Это начиналось так...
Дым над Минском
Редкий человек не испытывает волнения, возвращаясь в родные места после долгого отсутствия. Приятно или неприятно для него это возвращение, а все равно он заново переживает минувшее, вспоминая те или иные, пусть даже самые незначительные, события.
Когда после года учебы в Москве я возвращался в Минск, причин для волнения у меня было более чем достаточно: уже вторые сутки шла Великая Отечественная война. На память невольно приходило все, что предшествовало моему отъезду в столицу Белоруссии.
...Слушатели Высшей школы партийных организаторов при ЦК ВКП(б) готовились к выпускным экзаменам. Хотя большинству студентов перевалило уже за тридцать, каждый из нас чувствовал себя юношей, полным энергии и задора. Во время перекуров мы до хрипоты спорили о международных и внутренних событиях, делились планами, размышляли вслух о будущей работе. [4]
В те дни газеты пестрели тревожными сообщениями о зловещем пожаре войны, все сильнее разгоравшемся на Западе. Комментируя воинственные заявления Гитлера и его сообщников, некоторые слушатели осторожно высказывали опасения, что фашисты могут напасть и на Советский Союз. Но всерьез об этом, кажется, никто не думал. Просто не верилось, что фашистская Германия, при всей агрессивности ее тогдашних руководителей, осмелится нарушить договор о ненападении, заключенный всего два года назад.
Перед экзаменами нас предупредили, что после окончания школы, возможно, не все вернутся на свои прежние должности. Мы внутренне готовили себя к любой работе — пропагандистской или хозяйственной, но, разумеется, только мирной. О военной карьере никто из нас тогда не помышлял.
Не скажу, что среди нас не было честолюбцев, которые правдами и неправдами стремились «зацепиться» за Москву, устроиться здесь, пусть на самую незавидную работу. Но таких людей было очень немного. Большинство же выпускников не задумывались над тем, куда их пошлют после учебы. Они мечтали только поскорее сдать экзамены и по-настоящему взяться за любимое дело.
Лично для меня было самым желанным вернуться в родную Белоруссию. Там прошли мои детство и юность, там за много лет работы я вырос до первого секретаря Вилейского обкома партии. Правда, в Вилейке я пробыл всего около года, но и за такое короткое время мне полюбился этот небольшой городок, раскинувшийся на берегу тихой Вилии. А о людях и говорить нечего: они стали для меня словно родные. Почти все свое время я проводил в деревнях и селах, помогая освободившимся от панского гнета крестьянам строить новую жизнь. Вот почему, когда товарищи по школе интересовались моими планами, я неизменно отвечал:
— Буду проситься в Вилейку. Работы там еще непочатый край.
Но желаниям моим не суждено было исполниться. Незадолго до последнего экзамена меня вызвал к себе приехавший в Москву первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко.
Встретились мы в просторном номере гостиницы «Москва [5] «. Поздоровавшись, Пантелеймон Кондратьевич усадил меня в кресло возле письменного стола и стал расспрашивать об учебе, о настроении, о планах.
— Домой-то не тянет? — с улыбкой спросил он. — Видать, соскучились по семье.
— Всему свое время, Пантелеймон Кондратьевич, — весело отозвался я, не ведая, о чем пойдет разговор дальше. — Вот сдам последний экзамен — и в Минск. А оттуда вместе с семьей в Вилейку. По живой работе соскучился.
— Да, — задумчиво произнес Пономаренко. — Дела в нашей республике намечаются большие. Полесские болота надо осушать, завершать в западных областях коллективизацию, подтянуть отстающие колхозы, повысить урожаи, поднять общественное животноводство... Много нерешенных задач и в промышленности. Будем строить новые заводы, фабрики, искать руду, нефть... Словом, сейчас республике, как никогда, нужны опытные кадры.
Немного помолчав, Пантелеймон Кондратьевич вдруг неожиданно для меня заключил:
— А в Вилейку вам, Петр Захарович, не придется ехать. Есть другая работа. Думаем рекомендовать вас вторым секретарем Цека. Займетесь сельским хозяйством. Так что сдавайте экзамены и — за дело!
От такого поворота в разговоре я на минуту растерялся. Секретарь ЦК! Почетно, ответственно, но все-таки боязно. И я попытался найти какие-то причины для отказа:
— За доверие благодарю, товарищ Пономаренко. Однако такая должность мне пока не по плечу. Вы только что говорили, что второму секретарю придется в основном заниматься сельским хозяйством. У меня же специального образования нет. Лучше выдвинуть кого-нибудь из наших сельскохозяйственных специалистов.
— Не прибедняйтесь, товарищ Калинин, — с ноткой официальности возразил Пономаренко. — Будто вы и в самом деле новичок в сельском хозяйстве.
Доводы мои действительно были легковесными. До избрания первым секретарем Вилейского обкома я работал сначала заведующим сельхозотделом ЦК республики, а затем заместителем наркома земледелия Белоруссии и, безусловно, знал сельское хозяйство. [6]
— Что ж, вам виднее, — только и мог я сказать.
— Вот это уже деловой ответ, — оживился Пантелеймон Кондратьевич. — А потребуется помощь — всегда поможем.
...Дня через два, после сдачи последнего экзамена, из секретариата ЦК ВКП(б) официально сообщили, что я рекомендован вторым секретарем Центрального Комитета Компартии Белоруссии.
Для оформления документов и сборов в дорогу не требовалось много времени. Но я решил на несколько дней задержаться в Москве. Хотелось побывать на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, которая открывалась 22 июня. Как секретарю ЦК, мне просто необходимо было ознакомиться с достижениями передовых колхозов и совхозов страны.
Товарищи из ЦК Компартии Белоруссии удовлетворили мою просьбу. Мне разрешили остаться в столице до 24 июня. И я тут же послал телеграмму жене, чтобы она с детьми приехала в Москву.
Рано утром 22 июня я встретил жену и двух сыновей — школьников. Наскоро позавтракав, мы сразу же поехали на выставку. Успели к самому ее открытию.
Ярко светило солнце. В многолюдных выставочных павильонах было жарко. К полудню все мы порядком устали и решили немного отдохнуть на одной из скамеек в тени деревьев. Из мощного репродуктора, установленного на крыше главного павильона, лилась безмятежная мелодия.
Вдруг музыка оборвалась. А через несколько минут в настороженную тишину, словно удар набата, ворвалось грозное слово — война!
И сразу кончилось веселье. Посуровевшие люди торопливо покидали выставку, направляясь к трамваям и автобусам. У всех появились неотложные дела.
— Сегодня же едем в Минск, — сказал я жене.
Вечером мы заняли свои места в вагоне. По расписанию скорый поезд Москва — Минск должен был прибыть на конечный пункт рано утром. К началу рабочего дня я рассчитывал быть в ЦК.
Но прошло несколько часов, и наш экспресс, выбившись из графика, стал останавливаться почти на каждой маленькой станции.
Наутро проводница объявила: [7]
— Поезд идет только до Борисова. Дальше, говорят, ехать нельзя: повреждены пути.
