Таких не сломить!
29 июля бригада получила приказ: совершить 25-километровый марш и сосредоточиться в районе Малые Дубовицы. [94]
Вместе с новым комиссаром бригады Иосифом Михайловичем Куликовым мы шли в походной колонне 3-го батальона. Собственно, только во время марша нам удалось с ним по-настоящему познакомиться. Он прибыл вместе с новым командиром бригады подполковником Зиновием Саввичем Ревенко несколько дней назад. До назначения к нам Куликов возглавлял политотдел 126-й отдельной стрелковой бригады, находившейся в составе нашей же 11-й армии. Батальонный комиссар Куликов был человеком общительным и жизнерадостным. Доброжелательная дружеская улыбка не сходила с его лица.
Шли наши батальоны и дивизионы лесными дорогами, а затем через болото Сучан, которое в мирное время местные жители считали непроходимым. Но мало ли мы преодолели непроходимых болот на войне! Оружие, боеприпасы, продовольствие несли на себе. Кочкарник сменялся трясиной или ходуном — жижей, заросшей хилой травой. Нашим людям приходилось то прыгать с кочки на кочку, то вытаскивать друг друга из трясины, то собирать хворост и гатить болото.
У Александра Твардовского в поэме «Василий Теркин» есть строки, словно бы посвященные воинам нашей бригады:
Бой в лесу, в кустах, в болоте,Несмотря на трудности марша, пришли на место в установленный срок — к исходу 30 июля. Тут же последовал приказ: занять и прочно удерживать рубеж обороны на западной опушке леса восточнее Ново-Рамушево, имея левый фланг обороны у юго-западной части болота Сучан. Это на северном фасе рамушевского коридора.
Боевые действия совместно со 151-й стрелковой бригадой начали в ту же ночь. Командир бригады подполковник З. С. Ревенко выдвинул вперед роту автоматчиков. Она должна была нанести первый удар. За ней следовали несколько стрелковых рот и взвод противотанковых ружей. Их задача — закрепить успех автоматчиков, блокировать огневые точки и удерживать захваченные рубежи.
Ночной удар оказался неожиданным для врага. Коммуникации 151-й стрелковой бригады, на которых закрепились [95] гитлеровцы, были очищены. Фашисты потеряли в этом бою 130 человек убитыми.
Боевую задачу бригада выполнила и заняла указанный ей рубеж обороны. Но главные события были впереди.
Наша оборона состояла из отдельных узлов сопротивления, находившихся в лесу. На левом фланге она проходила по западной кромке болота Сучан. Не успели мы по-настоящему закрепиться, как противник перешел в наступление. Завязался тяжелый ближний бой. Используя численное превосходство в живой силе и артиллерии, гитлеровцы 4 августа обошли фланг наших батальонов.
Их замысел мы разгадали: опасаясь окружения, русские, дескать, начнут отступать. Однако у нас никто и не помышлял об отходе. Но командование ясно сознавало, что нависла угроза — гитлеровцы яростно рвутся к командному пункту и в тылы бригады. Работники штаба и политотдела вместе с комендантским взводом заняли оборону. Вскоре завязался бой. Он шел непрерывно — на переднем крае и в тылу.
В резерве командира бригады оставались лишь рота автоматчиков, рота разведчиков и два взвода 1-го батальона. На них и была возложена задача уничтожить противника, прорвавшегося в тылы стрелковых батальонов.
С автоматчиками пошел комиссар бригады. С разведчиками довелось быть мне. Как только начался бой, ушел на передовую и командир бригады.
Подполковник Зиновий Саввич Ревенко был человеком волевым, храбрым. Кадровый офицер, кавалерист, после окончания военной академии он служил в штабе 11-й армии в должности старшего помощника начальника разведотдела. Ему не раз приходилось самому вести разведку в тылу врага и вступать в бой с противником. Орден Красного Знамени украсил грудь Зиновия Саввича еще в тяжелейшем 1941 году. Не многие тогда были удостоены такой высокой награды. К нам в бригаду он пришел с должности помощника начальника оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта и вел себя так, словно вырвался на простор.
На войне зачастую люди познаются в первом же бою. Так было и с новым комбригом. Храбрость его доходила до щегольства — не кланялся пулям. Долго находиться на командном пункте даже во время боя не любил. Оставлял за себя начштаба подполковника В. С. Леонова, брал автомат или снайперскую винтовку и вместе с адъютантом отправлялся на передовую. Пристроившись где-нибудь за деревом, [96] выслеживал фашистов. Когда удавалось уничтожить хотя бы одного гитлеровца, возвращался на КП возбужденный и веселый.
Правильно ли делал комбриг, покидая КП во время боя для того, чтобы самому пострелять в фашистов? Конечно же нет. Ну, да ведь у каждого характер свой. Безрассудства в поступках Ревенко не было. Леонову указания он оставлял твердые и разумные, на опыт начальника штаба полагаться мог. А без риска для него жизнь была как без воздуха...
