Командировка в Эстонию
То, что случилось со мной осенью тридцать девятого года, теперь, на расстоянии времени, я, пожалуй, могу назвать командировкой в будущее. Конечно, тогда я не мог в должной мере оценить новое назначение, но общее ощущение было именно таково: мне выпало ехать вперед, в края, к которым подступала уже начавшаяся вторая мировая война.
Мы надеялись на отсрочку, так и оценивали столь неожиданный пакт с фашистской Германией. Год отсрочки или пять — никто этого не знал. Но война будет, это понимал каждый военный человек. Так называемая «Балтийская Антанта» — Эстония, Латвия и Литва, связанные военным договором, — вела игру и с англичанами, и с немцами. До подписания пакта в нашей печати мелькали сообщения о проникновении фашистской военщины в Эстонию, о зависимости промышленности этой страны от германского капитала. На командных пунктах артиллерии висели, как я уже говорил, силуэты английских крейсеров — англичане ведь дважды — в Крымскую войну и после Октября — ходили войной в Финский залив. Впрочем, если быть точным, в душе у каждого из нас жило убеждение, что, несмотря на пакт, воевать мы будем против фашистов.
Вскоре появились сообщения о переговорах с эстонским правительством и о подписании эстоно-советского договора о взаимопомощи.
Подробностей мы не знали, но надеялись на многое.
4 октября в Ораниенбауме стал под погрузку транспорт Совторгфлота «Луга». На этот транспорт грузили из складов тыла флота материальную часть, имущество и боезапас для четырех стационарных батарей 130-миллиметровых пушек, отправляемых вместе с личным составом [37] в неизвестном направлении. Я ездил на пирс проверять ход погрузки. Береговых кранов в Ораниенбауме не было, но стрелы транспорта легко переносили с берега на палубу новые артиллерийские системы весом в 14 тонн да еще вместе с салазками.
7 октября всех командиров соединений флота, в том числе и меня, срочно собрали в кабинет командующего флотом Владимира Филипповича Трибуца. Прибывший из Москвы заместитель наркома ВМФ СССР Гордей Иванович Левченко подробно рассказал нам о договоре с Эстонией, о таком же договоре, только что подписанном с Латвией, и о предстоящем подписании договора о взаимопомощи с Литвой. В Эстонии Советский Союз получил право размещения нескольких аэродромов для боевой авиации и создания на арендных началах военно-морских баз в порту Палдиски и на островах Моонзундского архипелага Эзеле (Сааремаа) и Даго (Хийумаа). Кроме морских и военно-воздушных сил в трех странах Прибалтики договорено разместить и сухопутные войска, чтобы предотвратить возможность ввода туда вооруженных сил какой-либо из европейских держав.
Мне стало понятно, куда пойдет с батареями «Луга». Только не знал я, что сам встречу ее в порту назначения.
Закончив информацию, заместитель наркома сказал, что в Эстонию надо немедленно послать командира, знающего береговую оборону, и назвал меня. Стало очевидно, что это не простая командировка. Товарищ Левченко предложил мне немедленно сдать дела по тылу флота командиру главвоенпорта КБФ Митрофану Ивановичу Москаленко, в то время капитану 2 ранга, и через двое суток в 14.00 явиться на Балтийский вокзал в Ленинграде.
За двое суток я успел сдать дела, подписать вместе с Москаленко сменный рапорт, доложить о передаче должности командующему, осмотреть в Автово, в новом флотском доме, две небольшие комнатки, выделенные для моей семьи, вернуться в Лебяжье, собрать небольшой чемодан с бельем, пакетик с бутербродами и в точно назначенное время явиться 9 октября на вокзал.
В тупичке слева от вокзала стоял специальный вагон заместителя Народного комиссара Военно-Морского Флота СССР Ивана Степановича Исакова. Я вошел в вагон и доложил о своем прибытии. [38]
— Кто вас провожает? — спросил Исаков — он, наверное, видел в окно, как я прощался на перроне с женой.
Выслушав мое объяснение, Исаков спросил, есть ли у меня с собой советские деньги. У меня в кармане было две тысячи рублей.
— Деньги отдайте жене. Вам они не понадобятся.
Мы привыкли с женой к скитаниям и разлукам, но за границу я уезжал впервые. Странное состояние: ехать неведомо куда без гроша в кармане. Почти, как в годы гражданской войны, с той лишь разницей, что теперь я комбриг и «питательные пункты» мне не понадобятся. Впрочем, лишних вопросов задавать не положено. Я отдал деньги жене и вернулся в вагон.
