала от взрывов. В воздухе кружили стаи фашистских бомбардировщиков, выискивавших в атаковавших цели. С наблюдательного пункта комдива Широбокова хорошо просматривался участок, где прочную оборону держал 40-й мотострелковый полк под командованием подполковника Т. Тесли.

Как рассказал мне полковник Широбоков, этот полк сегодня утром попал в тяжелое положение. Батальону мотопехоты противника при поддержке 10 средних танков благодаря сильной артиллерийской и авиационной поддержке удалось форсировать вброд Горынь и почти на километр оттеснить правофланговые подразделения полка. Создалась реальная угроза прорыва полосы обороны всего соединения.

Комдив приказал командиру разведывательного танкового батальона дивизии капитану Ивану Ильичу Бокову нанести ответный удар во фланг наступавшим вражеским подразделениям и помочь мотострелкам восстановить положение. [125] Широбоков прекрасно понимал, что этих сил далеко не достаточно для выполнения задачи, но больше он ничем не располагал. А медлить было нельзя.

Танкисты Бокова успешно переправились на западный берег и по заросшей густым кустарником лощине скрытно подобрались к тыловым позициям гитлеровцев, где уже сосредоточились подразделения, предназначенные для развития успеха. С минуты на минуту они должны были двинуться к переправе. По условному сигналу подполковник Тесля поднял свои батальоны в контратаку с фронта, а танкисты незамедлительно ударили во фланг и тыл.

В первые же минуты тяжелые КВ и тридцатьчетверки организованным огнем подожгли несколько фашистских танков. Следовавшие за ними легкие боевые машины в упор расстреливали бронетранспортеры с пехотой. В расположении гитлеровцев поднялась суматоха. Танки, пытаясь развернуться, давили друг друга. Огнем и гусеницами батальон довершил разгром вражеской колонны и пошел на мотоциклистов, сгрудившихся у переправы.

Услышав грохот боя в своем тылу, вражеские подразделения, переправившиеся на восточный берег, дрогнули и тоже устремились к переправам. А здесь что ни снаряд, что ни пулеметная очередь — все в цель. Около часа 40-й мотострелковый полк во взаимодействии с танкистами вел бой на плацдарме и на западном берегу Горыни.

Вместе с батальоном мотострелков И. И. Боков занялся преследованием удиравших гитлеровцев, так и не сумевших оправиться от внезапно нанесенного удара. Плацдарм был ликвидирован. Однако разведбатальон, пользуясь удачным развитием событий, не остановился на достигнутом. Посадив на танки десант, комбат решил нанести удар по противнику, подразделения которого, по сведениям разведки, сосредоточивались в деревне Житень, расположенной восточнее Ровно. Командир разведывательного танкового батальона учел и сведения, которые сообщил немецкий офицер-артиллерист, взятый в плен у переправы. В деревне, по его словам, находится только мотоциклетный полк или его часть. Танков там не было. И, что весьма любопытно, противник принял батальон Бокова за полк.

Такое впечатление у немцев вполне могло сложиться. Дело в том, что уже несколько дней подряд многие танкисты 40-й и 43-й танковых дивизий, лишившись в боях своих машин, успешно воевали в пехоте. Сведенные во взводы, они, как правило, действовали в качестве десантников, посаженных [126] на танки своих более удачливых товарищей. Огнем пулеметов, снятых с подбитых машин, и автоматов десантники наносили большой урон немецкой пехоте и увеличивали эффективность контратак танковых подразделений. Один такой взвод имелся и в батальоне Бокова. Он и посадил его на свои КБ и Т-34.

Гитлеровский офицер не солгал на допросе. По улицам села Житень, битком набитым мотоциклами с колясками, спокойно расхаживали солдаты и офицеры. Многие из них, безусловно, видели приближавшиеся к селу танки, но никто не заподозрил, что в таком глубоком тылу могло появиться советское подразделение.

Расплата за беспечность была тяжелой. Наши танки давили мотоциклистов, расстреливали из пулеметов, а десантники поливали разбегавшихся по огородам гитлеровцев огнем из автоматов. Прочесав все улицы с востока на запад, комбат увел своих смельчаков обратно, на восток. Все это происходило в пяти километрах от Ровно!

О выдающейся храбрости и исключительной находчивости комбата Бокова, о его славных танкистах написано немало. Мне посчастливилось знать этого умного и решительного командира с первых дней пребывания в корпусе. Он был не только одним из лучших специалистов своего дела, в совершенстве владевшим танком. Он был превосходным агитатором, чутким начальником, верным товарищем. Бокова уважали старшие начальники, любили подчиненные. Именно поэтому он, как Архипов, Старков, Богачев, добивался успехов, воюя по-суворовски: не числам, а умением.

На обратном пути капитану Бокову пришлась несколько отклониться от маршрута — параллельно его батальону двигалась большая колонна гитлеровских войск. Свое подразделение он вывел к южным окраинам Тучина, доложил командиру дивизии о выполнении задания и тут же получил приказ: устроить засаду на пути подхода новой колонны вражеских танков и мотопехоты.

Танкисты много потрудились, чтобы хорошо замаскировать свои боевые машины. К месту, которое было выбрано для засады, танкистам подвезли горючее и боеприпасы. Комбат провел с командирами рот, взводов и танков разбор их действий, указал на допущенные ошибки, отметил отличившихся, поставил задачу на предстоящий бой. Его похвалы заслужил, в частности, лейтенант Ф. Минин, который вел бой инициативно, умело применяя маневр огнем [127] и боевыми машинами. Танк Минина подбил два вражеских Т-IV, сжег несколько бронетранспортеров и автомобилей, раздавил гусеницами около десятка мотоциклов с боевыми расчетами...

В те минуты, когда комдив рассказывал мне о комбате и его танкистах, они уже действовали из новой засады. О приближавшихся вражеских подразделениях Бокова своевременно предупредил все тот же Минин, чей взвод находился в боевом охранении. А то, что происходило дальше, мне в основном стало известно от старшего политрука Новожилова и батальонного комиссара М. Тарадая, которые находились вместе с. батальоном.

Получив донесение от Минина, комбат с политработниками перешел на НП, где все трое ознакомились с обстановкой. Вражеские танки, ведя огонь на ходу, приближались к берегу. За ними, рассредоточившись, двигались бронетранспортеры и мотоциклисты. Расстояние до гитлеровцев не превышало 300–400 метров. По боевым порядкам наступавших вела огонь с закрытых позиций наша артиллерия. Однако, несмотря на большие потери, противник же менял тактики: медленно, но упрямо продвигался к цели.

— Не видят наших противотанковых средств, — сказал Боков. — Вот когда заговорят орудия прямой наводки, тогда они ринутся вперед на максимальной скорости. Это их излюбленная тактика. А потом ударим мы, во фланг.

Комбат был спокоен, на его лице не дрогнул ни один мускул.

Будто в подтверждение его слов резко ударили противотанковые пушки. Вражеские танкисты сразу увеличили скорость.

— Оставайтесь, товарищи, здесь, с моей пехотой, — сказал Боков Новожилову и Тарадаю. — А мне пора.

Капитан бросился к своему КВ, и все танки батальона помчались вперед. А через несколько минут их пушки открыли интенсивный огонь. Комбат хорошо распределил цели между экипажами — обстрелу подверглись одновременно несколько десятков вражеских машин. Загорелись три бронетранспортера, задымил головной танк, падали на землю сраженные солдаты. Вскоре замерли на месте еще несколько вражеских танков и бронетранспортеров. Фашисты начали метаться по полю. Их пехота, спешно зарываясь в землю, открыла огонь из пулеметов.

От реки в атаку устремилась еще одна группа советских бронированных машин. Первыми пустились наутек [128] немецкие бронетранспортеры. За ними, отстреливаясь и неся новые потери, — танки. Куда девалась окапывавшаяся немецкая пехота, мы даже не заметили: все заволокло дымом и гарью. Задача была блестяще выполнена батальоном. Стрельба постепенно прекратилась.

Капитан Боков точно оценил ситуацию: враг, превосходивший нас по силе, оправится и перейдет к более решительным действиям, наверняка вызовет на помощь авиацию — ведь переправа нужна ему позарез. А потому, собрав батальон, комбат увел танки по оврагу на другую позицию и там изготовился к бою.

