Москва поднимается по тревоге
В субботу вечером выдалась возможность раньше обычного вырваться с работы, и я отправился за город в однодневный дом отдыха. Воскресный день обещал быть ясным. Хотелось всласть побродить по лесу, поиграть в городки, прочитать прихваченный с собой свежий литературный журнал. Но вышло все иначе. На рассвете меня разбудила дежурная по дому отдыха:
— Вас вызывает товарищ Щербаков. Машина у подъезда.
Быстро одеваюсь. Сажусь в машину.
Партийные работники жили в то время беспокойно, работали подчас до утра. Да и дома донимали звонки. Но в горкоме было правилом: в воскресенье люди отдыхали. В эти дни вызывали только в самых неотложных случаях. Что же сегодня произошло?
По пустому шоссе гоним машину вовсю. Мимо проносятся спящие дачные поселки. Город тоже тих и спокоен. Лишь кое-где светятся окна. Вот и Старая площадь. Вбегаю в знакомое здание. Поднимаюсь на пятый этаж.
В приемной встречает секретарь:
— Входите, вас ждут.
В просторном кабинете из-за стола поднимается А. С. Щербаков. Сквозь стекла в простенькой круглой оправе смотрят на меня усталые глаза, — видно, Александр Сергеевич ночью так и не прилег. Щербаков был в то время кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК, первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии. На этих высоких постах он оставался очень простым и душевным человеком. И все мы его искренне уважали и любили. [4]
— Война, — коротко сказал он мне. — Сегодня в четыре часа утра фашистская авиация бомбила Минск, Киев, Одессу, Севастополь, Мурманск... Немецкие войска перешли границу. В двенадцать часов по радио будет выступать Молотов. Созвонитесь с райкомами партии, парткомами предприятий. После двенадцати всюду должны пройти митинги. А вы уже сейчас думайте над перестройкой всей идеологической работы.
Вышел я от Щербакова ошеломленный. Мы сознавали возможность, даже неизбежность войны с фашистской Германией. О назревающей опасности партия предупреждала давно. На XVIII съезде партии, делегатом которого мне довелось быть, отчет Центрального Комитета, многие выступления были пронизаны мыслью о необходимости всемерного укрепления обороноспособности страны. От фашизма можно ожидать всего. Германия захватила Австрию, Чехословакию. 1 сентября 1939 года она напала на Польшу, развязав мировую войну. Гитлер мечтал о мировом господстве. Аппетиты его разгорались. А западные империалисты потакали ему, натравливая, как взбесившегося пса, на Советский Союз.
Коммунистическая партия и Советское правительство прилагали все силы, чтобы оттянуть военный конфликт. Мы даже заключили с Германией договор о ненападении, хотя и знали, что полагаться только на договор не приходится. И все же этот договор дал нам многое — почти два года, которые партия стремилась использовать, чтобы лучше подготовить страну к тяжелым испытаниям.
Все возрастающими темпами развивалась промышленность. Это потребовало определенной перестройки партийного аппарата. В обкомах и горкомах были введены должности секретарей по отраслям промышленности. На эти посты выдвигались опытные партийные работники, квалифицированные инженеры. Секретарями Московского горкома по отраслям промышленности были избраны А. Ф. Сокирко, Н. М. Колотыркин, С. И. Афанасьев, М. З. Зеликсон, В. В. Вишняков.
Мы, работники горкома и обкома, все чаще и чаще стали получать различные задания, связанные с оборонно-массовой работой. Мне не раз приходилось выезжать на заводы, в военные лагеря, выступать с докладами, принимать участие в проверке состояния идеологической работы в частях Московского гарнизона. [5]
Мы видели, как перевооружается, неуклонно крепнет наша армия. Успешно развивалась оборонная промышленность.
У советских людей воспитывалось чувство патриотизма, готовность к подвигу во имя Родины. Юноши активно занимались военно-прикладными видами спорта, сдавали нормы на значок ГТО.
И все же события того воскресного утра обрушились на нас неожиданно, как обвал в горах. Коварный враг, нарушив с нами договор, рассчитывал прежде всего на преимущества, которые дает нападающему внезапность удара.
Звоню ответственному редактору газеты «Московский большевик» (так называлась тогда «Московская правда») К. А. Губину. Он знает о вражеском нападении. Но газета уже печатается, она выйдет с материалами, в которых еще ни слова не будет о войне. Коллектив редакции, забыв про день отдыха, на рабочих местах. Срочно готовится первый военный номер.
В двенадцать часов вся Москва обступила радиорепродукторы. Заявление Советского правительства звучало тревожным набатом, и в то же время оно вливало бодрость, неколебимую веру в исполинские силы народа: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
В кабинете Щербакова собрались секретари горкома Г. М. Попов, С. И. Афанасьев, И. М. Соколов, секретари обкома В. Н. Черноусов, С. Я. Яковлев, работники отделов. Принимается решение: всем немедленно выехать в районы и на крупнейшие предприятия столицы и области, помочь местным работникам разъяснить людям смысл происходящего, донести до них пламенный призыв партии: «Все силы на разгром врага!»
Я поехал на завод «Серп и молот». Тысячи рабочих заполнили огромный заводской двор. На трибуне сменялись ораторы — и старые, и молодые. Рабочие, инженеры. Сталевары прямо от мартенов: с закопченных лиц стекают струйки пота. Смысл выступлений один: не щадить своих сил, отдать все делу победы над ненавистным врагом.
Звоню с завода Щербакову, рассказываю о митинге, [6] сообщаю, что по возвращении в горком соберу сотрудников отдела пропаганды и агитации, с тем чтобы поговорить о перестройке идеологической работы.
— Этим займемся несколько позже, — отвечает Александр Сергеевич. — А сейчас пусть все наши работники остаются на предприятиях и в учреждениях, побывают на партийных и комсомольских собраниях, помогут пропагандистам и агитаторам. Живое, непосредственное руководство сейчас для нас самое главное.
После утренней смены на «Серпе и молоте» прошли цеховые партийные собрания. Были они коротки, немногословны. Основной вопрос — что надо сделать, чтобы дать больше продукции? Многие товарищи уходят на фронт. Предстоит работать каждому за двоих, а то и за троих. Значит, надо заново продумать всю организацию труда.
Часов в шесть вечера иду пешком по городу. Москва посуровела. На улицах меньше стало людей, исчезли с лиц улыбки, не слышно смеха. Прохожие взволнованны, озабоченны. Шумно лишь возле районных военкоматов. Их осаждают тысячи людей.
На Манежной площади сворачиваю в Московский государственный университет. Меня тянет сюда по старой памяти. Здесь я учился на историческом факультете, работал в комитете комсомола, был секретарем партийного комитета. В Коммунистической аудитории проходит общеуниверситетское комсомольское собрание. Выступает профессор М. С. Зоркий, любимец студентов, преподаватель новой истории. С молодым пылом говорит он о неиссякаемой силе советского народа, о ленинской партии, о своем желании с оружием в руках защищать родную Отчизну. Собрание принимает решение: комсомольцы считают себя мобилизованными. Через несколько дней сотни студентов и преподавателей добровольцами уйдут на фронт. Многие не вернутся. Геройски погибнут мои факультетские товарищи Василий Котяев и Анатолий Лукьянов, возглавлявшие в разное время партийное бюро факультета, Павел Герасев, бывший секретарь бюро факультетской комсомольской организации. Сложит голову и профессор Зоркий, который пойдет в бой вместе со своими питомцами...
Пять тысяч студентов пошлет на фронт старейший университет нашей страны. Многие из них заслужат боевые [7] ордена и медали, а восемь будут удостоены звания Героя Советского Союза, в том числе студентки Руфина Гашева, Антонина Зубкова, Екатерина Рябова, Евдокия Пасько, Евгения Руднева, ставшие летчицами.
С некоторыми ветеранами университета, сражавшимися на фронте, я встречусь после войны — с членом-корреспондентом Академии наук СССР Е. М. Сергеевым, профессором П. М. Огибаловым (они и сейчас ведут большую научную и педагогическую работу), а с бывшей студенткой механико-математического факультета Руфиной Гашевой доведется поработать в одном коллективе. (В войну она закончила летную школу и стала штурманом ночного бомбардировщика в женском полку под командованием подполковника Е. Д. Бершанской. Совершила свыше 700 боевых вылетов. 23 февраля 1945 года ей, уже награжденной шестью боевыми орденами, было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Р. С. Гашева закончила Военный институт иностранных языков и более десяти лет работала в одном из издательств.)