Но и до этого города нас не довезли. Высадились в поле, километрах в двух от станции. Пришлось искать попутную машину. Только во второй половине дня удалось случайно встретить знакомого из минского торга. Он привозил какие-то товары в Борисов на двух грузовиках.
— Идите за семьей, скоро поедем, — сказал он.
Машина, в которую мы сели, была до отказа заполнена пассажирами. Сначала люди молчали. Но вот кто-то неуверенным голосом сказал:
— Минск горит. Видите, дым.
— Не может быть.
— Чего там «не может быть». Говорят, еще вчера фашисты бомбили город.
Да, Минск действительно горел. Клубы дыма поднимались над Комаровкой, над Пушкинским и Грушевским поселками, над Татарской слободой и Сторожевкой. Что-то горело и в районе вокзала... Над городом кружили фашистские бомбардировщики...
Доставив семью домой, я сразу же отправился в Центральный Комитет. Никого из секретарей и членов бюро не застал. Заведующий канцелярией ЦК сказал, что после собрания партийного актива, состоявшегося вчера, все разъехались по областям. Кто когда вернется, он не знал.
...С Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко удалось встретиться только утром 24 июня. Хотелось поговорить с ним, получить указания, чем заняться в первую очередь, но ему было не до разговоров.
— Некогда сейчас, — сказал он. — Еду на заседание Военного совета. А вы приступайте к работе. Главное сейчас — помочь армии. Организуйте людей. Займитесь эвакуацией женщин и детей. Проследите, чтобы готовили к эвакуации партийный архив. Не исключено, что немцы прорвутся в Минск. Словом, действуйте самостоятельно. Если потребуется, отдавайте распоряжения от моего имени.
Весь день 24 июня вражеская авиация бомбила город. Наши зенитные части оказывали ей очень слабое противодействие. Они были вооружены в основном 37-миллиметровыми пушками и спаренными пулеметами, [8] да и тех было мало. А наши истребители вообще не появлялись в воздухе. Как потом выяснилось, почти вся истребительная авиация, базировавшаяся близ Минска, была уничтожена фашистами на аэродромах. Лишь немногим летчикам удалось подняться в воздух.
В середине дня, когда воздушные налеты стали несколько реже, в сторону Могилевского шоссе по улицам Минска хлынули толпы беженцев. Но снова появились вражеские самолеты и начали обстреливать улицы из пулеметов. Горожане, пытавшиеся покинуть Минск, вынуждены были возвратиться в укрытия.
В результате бомбардировок нарушилась телефонная и телеграфная связь Минска с городами и районами республики. Я несколько раз пытался звонить в Оршу, Бобруйск, Пинск, но телефонистка испуганным голосом отвечала:
— Связи нет. Когда восстановят — неизвестно.
В первой половине дня возвратились из командировок секретари ЦК В. Н. Малин, В. Г. Ванеев и Н. Е. Авхимович, многие руководящие работники Минского обкома и горкома партии, члены ЦК. Некоторые из них тут же отправились в райвоенкоматы, чтобы на месте оказывать военкомам помощь в проведении мобилизации.
На мобилизационные пункты уже в первые два дня войны по повесткам и добровольно явились тысячи военнообязанных. Сотрудники военкоматов не прекращали работу ни на час и все же не успевали оформлять документы всем новобранцам. Возникали и другие трудности. Мобилизационными планами предусматривалось, что обмундирование и вооружение мобилизованные получают в тех частях, к которым приписаны. Но некоторые части уже убыли на фронт. Нужно было что-то немедленно предпринимать, а армейские хозяйственники не решались отступить от выработанных в мирное время инструкций, обязательно требовали письменных распоряжений старших военных начальников. Представителям ЦК Компартии Белоруссии приходилось брать всю ответственность на себя, если не удавалось созвониться с нужными людьми.
В конце дня в ЦК возвратился П. К. Пономаренко и сразу же пригласил к себе членов бюро.
— Обстановка тяжелая, — без всякого вступления [9] начал Пантелеймон Кондратьевич. — Наши войска продолжают с боями отступать. Немецкие танковые соединения рвутся к Минску. По сведениям фронтовой разведки к городу подходят пять танковых дивизий противника. Бои уже идут на подступах к Минскому укрепленному району, в двадцати километрах от города. Там сражаются части нашей тринадцатой армии. А на северо-западе, где обороняется сотая дивизия генерала Руссиянова, противник подошел к городу еще ближе.
В этот момент, как бы подтверждая слова Пономаренко, раздались близкие взрывы: фашисты начали обстрел Минска из дальнобойных орудий.
— Положение еще больше осложняется тем, что немцы сбрасывают в наш тыл воздушные десанты, — продолжал Пономаренко. — Необходимо поэтому повысить бдительность, ускорить создание на местах истребительных батальонов для борьбы с вражескими парашютистами. От военкоматов надо добиться, чтобы в Минске и во всех районах, еще не занятых фашистами, были в самые короткие сроки сформированы маршевые подразделения для отправки на фронт. Наши части несут большие потери в людях. Нельзя ждать, пока будут подтянуты войска из тыла. Мы должны принять все меры для ускорения мобилизации запасников.
Пономаренко помолчал немного, что-то обдумывая, и в заключение сказал:
— И вот еще что, товарищи. Пришло время начинать партизанскую борьбу в тылу врага. В Минске сейчас находятся многие партийные, советские и комсомольские работники из занятых немцами областей и районов. Надо немедленно решать, кого из них мы можем направить во вражеский тыл для организации партизанских отрядов и диверсионных групп. Дело это важное и неотложное. Вы лично, Петр Захарович, — обратился Пономаренко ко мне, — сегодня же займитесь составлением таких списков.
На этом же заседании было принято решение об эвакуации Центрального Комитета и правительственных учреждений республики в Могилев.
В отделе кадров ЦК мы составили список коммунистов, направляемых в тыл противника. Это была сравнительно небольшая группа ответственных уполномоченных ЦК. Многих из них я знал по совместной работе, [10] с другими не раз встречался на совещаниях. Тут были секретари обкомов и горкомов партии, руководящие работники областных исполкомов...
С наступлением темноты налеты вражеской авиации ненадолго прекратились. Необходимо было воспользоваться этим временем, чтобы вывезти из города государственные ценности, архивы, готовую продукцию с заводских и фабричных складов. Кроме того, П. К. Пономаренко приказал мне и В. Г. Ванееву организовать эвакуацию семей работников ЦК.
До рассвета мы пробыли у железнодорожников. Хотя ночь в конце июня короткая, рабочие и инженерно-технические работники Минского узла сумели сформировать и отправить в сторону Борисова и Бобруйска более десяти поездов. Работа, на которую в обычное время потребовалось бы не меньше суток, а то и двух, была выполнена за пять часов.
