В первой отдельной железнодорожной роте
В конце мая 1918 года наш автобронедивизион расформировали и меня демобилизовали из рядов Красной Армии. Материальную часть дивизиона, его ремонтные мастерские отправили в Нижний Новгород (ныне Горький).
После демобилизации отдыхал я недолго. На второй или третий день устроился работать токарем по металлу на электромеханический заводишко Крундышева. Но не успел оглядеться, как меня снова призвали в ряды Красной Армии. Началась иностранная интервенция и гражданская война. В Красной Армии к тому времени насчитывалось почти полмиллиона добровольцев, но этого было явно не достаточно для длительной борьбы с внешними и внутренними врагами. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК) 29 мая 1918 года принял Декрет об обязательной воинской повинности. Красная Армия строилась на классовой основе. Начался призыв молодых рабочих и трудящихся крестьян, родившихся в 1896 и 1897 годах. Вначале была назначена пробная мобилизация в Москве и Петрограде.
Под призыв попадал и мой год, но Союз металлистов выделил меня в члены призывной комиссии, и я отправился в районный военный комиссариат, который размещался на Фонтанке, 90. Когда комиссия собралась, председатель рассказал нам о причинах перехода к обязательной воинской повинности, напомнил, что это первый призыв после победы Советской власти и что проводится он после тяжелой империалистической войны. Тут же распределил [15] между нами обязанности и попросил выполнять их со всей революционной ответственностью.
В первый день комиссию тревожил один вопрос: придут ли все призывники или не придут? Пришли все. Никто не уклонился от службы в Красной Армии. Нашей радости не было границ...
На третий день я добился и своего призыва. Как положено, сначала меня осмотрели врачи. Затем приняла мандатная комиссия. Председатель хорошо знал мой послужной список и, подумав, предложил:
— Создается первая отдельная железнодорожная рота. С техникой ты, Кабанов, в ладах. Давай зачислим тебя в эту роту?
— Записывайте!
Не думал я тогда, что этим простым словом «записывайте» навсегда связываю свою жизнь с железнодорожными войсками...
В тот же день я отправился на окраину города, где в здании ресторана «Аркадия» формировалась первая отдельная железнодорожная рота. В то время я еще не знал, что она действительно была первой воинской железнодорожной частью, созданной после Октябрьской революции. Вслед за первой ротой были сформированы вторая рота в Петрограде и первый коммунистический железнодорожный батальон на Урале.
В «Аркадии» было пусто, неуютно. В углах валялась поломанная мебель. Вокруг — ни души. Поднялся по широкой лестнице на второй этаж.
— Вот и тринадцатый — самый счастливый! — обрадовался моему появлению человек в солдатском обмундировании.
— Говори свою фамилию, имя, как кличут по батюшке.
Это был ротный писарь Андрусов. Записав необходимые данные, он показал рукой на пустой зал:
— Можешь оставаться здесь или отправляться домой до завтра.
Я предпочел ночевать дома.
Утром следующего дня залы «Аркадии» были забиты призывниками. Встретив Андрусова, я полюбопытствовал:
— Сколько уже набралось?
— Шестьсот пятнадцать. Укомплектовались полностью! [16]
Для такой роты скромное помещение загородного ресторана оказалось тесным. Вскоре нам отвели часть казарм бывшего егерьского полка. Но и здесь та же теснота. Спали вповалку на нарах. О постельном белье не было и речи. На нары стелили солому, укрывались шинелями. Паек наш состоял из воблы и чечевицы. В шутку воблу мы называли гидросвининой. Но вот что примечательно: ни разу ни от кого я не слышал жалобы на бытовые неудобства и скудную еду. В казармах царило веселое боевое настроение.
Вскоре нас выстроили на плацу. Роте представились ее командир И. И. Старков и комиссар В. И. Разборщиков. Роту разбили на взводы, которые, как на транспорте, назвали службами. Я попал в службу движения. Помню, на одном из первых занятий по железнодорожному делу командир взвода В. С. Иванов, бывший офицер старой армии, спросил меня:
— Какие обязанности кондуктора пассажирского поезда?
— Проверять билеты...
— А еще?
Других обязанностей кондуктора я не знал. Воздержался почему-то от рассказа о них и В. С. Иванов. После занятий я попросил его объяснить мне обязанности кондуктора. К моему удивлению, командир взвода сказал прямо и откровенно:
— Я сам не знаю.
Оказывается, Иванов не имел никакого представления о железнодорожном транспорте. Впоследствии я узнал, что почти половина бойцов и командиров роты впервые столкнулись с железнодорожным делом.
Первыми моими учителями на транспорте стали бойцы нашей роты — опытные паровозные машинисты коммунисты Петр Сафронов, Михаил Васильев и Николай Мишин. До призыва в Красную Армию они работали на подъездных путях Путиловского завода.
Прежде чем продолжить повествование о делах нашей первой отдельной железнодорожной роты, необходимо рассказать о положении в первые месяцы после победы Великого Октября на железнодорожном транспорте, который был искалечен в ходе мировой империалистической войны и не справлялся с перевозками. Больше половины паровозного и вагонного парка вышло из строя. Были ничтожные [17] запасы топлива. Владимир Ильич Ленин в статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» писал: «России грозит неминуемая катастрофа. Железнодорожный транспорт расстроен неимоверно и расстраивается все больше. Прекратился подвоз сырых материалов и угля на фабрики. Прекратился подвоз хлеба»{1}.
Старая царская армия распалась. Вместе с ней демобилизовались и железнодорожные части. В связи с этим в январе 1918 года военные железнодорожники старой армии собрали в Киеве свой Всероссийский съезд.
На съезде было принято решение — расформировать железнодорожные воинские части. По существу, это решение утверждало уже свершившийся факт. Личный состав войск численностью около 130 тысяч человек вместе со всем имуществом переходил в распоряжение Народного комиссариата путей сообщения (НКПС).
27 января решение съезда военных железнодорожников было утверждено декретом Совнаркома. Но жизнь требовала от молодой республики создания своих, преданных Советской власти, железнодорожных войск. 29 июня правительство предложило НКПС приступить к формированию таких войск. Однако собрать бывших военных железнодорожников было непросто. Наркомат не вел централизованного учета и поэтому не знал, где они находятся. Да и на местах людей всеми мерами задерживала администрация. Каждый инженер и квалифицированный рабочий в то время ценился на вес золота. В результате этих и ряда других причин НКПС ни одной воинской части сформировать не смог. Задание правительства не было выполнено. Началась иностранная военная интервенция и гражданская война. Обстановка потребовала немедленного участия в военных действиях железнодорожных войск. Тогда по своей инициативе командующие фронтами и армиями приступили к созданию железнодорожных подразделений. Так появилась на свет и наша первая отдельная железнодорожная рота.
Нужно было готовить кадры для новых формирований. 17 июля Народный комиссар по военным и морским делам приказал организовать в городе Торжке Тверской губернии (ныне Калининская область) первые советские инструкторские военно-железнодорожные курсы для подготовки [18] красных офицеров железнодорожных войск со сроком обучения 10 месяцев.
Почему для этих курсов был избран Торжок? Да потому, что там находился коренной военно-железнодорожный парк. В этот парк направлялось все табельное железнодорожное имущество старой армии: оборудование, запасные части, материалы. На этой базе при парке были созданы специальные мастерские по ремонту и изготовлению инструмента и узкоколейного инвентаря. Узкоколейки в годы империалистической войны были основным видом железных дорог в прифронтовой полосе. Затем они широко применялись и нами в период борьбы с контрреволюцией и интервентами.
Таким образом, в Торжке имелись необходимые условия для практического и теоретического освоения железнодорожного дела. Это и принял во внимание Реввоенсовет Республики.
Нельзя было дальше мириться и с разнобоем в структуре формируемых железнодорожных частей. Конец этой организационной неразберихе положил Главнокомандующий Вооруженными Силами Республики Приказом № 41 от 5 октября 1918 года. Основной строевой единицей железнодорожных войск устанавливалась отдельная рота. В этом же приказе говорилось о необходимости сформировать 16 новых рот. Железнодорожные войска из подчинения НКПС передавались Народному комиссариату по военным и морским делам. Была введена должность начальника железнодорожных войск республики. При нем создавался штаб. Начальник железнодорожных войск подчинялся начальнику Центрального управления военных сообщений (ЦУП ВОСО).
Первым начальником железнодорожных войск республики стал крупный инженер-путеец, бывший генерал старой армии, участник русско-японской и империалистической войн И. И. Федоров. Военным комиссаром был назначен А. Т. Князев, а начальником штаба — А. В. Ивашкевич.
Дата издания Приказа №41 от 5 октября 1918 года считается днем рождения железнодорожных войск и ежегодно торжественно отмечается.