Но вернемся к первому дню войны.
Придя в горком, связываюсь по телефону с предприятиями столицы. Директор завода «Красный пролетарий» Петр Федорович Тараничев сообщает, что на митинге рабочие, инженеры и техники приняли решение: встать на боевую вахту. Краснопролетарцы готовы принять и срочно выполнить любое задание Родины.
— У меня в кабинете сейчас Паш кадровый рабочий слесарь Сарафанов. Он хочет с вами поговорить, — закончил Петр Федорович.
Я бывал на «Красном пролетарии», встречался с Константином Дмитриевичем Сарафановым, прекрасным мастером своего дела, работавшим на заводе еще до революции.
— К тому, что сказал директор, могу добавить одно, — заявляет старый рабочий, — мы не подведем. Создадим фронтовые бригады, будем обучать женщин и подростков — они заменят уходящих на фронт.
Чего скрывать: все мы в первые часы войны испытывали тревогу. Сознавали, какой страшный удар обрушился на всех нас. Но чем больше беседуешь с людьми, слушаешь их страстные выступления на митингах и собраниях, тем светлее становится на душе. Сила, убежденность [8] народа волновали подчас до слез, окрыляли, вливали новую энергию. Я не мыслю жизни без такого вот живого общения с людьми, которые чувствами, думами своими поддерживают тебя.
На другой день был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации нескольких возрастов военнообязанных в ряды Красной Армии.
Позвонили из военкоматов Ленинского и Пролетарского районов: наплыв людей огромный, многие приходят, не дождавшись повесток.
Объезжаю призывные пункты. Вот ростокинский райвоенкомат. Вдоль стен расставлены столы. Один за другим по вызову подходят к ним москвичи, получают документы, назначения и уже через час-два выезжают в части.
Беседую с начальником пункта. Он возбужден, полон энергии, доволен и своими помощниками, и настроением призывников. Хвалю его за четкую организацию работы.
— Иначе нельзя. Война! — отвечает начальник призывного пункта.
Такое же положение в Куйбышевском, Пролетарском, Ленинском и других районах Москвы.
На призывных пунктах появилось много девушек и подростков. Тоже рвутся на фронт. Настырные. Оттеснят их от одного стола — они обступают другой.
Секретари парткомов заводов «Серп и молот», «Борец», имени Орджоникидзе докладывают в Московский горком партии:
— В цехах созданы фронтовые бригады. Они объявляют себя мобилизованными до конца войны. Главное обязательство — не менее двух норм в смену.
— Многие ушли на фронт. Но все рабочие места заняты. Ушедших заменили домохозяйки и подростки.
В Краснопресненском районе женщины берутся за тяжелый мужской труд. Давно ушедшие на отдых старые работницы «Трехгорной мануфактуры» требуют, чтобы их снова приняли на родную фабрику.
— Пришла народная беда, — говорят, — она и наша беда. Трудиться будем не хуже молодых.
Вечером мне позвонил сменный мастер термитно-стрелочного завода. Все руководство завода на совещании в министерстве, в райком он тоже никак не дозвонится.
— А в чем дело? — спрашиваю его. [9]
— Совет нужен. Пять рабочих из первой смены пришли на вторую и требуют допустить их к работе. Говорю им, что не имею права нарушать кодекс о труде, а они стоят на своем. Советская власть, говорят, обеспечила нам самый короткий рабочий день. Но сейчас не время отдыхать шестнадцать часов в сутки, надо отстоять родную Советскую власть. Кто может запретить нам это?
— Никто, — отвечаю мастеру. — Они правы.
Я рассказал об этом разговоре Щербакову. Александр Сергеевич улыбнулся:
— Отлично понимает рабочий класс советские законы! — А потом пристально посмотрел на меня: — Погодите, погодите... Позапрошлой ночью вы где были?
— На вокзале. Провожал новобранцев.
— А вчерашней ночью?
— У проходчиков метростроя. Они срочное задание получили — строят большое бомбоубежище.
— Значит, третьи сутки без сна? Так не пойдет. Отдыхать надо обязательно. Иначе мы все свалимся. Марш в свой кабинет! Я прикажу, чтобы на три часа отключили все ваши телефоны. Спать! А впредь сами урывайте время для отдыха и следите, чтобы и ваши товарищи его имели.
А вот когда сам Александр Сергеевич отдыхал, мы не видели. Когда ни зайдешь, ни позвонишь — он на месте. С неизменным приглашением:
— Заходите, разговор есть.
Даже в такое тяжелое время с ним работалось легко. Он умел увлечь делом, и подсказать, и поправить. Умел и пожурить — тихо, спокойно, но так, что запомнишь на всю жизнь. Если и обидишься, то только на себя.
Был он неутомим, мог работать сутками, сохраняя ясность, глубину и быстроту мысли. И удивлял своими знаниями. В горкоме собрались, прямо скажем, люди образованные, но в эрудиции никто из нас не мог превзойти Щербакова. Это был опытнейший партийный работник, хотя по возрасту старым его не назовешь — всего сорок лет. За плечами у него был путь, каким немногие могли похвастаться. Работа в комсомоле в самые напряженные годы его становления. Секретарь Ленинградского обкома партии, первый секретарь Иркутского, затем Донецкого обкомов, заведующий отделом ЦК. Он соприкасался и с журналистикой, и с литературой: несколько лет редактировал краевую газету «Нижегородская коммуна», [10] вместе с А. М. Горьким руководил Союзом писателей СССР.
Ко всему он подходил с глубоким знанием дела. Как-то мне поручили — это было незадолго до воины — подготовить проект решения о возобновлении издания московской комсомольской газеты. Я просмотрел много документов и, казалось, сделал все на совесть, приложил даже штатную структуру редакции.
Докладываю А. С. Щербакову. Он внимательно все просмотрел, сделал отдельные замечания.
— А вот тут вы недодумали, — сказал он. — Почему отдел информации у вас получился самым маленьким? А ведь он очень важен. Усильте его. И проследите, чтобы подобрали талантливых репортеров-энтузиастов — молодежной газете нужны вдумчивые очеркисты. Без этого не сделать хорошей газеты.
Я вспомнил, что Щербаков сам был когда-то редактором.
— Вот что значит опыт, — говорю.
— При чем тут опыт? — не понял Александр Сергеевич.
— Опыт учит побеждать — такая пословица была у древних римлян, — блеснул я своей осведомленностью.
— А, вот вы к чему. Вообще, это мудрая пословица. Опыт — наше достояние. Его надо постоянно накапливать. Кстати, — спохватился он, — как дела с Бородинским музеем?
Незадолго перед этим меня пригласили к себе работники музея на Бородинском поле. Они провели большую исследовательскую работу, собрали богатый материал о партизанах Отечественной войны 1812 года. О начинаниях музея я доложил Щербакову. Он посоветовал поддержать инициативу, помочь в расширении и обновлении экспозиции музея.
Сейчас Александр Сергеевич напомнил об этом:
— Так вот, работа, которой занимаются сотрудники Бородинского музея, есть тоже изучение опыта, так необходимого нам, особенно для патриотического воспитания молодежи. Учтите это.
Только: «Учтите это». Такая лаконичность была характерна для Щербакова. Но если бы я не организовал выступления работников музея перед коллективами предприятий, перед молодежью, Александр Сергеевич упрекнул бы за промах. [11]
Или такой случай. Еще летом 1940 года, во время уборки урожая, я выезжал в Загорский район. Как-то, возвращаясь из колхоза, заглянул в Троице-Сергиевскую лавру, где находился историко-художественный музей. Среди его экспонатов мое внимание привлекли металлические колючки, вроде тех, что бывают на колючей проволоке. Как ни бросай такую колючку, сверху оказывается остро отточенный шип, на который и в сапогах наступать опасно.
— Что это такое? — спросил я сотрудника музея.
Он ответил:
— Это, товарищ секретарь, ежи. Их делали монахи и крестьяне лавры, когда в начале семнадцатого века сюда подступили поляки с Дмитрием-Самозванцем. Такие колючки сбрасывались со стен крепости. Шляхтичи ранили о них ноги, да и конница не могла легко одолеть такого заграждения.
Вернувшись в Москву, рассказал А. С. Щербакову о давнем изобретении монахов и крестьян.
— Интересно... А как они выглядят, эти колючки?