В одном из эшелонов выехали из Минска женщины и дети, в том числе семьи партийных и советских работников. В эту ночь я надолго простился с родителями, женой и сыновьями. Многие горожане разбрелись по окрестным селам и деревням, чтобы оттуда отправиться на восток пешком или на попутных машинах, либо переждать бомбежки и снова возвратиться в Минск.
С рассветом над городом опять нависли черной тучей «мессеры» и «юнкерсы». Бомбежка возобновилась. Не было, казалось, ни одной улицы, где бы не полыхали пожары. Их уже никто не тушил. Прекратилось движение городского транспорта.
Мимо здания ЦК время от времени на бешеной скорости проносились грузовики с наспех уложенными грузами: лабораторным оборудованием, архивными материалами, машинами, станками. Проезжали автобусы с женщинами и детьми. Все это двигалось на восток. Минск эвакуировался.
Час от часу все явственнее слышалась канонада. Где-то совсем близко шли тяжелые, кровопролитные бои. Все минские больницы были забиты ранеными.
Во второй половине дня 25 июня в ЦК пришла делегация врачей, работавших в Наркомате здравоохранения, горздравотделе, Минском государственном медицинском институте. Помнится, среди них было несколько известных профессоров. Они еще имели возможность [11] эвакуироваться вместе со своими семьями. Но они беспокоились не о себе.
— Надо что-то делать. Нельзя больше оставлять в городе раненых и больных. Ведь погибнут все, — обратился к секретарю ЦК В. Г. Ванееву профессор Евгений Владимирович Клумов.
Что мы могли посоветовать? Мобилизовать весь имеющийся в медицинских учреждениях транспорт для вывоза больных и раненых в села и деревни? Но такой совет, естественно, не мог удовлетворить врачей. Многие больные были нетранспортабельны. Врачи ушли, так и не получив удовлетворительного ответа на волновавший их вопрос. Они поступили так, как подсказывало сердце. Профессора, врачи, медицинские сестры, няни остались с людьми, нуждавшимися в их помощи. Впоследствии значительная часть медицинских работников активно действовала в подполье. Врачи-патриоты спасали советских людей от угона на фашистскую каторгу в Германию, доставляли партизанам медикаменты и перевязочные средства, лично участвовали в боях с немецко-фашистскими захватчиками.
«Мы делали все возможное, чтобы помочь людям уклониться от явки на биржу труда, — вспоминает бывший участник Минского подполья профессор Иван Андреевич Ветохин. — ...Все врачи наши, попавшие в оккупацию, действовали в том направлении, которое было одобрено партией».
И это не просто слова. Они подтверждены тысячами убедительных примеров. Профессор Е. В. Клумов, подвергаясь смертельной опасности, передал в партизанские отряды десятки наборов хирургических инструментов. Медицинская работница Л. Ф. Густарник была активной разведчицей и длительное время поддерживала связь с партизанской бригадой «Дяди Васи». Она переправила в лес большое количество медикаментов. П. М. Юшкевич, Е. Ф. Зязин, М. М. Владысик и многие другие врачи, работавшие в годы оккупации Минска в лечебных учреждениях, также активно помогали партизанам и подпольщикам, всеми мерами спасали население города от угона на каторжные работы в фашистский рейх.
В ночь на 25 июня Центральный Комитет партии, Президиум Верховного Совета, Совнарком, народные [12] комиссариаты и другие правительственные учреждения республики перебазировались в Могилев. Но многие члены бюро и секретари ЦК, ответственные работники обкома и горкома партии все еще оставались в Минске. На подступах к городу возводились оборонительные укрепления. Там работали тысячи людей, которых надо было обеспечивать питанием и строительными инструментами. Члены ЦК вели разъяснительную работу среди населения, поддерживали связь с командованием частей и соединений, оборонявших Минск.
Из столицы республики мы выехали всего за несколько часов до того, как туда ворвались вражеские танковые части. Завязав бои непосредственно за Минск, противник почти одновременно захватил Смолевичи, вышел к реке Свислочь и перерезал дорогу на Борисов.
Некоторое время Могилев оставался относительно тыловым городом. Правда, он тоже подвергался бомбежкам. Но отсюда пока удавалось поддерживать телефонную связь с Витебском, Оршей, Бобруйском и Гомелем. Во всех этих городах, как и в других областных и районных центрах, не занятых врагом, формировались истребительные батальоны для охраны промышленных и других важных объектов, для борьбы с фашистскими шпионами и диверсантами.
Мобилизация военнообязанных не прекращалась ни на час. Фронт непрерывно требовал пополнений. Но прежде чем отправить мобилизованных в действующие части, их надо было вооружить и обмундировать. После того как наши войска оставили Минск, решать эту задачу стало еще труднее. Если в областных центрах, где имелись интендантские склады и склады вооружения, мы как-то выходили из положения, то в районах просто не знали, что делать. Секретари райкомов партии, председатели исполкомов райсоветов и районные военные комиссары по нескольку раз в день звонили в ЦК, Совнарком, в областные партийные и советские органы и спрашивали, как быть. Чаще всего мы рекомендовали им направлять сформированные подразделения в города, где имелось оружие. Более предприимчивые и инициативные партийные работники и районные военкомы устанавливали связь с командирами тыловых [13] подразделений Красной Армии и с их помощью добивались оснащения нового пополнения всем необходимым. Оружие! В те трудные дни оно требовалось всем — мужчинам и женщинам, молодым и старикам. В райисполкомы, в городские Советы, в районные комиссариаты поступали тысячи заявлений с просьбами либо помочь вступить в ряды Красной Армии, либо выдать винтовку и патроны. Их писали люди, по каким-либо причинам освобожденные от мобилизации.
— Что делать? — спрашивали товарищи, показывая кипы таких заявлений.
К сожалению, в первые дни войны мы и сами толком не знали, как отвечать тысячам патриотов, готовых сражаться с ненавистным врагом. Решение о формировании частей народного ополчения Центральный Комитет Компартии и Совнарком БССР приняли позже, 6 июля, а до этого все внимание было сосредоточено на мобилизации в армию военнообязанных.
Перед отправкой маршевых подразделений на фронт проводились массовые митинги. Гневом и ненавистью к фашистским захватчикам были проникнуты речи ораторов. Провожая воинов на фронт, рабочие и колхозники наказывали им беспощадно уничтожать фашистскую нечисть.
Как сейчас помню митинг на Могилевской шелковой фабрике имени В. В. Куйбышева. На трибуну поднялась молодая работница. Всего две недели назад она вышла замуж. Теперь ее муж, наладчик станков, уходил на фронт. Трудно, очень трудно расставаться с любимым человеком, прощаться с ним, может быть, навсегда. Но в глазах молодой женщины не было слез.
— Иди, Ваня, иди, родной! Бей фашистов беспощадно! А обо мне не беспокойся: буду работать и ждать тебя с победой. Только возвращайся быстрее. И снова заживем мы счастливо.
Постепенно голос ее становился все более громким и гневным:
— Дорогие наши товарищи! Будьте стойкими и мужественными в борьбе с фашистскими извергами. Не позволяйте им осквернять нашу советскую землю! Няхай живе Савецкая Беларусь!
