Новые заботы

В ходе напряженной борьбы с оккупантами перед ЦК Компартии республики, Белорусским штабом партизанского движения и подпольщиками, действовавшими за линией фронта, вставали порой неожиданно сложные задачи. Начиная с 1942 года мы стали серьезное внимание уделять работе по разложению войск противника, особенно тех частей, которые прибыли на белорусскую землю из стран — сателлитов гитлеровской Германии.

Летом 1942 года Василий Захарович Корж и секретарь Минского подпольного обкома партии Василий Иванович Козлов сообщили в Центральный Комитет, что на юге Белоруссии, в районе Хойников, появилась словацкая дивизия, которой поручено охранять железнодорожные коммуникации Брест — Гомель, Сарны — Коростень, [161] Овруч — Мозырь. Сначала мы не придали большого значения этим сообщениям. «Видно, — рассуждали наши товарищи, — гитлеровцы пригнали туда всякое отребье. Одних подкупили, другие в погоне за легкой наживой и низменными развлечениями сами изъявили желание поехать в чужую страну». Не исключали мы и то, что фашисты принудили некоторых словаков служить у них в армии. Ведь «президентом» Словакии был тогда гитлеровский ставленник Тисо. Что стоило этому холую сформировать дивизию, раз этого требовали его хозяева...

Но вот осенью 1942 года от командира 125-й Копаткевичской бригады А. А. Жигаря поступила любопытная радиограмма. Он сообщал, что многие словацкие солдаты и младшие офицеры недовольны службой в фашистской армии и готовы перейти на сторону партизан. В радиограмме приводился текст письма, переданного словаками А. А. Жигарю через учительницу деревни Оголичи.

«Товарищи партизаны! — писали солдаты гарнизона, расположенного в местечке Копцевичи. — Вы очень хорошо подрываете немецкие поезда и эшелоны. Рвите их днем я ночью, мы вам не будем мешать. Не убивайте наших солдат, мы перейдем на вашу сторону, чтобы вместе с вами бить фашистов».

Далее в радиограмме указывалось, что партизанские командиры уже встречались с группой словацких военнослужащих, действовавших по заданию «капитана Репкина». (Мы знали, что «Репкин» — подпольная кличка начальника штаба 101-го словацкого полка Яна Налепки, который потом, сражаясь в рядах наших партизан, стал Героем Советского Союза и национальным героем Чехословакии.) При встрече договорились, что во время очередного нападения бригады А. А. Жигаря на вражеский гарнизон все словацкие военнослужащие, которым дорога и близка честь своей родины, перейдут на сторону партизан.

План массового перехода, к сожалению, осуществить не удалось, но групповые побеги словаков из немецкой армии вскоре начались: 15 сентября 1942 года из гарнизона, расположенного в деревне Комаровичи, к партизанам сбежали тридцать три солдата, а в середине октября из деревни Фастовичи пришли сорок восемь человек. [162] Среди словаков, перешедших на нашу сторону, был младший офицер Ян Майер. Он еще летом не раз обращался к своим соотечественникам с письмами — призывами уходить к партизанам и вместе с ними громить общего врага — немецкий фашизм.

Я послал в Минский подпольный обком партии радиограмму с просьбой первым же самолетом доставить Яна Майера в Белорусский штаб партизанского движения. Вскоре он прибыл к нам. От него мы узнали много интересного об обстановке в Чехословакии, о настроениях словацких солдат.

— Немецко-фашистское командование и наши правители, вроде Тисо, рассчитывали в первые же дни войны против Советского Союза сформировать и отправить на советско-германский фронт несколько словацких частей, — рассказывал Майер. — Но это оказалось не так просто: мы, словаки, решительно отказываемся воевать против СССР.

— И все-таки пришли на нашу землю вместе с фашистами, — заметил я.

— Это не совсем так, — возразил Ян Майер. — Мы вовсе не собирались помогать фашистам, но отказаться от мобилизации было невозможно — дезертирам угрожал расстрел. К тому же нас уверяли, что на фронт не пошлют, что мы будем нести службу на территории Словакии. К концу 1941 года Тисо и его подручным удалось насильственными мерами сформировать две дивизии неполного состава, которые были включены в гитлеровские тыловые войска. Вскоре, однако, наши правители нарушили свое обещание не отсылать словацкие части с территории протектората. Нашу «прикрывающую» дивизию, как ее называли немцы, отправили сначала на Украину, потом в Белоруссию для охраны коммуникаций.

— И вы добросовестно выполняли свои обязанности?

— Да, вначале было вроде так. Многие из нас, хоть и не желали помогать немцам, несли охрану, как положено военнослужащим. Но постепенно мы убеждались, что это измена не только советскому, но и нашему народу. Недовольство словаков особенно усилилось, когда мы своими глазами увидели злодеяния фашистов на советской земле: массовые расстрелы мирного населения, грабежи, уничтожение целых сел и деревень, [163] школ и больниц, памятников культуры. Многие из нас стали не только сочувствовать советским людям, но и помогать им в борьбе против оккупантов.

— В чем же состояла эта помощь? — спросил я.

— Когда удавалось, сообщали местным жителям о подготовке карательных экспедиций, зная, что крестьяне предупредят об этом партизан. Не мешали партизанам устраивать диверсии на железных дорогах. Ну а некоторые из нас, как вы знаете, перешли на сторону партизан и уже воюют против фашистов.

— А многие желают к нам перейти?

— Думаю, что многие... Во всяком случае солдаты, с которыми мне приходилось разговаривать, в любой день готовы перейти к партизанам, ждут только удобного момента.

Несколько позднее в Белорусский штаб из-за линии фронта был доставлен начальник связи словацкой дивизии Ян Газука. Он тоже добровольно перешел на нашу сторону. Подтвердив все, что рассказывал мне Ян Майер, Газука дал более подробную характеристику морального состояния дивизии в целом.