Моим спутником в вагоне замнаркома оказался полковник Петр Трофимович Петрухин, старый знакомый по походу на линкоре «Марат» к устью Финского залива, вместе оморячивались. Петрухин — летчик-истребитель, добровольно участвовал в войне против фашистов в Испании, был ранен в ногу, награжден двумя орденами Красного Знамени. Расспрашивать его об Испании не полагалось — это было военной и дипломатической тайной. Мы рассуждали о поездке, хотя оба не знали, что ждет нас впереди.
10 октября в 8 утра наш поезд прибыл в Таллин, вагон отцепили и поставили в тупик. Место, куда ставили вагон, окружили солдаты и жандармы. Особенно выделялись жандармы громадным ростом и формой: голубые драповые шинели с блестящими пуговицами и бляхами поясов, голубые фуражки с черными, окантованными латунью козырьками. На этом чужом вокзале в чужом городе в столь необычном окружении я почувствовал себя тоскливо.
Иван Степанович Исаков тут же уехал в посольство, оставив нас с Петрухиным в вагоне.
В тот день военные делегации Советского Союза и Эстонии подписали протокол о размещении наших наземных и воздушных войск и достигли соглашения по морским вопросам. Пока порт Палдиски был не готов для приема большого числа кораблей, наш флот получил право временно базироваться в Таллине. На эти переговоры и ездил в тот день в город заместитель нацкома.
За обедом он предупредил меня, что 11 октября к нам придут гости, с которыми следует установить контакт. [39] А 12 октября я должен поехать в Палдиски — туда 13 октября придет «Луга».
И. С. Исаков дал мне небольшую книгу, приказав внимательно ее прочитать. Не помню названия и автора книги, но для меня она была крайне полезной. В ней подробно рассказывалось о Моонзундском архипелаге и его военном значении — кто владеет островами, тот владеет и Балтийским морем. Исаков в юности сам участвовал в Моонзундском сражении русского флота на эскадренном миноносце «Изяслав», как моряк и ученый он многое знал об этих островах. У меня таких знаний, конечно, не было — мы тогда, к сожалению, мало изучали отечественную историю.
Книга, которую дал мне замнаркома, приоткрыла завесу над тем, что предстояло делать. Очевидно, придется заново создавать оборону островов, намеченных как место базирования для флота. Но какие там будут силы, каковы задачи, пределы наших возможностей в условиях договора с буржуазной страной — этого я знать не мог. Не знал я и куда назначены батареи, погруженные на «Лугу». Так, словно в тумане, начиналась моя работа по строительству баз в Прибалтике, определившаяся позже как организация БОБР — Береговая оборона Балтийского района.
Гостями, прибывшими в вагон И. С. Исакова на следующий день, оказались двое: высокий худощавый офицер с нашивками капитана 3 ранга на кителе — командующий эстонским флотом; пожилой, среднего роста офицер, чином постарше — капитан флота, был его помощником по береговой обороне.
Капитан флота охотно ответил на все мои вопросы о Палдиски, где по договору предполагалась база флота, и даже предложил показать мне этот город и порт, обещав с утра на другой день заехать за мной на машине.
На следующее утро этот офицер заехал за мной и по пути в Палдиски показал мне Таллин и его крепостные, сооружения. Он свободно говорил по-русски и хорошо знал историю страны.
До Палдиски мы доехали меньше чем за час. Дорога была отличная, такими дорогами я не был избалован в Ижорском районе.
У въезда в город нас встретила группа эстонцев во главе с мэром. [40]
Мой сопровождающий знал, как надо знакомить военного человека с городом. Прежде всего мы поехали на скалистую оконечность полуострова Пакри, где высоко над морем стоял маяк, построенный еще при Петре Первом.
Петр начал в 1723 году строить базу флота в Роггервике, позже названном Балтийский порт, а ныне — Палдиски. При его жизни были воздвигнуты крепость, мол и маяк, потом строительство прекратили.
Не знаю, та ли самая башня возвышалась над морем, возможно, это была уже новая постройка, но вид с маяка Пакри открывался отличный. Я получил первое зрительное представление не только о городе и гавани, но и о проливе Роггервик с его двумя островами — Малым и Большим Рогге: через короткое время там предстояло строить батареи.
В городе нас снова встретил мэр. Я сообщил ему, что для размещения советского гарнизона нам срочно нужны жилье и служебные помещения. Мэр, очевидно, уже получил указания от своего правительства, он сказал, что нам отведены все склады в порту и восемь домов, расположенных в одном квартале, — полторы тысячи квадратных метров жилья. Для начала неплохо. Нас пригласили на обед в частный ресторан «Роггервик». Я пишу «частный», потому что мне, человеку Советской страны, трудно было привыкнуть к тому, что в этой буржуазной стране все частное — и магазины, и рестораны, и гостиницы, и предприятия. То и дело слышишь, бывало, удивленные вопросы молодых краснофлотцев: «А это что — частное или государственное?» И не менее удивленные ответы местных жителей: «Ну, конечно, собственное, хозяина...» Быстро, всего за два десятилетия, мы отвыкли от такого понятия, как частная собственность.