Вслед за прядильщицей на трибуну поднялся старый мастер. Он говорил о тяжких испытаниях, выпавших [14] на долю белорусского и всего советского народа. Говорил с непоколебимой уверенностью в том, что враг будет непременно разгромлен, что уходящие на фронт бойцы не посрамят чести родной фабрики в боях с оккупантами.
Затем выступил командир маршевого подразделения. Он поклялся, что бойцы выполнят наказ рабочих:
— Верьте, товарищи, что каждый из нас не пожалеет ни сил, ни жизни для защиты любимой Родины. Пусть знают враги, что им не будет пощады.
...С каждым днем возрастала активность истребительных батальонов. Бойцы-добровольцы бдительно охраняли промышленные предприятия, колхозное и совхозное имущество, вылавливали и уничтожали шпионов и диверсантов, громили вражеские авиадесанты, оказывали помощь раненым красноармейцам и командирам.
Из прифронтовых сел и городов поступали сообщения:
«Истребительный батальон районного центра Езерище залповым огнем сбил немецкий самолет «Ю-88» и захватил в плен вражеских летчиков. На территории Кузьминского сельского Совета бойцы истребительного батальона уничтожили вражескую автомашину и девять гитлеровцев».«Истребительный батальон Лельчицкого района захватил два немецких самолета, сделавших вынужденную посадку. Летчики взяты в плен».
«Полоцкий истребительный батальон уничтожил диверсантов, пытавшихся взорвать мост на реке Западная Двина...»
Секретари ЦК Николай Ефремович Авхимович и Иосиф Иванович Рыжиков продолжали готовить для отправки во вражеский тыл группы подпольщиков — организаторов партизанской борьбы. Дело у них спорилось. Еще до 29 июня, то есть до получения директивы из Москвы об организации партизанского движения, нам удалось переправить за линию фронта свыше двадцати диверсионных групп, сформированных главным образом из коммунистов и комсомольцев.
Вечером 30 июня в Могилеве состоялось совместное заседание бюро ЦК партии и Совнаркома республики. На нем присутствовали и многие руководящие партийные [15] и советские работники временно оккупированных областей и районов. Собравшиеся изучили и обсудили директиву Центрального Комитета ВКП(б) и Совнаркома СССР, в которой излагались конкретные задачи по организации всенародной борьбы против фашистских оккупантов. Позднее, 3 июля, содержание этой директивы было обнародовано по радио в выступлении И. В. Сталина.
Бюро ЦК Компартии Белоруссии постановило немедленно приступить к созданию на временно оккупированной территории республики подпольных партийных ячеек. Для руководства ими ЦК рекомендовал обкомам образовать и утвердить районные и городские тройки. Свои указания бюро изложило в директиве № 1 «О переходе на подпольную работу партийных организаций районов, занятых врагом».
Члены ЦК прекрасно понимали роль и значение партийного подполья. Но опыта организации такой работы ни у кого из нас еще не было.
Волновал, в частности, такой вопрос: нужно ли создавать в тылу врага подпольные обкомы, горкомы и райкомы партии? Может быть, главное внимание сосредоточить на боевых группах, на диверсионной деятельности?
Правда, никакой растерянности не было и мы не бездействовали. Уже в первые дни войны многие партийные работники по указанию ЦК возвратились в те области, где были до оккупации. Провожая их, мы советовали:
— Поднимайте население на борьбу с врагом. Пусть каждый как может истребляет оккупантов.
Но это были лишь общие указания, хотя и правильные в своей основе. А требовалась конкретная программа работы в подполье. Значительное число партийных и советских руководителей осталось на оккупированной территории. До них тоже следовало как-то довести указания ЦК о создании подпольных партийных организаций во вражеском тылу, о формах и методах борьбы с оккупантами.
На заседании бюро 30 июня было решено: в дальнейшем переправлять за линию фронта не одиночек-подпольщиков, а небольшие организаторские группы, каждая из которых могла бы потом стать ядром партизанского [16] отряда. Такие группы уже формировались. Только в Могилеве за три первых дня июля их было создано семьдесят восемь общей численностью две тысячи триста шестьдесят девять человек. Через несколько дней они благополучно переправились за линию фронта. В июле и августе на временно оккупированную врагом территорию перешло двадцать восемь организаторских партизанских групп из Лиозно, сто сорок семь — из Гомеля, восемь — из Рославля...
Желающих действовать в немецко-фашистском тылу было много. Но не все представляли себе трудности подпольной работы, большинство не знало даже самых элементарных правил конспирации. Вот почему с будущими подпольщиками, перед тем как направить их за линию фронта, непременно беседовали ответственные партийные работники и сотрудники НКВД. Такие беседы преследовали и другую цель: из большого числа желающих отобрать наиболее стойких и выдержанных, готовых до последнего дыхания бороться за честь, свободу и независимость Родины.
Беседуя с добровольцами и изучая их документы, мы, естественно, интересовались главным образом анкетными данными: с какого года состоит в партии или в комсомоле, где работал до войны, не имеет ли родственников, репрессированных органами Советской власти, и т. п.
Нам казалось тогда, что подпольщик или партизан должен прежде всего иметь «чистую» биографию. В таком подходе к людям была определенная логика. Если человек не держит в сердце никакой обиды, если он в мирное время проявил себя хорошим работником, значит, и в трудный для Родины час он сохранит верность своему долгу, сумеет выдержать любые испытания, предпочтет смерть предательству. Собственно, так оно и было, если не считать редких исключений. И все-таки война показала, что нельзя однобоко подходить к людям, судить о них только по анкетным данным, проявлять недоверие к тем, кто хотя и допустил когда-то ошибку, но в душе всегда оставался патриотом.
Невольно приходят на память два весьма поучительных случая.
Создавая партийное подполье на оккупированной территории Белоруссии, мы большие надежды возлагали [17] на секретаря Лунинецкого райкома партии И. Д. Ковалькова. Я считал, что знаю его хорошо. Некоторое время, когда он работал в Центральном Комитете комсомола республики, мы даже жили в одном доме.
Это был еще молодой коммунист, с идеально «чистой» биографией, способный организатор. Если судить по его публичным выступлениям и постоянным призывам к бдительности, он мог служить примером настоящего бойца-патриота. Нам казалось, что лучшей кандидатуры на пост руководителя партийного подполья не подберешь.
И вот на третий день войны я как-то случайно встретил Ковалькова в Минске, у главного подъезда Дома Советов. Это насторожило меня: бои шли поблизости от Лунинца, а секретарь райкома разгуливает по Минску!
— Почему вы здесь? — спросил я. — Кто разрешил вам в такое время выехать из района и оставить парторганизацию?
— Приехал по служебным делам, — немного смутившись, ответил он.
— Какие могут быть еще служебные дела? Немедленно возвращайтесь в Лунинец. Сейчас ваше место там. Организуйте истребительные батальоны. Район вот-вот может быть оккупирован немецкими войсками... Пока есть время, подберите людей для подпольной работы в тылу.