Рост антифашистских настроений среди военнослужащих словацкой дивизии имел серьезное политическое значение. Видя, какие ненадежные союзники у гитлеровцев, население Белоруссии еще больше убеждалось в неизбежной и скорой гибели фашизма.

Белорусский штаб партизанского движения в специальной радиограмме потребовал от командиров Минского и Полесского партизанских соединений всячески способствовать переходу словаков к партизанам. Непосредственно на месте активную работу в этом направлении проводил секретарь ЦК Компартии Белоруссии И. П. Ганенко, находившийся в ту пору в Полесье. В партизанские зоны мы направили много листовок, призывающих словацких военнослужащих переходить на нашу сторону и сражаться против общего врага. Такие обращения печатались и в партизанских типографиях. Часто с призывом повернуть оружие против фашистов обращались к своим соотечественникам бывшие солдаты и офицеры словацкой дивизии.

Партизанские разведчики и местные жители, рискуя жизнью, проникали во вражеские гарнизоны и распространяли [164] листовки среди словацких солдат. Их труды не пропадали даром. К партизанам Полесья переходили все новые и новые группы словаков. В бригаду «Дяди Коли», например, располагавшуюся в местечке Смолевичи, Минской области, явился целый взвод 102-го словацкого полка.

Командир взвода Войтех Шатар заявил:

— Немцы хотели использовать нас, словаков, для борьбы против партизан. Но я и мои товарищи решили перейти к вам, чтобы вместе бороться против оккупантов до тех пор, пока не прогоним их и с вашей, и с нашей земли.

Через некоторое время словацкий взвод, значительно пополнившись новыми перебежчиками, стал действовать в составе отряда «Коммунар» как самостоятельное боевое подразделение. Командовал им все тот же Войтех Шатар. В отряде особого назначения, которым руководил Станислав Алексеевич Ваупшасов, успешно действовало отделение подрывников во главе со словацким офицером Рудольфом Заяцем. В отделении были не только чехи и словаки, но также австрийский коммунист Карл Добрицгер, поляки и французы. Бойцы этой небольшой интернациональной группы уничтожили несколько вражеских эшелонов.

Гитлеровцы и их словацкие холуи пытались дискредитировать Рудольфа Заяца. В подметных письмах они клеветали, будто он специально заслан к партизанам и выполняет задание немецко-фашистского командования.

«Пан Рудольф! — говорилось в одном из писем. — Уже прошло немало времени, как вы устроились у партизан. Мы думаем, что вы умный человек и успели заслужить у них доверие. Советуем действовать, пока вас не разоблачили. Быстро уничтожайте штаб отряда и возвращайтесь обратно».

Однако номер гитлеровцам не удался. Партизаны на деле убедились, что Рудольф Заяц — честный и закаленный боец-антифашист. Вскоре его назначили командиром взвода.

Больше десяти поездов пустила под откос диверсионная группа, возглавляемая Рудольфом Врански. Она действовала в составе 78-го комсомольско-молодежного [165] отряда 125-й Копаткевичской партизанской бригады. На протяжении нескольких месяцев группа держала под контролем, участок железной дороги Птичь — Житковичи, не давая возможности гитлеровцам планомерно использовать ее для перевозки военных грузов.

Под воздействием листовок, бесед подпольщиков и разговоров с местными жителями все большее число солдат и офицеров — словаков становилось на путь партизанской борьбы с фашистскими оккупантами. 2-я словацкая «прикрывающая» дивизия таяла, словно кусок льда под лучами летнего солнца. И не случайно гитлеровцы перестали доверять словакам. Вскоре остатки словацких полков были сняты с охраны железнодорожных коммуникаций и переброшены в города для выполнения хозяйственных работ.

К партизанам переходили солдаты и других стран, захваченных фашистской Германией. В Белорусский штаб нередко поступали радиограммы о боевых подвигах венгров, румын, сербов, французов, австрийцев. А подчас и немцы сражались против гитлеровцев в рядах народных мстителей.

Калинковичские подпольщики в 1942 году установили связь с немецким антифашистом капитаном Фрицем Р. До войны он был представителем одной из германских торговых фирм по закупке пушнины в СССР, продолжительное время жил в Ленинграде, хорошо владел русским языком, знал наш народ. Как и многие честные немцы, Р. ненавидел фашизм. Поэтому, когда подпольщики предложили ему помогать партизанам в борьбе с фашистами, он охотно согласился.

К участию в антифашистской деятельности Р. привлек также техника-электрика Пауля Б., военнослужащего — австрийца и других. Антифашистская группа передавала через подпольщиков в штаб бригады различную военную информацию, предупреждала партизан о готовившихся карательных экспедициях, снабжала их медикаментами, а в отдельных случаях и боеприпасами.

В 1943 году гестаповцы напали на след подпольной антифашистской группы. Всем ее участникам грозил арест. Тогда ушли в лес, к партизанам. Они участвовали во многих боях против гитлеровцев. Не удалось уйти [166] только австрийцу Освальду. Схваченный гестаповцами, он был отправлен в Мозырскую тюрьму СД. Три месяца его пытали, допрашивали, затем расстреляли.

Немецкие антифашисты — добровольно сдавшиеся в плен солдаты и офицеры — были в составе некоторых партизанских отрядов Барановичской, Минской и других областей.

В рядах белорусских партизан в то время находилось более шестидесяти французов. Не раз отличался в боях с оккупантами Марсель Сози. До 1943 года он служил в немецко-фашистской армии. Его мобилизовали сразу же после оккупации Франции войсками Гитлера. Продолжительное время Сози нес патрульную службу на территории своей страны. А когда попал в Белоруссию, стал искать возможность перейти на сторону советских партизан. И это ему удалось. Марсель был зачислен в партизанскую бригаду «Смерть фашизму», в роту, которой командовал И. Демин. Французский антифашист не раз отличался в боях с немецкими захватчиками. После войны он вернулся к себе на родину.