Но вернемся к рассказу о моей службе в первой отдельной железнодорожной роте. 10 октября 1918 года на ротном партийном собрании меня принимали в ряды великой партии большевиков. [19]
Собрание проходило в казарме. Я так волновался, что когда председательствующий назвал мою фамилию, то не сразу сообразил, о ком идет речь. Коля Мишин легонечко толкнул меня:
— Вставай, Паша, аль не слышишь?!
После собрания вышли на улицу. Друзья крепко пожали мне руку, поздравили с большим событием в моей жизни. Петя Сафронов улыбнулся.
— Видишь, как все просто, а ты волновался. Всю ночь ведь мне спать не давал, ворочался, вздыхал...
24 октября к нам в роту прибыл начальник железнодорожных войск республики Иван Иванович Федоров. Он внимательно осмотрел казармы, зашел на кухню, побеседовал с поварами, затем ознакомился с постановкой учебного процесса. Ходил хмурый, недовольный. Обучение железнодорожному делу сводилось к отстукиванию знаков азбуки Морзе на телеграфном аппарате. Отсутствовала даже программа специальной подготовки. Был у нас в роте опытный инженер-железнодорожник Николай Арутюнович Карачан. Он разработал такую программу, но ее никто не рассмотрел и не утвердил. Плохо было и с боевой подготовкой. Почти не проводились строевые занятия, стрельбы из личного оружия.
Я слышал, как Федоров спросил у командира роты:
— Почему не занимаетесь строевой подготовкой?
— Почти все бойцы опытные, обстрелянные, служили в старой армии.
— Это не объяснение. Строевые занятия — боевая готовность, выправка, дисциплина. А дисциплина в роте оставляет желать лучшего! Постройте мне людей!
Рота быстро выстроилась на плацу перед казармами. Как положено, рассчитались, выровнялись, встали по стойке «смирно». Дружно поздоровались с начальником. Думали, все идет хорошо. И вдруг Федоров заметил в середине строя табачный дым. Все впечатление о нашей строевой подготовке было испорчено. Выслушав наши немногочисленные жалобы, Федоров спросил:
— А вы знаете, для каких целей сформирована ваша рота? Кто-нибудь знакомил вас с историей железнодорожных войск?
На все эти вопросы мы в один голос ответили:
— Нет! [20]
Тогда начальник железнодорожных войск республики приказал командиру роты собрать всех бойцов в клубе. Помню, как Иван Иванович подошел к столу и просто, доходчиво рассказал нам о событиях, связанных с появлением железнодорожных войск в России. Мы узнали, что железнодорожные войска были созданы в 1851 году после завершения строительства магистрали Москва — Петербург. В том же году для охраны и эксплуатации этой железной дороги формируются 14 отдельных военно-рабочих, две кондукторские и одна телеграфическая роты. Из них была образована «особая дорожная стража». Цели и задачи железнодорожных воинских подразделений определялись специальным положением. Комплектование рот производило военное ведомство.
Железная дорога Москва — Петербург строилась как магистраль стратегического значения. Об этом свидетельствовала приложенная к проекту записка, составленная для доклада царю. В записке говорилось, что проектируемая дорога позволит в случае надобности в течение двух с половиной суток перебросить из Петербурга в Москву до 61 200 пехотинцев или 6840 кавалеристов с лошадьми. Для того времени это были очень смелые расчеты. Ничего подобного не было за рубежом.
В 1852 году в России впервые в мире был разработан проект единой железнодорожной сети для всей страны, В пояснительной записке к проекту отмечалось, что строительство единой сети обеспечит быстрейшее укомплектование армии по военному положению, даст возможность ускорить переброску ее к западной границе.
В 1858 году на строительстве железной дороги Петербург — Варшава была сформирована строительная железнодорожная рабочая бригада для подготовки кадров строителей и восстановителей железных дорог на время войны.
Но строительство железных дорог в те годы шло очень медленно. Крымская война застала Россию технически отсталой, бездорожной. Все необходимое на театр военных действий пришлось доставлять на лошадях и волах по ставшим не проезжими от дождей грунтовым дорогам. На фронте не хватало боеприпасов, продуктов, медикаментов. Поражение царской России в Крымской кампании заставило пересмотреть вопрос о строительстве железных дорог. Из «долгого ящика» был извлечен проект создания единой железнодорожной сети России. [21]
В те годы произошло не только всеобщее признание экономического и стратегического значения железных дорог, но и были разработаны основные положения, которые обеспечивали их военное использование.
Накануне русско-турецкой войны царское правительство решило вместо созданных в 1870 году временных военных железнодорожных команд сформировать постоянные части. На эти части возлагались задачи строительства и восстановления ряда важных стратегических линий и управления на прифронтовых дорогах движением поездов. Во время русско-турецкой войны выдающимся подвигом воинов-железнодорожников было строительство трассы от Бендер до Галаца. Магистраль протяженностью 304 километра была проложена за 100 дней!
Жизнь убедила, что ни одна современная армия не может обойтись без железнодорожных войск. Если в годы войны с Турцией в русской армии было 3 батальона железнодорожных войск, то в русско-японскую войну — 7 батальонов, а в начале мировой войны уже 29...
В заключение беседы Иван Иванович сказал, что и молодая Красная Армия не может обойтись без железнодорожных войск. Нам, солдатам и офицерам этих войск, предстоит огромная работа по восстановлению разрушенного империалистической войной транспорта страны.
Беседа И. И. Федорова осталась у многих из нас в памяти на всю жизнь и дала нам первый толчок к пониманию роли и значения железнодорожного транспорта.
Вскоре после посещения нашей части И. И. Федоровым был издан специальный Приказ начальника и комиссара железнодорожных войск № 5 от 14 ноября 1918 года.
С того времени прошло более чем полувека, но и теперь, когда я снова перечитываю этот документ, в памяти встает тревожно замерший строй, суровые лица товарищей, слушающих приказ:
«Общее впечатление: со стороны командного состава есть большое стремление создать нечто органическое целое, но никакого успеха пока достигнуто не было, да и не могло быть. Так как штат роты совершенно случайный и люди, которые занялись формированием роты, тоже являются совершенно случайными, средств для роты никаких нет, имущества тоже никакого не отпущено...» [22]
Особое внимание в приказе обращалось на укрепление воинской дисциплины: «Внедрить самым серьезным образом дисциплину, помня, что она составляет залог и краеугольный камень воспитания воинской чести.
Железнодорожная служба создает обстановку всегда военного Положения, а потому в железнодорожных частях дисциплина должна стоять на самом первом месте. Это основное правило предписывается всем подведомственным частям и учреждениям принять к неуклонному и точному исполнению...»
После появления этого приказа командование и личный состав роты начали наводить порядок. Больше стало организованности, провели занятия по боевой и специальной подготовке. Вскоре поступили винтовки, карабины, пистолеты системы «Маузер», и мы вышли впервые на стрельбище. А когда подвезли кое-какой железнодорожный ручной инструмент, инженер роты Н. А. Карачан начал занятия по железнодорожному делу. Рота пополнилась специалистами. Согласно единому типовому расписанию была перестроена ее структура.
В один из ноябрьских дней меня пригласили на заседание партийного бюро ротной ячейки. Вместе со мной были вызваны еще два товарища: Василий Парамонов и Стефан Позняк. Бюро предложило нам немедленно направиться в распоряжение председателя Петроградской коммуны для заготовки хлеба голодающему городу. После заседания бюро мы втроем пошли к председателю коммуны. Он направил нас на закупку хлеба в Псковскую губернию.
Всю зиму мы закупали хлеб, перебираясь из деревни в деревню пешком и на подводах, днем и ночью, в трескучие морозы и в снежную вьюгу. Возвратились в Питер весной, в марте 1919 года, и сразу же пошли в свою роту. Радостно встретили меня друзья-путиловцы. Петя Сафронов спросил:
— Много закупили хлеба?
— Вагонов десять!
— И за это спасибо!
Зашел к комиссару Разборщикову. Он тепло поздоровался со мной и сказал:
— Могли и не увидеться. Рота получила боевой приказ к выступлению на фронт. Сейчас комроты Старков объявит его перед строем. [23]
Я всполошился, спрашиваю у Василия Ивановича, как же мне быть, мол, тоже хочу на фронт?
— Ничем не могу помочь. Ты с товарищами-хлебозаготовителями находишься в распоряжении председателя Петроградской коммуны, Если он откомандирует вас обратно в роту, то, пожалуйста, — с нами!
Никто из нас троих не хотел отставать от своей роты. Пошли к председателю коммуны, стали просить его отпустить. Председатель не соглашался, даже обвинил в дезертирстве с хлебного фронта. Мы настаивали на своем, доказывали, что хотим воевать на настоящем фронте, где стреляют и убивают. Спорили долго, упорно. Наконец, Василий Парамонов не выдержал, вскочил, хлопнул кулаком о стол:
— Не отпустите, сами уйдем!