В Таллине, прощаясь со своим спутником, я был вынужден сообщить ему о приходе «Луги» и попросить съездить со мной в Палдиски на следующий день — все равно приход транспорта с батареями не скроешь. Он, ничем не выдав своего интереса к транспорту, любезно согласился.
В вагоне я доложил И. С. Исакову о поездке в Палдиски. Поездкой замнаркома остался доволен. И. С. Исаков предупредил, что он уезжает в Ригу, а я должен остаться и действовать самостоятельно. Постоянное мое [41] место — Палдиски. Я получил от заместителя наркома ВМФ И. С. Исакова документ, удостоверяющий, что я являюсь полномочным представителем Военно-Морского Флота в Эстонии, и, кроме того, личную записку к полпреду СССР с просьбой выдать мне необходимую сумму валюты на расходы.
На поездку в полпредство и оформление всех дел ушло всего пятнадцать минут. Опять мы помчались с тем же капитаном флота в Палдиски, и, когда приехали в порт, у маленького пирса уже разгружалась «Луга».
Капитана флота, кажется, удивило, как мощная стрела транспорта подняла из трюма 130-миллиметровую пушку вместе с броневым щитом и салазками и плавно опустила ее на причал. Тут же подошел наш «ЧТЗ», очевидно выгруженный до нашего приезда, подцепил салазки и утащил пушку по аппарели порта вверх, на площадку перед каменным зданием школы. Разгружали транспорт хорошо, быстро.
На «Луге» прибыли бригадный комиссар П. Е. Дорофеев, хорошо мне знакомый по совместной службе в Ижорском укрепленном районе, майор А. И. Охтинский, проходивший в Лебяжьем практику как слушатель Военно-морской академии, капитан С. С. Навагин и еще знакомые и незнакомые командиры, входившие в штаб нового формирования — Береговой обороны Балтийского района; я, оказывается, назначен комендантом БОБРа, Петр Ерофеевич Дорофеев — комиссаром, Алексей Иванович Охтинский — начальником штаба, Сергей Сергеевич Навагин — начальником инженерной службы.
Стрела «Луги» выгрузила на пирс и голубой ЗИС-101 вместе с шофером Евгением Ивановым; на этой же машине мы с ним ездили, когда я был еще начальником тыла флота. Теперь-то я независим от того капитана флота и его автомобиля, смогу ездить куда мне надо и когда надо.
Пока «Луга» разгружалась, я с Дорофеевым осматривал город. Он состоял всего из девяти улиц — продольных, параллельных берегу, и поперечных. Только два или три здания каменные — лютеранская кирха при кладбище, двухэтажная школа над гаванью, гостиница с рестораном, вот, пожалуй, и все. Нас, естественно, интересовала крепость, недостроенная Петром. Мы осмотрели ее более внимательно. От крепости сохранился лишь звездообразный [42] земляной вал, сглаженный временем, заросший травой. Рядом над водой возвышался другой вал, выдвинутый метров на двадцать в море. Нетрудно было догадаться о грандиозном замысле Петра: он начал строить мол, чтобы в самом глубоком месте перегородить пролив и соединить полуостров Пакри с островом Малый Рогге. Уверен, что только смерть помешала Петру осуществить это строительство.
Акватория порта небольшая. Когда из гавани ушла всякая мелочь, у пирса осталась одна «Луга». Но простора все равно не ощущалось — рядом с «Лугой» могло швартоваться еще одно судно водоизмещением 5–6 тысяч тонн. Да, пока базы для флота нет, это — не стоянка.
Мы осмотрели квартал за первой от порта улицей — все назначенные нам дома и все склады свободны, можно размещать людей.
Охтинский выбрал дома для штаба и штабной команды. Мы с Дорофеевым облюбовали для работы и жилья двухкомнатный домик.
Штаб установил радиосвязь с Кронштадтом. Начальник финансового отдела флота товарищ Спасов сообщил о переводе на мое имя через торгпредство СССР в Эстонии большой суммы эстонских крон.
Никогда в жизни не распоряжался большими суммами денег, да еще валютой, да к тому же без финансиста или кассира. Никаких финансистов или казначеев в штабе еще не было. Но людям на чужбине нужны деньги. Торгпред Петр Иванович Краснов подробно объяснил мне мое новое «финансовое положение»: все денежные дела буду решать сам через торгпреда; в государственном банке Эстонии открыт на мое имя счет на кроны в золоте. Деньги буду брать сам или выписывать чеки — на оплату стоимости воды, электричества, всяких коммунальных услуг, оказываемых нам эстонскими предпринимателями, на покупку овощей и тех продуктов, которые мы сможем приобрести на месте, а главное, на выплату жалованья военнослужащим и вольнонаемным, суточных по командировкам и мало ли еще на какие расходы. Сам плачу, сам отвечаю... Бери, словом, казначейский портфель да пистолет ТТ в карман и развози деньги по частям и кораблям, прибывающим ежедневно в Таллин и Палдиски.