В 1943 году гитлеровцы привезли на станцию Авраамовскую из Югославии сто пятьдесят мобилизованных сербов для ремонта железной дороги. Командование отряда имени Суворова (командир К. Т. Сацура, комиссар Н. Ф. Снегирь) направило к ним своих агитаторов — связных Т. В. Шаповалову и ее мужа С. И. Ракиту. После первой же встречи с представителями партизан сербы единодушно заявили о своей готовности уйти в лес, чтобы вместе с советскими людьми сражаться против немецких фашистов. Однако сделать это оказалось не просто. Станцию Авраамовскую и лагерь сербов охраняло немецкое жандармское подразделение. Требовалось разгромить гарнизон станции.

Несколько дней отряд К. Т. Сацуры вел тщательную разведку и готовился к операции. И вот однажды ночью партизаны атаковали гарнизон. В ходе боя многие немецкие жандармы были убиты, а шестерых фашистов во главе с обер-лейтенантом советские патриоты с помощью сербов захватили в плен. Их потом судили партизанским судом и за участие в массовых убийствах мирных жителей приговорили к расстрелу. [167]

Все сто пятьдесят освобожденных сербов вступили в партизанский отряд и в его составе мужественно сражались с немецко-фашистскими оккупантами.

По заданию Белорусского штаба партизанского движения подпольные партийные организации Полесья и других областей вели активную работу по разложению венгерских частей, используемых гитлеровским командованием для охраны коммуникаций. Когда на участке железной дороги Василевичи — Авраамовская словацкий полк был заменен венгерской частью, Хойнинский подпольный райком партии, возглавляемый Николаем Федоровичем Снегирем, немедленно занялся изучением настроений среди венгерских солдат и офицеров. К этому были привлечены не только подпольщики — коммунисты и комсомольцы, но и беспартийные железнодорожные рабочие, а также местные жители, у которых квартировали венгерские военнослужащие. Выполняя поручение подпольного райкома, наши товарищи как бы случайно затевали с солдатами разговоры об их отношении к фашистам, интересовались положением в Венгрии и незаметно оставляли листовки, призывавшие повернуть оружие против фашистских оккупантов.

Вскоре состоялась встреча командира партизанского отряда имени Суворова К. Т. Сацуры с венгерским комендантом станции Авраамовской Кишем и офицером венгерской армии, словаком по национальности, Шухом. От связных Т. В. Шаповаловой, С. И. Ракиты и их сына Валерика Кирилл Тарасович Сацура уже знал, что эти офицеры согласились перейти к партизанам и увести с собой многих солдат. Его интересовало только одно: почему комендант настаивал на предварительном разговоре с «партизанским начальством». При встрече с К. Т. Сацурой и сопровождавшими его партизанами Киш прежде всего спросил:

— Скажите, с кем имею честь говорить?

— С командиром партизанского отряда, — ответил Сацура.

— Какое у вас военное звание? Где вы учились?

— Окончил Московскую военную академию, — сказал Сацура, хотя военным не был и в академии не учился. Однако у него была такая выправка и говорил он так уверенно, что Киш невольно вытянулся. А Кирилл [168] Тарасович продолжал: — Предлагаем вам и вашим солдатам перейти в партизанский отряд. Сделать это необходимо сегодня же.

Киш попросил дать ему двое суток на размышления.

— Только сегодня ночью, — повторил Сацура.

— Хорошо. Пусть сегодня, — согласился комендант. — Но сделайте так, будто вы захватили нас в плен. Это необходимо для того, чтобы фашисты не преследовали наши семьи на родине.

Ночью партизаны напали на станцию. Уничтожив немецких оккупантов — их было немного, — венгерские солдаты, возглавляемые Кишем и М. Шухом, присоединились к партизанам и ушли в лес. Лишь один солдат, видимо, струсил и сбежал.

В лагере близ Рамяшова венгерские солдаты и офицеры приняли партизанскую присягу, поклялись мужественно и самоотверженно сражаться против немецких фашистов. И они выполнили клятву. Сформированная из венгров и словаков отдельная партизанская рота под командованием белоруса Степана Гущи и его помощника словака Михаила Шуха не раз участвовала в разгроме вражеских гарнизонов, в многочисленных диверсиях на коммуникациях противника.

Больше всего, если говорить о зарубежных товарищах, среди белорусских партизан было поляков. К нам пришли многие граждане, в свое время переселившиеся из Польши в западные области Белоруссии, солдаты бывшей польской армии, рабочие-антифашисты Варшавы, Лодзи, Кракова и Люблина, бежавшие из фашистских лагерей смерти. По данным, которыми располагал наш штаб, в белорусских партизанских соединениях насчитывалось по меньшей мере около двух с половиной тысяч поляков. Некоторые отряды целиком состояли из польских граждан.

В жестоких боях против оккупантов ширился и креп союз нашего народа с патриотами-антифашистами других стран. Сражаясь в одном строю с русскими и белорусами, многие наши зарубежные друзья пали смертью храбрых. Мы свято чтим память о них, хорошо помним имена всех героев — и мертвых и живых, помогавших нам очищать от гитлеровцев родную белорусскую землю. [169]

Карточный домик предателей

В конце апреля 1942 года Центральному Комитету Компартии Белоруссии стало известно, что в лагере военнопленных, расположенном близ города Сувалки, образован по заданию немецко-фашистского командования так называемый «Боевой союз русских националистов». Программы его мы тогда еще толком не знали. Было лишь известно, что возглавил «союз» некий В. В. Гиль — бывший начальник штаба 29-й стрелковой дивизии Красной Армии. Гестаповцы, готовившие его на роль руководителя, порекомендовали к фамилии Гиль, явно не русского происхождения, добавить «Радионов». Так он стал Гиль-Радионовым.