Выслушав меня, Ковальков как-то воровато огляделся и по-военному четко ответил:
— Есть, возвращаться в район.
Повернув за угол дома, он, как казалось мне, направился к вокзалу.
Прошел месяц-другой после этой встречи. О Ковалькове ничего не было слышно, но мы не сомневались, что он вместе с другими советскими патриотами борется с врагом. И вот примерно года через полтора, когда был уже создан Белорусский штаб партизанского движения, я обнаружил среди радиограмм, поступивших из-за линии фронта, поразившее меня сообщение: «Бывший секретарь Лунинецкого райкома партии Ковальков переметнулся к фашистам, прислуживает им, выступает по радио, всячески расхваливает гитлеровский «новый порядок». [18]
Сначала я не поверил радиограмме, но вскоре убедился, что это правда. По радио я передал командиру одного партизанского соединения распоряжение во что бы то ни стало разыскать изменника и доставить на Большую землю. Ковальков был схвачен партизанами в Бобруйске и доставлен самолетом в Москву. Он получил по заслугам.
А вот другой случай. Как-то поздно вечером ко мне в ЦК зашел уже немолодой худощавый человек. По его ветхим хлопчатобумажным брюкам, разбитым ботинкам и засаленной телогрейке нетрудно было догадаться, что он недавно вышел из заключения.
Здороваясь, он назвал меня по имени и отчеству. Лицо его показалось знакомым. Но я никак не мог вспомнить, где и когда мы встречались.
— Не узнаете, Петр Захарович? — смущаясь, спросил он и тихо, как бы про себя, добавил: — Да, теперь меня, видно, трудно признать. А ведь когда-то мы вместе работали в Сиротинском райисполкоме. Павловского помните?
И я узнал его. Несколько лет тому назад Михаил Иванович Павловский работал председателем Сиротинского райисполкома. Он был исключен из партии и осужден. Потом оказалось, что обвинили его облыжно, но своевременно освободить и реабилитировать товарища не удалось.
— Отсидел я свой срок в тюрьме, а до сих пор не знаю за что, — сказал Павловский. — Когда началась война, меня освободили. И вот пришел к вам с просьбой — пошлите в тыл к немцам, дайте самое трудное задание. В армию меня не призовут — стар уже. Но в такое время не могу оставаться в стороне. Ведь я старый коммунист, хоть и нет у меня сейчас партийного билета.
Я обещал Михаилу Ивановичу подумать о его предложении, но в суматохе тех грозных дней забыл об этом. А может быть, просто не совсем поверил тогда человеку с такой сложной биографией. По какой бы причине это ни произошло, все равно мое отношение к нему было неправильным. И я до сих пор сожалею, что допустил ошибку.
Но Павловский все-таки нашел свое место в рядах защитников Родины. После войны я узнал, что он добровольцем вступил в одну из частей народного ополчения, [19] воевал и не раз отличался в боях. На фронте его снова на общих основаниях приняли в партию. Демобилизовавшись, он честно и добросовестно трудился на хозяйственной работе в Орше, пока не вышел на пенсию.
Может быть, эти примеры не совсем типичны, но вывод они позволяют сделать правильный: в тяжелые годы войны верность советского человека своему патриотическому долгу определялась не столько безупречностью его биографии, сколько идейной убежденностью, внутренней готовностью к беспощадной борьбе с врагом, непоколебимой верой в торжество нашего правого дела. Именно эти качества, воспитанные в нашем народе Коммунистической партией, звали каждого на подвиг во имя Родины.
В течение 30 июня и 1 июля мне и другим секретарям ЦК пришлось беседовать со многими товарищами, изъявившими желание переправиться за линию фронта. Вечером 1 июля будущих подпольщиков и партизан пригласили в ЦК на совещание. Инструктировал их П. К. Пономаренко. Подпольную работу на занятой врагом территории он рекомендовал начинать с выявления оставшихся там коммунистов и комсомольцев, чтобы объединить их, создать в каждом районе партийный центр и повести активную агитацию среди населения. Главная задача — поднимать народ на беспощадную вооруженную борьбу с врагом.
Далее П. К. Пономаренко советовал организовать с помощью населения сбор оружия, оставшегося на полях боев.
— Взрывайте мосты, — говорил он, — пускайте под откос железнодорожные эшелоны, уничтожайте одиночные машины с вражескими солдатами и офицерами. Во многих районах уже начали действовать партизанские группы. Связывайтесь с ними, объединяйтесь для совместной борьбы.
На совещании присутствовали прибывшие из Москвы член Государственного Комитета Обороны маршал К. Е. Ворошилов и начальник Генерального Штаба Красной Армии маршал Б. М. Шапошников. В своих выступлениях они особое внимание обратили на необходимость [20] шире развивать диверсионную деятельность против вражеских войск.
— Используйте любую возможность, — сказал Б. М. Шапошников, — для того, чтобы тормозить подвоз фашистских резервов к фронту. Организуйте крушения вражеских эшелонов с живой силой, боевой техникой и вооружением, сжигайте склады и базы противника.
К. Е. Ворошилов рассказал о тактике партизанской борьбы, применявшейся в годы гражданской войны, и призвал использовать этот опыт с учетом изменившейся обстановки.
Сразу после совещания многие товарищи отправились в действующие части, чтобы с помощью армейских разведчиков перейти линию фронта и приступить к своей трудной и опасной работе. А через несколько дней поступило первое радостное сообщение: во многих захваченных врагом районах Минской, Полесской и Пинской областей образованы подпольные партийные организации и группы. В дальнейшем на базе их были созданы подпольные райкомы и межрайкомы партии.
Памятные встречи
Лозунг «Все для фронта, все для победы!» стал законом жизни всех советских людей. Так восприняли его и трудящиеся Белоруссии. Каждый честный человек старался всеми силами помочь Красной Армии сдержать бешеный натиск врага.
Шестого июля 1941 года Центральный Комитет Компартии Белоруссии принял решение о формировании частей народного ополчения. Возглавили эту работу горкомы и райкомы партии. К сборным пунктам потянулись тысячи добровольцев. Здесь были коммунисты и беспартийные рабочие, служащие и колхозники.
Когда бои шли еще на дальних подступах к Гомелю, к секретарю горкома партии Е. И. Барыкину явился пятидесятипятилетний машинист паровоза Антон Лукич Рубанов и попросился добровольцем в Красную Армию. Ему разъяснили, что он не подходит по возрасту.
— А при чем тут возраст? — горячо возразил Антон Лукич. — Чувствую я себя хорошо и смогу бить врага не хуже, чем молодые. [21]
— Обратитесь в военкомат, — посоветовали ему.
В горвоенкомате Антону Лукичу тоже сначала отказали: стар. Но он продолжал стоять на своем, и тогда его записали в народное ополчение. Примеру машиниста последовали перронный контролер Любовь Максимовна Пайкова, работник железнодорожного клуба Леонид Юровец, молодые рабочие Петр Патковский, Иван Петренко, комсомолка Раиса Школьникова и многие другие. Всего записалось более двух тысяч человек.