Вначале я добросовестно совмещал столь странные для комбрига обязанности со все возрастающей работой [43] по строительству и организационному развертыванию первых подразделений и учреждений будущей зарубежной базы. Потом догадался выделить на кораблях и батареях лиц, отвечающих за выплату денежного содержания краснофлотцам и командирам; и только месяц спустя, если не позже, приехал наконец из Кронштадта назначенный начальником финансовой части штаба товарищ Андриевский, которому я с удовольствием и страхом душевным сдавал деньги, счета и отчеты, обнаружив в итоге недостачу в триста пятьдесят крон. Удивительно, что не больше: платежей было много, и не на все при взаимоотношениях с иноземными торговцами и иными лицами удобно было брать счета; но командующий флотом В. Ф. Трибуц, ни слова не говоря, эту «недостачу» списал.
Вот так мы начинали важнейшее для флота дело, несомненно повлиявшее в конечном счете на ход очень близких и решающих для судьбы Балтики событий. Был конец тридцать девятого года, канун войны с Финляндией и всего полтора года до начала фашистского нашествия. Повторяю, мы не знали сроков, но мы ощущали, сколь они сжаты, и с особой остротой стали это чувствовать на чужбине, строя нашу будущую оборону в атмосфере страны, где пытался утвердиться фашизм. И кто знает, какова была бы судьба Ленинграда и всего этого направления, если бы флот не получил возможность выйти в устье Финского залива, а потом и на моонзундские рубежи и там принять на себя первый удар.
«Лугу» матросы разгружали быстро и хорошо. Из четырех доставленных батарей три для района Палдиски были выгружены здесь же. Четвертая осталась на борту транспорта — ее надо доставить на мыс Серош острова Даго (Хийумаа).
Две батареи из разгруженных — новые, знаменитые наши стотридцатки. Эти трехорудийные батареи должны были с полуострова Пакри и с острова Малый Рогге (Вяйке Пакри) прикрыть вход в пролив Роггервик с севера. Третью трехорудийную батарею, устарелой системы Канэ, калибра 152 миллиметра, следовало установить на северо-западной оконечности острова Большой Рогге, или, по нынешнему, Суур Пакри. Ее задача — защищать пролив между этим островом и материком и, кроме того, взаимодействовать с двумя другими батареями в решении [44] их задачи. Надо полагать, что у флота в то время не было в резерве более совершенной материальной части.
Первая сложность для нас заключалась в том, что для каждой батареи предстояло выбрать сразу по две позиции: одну — временную, для немедленной установки пушек на деревянных основаниях, другую — постоянную, для строительства железобетонных блоков. Конечно, обе позиции должны отвечать боевой задаче, которая может возникнуть в любое мгновение, ведь мы на передовой линии; но главное все же капитально сооружаемые блоки.
Временную позицию для батареи у маяка Пакри определили немедленно; в ночь на 18 октября два трактора ЧТЗ перетащили туда три орудия и боезапас. Батарейцы под командой капитана Башмакова тотчас начали устанавливать пушки. Вроде бы маленькое торжество для нас: всего пять суток прошло после прихода первого военного транспорта КБФ в Эстонию, а начало уже положено.
Но где разместить артиллеристов? В районе Пакри не было никакого жилья, а зима на носу. Нельзя же расселять батарейцев вдали от орудий.
Отдельный саперный взвод лейтенанта Г. А. Егорычева, прибывший на той же «Луге» вместе с начальником инженерной службы капитаном Навагиным, помог артиллеристам установить двадцатиместные утепленные палатки и оборудовать зимний лагерь. Что ж, придется батарейцам зимовать в палатках. Это еще полбеды. Настоящая беда в том, что на Пакри под растительным слоем открылась скала, плотный известняк. А компрессоров и перфораторов на «Лугу» не погрузили. Так что наше торжество оказалось преждевременным. Началась беготня, бомбардировка радиограммами Кронштадта, ожидание. И пока хоть какая, но работа киркой.
А события стремительно развивались. Надо выбирать позиции для остальных батарей, но к нам уже идут новью суда и корабли.