Вскоре узнали мы и о том, что, находясь в плену, Гиль-Радионов окончил в Добендорфе близ Берлина гестаповскую диверсионно-разведывательную школу. Его ближайшими помощниками гестаповцы назначили нескольких власовцев. Всей этой компании было поручено вовлекать в «союз» морально неустойчивых военнопленных, чтобы затем создать из них «дружину» для борьбы с белорусскими партизанами.

Угрозами, подкупом и другими чисто гестаповскими мерами воздействия Гиль-Радионову и его помощникам удалось к осени 1942 года загнать в «союз» около пятисот человек и сформировать «дружину». В октябре «дружина», пополненная полицаями из националистического отребья, вместе с немецкими частями СС и СД была переброшена в Могилввскую область для участия в карательной экспедиции против партизан, действовавших на территории Кличевского, Белыничокого и Березинского районов.

Эта экспедиция, как и многие предыдущие, не увенчалась успехом. Окруженные в Усакинских лесах партизаны после нескольких дней упорных боев прорвали вражеское кольцо и нанесли карателям большие потери в живой силе и технике. Части СС и СД вскоре были отозваны из Кличевского района, а «дружина» Гиль-Радионова осталась в Усакинских лесах. Зная, что она состоит в основном из людей обманутых и запуганных немецкими фашистами, Центральный Комитет Компартии республики и Белорусский штаб дали руководителям партийного подполья Могилевской области и [170] командованию партизанских бригад задание установить связи с «дружинниками» и активной контрпропагандой помочь им, пока не поздно, одуматься.

На первый взгляд задание казалось не трудным. Коммунисты и комсомольцы — подпольщики, партизанские агитаторы стали забрасывать в расположение «дружины» советские газеты и листовки с призывами переходить к партизанам. И вскоре, как и следовало ожидать, появились первые перебежчики. Однако Гиль-Радионов и его фашистские хозяева быстро сообразили, к чему может привести начавшийся процесс отрезвления вчерашних военнопленных. Поэтому «дружина» была срочно переброшена в Вилейскую область, по мнению немецкого командования, менее «зараженную ядом партизанской борьбы». Там, в Плисском районе, к ней присоединилась вторая «дружина», которую ранее возглавлял власовец А. Э. Блажевич. Новое формирование стало официально именоваться «1-м русским национальным полком СС». Возглавил его все тот же Гиль-Радионов, получивший к тому времени от фашистского вермахта два железных креста и звание полковника. Начальником штаба был назначен Блажевич, ведавший одновременно делами гестапо, а начальником полковой контрразведки — власовец С. Ф. Богданов.

Фашисты рассчитывали, что «1-й русский национальный полк СС», «закаляясь» в борьбе с партизанами, станет военной основой так называемого «Русского комитета», созданного в Берлине предателем А. А. Власовым и его сообщниками. Весной 1943 года полк навестили сам председатель «Русского комитета» Власов и генералы-белоэмигранты Жиленков и Иванов. В результате переговоров было решено провести мобилизацию среди местного населения, сформировать на базе полка бригаду и впредь именовать ее «Русской освободительной армией», сокращенно «РОА». Местом дислокации нового формирования были избраны железнодорожный поселок и станция Докшицы, что находятся примерно в ста пятидесяти километрах севернее Минска.

Вскоре, однако, «бригаде» Гиль-Радионова (по численности она оставалась все тем же полком неполного состава) пришлось покинуть Докшицы. Гитлеровское командование включило ее в состав очередной карательной экспедиции, которая продолжалась почти два [171] месяца и закончилась провалом. В боях с партизанами понесли значительные потери как немецкие части СС, так и «дружинники». Изрядно потрепанная «бригада» Гиль-Радионова возвратилась в Докщицы.

За время экспедиции немало «дружинников» перешло на сторону партизан. Они показали, что моральный дух у личного состава «бригады» очень низкий, что большинство солдат не одобряют действий своего командира, что идея создания «новой», национал-социалистской, то есть фашистской, России не находит среди них поддержки.

— За каждым солдатом и офицером установлена слежка агентов гестапо, — рассказывали перебежчики. — За малейшую провинность, даже за самые безобидные разговоры о Красной Армии и о партизанах, гестаповцы арестовывают солдат, расстреливают или направляют их в лагеря смерти. Многие солдаты и офицеры готовы перейти к партизанам, но боятся, что будут расстреляны за участие в карательных экспедициях.

В связи с этим Центральный Комитет Компартии республики и Белорусский партизанский штаб предложили Вилейскому подпольному обкому, подпольным райкомам и партизанскому командованию усилить работу по разложению «бригады» Гиль-Радионова, разъяснить ее личному составу, что солдаты и офицеры, добровольно перешедшие на сторону партизан, не будут подвергаться никаким репрессиям. Партизанские агитаторы и подпольщики под различными предлогами встречались с «роавцами», проникали в их подразделения, рассказывали о разгроме фашистских войск под Курском и Орлом, о наступлении Красной Армии, о героической работе тружеников советского тыла. Под влиянием агитации непрерывно росло число солдат и офицеров, готовых перейти к партизанам. Становился все более очевидным неизбежный развал искусственно созданного антисоветского формирования.

Командование бригады, безусловно, чувствовало это и принимало ответные меры. Но попытки Гиль-Радионова и других укрепить дисциплину ни к чему не привели.

23 июля 1943 года Белорусский штаб партизанского движения поручил Д. В. Тябуту и другим товарищам начать прямые переговоры с Гиль-Радионовым о переходе [172] всей его «бригады» к партизанам. Первая встреча произошла в начале августа с начальником контрразведки «роавцев», изменником Богдановым. Переговоры, однако, не дали положительных результатов, Богданов категорически отверг предложение Тябута передать свое соединение в распоряжение партизанского командования. Единственной его «уступкой» было обещание не участвовать в карательных экспедициях. Но этот вопрос решал не он, а гитлеровское командование.