Как я ругал себя, что сразу же не догадался захватить с собой несколько ежей. Съездил, привез. Александр Сергеевич с интересом рассматривал колючки, бросал их на пол, пытался осторожно ставить на них ногу, восторгался сметкой защитников лавры. Посоветовал показать ежи военным товарищам.
— А я в ЦК покажу. Оставьте мне парочку, — сказал он.
В первые месяцы войны я узнал, что подобные колючки применялись подмосковными партизанами. Их разбрасывали на дорогах, по которым шли фашистские колонны автомашин, на лесных просеках. Для фашистов это было бедствием: машины останавливались с изодранными шинами, солдаты ранили ноги, наступая на малоприметные стальные занозы. Не берусь утверждать, что это были точные копии тех колючек, которыми в свое время заинтересовался А. С. Щербаков. Но уверен, что производство их было налажено не без его участия.
Трудиться под руководством такого человека — огромная школа. Особенно во время войны, когда каждый день возникали новые задачи, с которыми мы раньше не встречались. Не все сначала получалось. Тут можно было и растеряться. Наше счастье, что с нами был такой вдумчивый руководитель, как А. С. Щербаков. И рядом [12] был ЦК, куда мы всегда могли обратиться за помощью и советом.
План перестройки идеологической работы на военный лад родился у нас не сразу. Не случайно Щербаков мне говорил:
— Подумайте еще. А со своими товарищами вы посоветовались?
Вечером 23 июня он просмотрел, что мы наметили. Одобрил.
— Только поменьше общих мероприятий. Главное теперь — работа с людьми. С каждым рабочим, служащим, с каждой домохозяйкой. А это значит, что в дело надо включить весь наш актив, тысячи пропагандистов, агитаторов. Они должны никого не выпускать из поля зрения. А для этого надо подготовить активистов, вооружить их знаниями, умением находить путь к сердцу человека.
В тот день мне предстояло выступить с инструктивным докладом на совещании заведующих отделами пропаганды и агитации райкомов партии города.
— Мне хотелось бы показать вам тезисы своего доклада, — сказал я, обращаясь к А. С. Щербакову.
Щербаков с иронией взглянул на меня:
— А вот это ни к чему. Вы ведь тоже секретарь городского комитета и за свой круг обязанностей отвечаете головой. Извольте сами думать и решать.
Да, Александр Сергеевич не выносил, когда тот или иной работник обращался к нему с вопросами, которые мог и обязан был решать сам. Никогда он не отказывал в помощи, но никогда и никого не опекал. Я слышал, как он строго сказал одному из секретарей райкома, человеку, которого очень уважал:
— Я вам не нянька, чтобы водить за ручку.
Совещание состоялось в партийном кабинете Московского горкома на Малой Дмитровке (ныне улица Чехова). Я постарался подчеркнуть главное — необходимость усиления наступательного характера пропагандистской и агитационной работы. Она должна стать могучим оружием в борьбе с врагом, влить в наших людей веру в победу, развить стремление отдать делу победы все помыслы и силы. Первоочередная задача — перестройка всей жизни на военный лад, быстрейшее освоение выпуска военной продукции. Пропаганда и агитация теперь должны быть предельно конкретными. Мало разъяснить преимущества нашего социалистического строя и разоблачить [13] звериную, человеконенавистническую сущность фашизма, надо подсказать рабочим, служащим, всему населению, чем и как могут они помочь фронту. Не упускать и деталей — как вести себя во время воздушных тревог, как организовать боевое дежурство, как оказывать помощь пострадавшим.
Весь арсенал большевистской пропаганды и агитации — радио, печать, искусство, доклады, лекции, беседы — должен быть подчинен задаче мобилизации народа на борьбу с врагом. И конечно же, важно помнить о бдительности, чтобы каждый, буквально каждый москвич готов был схватить за руку вражеского лазутчика, паникера, распространителя злостных слухов.
Я ознакомил товарищей с примерной тематикой лекций и бесед, предупредив, что ею нельзя ограничиваться: жизнь сама диктует содержание нашей работы, нужны гибкость, инициатива, умение прислушиваться к голосу масс.
Напряжение в деятельности горкома партии и его отделов не спадало ни на час. На бюро и секретариате в те дни рассматривались в первую очередь вопросы, связанные с перестройкой партийно-политической работы, с выполнением фронтовых заказов промышленностью, с подбором коммунистов, направлявшихся на политическую работу в армию. В моей записной книжке есть пометка: только за два дня в конце июня горком партии направил в армию 347 коммунистов, в том числе Александра Михайловича Былю и Артема Михайловича Аракелова, ставших вскоре полковниками.
Мужчины уходили на фронт. А. С. Щербаков предложил смелее выдвигать на партийную, советскую, комсомольскую и хозяйственную работу лучших активисток. Помнится, что уже в первые недели войны в отделе пропаганды и агитации горкома партии появились инструкторы М. К. Павлова, А. М. Гаврилова, Е. Д. Столярова, лектор М. А. Наумова. Это были хорошо подготовленные товарищи, быстро включившиеся в работу.
Инструкторами райкомов теперь тоже в большинстве работали женщины. Бывая на предприятиях, я убеждался, что у станков и на руководящей партийной и профсоюзной работе женщины успешно заменяли ушедших на фронт. Надо еще добавить, что в первые месяцы войны на фронт ушли семнадцать тысяч москвичек: медицинские работники, связистки, бойцы ПВО. Узаконенное [14] Октябрем равенство мужчин и женщин в нашей стране не могла поколебать и война.
По указанию ЦК ВКП(б) во всех районах Москвы и столичной области началось формирование истребительных батальонов для борьбы с парашютными десантами и диверсантами противника. В это дело включились райкомы партии: подбирали командиров и политработников, добывали оружие, обмундирование, транспорт, средства связи. За короткий срок было сформировано 25 батальонов, в которых насчитывалось 12 580 человек. Это были добровольцы из числа лиц, не подлежащих призыву. Из них добрая половина — коммунисты.
Чтобы не загружать военное ведомство дополнительными заботами, мы попросили для истребительных батальонов лишь самое необходимое. Всем же остальным — недостающим вооружением, обмундированием и транспортом бойцов-истребителей обеспечивали районные организации. Командный и политический состав подбирался из партийного актива. Батальоны несли патрульную службу в Москве и области, а позже, 16 октября 1941 года, в связи с обострившейся военной обстановкой под Москвой они были сведены в отдельные полки и заняли рубежи на подступах к столице.
2 июля А. С. Щербаков созвал членов бюро горкома и обкома партии и ознакомил с директивой Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года.
— Этот документ должен лечь сейчас в основу всей нашей работы. О его содержании можете говорить людям. Завтра основные положения директивы станут известны всему народу. Их разъяснит товарищ Сталин, — сказал в заключение А. С. Щербаков.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин выступил по радио рано утром 3 июля. Слова его взволновали всех. Народу со всей прямотой раскрывалась смертельная опасность, нависшая над Советской страной, тяжесть наших первых военных неудач. Стало ясно, что спасти положение может только самоотверженность всего народа, его сплочение в единый боевой лагерь.
Выслушав выступление Сталина, я выехал на автомобильный завод. В цехах проходили митинги. На одном из них меня попросили выступить первым. Я очень волновался. Тысячи глаз встревоженно глядели на меня. Что сказать этим людям, уже услышавшим из уст Сталина [15] всю страшную правду, правду о том, что речь идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР?
Тишина абсолютная. А я все всматриваюсь в лица. Нет, в глазах рабочих и работниц не только тревога и горе. В них и надежда, уверенность, решимость. Такие люди не дрогнут. Они все выдержат. Они все поймут. И я попытался из всех других вопросов выделить решающий. Фронт сейчас находится не только там, где идут тяжелые, кровавые бои, но и здесь, в тылу, на заводе, в цехе, у станка. Отныне каждый из нас — боец и так же, как и фронтовик, отвечает за судьбу Родины. Победа куется и здесь, в тылу. Чем больше мы дадим фронту средств борьбы, тем быстрее остановим врага.
После меня выступали рабочие, инженеры. Речи конкретные, деловые. Почти в каждой — обязательство: давать две-три нормы, быстрее ввести в строй новичков, повысить качество продукции.
В те дни возникла мысль и о народном ополчении. Инициатором его создания, как известно, выступила партийная организация Ленинграда. Эта инициатива была одобрена Центральным Комитетом партии. Москвичи сразу же подхватили ее. Еще 27 июня в Ленинском районе столицы был создан Коммунистический полк. А в ночь на 2 июля нас вызвали в ЦК и объявили решение о формировании дивизий народного ополчения на основе добровольности.