После этого председатель сдался, подписал документ об откомандировании.
Роту мы нашли на железнодорожной станции в теплушках. Отыскали вагон своего взвода. Вскоре наш эшелон тронулся в путь...
Пунктом нашего назначения была станция Вильно. Здесь разместился штаб роты. На следующий день после прибытия в Вильно меня вызвал к себе в вагон комиссар Разборщиков.
— Поручаю вам, Кабанов, возглавить партийную организацию взвода пути и мостов. Командир там опытный, инженер Николай Иванович Иванов. Человек он хороший, преданный революции, но ему нужна помощь коммунистов в мобилизации людей и в укреплении дисциплины, — сказал комиссар.
В тот же день основные силы роты выехали на участок Вильно — Молодечно. Там еще во время империалистической войны немцы оставили несколько узкоколейных линий и различное оборудование. Роте было поручено демонтировать эти линии, упаковать оборудование, а затем все имущество погрузить в вагоны и отправить на базу в Торжок.
Взвод пути и мостов получил задачу помочь местным железнодорожникам восстановить мост через реку Вилию на участке Вильно — Двинск. К месту работы прибыли мы ночью. Утро встретило нас холодным дождем. Я, как парторг, жил вместе с командным составом взвода в классном вагоне. Узнаю по голосу, вошел с улицы инженер [24] Дмитрий Иванович Заболоцкий и докладывает командиру взвода:
— Бойцы не желают работать под дождем. Лежат в теплушках.
Николай Иванович отвечает:
— Если судить по нашей Псковской губернии, то такие дожди как зарядят, так на неделю-две, не меньше, Будем работать под дождем!
— Не пойдут!
Я вошел в купе командира, предложил:
— Разрешите мне поговорить с красноармейцами?
Иванов улыбнулся:
— Пожалуйста, товарищ Кабанов, сделайте милость!
Я решил, что единственный способ поднять людей — воздействовать авторитетом партии. Слово нашей партии — закон для всех!
Подхожу к ближайшей теплушке — ни звука, будто все вымерли. Стучу — никакого ответа. Тогда я схватил оказавшийся под ногами рессорный лист, ударил им о стойку что есть силы и крикнул:
— Именем революции, именем нашей партии приказываю выйти на работу!
Слышу, скрипнула дверь вагона, приоткрылась. Высунулся наш ротный балагур Тыртычный. Глянул на меня заспанными глазами, загорланил на весь вагон?
— Цэ вам шо приказует партийный человик: вставать! Не чуете, что прибули не до тещи на галушки!
Вагон зашевелился, закряхтел, закашлял. Тыртычный горланил:
— Живче вертухайтесь! Ни то Кабанов сменит железяку на ружьяку и всыплет вам жару в мягкое мисто!
Открылись двери и других вагонов. Вскоре, гремя лопатами, бойцы вышли на бровку полотна, построились. Я доложил командиру:
— Взвод построен!
Заболоцкий задумчиво посмотрел на меня и сказал:
— Да, за коммунистами наши бойцы пойдут в огонь и в воду...
Это было первое задание, которое мы выполняли, как воины-железнодорожники. Несмотря на холодный дождь, нашему рвению не было границ. Д. И. Заболоцкий измерил мост и составил схему его элементов. Мост был небольшим, однопролетным, с ездою поверху. До сих пор память [25] сохранила его габариты: длина 60,7 метра и высота 12 метров. При отступлении белополяки взорвали устой и опорную панель моста. Пролетное строение лежало одним концом в реке.
Командиры посоветовались между собой и решили: на месте разрушенного устоя поставить ряжевую опору, а пролетное строение поднять. Но прежде чем рубить ряж, нужно было создать для него основание, расчистить завал. На расчищенное место уложить щебень. Плотники, лучше других знавшие свое дело, с нетерпением рвались «взять ряж в топоры». Не дожидаясь закладки основания, они пошли в соседнюю рощу и принялись валить лес, с упоением тесать бревна. За долгие годы солдатской службы они истосковались по работе, стружке, смолистому запаху сосны. Большую часть своего времени проводил на мосту и в лесу Николай Иванович Иванов. Вместе с бойцами радовался каждой удачной врубке. Тем, кто не имел никакого представления о ряжевой опоре, Николай Иванович объяснял:
— Ряж — это обычный, небольших размеров сруб, наподобие сруба деревенской избы. Углы его рубятся в «лапу» и «чашу».
Пролетное строение поднимали с помощью домкратов. По мере подъема подводили венцы ряжа. Дело спорилось.
На пятый день задание было выполнено. Посмотрел ротный балагур Тыртычный на готовый мост и изрек:
— Очи пужають, а руки стругають. Який мост спорудилы, молодци!
Долго не могли мы оторвать глаз от своего первенца...
Восстановив мост, взвод присоединился к роте, разбиравшей узкоколейные ветки на участке Вильно — Молодечно. Здесь мы впервые познакомились со всеми элементами пути. Бойцы шутили:
— Теперь мы настоящие железнодорожники: отличаем шпалу от рельса.
— А накладку с подкладкой спутаешь?
— Не собьешь, знаем даже, что такое усовики и рамные рельсы!
В подобных шутках чувствовался зарождающийся интерес к железнодорожному делу. Не только красноармейцы из рабочих, но и бывшие деревенские парни старались расширить свои знания. Однажды боец нашего взвода Федор [26] Красильников спросил меня, едва скрывая на своем лице мину превосходства:
— Предположим, ты машинист паровоза. Ведешь поезд, а на путях горит костер. Что ты должен делать?
Я не знал, как надо в таком случае поступить машинисту, и, чтобы скрыть это, задал контрвопрос:
— А ты знаешь, что бывает с теми, кто разводит костры на путях? То-то... К стенке ставят!
— Но костер горит, — с ехидной улыбкой ответил Федор, — а тебе надо ехать. Что будешь делать?
Я молчал. Красильников с удовольствием разъяснил:
— Возможно, это сигнал остановки твоему поезду, а вовсе не пожар. В таком случае немедленно дай сигнал остановки тормозильщикам. Останови поезд. Пошли кочегара или своего помощника к огню разузнать, в чем дело. Если злой умысел, потуши костер и поезжай дальше.
В разговор вмешался Тыртычный. Он обратился к Федору:
— Костер — пустяк! Вот шо ты, как механик паровоза, будешь делать, ежели на рельсах сидит лягушка?
— Раздавлю!
— Цэ не годится: живая тварь!
— Так как же поступать?
— Надобно поезд остановить. Подойти к твари и попросить ее очистить путь...
Мы с Федором рассмеялись.
Шел теплый, солнечный июль 1919 года. Восстановительные работы спорились. И вдруг приказ: разрушить основные железнодорожные устройства, отступить!
Надо было уничтожить мост, который мы только что построили, паровозное депо, пункт водоснабжения... Сразу все это показалось нам диким, как-то не укладывалось в голове. Но война есть война. Приказ надо выполнять! Специального подразделения подрывников в роте штатом не было предусмотрено. Имелась команда добровольцев-подрывников, которую возглавлял инженер Леон Арутюнянц. Команда заложила взрывчатку под объекты, намеченные к взрыву. Деревянные мосты решили сжечь. Подвезли к ним горючее.
Вот и ушел последний воинский эшелон. Участок и станция опустели. Поезд с личным составом нашей роты [27] стоял за выходными стрелками. Ждали подрывников. Наконец грохнул взрыв в районе депо, затем блеснули молнии на стрелочных улицах и на главном пути. Вход на станцию закрыт. Подрывники подбежали к поезду, быстро разместились по вагонам. Паровоз дал сигнал отправления. И только поезд вышел за выходной семафор, как над нашими головами просвистел снаряд. Свою визитную карточку послал подошедший к взорванным путям бронепоезд белополяков.
В июле польская армия заняла Вильно, Лиду, Барановичи. Наша рота в эти дни прикрывала участок Молодечно — Полоцк. Это означало: содержать трассу в полной исправности и вместе с гражданскими железнодорожниками руководить движением поездов. В конце июля поляки заняли Молодечно и продвинулись до перегона между станциями Парафьянов — Будслав. Штаб роты передислоцировался из Молодечно в Полоцк.
Как известно, со второй половины 1919 года интервенты и белогвардейцы главную ставку сделали на Деникина. Войскам буржуазно-помещичьей Польши было поручено отвлекать как можно больше сил Красной Армии с Южного фронта. Наше высшее командование придерживалось в сложившейся ситуации тактики сдерживания польской армии. Поэтому в 1919 году на Западном фронте с переменным успехом шли бои местного значения в основном вдоль железных дорог. Нам приходилось то разрушать железнодорожные участки, то восстанавливать.