10 августа на переговоры приехал сам Гиль-Радионов. Ему были объявлены условия перехода «бригады» на сторону партизан, согласованные Д. В. Тябутом с Белорусским штабом и подпольным обкомом партии. Они заключались в следующем:

— «Бригада» в полном составе, с вооружением, складами боеприпасов, запасами продовольствия, переходит в подчинение командования партизанского соединения и сразу же начинает активные боевые действия против немецких оккупантов;

— Командование «бригады» доставляет и передает в распоряжение партизанского штаба для предания суду начальника контрразведки изменника Богданова и капитана немецких войск СС графа Мирского, а с остальными гитлеровцами поступает по своему усмотрению;

— Если эти требования будут соблюдены, командование партизанского соединения обещает сохранить жизнь всем солдатам и офицерам «РОА» и предоставить им возможность в боях искупить свою вину перед Родиной и народом.

Фактически речь шла о безоговорочной капитуляции. Тем не менее Гиль-Радионов вынужден был принять ее. 13 августа «роавцы» были подняты по тревоге. Уничтожив немецких офицеров-эсэсовцев, они при полном вооружении перешли к партизанам. Командованию бригады «Железняк» были переданы изменник Богданов, граф Мирский и другие гестаповцы, которые в ночь на 14 августа были отправлены на самолете в Москву и затем преданы суду.

Немецко-фашистское командование с опозданием узнало о случившемся. Правда, тогда же, 13 августа, был издан приказ: «Стрелковую пехотную бригаду войск «РОА» обезоружить; солдат и офицеров направить в [173] концентрационные лагеря». Но ни обезоруживать, ни отправлять в концлагеря было уже некого.

Получив сообщение о переходе «бригады» на сторону партизан, Бюро Центрального Комитета Компартии республики с удовлетворением отметило огромную работу, проведенную подпольными партийными организациями по ликвидации этого антисоветского формирования. Решением ЦК и приказом Белорусского штаба бывшая бригада «РОА» была переименована в 1-ю антифашистскую бригаду, стала партизанской.

Командиром ее остался Гиль-Радионов. Требовалось решить, кого послать к нему комиссаром. На этот пост нужен был человек, способный не только сплотить вокруг себя бывших «роавцев», но и личным примером убедить каждого из них в необходимости самоотверженной борьбы против немецко-фашистских оккупантов. Ведь как бы то ни было, а длительное пребывание в плену и вражеская пропаганда оставили след в их сознании.

По моему предложению ЦК утвердил комиссаром 1-й антифашистской бригады секретаря Логойского подпольного райкома партии И. М. Тимчука. Я знал его еще по работе в Вилейской области, где он до войны был директором крупного зверосовхоза, знал как непоколебимого большевика, честного и принципиального человека. Смелым, мужественным подпольщиком характеризовал его в своих радиограммах и секретарь Вилейского подпольного обкома партии И. Ф. Климов.

Мы не ошиблись в выборе кандидатуры на должность комиссара антифашистской бригады. И. М. Тимчук с честью оправдал доверие, оказанное ему Центральным Комитетом Компартии Белоруссии.

Ну, а как вел себя Гиль-Радионов? Вскоре после перехода бригады «РОА» на сторону партизан я получил от него радиограмму, в которой он просил разрешения прислать в Белорусский штаб партизанского движения двух своих офицеров — Шепетовского и Алелекова, якобы для разрешения некоторых вопросов по снабжению бригады вооружением, боеприпасами и медикаментами.

Сначала я не понял, чего он хотел, так как знал, что вооружения, боеприпасов, медикаментов в 1-й антифашистской бригаде более чем достаточно: в ее распоряжении остались немецкие склады. «Зачем Гиль-Радионову [174] понадобилось посылать в штаб своих людей?» — с недоумением подумал я. Потом догадался: он решил проверить, выполним ли мы свое обещание — никого из бывших «роавцев» не подвергать репрессиям за службу в карательных войсках противника. Очевидно, он рассуждал примерно так: если Шепетовского и Алелекова арестуют в Белорусском штабе, значит, надо возвращаться к прежним хозяевам — гитлеровцам; если же все обойдется благополучно и «послы» возвратятся, следовательно, можно быть уверенным, что за прошлую деятельность штаб не собирается никого преследовать.

Я разрешил Шепетовскому и Алелекову прилететь в штаб и предупредил всех наших работников, чтобы никто из них с «послами» Гиль-Радионова о делах бригады без моего ведома не говорил.

Первые два дня Шепетовский и Алелеков провели в штабе, как говорится, молча. Ни к кому не обращались с вопросами, ждали, видимо, что их арестуют. На третий день они передали через Марию Михайловну Кедрук просьбу, чтобы я принял их.

Первым начал разговор Шепетовский.

— Нашей бригаде необходимы боеприпасы и оружие отечественного производства, — заявил он.

— У вас же вполне достаточно немецкого оружия, — ответил я. — Зачем вам лишний запас?

— Да, это так, — замялся Шепетовский. — Но все же нам хотелось бы иметь и отечественное вооружение.

Вторая просьба Шепетовского касалась обеспечения бригады типографской машиной, краской и бумагой для издания газеты. Это было закономерно, поскольку Шепетовский ведал в бригаде вопросами пропаганды.

Я сказал, что типографское оборудование доставим в бригаду в ближайшие дни. Вместе с тем предупредил Шепетовского, чтобы по вопросам пропаганды он неукоснительно выполнял указания комиссара И. М. Тимчука.

Казалось, на этом разговор закончен. Но «послы» не уходили.

— Можно задать еще один вопрос, товарищ полковник? — вдруг обратился ко мне Алелеков и, не дождавшись моего согласия, спросил: — Что будет с нами? Что нам теперь делать? [175]

— Как, что делать? Воевать, беспощадно громить врага. Только так вы можете искупить свою вину перед Родиной за недавнее прошлое.

— Значит, нам можно возвращаться в тыл противника, в свою бригаду?

— А почему же нет? Именно возвращаться. И чем быстрее, тем лучше.