Базами формирования дивизий народного ополчения были, как правило, промышленные предприятия. Они выделяли не только людей, но и изыскивали снаряжение и обмундирование. Ядро добровольческих соединений составляли коммунисты. Завод «Калибр», например, сформировал целый полк, в составе которого было около 400 членов партии. Люди разных возрастов и профессий, освобожденные от службы в армии по возрасту или по состоянию здоровья, брали в руки оружие, чтобы вместе с Красной Армией бороться и победить. Они шли в бой по зову сердца. Всего в те дни в Москве было создано 12 ополченских дивизий (в октябре — ноябре сформировано еще 4 дивизии).
Дивизии расположились в 20–30 километрах от Москвы, в тылу действующих войск Западного фронта (на оборонительном рубеже Ржев, Сычевка, Вязьма, Дорогобуж, Спас-Демянск, Сухиничи, Людиново). Занимались [16] боевой подготовкой, строительством оборонительных сооружений, охраняли тылы от вражеских парашютистов и диверсантов. Позже они были включены в состав регулярных частей Красной Армии.
Всю свою работу мы направляли на то, чтобы раскрыть людям глубину опасности, нависшей над страной, чтобы они отрешились от благодушия и беспечности, настроений мирного времени. Радовала все более возраставшая политическая активность москвичей. Они проявляли огромный интерес к событиям на фронте, стремились изучить военное дело. Число слушателей, собиравшихся на беседы наших агитаторов, увеличивалось с каждым днем.
В июле работу среди населения столицы вели около 80 тысяч агитаторов. Мы часто собирали их на инструктаж. Перед агитаторами выступали испытанные большевистские пропагандисты, в том числе члены ЦК партии Дмитрий Захарович Мануильский, Емельян Михайлович Ярославский, Марк Борисович Митин. Д. З. Мануильский работал тогда в Коминтерне. Мне неоднократно приходилось слышать его страстные выступления. Просто и очень доходчиво он умел разъяснить людям самые сложные вопросы.
Резко изменилось в это время отношение партийных организаций к наглядной агитации, которая, нечего греха таить, в мирное время многими недооценивалась. С первых же дней войны лозунг и плакат стали боевым оружием.
— Пусть на каждом шагу, — наставлял нас А. С. Щербаков, — москвичам сопутствует страстное, призывное слово партии. Для этого надо мобилизовать и художников, и поэтов, и писателей.
Москва запестрила лозунгами и плакатами. Уже в течение первых десяти дней войны на улицах и предприятиях Москвы было расклеено более полутора миллионов плакатов. Все они отличались конкретностью, наступательным характером: «Хочешь врага победить на войне — план выполняй вдвойне и втройне!», «Коварна фашистов змеиная злоба, будь бдителен всюду, поглядывай в оба!».
Союз художников дал задание своим ведущим мастерам приступить к изданию «Окон ТАСС» по образцу «Окон РОСТА» времен гражданской войны. Вскоре мне в горком позвонили из Союза художников и попросили приехать в Выставочный зал на Кузнецком мосту. Первым, кого я встретил там, был неугомонный Михаил Михайлович [17] Черемных — настоящий энтузиаст своего дела. Он уже подготовил несколько «Окон ТАСС». И, показывая их, говорил:
— Это только начало. Мы думаем их выпускать постоянно, большими тиражами, чтобы появлялись они в разных городах и на фронте.
Яркие, меткие по идейной направленности плакаты понравились мне. Я доложил о них А. С. Щербакову. Инициатива художников была горячо поддержана в Центральном Комитете партии. «Окна ТАСС» стали выпускаться большими тиражами. В одном из таких «Окон» художники Кукрыниксы изобличали Геббельса. Под злой карикатурой всего четыре стихотворные строки:
Вот он, мастер сводок лживых,«Окно ТАСС» № 59 (художник А. П. Бубнов) было посвящено мужественным советским партизанам. Под выразительным рисунком не менее выразительная подпись:
Не дадим врагу покоя,Пополнялся и расширялся арсенал наглядной агитации.
Член ЦК партии Розалия Самойловна Землячка, старая большевичка, которая еще в 1905 году работала секретарем Московского комитета РСДРП, часто звонила в горком партии, иногда наведывалась к нам. Как-то зашел разговор о наглядной агитации.
— «Окна ТАСС» делаются превосходно, — сказала Землячка. — Я не художник и не поэт, мне трудно разбираться в подробностях, но факт налицо — люди толпятся у этих плакатов, смеются. Только одного надо избегать нашим художникам — зубоскальства. Врага надо высмеивать, но это должен быть не беспечный, веселенький юмор, а гневный, уничтожающий смех. Враг перед нами коварный, жестокий, сильный. И бить его надо наотмашь, всей яростью нашей сатиры. [18]
В новых условиях изменилась работа городского партийного кабинета, реорганизованного в городской агитпункт. Заведовал им Федор Иванович Калошин, являвшийся одновременно заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации горкома партии. Опытный работник, он не нуждался в подсказке, трудился с огоньком, творческой выдумкой. Частые посещения агитпункта убедили меня, что работники районных, заводских, вокзальных агитпунктов всегда уходят отсюда довольные, получив все необходимое: и деловой совет, и нужную литературу, средства наглядной агитации. Сотни коммунистов в городе в своих беседах с населением руководствовались полученными в агитпункте рекомендациями.
И на этот раз я увидел Калошина, окруженного посетителями.
— Давайте, товарищи, присядем и спокойно потолкуем, — говорит им Федор Иванович. — Времени у нас на это уйдет не очень много. Вот вас, например, что волнует?
Товарищ вскакивает с места:
— Кинофильмы!
— Так идите в кинопрокат.
— Там мне «Кукарачу» и «Сто мужчин и одну девушку» предлагают. А я требую «Чапаева», «Суворова», «Мы из Кронштадта». Чтобы можно было выступать перед сеансом и по душам говорить с народом о наших героических традициях. Помогите.
— Хорошо. Сейчас я отпущу товарищей и позвоню в кинопрокат. Думаю, добьемся.
Многолюдно в библиотеке. Злата Васильевна Соколова подбирает для политработника ополченской дивизии литературу, плакаты. Другие сотрудницы — Полина Михайловна Балатаева и Галина Дмитриевна Жучкова выдают агитаторам предприятий и частей заранее скомплектованные библиотечки: произведения В. И. Ленина, М. И. Калинина, сборник статей Е. М. Ярославского.
Городской агитпункт организовал по поручению МГК партии оперативное печатание сообщений Советского информбюро на листах большого формата. В полночь или рано утром эти плакаты вывешивались на агитпунктах райкомов, на площадях столицы, в заводских цехах. Еще до выхода утренних газет сотни тысяч москвичей, прежде всего рабочие ночных смен, знакомились с последними вестями с фронта. [19]
Целеустремленность всей партийно-массовой работы благотворно сказывалась на труде и поведении москвичей. Особенно это проявилось во время вражеских авиационных налетов. Первый из них произошел на тридцатый день войны, в ночь на 22 июля 1941 года. В нем участвовало 250 бомбардировщиков. К городу пробились единицы. Остальные были рассеяны еще на подступах к столице. Путь им преградили наши героические летчики и зенитчики. А 22 самолета рухнули на землю.
После отбоя тревоги неплохо было бы осмотреться. Вместе с секретарем МК партии Николаем Павловичем Фирюбиным и секретарем МГК Иваном Михайловичем Соколовым выезжаю на Ленинские горы, откуда прекрасно видно почти всю Москву. Эти горы мне особенно дороги. Еще в юности я с душевным трепетом бродил по их зеленым склонам. Вспоминал «Былое и думы» Герцена. Искал место, где в 1827 году пятнадцатилетний Александр Герцен вместе со своим другом, четырнадцатилетним Николаем Огаревым, присягали отдать свои жизни борьбе против самодержавия за счастье народа. Да, это было здесь, на Воробьевых, как тогда назывались эти горы. С каким вдохновением рассказывала нам о клятве двух юношей профессор Милица Васильевна Нечкина, читавшая лекции на истфаке МГУ! Сейчас мы в темноте стояли над обрывом и с тревогой вглядывались в ночной город. Ожидали увидеть языки пламени, раскаленное небо над пожарищами. Но город лежал перед нами без единого огонька — светомаскировка москвичами соблюдалась идеально. И только под ногами у нас, на берегу Москвы-реки, в клубах дыма тускнел гаснущий костер: вражеские зажигалки запалили склад лесоматериалов в Лужниках. Впрочем, пожарные команды уже сбили огонь.