Полковник Широбоков попросил меня подойти к стереотрубе. Вглядевшись в затянутую дымкой даль, я не поверил своим глазам: по всему горизонту, поднимая тучи пыли, шли колонны вражеских войск. Одна — на Тучин, другая — на Гощу. Широбоков немедленно связался с комдивом-43 полковником Цибиным, доложил генералу Фекленко, приказал артполку открыть огонь с закрытых позиций по боевым порядкам противника, начиная с предельных дальностей. В засаде находилось теперь два танковых и один мотострелковый батальоны, в противотанковом опорном пункте насчитывалось 24 орудия, из них шесть 122-миллиметровых гаубиц. Это — не считая противотанковых средств стрелкового полка 228-й стрелковой дивизии, личный состав которого тоже сражался исключительно стойко и героически.

Через четверть часа разгорелась настоящая битва в полосе всего корпуса. Командующий 5-й армией генерал Потапов прислал на помощь дивизиям армейский артиллерийский полк, вызвал эскадрилью бомбардировщиков. В небе закрутили чертову карусель наши и фашистские истребители. «Петляковы» отбомбились с большим эффектом, уничтожили более 15 танков, несколько бронетранспортеров, немало солдат и офицеров врага. Это был один из редких в те дни случаев непосредственной поддержки авиацией наземных войск корпуса. Сам этот факт высоко поднял дух войск. Пехотинцы, танкисты, артиллеристы дрались с удвоенной силой, я бы сказал, с подъемом...

Гитлеровцы, что называется, вверх дном перевернули старые позиции танкистов капитана Бокова. Но все их удары пришлись по пустому участку. Танки батальона открыли с нового места огонь по вражеским машинам с расстояния чуть более 250 метров. Оставив на поле боя два средних и один легкий подбитый танк, а вместе с ними еще [129] и семь бронетранспортеров, немцы вновь отступили. Переправа осталась для них неприступной.

Этот бой был скоротечным, но тяжелым для обеих сторон. В течение каких-нибудь 15–20 минут только батальон Бокова потерял один Т-34 и два Т-26. Однако все три машины эвакуировали в тыл сами танкисты. Быстро восстановив их, экипажи через два дня снова находились в строю.

К сожалению, уже после боя, возвращаясь вместе с Новожиловым из штаба полка в подразделение, отважный комбат был ранен в ногу осколком шального снаряда. После перевязки его хотели отправить в медсанбат. Однако Боков категорически отказался уйти из подразделения. И как бы в награду за стойкость в тот же вечер товарищ, прибывший из Житомира, вручил Ивану Ильичу письмо от жены. За все дни войны никто из бойцов и командиров батальона писем не получал — это было первое. Поэтому комбат читал его вслух. Ответ жене писал не только от себя, а от всего дружного коллектива танкистов. О ранении в нем не сказано было ни слова...

Вместе с комбатом и его заместителем по политической части, фамилию которого мне, к сожалению, так и не удалось установить, старший политрук Новожилов провел вечером беседу с личным составом, разъяснил воинам обстановку, сложившуюся на фронте, причины нашего отступления, ответил на заданные вопросы. Ни один человек не высказал неудовольствия тем, например, что нерегулярно подвозится пища. А вот о боеприпасах, о своевременной доставке горючего, газет и почты беспокоились многие. Все говорило о том, что атмосфера в подразделении здоровая, политико-моральное состояние высокое.

Приятно было и другое: люди не просто воевали, били вторгшегося на нашу землю врага. Они думали, и думали по-государственному. Много было высказано дельных пожеланий. Одно из них особенно запомнилось мне. Кто-то из танкистов предложил создать из числа механиков-водителей, оставшихся без танков, группу ремонтников, которая занималась бы восстановлением поврежденных машин. Командир корпуса по моему докладу одобрил это дело и отдал всем частям соответствующий приказ. За счет таких специалистов согласно приказу усиливались ремонтные подразделения полков и дивизий. Благодаря этому в последующие дни боевых действий удалось основательно поддержать боеспособность танковых подразделений и частей. [130]

Для эвакуации танков с поля боя широко использовались впоследствии машины, имевшие исправную ходовую часть, но безнадежно поврежденные пушки и пулеметы. Чтобы помочь службам тыла наладить техническое обеспечение и обслуживание танков, бронемашин и другой техники, немало потрудился политаппарат корпуса и дивизий. И это дало определенные результаты.

Боевые будни

Рыская из стороны в сторону, вражеские танкисты выравнивали курс и, остервенело наращивая скорость, снова, стреляя, мчались к берегу. В центре и на флангах били наши полковые пушки, к немецким танкам подбирались смельчаки с гранатами и бутылками КС. Жирный нефтяной дым уже окутал несколько машин, но они продолжали напирать, тесня наших стрелков. Рев моторов и резкие разрывы пушечных выстрелов заглушали все остальные звуки.

40-й мотострелковый полк подполковника Т. Тесли отражал атаки танков и пехоты противника, не имея при этом должной артиллерийской поддержки. Хотя, как уже говорилось, решением комкора для этой цели Широбокову еще с утра был переподчинен артполк 43-й дивизии. Подразделения истекали кровью.

Позиции 43-го артиллерийского полка находились сравнительно недалеко, всего в километре вниз по течению Горыни. Однако его командир майор В. Тесленко не явился в мотострелковый полк и никого не прислал за себя. С ним не было никакой связи. Все мы, в том числе и командир 40-го мотострелкового подполковник Тесля, понимали, конечно, что артиллеристы не сидели сложа руки. Они вели непрерывный огонь, отражая атаки врага под Берездово. Это было не только слышно, но и видно по разрывам снарядов в стане атакующих гитлеровцев.

Между тем, чтобы улучшить положение наших мотострелков, требовался огонь артиллерии, хотя бы несколько огневых налетов, по скоплениям немецкой пехоты и танков западнее Гощи. Перед моим приездом подполковник Тесля связался с начальником артиллерии дивизии, и тот, объяснив положение, порекомендовал послать к артиллеристам связного. Так и решили сделать.

Выбор командира полка остановился на комсомольце Викторе Зелепцове, грамотном красноармейце-разведчике из артиллерийской батареи (в полковой батарее, кстати, [131] осталось только два орудия). Штаб подготовил для него схему участков сосредоточенных и рубежей заградительных огней, дал позывные полковой радиостанции, указал волну для связи.

— Как, сынок, справишься? — спросил комсомольца командир полка.

— Справлюсь, товарищ подполковник.

— Будь осторожен. И помни: это очень ответственное задание. Автомат и гранаты есть?

— Есть, товарищ командир. Ваш приказ будет выполнен, — заверил Зеленцов.

— В добрый путь! — пожелал подполковник Тесля.

— Товарищ полковой комиссар, разрешите приступить к выполнению боевой задачи? — обратился ко мне Зеленцов, соблюдая предусмотренную уставом субординацию.

В ответ я тоже сказал солдату несколько ободряющих слов. Не думал я в ту минуту, что мы отправляем разведчика на подвиг. Виктор Зеленцов не вернулся с задания. И только благодаря случаю мы узнали на другой день, что с ним произошло. О судьбе героя-комсомольца рассказал красноармеец Иванихин, который оказался рядом в последние часы его жизни.

А дело было так.

По пути в артполк Зеленцову пришлось преодолеть несколько обстреливаемых вражескими минометами открытых участков местности. Это был самый короткий путь, и уже через 15–20 минут запыхавшийся разведчик попал на позиции одного из артдивизионов полка. Бой здесь был в полном разгаре. Гитлеровцы вели интенсивный и довольно точный огонь, пытаясь подавить наши батареи. Снаряды рвались прямо между орудийными окопами. Но, несмотря на это, артиллеристы не прекращали стрельбу по вражеским танкам и мотопехоте, которые стремились вновь форсировать Горынь и захватить плацдарм на восточном берегу.

Командир дивизиона, выслушав Зеленцова, немедленно отправил его с провожатым на командный пункт полка. Там выяснилось, что ни командир полка майор Тесленко (он находился на своем НП на самом берегу реки), ни начальник штаба не знали о приказе генерала Фекленко. Взглянув на врученную разведчиком схему огней, начальник штаба быстро перенес все данные на свою карту и приказал бойцу возвращаться в свой полк. [132]

— Передайте командиру и полковому комиссару, — сказал он, — что приказ комкора будет выполнен, хотя сами видите, какая у нас тут обстановка... Вслед за вами мы направим на ваш КП командира взвода управления со связью. Можете идти.