Лица Шепетовского и Алелекова сразу просветлели. Они явно не рассчитывали на такой ответ.

— Да, мы искупим свою вину, товарищ полковник. Сделаем все возможное, чтобы снять с себя пятно...

Через трое суток они были уже в своей бригаде.

1-я антифашистская бригада воевала. Ее личный состав мужественно сражался с оккупантами вплоть до полного освобождения Белоруссии.

Опытным командиром показал себя в боях и Гиль-Радионов. Он погиб в борьбе с фашистскими захватчиками. Тем не менее и сейчас, когда пишутся эти строки, я не могу назвать его патриотом. Разве можно умолчать о карательных экспедициях против партизан, в которых участвовали «роавцы» под его командованием. Разве можно забыть о зверствах, которые чинили они над мирным населением в Кличевском, Лепельском и некоторых других районах.

Не знаю, есть ли в юридической науке такое понятие, как предел человеческого прощения. А в сердце и сознании советского человека, мне думается, он есть. Можно простить многое, очень многое, тем более что с годами, когда приходят новые заботы, старое забывается. Но нельзя, невозможно простить сознательную измену родной стране, своему народу, массовые расстрелы своих братьев по крови. Вот почему я и поныне не считаю возможным сказать доброе слово о В. В. Гиль-Радионове, хотя повторяю, что после перехода «бригады» «РОА» на сторону партизан воевал он с фашистами смело, показал себя опытным командиром.

Так закончилась эта история, начало которой положил образованный Гиль-Радионовым «националистический союз», в корыстных целях названный оккупантами «боевым союзом русских». Кроме названия, в нем с самого начала не было ничего подлинно русского, отечественного. Поэтому и развалился он, словно карточный домик. Иначе и быть не могло. [176]

Снова — крах

Как-то, будучи по делам в Центральном штабе партизанского движения, я зашел к Сергею Саввичу Бельченко, бывшему наркому внутренних дел Белоруссии, ведавшему теперь вопросами разведки.

— Слыхали, Петр Захарович, о новой затее фашистов? — спросил меня Сергей Саввич.

— Какой затее?

— Ну как же!.. Еще одну подлость придумали — пытаются сколотить что-то вроде армии из русских, белорусов, украинцев и других для борьбы с партизанами, для шпионажа и диверсий в нашем тылу. В поселке Осинторф создан штаб из разной эмигрантской сволочи и бывших белогвардейцев... Мы уже принимаем меры, чтобы уточнить характер и цели этого явно антисоветского формирования. Вам тоже следует поинтересоваться, что затевают фашисты в Осинторфе. По всему видно, — добавил он, — что они главную ставку делают на военнопленных...

Сообщение С. С. Бельченко не было для меня новостью. Из докладов секретаря Витебского обкома партии А. А. Жилянина, из донесений тогда еще здравствовавшего комбрига К. С. Заслонова и комиссара Л. И. Селицкого нам было известно, что в Осинторфе, Шклове и Березине оккупанты начали формировать из военнопленных подразделения, которые по их замыслам должны составить основу будущей «Русской национальной армии» («РНА»).

Я поручил сотрудникам Белорусского штаба подполковнику Скрыннику и его помощнику Красовскому продолжать сбор и обобщение материалов о «РНА». И вот что вскоре выяснилось.

Немецко-фашистское командование задумало сформировать из советских военнопленных несколько дивизий, потом, по мере необходимости, пополнять их на оккупированной территории путем мобилизации местных жителей призывного возраста. Часть таких соединений предполагалось использовать на советско-германском фронте, часть — против армии наших союзников на Западе и для борьбы с партизанами на территории Белоруссии и Украины. Намечалось также создать специальные [177] группы и отряды для засылки их в тыл Красной Армии с диверсионными и шпионскими целями.

Для формирования «армии» в Белоруссию, в поселок Осинторф, были присланы из Германии белогвардейские офицеры и немцы русского происхождения. В должности «особого руководителя армии» гитлеровское командование утвердило С. Н. Иванова, бывшего царского офицера, одного из ближайших соратников белогвардейского генерала Мюллера в годы гражданской войны. На должность «политического воспитателя» был назначен его брат — Н. Н. Иванов, тоже царский офицер и тоже воевавший вместе с Мюллером в роли заместителя начальника штаба. В Германии, куда Н. Н. Иванов сбежал после гражданской войны, он занимался журналистикой, выступая в наиболее реакционных, антисоветских газетах в качестве «специалиста по России». В группу организаторов задуманной «армии» входили также: И. К. Сахаров — сын русского белогвардейца-эмигранта; граф Санин — бывший офицер царской армии, ярый монархист; Соболевский — бывший крупный русский помещик, офицер-белогвардеец; граф фон Пален — сын «русского немца»-белоэмигранта. Видная роль в этой банде отводилась и одному из нацистских главарей, немцу Ландорфу, который считал себя русским по происхождению.

Для начала «организаторы» получили от фашистского командования около двухсот военнопленных из особого лагеря близ Берлина. Все эти завербованные подонки прошли подготовку в специальной школе гестапо. Организаторы «армии» использовали их в качестве агентов по вербовке «добровольцев» в различных лагерях военнопленных.

У гитлеровцев и их приспешников из числа белогвардейских офицеров расчет был предельно прост: для голодного человека, дескать, не существует никаких идеалов; поэтому, если пленных красноармейцев не кормить, то они «добровольно» согласятся вступить в «русскую национальную армию», а тех, которые проявят строптивость, можно расстрелять.

Вербовка проводилась таким образом. В лагерь приезжала группа гестаповцев в сопровождении организаторов «РНА» и нескольких агентов, подготовленных в гестаповской школе под Берлином. Военнопленных выстраивали [178] и отбирали из них тех, кто по здоровью был еще пригоден к службе. Затем им объявляли: создается «русская национальная армия», и каждый имеет возможность «добровольно» вступить в нее, чтобы сражаться за «свободную Россию».