Молчаливый город своим видом убедительнее всех сводок свидетельствовал о провале вражеского налета.
Из райкомов партии, исполкомов райсоветов в горком поступают сообщения о том, что москвичи вели себя мужественно в эти трудные, опасные часы. Четко несли дежурство добровольные дружины. Они тушили зажигательные бомбы, быстро огораживали места, где произошли разрушения (несколько бомб все-таки упало в черте города). Тысячи агитаторов помогали женщинам и детям укрыться в бомбоубежищах и подземных вестибюлях метро, успокаивали людей, беседовали с ними. [20]
В цехах заводов и фабрик сразу же после отбоя люди приступали к работе. При этом выяснялось, что многие из рабочих так и не уходили в укрытия, ухитрялись всеми правдами и неправдами и во время тревоги оставаться у станков. На «Красном пролетарии» мне рассказали о сверловщице Ксении Николаевне Подоба. Женщина уже в годах, участница гражданской войны, она обрабатывала партию деталей срочного фронтового заказа. Когда началась воздушная тревога, Ксения Николаевна вместе со всеми направился в бомбоубежище, но, не дойдя до него, повернула назад.
— Ты куда? — остановил ее дежурный мастер.
— Станок не успела выключить, — ответила она, — сейчас вернусь.
— Не мути воду, — добродушно ответил мастер, — в покое твой станок.
— Ан нет, — возразила она, — я его выключить забыла. Что же ему вхолостую крутиться? — И побежала.
Станок простоял всего несколько минут. Ксения Николаевна сразу же включила его и приступила к работе. Трудилась она в ту ночь особенно вдохновенно и выполнила за смену четыре нормы. Когда утром ее поздравляли товарищи, она сказала:
— Заказ-то для фронта. А там наши ребята небось в бою не прячутся в убежище.
Вражеские налеты повторялись почти каждую ночь. Не считаясь с потерями, гитлеровское командование бросало на Москву все новые армады самолетов. За июль — октябрь летчики и зенитчики Московской зоны противовоздушной обороны сбили около 400 немецких самолетов. Разбитые самолеты свозили на площадь Свердлова на всеобщее обозрение.
А. С. Щербаков вызвал меня:
— Товарищ Сталин приказал выставку сбитых вражеских самолетов оборудовать в Центральном парке культуры и отдыха. Займитесь этим. Надо построить специальный павильон.
Я смутился.
Щербаков понимающе улыбнулся:
— Вы спросите, почему именно вам предстоит заняться этим, дескать, есть архитекторы, строители?.. Вот и привлекайте их. А мы с вами возглавим это дело потому, что обломки сбитых самолетов сейчас лучшая пропаганда нашей силы! [21]
Связываюсь с Моссоветом, с академиками-архитекторами Александром Васильевичем Власовым и Иваном Владиславовичем Жолтовским. Надо ли говорить, с какой готовностью они приступили к делу?! В считанные дни была разработана документация, а через две недели строители уже воздвигли огромный павильон. Сюда и были свезены остатки сбитых под Москвой самолетов.
Москвичи и гости столицы с интересом и гордостью рассматривали экспонаты этого своеобразного музея. Книга отзывов полнилась восторженными словами благодарности летчикам и зенитчикам. Авторы записей — бойцы и рабочие клялись воевать и трудиться еще лучше.
17 августа, в солнечный воскресный день, здесь, у павильона в Центральном парке культуры и отдыха имени А. М. Горького, состоялся многотысячный митинг, посвященный обороне столицы от налетов фашистской авиации. Занимаясь подготовкой митинга, я побывал у председателя исполкома Моссовета Василия Прохоровича Пронина. Он отдавал много энергии организации противовоздушной обороны столицы, не раз по ночам поднимался на самолете и сверху рассматривал квартал за кварталом, контролируя светомаскировку. И каждый раз оставался доволен.
— Темнота такая, что даже не верится, что под тобой огромный город, — говорил Василий Прохорович. — Это одна из причин, почему вражеским летчикам не удалось причинить нам серьезного ущерба.
На митинге перед москвичами выступили В. П. Пронин, Герой Советского Союза В. В. Талалихин, совершивший в небе Москвы первый ночной таран, председатель Краснопресненского райисполкома Н. В. Попова. Поэт В. И. Лебедев-Кумач прочел свое стихотворение о Талалихине. Было принято обращение к летчикам и зенитчикам с призывом и впредь беспощадно уничтожать фашистские самолеты на подступах к Москве. Обращение призывало жителей столицы быть постоянно начеку, крепить дисциплину и порядок на фабриках, заводах, в учреждениях, зорко охранять от посягательств врага предприятия и жилые дома.
День начинался с прослушиваний радио и чтения газет — центральных, городских, фабрично-заводских. Газеты «Московский большевик», «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва» правдиво освещали положение на фронтах, ярко показывали подвиги бойцов и командиров. [22] Интересно и убедительно рассказывали о выдержке, железной дисциплине и самоотверженном труде москвичей на производстве и на строительстве оборонительных рубежей. Газеты давали советы, как вести себя при воздушных тревогах, бороться с пожарами, устранять последствия аварий. Они вооружали своих читателей конкретными военными знаниями, призывали к бдительности.
Августовским вечером я заехал в Сокольнический райком партии. Секретарь райкома Екатерина Ивановна Леонтьева только что вернулась из поездки по заводам и была полна впечатлений от бесед с рабочими.
— Не перестаю восхищаться москвичками, — сказала она. — Не подумайте только, что говорю так потому, что сама женщина. Как они трудятся на заводах, с какой самоотверженностью строят укрепления, а сколько зажигалок погасили нежные женские руки! Великая нравственная сила движет делами наших женщин. Вчера работница Варвара Белянкина, жена фронтовика, наотрез отказалась эвакуироваться со своим трехлетним сынишкой, заявив:
— В Москве была, есть и будет Советская власть. Никуда не поеду!
Заговорили мы с Екатериной Ивановной об агитаторах. Спрашиваю, нужна ли наша помощь, есть ли трудности.
— Огромные, — слышу в ответ. — Главная трудность — война. Вы можете ее устранить?.. — И сразу же переходит на серьезный тон: — Ваши товарищи часто у нас бывают, помогают постоянно. Не жалуюсь. Это по их совету мы конкретнее стали строить работу с агитаторами. Тысячи наших коммунистов являются не только пропагандистами идей партии, но и неутомимыми организаторами. Передовики производства, они учат людей всему, что умеют сами. В редкие минуты отдыха знакомят товарищей с делами на фронтах, с трудовыми подвигами передовиков производства. Сами же трудятся, не жалея сил, дают по две-три нормы.
В массово-политической работе активно участвовала интеллигенция столицы — мастера сцены, писатели и поэты, юристы и врачи, — те из них, кто еще не ушел на фронт. Они выступали на фабриках и заводах, на призывных пунктах.
По радио звучали новые патриотические песни, созданные [23] нашими композиторами и поэтами. И среди них, конечно, «Священная война», замечательное творение А. В. Александрова и В. И. Лебедева-Кумача. Эта песня была написана на второй день войны, а 25 июня ее исполнял на Белорусском вокзале Краснознаменный ансамбль песни и пляски под управлением Б. А. Александрова.
— Было что-то необычайное, — вспоминает Борис Александрович Александров, ныне Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, народный артист СССР, — красноармейцы слушали песню, затаив дыхание! У многих на глазах были слезы.
Под грозный мотив песни эшелоны уходили на запад.
Мы позаботились, чтобы книги с текстами и нотами лучших военных песен Александра Васильевича Александрова, Матвея Исааковича Блантера, Дмитрия Яковлевича Покрасса, Анатолия Григорьевича Новикова были изданы массовыми тиражами и отправлены в войска.
Горком партии пристально следил за жизнью и боевой учебой ополченских дивизий. Дивизии, до этого находившиеся в тылу, вот-вот должны были вступить в бой.
По предложению А. С. Щербакова для полков и дивизий народного ополчения Москвы были учреждены Красные знамена. Вручались они в торжественной обстановке.
В конце сентября я выехал в Дорогобуж, чтобы вручить Красное знамя дивизии народного ополчения Бауманского района.