Зеленцов возвращался тем же путем, но, миновав позиции левофлангового дивизиона, вскоре попал под сильный пулеметный обстрел. Пришлось залечь. Огонь не прекращался. Тогда юноша отполз метров 50 в сторону и принялся осторожно наблюдать.

Около взвода гитлеровских автоматчиков короткими перебежками просачивались в наш тыл. Разведчик понял, что основную задачу он выполнил. Теперь нужно было как можно скорее предупредить артиллеристов о грозящей им опасности. Зеленцов решил вернуться назад, поднялся и, пригибаясь, побежал. Тут-то он и увидел ползущих навстречу гитлеровцев. Метнув в них гранату, красноармеец быстро переполз на другое место. Однако кругом были враги.

Отважный комсомолец снова сменил позицию, залег под пеньком, стал выжидать. На какое-то время немцы потеряли его из виду, стали кричать:

— Рус, сдавайся!

Короткой очередью из автомата Зеленцов уложил нескольких гитлеровцев, однако остальные начали сжимать кольцо вокруг него. Виктор отчетливо видел, как редела цепь фашистов, как падали они, скошенные его очередями.

Расстреливая последний диск, он, раненный в обе ноги и в левое плечо, нажал на спусковой крючок и дал длинную очередь. Еще несколько фашистов замертво рухнули в высокую прибрежную траву.

У Зеленцова остались две гранаты.

— Живым меня не возьмете, гады! — крикнул он и бросил гранаты в поднявшихся во весь рост фашистов. Тугая волна взрыва опалила лицо, оглушила парня. Он потерял сознание.

Очнулся в плену. Ему перевязали раны, стали допрашивать. Комсомолец молчал. Тогда его стали бить. Несколько раз раненый терял сознание от боли, но не проронил ни слова. Не добившись толку, фашисты втолкнули Зеленцова в сарай, где находились другие, попавшие в плен красноармейцы и командиры. У кого-то нашлась фляга с водой, Зеленцову дали попить, и он постепенно пришел в себя. Рядом лежал красноармеец Иванихин из [133] их полка. Они знали в лицо друг друга. Ему и поведал Зеленцов свою историю.

Через несколько часов за разведчиком снова пришли гестаповцы и стали допрашивать прямо возле сарая, на глазах у товарищей. Сначала его уговаривали, потом опять принялись избивать. Собрав последние силы, он крикнул:

— За меня отомстят мои товарищи, мой народ. Да здравствует Советская Родина. Смерть фашистам!..

Героя-разведчика расстреляли тут же, а Иванихина и других красноармейцев заставили вырыть под вишней, недалеко от сарая, могилу. Они и похоронили Виктора Зеленцова.

В ночь на 1 июля Иванихину вместе с товарищами удалось проломить дыру в стене сарая и бежать из плена. Достоверность их показаний подтвердил на второй день на допросе плененный мотострелками немецкий ефрейтор. Он же сообщил, что расстрелянный боец уничтожил более 20 солдат и одного офицера, командира пехотной роты...

Гаубичные батареи артполка дважды произвели сокрушительный огневой налет по тем участкам перед обороной мотострелков, координаты которых передал Зеленцов. К сожалению, на этом их помощь и закончилась: до конца дня артиллеристам самим пришлось драться в полуокружении. Выручили их танкисты майора Воротникова, которые в ходе смелой контратаки во взаимодействии с мотострелками уничтожили прорвавшиеся подразделения гитлеровцев.

В этом бою мотострелковой ротой командовал секретарь комсомольской организации 40-го мотострелкового полка младший политрук Иван Никитин. В роту он пришел перед началом контратаки, собрал комсомольцев, провел беседу об их авангардной роли, прочитал вслух торжественную клятву Родине, которую приняли уже во многих подразделениях полка. Текст клятвы гласил: «Мы, комсомольцы мотострелкового полка 40-й танковой дивизии, даем клятву; в бою всегда быть впереди, ради победы над фашистами не щадить своих сил и самой жизни. Вперед, за Родину, за счастье народа!»

Младший политрук Никитин хорошо понимал, что нет ничего убедительнее, чем сила личного примера комсомольского вожака. Поэтому, когда роте было приказано уничтожить просочившихся автоматчиков, Никитин взял винтовку и одним из первых вступил в бой. Гитлеровцы [134] были оттеснены к реке, но сопротивлялись остервенело. Видя это, командир роты поднял людей врукопашную, но сам успел сделать лишь несколько шагов и был тяжело ранен. Легкое ранение в руку получил и Никитин. В цепи на какой-то миг возникло замешательство.

— Товарищи бойцы, слушай мою команду! Коммунисты и комсомольцы, вперед! — крикнул Никитин и первым поднялся во весь рост.

Рядом с ним бежал красноармеец Васьков, огромной силы боец. В свое время секретарю комсомольской организации полка пришлось немало повозиться с ним, чтобы привить вкус к армейской жизни, помочь осознать свой долг перед Родиной, стать дисциплинированным и умелым воином. И комсомольский вожак добился успеха. С началом боевых действий слава о Васькове гремела в полку. Не было равных ему в рукопашной. Вот и теперь он ударами приклада наповал сбивал с ног фашистов, расчищая путь своему командиру. Никитин, несмотря на ранение, не отставал от Васькова.

А в конце схватки, когда гитлеровские автоматчики, оставив на плацдарме более полусотни трупов, были отброшены за реку, пулеметная очередь с противоположного берега скосила младшего политрука. Обливаясь кровью, превозмогая боль, он достал из кармана блокнот и нацарапал на окровавленном листке: «Товарищи! Оставляю вам книгу Николая Островского. Читайте и будьте настоящими корчагинцами, храните боевую славу Ленинского комсомола. Бейте фашистов до полной победы. Я к вам вернусь!»

Но не вернулся к своим боевым товарищам комсомольский вожак полка... О подвиге героев-комсомольцев Виктора Зеленцова и Ивана Никитина, о их мужестве и стойкости рассказала воинам всех частей корпуса специально подготовленная отделом пропаганды дивизии листовка...

В течение дня 30 июня 40-й мотострелковый полк под умелым командованием подполковника Т. Тесли отбил пять яростных атак. Дважды фашистской мотопехоте удавалось форсировать Горынь и занимать плацдарм на восточном берегу реки. И оба раза полк мощными контратаками, поддержанными танковыми подразделениями и артогнем, отбрасывал немецких танкистов и автоматчиков в исходное положение. Только на плацдарме враг потерял более двух батальонов пехоты, а истребители танков подбили [135] гранатами и подожгли бутылками с горючей смесью три вражеских танка и около десяти бронетранспортеров.

Хочется отметить, что именно в мотострелковых полках обеих дивизий были отлично подготовлены группы истребителей танков. Их подбором и подготовкой занимались наиболее опытные командиры и политработники — в частности, погибший секретарь комсомольской организации 40-го полка младший политрук И. Никитин. Инструкторы отделов политической пропаганды дивизий сделали все, чтобы распространить опыт уничтожения вражеских бронированных машин во всех частях и подразделениях соединений. В частности, ими были составлены и размножены на пишущих машинках специальные инструкции, в которых коротко излагались боевые приемы борьбы с танками, указывались их уязвимые места.

Но как ни стойко дрались полки, противнику все же удалось к вечеру подтянуть свежие силы и нанести огромной силы удар в стык наших дивизий. Под прикрытием мощного артиллерийского и минометного огня и большой группы бомбардировщиков Ю-88 на восточный берег реки севернее Гощи переправились два батальона танков, несколько артиллерийских и минометных батарей и около полка пехоты. Немецкие подразделения вели упорный бой за населенные пункты Горыньград и Воскодавы. Создалась реальная угроза расчленения боевых порядков всего корпуса.

Я немедленно выехал в штаб корпуса. Там, на командном пункте, как говорится, дым стоял коромыслом. Беспрерывно зуммерили полевые телефоны; по нескольким аппаратам, стараясь перекричать друг друга, одновременно разговаривали командиры, начальники родов войск и служб; склонясь над картами, громко переговаривались операторы; беспрерывно входили и выходили связные из дивизий и частей усиления.

Увидев меня, генерал Фекленко поднялся из-за стола.