Однако вернемся к наступлению. Бой начался рано утром. Разведка установила, что гитлеровцы перехватили все лесные дороги и тропы. Заминировали кочки и сухие места на болоте. В отдельных очагах они соединяли 5–6 мин проволокой: прикосновение к ней вызывало целую серию взрывов. Мины висели и на ветках кустарников. На деревьях сидели «кукушки». Теперь они действовали парами. Один с дерева вел огонь, второй снизу прикрывал его.
Учитывая тактику врага, командир бригады приказал вести наступление мелкими группами. Сухие заминированные места обходили по болоту, иногда по пояс в воде. Обнаруженных «кукушек» поливали огнем из пулеметов. Пользуясь тем, что в лесу видимость ограничена, группа разведчиков во главе с политруком Н. Т. Сапатинским обошла врага и нанесла внезапный удар с фланга.
В лесном бою особенно важны личная инициатива и смекалка каждого воина. Были у нас смельчаки, которые очень успешно действовали в одиночку. Например, красноармейцы Алексей Алешки и, Иван Волков и сержант Петр Малышев. Быстрые, зоркие, ловкие, они появлялись там, где их не ждали. Расстреливали немецкие пулеметные расчеты, сеяли панику в стане врага. Нашим снайперам потребовалось несколько дней, чтобы уничтожить всех солдат и офицеров противника, бродивших по лесу в тылах наших батальонов.
Вскоре положение в полосе обороны бригады вновь осложнилось: немецкое командование пополнило свои подразделения, активизировало действия снайперов.
С начальником штаба В. С. Леоновым мы пошли на передний край, чтобы проверить, как идет строительство оборонительных сооружений. Сухие лесные поляны сменялись болотом, кустарником. На КП 1-го батальона, кроме охраны, все спали. Разбудили комбата Леонида Кузьмича Пашкова и пошли в роты. Вода выше колен. За голенища сапог ползет ил. Осматриваем рубеж обороны 1-й роты. Заместитель [97] политрука Иван Никифорович Комолов предупреждает:
— Будьте осторожны, оживились немецкие снайперы.
Нас опередило несколько бойцов, в них никто не стрелял. За ними двинулись и мы. Идем сосновым лесом. Вдруг одиночные выстрелы. Бьет снайпер. Укрываемся за деревьями. Выстрелы следуют один за другим. Пуля ударяет в ствол сосны, за которой я скрываюсь. Шутки в сторону, надо ложиться. Погружаюсь в воду, скрываясь за деревом. Автоматчики, сопровождавшие нас, немного постреляли и куда-то отползли. Но вот заговорил наш пулемет. Под его прикрытием мы продвинулись дальше.
Во 2-м батальоне вместе с новым комбатом Федором Васильевичем Смекалиным и комиссаром Шайхуллой Хабибулловичем Чанбарисовым обошли роты. Везде люди работали. Из бревен укладывали на трясину треугольники, на них устанавливали пулеметы. На сухих местах рыли окопы, сооружали дзоты. Беседуя с парторгами, комсоргами, агитаторами подразделений, я посоветовал им выпустить боевые листки, провести беседы с красноармейцами об особенностях боя в лесисто-болотистой местности. Внимание коммунистов и комсомольцев батальона мы обратили на необходимость повышения бдительности.
К 14 часам 4 августа мы вернулись на НП бригады. Посушили портянки и собрались идти на командный пункт. Но из землянки нельзя было высунуть носа — кругом рвались снаряды.
В 17 часов огонь прекратился. Но не успели мы пройти и нескольких шагов, как снова — взрывы снарядов. Ложимся. Кругом свистят осколки. Подымаемся, бежим. Надо выскочить из зоны обстрела. На командный пункт приходим мокрые, теперь уже от пота. Нам сообщают, что час тому назад гитлеровцы прорвались на коммуникации, окружили 2-й, 3-й батальоны и батальон соседней 151-й бригады.
Как потом выяснилось, противник начал наступление на позиции бригады, чтобы сковать наши силы с фронта. До двух рот автоматчиков вышли на коммуникации батальонов через болото Сучан, и взвод автоматчиков прорвался на участке 151-й отдельной стрелковой бригады.
О сложившейся обстановке было немедленно доложено в штаб армии. Последовал приказ: батальонам, попавшим в окружение, оставаться на месте и продолжать бой, а наличными силами бригады очистить от врага коммуникации и соединиться со 2-м и 3-м батальонами.
Командовать окруженными батальонами было приказано [98] капитану Смекалину, а комиссаром группы был назначен Чанбарисов.
У нас еще не было опыта боев в окружении. И все же Смекалин и Чанбарисов блестяще справились с делом. Прежде всего они поговорили с командирами, политработниками, коммунистами, разъяснили обстановку, предупредили, что сейчас, как никогда, важно держать в поле зрения каждого бойца, поддерживать, ободрять людей. Командир и комиссар не скрывали трудностей. Боеприпасы на исходе. Плохо с продовольствием. Надо взять на учет все, что сохранилось.