19 октября на рейде Рогтервик отдала якорь плавбаза подводных лодок «Кронштадт». Она не смогла самостоятельно втиснуться внутрь маленького порта к Г-образному пирсу, где еще стояла под разгрузкой «Луга». Пришлось звонить в Таллин, просить помощи у эстонского торгового пароходства, которое, кстати сказать, лучше других учреждений откликалось на наши просьбы. Часа [45] через два пришел мощный буксир «Мерикару», с ним другой — поменьше; буксиры быстро и ловко затащили плавбазу в тесный порт.
Да, конечно, Палдиски без перестройки не может быть морской базой. Понятно, почему наше правительство заранее предусмотрело необходимость базирования флота в Таллине и оговорило это право в специальном соглашении с правительством буржуазной Эстонии.
С плавбазой прибыла группа командиров, сразу же снявшая с нашего штаба многие побочные обязанности; в частности, Сергей Ильич Богданов, назначенный командиром военного порта, и его помощники освободили нас от хозяйственных дел.
Но одновременно рос и масштаб работы.
Комиссию по выбору позиций береговых батарей возглавил известный флотский артиллерист Иван Иванович Грен, в нее вошли военный инженер 1 ранга А. Н. Кузьмин и военный инженер 2 ранга Д. Д. Хохлов. Условились, что комиссия определит места для строительства батарей не только в Палдиски, но и на островах Даго и Эзель. Кронштадт поручил нам выяснить через торгпредство возможность покупки строительных материалов и найма рабочих на месте. Значит, время не ждет, правительство и командование торопят нас, требуя максимально быстрых действий.
Народный комиссар Военно-Морского Флота СССР приказал мне купить на свое имя дом в Таллине. Для какой цели — я не знал. Пришлось все бросить и снова ехать в Таллин. Торгпред П. И. Краснов подтвердил срочность этого дела. Он уже присмотрел такой дом, четырехэтажный, с гаражом на несколько автомашин в подвале, внешне вполне современный и удобный, в чем я убедился в тот же день, осмотрев вместе с Красновым дом снаружи.
Через два или три дня я вновь приехал в торгпредство. Петр Иванович Краснов сказал, что домовладелец заломил высокую цену. Надо поторговаться, деньги-то государственные. Вновь мы — торгпред, его секретарша и я — поехали к владельцу, теперь уже осматривать дом изнутри. Владелец (не помню его фамилию) принял нас в гостиной обширной и хорошо обставленной квартиры. Осмотрели всю квартиру, кухню, даже в ванную комнату заглянули — все очень хорошо, по словам хозяина, все квартиры такие же. Но цена?! Я с трудом удержался, [46] чтобы не свистнуть, когда услышал от домовладельца цену дома. Вежливо попрощавшись и обещая подумать, мы уехали. Почти неделю я торговался с владельцем дома, потрясенный суммой, которую тот заломил. Не доводилось мне владеть домами, и я, конечно, имел ограниченное представление о стоимости многоквартирного дома.
В конце октября 1939 года я стал собственником дома № 40 на улице Pay. Через несколько дней в этом доме разместился отдел тыла КБФ и его первый начальник интендант 1 ранга Андрей Иванович Иванов.
В Таллин были перебазированы из Кронштадта дивизионы старых и новых эскадренных миноносцев, бригада подводных лодок, плавучая база «Полярная звезда» и три сторожевых катера МО; в Палдиски прибыл 24-й дивизион подводных лодок-малюток. С меня свалилась забота по обеспечению кораблей в Таллине и даже забота о «собственном доме» — этим занялся отдел тыла. Теперь можно было все внимание сосредоточить на строительстве батарей.
На эстонском рыбачьем катере с командирами своего штаба я перебрался на Малый Рогге, выбрал там обе позиции — временную и постоянную — и собрался на Большой Рогге.
Погода начала портиться, рыбаки вернулись в порт, но мы не могли откладывать рекогносцировку. Выручили саперы, они переправили Дорофеева, Кузьмина, Навагина, командира батареи старшего лейтенанта Волкова и меня по мелководью с Малого на Большой Рогге.
Выбрать позиции на Большом Рогге оказалось сложнее: остров в его северной части низменный; если отнести батарею на возвышенный берег — потеряешь в дальности огня, поставишь севернее — надо воздвигать насыпь, иначе батарею и ее погреба зальет вода.
Но когда мы определили наконец позицию, возникла, главная забота: как доставить пушки на остров, если мы сами с трудом на него попали, не ждать же следующей весны или прихода специальных плавучих и разгрузочных средств из Кронштадта?!
При современной оснащенности вооруженных сил это не проблема. Но тогда, в 1939 году, выручить нас могли только самоотверженные люди флота, все те же наши саперы.
Вот что писал командир взвода саперов лейтенант [47] Григорий Егорычев в своем скупом отчете о деле будничном, но стоящем и тех военных подвигов, которые довелось ему и его товарищам позже совершать.