— Голова идет кругом не только от дел, но и от этого бедлама, — огорченно сказал он, когда мы вышли из блиндажа. — Завтра же прикажу построить еще несколько землянок для нас с тобою, для штаба, для начальников служб.

Я горячо поддержал намерение комкора.

Вокруг КП тоже был непорядок: штабные машины стояли где попало. Николай Владимирович в сердцах выругался и послал за комендантом штаба. Дав ему нагоняй, [136] генерал приказал немедленно рассредоточить и окопать машины, а впредь строго следить за их расположением.

Мера эта была нелишней. Мы уже тогда начали понимать, что многие наши неудачи — в частности, в вопросах управления войсками, в обеспечении надежной связи с ними, — зависят вот от таких «мелочей». А ведь это относилось и к службе войск, и к поддержанию дисциплины во всех звеньях большого воинского организма.

Пишу об этом не случайно. Офицеры и генералы — фронтовики отлично помнят, как крутые меры по наведению порядка в работе штаба, предпринятые многими нашими волевыми, знающими дело командирами и начальниками, уже к концу первого года войны принесли ощутимые результаты при проведении больших и малых операций, помогли добиться лучшей слаженности и оперативности в руководстве подчиненными частями и подразделениями.

Именно такими качествами, о которых я говорю, обладал и командир 19-го механизированного корпуса генерал-майор Н. В. Фекленко. Если требовала обстановка, он решительно ломал укоренившиеся вредные привычки, смело поддерживал полезную для дела инициативу подчиненных. В тот раз генерал тоже оперативно вмешался в работу штаба, помог перегруженному полковнику Девятову на ходу перестроить работу подчиненных. Уже на второй день все отделы были размещены в землянках, расположенных по утвержденной начальником штаба схеме, и работали, не мешая друг другу...

Наш разговор с комкором у штабной землянки прежде всего касался положения дел на передовой. Выслушав мой доклад, Николай Владимирович сказал, что обстановку знает и уже приказал командирам дивизий ликвидировать совместной контратакой прорвавшиеся подразделения противника. Распорядился он и о том, чтобы перебросить к месту прорыва часть своего резерва — мотострелковую и танковую роты, зенитный дивизион, поскольку по его предположению немцы уже утром непременно бросят туда авиацию. Затем сообщил, что нас обоих вызывают к 9 утра на Военный совет армии.

В порядке подготовки к нему мы детально обсудили положение. По предварительным данным, корпус потерял около 30 процентов танков, более 20 процентов орудий и другой техники. Решено было просить Военный совет о срочном пополнении соединений материальной частью, горючим и боеприпасами. [137]

После этого мы разошлись, чтобы решить неотложные дела.

Немного времени оставалось у меня для выполнения того, что было намечено на сегодняшний вечер и ночь. В первую очередь нужно было принять ряд мер, чтобы обеспечить два танковых полка обеих дивизий и мотострелкового полка 43-й танковой дивизии, получивших задачу ликвидировать прорвавшуюся под Гощей группу гитлеровцев, хотя бы минимальным количеством горючего и боеприпасов. Предстояло также встретиться с начальником санитарной службы корпуса майором медицинской службы П. Наумовым, помочь ему транспортом для эвакуации раненых, а также разобраться с доставкой в медсанбаты медикаментов и перевязочных материалов. Контроль за всем этим лежал на мне, а вопросы решались с большим трудом и нервотрепкой, поскольку возможности нашего автопарка, который понес большие потери от вражеской авиации, резко сократились.

Освободился я поздно вечером, немного перекусил и ненадолго прилег на топчан. В 22.30 собрались вернувшиеся из дивизий сотрудники отдела. Каждый рассказал о проделанной в частях работе, о создавшейся там обстановке, об отличившихся в боях коммунистах, комсомольцах и беспартийных воинах.

Находясь в подразделениях, наши товарищи в перерывах между боями провели беседы, главным образом, с личным составом взводов и рот, а также артиллерийских и минометных батарей. Все политработники с удовлетворением отмечали высокую эффективность действий созданных из добровольцев групп истребителей танков, в составе которых бесстрашно воюют и рядовые, и младшие командиры, и политработники.

За дни боев только истребители уничтожили более 15 боевых машин и несколько десятков бронетранспортеров. Итог, прямо скажу, внушительный, и мы, конечно, не преминули сообщить эти цифры нашим пропагандистам для широкого использования в их работе.

Вместе с тем мои подчиненные выявили и кое-какие отрицательные моменты в боевой жизни войск. Так, почти всюду командиры и штабы недостаточно оперативно оформляли наградные материалы на тех, кто отличился в боях. Пришлось подтолкнуть отдельных командиров, помочь им в организации этого важного дела. В результате даже в той напряженной обстановке было составлено несколько [138] десятков наградных листов. Часть из них политработники привезли с собой. В числе представленных к наградам были Зеленцов, Никитин, Боков, группа артиллеристов 43-го артполка, около десяти воинов из мотострелкового полка 40-й дивизии. Одним словом, дело сдвинулось с места. Оставалось взять его под строгий контроль и проследить, чтобы ни один совершенный подвиг не был предан забвению.

Для обобщения материалов о героизме воинов и подразделений, а также для подготовки текстов статей и боевых листков решили создать «редакционную тройку» в составе батальонного комиссара Н. Васильева, старшего политрука М. Утюжникова и политрука Н. Мирошниченко. Им предстояло в течение ночи написать все материалы, отпечатать их на машинке, а утром отправить на штабном броневике в редакцию армейской газеты, редактору которой уже были даны соответствующие указания начальником политотдела армии.

Поздно ночью я доложил генералу Фекленко результаты проведенной в частях партийно-политической работы, он подписал наградные листы, а рано утром мы выехали в штаб армии. К этому времени нашим частям удалось решительными контратаками остановить продвижение прорвавшейся группировки противника под Гощей и локализовать занятый им плацдарм.

* * *

Нелегко было нам с командиром корпуса добираться до штаба армии, но прибыли вовремя.

Заседание Военного совета проходило в замаскированной от наземного и воздушного наблюдения полевой палатке. Открыл его генерал-майор танковых войск М. И. Потапов. Это была моя третья встреча с командармом — властным, спокойным, умным военачальником. Как и предыдущие, она произвела на меня глубокое, благоприятное впечатление.

Генерал ознакомил командиров объединений и соединений, их заместителей по политической части с обстановкой в полосе армии и всего Юго-Западного фронта, которую он охарактеризовал как крайне тяжелую и неблагоприятную для нас. Фронту не удалось выполнить приказ Ставки Главного Командования по разгрому ударной группировки 1-й танковой группы и 6-й армии противника в танковом сражении, которое продолжалось с 23 по 29 июня [139] в районе Луцка, Дубно, Броды, Ровно. Однако врагу, который значительно превосходил нас по силе, были нанесены тяжелые потери в людях и технике. Ему пришлось вести навязанные нами оборонительные бои. Благодаря активным действиям войск Юго-Западного фронта, в том числе и войск 5-й армии, продвижение ударной фашистской группировки было задержано на восемь дней.

— Армии Юго-Западного фронта ведут ожесточенные бои с наседающим врагом в районе Радехов, Броды, Дубно, — продолжал генерал Потапов. — Вчера без оперативной паузы гитлеровцы возобновили активные действия и против соединений 5-й армии, отходящих от Ровно в направлении Новоград-Волынского. Да, возобновили, хотя им и наносят удары с севера и востока наши 9, 19, 22, 8 и 15,-й механизированные корпуса... Не мне объяснять вам, товарищи, насколько тяжелы те потери, что несем мы, — с горечью подчеркнул командарм. — Пока мы вынуждены отходить. Но наш отход должен быть планомерным, максимально организованным и в каждом случае оправданным...

Командарм объявил директиву Военного совета Юго-Западного фронта, дублирующую решение Ставки Главного Командования об отводе войск к 9 июля на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов.

— На этом рубеже, проходящем по старой советско-польской границе, нам приказано организовать упорную оборону, остановить врага и стабилизировать положение! — повысив голос, сказал командарм.

Указав порядок выполнения этой директивы каждым объединением, командующий определил 19-му механизированному корпусу и 228-й стрелковой дивизии промежуточный рубеж между реками Горынь и Случь, который нам надлежало удерживать до 6 июля включительно, пока основные силы армии не уйдут за Случь.