Коммунисты первыми доставали из вещмешков скудные запасы еды. Их примеру последовали все. Кое-какие запасы оказались у ротных старшин. Подсчитали все, разделили на неделю. Получилось по сто граммов сухарей в день на человека. Хранение боеприпасов и продовольствия поручили красноармейцу Иллариону Алексеевичу Пересунько, человеку бережливому и непреклонному.
Мы на КП бригады с тревогой ожидали каждое донесение из окруженных батальонов, старались помочь советом. Созвонились со штабом и политотделом армии. Там обещали организовать снабжение окруженных по воздуху. Ночью над нашими позициями появились самолеты У-2. Смекалин ракетами показывает, куда сбрасывать груз. Но гитлеровцы тотчас стали дублировать его сигналы, запутывая летчиков. Часть грузов попала к врагу, часть — в непроходимое болото.
Командир бригады предпринимает все новые атаки, чтобы пробиться к окруженным подразделениям. Ничего не удается: слишком мало у нас сил.
9 августа Чанбарисов доложил, что наконец-то летчики сбросили груз более или менее удачно. Удалось подобрать три мешка сухарей. Через день получили два мешка сухарей, два ящика консервов и ящик патронов. Это очень мало. Продовольственную норму пришлось вновь сократить. Теперь на одного человека выдавалось 60 граммов сухарей и на 15 человек — банка консервов.
Каждую ночь с тревогой и надеждой все ждали наших самолетов. А когда они появлялись, следили за тем, куда сбрасывались грузы. Мы часами сидели у рации и ждали сообщений Чанбарисова. Нам пришлось оборудовать промежуточный узел связи. Дело в том, что имевшиеся в бригаде старые радиостанции «6-ПК» перекрывали микрофоном не более 3 км. Поддерживать связь с батальонами непосредственно с командного пункта не представлялось возможным. [99]
Противник засек рацию и систематически обстреливал нас. Связистам было тяжело. Начальник рации А. С. Левкин, радисты В. И. Овсянников, К. М. Галимов все время находились под огнем врага. Однажды во время обстрела осколок снаряда срезал у рации антенну. При ее замене погиб Овсянников.
Надо сказать, что командир батальона военный инженер 3 ранга Николай Андреевич Курдюков, комиссар Ефим Григорьевич Окружко, их подчиненные оказались на высоте положения. Проволочная связь подвергалась частым порывам. Вражеские автоматчики вырезали на отдельных участках сотни метров кабеля. Линейным надсмотрщикам не раз приходилось вступать в бой с фашистами, находившимися в засадах. И несмотря на все это, связь восстанавливалась. Радиосвязь с окруженными батальонами поддерживалась бесперебойно.
Самолеты продолжали по ночам сбрасывать грузы. 12 августа было получено 8 мешков сухарей и 15 ящиков боеприпасов. 13 августа — тоже 8 мешков сухарей и несколько ящиков боеприпасов. В тот же день из штаба армии поступило приказание: подготовить части Смекалина к выходу из окружения. Но 14 августа это приказание было отменено.
Положение все более осложнялось. 14 августа 3-й батальон 151-й отдельной стрелковой бригады под нажимом противника оставил свой рубеж и присоединился к частям нашей бригады. Теперь капитану Смекалину были подчинены три батальона.
С продовольствием и боеприпасами становилось все хуже. 14 августа было сброшено два мешка сухарей, 15 августа — четыре ящика боеприпасов, 16 августа, последний раз, — четыре мешка сухарей, ящик консервов, табак и медикаменты.
Капитан Смекалин сообщил, что вместе с комиссаром Чанбарисовым он создал несколько групп для сбора оружия и боеприпасов. Группы возглавили коммунисты и комсомольцы. Позже мы узнали о работе этих групп. Им пришлось ползать по кустам, иногда под носом у врага, собирая патроны, гранаты, оружие. Смельчаки делали вылазки за боеприпасами в тыл врага. Не раз приносили из немецких тылов ящики с патронами и гранатами комсомольцы ефрейтор Алексей Карпович Мусатенко и красноармеец Михаил Георгиевич Кожухов. Дело это — очень сложное и опасное. Надо было перейти передний край — часто под огнем, — найти вражеские склады боеприпасов, обезоружить [100] или уничтожить охрану и с тяжелым грузом снова проникнуть через передний край. Один неосторожный шаг мог привести к гибели. Поэтому, как наиболее опытных, в тыл врага за боеприпасами мы направляли разведчиков.
Группа в составе Ахмедьянова, Смирнова и Поповкина несколько раз приносила оружие и боеприпасы, а ефрейтор Колесов и красноармеец Паневкин однажды притащили шесть немецких автоматов и привели четырех пленных.
Боеприпасы экономили как могли. Пересунько подползал к бойцам, давал по нескольку патронов и говорил:
— Вести только прицельный огонь!