«Командование БОБРа поставило перед нами трудную задачу переправить 152-мм батарею, уже выгруженную «Лугой» на пирс в Палдиски, на остров Большой Рогге. Взвод располагал только десантными перевозочными средствами — резиновыми надувными лодками «А-3». Каждая лодка поднимала отделение бойцов. Но нам надо было переправить большие тяжеловесы до 9–10 тонн каждый. Два вечера мы занимались расчетами и вариантами, соображали, как лучше собрать из резиновых лодок паром.
На берегу в порту собрали паром из 12 лодок особой конструкции, не предусмотренной никакими наставлениями. Начальник инженерной службы капитан Навагин, а затем и начальник штаба майор Охтинский осмотрели паром и разрешили им пользоваться. Но еще надо было соорудить причал, по которому тракторы стащат с подошедшего парома тяжеловесы и доставят их на берег. Длина такого причала должна быть не менее 50 метров.
Всю подготовку закончили 30 октября. Погрузили паром и детали причала на «Лугу» и 2 ноября вышли в море к северному берегу острова Большой Рогге. Берег острова в этом месте усеян камнями и галькой, на подходах много подводных рифов и мелей. В тот же день собрали причал, расчистили подход к нему и дорогу на берегу, работали сообща — и саперы, и краснофлотцы батареи. Уже наступила темнота, но люди продолжали работу.
С рассветом, испытывая паром, загрузили его 18 тоннами разных грузов, в том числе пятитонным трактором. Паром осел, но нагрузку выдержал хорошо. Работали в две смены круглые сутки. Под вечер поднялся ветер. Паром бросало. Трое суток работали день и ночь, многих укачало. Выгрузили около тысячи тонн груза. 5 ноября ветер усилился. Паром выбрасывало на берег, на камни. Шесть лодок из двенадцати были пробиты. В последний рейс загрузили паром лесом. На полпути его смыло с парома. Катер не мог уже справиться с буксировкой, С «Луги» нам завели конец и подтянули нас к борту. Разгрузку закончили.
В 23 часа 5 ноября мы вернулись в Палдиски. Когда ошвартовались, саперов трудно было поднять. Они спали. [48]
Но капитан «Луги» просил снять имущество — транспорт срочно должен был уходить в Ленинград. Некоторых саперов, уставших и укачавшихся, мы спустили на берег в сетке стрелой. После разгрузки инженерного имущества шли из порта, взявшись за руки. На море, работая, я не замечал качки, но на суше шел будто по горам. Наступил праздник — XXII годовщина Великого Октября. Мы не смогли пойти на торжественное собрание. Мы спали двое суток подряд».
Так работали до войны саперы. Батарейцы, работавшие с ними бок о бок, в тот же день — пятого ноября — начали установку орудий на острове. А «Луга», так и не разгрузив четвертую батарею, присланную для установки на Даго, ушла в Кронштадт за новыми грузами — торопились, близился ледостав в Финском заливе, тяжелая зима.
Две батареи на месте. Третья батарея, которой тогда командовал капитан А. М. Стебель, позже прославившийся в боях на острове Эзель, стояла еще в порту, ожидая перенравы через пролив на Малый Рогге. «Луга» нам не поможет — мы и так задержали ее сверх всякой меры. Теперь надо было дожидаться подходящего случая.
Он настал не сразу. Транспорты приходили к нам редко. Пришел как-то пароход «Луначарский», выгрузил наземный состав 44-й авиаэскадрильи и ушел. Потом пришел теплоход «Пионер», небольшой, новенький, недавно построенный на верфях Финляндии. Он доставил продовольствие, зимнее обмундирование, всякое нужное имущество, аэродромно-строительную часть и, главное, долгожданные компрессоры и перфораторы для установки батареи на скале Пакри. Капитан «Пионера» Владимир Михайлович Беклемишев, его помощник, другие члены команды только что получили ордена — отличные люди, на них вся надежда.
Но вот беда: следом за «Пионером» в маленькую гавань Палдиски, где уже стояли плавбаза «Кронштадт» и шесть подводных лодок-малюток, втиснулось еще и гидрографическое судно «Вест». А скоро вернется и «Луга» — куда же мы ее примем? Грузов на «Весте» не было, только пассажиры, желанные пассажиры, возглавившие создаваемый особый строительный отдел, которому и строить в будущем всю береговую оборону; но этих пассажиров могли отправить из Ленинграда и на «Пионере», и поездом, [49] неужели в штабе флота не знают, как тесна гавань.
«Пионер» мы разгрузили настолько быстро, что Беклемишев согласился нам помочь. Только — не волынить. Я объяснил капитану «Пионера», что переброской батареи на Малый Рогге займется взвод Егорычева, и рассказал о доблестной работе этого взвода на Большом Рогге.