— Военный совет, — подчеркнул генерал Потапов, — реально оценивает сложившуюся обстановку. Он знает о потерях, понесенных соединениями и частями. Однако вынужден предупредить: Военный совет не имеет возможности выполнить в ближайшее время заявки на восполнение вооружения, особенно танков, артиллерии и другой техники. Надо беречь то, что имеем, и не допускать неоправданных потерь. А они, к сожалению, есть. [140]

Далее командарм перечислил недостатки, которые встречаются в организации боя. В их числе он назвал плохо налаженную связь, потерю управления соединениями и частями со стороны штабов отдельных корпусов, отсутствие должного взаимодействия родов войск, несвоевременный подвоз горючего, боеприпасов, вооружения, и особенно бронебойных снарядов. Он обратил внимание присутствующих на трудность эвакуации подбитых танков и орудий, их ремонта и возвращения в строй. Именно из-за этого танкисты прибегали подчас к крайней мере — подрывали при отходе свои боевые машины. В заключение командующий потребовал принять самые энергичные меры к усилению работы в войсках по поддержанию боеспособности частей и подразделений и указал на необходимость жестокой борьбы с паникерами и трусами.

Член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев ознакомил нас с содержанием директивы Совета Народных Комиссаров и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, которая требовала, в частности, перестроить идейно-политическую работу на фронте в соответствии с условиями военного времени, широко разъяснять воинам Вооруженных Сил характер и политические цели войны, раскрывать ее справедливый, освободительный характер со стороны Советского государства, защищающего свою свободу и независимость.

— Главное внимание в повседневной партийно-политической работе, проводимой в войсках, мы, командиры и политсостав, должны сосредоточить на воспитании у наших воинов ненависти к немецко-фашистским захватчикам, на всемерном укреплении дисциплины, организовансти, политической бдительности, на повышении боеспособности войск, — резюмировал дивизионный комиссар.

Противник меняет тактику

Так и не пришлось нам с генералом Фекленко поставить свои вопросы перед Военным советом — ответ на них мы и без этого получили исчерпывающий и однозначный.

После заседания Военного совета все командиры и начальники поспешили в свои соединения. Мы с Фекленко тоже отправились восвояси.

Тучи черного дыма застилали горизонт, когда приблизились к передовым позициям своих частей. Со всех сторон доносились залпы артиллерийских батарей, приглушенные [141] звуки выстрелов танковых пушек, которые ни с чем нельзя спутать, трескотня пулеметных очередей.

Машина медленно въехала в лес, где размещался штаб корпуса. Но что это? Опушку леса не узнать — от многих деревьев остались расщепленные, изломанные стволы, всюду глубокие воронки от авиабомб. Штабных палаток и машин не видно.

Откуда-то из-за груды лапника выбежал и направился к нашей машине помощник начальника оперативного отдела капитан Макарский. Николай Владимирович приказал шоферу остановиться. Мы вышли из машины.

— Товарищ генерал, — начал доклад Макарский, — КП корпуса час назад подвергся ожесточенной бомбардировке с воздуха. Пришлось переместиться на километр севернее. Мне приказано встретить вас и сопровождать на новое место.

Мы с генералом переглянулись.

— Час от часу не легче, — произнес Фекленко и, поразмыслив, добавил: — Значит, противник имеет где-то здесь наблюдателя. Это уж точно.

Я спросил капитана, есть ли жертвы.

— К сожалению, есть, товарищ полковой комиссар, — ответил он. — Убита машинистка из оперативного отдела, погиб командир взвода из комендантской роты. Несколько человек ранены. А в общем, всех нас спасли окопчики, которые вы заставили отрыть вблизи землянок и палаток.

Пришлось нашему шоферу развернуть машину и ехать в объезд, вдоль опушки, — несколько поваленных сосен перекрыли лесную дорогу. Красноармейцы из саперной роты с пилами и топорами расчищали ее, но работу еще не закончили.

— А лес мы прочесали, товарищ генерал, — добавил капитан Макарский. — Но наблюдателя не нашли. Удрал, чертов сын.

В машине воцарилось гнетущее молчание. За день до этого на наших глазах погиб во время бомбежки начальник санитарной службы корпуса П. И. Наумов — обаятельный человек и высококвалифицированный врач. Комкор тоже любил Наумыча, как все мы по-дружески его называли, и переживал его гибель так же, как я. Нам было досадно, что штаб корпуса, расположенный в скрытом от наблюдения противника месте, вот уже второй раз подвергается налету фашистской авиации. Это наводило на невеселые размышления... [142]

— А враг получил свое за наглый налет. Причем сразу после бомбежки, — бодро сказал Манарский и доложил следующее.

Почти одновременно с налетом авиации на КП корпуса гитлеровское офицерье устроило выпивку на лоне природы, на западном берегу Горыни, в тени небольшой рощи. Не подозревали фашистские вояки, что веселятся всего в двухстах метрах от танковой роты старшего лейтенанта Ф. Хисматулина, находившейся в засаде.

Увидев пирушку, Хисматулин доложил по команде и попросил разрешения угостить фашистов «дополнительным пайком». Получив разрешение, он подошел к танку, с позиции которого удобнее всего было открыть огонь, сел за пулемет и дал длинную очередь. Более десяти офицеров и несколько солдат из числа обслуги навсегда остались лежать на берегу Горыни...

На командном пункте полным ходом шло инженерное оборудование узла связи, а также командирского и других блиндажей. Находившийся там начальник штаба полковник Девятов доложил о полной ликвидации группы немецких танков и мотопехоты, прорвавшейся под Горыньградом и Воскодавами.

— В данный момент, — продолжал он, — идут тяжелые бои наших частей с войсками 3-го и 48-го моторизованных корпусов противника и пехотными соединениями его 6-й армии, которые пытаются ударом в стык корпуса с группой войск генерала М. Ф. Лукина прорваться к шоссе, ведущему на Новоград-Волынский...

Так мы узнали, что нашим левым соседом оказались теперь войска группы генерала Лукина, в состав которой была передана от нас 213-я моторизованная дивизия.

Оценив обстановку, генерал Фекленко принял решение выехать в 40-ю танковую дивизию. Меня он попросил быть сегодня в 43-й танковой, которая отражала непрерывные атаки частей 13-й и 14-й танковых дивизий врага.

Полковник Девятов получил от комкора указание составить в соответствии с директивой Военного совета 5-й армии план отхода соединений на рубеж реки Случь с 1 по 6 июля. Я тоже поручил полковому комиссару Емельянову подготовить на эти дни план партийно-политической работы отдела пропаганды. Стержневым вопросом этого плана должно было явиться проведение в паузах между боями партийных и комсомольских собраний первичных организаций. Мы не надеялись провести эти мероприятия [143] в масштабе полка, а потому ориентировались в основном на ротные собрания в мотострелковых и батальонные (дивизионные) в танковых и артиллерийских полках. Забегая вперед, скажу, что нам удалось осуществить на промежуточных рубежах почти все, что было намечено, хотя ради этого пришлось преодолеть немало трудностей.

Вскоре мы с офицером оперативного отдела были на НП командира 43-й дивизии. Отсюда хорошо просматривалась лежащая впереди местность и был виден разгоравшийся танковый бой. Немецкие Т-IV, Т-III и Т-II с разбегу шлепались в воды Горыни в местах разведанных бродов, на полном ходу выскакивали на отлогий восточный берег и тут же открывали огонь по позициям наших орудий, стрелявших прямой наводкой. Огонь немецких танков был неприцельным, но массированным, и выстоять перед такой силищей могли только беспредельно смелые люди. Ну а этого качества нашим артиллеристам-противотанкистам было не занимать. Основательно зарывшись в землю, они прочно стояли на своей родной земле. Их огонь был точным. Пушечные батареи 43-го артиллерийского полка и танкисты били по хорошо пристрелянным рубежам. Гаубичные дивизионы и минометные подразделения отсекали вражескую пехоту от танков и заставляли рассредоточиваться по полю, в результате чего она несла большой урон от осколков снарядов и мин, а также от ружейно-пулеметного огня.

Но, несмотря на потери, фашистское командование методично, волна за волной, упрямо бросало в бой новые части. Я насчитал за Горынью четыре горящих танка, прямо в реке догорал пятый. Черные клубы дыма застилали поле боя, ухудшали видимость. И все же можно было увидеть, что наши танкисты пока вели огонь с места, стараясь поближе подпустить вражеские машины.