В августе рота получила приказ: произвести техническую разведку разрушенного поляками моста на перегоне Парафьянов — Будслав.
Когда комиссар роты Разборщиков спросил мое мнение, как парторга, кого послать командиром группы технической разведки, я назвал фамилию выпускника торжокских курсов красных командиров Дубова. За месяц службы в нашем взводе он произвел на нас впечатление человека смелого, энергичного, знающего свое дело. Василий Иванович согласился:
— Проверим его в деле. А чтобы не получилось никаких неожиданностей, пойдете вместе с ним и вы. Выберите с Дубовым еще трех надежных красноармейцев.
В разведку мы взяли обстрелянного на хлебозаготовках Василия Парамонова, весельчака Никиту Тыртычного и сильного, крупного, будто вытесанного из дуба, Андрея [28] Беляева. До Крулевшизны добрались поездом. Там пересели в летучку — паровоз с вагоном — и направились на прифронтовую станцию Парафьянов. Три километра от станции до командного пункта начальника боевого участка проехали на дрезине-качалке. Отыскали врезанную в насыпь землянку начальника. Молодой строгий командир встретил нас сухо, внимательно проверил документы. Когда Дубов рассказал о поставленной нам задаче, он повернулся к стоявшему у двери красноармейцу:
— Митрошина!
Через две-три минуты в землянку вошел пожилой, довольно тучный командир и доложил о прибытии.
— Митрошин, — обратился к нему начальник боевого участка, — прикройте огнем своего взвода техническую разведку моста в нейтральной зоне. Вопросы есть? Можете выполнять приказ!
День стоял жаркий. За обочинами полотна зеленели высокие травы. Вокруг тишина. Митрошин шагал по шпалам со своим взводом впереди нас. Он сам катил пулемет. У опушки леса комвзвода махнул нам рукой и сбежал вниз за насыпь. Все последовали за командиром. По насыпи шагали лишь Дубов с Тыртычным. Митрошин остановился и предупредил Дубова:
— Вас увидят поляки и обстреляют! Сойдите с насыпи!
— Пулям не кланяемся! — крикнул ему в ответ Дубов.
Не прошли и полсотни метров, как раздалась пулеметная дробь. Тыртычного будто ветром сдуло с насыпи. Дубов шел медленно, с достоинством, сохраняя на лице абсолютное спокойствие.
Подошли к мосту. Поляки находились от нас вправо, по ту сторону насыпи, за широким тростниковым болотом. Нас они не могли видеть — прикрывало земляное полотно. Спрашиваем у Митрошина, достанут ли нас своим огнем поляки под мостом или нет. Митрошин ответил, что достанут.
— У них в тростниках спрятаны пулеметы... — сказал он.
Дубов не поверил ему:
— Болото засосет человека и пулемет. Пошли! — скомандовал он нам.
Митрошин залег со своим взводом за балластной призмой. [29] Только мы подошли к мосту и раскинули рулетку, чтобы замерить упавшую в реку ферму, как с болота ударил станковый пулемет. Пули зацокали о металлическую ферму. Прячась за опору, Дубов в сердцах закричал:
— Мост клепают, гады!
Взвод Митрошина открыл по белополякам ответный огонь. Наша группа также взялась за винтовки. Противник усиливал обстрел.
Митрошин приказал нам:
— Зря патроны не расходовать!
Лес трещал, обволакивался ядовитым пороховым дымом. Завязался настоящий огневой бой. Пули свистели над головой. Это было мое боевое крещение. Я не испытывал страха, напряженно вглядывался в кустарник противоположного берега и, когда на мушку попадала фигура белополяка, тщательно прицеливался и плавно спускал курок.
Вдруг рельсы начали слегка подрагивать. Железнодорожники в таких случаях говорят: «Рельсы поют». Пение рельсов с каждой минутой усиливалось. На кривой показались платформы, обложенные по бортам мешками с песком. В хвосте платформ дымил паровоз.
— Бронепоезд! — закричали бойцы.
— Начальник прислал на выручку! — сказал Митрошин.
Орудийный выстрел потряс окрестность и заглушил ружейно-пулеметную трескотню. Снаряд упал на противоположном берегу болота, вскинув фонтан грязи. Самодельный бронепоезд двигался к нам, непрерывно стреляя из пушки и пулеметов. Враг притаился. Бронепоезд подошел вплотную к разрушенному мосту и остановился. С крайней платформы мы услышали знакомый голос начальника боевого участка.
— Осматривайте мост, мы вас прикроем!
Я не заметил, когда ранило Андрея Беляева. Побелевший, он лежал на траве. Замерять мост мы пошли вчетвером. Дубов быстро поднялся наверх с Тыртычным и замерил высоту моста, мы с Парамоновым — его длину. Дубов набросал карандашом на листке бумаги примерную схему разрушений, записал необходимые данные. Противник молчал. Не зря среди бойцов бытовало мнение: побеждает та сторона, на чьей воюет бронепоезд. Сегодня побили белополяков мы. [30]
Комиссар В. И. Разборщиков и командир роты Н. И. Иванов уже знали о всех наших приключениях. Им доложил из Крулевщизны командир взвода движения. Николай Иванович поблагодарил нас за службу, справился о здоровье Беляева, подробно расспросил о всех разрушениях моста.
Вечером комиссар собрал у себя в вагоне коммунистов роты. Когда мы пришли, Василий Иванович читал какую-то книгу. Приглашая нас сесть, он закрыл ее. Я прочитал на обложке: «В. Ленин. «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» Неторопливо поглаживая книгу, Разборщиков задумчиво спросил:
— Что мы делали бы без Ленина? Вы над этим вопросом задумывались?
Я ответил за всех:
— И в голову не приходило. Разве ребенок задумывается о своей жизни без отца или матери? Он считает их присутствие естественным. Мы — дети революции и не представляем ее без Ленина!
— Счастливчики мы, что именно в нашу эпоху родился Владимир Ильич Ленин. Ни раньше, ни позже, а в самый раз!
Всегда скупой на выражение своих чувств, Василий Иванович сегодня вдруг разоткровенничался.
— Самое трудное в политическом деле, знаете что? — вздохнул Разборщиков.
— Все трудно!
— Не совсем так. Самое трудное разоблачить притаившегося внутреннего врага. Недавно я разговаривал с опытным коммунистом, железнодорожником Александром Ивановичем Воиновым. Он приезжал к нам на фронт по заданию наркома путей сообщения.
— Значит, большой человек? — спросил Парамонов.
— Авторитетный! Вот мы разрушаем перед врагом путь, депо, связь и считаем это правильным. Оказывается, мы занимаемся преступлением, подрываем экономику народного хозяйства, не сохраняем железные дороги для мирных целей.
— Поляки по исправному пути нас задушат своими бронепоездами, — выкрикнул кто-то.
— Угадали. Вот именно этого-то и добивались некоторые специалисты наркомата. Они пытались запретить нам подрывать сооружения при отступлении. И какой [31] выдвинули для этого благовидный предлог? Сохранить железные дороги для мирных целей. Они требовали, чтобы ни одно сооружение не разрушалось без согласия и санкции Народного комиссариата! Если, к примеру, нам при отступлении нужно разрушить мост, то мы должны запросить разрешение наркомата и ждать. Только получив на наш запрос положительный ответ, могли взрывать.
— Чепуха! — вырвалось у меня.
— Хитрый замысел! Враги хотели сковать действия Красной Армии и облегчить противнику продвижение в глубь страны.
— Чем же все это кончилось? — спросил Дубов.
— Крахом врагов революции. Они навязали ЦУП ВОСО по этому поводу длительную дискуссию. В дискуссию вмешался Владимир Ильич. Он разгадал скрытый замысел врагов и разоблачил их! Владимир Ильич предложил Совету Обороны разработать проект специального Положения по разрушению железных дорог, оставляемых при отходе противнику, рассмотрел этот проект и подписал его. Теперь в вопрос постановки заграждений внесена полная ясность.
Василий Иванович вынул из стола отпечатанное типографским способом Положение и начал читать, разъясняя нам каждый его параграф. Когда закончил последнюю страницу, сказал:
— Изучать Положение будем в каждом отделении и взводе. Всех коммунистов прошу принять в этом деле активное участие!
Тревожный 1919 год подходил к концу. Наступила дождливая, хмурая осень. И на душе было невесело. Красная Армия с боями отходила на восток. Наша рота под носом наступающего врага взорвала мост через Западную Двину и передислоцировалась в Витебск.