Но тут — опять беда: у «Пионера» стрелы на пять тонн, не больше, а пушки батареи Стебеля четырнадцатитонные. Беклемишев сам сходил на катере к острову, проверил подходы, глубину у пирса и только тогда согласился на план саперов: загрузить сначала трюмы теплохода, потом построить на нем специальную палубу-настил, на который втянуть с помощью талей пушки и два трактора, а потом стащить эти пушки на салазках тракторами на причал.
Так и сделали, разгрузили батарею на остров без кранов. Таким образом, и третья батарея после месячного ожидания попала наконец на место. Но времени на установку осталось в обрез: пришлось славным саперам Егорычева остаться на острове и помочь батарейцам Стебеля.
«Пионер» ушел в Кронштадт, и тотчас его место в порту заняла «Луга», доставившая трехбатарейный 83-й отдельный зенитный дивизион — двенадцать 76-миллиметровых пушек, тракторы, автомашины и тысячи тонн груза.
В порту собрались толпы жителей города поглазеть на столь многочисленную технику. Замелькали и офицеры в форме цвета хаки, похожей на английскую. Я прошел на транспорт. Узнав от командира дивизиона, что в трюмах есть в числе другого инженерного имущества несколько тонн колючей проволоки, я приказал вежливо попросить из порта любопытных, выгрузить прежде всего инженерное имущество и установить вокруг гавани проволочный забор.
Конечно, сразу же появились недовольные. Пришел с жалобой старый знакомый — мэр города. Пришлось ему объяснить разницу между уличными развлечениями и военной базой: и секретно, и работать мешают...
На другой день меня вызвали в Таллин, в полпредство. Первый советник полпредства товарищ Бочкарев спросил:
— Что случилось в Палдиски? Зачем понадобились проволочные заборы и вооруженная охрана? [50]
Выслушав мои объяснения, он сказал, что все сделано правильно и соответствует соглашениям и протоколам.
Как видит читатель, напряжение нарастало, время нас подстегивало.
Не только порт, не только береговая оборона, не только зенитки, но вскоре даже размещение авиации стало нашей заботой.
По соглашению в Палдиски полагалось разместить самолеты, но до ноября аэродромы не строили. В ноябре возникла необходимость наладить постоянную почтовую связь нашего гарнизона с Родиной. Радиосвязь с Кронштадтом и Москвой с середины октября действовала нормально. Капитан Г. Г. Спица, бывший начальник связи форта Красноармейский, человек толковый, любящий и знающий свое дело, в течение суток сумел оборудовать в отдельном домике узел связи и спешно прокладывал телефонную линию к батарее на Пакри. Предстояло еще проложить кабель через пролив к другим батареям. Но мы остро нуждались в специальной почтовой связи не только с Таллином, но и с Кронштадтом. Автомашин мало, да и не очень надежно автомашинами посылать военную почту в чужой стране, где открыто действуют военно-фашистские организации. Капитану С. С. Навагину и начальнику ПВО майору Н. Гусеву я поручил найти подходящее место для посадки самолетов У-2, а отдельной саперной роте лейтенанта Г. В. Кабака, пришедшей со вторым рейсом «Луги», приказал строить аэродром.
К концу ноября я доложил командующему флотом, что маленький связной аэродром в четырех километрах от Палдиски построен. Тотчас прибыл мой старый знакомый полковник Петрухин. Осмотрев связной аэродром, он заявил, что на нем будет дислоцироваться авиабригада скоростных бомбардировщиков. Конечно, ее устройством и «реконструкцией» нашего аэродрома займется специальная аэродромно-строительная часть. А потом к нам неожиданно перебросили и гидросамолеты.
Прошел месяц. Мы развернули в Палдиски и Таллине свои первые учреждения и подразделения. Их было столько, что нам становилось тесновато. В Палдиски приехал Военфлотторг, открыл столовую и гостиницу; особый строительный отдел становился столь мощной организацией, что пришлось потеснить даже мэра. [51]
Меня и комиссара Дорофеева, пока не прибыли наши семьи, вполне устраивала совместная жизнь в небольшой комнате, имевшей через маленькую прихожую отдельный выход на улицу. Уходили мы рано, возвращались поздно, много разъезжали по стране, выполняя различные задания командования, а текущей работой занимались в штабе, даже письма домой писали только в штабе, где был электросвет. У нас дома, как и во всех домах в городе, кроме ресторана, школы и квартир некоторых богачей, электричества не было, горели керосиновые лампы. А улицы вообще не освещались.
Мы все глубже познавали быт этой маленькой страны, его разительные контрасты, настроения различных социальных слоев. Конечно, больше всего мы имели дело с военными. Видели и формирования фашистской организации кайтселийтов. Но часто сталкивались и с трудовым людом, с теми, кто шел работать на наше строительство, с такими, как рыбаки в Палдиски, самоотверженно спасавшие наших летчиков в шторм.