Вскоре над плацдармом появилась большая группа «юнкерсов». Пикируя, они подвергли остервенелой бомбежке боевые порядки артиллерии и мотопехоты. Под прикрытием самолетов к переправам на Горыни устремились более 40 танков и около полка мотопехоты на бронетранспортерах. Удар пришелся по боевым порядкам 43-го мотострелкового и в стык 85-го, 86-го танковых полков.

Полковник Цибин вызвал к проводу майоров Алабушева и Воротникова и приказал им подготовиться к контратаке силами одного танкового батальона от каждой части. [144] Сигнал атаки — три зеленые и две красные ракеты с НП дивизии, а по телефону и радио — кодированная цифровая команда «222». Комдив предупредил обоих командиров, что справа, из-за фланга 86-го полка, удар нанесут танки капитана Архипова, которые уже находятся на западном берегу.

— Предупредите всех и сами глядите в оба — не перестреляйте своих! — строго сказал он.

Между тем фашистские танки уже переправлялись на восточный берег, рассредоточивались и с ходу бросались в атаку. Мотопехота не отставала от них. Поднялись и пошли в атаку и немецкие пехотинцы, которые раньше были прижаты к земле. Вражеские бомбардировщики завертели карусель далеко в стороне, боясь поразить свои войска и, очевидно, выжидая удобного момента для нового удара. Кстати, два «юнкерса», подбитые нашими зенитчиками, упали и взорвались в расположении своих войск где-то под Ровно.

Бой разгорался с новой силой и перемещался в глубь нашей обороны, к району наблюдательных пунктов дивизии и полков. А вдали показалась новая колонна вражеских войск — около 30 танков и большое количество бронетранспортеров. Усилила огонь артиллерия противника, особенно по району наблюдательных и командных пунктов частей, надеясь, видимо, нарушить управление нашими войсками.

Самое время было контратаковать. И когда передовые немецкие танки здесь, на плацдарме, затоптались и начали маневрировать под нашим перекрестным огнем, комдив Цибин приказал дать условные сигналы. Взвились ракеты, связисты и радисты передали по своим каналам кодированные цифровые команды. Танковые батальоны 85-го и 86-го полков вышли из тщательно замаскированных укрытий и по сходящимся направлениям вдоль берега Горыни атаковали фашистские подразделения у основания вражеского клина, отсекая их от переправ. С фронта в контратаку поднялся мотострелковый полк. Дружным сосредоточенным огнем накрыли плацдарм артиллерийские дивизионы и все минометные подразделения.

Во многих местах завязались рукопашные. Истребители танков смело подползали к вражеским машинам и забрасывали их гранатами и бутылками с горючей смесью. Подполковник Тесленко выдвинул на прямую наводку одну батарею 152-миллиметровых гаубиц-пушек и батарею [145] 122-миллиметровых гаубиц. Их огонь в полном смысле слова ошеломил врага — тяжелые бронебойные снаряды проламывали броню, сносили башни бронированных машин.

И все же гитлеровцы оборонялись с невероятным упорством. Им удалось подбить несколько наших легких танков, поднять на воздух три или четыре противотанковых орудия. Однако пути отступления были вскоре отрезаны для них. Произошло это в тот момент, когда в тылу немецких позиций, на западном берегу, загрохотали пушки наших мощных КВ и Т-34: это батальон Героя Советского Союза капитана Архипова с места открыл огонь по второй группе фашистских танков. Легкие же наши танки поражали из пушек и пулеметов бронетранспортеры с пехотой...

Проявляя массовый героизм, наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, воины других родов войск, решительно вступали в схватку с бронированными машинами, смело уничтожали вражеских солдат, даже если их было намного больше.

Командир саперной роты лейтенант И. Скориков получил задачу заминировать участок берега на пути отхода фашистских танков. Он стремительно бросился со своими бойцами и командирами к реке и начал устанавливать мины в наезженные колеи, которые могли быть использованы танками и бронетранспортерами, потому что вели к уже проверенным бродам. Работа подходила к концу, когда роту атаковали около 50 автоматчиков. Лейтенант дал одному взводу команду отразить атакующего врага, а с двумя другими продолжал минирование. Неожиданно он сам оказался в окружении нескольких гитлеровцев. Подняв в руках мину, лейтенант закричал:

— Это мина! Цурюк, сволочи, а то взорву!

Гитлеровцы поняли, что к чему, начали пятиться. Воспользовавшись этим, лейтенант Скориков выстрелил из пистолета в офицера и сразил его наповал. Солдаты бросились наутек, а наш герой, отбросив прочь мину, в которой отсутствовал взрыватель, уложил еще двоих солдат...

Отважно действовал механик-водитель тридцатьчетверки младший сержант В. Лухенький. С его танком что-то случилось — он двигался, но экипаж не вел ни орудийного, ни пулеметного огня. Младший сержант направил свою грозную машину прямо на ячейки наскоро окопавшихся гитлеровцев и стал давить их гусеницами. Более 20 солдат [146] и три пулеметных гнезда уничтожил Лухенький, затем протаранил бронетранспортер.

А чуть позже, воспользовавшись затишьем, экипаж устранил неисправность, заработала пушка. Обрадовался механик-водитель: теперь его танк — сила! Умело маневрируя среди разрывов вражеских снарядов, обходя воронки и рытвины, он мастерски помогал командиру и орудийному номеру уничтожать фашистов, смело преодолел заградительный огонь, проскочил через реку и обеспечил успешные действия экипажа во время преследования неприятеля...

Большого успеха вновь добились танкисты капитана Архипова: когда к концу дня стих бой и остатки фашистской группировки скрылись в лесах и рощах, раскинувшихся за Гощей, на западном берегу Горыни уже догорали пять танков и несколько бронетранспортеров, на поле боя остались несколько десятков трупов вражеских солдат и офицеров. Около десяти танков гитлеровцы сумели эвакуировать. Батальон же Архипова потерял два легких танка, да неподвижно застыл командирский КВ.

Полковник Цибин и полковой комиссар Погосов предложили мне поехать с ними к танку героя. В беседе с Архиповым выяснилось, что его экипаж уничтожил один танк и три бронетранспортера. Но и нашим храбрецам досталось изрядно. Осмотрев КВ комбата, мы насчитали на его броне несколько десятков вмятин от прямого попадания вражеских снарядов. Но, несмотря на это, командирский КВ остался невредимым. Была разбита лишь гусеница. Ее требовалось заменить, и экипаж готовил машину к эвакуации.

— Танк КВ — неодолимая сила для врага, — сказал с гордостью комбат. — Весь удар артиллерии и танковых пушек он направлял против наших КВ и Т-34. И хотя их число в батальоне невелико, они служат как бы тараном и надежным прикрытием для легких машин, которые успешно ведут борьбу с орудиями врага, стреляющими с открытых позиций, а еще более эффективно уничтожают пехоту, пулеметные точки, бронетранспортеры. Что касается средних танков, то они, прикрываясь, в свою очередь, огнем легких, успешно крушат немецкие Т-IV и Т-III.

На вопрос командира дивизии, какие изменения произошли, по мнению комбата, в тактике немецких танковых подразделений, капитан Архипов ответил: [147]

— По-моему, товарищ полковник, гитлеровцы разуверились в непогрешимости их танкового клипа. Вот сегодня, например, у них было 30 танков. Десять из них — Т-IV. А ведь шли они вперемешку с легкими танками. Видимо, немецкие командиры поняли, что наши удары из засад во фланг и тыл слишком дорого обходятся им.

— Что ж, это хорошо, что и мы кое-чему учим врага, — заметил комдив.

— Конечно, хорошо, — подтвердил Архипов. — Но хочу продолжить доклад. Немцы, товарищ комдив, лучше, чем мы, эвакуируют с поля боя поврежденную технику. Для этой цели у них имеются специальные тягачи. Сам видел. В следующий раз непременно подобьем, чтобы вблизи поглядеть на них...

— Молодец, комбат, — похвалил я Архипова. — Мы с удовольствием ознакомимся с их тягачами. Но подбивайте так, чтобы потом самим можно было использовать эти машины.

Погосов спросил комбата, как он собирается поступить со своим танком, как намерен отбуксировать его.

— Выполняя ваше личное указание, товарищ полковой комиссар, — с лукавинкой в глазах ответил комбат, — мы позаботились, чтобы иметь собственный тягач. Вот он, кстати, идет. Легок на помине.