В это время проходила перестройка железнодорожных войск. Опыт войны подсказывал необходимость создания более мощных частей, чем отдельная железнодорожная рота. За тактическую строевую единицу приняли дивизион. Дивизионы объединялись в бригады. В каждой бригаде должно было быть не менее двух дивизионов. И наша первая отдельная рота была преобразована в первый железнодорожный дивизион. Командиром дивизиона назначили [32] Николая Ивановича Иванова, а комиссаром Василия Ивановича Разборщикова.
В оперативном отношении дивизион подчинялся штабу армии, в районе которой он действовал. В штабе непосредственным нашим начальником являлся начальник военных сообщений (ВОСО). Командиры боевых частей теперь были обязаны в случае отхода ставить об этом в известность железнодорожные дивизионы и горемы{2}, которые формировал НКПС. Эти отряды работали вместе с нами. Получив такую информацию, мы успевали подготовить оставляемый врагу участок пути к разрушению.
Производилась вся эта реорганизация на основании приказа Реввоенсовета Республики № 1781 от 24 октября 1919 года. Этим приказом устанавливалась типовая структура дивизиона и его единое штатное расписание. Численный состав дивизиона составлял 852 человека. Возглавляли дивизион командир и комиссар. При них создавался штаб. Дивизион делился на техническую и парковую роты и нестроевую команду.
Техническая рота (численностью 678 человек) делилась на три взвода-службы: пути, движения и тяги.
Служба пути состояла из 194 человек. Она разбивалась на четыре команды: укладочно-ремонтную, изыскательскую, мостовую и подрывную.
Служба движения включала в себя 307 человек. Сюда входили специалисты: движенцы и телеграфисты.
Служба тяги насчитывала по штатному расписанию 177 человек. Это были главным образом машинисты паровозов, их помощники и кочегары.
Парковая рота состояла из 77 человек. Ее главной обязанностью было ремонтировать различный инструмент и приспособления, а также обслуживать склады с дивизионным имуществом. Для ремонта инструмента рота имела небольшие, состоящие из двух-трех вагонов, передвижные мастерские с необходимым оборудованием и небольшой автономной электростанцией.
Таким образом, самым многочисленным был взвод движения. И это не случайно. По его численности определялась длина участка обслуживания. Дивизион в данном составе обязан был обеспечить содержание устройств и движение поездов на участке, включающем в себя не менее [33] пяти остановочных пунктов (промежуточную станцию, три разъезда и небольшой железнодорожный узел). Минимальная норма пропуска поездов на такой трассе определялась пятью парами поездов в сутки.
Эта реорганизация коснулась и меня. После короткой беседы комиссар дивизиона В. И. Разборщиков предложил мне возглавить партийную группу парковой роты. Едва успел я освоиться на новом месте, как общее собрание дивизиона избрало меня председателем контрольно-хозяйственного совета, который в то время был облечен большим доверием и правами. Он обязан был следить за всей хозяйственной жизнью дивизиона, пресекать различного рода нарушения и злоупотребления. Свои новые обязанности я выполнял с большим старанием. Но и на этой должности долго работать не пришлось. В один из мартовских дней 1920 года вызвал меня Разборщиков и сказал!
— Поздравляю с повышением, товарищ Кабанов! Вы назначены помощником комиссара сорок третьего железнодорожного дивизиона.
Дивизион этот дислоцировался в районе Пскова. Мне очень не хотелось расставаться со своими друзьями-товарищами. Все они стали близкими, родными. Но часто коротка солдатская дружба. Она подобна молнии — вспыхнет и оборвется. Но эта короткая вспышка светит в сердце неугасимо. Фронтовой друг, что кровный брат, самый верный и преданный.
На второй день после этого разговора я уже выехал из Витебска к новому месту службы. В полсотне километров от Пскова есть станция Остров. Там и размещался штаб 43-го дивизиона. До войны расстояние между городами Витебск и Псков можно было преодолеть за двое суток. В те дни дорога заняла у меня почти неделю. Много времени потерял при пересадках с поезда на поезд. В забитых до отказа вагонах духота, грязь, сквозняки. Окна разбиты, двери выломаны, накаленные докрасна буржуйки греют только стоящих рядом. Вокруг публика самая разношерстная: спекулянты, мешочники, бандиты, беспризорники.
На станции Остров нашел штаб 43-го дивизиона. Представился его командиру А. Ф. Белову и комиссару И. И. Мергелю. Познакомился со своими новыми обязанностями. Я отвечал и за политико-воспитательную работу, [34] и за организацию учебы по ликвидации неграмотности, и за проведение громкой читки газет. Опыта и знаний у меня было мало. Круто приходилось порой поворачиваться. Масштаб дивизиона! По существу, это была моя первая ступень к восхождению по крутой служебной лестнице. Я держал экзамен на партийную зрелость. Но тогда я не понимал этого, и моей натуре простого рабочего парня, каким я оставался и в рядах Красной Армии, чуждо было чувство карьеризма и тщеславия. Единственное, что я понимал: на мои плечи легла большая ответственность, а грамотности и кругозора явно не хватает. Нужно было выполнять порученное дело и учиться. Да, именно учиться работать, как коммунисту. И я учился, ночами читал Маркса, Энгельса, Ленина.
25 апреля 1920 года белополяки совместно с петлюровцами начали наступление на Украине. Вооруженные империалистами США, Англии и Франции, численно превосходившие части Красной Армии, польские войска 6 мая заняли Киев.
Партия организовала отпор врагу. Чтобы отвлечь силы белополяков с Украины и сорвать подготовленное ими наступление в Белоруссии, Красная Армия атаковала врага на рубеже реки Березина. К концу мая войска Западного фронта продвинулись на 100–120 километров. Противник снял часть сил с Украины, подтянул резервы и оттеснил наши армии на исходные позиции. Все эти события развивались так быстро, что железнодорожным войскам почти не пришлось в них участвовать.
В июне 43-й дивизион со станции Остров переехал в Псков. Туда же в Псков в конце месяца прибыл 16-й дивизион. В связи с тем что оба дивизиона были лишь наполовину укомплектованы личным составом и техникой, командование приняло решение сформировать из них один полноценный 16-й дивизион. Командиром назначили коммуниста, опытного железнодорожника Леонида Васильевича Данилова, а меня — его помощником по политической части. Не легко мне пришлось в новой должности. Леонид Васильевич был человек малообщительный, почти не вникал в вопросы быта и личной жизни бойцов и командиров. Редко даже кого принимал он по этим вопросам. Когда я его упрекал за это, он отвечал: [35]
— Мы призваны служить, дело делать, а не разводить антимонии.
И ко мне шли бойцы и командиры со всеми своими болями и радостями...
Правда, иногда Л. В. Данилов подолгу беседовал со мной. Это случалось чаще всего, когда он узнавал какую-либо приятную новость. Так, в конце июня Леонида Васильевича вызвал к себе начальник военных сообщений Западного фронта. Вернулся от него Данилов в приподнятом настроении. Зашел ко мне в вагон:
— Скоро перейдем в наступление. Нужно готовиться к большим восстановительным работам. У белополяков сорок пять железнодорожных рот. Представляете, сколько они смогут разрушить.
— Интересно, Леонид Васильевич, а какими силами располагают железнодорожные войска нашего фронта?
— Насколько мне известно, имеется тринадцать дивизионов и восемь горемов. Это около десяти тысяч человек. Явно мало!
— Да!..
— Все разрушенное врагом мы должны восстановить в самое короткое время, чтобы обеспечить подвоз всего необходимого наступающим армиям. Задача очень тяжелая. Даже в штабе фронта высказывают сомнение, что мы ее выполним имеющимися силами. К тому же у нас почти нет восстановительных материалов.
4 июля 1920 года началось второе наступление войск Западного фронта. Белополяки безостановочно покатились назад. Наш дивизион получил задание восстановить и перешить путь на участке Волковыск — Белосток. Выехали мы туда немедленно. Белополяки в этом районе настолько быстро отступали, что успели разрушить только большие и средние мосты. Но они разрушили мост через Неман у станции Мосты. Поэтому путь от Лиды на Волковыск был закрыт. Восстановление моста требовало много времени. Чтобы не прерывать снабжение наступающих войск, наш дивизион приступил к соединению разорванной линии, укладке обхода. Рядом с разрушенным железнодорожным мостом стоял целый автогужевой. Через него мы проложили узкую колею, оборудовали площадки для перевалки грузов.
После укладки обхода дивизион помог горему № 3 перешить участок пути от реки Неман до Волковыска. [36]
Работали мы день и ночь. Чтобы не терять времени на ходьбу к эшелонам, спали там же, где работали, в кустарниках или в лесу, благо было лето, тепло. Тон в работе задавали коммунисты. Они были душой дивизиона. Десятки лучших красноармейцев в эти дни подали заявление о вступлении в партию.