Так организовался Гомельский полк народного ополчения. Командиром его был назначен капитан Ф. Е. Уткин, комиссаром С. Р. Шуцкий.
Вскоре ополченский полк начал боевые действия. Особенно отличился он при обороне населенных пунктов Уза, Руденск, Семеновка, Красное, Поколюбичи, Прудок и Костюковка, а также в уличных боях за Гомель.
Подразделения народного ополчения формировались и в районах Гомельской области: Речицком, Светиловичском, Уваровичском, Тереховском, Жлобинском. Буквально за несколько дней было создано восемнадцать отрядов. Каждый из них насчитывал от пятисот до восьмисот человек.
Речицкий батальон ополченцев возглавил коммунист М. Ф. Турчинский. Волевой, смелый, решительный, он с первых же дней потребовал от бойцов строжайшего соблюдения воинской дисциплины.
— Хотя мы и добровольцы, — сказал Турчинский на митинге перед боем, — воинская дисциплина для нас — незыблемый закон. Без дисциплины воевать нельзя. Тот, кто не способен этого понять, пусть оставит наши ряды.
Никто, разумеется, не ушел. Но каждый навсегда запомнил это строгое предупреждение командира.
Речицкий батальон хорошо показал себя во многих боях. Особенно храбро и стойко ополченцы дрались с врагом, защищая переправы через Днепр.
С широким размахом шло формирование подразделений народного ополчения в Могилевской области. К моменту вступления немецко-фашистских войск на территорию Могилевщины только в областном центре насчитывалось более пяти тысяч бойцов. До последнего патрона обороняли они родной город, сражаясь вместе с частями Красной Армии. Позже некоторые подразделения [22] народного ополчения стали костяком партизанских отрядов, действовавших на Могилевщине.
Большое внимание Центральный Комитет Компартии республики уделял в те дни работе промышленных предприятий. Важно было не только обеспечить нормальную деятельность прифронтовых заводов и фабрик, но и полностью подчинить ее нуждам фронта. Члены ЦК буквально дневали и ночевали на предприятиях.
В первые дни войны руководители заводов, фабрик и мастерских заботились главным образом о повышении темпов производства. И это было правильно. Но почти все они, к сожалению, мало думали о переводе производства на военный лад, продолжали выпускать продукцию мирного времени.
Как-то вместе с председателем Совнаркома БССР Иваном Семеновичем Былинским мы заехали на Могилевскую обувную фабрику. Директор и секретарь партийной организации доложили нам, что выпуск обуви по сравнению с предвоенным временем увеличился почти вдвое.
— И это несмотря на то, — заметил директор, — что число квалифицированных рабочих за последние дни резко сократилось. Ведь почти все мужчины ушли на фронт.
— А какую обувь вы сейчас выпускаете? — поинтересовался я.
— В основном ту, которая предусматривалась на этот год государственным планом.
— Как же так? — возразил я директору. — Ведь план составлялся до войны. Разве резонно выпускать сейчас модельные туфли? Кто их купит? И дело не только в этом. Главное теперь — помогать фронту. Надо немедленно переключиться на производство обуви для армии.
— Верно говорите, — согласился директор. — Изготовлять модельные туфли сейчас не время. Но разве мыслимо сразу изменить технологический процесс? Для этого нужно по меньшей мере недели две.
— О таком сроке и речи не может быть. Немедленно переводите цеха на пошив обуви для армии. Даю вам на это два дня.
Признаться, не искушенный в технологии обувного [23] производства, я немного сомневался в выполнимости своего требования. Сомнения, однако, оказались напрасными. Через два дня директор фабрики приехал ко мне и сообщил, что все цеха переведены на изготовление армейских ботинок, кирзовых и яловых сапог.
Быстро перестроили производство на военный лад и многие другие предприятия республики. Например, механическая мастерская в Могилеве, Бобруйский деревообрабатывающий комбинат и Шкловский льнозавод стали изготовлять только ту продукцию, в которой нуждались армия, фронт.
Наиболее поворотливыми и инициативными оказались руководители и рабочие промышленных предприятий Гомельщины. По указанию ЦК Гомельские обком и горком партии уже в первые дни войны организовали на ряде заводов ремонт боевой техники.
Помнится, 2 или 3 июля секретарь горкома Емельян Игнатьевич Барыкин сообщал мне по телефону:
— На заводах «Двигатель революции» и «Гомсельмаш» наладили ремонт боевой техники. Завод имени Кирова и Новобелицкий лесокомбинат освоили производство противотанковых мин. На спичечной фабрике «Везувий» начато изготовление ручных гранат...
Ценную инициативу проявили гомельские железнодорожники. Разумно используя резервы производства, они создали тридцать передвижных мастерских для ремонта военных автомашин в полевых условиях. Рабочие ремонтных «летучек» выезжали на прифронтовые дороги и нередко под обстрелом и бомбежкой вводили в строй разбитые и поломанные машины. В Климовичах, Мозыре и Гомеле были оборудованы передвижные мастерские по ремонту танков и тракторов. Гомельский металлокомбинат, бобруйская промысловая артель «Красный металлист», мозырьская артель «Молот», витебская артель «Металлист» за несколько дней освоили производство корпусов ручных гранат.
Добиваясь быстрого перевода производства на военный лад, мы в то же время предупреждали директоров и партийных руководителей предприятий, чтобы они были готовы в любой момент эвакуировать промышленное оборудование, сырье и запасы готовой продукции. На заводах и фабриках круглосуточно дежурили люди, выделенные для оповещения рабочих о начале эвакуации. [24] Демонтаж оборудования и погрузка его в вагоны чаще всего производились под бомбежкой и артиллерийским обстрелом противника.
Вот один из характерных документов того времени — докладная записка бывшего директора завода «Гомсельмаш», присланная к нам в ЦК через несколько дней после эвакуации предприятия:
«Немецко-фашистские войска уже форсировали Днепр, бои шли на близких подступах к городу, но работа на заводе не прекращалась — коллектив выполнял срочный заказ для Красной Армии. Приказ об эвакуации поступил поздно ночью. Пока демонтировали оборудование, рассвело. Фашисты начали ожесточенный обстрел города из орудий. Над заводом непрерывно кружились вражеские самолеты, сбрасывали бомбы, обстреливали цеха из крупнокалиберных пулеметов. Тем не менее разборка и погрузка оборудования продолжались. Коллектив завода поклялся не оставить врагу ни одного пригодного к работе станка, ни одного грамма готовой продукции и сырья. Свое обещание рабочие выполнили: упаковали и погрузили в вагоны все, вплоть до электролампочек. В последний момент вспомнили о силовом кабеле. Откопали его и забрали с собой. Эшелон, в котором уезжали на восток работники заводоуправления и рабочие с семьями, тронулся в путь, когда фашистские танки уже ворвались в город. Но все обошлось благополучно — «Гомсельмаш» полностью эвакуирован».