Враг яростно наседал на наши части со всех сторон. Но сопротивление не удалось сломить ни на одном участке.
Командир и комиссар во всем дополняли друг друга. Федор Васильевич Смекалин был рассудителен и спокоен даже в самые тяжелые моменты боя. Чанбарисов — человек неиссякаемой энергии и инициативы — в бою был горяч и отчаянно храбр, мгновенно ориентировался в сложной обстановке. Был случай, когда во взводе станковых пулеметов вышли из строя все боевые расчеты. За пулеметы легли Чанбарисов и командир взвода сержант Потеряев. Они вели огонь до тех пор, пока не отбили атаку гитлеровцев. Приходилось Чанбарисову стрелять из противотанкового ружья, корректировать огонь артиллерии, водить бойцов в штыковые атаки. Он был истинным любимцем красноармейцев. За ним люди шли в огонь и воду без страха.
Начальником штаба у Смекалина был старший лейтенант Серафим Васильевич Шипилов. Ему сразу же пришлось взяться за налаживание связи с ротами. Без связи нельзя управлять боем. Шипилов подобрал нескольких связных из бойцов, имевших хорошую закалку, проверенных в Соях. Среди них — Алексей Мусатенко, Дмитрий Филатов и Михаил Кожухов. Им приходилось по нескольку раз в день бывать в ротах с приказаниями комбата. А путь себе они нередко прокладывали только автоматами и гранатами.
Разведка по документам и показаниям военнопленных установила, что противник продолжает подтягивать новые части. Только перед фронтом бригады кроме 123-й пехотной дивизии за последние дни появился 553-й пехотный полк 329-й пехотной дивизии и 56-й пехотный полк 5-й легкой пехотной дивизии. Численное превосходство противника в живой силе и огневой мощи росло.
В первые дни наша артиллерия, и особенно 120-мм минометы, оказывала большую помощь пехоте. Командиры батарей находились в боевых порядках и корректировали [101] огонь, поддерживая связь по телефону с огневыми позициями. Но вот телефонная связь прервалась, и эффективность нашего огня резко снизилась. А между тем противник корректировал огонь своей артиллерии при помощи «рамы» (так звали тогда немецкий самолет ФВ-189), висевшей над нами с утра до вечера.
Командир бригады принимал все меры, чтобы прорвать кольцо окружения и соединиться со 2-м и 3-м батальонами. Но сил явно не хватало. Стало ясно, что без активной помощи других частей мы этого сделать не сможем. В такой помощи бригаде было отказано. Правда, поступило некоторое количество нового пополнения и представилась возможность подкрепить резерв комбрига и 1-й батальон, находившийся в обороне, но этого было мало. 4-й батальон был расформирован после боев под Туганово.
Из коротких донесений, а потом уже из бесед с участниками боев стало известно о беспримерном подвиге наших людей, находившихся в окружении.
Вот через болото пробираются семь бойцов с двумя пулеметами. Впереди, по колено в воде, тянет «максим» сержант Иван Николаевич Потеряев. Остановился. Залег в болотную жижу у гнилого пня. Прищурив глаз, но торопясь, осмотрел вражеские дзоты. В одной амбразуре заметил два дула. Дал короткую очередь. Видно, попадание было точным: дзот не ответил на огонь. Но из других дзотов справа и слева засвистели пули.
Трижды Потеряев менял огневую позицию. Четыре других пулеметчика выбыли из строя, а он все стрелял, пока наши бойцы не забросали амбразуры дзотов гранатами.
Хорошо знали в бригаде сержанта Евдокима Удовиченко. В предшествующих боях под деревней Туганово взвод 82-мм минометов под его командованием вывел из строя две минометные батареи противника. Тогда все бойцы взвода были награждены нагрудным знаком «Отличный минометчик». Тогда же сам Евдоким Антонович был принят кандидатом в члены партии.
Известно, что установить миномет и вести огонь в болотистой местности чрезвычайно тяжело. Опорная плита при стрельбе дает большую осадку, и это отражается на точности поражения цели. Минометчики научились строить из жердей и хвороста прочные площадки и стреляли без промаха.
Когда кончились боеприпасы и минометы бездействовали, коммунист Удовиченко лег за пулемет и продолжал вести огонь. Сержант научил всех своих подчиненных владеть [102] пулеметом. И это очень пригодилось в трудные моменты боев. Вскоре Удовиченко получил девять станковых и четыре ручных пулемета. Воевали минометчики-пулеметчики превосходно.
Я уже говорил о том, что в боевых порядках пехоты находилось несколько офицеров-артиллеристов. После того как связь с огневыми позициями нарушилась и отпала возможность корректировать огонь, они приняли на себя командование стрелковыми подразделениями. Бывший командир батареи 76-мм пушек старший лейтенант Василий Степанович Кононенко ходил в разведку, вплотную подползал к вражеским укрытиям и засекал огневые точки. На одном из участков фашисты сумели близко подойти к нашему переднему краю. Завязался тяжелый бой. Кононенко был ранен. Его унесли. Казалось, что гитлеровцы сокрушат нашу оборону. Но вот Кононенко возвратился. Голова у него была забинтована.