Почти все делали вручную. Подорванные рельсы заменяли рубками. Скрепления исправляли в своих передвижных мастерских. Особенно в запущенном состоянии находилось на этом участке шпальное хозяйство. Большинство шпал сгнило, растрескалось. Костыли в таких шпалах держатся плохо. Приходилось отверстия заделывать деревянными пробками и в них забивать костыли. Несмотря на все трудности, в сутки мы перешивали с западноевропейской на отечественную колею от 12 до 15 километров.
Но и такой довольно высокий темп не удовлетворял командование. Наступающие войска ушли от нас вперед на 150–160 километров. Коммуникации растянулись. Подвоз продовольствия и боеприпасов нарушился. Командование фронта настоятельно требовало ликвидировать отставание.
И только мы привели в порядок пути от Волковыска до Белостока, как поступил приказ командира бригады: перешить путь на участке от Малкина, что примерно в 80 километрах от Варшавы, до Остроленки. В этот день дивизионный эшелон прибыл в Белосток. Здесь же на станционных путях стояли вагоны штаба нашей бригады. Меня сразу же вызвал к себе командир бригады И. И. Старков — бывший командир нашей первой отдельной железнодорожной роты. Комбриг приказал осмотреть железнодорожный участок от Белостока до Бреста и доложить о его состоянии.
Прежде чем отправиться в путь, я зашел в штабной вагон доложить Л. В. Данилову о полученном задании. Тут же уточнили, как найти дивизион после выполнения задания. Протяженность участка между станциями Малкин и Остроленка 55 километров. Данилов рассудил так:
— Мы будем двигаться от Малкина к Остроленке. Отсчитывай скорость нашего движения пятнадцать километров в сутки. Вот так и ищи нас.
И вот четыре молодых бойца из горема быстро погнали «качалку» вперед. Я приготовился записывать все замеченные нарушения. Но враг, очевидно, отступал с такой [37] поспешностью, что просто не успел ничего разрушить. Мои красноармейцы развеселились и в такт движению рычагов распевали песни.
На второй день утром прибыли на станцию Черемха. Тут мы встретили командиров 45-го железнодорожного дивизиона. Они рассказали мне, что путь до Бреста в полной исправности.
Получив эту информацию, я поспешил обратно в Белосток. Доложил командиру бригады о результатах разведки. Отпустил бойцов на «качалке» в свой горем, а сам направился поездом в Остроленку. Почему туда, а не в Малкин? Расчет простой. Находился я в разведке три дня. Протяженность участка 55 километров. Даже при всех возможных осложнениях в работе дивизион должен уже завершать перешивку пути и вот-вот прибыть в Остроленку. Поезд в Остроленку пришел ночью, но дивизиона на путях не оказалось. Ждать его прибытия до утра — терять дорогое время. Решил пойти по путям ему навстречу. Он где-то должен быть недалеко. На станционных путях встретил железнодорожника, спросил:
— Где красные военные железнодорожники?
Он ответил, что вечером они были на соседнем разъезде, километров десять отсюда.
Десять километров? Пустяк, вмиг дошагаю! Лунный свет серебрил рельсы. За станцией путь пошел вдоль темного зловонного болота. Миновал его, из бледного полумрака трав и кустарников потянуло теплой приятной сыростью. Отшагал десять километровых столбов. Разъезд. За входным семафором показались контуры станционных зданий. Слышу тихие мужские голоса. Иду на них. На скамейке сидят двое железнодорожников. Один пожилой, полный, усатый, другой — средних лет, худощавый. Спрашиваю:
— Были у вас на разъезде красные военные железнодорожники?
Усатый отвечает:
— Пше, пан товарищ, вчера перешили путь на нашем разъезде и ушли обратно в сторону города Острув-Мазовецка.
Худощавый добавил:
— Разъезд по приказу пана начальника мы закрыли.
Со стороны Острува поставили красные сигналы. Что делать дальше — нет указаний. [38]
— До Острув-Мазовецка отсюда далеко? — спросил я.
— Это город, — сказал усатый, — до него десять километров... Опасно, не вздумайте идти один...
— А что мне делать?
— Пойдемте на сеновал спать! — предложил усатый.
Мне ничего не оставалось, как согласиться с его предложением. Железнодорожник отвел меня в находившийся недалеко от разъезда сарай, полный душистого сена. Положив под голову наган, я быстро уснул. Поднялся, как только забрезжил рассвет, и пошел в Острув-Мазовецка. На главной и единственной пыльной площади этого небольшого городка полно народу. Подошел к стоящему в стороне благообразному на вид еврею.
— Что случилось?
— Красная Армия уходит от нас. Мы волнуемся. Обсуждаем, что нам делать: оставаться или уходить?
Я ничего не ел почти сутки. Желудок давал о себе знать. Прошу незнакомца:
— Нельзя ли чего-нибудь у вас достать из съестного?
— Можно, почему нельзя. Вот только продукты у меня дома. Если желаете, пойдемте...
Пересекли площадь и вошли в синагогу. Там было полно молящихся. Над молчаливой толпой звенел высокий тенор. С моим спутником все учтиво раскланивались. Тут я понял, с кем меня свела судьба. Раввин открыл боковой выход из синагоги, повернул в коридор и спустился по крутой каменной лестнице в полутемный, забитый разной домашней рухлядью подвал. Попросив меня подождать, он скрылся за дверью и вскоре появился с куском колбасы на тарелке.
— Сколько вам уплатить?
— Сущие пустяки...
И он назвал такую бешеную цену, что у меня в глазах потемнело. Такими деньгами я не располагал.
— Дешевле можно?
— Что вы, любезный человек, отдаю совсем даром, себе в убыток. Берите, только ради вас!
Извинившись за беспокойство я вышел на площадь. На ней уже появились подводы и ручные тележки с домашним скарбом. Некоторые жители начали уходить. Мне надо тоже поскорее возвращаться, но куда? В это время ко мне подошел пожилой человек в форме польского железнодорожника. [39] Очевидно, мой удрученный вид привлек его внимание.
— Товарищ командир, я чем-либо могу вам помочь?
— Скажите, где вы поблизости видели советскую воинскую часть?
— Еще вчера вечером все ваши войска ушли из города. Идет отступление от Варшавы. Немедленно уходите отсюда! Скоро появятся белополяки. Видите, как волнуется население.
— Можно у вас достать на дорогу хотя бы небольшой кусок хлеба?
— Пойдемте со мной. Вам это по пути.
Небольшой деревянный домик железнодорожника стоял в саду. На террасе нас приветливо встретила пожилая женщина. Обращаясь к ней, мой новый знакомый сказал:
— Гость из Советской страны, хозяйка. Мигом еду на стол!
Через несколько минут на столе появилась тарелка с аппетитным супом, хлеб. Уплетаю суп, благодарю. Из дома на террасу вышла молодая стройная девушка. Низко поклонилась мне:
— Услышала незнакомый голос. Думаю, кто это к нам пришел?
Посмотрела на меня и грустно покачала головой:
— У вас, наверное, дома жена, может, и дети, а вы туточки. Вот наскочат белые поляки и вас расстреляют.
— Жена есть, ребенка ждем.
Я поблагодарил хозяев за хлеб и соль, направился к калитке. На ходу хозяйка сунула мне под мышку увесистую краюху хлеба. С террасы донесся певучий девичий голос:
— Помните о нас!
Помню до сих пор, но не знаю даже ваших имен.
Из Острув-Мазовецка нужно было добраться до Белостока. Ни о каких поездах речи уже не было. Приготовился 80 километров отмерять пешком. Но мне повезло. По пути нагнал отступающий обоз. С ним на второй день въехал в город, отыскал дивизион. Данилов сообщил мне, что командир бригады приказал дивизиону занять для обслуживания участок Лида — Мосты — Волковыск.
И только привел себя в порядок, как в вагон вошел связной и передал приказание немедленно явиться к комбригу. [40]
Поздоровавшись, Старков приказал:
— Идите к начальнику штаба обороны города. С его помощью свяжитесь со штабом армии и получите разрешение командующего на взрыв моста через реку Нарев у станции Лапа.
Взяв с собой связного красноармейца Петра Кузнецова, пошел в гостиницу «Рица». Там помещался штаб обороны Белостока.
Еще в коридоре второго этажа гостиницы мы услышали зычный требовательный голос. Он пробивался из полуоткрытой двери кабинета начальника штаба. В кабинете находилось несколько командиров и красноармейцев. Пожилой, с офицерской выправкой начальник штаба сидел за столом и распекал стоявшего перед ним навытяжку красноармейца.
Увидев нас, начальник штаба прервал разговор:
— Вы с чем пожаловали?