Был теплый, чуть облачный день. Проехали Можайск. Все близкое, родное. Здесь я часто бывал по служебным делам, когда работал в Московском обкоме партии. Осталась позади Вязьма. Это уже Смоленская область. Сворачиваем на юго-запад. Дорога стала хуже. Асфальт продавлен гусеницами танков, местами исковеркан бомбами — воронки наспех засыпаны щебнем. Фронт близок. Но сегодня здесь удивительная тишина, только высоко в небе гудит «рама» — немецкий двухфюзеляжный разведывательный самолет. Тогда мы еще не знали, что это затишье перед бурей — через несколько дней начнутся жесточайшие бои.
Вот и старинный русский город Дорогобуж. Сюда уже прибыли секретарь Бауманского райкома партии А. М. Чистяков, представители райсовета, артисты. [24]
Ближе знакомимся с людьми дивизии. Вчерашние рабочие, студенты и преподаватели вузов, врачи, учителя, инженеры. Дивизия полнокровная: три стрелковых полка, артиллерийский полк, противотанковый артдивизион, батальон связи, отдельная разведрота, рота самокатчиков, медико-санитарный батальон.
Командует дивизией комбриг И. В. Заикин, в прошлом уральский рабочий, участник гражданской войны, член партии с 1925 года, вчерашний преподаватель общей тактики в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Человек выше среднего роста, с задумчивым взглядом темных умных глаз. Военком дивизии тоже участник гражданской войны, член партии с 1919 года, полковой комиссар П. М. Лукин. И комиссары полков — народ испытанный, все с большим партийным стажем.
После формирования Бауманской дивизии прошло свыше двух месяцев, она уже вошла в состав 32-й армии как 29-я стрелковая дивизия (ополченские соединения в сентябре были реорганизованы в общевойсковые). За это время люди многому научились, стали настоящими воинами. Ровными рядами построились они на площади.
Вручая Красное знамя, я рассказал бауманцам о том, как живет и борется родная столица, как уверены москвичи в своих воинах — защитниках Москвы.
Командир дивизии И. В. Заикин, принимая знамя, сказал:
— Нынешний день мы запомним навсегда. Каждый из нас клянется: под сенью этого знамени отстоим родную столицу. Не пожалеем своей крови, а понадобится — и жизни.
То была священная клятва бауманцев, и они сдержали ее.
После мне рассказал об этом ее бывший воин подполковник в отставке Сергей Васильевич Матросов.
В начале октября, когда развернулась великая битва за Москву, бауманцы насмерть встали на 242-м километре Минского шоссе. Они сдерживали вражеские танки, обеспечивая выход из окружения наших частей и выигрывая драгоценное время для создания Можайского рубежа обороны, на который подтягивались резервы.
19-й стрелковый полк дивизии, переброшенный в район поселка Знаменка, отбил десятки атак вражеских частей, рвавшихся к Вязьме. Здесь, у Марфиной горы, 7 октября навстречу немецким танкам со связкой гранат [25] и возгласом: «За Родину! За Москву!» — кинулся секретарь парторганизации полка сорокачетырехлетний Николай Валерианович Кожухарь. Ценой собственной жизни он подорвал головной танк, а остальные откатились под огнем артиллерии.
Десять дней бились бауманцы. Многие здесь погибли. Сейчас на 242-м километре Минского шоссе возвышается братская могила. В ней похоронены командир дивизии комбриг И. В. Заикин, работник политотдела дивизии, член партии с 1919 года, доктор экономических наук, профессор, сын старого большевика Феликса Кона — Александр Феликсович Кон, командир медсанбата, известный ученый И. А. Лапидус, старший политрук 21-го стрелкового полка, работник Коммунистического Интернационала Молодежи кандидат экономических наук К. Н. Шанталов, начальник оперативного отделения штаба дивизии, коммунист майор В. В. Карташев, комиссар 20-го стрелкового полка Ф. А. Мороз и многие, многие другие.
Ополченцы, которым удалось выйти из окружения, продолжали воевать в составе других соединений. Многие из них влились в ряды партизан. Бывший комиссар 21-го полка, член партии с 1925 года, П. Ф. Силантьев стал комиссаром партизанского отряда «Дедушка», действовавшего на древней смоленской земле.
Удивительна судьба одного из бауманцев — командира противотанковой батареи лейтенанта Владимира Яковлевича Переладова. В ополчение он ушел с 4-го курса Московского планового института имени Г. М. Кржижановского. В боях за Москву был ранен, попал в плен. Чуть окрепнув, попытался бежать. Его поймали, нещадно избили. А он снова... В четвертый раз бежал уже в Италии. Удалось. Сумел разыскать местных партизан. Среди них оказалось немало русских, тоже вырвавшихся из фашистских застенков. Руководители Сопротивления поручили Переладову сформировать русский батальон, в который вошло более ста советских граждан. Слава об этом батальоне вскоре облетела всю Италию. Бойцы его разрушили много мостов, подбили не одну сотню автомашин с боеприпасами и живой силой противника, разоружили несколько вражеских гарнизонов и уничтожили большое число фашистов — немецких и итальянских.
За голову капитана Руссо, как звали в Италии московского ополченца, фашистское командование сулило [26] 300 тысяч лир — так говорилось в приказе, расклеенном на улицах города Модены.
Воинскую доблесть русского офицера высоко оценили в Италии. На его груди рядом с орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу» появились две Гарибальдийские звезды, две именные золотые медали и еще 13 итальянских наград.
Откуда я знаю военную биографию этого отважного человека? Да от него самого. Владимир Яковлевич и ныне живет в Москве, работает в Госплане СССР, и мы с ним время от времени встречаемся.
Так воевали бауманцы.
Героически сражались с врагом ополченские дивизии всех районов столицы. В боях за Москву и в других сражениях дивизии Ленинградского, Куйбышевского и Киевского районов, а также Коммунистическая дивизия заслужили почетное звание гвардейских. Куйбышевская (затем 110-я стрелковая) стала 84-й гвардейской, Ленинградская (18-я стрелковая) — 11-й гвардейской, Киевская (173-я стрелковая) — 77-й гвардейской, а Коммунистическая — 53-й гвардейской. Москвичи с честью пронесли свои знамена через всю войну до полной победы над врагом.
А. С. Щербаков постоянно информировал нас о событиях на фронте. Мы знали, что без малого два миллиона гитлеровцев рвались к нашей столице и что по танкам, артиллерии и минометам противник превосходил нас почти в два раза, а на направлениях своих главных ударов он создавал еще больший перевес.
Захватом Москвы — столицы и крупнейшего индустриального центра, производившего перед войной почти четверть всей продукции страны, гитлеровцы рассчитывали поставить наш народ на колени. Ради этого они шли на все. События развивались с угрожающей быстротой. 3 октября гитлеровцы заняли Орел, 6 октября — Брянск, 13 октября — Вязьму. Под Москвой складывалась критическая обстановка.
Москвичи работали напряженно, выполняя нередко по три, четыре и даже пять норм в сутки. После работы многие из них шли туда, где под вражескими бомбами сотни тысяч жителей столицы и области создавали оборонительные рубежи. А на переднем крае насмерть стояли бойцы, [27] командиры и политработники. В ожесточенных боях они перемалывали вражеские дивизии, выдерживая натиск, отразить который казалось выше человеческих сил.
13 октября состоялось собрание московского партийного актива. Собрались партийные работники, советские и хозяйственные руководители, рабочие и инженеры — создатели боевой техники. И у всех одна боль, одна тревога. Каждый озабочен лишь одним — чем еще помочь обороне Москвы?
В кратком сообщении А. С. Щербаков обрисовал всю сложность создавшегося положения. Собрание предложило партийным организациям сосредоточить внимание прежде всего на организации боевых подразделений и быстрейшем обучении будущих пулеметчиков, минометчиков, истребителей танков. Первоочередными задачами оставались: строительство оборонительных сооружений, организация дополнительного производства вооружения, безусловное обеспечение строгого порядка в городе, на предприятиях, соблюдение железной дисциплины, решительная борьба с малейшими проявлениями паники, с трусами и шептунами.
17 октября 1941. года по поручению ЦК партии по Московскому радио выступил А. С. Щербаков. Кажется, и сегодня, через толщу годов, я слышу его взволнованный голос, полные непоколебимой большевистской убежденности слова:
— Над Москвой нависла угроза. Но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови.
Каждый москвич, подчеркивал Александр Сергеевич, какую бы работу он ни выполнял, должен отдать все силы защите столицы.
19 октября было принято постановление Государственного Комитета Обороны о введении в Москве осадного положения. Государственный Комитет Обороны призвал всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать войскам, оборонявшим Москву, всяческое содействие.