К месту стоянки командирской машины быстро приближался... другой танк КВ, но весьма необычного вида. У него словно бритвой была отсечена пушка, впереди зияла огромная пробоина в башне, а башня была сильно изуродована и заклинена.

Мы с комдивом сердечно поблагодарили танкистов не только за успешное выполнение боевой задачи, но и за инициативу, благодаря которой обеспечивалась высокая боеспособность подразделения. Комдив Цибин обнял комбата и каждого члена его экипажа. А уходя, сказал шутливо, имея в виду меры, благодаря которым танкисты обеспечивали эвакуацию танков:

— Один-ноль в вашу пользу, товарищи! А мы сдаемся.

Лица танкистов осветила улыбка. Мы распрощались и уехали на командный пункт дивизии.

По пути я много думал об Архипове, о том, что услышал от него. Беседа с ним, видимо, занимала не только меня, потому что не успели мы сесть в машину, как полковник Цибин сказал: [148]

— Архипов — думающий командир. Десять дней воюет, а кажется, уже многое постиг. Молодец. Ему, пожалуй, и полк под силу. Как считаете, Иван Семенович?

Я полностью согласился с этим.

— Капитан Старков, Иван Григорьевич, тоже вполне зрелый в тактическом отношении командир, — заметил Погосов. — Ему я тоже доверил бы полк. Не подкачает.

— Верно, — откликнулся Цибин. — Такие командиры — наш надежный резерв. Не сомневаюсь — и Архипов, и Старков скоро будут командовать полками. А может быть, и не только полками...

После паузы Иван Григорьевич снова возобновил разговор, но уже в ином плане. Он заметил, что прав Архипов: немцы и в самом деле в последние дни меняют тактику. Но радоваться этому не приходится. Действия из засад малыми силами — наш козырь. Имея значительно меньше танков, чем гитлеровцы, мы вынуждены наносить фланговые удары малыми силами. А ведь это ненадолго. Враг перестраивает свои боевые порядки с таким расчетом, чтобы тяжелые танки не только атаковали в лоб нашу оборону, но и прикрывали бы собственные фланги. Тем самым он хочет снизить эффективность наших фланговых контратак. А это весьма тревожно. На массированное применение немцами бронетанковой техники нам придется отвечать тем же. Однако до подхода стратегических резервов вряд ли удастся создать большую плотность танковых подразделений даже на узких участках.

— Так что, други мои, впереди у нас с вами трудные времена, — огорченно заключил комдив.

С ним нельзя было не согласиться. Да и жизнь не замедлила подтвердить правильность такого вывода.

...На командном пункте дивизии нас с полковым комиссаром Погосовым (комдив Цибин ушел на свой НП) ожидала приятная новость, вернее, даже две новости. Во-первых, один из работников отдела пропаганды вручил нам еще пахнущие типографской краской листовки. В двух были описаны подвиги комсомольцев Зеленцова и Никитина, в остальных изложен опыт боевых действий батальонов Архипова, Богачева, Старкова.

Настоящим сюрпризом стали наши листовки и для коммунистов 86-го танкового полка, собравшихся в тот день на свое первое партийное собрание. Кстати, приглашение прибыть на это собрание и было второй новостью, взволновавшей нас с Погосовым. Вдуматься только [149] — через полчаса-час мы будем присутствовать на первом за дни войны партийном собрании части, целиком всей части!

День клонился к вечеру. Бои на участках обеих дивизий стали стихать. Хотя и с большими потерями для себя (только 43-я танковая дивизия за два дня обороны на реке Горынь потеряла 190 человек, 19 танков и 2 орудия), но мы все же задержали противника на занятом рубеже еще на два дня. А ведь за несколько дней он собирался добраться до Киева!

Несмотря на значительное превосходство врага в силах, войска 19-го мехкорпуса с 29 июня по 2 июля уничтожили в кровопролитных боях 55 танков, 15 орудий, 30 автомашин, 9 броневиков, 49 мотоциклов с колясками и свыше полка пехоты. В плен было захвачено около сотни гитлеровцев. В качестве трофеев к нам попали 3 броневика и много различного военного имущества {4}.

Эти официальные данные я считаю заниженными и неполными. Достаточно сказать, что уже в те дни сотни наших бойцов и командиров взяли на вооружение и с успехом применяли в бою трофейные автоматы, к которым имелись десятки тысяч патронов; в мотострелковых полках широко использовались немецкие скорострельные пулеметы МГ-34; многие офицеры связи имели трофейные мотоциклы с колясками, вооруженные пулеметами. Да и танков мы уничтожили значительно больше, чем указано выше. Но время стояло такое, что некогда было тогда скрупулезно считать трофеи.

Объективности ради должен сказать, что много вооружения и автотранспорта оставили на поле боя и наши войска, особенно в последующие дни сражений, когда пошли обильные дожди, наступила распутица, осложнилась доставка горючего и боеприпасов. Но об этом речь впереди.

* * *

В конце дня вдруг наступили минуты какой-то особой, ни с чем не сравнимой тишины. Мы уже свыклись с гулом артиллерийской канонады, не замечали трескотни пулеметов и автомагов, почти не реагировали на завывание авиабомб. А тут неожиданно запели птички, ожил прибрежный лес с задумчивыми полянами, засеребрилась [150] зеркальная гладь Горыни. Солнце садилось за лесом, отражаясь в воде полыхающим факелом.

На берегу у опушки леса собирались коммунисты 86-го танкового полка. Подходили и садились на траву молча, суровые, усталые, на голове у многих белели повязки. Большинство красноармейцев и командиров только здесь впервые после начала войны встретили своих товарищей, служивших в других батальонах, ротах, экипажах.

Вокруг зияли воронки. На пеньке давно спиленного векового дуба у самого обрыва песчаного берега лежали стопки листовок. Секретарь партийного бюро полка высокий подтянутый старший политрук М. А. Галкин взволнованно оглядывал подходивших. Когда большинство людей расселись на пригорке, он сказал:

— Товарищи коммунисты! Пока соберутся остальные, предлагаю ознакомиться с нашими первыми фронтовыми листовками. В них отражены боевые...

Секретарь осекся на полуслове. Воины вскочили с мест и устремились к пеньку.

Мы с полковым комиссаром А. К. Погосовым и командиром полка майором М. А. Воротниковым примостились на бугорке так, чтобы видеть всех собравшихся. Коммунисты жадно читали листовки, потом горячо обсуждали прочитанное.

Заместитель командира полка по политчасти старший политрук А. Л. Каплунов попросил у меня разрешения начать собрание.

— Пожалуйста, здесь хозяева вы.

Он кивнул Галкину. Тот поднял руку и, волнуясь, произнес:

— Товарищи коммунисты! На наше первое фронтовое собрание явились все члены и кандидаты в члены ВКП(б), которые находятся в строю. Есть предложение приступить к работе.

Раздался гул одобрения. Робкие, нерешительные поначалу аплодисменты переросли вдруг в бурное рукоплескание. Все встали. Никто не проронил ни слова, каждому было ясно: слова ни к чему. Овация, устроенная коммунистами, выражала владевшее ими чувство единства и сплоченности большого коллектива воинов-единомышленников.

Избрали, как положено, президиум. Утвердили повестку дня из двух вопросов: «О передовой роли коммунистов в бою» и «Прием в партию». [151]

Хотя на подготовку собрания у Галкина и Каплунова оказалось очень мало времени, мне было известно, что они обошли многие подразделения, побеседовали с командирами, политработниками и секретарями первичных парторганизаций, дали необходимые рекомендации, поговорили с воинами, которые подали заявления о приеме в ряды ВКП(б), напомнили им основные положения и требования Устава партии, права и обязанности коммунистов.

И все же оба волновались. Мы с Погосовым и Воротниковым — тоже: ведь сегодняшнее собрание являлось для всех важным событием. Коммунисты полка ждали его с нетерпением, потому что в эти первые, самые трудные дни войны каждому не хватало коллективного осмысления того, что происходит, хотелось услышать голос товарищей по партии.

По предложению секретаря партбюро коммунисты почтили минутой молчания память погибших однополчан — подполковника Злобина, лейтенантов Васильева и Роя, младшего лейтенанта Ефимова, многих других командиров и красноармейцев, коммунистов и комсомольцев, геройски сражавшихся против немецко-фашистских захватчиков и отдавших жизнь за свободу Родины.