Я в нескольких словах рассказал суть дела. Он вызвал командира связи и продиктовал ему текст телеграммы командующему армией. Мне указал на диван:
— Ждите, ответ может поступить не скоро — обстановка!
Жду час, второй... По докладам связных, обрывкам телефонных разговоров ясно, что обстановка критическая. Противник теснит наши части, окружает город. Не поздно ли уже взрывать мост? Прошу начштаба бросить все дела и добиться разрешения на взрыв. Нельзя же оставлять мост белополякам. Он посмотрел на меня сквозь стекла своих очков, нажал кнопку звонка. В комнату вошел уже знакомый нам командир-связист. Начштаба приказал:
— Немедленно сообщите в штаб армии, что ждем от них еще ровно час письменного разрешения на взрыв наревского моста. Не получим, мост целым останется полякам. Предупредите, они будут за это отвечать по всем законам военного времени!
Несмотря на столь резкую телеграмму, письменное разрешение вручено мне было только утром. Получив долгожданную бумагу, мы поспешили на станцию. Горемовского эшелона уже не было, ушел. На опустевшей станции стояли только два эшелона: нашего дивизиона и управления бригады. Я передал комбригу полученное письменное разрешение на взрыв моста, и поезд управления бригады тронулся в путь. [41]
А. В. Данилов раздраженно спросил:
— Почему так долго?
— Всю ночь не давал разрешения командующий армией.
— Теперь его разрешение годится только как оправдательный документ. Мост взорвал тридцать пятый дивизион.
И Данилов крикнул главному кондуктору:
— Давайте отправление!
В гнетущей тишине неожиданно громко раздался свисток главного кондуктора. Мощным басом откликнулся паровоз. Эшелон лязгнул буферами, застучали по рельсам колеса. Мы с Даниловым по установившейся привычке с обеих сторон осмотрели движущийся поезд и, убедившись в полном порядке, сели на нары теплушки. Казалось, теперь нам не угрожала никакая опасность. Бронепоезд белополяков задержит разрушенный мост. Пехота врага еще не вступила в город. Спокойно наблюдали мы в полуоткрытую дверь, как мимо проплыли разрушенные станционные постройки, семафор... И вдруг эшелон остановился. В это время откуда-то сверху ударил пулемет, раздались винтовочные выстрелы. Мы выпрыгнули из теплушки. Пулемет бил с костела, из винтовок стреляли по эшелону из ближних домов и строений. В ответ заговорил наш пулемет, установленный на тендере паровоза. Бойцы повыскакивали из вагонов, залегли вдоль насыпи, открыли ответный огонь. Данилов приказал мне выяснить причину остановки поезда. Вместе с командиром технической роты И. У. Архиповым переползли на другую сторону состава. Под прикрытием вагонов пробрались к паровозу. Машинист указал на разобранный впереди путь:
— Специально сделали, мерзавцы, чтобы нас остановить и расстрелять!
К месту повреждения я выслал разведку. Белополяки открыли по разведчикам огонь из засады. Ответным огнем мы заставили замолчать врага, пошли в атаку, белополяки не выдержали, разбежались. Умолк и пулемет на костеле. Опять над городом установилась настороженная тишина.
Быстро исправили поврежденный путь. Поезд пошел дальше. Подсчитали свои потери. Десять человек ранено, убитых нет, но у меня на сердце кошки скребут. Мучается и Данилов, не находит себе места: то закурит и тут же скомкает самокрутку, то вскочит и примется ходить по вагону. [42] Чувствуем оба, что виноваты, допустили ошибку и чуть за нее не расплатились жизнью наших людей. Первым заговорил Данилов:
— Беспечные мы с тобой люди, Павел Алексеевич. Знали, что Белосток кишит контрреволюционерами, что дивизион отступает последним, остается один с глазу на глаз с врагом. Как мы не учли, что враг не упустит такого благоприятного момента для нападения на нас?
Да, мы обязаны были установить наблюдение за выходными стрелками со станции. Но в спешке не сделали этого, вот и пролилась кровь...
Но, как говорится, пришла беда, отворяй ворота. Ждала нас неприятность и впереди. Для прикрытия участка Волковыск — Лида мы заранее выслали туда парковую роту. Командир роты М. Н. Шмелев встретил нас в Волковыске. Доложил о положении на участке и посоветовал поставить эшелон в тупик возле неманского моста. Этот мост в случае необходимости предстояло взорвать. Новый временный мост был построен на обходе. Примыкавший к мосту главный путь имел 20-тысячный уклон, да еще на кривой. На такую гору ни один паровоз не поднимал грузовой поезд нормального веса. Поэтому в хвост каждому эшелону ставился паровоз серии Ов — толкач.
В районе Волковыска сражались части арьергарда Красной Армии. Их нужно было питать всем необходимым для боя. Движение поездов шло тихо, спокойно. И вдруг — лязг буферов, грохот, треск...
На наших глазах возле временного моста, с высокой насыпи, упали две площадки бронепоезда имени Третьего Интернационала. Бронепоезд шел в сторону Волковыска на белополяков. В хвосте его пыхтела «овечка»{3}. Она-то и выдавила площадки. Бронепоезд замер. Стоявший рядом со мной Архипов аж заскрипел зубами:
— Что же они, подлые, наделали?!
Данилов, сдерживая себя, объяснил:
— Ведущий паровоз при экстренном торможении не дал вовремя сигнала «овечке» о прекращении толкания. Толкач шел под уклон, нажал на поезд, спрессовал его — две площадки вылетели.
Немедленно осмотрели место аварии. Поставить бронеплощадки на рельсы нечем — нет крана. Движение поездов [43] задерживать нельзя. «На плечах» отходящих войск висят белополяки. В любой момент они могут оказаться на станции. Решили рядом с главным путем построить обходной, расширить для него насыпь, частично уложить шпальные клетки, обсыпать их землей. К месту аварии прибежал военный комендант станции. Губы его дрожали от гнева, но он сдерживал себя, разговаривая с командиром бронепоезда — здоровенным матросом:
— Под трибунал тебя! Я что тебе говорил? Возьми сопровождающего, твой машинист профиля пути не знает. А ты: «Обойдемся!» Я предложил тебе оставить материальную базу поезда на моей станции. А ты опять свое? «Обойдемся без ваших советов!» Обошелся!
Работали мы всю ночь. Утром объездной путь был готов. Данилов подошел к командиру бронепоезда:
— Что будем делать с площадками?
Он посмотрел на него глазами, полными отчаяния, отвернулся, пробурчал:
— Что угодно! Только ничего не оставляйте врагу!
Вместе с командой бронепоезда сняли с площадок орудия и все, что можно было снять. Погрузили в бронепоезд. Лежавшие на путях площадки взорвали.
Но вот со станции ушел последний эшелон с красноармейцами. Мы получили письменное разрешение командующего армией приступить к постановке заграждения. В первую очередь взорвали мост. Несчастное сооружение! Сколько раз мы его разрушали и восстанавливали! И вот снова ему суждено упасть в быстрые воды Немана.
От Волковыска и до Лиды мы разрушили все устройства, от которых зависело движение поездов. Взрывали с таким расчетом, чтобы при возвращении можно было быстро восстановить. В Лиде дивизион получил приказ комбрига занять участок Полоцк — Дрисса (ныне Верхнедвинск), восстановить поврежденные устройства и наладить эксплуатацию линии.
Почти год наш дивизион эксплуатировал этот фронтовой участок протяженностью примерно 80 километров. Работали совместно с гражданскими железнодорожниками. Приказом Реввоенсовета все железнодорожники фронтовой полосы объявлялись мобилизованными в ряды Красной Армии. Поэтому подчинялись они нашему командиру дивизиона. На них распространялось действие воинских уставов, наравне с нами они обеспечивались и питанием. [44]
В июне 1921 года дивизион получил приказ: передислоцироваться на Мурманскую железную дорогу.
Прощался я тогда с Белоруссией и не думал, что через много лет снова доведется возвратиться сюда, чтобы изгонять с ее земли фашистских извергов и строить новые дороги.
Север встретил нас бескрайними лесами, озерами и болотами, редкими селениями...
Мурманская железная дорога имела большое стратегическое значение. По ней доставлялись военные грузы, поставляемые Англией и Францией через незамерзающий Мурманский порт. Дорога была построена наспех согнанными в эти гиблые места солдатами старой армии и пленными. Можно сказать, на их костях и лежало теперь это маломощное создание.
В то далекое время отряды Красной Армии сражались за нее с интервентами и белобандитами. Более двух лет шли бои. Победили советские войска.
Примерно за месяц до нашего отъезда из Полоцка, 5 мая 1921 года, Реввоенсовет Республики издал Приказ № 981/171 о реорганизации железнодорожных войск. И как только мы прибыли в Сорокскую (ныне Беломорск), на базе 16-го и 1-го дивизионов был сформирован 1-й железнодорожный полк.