Райкомами партии еще 16 октября были дополнительно сформированы десятки отдельных рот и батальонов. Организация и обучение этих формирований проходили под руководством специально для этого созданного городского штаба.
Казалось бы, после эвакуации многих предприятий [28] на восток, отправки на фронт сотен тысяч москвичей, после укомплектования полнокровных дивизий народного ополчения и формирования истребительных батальонов не так-то легко будет создать новые подразделения добровольцев. Но они были созданы. В роты и батальоны пришли партийные, комсомольские, хозяйственные, профсоюзные работники, рабочие, инженеры, писатели, артисты, учителя. Среди них было до 80 процентов коммунистов и комсомольцев. А в батальоне Кировского района из 600 человек 514 были коммунисты и комсомольцы.
Всего за две недели октября Москва вооружила и дополнительно послала на фронт 50 тысяч воинов. 169 боевых дружин из добровольцев-осоавиахимовцев проходили интенсивную подготовку для ведения, в случае необходимости, уличных боев. Не ослабевала подготовка истребителей танков, подрывников и других специалистов.
О том, какую выдающуюся роль в укреплении рядов Красной Армии и в обороне столицы играли коммунисты, свидетельствует такой немаловажный факт. Московская партийная организация в начале июня 1941 года насчитывала в своих рядах более 330 тысяч коммунистов, а к началу декабря их осталось менее 80 тысяч. Остальные находились в действующей армии, где цементировали ряды воинов, или выехали на восток (незначительное число) вместе с эвакуированными заводами.
Из Москвы на фронт часто выезжали делегации трудящихся с подарками бойцам, командирам и политработникам. Они заверяли воинов, что Москва даст фронту все, что потребуется, и притом в кратчайшие сроки.
Прочные связи сложились у московских организаций с бойцами и командирами Московской Пролетарской дивизии, которая отличилась в жестоких схватках с врагом еще в конце июля в районе города Борисова.
Как-то А. С. Щербаков поручил мне выехать в эту дивизию, которая к тому времени была выведена под Можайск, где принимала новое пополнение. Я пригласил с собой артистов. С охотой поехали к фронтовикам Валерия Владимировна Барсова, Максим Дормидонтович Михайлов, Ольга Васильевна Лепешинская, артисты цирка, эстрады.
Командир дивизии полковник А. И. Лизюков провел нас по подразделениям. Мы беседовали с красноармейцами. [29] Запомнился разговор с группой бойцов, их было человек шесть. Спрашиваю:
— Откуда, товарищи, прибыли в дивизию, где призывались?
— Москвичи мы, — отвечает за всех статный, среднего роста, широкоплечий красноармеец с белокурыми вьющимися волосами над загорелым лицом.
— С родными переписываетесь? Что пишут из дома?
— Все в порядке, — отвечает все тот же боец. — Только фашистские стервятники не унимаются. Хотят разрушить и сжечь Москву. Недавно мне написали, что на библиотеку имени Ленина зажигательные бомбы сбросили. А мы живем недалеко от нее. Как она там, цела? До войны я часто ходил туда в читальный зал.
Я успокоил товарищей. Москва стоит и вечно будет стоять. Разрушения и пожары — единичные случаи. Они быстро ликвидируются. Москвичи трудятся для фронта, не жалея своих сил. И библиотека имени Ленина стоит невредимая.
Мне было что сказать и о ее сотрудниках: они геройски вели себя во время налетов, дежурили на крыше и чердаке, потушили много зажигательных бомб. Только за одну ночь на 24 июля они обезвредили 52 зажигалки. Я даже запомнил имена отличившихся в ту ночь — Ольга Ивановна Малкина, Любовь Александровна Востросаблина. (Кстати, эти товарищи и сейчас работают в библиотеке.)
Всех, кого можно было оторвать от службы, собрали в старой, давно пустовавшей церкви. Я рассказал бойцам о столице и самоотверженном труде москвичей, передал привет от Московского комитета партии. Ответил на десятки вопросов.
А потом был концерт. Прошел он с огромным успехом.
После ужина, уже поздно вечером, мне пришлось отвозить на ночлег в госпиталь, расположенный на окраине города, В. В. Барсову, О. В. Лепешинскую и других артисток. Была кромешная тьма, шел проливной дождь. И как назло, возле самого госпиталя машина застряла. А мои подопечные — в туфельках. Пришлось мне перетаскивать их на руках.
После А. С. Щербаков от души посмеялся:
— Слышал, слышал. Секретарь горкома в роли рыцаря, спасающего прекрасных дам... Все правильно. На вашем [30] месте и я бы так поступил. Правда, пожалуй, силенок не хватило бы...
Бои под Москвой принимали все более ожесточенный характер. И в это самое напряженное время объединенное заседание бюро МК и МГК ВКП(б) приняло постановление «О праздновании XXIV годовщины Великой Октябрьской социалистической революции». Отделу пропаганды и агитации горкома поручалось подготовить инструктивный доклад на тему «Текущий момент и задачи обороны Москвы». О предстоящем же параде мы тогда ничего не знали.
Позже А. С. Щербаков мне говорил, что у Гитлера были свои планы. На 7 ноября он назначал парад немецких войск на Красной площади.
Парад состоялся — традиционный парад советских войск. Величественный и грозный. Участники его прямо с Красной площади уходили на фронт.
Меня в тот момент не было в Москве. Позднее, в доверительной беседе, командующий войсками Московской зоны обороны, член бюро Московского обкома партии генерал Павел Артемьевич Артемьев рассказывал:
— О проведении парада мне было передано специальное указание Сталина. Особо подчеркивалось, что подготовка должна проводиться в абсолютной тайне. Но командиров соединений как-то надо было предупредить. Александр Сергеевич Щербаков и здесь нашелся. Командирам, вызванным на совещание, он сказал, что представители Москвы хотят посмотреть, какие войска мы отправляем на фронт. Смотр надо провести в первой половине ноября на Зубовской площади. Войска были подготовлены к смотру, но вместо Зубовской в день праздника они вошли на Красную площадь. И тайна не была разглашена, и парад состоялся!
Бои шли совсем близко от Москвы. Ни на один час не прекращалась работа по укреплению обороны. На улицах города появились противотанковые рвы, сотни дотов и дзотов, баррикады. Было оборудовано около 500 артиллерийских и пулеметных точек, установлено 30 километров надолб, 19 тысяч металлических ежей.
Все коммунисты Москвы и области, все работники комсомольских, профсоюзных и советских организаций выполняли, каждый на своем посту, ту или иную конкретную [31] задачу. Секретари и члены бюро Московского обкома и горкома партии Б. Н. Черноусов, Г. М. Попов, С. Я. Яковлев, П. А. Поздеев, И. М. Соколов, секретари по отраслям промышленности, председатель Моссовета В. П. Пронин, председатель Мособлсовета П. С. Тарасов, первый секретарь МК и МГК ВЛКСМ А. М. Пегов непосредственно обеспечивали выполнение фронтовых заказов промышленностью. В их обязанности входили также задачи, связанные с противовоздушной обороной, строительством оборонительных рубежей, подготовкой различных добровольных формирований. Много внимания уделялось организации партизанского движения в оккупированных районах Московской области.
Александр Сергеевич Щербаков поддерживал связь с председателями городских комитетов обороны Тулы, Каширы, Загорска, выезжал в войска, на заводы, на строительство оборонительных укреплений, развернувшееся на огромном пространстве. В это время в строительстве укреплений участвовало более 600 тысяч жителей Москвы и Подмосковья.
Уже во время подготовки воспоминаний я встретил Алексея Федоровича Сокирко, работавшего в годы войны секретарем Московского горкома партии по промышленности.
— Вы знаете, — напомнил он, — что к ноябрю большинство крупных предприятий были эвакуированы из Москвы. Остались мелкие, да в опустевших корпусах эвакуированных заводов сохранилось кое-какое устаревшее оборудование. И вот на этой базе мы продолжали давать продукцию фронту, выполняли подчас совсем неожиданные заказы.
Так, на автомобильном заводе и в корпусах нынешнего завода счетно-аналитических машин было организовано производство пистолетов-пулеметов Шпагина (автоматов ППШ). Минометы калибра 120 миллиметров делались на заводе «Динамо», насосном заводе имени Калинина и на других столичных предприятиях. А мины для них выпускали Люберецкий завод сельхозмашиностроения, московский завод «Борец», литейно-механический имени Войкова, «Станколит». Электромеханический завод имени Владимира Ильича давал фронту 76-миллиметровые снаряды. Часовые заводы изготовляли взрыватели. Швейные фабрики шили обмундирование. Хлебные заводы снабжали фронт хлебом и сухарями. [32]
Большую помощь московской промышленности оказывали члены партии, состоявшие на учете в Московской городской партийной организации, такие товарищи, как народные комиссары Д. Ф. Устинов, П. И. Паршин, Б. Л. Ванников.