— Ну как, товарищи, выстоим?! — крикнул он бойцам.
— Выстоим, товарищ старший лейтенант! Умрем, но враг здесь не пройдет!
Командир 1-й батареи 120-мм минометов В. И. Цибульский сформировал группу для блокирования немецких дзотов. Во время одной из атак он получил два ранения, но не ушел с поля боя до тех пор, пока не был захвачен дзот.
Настал день, когда радиосвязь штаба бригады со Смекалиным почти прекратилась. Все батареи в рациях сели, а заряжать их было негде. Рацию включали два-три раза в сутки, и то на несколько минут. На ведение кодированного разговора требовалось много времени. Открытым текстом говорить нельзя — подслушивает противник. Как быть?
— Найдите человека, который поймет мой родной язык, — подсказал по радио Чанбарисов.
Такого человека мы нашли. Это был Касиб Мухамедович Галимов, опытный связист комсомолец, призванный в армию из Башкирии, отличившийся в боях под Туганово.
В дальнейшем все, что касалось боевой обстановки, комиссар Чанбарисов докладывал на татарском языке. У рации, на наблюдательном пункте бригады, слушал и переводил с татарского на русский язык красноармеец Галимов.
Однажды на НП обрадованные связисты сообщили:
— Вызывает «Охват».
Я взял наушники и услышал:
— «Дятел», «Дятел», я — «Охват». Говорит Чанбарисов. Кто у аппарата? Прием.
Я ответил и задал несколько вопросов. Во время этого [103] разговора по радио мне показалось, что в голосе Чанбарисова звучат какие-то незнакомые интонации — сомнение и вялость, что ли? У меня мелькнула мысль: не потерял ли он веру в себя и своих людей?
— Как чувствуешь себя? — спросил я.
И он, как бы угадав мою мысль, ответил:
— Чувствую себя комиссаром, коммунистом...
Мне стало совестно за то, что я, хоть и на мгновение, усомнился в стойкости Чанбарисова. А незнакомые интонации? Что ж, просто физическая усталость.
Чанбарисов прибыл в нашу бригаду в начале 1942 года. Невысокого роста, с черной копной волос, с открытым проницательным взглядом, он выглядел совсем еще юношей. Да ему и было всего 25 лет. Однако молодой комиссар батальона уже накопил опыт работы с людьми и сумел быстро установить душевные контакты с бойцами. В довоенные годы Чанбарисов работал секретарем комсомольской ячейки в деревне, потом инструктором сельского райкома ВЛКСМ. Затем учеба в институте, служба в армии, преподавательская работа и снова армия.
Политработу он полюбил всем сердцем. В его лице красноармейцы видели бесстрашного комиссара, отзывчивого товарища, отличного организатора. Бойцам и командирам нравилась его принципиальность, откровенность, боевитость, умение отстоять свою точку зрения в споре. Доверие и любовь воинов к нему еще более окрепли в боях под деревней Туганово. Здесь комиссар вместе со своими товарищами по оружию получил крещение огнем. Когда анализируешь истоки мужества и стойкости, проявленные нашими батальонами в окружении, о котором рассказано выше, то убеждаешься, что в этом ярко проявилась прежде всего гибкая и целеустремленная партийно-политическая работа комиссара и его верных помощников — парторгов, комсоргов, агитаторов подразделений. Бой в окружении носили исключительно ожесточенный характер. Обстановка в тех условиях изменялась ежечасно, а иногда ежеминутно. И политработники, партийные организации стремились быстро реагировать на изменявшиеся события.
И вот в этих острых ситуациях от комиссара батальона, его помощников, их личной храбрости и коллективной работы зависело очень многое. Находясь в окружении, Чанбарисов неизменно руководствовался испытанным жизнью правилом: чем сложнее на поле боя обстановка, тем сильнее, действеннее должно быть политическое влияние коммунистов на бойцов. В окружении Чанбарисов применял [104] главную форму работы — живое общение с людьми, индивидуальные беседы с ними. Когда вокруг кипит бой, митинг или собрание не проведешь. Помнится, что еще до того, как наши батальоны попали в окружение, Чанбарисов, инструктируя парторгов и агитаторов, подчеркивал значение указания В. И. Ленина о большой роли личной агитации. Готовя рукопись этой книги, я обратился к ленинским произведениям, нашел его высказывание об исключительной эффективности и действенности индивидуальной агитации. «Мало собраний и митингов, — говорил В. И. Ленин в 1919 году, — нужна личная агитация, надо обходить мобилизуемых, надо внушить каждому в отдельности, что от его храбрости, решительности и преданности зависит окончание войны»{6}. Комиссар Чанбарисов сам неуклонно выполнял это указание и требовал, чтобы этим указанием руководствовались политруки рот, их заместители, парторги, комсорги и агитаторы. Коммунисты и комсомольцы беседовали с бойцами на передовой линии, в окопах и траншеях.