Командиром полка был назначен опытный инженер-железнодорожник П. П. Сизов. Полк состоял из трех батальонов: эксплуатационного, строительно-восстановительного, баз и мастерских. Численность полка по штату составляла 1590 человек. За ним закрепили для обслуживания участок протяжением свыше 500 километров от станции Медвежья Гора до станции Полярный Круг.
Я был назначен комиссаром батальона баз и мастерских. С комбатом Павлом Наумовичем Рахмановым сработался быстро, понимали друг друга с полуслова.
Осенью 1921 года реакционные круги Финляндии вновь организовали интервенцию на территорию советской Карелии. Отряды белофиннов, опираясь на карельское кулачество, перерезали в нескольких местах Мурманскую железную дорогу. В одну из холодных ноябрьских ночей командир полка получил приказ командования срочно восстановить сожженный бандитами деревянный мост через реку Онда. По тревоге была поднята мостовая рота, а за ней на место восстановительных работ отбыл и весь батальон. [45] П. Н. Рахманову командир полка дал указание изготовить для моста скобы, штыри, болты. Личный состав нашего батальона направился в вагоны мастерских. Кузнецы развели горны. Застучали молотки, зазвенели наковальни. К утру готова была и отправлена к Онде первая партия поковок.
За рекордно короткий срок полк восстановил ондский мост. После разгрома белобандитов правительством был установлен нагрудный металлический жетон с надписью: «Честному воину Карельского фронта». Жетон украсил грудь всех бойцов и командиров полка. Это была моя первая награда.
В 1921 году Красная Армия разгромила антоновщину на Тамбовщине и подавила кронштадтское контрреволюционное восстание. И вот в феврале 1922 года в Сорокскую неожиданно прибыл эшелон с пополнением для полка. Вместе с Рахмановым пришел и я на станцию посмотреть на прибывших. Кого только среди них не было! Тамбовские мужики в самотканых зипунах и в овчинных шубах, матросы в коротких черных бушлатах и бескозырках, какие-то интеллигенты в очках и в пальто и даже косматые два попа. Значительная группа вновь прибывших была направлена в наш батальон. Комбат распределил людей по ротам. Десятка два матросов передал и подчиненным мне мастерским. Поручил своему заместителю А. В. Лаврентьеву новичков направлять на рассортировку железа, сваленного возле вагонов. Меня в это время по каким-то делам вызвал к себе комиссар полка. Вдруг прибегает Лаврентьев и докладывает, что «бандиты» его не слушаются, сидят и бездельничают. Комиссар полка мне говорит:
— Идите, Кабанов, разберитесь сами, в чем дело, и заставьте работать!
Прихожу. Работяги сидят в затишье за вагоном, дымят махоркой. Я скомандовал:
— Встать! — Никакого внимания, будто никто из них не слышал.
Вторично приказываю:
— Встать! — Результата никакого.
Тогда я подошел к самому наглому по виду и приказываю ему:
— Встать! — В ответ он засмеялся и спросил с одесским акцентом: [46]
— Вам, комиссар, очень нужно, чтобы я встал?
— Да!
— Тогда знайте: я пижон, анархист и никакого насилия над своей личностью не терплю. Ваш приказ есть насилие. Его я не могу выполнить.
Что делать? Кричать на них или убеждать — бесполезно. Нужно искать другие способы воздействия. Можно за отказ от работы уменьшить паек или вовсе не выдавать его. Можно посадить на гауптвахту. Но пригодны ли эти меры в данной обстановке?
Я пошел в вагон к комбату рассказать о случившемся, посоветоваться. И тут мне пришла такая мысль: «У них наверняка есть свой главарь. Нужно его назначить старшиной». Павел Наумович согласился со мной. Выяснить, кто из них главарь, особого труда не составляло. Обращал на себя внимание высокий угрюмый матрос. Он смотрел на всех исподлобья, говорил междометиями, дружки беспрекословно выполняли его желания. Узнал его фамилию. Петров. Зовут Афоней. Кличка — Шалыга. Все как в настоящей банде. Вызвал к себе в вагон Петрова на беседу. К моему удивлению, он, войдя в вагон, козырнул, представился. Я усадил его за стол. Напоил чаем. Разговорились. Петров рассказал мне, что был участником Кронштадтского мятежа. Обманули его, как и многих матросов, эсеры, меньшевики, анархисты. Теперь на всех зол.
Чувствую, что путаник он великий, но хочет правильно разобраться в происходящем в стране. На многие вещи раскрыл я глаза Петрову. В конце беседы предложил ему стать старшиной роты мастерских. Петров подумал и принял мое предложение.
На следующий день я объявил роте, что Петров назначен старшиной. По моей команде он вышел вперед, обвел своих дружков многообещающим взглядом и скомандовал:
— Направо — шагом марш!
Все четко повернулись, зашагали в ногу. Комбат посмотрел на меня:
— В надежные руки ты их определил. Кажется, эксперимент удался.
— Подождите загадывать. Эта публика способна на всякие фокусы-покусы.
Вечером собрал коммунистов и активистов роты. Попросил их помочь в быстрейшем перевоспитании новичков. Дела пошли хорошо, но все же среди них нашлись нарушители [47] дисциплины. Тогда мы с комбатом применили к таким особую меру воспитания. Начали посылать провинившихся кочегарами на паровозы в роту тяги. Машинистами там служили бывалые бойцы, у них не забалуешь. Недели две побросает пижон дрова из тендера в топку и возвращается в мастерские тише воды, ниже травы. Много затратили сил, но большинство из этих людей стали хорошими красноармейцами. Довольны мы были и моим крестником старшиной Афоней Петровым.
К осени 1922 года на Мурманской дороге наладилось бесперебойное движение поездов. Управление и обслуживание взяли в свои руки гражданские железнодорожники. Магистраль не нуждалась больше в опеке воинских частей. Наш 1-й железнодорожный полк перевели в Старый Петергоф. Под жилье отвели полуразрушенные бывшие кавалерийские казармы. Привели их на скорую руку в порядок, полностью отремонтировать не успели, так как ударили морозы. Хватили мы в ту зиму лиха, до сих пор не могу вспомнить о ней без дрожи...
На этом закончилась наша тревожная военная жизнь на колесах. За пять лет она стала привычной, обыденной. От мирной жизни все уже отвыкли. Вступали в нее будто во что-то неведомое — с радостью и оглядкой.
За годы гражданской войны железнодорожные войска Красной Армии внесли большой вклад в победу над внешним и внутренним врагом. Они восстановили 21 тысячу километров фронтовых дорог, 3 тысячи мостов, 212 пунктов водоснабжения, отремонтировали более 9 тысяч паровозов и 16,5 тысячи вагонов. Много это или мало? Все познается в сравнении. Назову для этого общую эксплуатационную длину железных дорог в то время — 70,3 тысячи километров. Следовательно, восстановили мы по протяженности без малого третью часть всей сети стальных магистралей страны. А сколько раз каждый километр восстанавливали, разрушали и вновь восстанавливали? Кто тогда это учитывал!
Низкого поклона Родины достойны наши товарищи по труду. Весомую долю труда вложили в восстановление фронтовых дорог и наши товарищи по оружию — рабочие и инженеры мостовых поездов и горемов. Они работали вместе с нами, бок о бок, приводя в порядок разрушенные [48] участки пути, искусственные сооружения, вокзалы и служебно-технические здания. Отряды специальных формирований усиливали наши войска. В середине мая 1919 года в составе Красной Армии действовало 25 горемов и формировалось 13.
За заслуги перед Родиной были награждены Почетным революционным Красным знаменем ВЦИК пять железнодорожных дивизионов и торжокская военная железнодорожная школа. 31 января 1921 года Реввоенсовет Республики издал специальный приказ № 258, в котором говорилось: «Усилиями доблестной Красной Армии натиск врагов рабоче-крестьянской республики отражен, и измученная страна получила возможность перейти к мирному труду. Громадные и ответственные задачи выпали на долю железнодорожных частей. Победоносное движение Красной Армии в значительной степени облегчалось сознательной и самоотверженной деятельностью железнодорожных частей по восстановлению жизненных артерий действующей армии — железных дорог.
В болотах Полесья, в песках Туркестана, во мраке полярной ночи Мурманска, на льду и в снегу железнодорожные части, воодушевленные революционным подъемом, все силы свои отдавали работе, терпеливо и безропотно перенося все лишения.
Красная Армия не забудет помощи, оказанной ей железнодорожными войсками в ее тяжелой борьбе. От лица Красной Армии РВС Республики объявляет благодарность воинам-железнодорожникам, комсоставу и комиссарам железнодорожных войск Республики». [49]