В середине ноября на теплоходе «Сибирь» в Таллин прибыл командующий флотом флагман 2 ранга В. Ф. Трибуц. На созванном им совещании я подробно доложил о работах на батареях в Палдиски. Командующий приказал закончить установку батарей и отстрелять их к 20 ноября.
Встал вопрос и о четвертой батарее, доставленной «Лугой», но все еще не установленной на мысе Серош на Даго — комиссия только в этот день выбрала для нее позицию. Командующий приказал отправить на Даго саперов и батарейцев, чтобы заранее проверить в гавани Кярдла причал и, если надо, укрепить его.
После совещания я доложил комфлоту о трудном положении с жильем — надвигается зима, а личный состав трех береговых и трех зенитных батарей все еще живет в палатках. Командующий объяснил, что пока никаких капитальных работ мы не сможем начать. Надо перезимовать там, где устроились, а в будущем году займемся капитальным строительством.
Установку батарей в Палдиски мы закончили в срок, а через шесть дней — 26 ноября — восемь батарейцев и шестеро саперов под командой Егорычева выехали на двух автомашинах через Хаапсалу на Даго готовить переправу и пирс для приема пушек Канэ и грузов батареи, все еще находившихся на «Луге», курсирующей между Палдиски [52] и Кронштадтом. Артиллеристы и саперы со своей работой быстро справились. Но выгрузить пушки на берег Даго и доставить их на мыс Серош в те дни не удалось — помешала война с Финляндией.
Мы, балтийцы, знали, что такое граница в тридцати двух километрах от Ленинграда, что такое пограничный Кронштадт, о жизни которого я уже рассказывал, что значит единственная база флота, база, в которой сосредоточен не только весь флот, но и доки, и судоремонтные заводы, и арсеналы, и мастерские, и склады, и казармы, и жилые дома многих и многих тысяч командирских семей, и госпитали, и, наконец, штаб КБФ.
Пять месяцев в году залив покрывал такой лед, по которому могли спокойно передвигаться колонны танков, автомашин, орудий; зимой возникала нелепая для флота, но реальная опасность его захвата с суши, то есть опасность атаки пехотой в скованных льдом гаванях. Двадцать два километра от границы до главной базы проще простого преодолеть зимой, в темные ночи, по льду пешком, не говоря уже о танках и автомашинах.
Не случайно в тридцатые годы каждую зиму проводились большие учения всех наличных сил флота и войск Ленинградского округа с постоянной темой — отработка плана зимней обороны главной базы КБФ. Как правило, учениями руководил Нарком обороны СССР Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. И все — учения, строительство, перевооружение, все — под надзором вражеских разведок с северного берега залива. А когда начали строить новую военно-морскую базу, за нами пристально и нагло, почти в открытую, следили разведчики западных держав, офицеры морских и сухопутных штабов Англии и фашистской Германии, расположившиеся в каких-нибудь двух десятках километров — на островах Сейскар и Лавенсаари. Все выходы кораблей из Кронштадта и Лужской губы, походы, маневры — все становилось достоянием иностранных разведок.
При таком положении, когда все побережье на севере Финского залива — от Ленинграда и до полуострова Ханко — принадлежало стране, открыто враждующей с Советским Союзом и легально связанной с генеральными штабами главных держав капиталистического мира, даже приобретение новых баз на южном берегу залива и на Моонзундских островах, куда, как видит читатель, несмотря [53] на межгосударственные договоры нас пускали со скрипом, волыня и оттягивая время, при таком положении безопасность северо-западных рубежей страны, конечно, не могла быть решена полностью. Да еще в условиях неотвратимо надвигающейся на нас второй мировой войны. Пакт, конечно, сдерживал фашистов. Но уже в эти первые месяцы моей затянувшейся эстонской командировки я постоянно чувствовал скрыто нарастающую фашистскую угрозу, то прогерманскую, то проанглийскую ориентацию местной военщины, выращенной диктатурой Пятса и ничего общего не имевшей с тем трудовым людом в порту, на островах, на предприятиях, который помогал нам активно или тайно, опасаясь мести фашистских молодчиков.
Мы с волнением следили за попыткой нашего правительства договориться с финнами об обмене территорией под Ленинградом на вдвое большую в Карелии.
Однако реакционные круги Финляндии не пошли навстречу разумным советским предложениям. Затягивая переговоры, Маннергейм объявил мобилизацию. 25 октября Финляндия заявила о том, что ее территориальные воды в Финском заливе минированы. У наших границ были сосредоточены войска.
30 ноября 1939 года империалисты спровоцировали финских реакционеров на войну против СССР. [54]