И конечно же, они сочетали беседы с личным примером. Я уже говорил в начале книги и считаю, что нелишне повторить: в двух неотразимых словах «Коммунисты, вперед!» выражен глубокий смысл.
Политработники в бригаде обладали неодинаковыми личными качествами. Однако каждый из них стремился к тому, чтобы максимально приблизиться к бойцу, быть для него верным другом, чутко прислушиваться к его голосу, знать его настроение, делиться с ним своими размышлениями, радостями и горестями. Красноармейцы убеждались в этом на множестве примеров. Вот почему им хотелось находиться в бою рядом с комиссаром, политруком, парторгом или комсоргом. И хотя в каждом отдельном случае бойцы объясняли бы свою любовь, уважительность к политработнику его личными человеческими качествами, и сущности, во всем этом проявлялись любовь и доверие бойцов к партии Ленина, сила и мудрость которой как бы воплощались в комиссарах и политруках, в коллективной работе партийных организаций.
Выступая в июле 1942 года перед армейскими агитаторами, М. И. Калинин говорил: «Наши агитаторы, политработники, комиссары — это лицо партии в Красной Армии. Красноармейцы на фронте не могут изучать партийную программу, историю большевистской партии. Они познают [105] большевистские традиции в действиях, в практической работе и в поведении комиссаров, политработников, агитаторов. Через этот канал преломляется понимание партии, познание партии широкой красноармейской массой»{7}.
Политруки, к сожалению, часто выбывали из строя. Они первыми подымались в атаку, и в них нередко попадала первая пуля. Однако рота никогда не оставалась без политрука, а батальон без комиссара. На смену погибшему в бою становился его заместитель, готовый сделать все, что делал политрук, комиссар. Напомним, что еще в 1938 году Центральный Комитет партии принял решение — ввести в Красной Армии институт заместителей и помощников политруков, который составлял бы резерв политработников. В состав заместителей и помощников политруков отбирались коммунисты и наиболее политически грамотные, активные в общественных и служебных делах, подготовленные для вступления в партию комсомольцы. Для них были установлены и воинские знаки различия: четыре треугольника на петлицах и, как у всех политработников, красная звезда на рукаве гимнастерки и шинели.
Рассказывая о неутомимых и мужественных комиссарах и политруках Ш. X. Чанбарисове, Д. А. Кабанове, М. М. Акимове, мне хочется рядом с ними поставить заместителей политруков М. Е. Плашкина, X. А. Закирова, М. М. Буканова и других, чьи имена покрыты славой доблести и геройства в боях.
Хорошими помощниками политруков являлись агитаторы подразделений. Бывало так, что обстановка не позволяла агитатору провести короткую беседу, рассказать о подвигах красноармейцев в бою. Тогда агитатор писал на четвертушке листка лаконичную записку, названную на фронте молнией, и пускал ее по цепи. Она, молния, передавалась из рук в руки. У меня сохранились выцветшие от времени листки-молнии, выпущенные во время боев. Вот один из таких листков:
«Прочти и передай товарищу!
Только что погиб наш боевой командир товарищ Луговой. Отомстим фашистам за убийство любимого командира. Смелее вперед! Смерть немецким оккупантам!»
Такие листки-молнии ненавистью к врагу зажигали сердца воинов. [106]
Политическую работу мы стремились проводить с учетом конкретных условий, в которых находился личный состав подразделений. Мы учитывали и то обстоятельство, что в бригаде служили воины многих национальностей — русские, украинцы, белорусы, узбеки, казахи, башкиры, татары... Командный состав не знал узбекского, татарского, Казахского языков. Как же быть?! Политработники составили русско-узбекский и русско-казахский разговорники. Текст помогли нам отпечатать в типографии фронтовой газеты «За Родину». Мы пользовались ими успешно.
Мы, политотдельцы бригады, были едины во мнении, что на фронте ничего не должно делаться для галочки, ради формы. Действенность, результативность политработы — вот что было для нас высшим критерием.
Давая оценку роли политической работы в период гражданской войны, Михаил Васильевич Фрунзе писал: «Могут сказать: так было прежде, но будет ли так же и дальше? Сохранит ли в будущем политическая работа в армии то место, которое она имела в минувшей гражданской войне?
Я отвечаю категорически: несомненно да.
...Политработа целиком сохранит свое место и значение. Она по-прежнему будет являться новым, добавочным родом оружия, страшным для всякого из наших врагов»{8}.
На фронтах Великой Отечественной войны мы убедились, что политическая работа действительно явилась острейшим оружием в борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Верные ленинскому учению, сплоченные единством взглядов, воли и действий, беззаветно преданные народу и неразрывно связанные с ним, политработники цементировали, крепили роты и батальоны, полки и бригады, дивизии, помогали командирам смело и решительно вести воинов по пути к победе.