А. Ф. Сокирко вспомнил такой эпизод. В начале октября к нему обратились военные работники с просьбой увеличить выпуск мин для батальонных минометов.
— Я немедленно доложил об этом Александру Сергеевичу Щербакову. Внес предложение — производство мин организовать на Пресненском машиностроительном заводе. Но для этого надо было достать специальные станки и обеспечить завод рабочей силой. Александр Сергеевич пригласил к себе народного комиссара минометного вооружения П. И. Паршина, попросил его оказать необходимую помощь. И скоро на заводе были установлены нужные станки. Был решен вопрос и с рабочей силой. Вместе с секретарем Краснопресненского райкома партии С. А. Ухолиным мы поехали в одно, еще не эвакуированное ремесленное училище. Собрали ребят. Объяснили обстановку и обратились с просьбой — надо помочь. Почти все ремесленники были комсомольцами. И, как один, пошли на завод. Быстро освоили производство мин. Завод успешно выполнял задания фронта.
В сентябре 1941 года постановлением Государственного Комитета Обороны был создан Военный совет гвардейских минометных частей. Одним из членов совета по рекомендации А. С. Щербакова утвердили секретаря МК партии Н. П. Фирюбина. По отзывам генерала П. А. Дегтярева, члена Военного совета, а затем командующего гвардейскими минометными частями Красной Армии, Николай Павлович Фирюбин, хорошо знавший промышленность Москвы и области, много сделал для налаживания производства реактивной боевой техники.
На заводе «Компрессор», на металлическом заводе «Красная Пресня» в кратчайшие сроки был налажен выпуск боевых установок (знаменитых «катюш»). Реактивные снаряды к ним выпускали заводы «Красный пролетарий» и имени Владимира Ильича.
Н. П. Фирюбину принадлежала идея сформировать Московский комсомольский полк гвардейских минометов. За эту мысль горячо ухватился комсомол столицы и его вожак Анатолий Михайлович Пегов.
Московская комсомолия всюду задавала тон. Была она [33] многочисленной: в столице и области насчитывалось 600 тысяч комсомольцев, из них 400 тысяч — в самой Москве. Правда, так было в начале войны. К ноябрю численность столичной комсомольской организации сократилась вдвое. 300 тысяч юношей и девушек ушли на фронт.
Первый секретарь МК и МГК ВЛКСМ А. М. Пегов являлся кандидатом в члены бюро Московского горкома партии. Мне с ним приходилось часто встречаться, решать вопросы, связанные с воспитательной работой среди молодежи.
Уже на второй день войны состоялось объединенное заседание бюро областного и городского комитетов комсомола, которое приняло решение о перестройке работы среди молодежи. Для комсомольцев вводилась обязательная военная подготовка. При райкомах комсомола создавались в помощь органам милиции бригады по охране социалистической собственности, наблюдению за порядком на улицах и соблюдению правил светомаскировки и противопожарной охраны, по борьбе с паникерами и вражескими лазутчиками. Многие юноши и девушки, студенты и школьники пошли трудиться на предприятия.
А. М. Пегов мне рассказал, что только за четыре первых дня войны почти две тысячи школьников-комсомольцев пошли на производство, заменив отцов и старших братьев.
Комсомольцы рвались на фронт. Горком отбирал наиболее физически крепких и дисциплинированных. Многие комсомольцы ушли сражаться в тыл противника. Посланцами московского комсомола были герои-партизаны Зоя Космодемьянская, Илья Кузин, снайперы Наташа Ковшова и Маша Поливанова.
Нашему брату, работникам горкома, тоже привелось заниматься партизанскими делами и организацией подполья. Мы с В. П. Гольцевым, инструктором по печати, выезжали в один из подмосковных районов (работая в горкоме, я оставался членом областного комитета партии). Надо было помочь местным товарищам, на случай если район подвергнется вражеской оккупации. Мы закладывали продовольственные базы и склады оружия в лесу. Подготовили подпольную типографию. Тщательно подбирали людей.
Прибыли мы в район под чужими именами. Я устроился учителем в сельскую школу (вел два третьих класса). В этом облике мне предстояло действовать и при гитлеровцах. [34]
Все шло, казалось, нормально. Но как-то вечером в доме директора школы, милой интеллигентной женщины, я застал девушку, показавшуюся мне знакомой. Во время разговора она искоса вглядывалась в меня. Я поспешил закончить разговор и простился. Гостья догнала меня на улице.
— А я вас знаю, — сказала девушка. — Мы с вами учились на одном факультете в МГУ, вы еще работали в вузкоме комсомола.
Теперь и я ее вспомнил: Ирина Кругликова, отличница, активистка.
— Только мне помнится, — продолжала девушка, — у вас была другая фамилия. Почему сейчас вас зовут Засориным? — И тут же спохватилась, снизила голос до шепота: — Понимаю. Это маскировка, да? Но вы можете на меня положиться, никто от меня ничего не узнает. И на мою помощь можете всегда рассчитывать.
При встрече с Щербаковым я все рассказал ему. Он встревожился:
— Вы уверены в этой девушке?
— Уверен. Хорошая комсомолка, человек исключительной честности.
— Ну тогда ничего...
С Ириной Кругликовой мы и сейчас изредка видимся. Она стала доктором исторических наук. Работает в Академии наук СССР.
И с Валентином Петровичем Гольцевым по-прежнему дружим. Он уже много лет плодотворно трудится в редакции газеты «Известия».
Усилия партии, мужество и стойкость Красной Армии, героизм всего советского народа привели к тому, что Москва не только выстояла, но и отбросила врага от своих стен. Перелом произошел в первых числах декабря, когда стало ясно, что наступательные возможности противника исчерпаны. Началось мощное контрнаступление, а затем и общее наступление наших войск. Оно завершилось сокрушительным разгромом врага, фашистские полчища откатились от Москвы на сто, двести, а кое-где и на триста пятьдесят километров. Было освобождено не только Подмосковье, но и сотни населенных пунктов соседних областей.
О жизни Москвы в дни контрнаступления мне писать трудно. В то время меня не было в столице — работал в районе, а затем уехал в действующую армию. [35]
Я уже давно просился на фронт.
— Успеете, навоюетесь, — отвечал мне Щербаков.
И только после того как фронт удалился от Москвы, он поддержал мою просьбу. Меня направили в распоряжение Главного политического управления РККА.
— Ну, теперь вы выполните наказ Буденного, — пошутил Александр Сергеевич. Он напомнил мне давний казус.
Еще весной 1940 года были созданы курсы военной подготовки для руководящих партийных работников — секретарей ЦК компартий союзных республик, секретарей обкомов и горкомов. К своей радости, я попал на них.
Курсы были краткосрочные, но дали нам очень многое. Командиры до отказа загружали нас теоретическими и практическими занятиями, помогли изучить основные виды оружия, хорошо ориентироваться по карте и на местности, пополнили наши знания в области тактики, заставляли ползать по-пластунски, совершать многокилометровые марши. Учился я с увлечением и выпускные экзамены выдержал с похвальными оценками.
Вскоре после возвращения с курсов мне довелось присутствовать на большом собрании в Зеленом театре Центрального парка культуры и отдыха имени А. М. Горького. Обсуждался, помнится, ход выполнения генерального плана реконструкции Москвы.
Сидя в президиуме и слушая ораторов, я машинально чертил что-то на листке бумаги. Сам не заметил, как из-под пера вышла отчетная карточка стрелкового взвода — наподобие той, что мы чертили на курсах. За мной наблюдал сидевший рядом председатель Мособлисполкома П. С. Тарасов. Он вдруг взял из-под моей руки листок и передал своему соседу Маршалу Советского Союза С. М. Буденному, командовавшему тогда Московским военным округом.
Маршал повертел листок и вернул его мне с резолюцией: «Географически непонятно, а топографически и тактически взвод расположен верно. Надо учиться дальше. С. Буденный. 14.7.40».
Только тут я заметил свою ошибку: не нанес на схему стрелку, обозначающую, где север, где юг.
И вот дальнейшая учеба началась. Моей военной академией стала война. [36]