Из Белоруссии на восток было вывезено оборудование ста девяти фабрик, заводов и железнодорожных депо, около тысячи тонн цветных металлов, пять с половиной тысяч вагонов готовой промышленной продукции и сырья.
Уезжая в Сибирь или на Урал, рабочие, инженеры и служащие давали клятву на новом месте трудиться для фронта, для победы с еще большим напряжением.
«Мы, матери, жены и сестры, проводили своих сыновей, мужей, братьев на фронт, на Великую Отечественную войну советского народа против немецко-фашистских захватчиков, — писали накануне эвакуации в редакцию областной газеты работницы Витебской фабрики «Профинтерн». — Оставаясь на производстве, будем трудиться с удесятеренной энергией, чтобы снабжать [25] родную Красную Армию всем необходимым для быстрого и полного уничтожения фашистских гадов. Если же потребуется, мы все рука об руку с воинами Красной Армии выступим на защиту нашей любимой Родины. Никакая вражеская сила не устоит против великого, свободолюбивого и героического советского народа».
Горожане, не занятые на производстве, и тысячи колхозников работали на строительстве военных укреплений. Только в Могилевской области на оборонительные работы ежедневно выходило до сорока тысяч человек. До подхода вражеских войск они успели отрыть окопы и траншеи, сделать противотанковые рвы и эскарпы, построить дзоты и доты на участке длиной более двадцати километров. Такие же оборонительные рубежи оборудовались на подступах к Витебску, Гомелю, Орше и другим городам. Не было случая, чтобы кто-то пытался уклониться от работы. В строительстве укреплений не участвовали, пожалуй, только дети дошкольного возраста и тяжелобольные.
Центральный Комитет Компартии республики считал помощь Красной Армии в сооружении оборонительных рубежей важнейшей государственной задачей. Поэтому среди строителей постоянно находились секретари и члены бюро ЦК партии, секретари обкомов, руководящие комсомольские работники. А секретари райкомов партии нередко сами возглавляли строительные отряды.
Мне неоднократно приходилось выезжать в районные центры и в колхозы. Я рассказывал людям о значении оборонительных работ, призывал всемерно помогать Красной Армии в борьбе с врагом.
Хорошо запомнилась мне поездка в колхоз имени Парижской Коммуны, Могилевского района. Ездили мы туда вместе с секретарем Белостокского горкома партии В. Р. Романовым. Он эвакуировался из Белостока, когда в город ворвались вражеские танки. Прибыв в ЦК, он стал одним из моих ближайших помощников.
Мы приехали в село рано утром. В небе то и дело пролетали вражеские бомбардировщики, невдалеке грохотали взрывы. Фашисты бомбили железнодорожную станцию. Хотя собираться большими группами было небезопасно, нашу машину быстро окружили колхозники [26] и колхозницы. Посыпались вопросы: скоро ли Красная Армия остановит врага, почему не появляется наша авиация; после ответов на вопросы, я обратился к колхозникам с призывом помочь в строительстве оборонительных рубежей.
— Мы готовы рыть окопы, — послышались голоса. — Но как быть с уборкой урожая? Ведь хлеба созревают. Не пропадать же урожаю. Голодные останемся.
Вдруг от группы людей отделился седой старик лет восьмидесяти, вышел вперед, подождал немного, пока стихнет шум голосов, и негромко заговорил:
— О хлебе беспокоитесь?.. Правильно. Не легко нам хлебушек достается. Сколько труда в землю вложено. И урожай выдался на диво. Теперь самое время приступать к уборке. Но вот что скажу я вам, дорогие мои: и хлеб надо убирать, и родной армии помочь надобно. А не то заявятся сюда фашистские ироды и заграбастают собранный нами хлебушек. Молодые-то не знают, а нам, старикам, хорошо известно, что значит кабала помещичья. А иноземное иго — хуже всякой барщины... Нет, други мои, без нашей, народной, помощи трудно будет Красной Армии справиться с фашистами. Не беда, что рожь немножко перестоит. Не страшно, если и не весь хлебушек будет собран. А помочь Красной Армии — теперь самое неотложное дело.
Не прошло и часа после митинга, как колхозники всем селом вышли строить оборонительный рубеж. Так было повсюду. Остановить и уничтожить заклятого врага — этой мыслью жили тогда все советские люди.
Обком меняет адрес
Вражеские танковые части все ближе подступали к Могилеву и Витебску.
— Вот и остались мы вроде генералов без армии, — мрачно пошутил зашедший ко мне секретарь Минского обкома Василий Иванович Козлов. — Обком есть, а в области фашисты хозяйничают. Не лучше ли нам перейти линию фронта и работать на нелегальном положении? Как думаешь, Петр Захарович?
— Решение правильное, — ответил я. — Чтобы поднять народ на активную борьбу с оккупантами, там действительно нужны сейчас опытные организаторы. [27]
Сказал и невольно подумал о секретаре обкома И. Л. Сацункевиче и секретаре Руденского райкома Н. П. Покровском. «Где они сейчас? Уже несколько дней, как ушли за линию фронта, а никаких вестей о себе не подают...»
Я спросил у Василия Ивановича, не известно ли ему что-нибудь о группе Сацункевича. Он мрачно ответил:
— Пока нет. Придет связной, узнаем. — И, помолчав, продолжал: — База для развертывания партийного подполья у нас хорошая. Сколько коммунистов не успело эвакуироваться? И начнем с того, что объединим их. Сацункевич со своей группой будет действовать на севере области, а я двину в Старобинье. Места знакомые...
Этот разговор происходил 5 июля 1941 года. О своем намерении переправиться за линию фронта Василий Иванович Козлов сообщил не только мне. Накануне он уже все обговорил с П. К. Пономаренко, В. Н. Малиным и другими секретарями ЦК. Даже подобрал несколько товарищей, с которыми собирался отправиться в тыл врага.
Обсудив заявление В. И. Козлова, ЦК разрешил его группе перейти на временно оккупированную врагом территорию. В ночь на 7 июля секретари обкома В. И. Козлов, И. Д. Варвашеня, И, А. Бельский, А. Ф. Брагин, областной прокурор А. Г. Бондарь, секретари райкомов партии Р. Н. Мачульский и А. И. Степанова благополучно перешли линию фронта и 24 июля были уже на месте, в Старобинском районе.
Организация партийного подполья оказалась делом очень нелегким. В Старобине всюду рыскали гестаповцы. Местным коммунистам приходилось не только маскироваться, но порой просто прятаться, чтобы не попасть в лапы фашистов. Поэтому связаться с ними было очень и очень трудно. И все же к началу августа группе В. И. Козлова удалось восстановить в районе шесть первичных партийных организаций: в Чепелевском сельсовете, в Копацевичской МТС, в партизанском отряде, созданном председателем райисполкома В. Т. Меркулем, и в трех партизанских группах, действовавших самостоятельно. В Долговском, Черноозерском, Зажевичском и ряде других сельсоветов были созданы партийные группы. Недели две спустя организационно оформилась подпольная партийная организация и в районном центре. [28]
В первых числах августа представители партийных организаций Старобинья собрались в лесу, что находился неподалеку от районного центра, на свое первое нелегальное собрание. В присутствии работников обкома партии обсуждался вопрос о первых результатах и о дальнейших задачах партизанской борьбы в районе, об усилении агитационно-пропагандистской работы среди населения, оставшегося на оккупированной территории.