Годы тяжелых испытаний обогатили содержание, формы и методы партийно-политической работы. Выросла и закалилась в боях новая плеяда командиров и политработников. Меня и сейчас охватывает чувство гордости за тех, кто активно участвовал в партийно-политической работе на фронте.
В ходе боев наши политработники, парторги не ослабляли, а, наоборот, усиливали внимание отбору передовых воинов в партию. Вспоминаю период боев на болоте Сучан. В самые трудные дни, когда враг сужал кольцо вокруг наших 2-го и 3-го батальонов, бойцы и командиры приходили [107] к политрукам и парторгам с заявлениями о вступлении в партию. Например, в парторганизацию 2-го батальона поступило 15 заявлений. Секретарь парторганизации политрук Виктор Андреевич Панферов рассказывал, что заседания бюро для рассмотрения заявлений проводили ночью, в часы небольших пауз между боями. В числе подавших заявление был комсомолец командир взвода Петр Николаевич Степаненко. Взвод под его командованием смело контратаковал немецкую пехотную роту и уничтожил 24 фашиста. Лейтенант Степаненко захватил в плен немецкого унтер-офицера с рацией.
У многих кандидатов в члены партии в то время истек кандидатский стаж. Уместно напомнить, что в соответствии с постановлением Центрального Комитета ВКП(б) от 9 декабря 1941 года в члены ВКП(б) принимались те кандидаты с трехмесячным стажем, которые отличились в боях. Центральный Комитет исходил из того, что в боевой обстановке быстрее проверяются политические и личные качества вступающих в партию.
С 30 июля по 20 августа кандидатами в члены партии в нашей бригаде было принято 102 бойца и командира, а в члены партии 21 человек. Всего за 1942 год принято кандидатами в члены партии 645 и в члены партии — 147 человек.
17 августа штаб 11-й армии разрешил вывести наши батальоны из окружения. На следующий день командир бригады по радио передал капитану Смекалину приказ: прикрывшись с фронта отдельными группами автоматчиков, нанести удар по противнику в северо-восточном направлении. Организуя бой, демонстрируйте ложный удар в противоположном направлении. Одновременно мы нанесем удар вдоль болота навстречу вам.
Мы знали, что выполнить этот приказ комбату Смекалину и комиссару Чанбарисову было нелегко. Люди истощились в окружении — на каждого здорового приходилось двое раненых. Боеприпасов не хватало. Разведка Смекалина установила, что на пути предполагаемого выхода действует шесть дзотов противника.
Смекалин создал группы прикрытия и несколько штурмовых групп для уничтожения немецких дзотов. Командир бригады сформировал сводную роту для нанесения удара с севера. Роту возглавил помощник начальника оперативного отделения штаба бригады Иван Павлович Коневец. [108]
18 августа в 24.00 начались боевые действия. Но прекращались они и весь день 19 августа. Штурмовым группам капитана Смекалина удалось подавить три немецких дзота и продвинуться вперед примерно на триста метров.
Рота старшего лейтенанта Коневца, несмотря на сильное сопротивление врага, вклинилась в его оборону. Захватила два дзота и уничтожила несколько пулеметных точек. Большую помощь оказал роте дивизион 120-мм минометов, Командир дивизиона капитан Николай Иванович Коробов находился в боевых порядках пехоты и готовил каждой батарее данные для ведения огня.
Но продвинуться вглубь роте Коневца не удалось. Ночью 19 августа его бойцам пришлось залечь. Утром 20 августа гитлеровцы предприняли ожесточенную атаку. Появились немецкие танки и самоходные орудия. Они открыли огонь прямой наводкой. Отразить натиск врага, казалось, было уже невозможно. Боеприпасы подходили к концу.
И все же фашистам не удалось сломить сопротивление наших людей. Все их атаки были отбиты.
К вечеру бой затих. В наступившей тишине гитлеровцы снова — в который раз! — кричали в громкоговорители:
— Русс, сдавайся в плен!..
Наши батальоны экономили боеприпасы, огонь по немецким громкоговорящим установкам не открывали. В то время, когда отвратительно звучал гнусавый голос фашистов, коверкавший русские слова, кто-то из красноармейцев вдруг запел: «Вставай, проклятьем заклейменный...» Песню подхватили по цепочке, и скоро по всей круговой обороне зазвучал могучий пролетарский гимн — «Интернационал».
«Это было поразительно и величественно! — вспоминал потом комиссар Чанбарисов. — Даже фашисты были потрясены. Все кругом затихло, будто вымерло. Только эхо далеко разносило волнующие душу слова:
Это есть наш последний20 августа вечером Смекалин с Чанбарисовым принимают решение выходить ночью, на широком фронте, мелкими группами просачиваясь сквозь оборону противника.
Всех людей разбили на три группы. Первую группу возглавил коммунист старший лейтенант И. А. Подурец, [109] комиссаром в ней был старший политрук С. Н. Горбунов. Командиром второй группы являлся лейтенант Козлов, комиссаром — политрук Н. Б. Бондаренко. Третью группу возглавили капитан Ф. В. Смекалин и старший политрук Ш. X. Чанбарисов.