Добровольцев оказывалось немного. Но все же кое-кто записывался. Одни из-за голода в лагерях: «Все равно, мол, подохнем, а там хоть пожрем вволю»; другие с вполне определенной целью — получить в руки оружие и при первой возможности уйти к партизанам, воевать против фашистов; третьи — в надежде переждать: «Пока суть да дело, а там, глядишь, и война кончится».

Первое время в «РНА» зачисляли лишь тех военнопленных, родители которых или они сами в прошлом подвергались репрессиям со стороны органов Советской власти. Неважно за что, пусть даже за бандитизм. Но так как и большинство репрессированных не хотело вступать в «армию» добровольно, гитлеровцы вскоре объявили: принимаются все, за исключением летчиков и танкистов.

Уже позже нам стали известны от перебежчиков и такие детали. Чтобы как-то подбодрить завербованных в «армию», «особый руководитель» С. Н. Иванов разъяснял: «Москву будут брать не немцы и не японцы, а мы, русские, своими руками будем брать ее и восстанавливать свои порядки. Поэтому после окончательного сформирования наша армия должна занять один из участков фронта для борьбы против советских войск».

Еще дальше шел в своих бредовых планах начальник осинторфского гарнизона граф Санин. На одной из вечеринок, где присутствовали только «господа русские офицеры», он заявил: «Нам необходимо создать двухмиллионную армию и полностью вооружить ее. Немцы после этой войны ослабеют, тогда мы и ударим по ним. Возьмем власть в свои руки, восстановим в России... монархию».

Тем, кто соглашался вступить в «РНА», обещали потом предоставить руководящие посты не только в армии, но также в политических и хозяйственных организациях будущей России.

Наряду с белогвардейцем Н. Н. Ивановым «политическую работу» в «РНА» вел и власовец Бочаров. Он или разъяснял «добровольцам» международные события, [179] или просто читал официальные сводки верховного командования германской армии.

Надежды тех, которые пошли в «РНА» с целью «как следует пожрать», не оправдались. Кормили «добровольцев» плохо: выдавали в день всего по триста — пятьсот граммов хлеба, один раз горячую пищу, а на завтрак и ужин — жидкий кофе или чай. Зато вдоволь угощали кулаками. Недовольных взбивали до потери сознания, пороли розгами перед строем. Нередки были случаи расстрелов.

Во всех подразделениях имелись агенты гестапо, осведомители, доносчики. В шкловском гарнизоне однажды распространился слух, будто батальон «РНА» после того, как пройдет курс обучения, выступит против его организаторов — гитлеровцев. Услышав об этом, осведомитель гестапо Синицкий — воспитанник Добендорфской диверсионно-шпионской школы написал донос немецкому коменданту в Осинторфе. Тот передал письмо командованию «РНА», чтобы подчеркнуть этим мнимую самостоятельность организаторов «армии». Руководство «РНА» решило судить Синицкого как провокатора. На суде этот действительный провокатор и шпион выболтал, что еще задолго до войны был завербован крупным германским шпионом Альбрехтом. Чтобы лишить возможности подсудимого выболтать и другие тайны, гитлеровцы прекратили «суд», а Синицкого расстреляли.

За антигерманские настроения многие солдаты «РНА» были отправлены в особые лагеря гестапо — лагеря смерти.

Для поощрения преданных служак из числа власовцев командование «РНА», с согласия гестапо, присваивало им внеочередные воинские звания. Так, капитан Рудольф Рыль стал подполковником. Для командного состава было установлено улучшенное питание.

Однако ни зверские расправы с недовольными, ни поощрения «за добросовестную службу» не помогали. Многие «добровольцы» использовали любую возможность, чтобы перейти к партизанам. Число перебежчиков росло изо дня в день.

Для охраны «добровольцев» немецко-фашистское командование вынуждено было ввести в Осинторф крупный [180] гарнизон, состоявший в основном из немцев-эсэсовцев. В ночное время даже по естественным надобностям солдатам «РНА» не разрешалось выходить из казарм в верхней одежде и без сопровождения охранника.

Убедившись в неспособности белогвардейских офицеров быстро создать «армию», немецко-фашистские власти в июне 1942 года сами приступили к формированию из военнопленных двух специальных батальонов — «Днепр» и «Березина». Оба они предназначались для борьбы с партизанами.

В батальоны «Днепр» и «Березина» гитлеровцы отобрали, по их мнению, самых надежных. Создавались эти подразделения по немецкому образцу. Общее командование ими осуществлял «зондерштаб», находившийся в Бобруйске. Он состоял исключительно из офицеров немецко-фашистской армии.

Штабы батальонов комплектовались из власовцев. Но за их деятельностью постоянно наблюдали гестаповцы, наделенные такими же, если не большими, правами, как и командиры батальонов.

В отличие от подразделений «РНА», батальоны «Днепр» и «Березина» имели на своем вооружении не только винтовки и автоматы, но и пушки, ротные и батальонные минометы, радиостанции, противотанковые орудия.

Для батальона «Днепр» немецко-фашистское командование определило район действий Глусск, Новоандреевка, Катка, Зубаревичи; для батальона «Березина» — Любань, Чаусы, Прусы. Несколько раз гитлеровцы включали эти подразделения в карательные экспедиции против партизан. Однако они, как и формирования «РНА», оказались ненадежными. Уже в августе и сентябре 1942 года многие солдаты перебежали к партизанам.

Фашисты, как видно, и сами не возлагали больших надежд на эти батальоны. Скорее всего, именно поэтому они, только начав их создавать, затеяли еще одну авантюру.

Во всех газетах, издававшихся оккупантами на территории Белоруссии, 9 июля 1942 года было напечатано «Воззвание к белорусскому народу», подписанное предателями и гитлеровскими холуями Ермаченко, Ивановским, Гадлевским, Козловским, попами Владимиром Филафеем [181] и Юлианом Саковичем. В этом грязном листке сообщалось, что немецко-фашистское командование разрешило белорусскому народу сформировать «свой» корпус самообороны и что командовать им будет «белорус» Ермаченко. Далее следовал призыв: вступайте в «Белорусский корпус самообороны»!