С коротким докладом о задачах коммунистов, об их авангардной роли в бою выступил командир полка майор Воротников. Трудно писать о событиях, которые происходили более сорока лет назад. Еще труднее передать атмосферу, царившую на нашем первом собрании. Все тогда было необычным, по-новому звучало в устах докладчика впервые услышанное: «Отечественная война», «освободительный характер войны», «немецко-фашистские захватчики». Эти слова заставляли вдумываться в каждую фразу. И может быть, именно в тот день предстали пред нами во всем своем величии грозные события, участниками которых нам довелось быть.

Доходчивую и проникновенную речь командира полка коммунисты выслушали с огромным вниманием.

Затем слово предоставили мне. Я доложил коммунистам о заседании Военного совета армии, о задачах, поставленных перед армейскими коммунистами партией и правительством в директиве Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня. Аплодисментами было встречено сообщение о создании Государственного [152] Комитета Обороны во главе с И. В. Сталиным, в руках которого сосредоточивалась вся власть в стране, об учреждении Ставки Главного Командования, о перестройке на военный лад всей промышленности, об организации в тылу у врага партизанских отрядов. Короче говоря, обо всех тех мерах, которые не только наглядно свидетельствовали об исключительной серьезности создавшегося положения, но и вселяли уверенность, что защита Родины — в надежных руках партии, что мы будем не одиноки в этой борьбе, потому что фашизм несет порабощение народам всего мира.

Рисуя картину, сложившуюся на огромном фронте, где стойко сражалась с врагом Красная Армия, я не скрывал и не умалял опасности, нависшей над страной, народом и каждым из нас.

— Наша задача, — напомнил я, — состоит в том, чтобы остановить врага, дать возможность Главному Командованию отмобилизовать армию, подтянуть из глубины страны резервы, организовать разгром фашистских орд, вторгшихся в пределы нашей священной Родины. И мы выполним ее, если будем действовать так же смело и решительно, как действовали герои, имена которых назвал командир полка. Нужно учиться у них вести по врагу эффективный огонь из всех видов оружия, наносить ему максимальные потери, уничтожать его технику, и в первую очередь танки, бронетранспортеры, орудия, пулеметы.

Одобрительными репликами были встречены и добрые слова в адрес тех воинов полка, которые проявляют полезную инициативу и неустанно борются за сбережение поврежденной материальной части, за умелое использование в бою замечательных качеств танков.

Я знал, что бойцы и командиры очень остро переживают перебои в работе полевой почты, и заверил коммунистов, что в ближайшие дни почтальоны появятся в каждом подразделении.

Живой интерес вызвало сообщение о мерах, принимаемых командованием и отделом пропаганды корпуса по налаживанию снабжения войск всем необходимым для боя.

Взволнованными и содержательными оказались прения.

Первым вышел вперед командир танковой роты лейтенант Ф. Н. Моточка, хорошо проявивший себя в бою и названный командиром полка в числе героев части. [153]

— Как и все коммунисты, я рад, что мы собрались здесь на наше первое собрание. Оно навсегда останется в моей памяти, — заявил он. — Я понимаю свою задачу так. Мы — защитники Родины, завоеваний Великого Октября. В этой войне должно победить не только наше оружие, но и советская, коммунистическая идеология. А это зависит в первую очередь от нас, коммунистов. Потому клянусь: танковая рота, командовать которой доверено мне, выполнит любое, самое опасное задание командования. Нет, мы не спешим умирать. Напротив, хотим жить! Но будем драться до последнего!

— Фашисты коварно напали на нас. Торжественно клянусь беспощадно уничтожать их. Победа будет за нами! — сказал командир орудия младший сержант М. Л. Медведев, выступивший вслед за Моточкой.

Над головами собравшихся просвистело несколько снарядов. Они разорвались далеко в лесу.

— Фрицу не запугать нас, — заметил кто-то.

— Верно, нас не запугаешь, — начал свое выступление политрук Н. Прохоренко. — Сегодня мы с лейтенантом Моточкой и другими танкистами осматривали подбитый нами немецкий грузовой автомобиль. И что бы вы думаете в нем оказалось? Целый ворох женской одежды и домашней утвари... К нам пришли грабители, бандиты с большой дороги. Им не будет пощады. Я говорю это от имени всего личного состава нашего танкового батальона... Много фашистов идет на нас. Но раз их много, то и бить их сподручней. Младший лейтенант Лазний рассказывал здесь, как давил гусеницами своего танка гитлеровских автоматчиков. Разбегаются, сволочи, аж пыль столбом стоит. Значит, бить их можно и нужно...

Выступили еще несколько товарищей. В их число командир танковой роты Г. Васильев, сержант А. Клепиков, башенный стрелок красноармеец П. Плотников, полковой комиссар А. Погосов, старший политрук А. Каплунов. Все они горячо, вдохновенно, убежденно говорили о том, что коммунисты полка, весь личный состав выполнят свой долг, остановят врага, чего бы это ни стоило. И в подтверждение сказанному приводили многочисленные примеры подвигов однополчан...

По давно выработанной привычке я записал все выступления в блокнот. Впоследствии часто мысленно хвалил себя, что приучился делать такие записи. Для политработника это просто необходимо. Не раз после войны [154] с волнением перечитывал я свои блокноты, особенно первые, которые писались в период отхода. Зафиксировано в них и собрание, о котором идет речь. Кстати, запись о нем сохранилась и в официальных документах, в частности в политдонесении в поарм...

С особым удовольствием перечитывал я выступление старшего лейтенанта Васильева, командира танковой роты. До чего же высок был боевой настрой у танкистов 86-го полка!

— Я всегда помню, — сказал он тогда, — слова о партии, принадлежащие Сергею Мироновичу Кирову. Слова трибуна нашей партии пришлись мне по душе. Он говорил, что дело наше непобедимо не только потому, что у нас великая армия строителей, но и потому, что мы строим по плану такого архитектора, который не собьется с правильной исторической дороги. Ведь наш архитектор — непобедимая большевистская партия, вооруженная ленинизмом.

Бойцы моей роты воспринимают временное отступление советских войск с острой болью. Но партия большевиков говорит нам: победа будет за нами. И мы верим — так оно и будет!..

Взволнованно делились коммунисты своими мыслями о наболевшем. Многие говорили о недостаточном обеспечении боеприпасами, об отсутствии связи и взаимодействия с артиллеристами, о нехватке газет и листовок.

Очень тепло, по-братски отзывались о товарищах, проявивших героизм и самопожертвование на поле боя. Всех взволновал рассказ о подвиге секретаря комсомольского бюро полка младшего командира Карякина, который бутылкой с горючей смесью поджег фашистский танк, уничтожил его экипаж, снял и притащил в полк пулемет.

Коммунист Морозов рассказал о командире артиллерийского взвода лейтенанте Рое, уничтожившем из своего орудия три танка противника. Комсомолец погиб вместе с орудийным расчетом, но наши храбрецы не пропустили врага.

Приводился и такой пример. Прикрывая отход товарищей, рядовой Головенко отражал из личного оружия атаку двух десятков гитлеровцев. Командир отделения разрешил ему отойти, но боец в ответ вынул комсомольский билет и отдал командиру со словами: «Я еще постою. [155] Отходите подальше. А билет возьмите, чтобы в случае чего не попал в руки врага...»

Продолжая бой, Головенко бросил гранату под один танк, раздробил ему гусеницу. Под другой метнул связку гранат и бутылку с горючей смесью. Танк вспыхнул. А герой-комсомолец благополучно вернулся в свое подразделение...

С удовольствием слушали собравшиеся и о таком факте. В ночь на 1 июля 15 бойцов-танкистов во главе с лейтенантом И. Плещевским и младшим политруком П. Редькиным пошли в разведку на западный берег Горыни. Выполнив задачу, разведгруппа на обратном пути уничтожила экипаж фашистского танка и около взвода автоматчиков, сгрудившихся у кухни. После этого все смельчаки без потерь возвратились в полк...

Резолюция партийного собрания была предельно лаконичной. «Умножать настойчивость и силы в борьбе с захватчиками, — говорилось в ней. — Стойко защищать каждый рубеж и наносить как можно больше потерь противнику. Всем коммунистам показывать пример отваги и воинского мастерства. Бить врага не числом, а умением».

Резолюция выражала главную задачу дня: остановить врага во что бы то ни стало! [156]