К тому времени партизанский отряд, возглавляемый В. Т. Меркулем, имел уже некоторый боевой опыт. Его бойцы осуществили несколько удачных налетов на гитлеровские воинские части, передвигавшиеся по шоссейной дороге Старобин — Ленино — Мозырь. В бою у населенного пункта Домановичи партизаны уничтожили около двадцати вражеских солдат и офицеров. Диверсионные группы отряда взорвали несколько мостов, неоднократно нарушали телефонную и телеграфную связь.
Заслушав доклад Меркуля о боевых действиях отряда, обком рекомендовал ему наращивать удары по врагу, расширять район диверсий, вовлекать в партизанскую борьбу все больше рабочих и колхозников, создать в лесу продовольственные базы с запасом продуктов на зиму. Затем была утверждена районная партийная тройка в составе В. Меркуля, Н. Бондаровца и И. Жевнова. Ей ставилась задача организовать партийное подполье в районе.
Группа В. И. Козлова, обосновавшись в Старобине, постепенно расширяла зону своих действий.
Вскоре десятки подпольных партийных организаций были созданы в Слуцком, Краснослободском, Стародорожском, Паричском, Борисовском, Руденском и других районах области.
Большая организаторская работа проводилась и среди беспартийных граждан оккупированных районов. Во многих селах и деревнях были сформированы отряды самообороны и антифашистские группы. Они всячески срывали сбор оккупационными властями налогов с населения, заготовку сельскохозяйственных продуктов и фуража для немецкой армии.
Почти все бойцы отрядов самообороны имели оружие, и хотя они не значились партизанами, но тоже вели вооруженную борьбу против оккупантов: участвовали в разгроме заготовительных команд, нападали на [29] вражеские обозы с продовольствием. Невыносимые условия гитлеровской оккупации заставили даже самых робких и инертных людей взяться за оружие. Заслуга Минского обкома партии состояла в том, что он вовремя возглавил это патриотическое движение. В дальнейшем тысячи больших и малых антифашистских групп и отрядов самообороны возникли на всей оккупированной врагом территории республики.
Поддерживать постоянную связь с населением в тех условиях было, как я уже говорил, невероятно трудно. И все-таки работники Минского обкома партии и активисты подполья находили верные пути к людям, не прекращали организаторской и пропагандистской работы.
На проселочных и шоссейных дорогах южных районов Минской области в ту пору часто можно было встретить двух мужчин. То они шли с котомками за плечами, будто возвращались домой с заработков. То принимали обличье нищих, странствующих в поисках хлеба насущного. То называли себя местными крестьянами. Этими странниками, ничем не выделявшимися среди местных жителей, были секретари обкома партии И. А. Бельский и И. Д. Варвашеня. Кочуя из села в село, они устанавливали связи с местными коммунистами и комсомольцами, давали им задания: проводить беседы среди населения, распространять сводки Советского Информбюро, вербовать людей в партизанские отряды, призывать к вооруженной борьбе.
Там, где бывали секретари обкома, вскоре возникали партизанские группы, развертывалась агитация, активнее и организованнее становилось сопротивление народа гитлеровским оккупантам.
Только в Стародорожском и Копыльском районах в агитационно-массовую работу среди населения было вовлечено около двухсот человек. Агитаторы беседовали с крестьянами о положении на фронтах, подсказывали, как помочь Красной Армии громить врага. Под влиянием этих бесед сотни крестьян шли к партизанам или вступали в отряды самообороны.
Через связных и разведчиков, через бойцов и командиров Красной Армии, выходивших из окружения, В. И. Козлов время от времени сообщал в Центральный [30] Комитет о первых результатах работы подпольщиков, о боевых действиях партизанских отрядов и групп.
«В Руденском районе, — говорилось в одном из первых его донесений, — создан и успешно действует партизанский отряд под командованием секретаря райкома партии Н. П. Покровского. В отряде десять диверсионных групп. Две из них действуют в районном центре. Одну возглавляет бывший сотрудник отделения Госбанка Шердюк, другую — бывший директор конторы «Союзплодоовощ» Малышкин. Такие же группы образованы в Дукорском, Озерновском и ряде других сельсоветов...»
Далее в сообщении коротко рассказывалось о наиболее удачных операциях, проведенных партизанами.
Диверсионная группа под руководством Малышкина развинтила рельсы на железнодорожном перегоне Руденск — Седча. Следовавший на фронт немецкий эшелон свалился под откос. Разбит паровоз и шесть вагонов. Убито и ранено около двухсот вражеских солдат и офицеров...
Возле деревни Сергеевичи группа Денисевича напала из засады на колонну автомашин. Сожжены две машины. Во время перестрелки убито пятнадцать солдат и два офицера...
На перегоне Минск — Осиповичи группа подрывников из партизанского отряда Покровского разобрала железнодорожное полотно. Потерпел крушение немецкий эшелон с боевой техникой. Разбиты паровоз и шестнадцать вагонов, тридцать одна автомашина и три танка...
Пламя партизанской борьбы все сильнее разгоралось и в других районах Минщины. Вот что говорилось, например, о боевых действиях слуцких партизан в сводке Советского Информбюро за 18 августа 1941 года:
«Партизанские отряды, действующие в районе г. Слуцка, оккупированного немцами, создают исключительные трудности для фашистов. Изо дня в день партизаны уничтожают немецкие транспорты с боеприпасами, горючим и продовольствием, истребляют немецких разведчиков, связистов, отставших от своих частей немецких солдат и даже отдельные подразделения фашистской армии. Немецкое командование неоднократно предписывало военному коменданту Слуцка ликвидировать [31] партизанские отряды, как «совершенно нетерпимые», особенно в районе прохождения важнейшей шоссейной магистрали. Меры, принимавшиеся комендантом, ни к чему не привели. В начале августа фашистский комендант вынужден был доложить командованию, что «партизанские отряды растут количественно, вооружение их улучшается, нападения на наши транспорты и войска совершаются в самых неожиданных местах и своим отчаянным характером опрокидывают всякое представление о нормальных военных операциях». Получив это донесение, германское командование вновь обязало коменданта «в десятидневный срок полностью ликвидировать все партизанские отряды, чего бы это ни стоило».
В сообщениях, поступавших по различным каналам в ЦК Компартии республики от В. И. Козлова и других членов подпольного обкома партии, говорилось, разумеется, не только об успехах белорусских партизан, но и о трудностях борьбы, о потерях, понесенных в боях с карателями, о недостаче вооружения и боеприпасов. Но тогда, в первые месяцы войны, мы, к сожалению, не имели возможности оказывать партизанам материальную помощь.