В кампанию по созданию «Белорусского корпуса» включился весь пропагандистский аппарат оккупационных властей. В селах и деревнях появились объявления с призывом вступать в «корпус». В листовках, газетах, радиопередачах гитлеровские болтуны с пеной у рта старались доказать, как важно белорусам иметь «свои» вооруженные силы. «Пока германские войска заняты на фронтах, добивают остатки Красной Армии, — верещали по радио геббельсовские трубадуры, — вы, крестьяне, должны объединиться для борьбы против партизан и сами их уничтожать».

Сначала была объявлена добровольная запись на службу в «корпус». Добровольцев не оказалось. Тогда начали проводить мобилизацию. Но ее срывали партизаны.

В деревне Рум шестнадцать молодых парней получили повестки. Некоторые из них поначалу рассуждали примерно так: Красная Армия далеко, когда она вернется — неизвестно, а пока можно и в «корпусе» послужить. По крайней мере, хоть близко от родного дома. Когда же партизаны-агитаторы разъяснили им, какую подлую роль отводит немецкое командование будущему «Белорусскому корпусу» — воевать со своими же братьями-белорусами, ни один из шестнадцати на сборный пункт не явился. Немецкий военный комендант дал им отсрочку. Однако «новобранцы» не пришли на мобилизационный пункт.

Так же было в деревнях Мышцы, Кременец, Валентиново, Городец и многих других.

После этого фашистскому ставленнику Ермаченко ничего не оставалось, как удовлетвориться небольшими отрядами «самообороны», с трудом сколоченными в отдельных районах — Лепельском, Заславльском, Логойском, Молодечненском и в четырех-пяти других. Однако с использованием их против партизан вышел полный конфуз.

В городе Красное больше месяца гитлеровцы обучали «самооборонцев» военному делу, а когда попробовали [182] включить их в карательную экспедицию, все они разбежались по домам. Еще курьезнее получилось с минским батальоном белорусских «самооборонцев».

После двухмесячной боевой подготовки минский военный комендант приказал отправить одну из рот батальона в район Пинска: пусть, мол, воюет там с партизанами. Для сопровождения «самооборонцев» выделил десятка два гитлеровцев. «Самооборонцы» шли медленно, не торопясь, часто отдыхали, а на одном из привалов, километрах в сорока от Минска, они перебили сопровождавших их гестаповцев и разбежались — кто домой, кто к партизанам.

В Минске некоторое время существовала школа по подготовке офицеров для «корпуса самообороны». В ней занимались сто человек. Через месяц после начала занятий «курсантов» оказалось так мало, что фашисты прикрыли школу, а оставшихся разослали по полицейским участкам.

Для борьбы против белорусских партизан гитлеровцы пытались использовать и литовцев. В Вильнюсе они сформировали «Литовский национальный батальон» и привезли его в Минск обучать. Во время налета советской авиации в казарму батальона угодила бомба. Погибло около ста солдат.

Гитлеровцы включили поредевший батальон в карательную экспедицию против партизан. Экспедиция провалилась. Обозленные неудачей, фашисты начали сжигать села, расстреливать мирное население. Принуждали к разбою и солдат «Литовского батальона», но они наотрез отказались стрелять в крестьян.

По возвращении в Минск батальон был разоружен немцами. Многие литовцы сбежали, а оставшихся гитлеровцы использовали на хозяйственных работах.

Привозили фашисты в Белоруссию два «украинских батальона». Всеми мерами они старались разжечь у украинцев ненависть к белорусам. Но из этого тоже ничего не получилось. Отказываясь от борьбы с белорусскими партизанами, солдаты группами и в одиночку стали уходить в лес. Сначала к партизанам перешли двадцать человек, потом еще семнадцать. Позже нелегально проникшие в казарму «украинских батальонов» подпольщики-агитаторы договорились о переходе на сторону партизан двухсот солдат. Но нашелся предатель, [183] который донес о готовившемся побеге, и массовый переход не удался. Многие солдаты были арестованы и отправлены в лагеря смерти, а остальных гитлеровцы уже не решились включать в карательные экспедиции, использовали их на погрузке и разгрузке эшелонов и на других работах.

Все попытки гитлеровского командования привлечь для борьбы с белорусскими партизанами местное население, военнопленных и так называемых «добровольцев» из Литвы и Украины с треском провалились. Зато некоторые партизанские бригады значительно пополнили свои ряды за счет этих формирований. Самое же отрадное здесь то, что фашистам ни подкупом, ни репрессиями так и не удалось принудить честных советских людей встать на путь измены Советской власти и своему народу.

Мне могут возразить: «Неужели среди тех, кого обстоятельства привели в «РНА», в подразделения «самообороны», в «национальные батальоны», не было предателей, продажных душ, стремившихся всячески выслужиться перед фашистами, приспособиться к их пресловутому «новому порядку»?» Да, к сожалению, были и выродки. Недаром в народе говорят: во время паводка всегда появляется пена. Не обошлось без такой пены и грозное половодье войны.

И все-таки в антисоветских формированиях, созданных оккупантами, порядочных людей, даже среди запуганных и одураченных, было неизмеримо больше, чем подлецов и изменников. Мы с самого начала верили в это и не ошиблись.

Конечно, далеко не все бывшие военнопленные, горячо стремившиеся получить оружие и перейти к партизанам, смогли осуществить свою мечту. Многие из них потерпели неудачу. Их гитлеровцы или отправили назад, в концентрационные лагеря, или расстреляли.

Можно смело сказать, что советский патриотизм выдержал все испытания. Он оказался сильнее подкупа и фашистской клеветы, сильнее пыток и самой смерти.