Все легкораненые вошли в группы прорыва. Эвакуацию тяжелораненых обеспечивали команды носильщиков и подразделения прикрытия. Команды возглавили политрук Н. Я. Оськин и военфельдшер Г. П. Анфилов.
Ночью батальоны начали бой. Схватки носили ожесточенный, но скоротечный характер. Действовали главным образом штыками и гранатами. Прикрывались пулеметным огнем. Лейтенант Степаненко связками гранат заставил замолчать два немецких дзота. Пересунько штыком прикончил нескольких фашистов. Старший лейтенант Кононенко с группой бойцов внезапно ворвался в окопы врага, сея в них панику.
Прикрывая отход своей группы, Кононенко был тяжело ранен, но продолжал вести огонь. А когда кончились патроны и фашисты приблизились к нему, Кононенко предпочел смерть плену.
Все мы — командир, комиссар бригады, работники штаба и политотдела — были в эту ночь на передовой, готовые прийти на помощь нашим людям, пробивающимся из окружения. Батальоны вырвались из кольца! Эта весть молнией облетела все наши подразделения.
В 2 часа 21 августа я встретил Смекалина и Чанбарисова, секретаря парткомиссии при политотделе Леушина и группу бойцов, мужественно сражавшихся в окружении. И теперь, много лет спустя, я как будто вижу перед собой их изможденные лица. Тогда они настолько ослабели, что многие без посторонней помощи уже не могли добраться до тылов бригады.
Еще несколько дней группами и одиночками выходили бойцы и офицеры из окружения.
Мы радовались каждому человеку и с щемящей болью в сердце вспоминали тех, кто не вернулся.
В лесу под кронами угрюмых елей собирались бойцы и командиры — герои только что закончившихся боев в условиях окружения.
Кто-то запел:
Бьется и тесной печурке огонь... [110]Песню, полюбившуюся воинам, сразу подхватили и тут же перефразировали:
Ты сейчас далеко-далеко,Много теплых слов я услышал тогда о политработниках. С особой гордостью и любовью говорили бойцы о Чанбарисове, своем комиссаре.
Через несколько дней командир бригады Зиновий Саввич Ревенко и комиссар Иосиф Михайлович Куликов провели разбор двухнедельных боев.
— Командование 11-й армии, — сообщил Ревенко, — считает, что бригада выполнила поставленную перед ней боевую задачу.
Высокую оценку боевых действий бригады дал и представитель Генерального штаба Красной Армии, находившийся у нас несколько дней. В Архиве Министерства обороны СССР сохранился подписанный этим представителем Генштаба беспристрастный документ. В нем, в частности, говорится: «133-я отдельная стрелковая бригада за период данной операции с 30 июля по 20 августа 1942 года поставленную перед ней боевую задачу выполнила.
Отсеченные батальоны в обороне, несмотря на тяжелые условия, в которых им приходилось вести бои, своей стойкостью и упорством, своими решительными действиями сковали до двух немецких пехотных дивизий. И это сделали они в наиболее ответственный момент, когда 11-я армия имела задачу своим центром уничтожить узлы сопротивления в районах Васильевщина, Туганово.
Выход стрелковых батальонов из окружения, учитывая все трудности создавшейся обстановки в отрезанных частях, считаю единственно правильным решением командира и комиссара бригады. Если бы батальоны продолжали вести оборонительные бои с противником в условиях повседневного сужения кольца окружения, отсутствия питания и боеприпасов, это могло бы привести к их уничтожению противником в ближайшие один-два дня. Управление частями бригады хорошо осуществлялось на протяжении всего периода боев»{9}. [111]
Целую полосу подвигам воинов нашей бригады посвятила фронтовая газета «За Родину».
Мы по праву гордились отвагой и стойкостью наших воинов, высокой оценкой их подвигов. Большая группа участников боев получила награды Родины. Орденом Красного Знамени были награждены Ф. В. Смекалин и Ш. X. Чанбарисов.
У капитана Смекалина в те дни произошло еще одно радостное событие в жизни: он был принят в члены ВКП(б). Офицером стал Евдоким Антонович Удовиченко — ему присвоили звание младшего лейтенанта. К великому сожалению, этот замечательный человек и храбрый воин вскоре погиб. Мне принесли его партийный документ, пробитый пулей, и орден Красного Знамени, которым он был награжден. Вспоминая о гибели коммунистов на фронте, об их партбилетах, пробитых вражескими пулями, не могу не привести строки известного поэта Леонида Первомайского:
И долго я молчал над ним, пробитымЗалитая кровью кандидатская карточка Евдокима Удовиченко навсегда запала в мою душу.
И все же нас сильно огорчали потери людей во время выхода из окружения. Что-то мы недоделали. Не оказало нам помощи и командование 11-й армии. Не радовало положение дел и на нашем Северо-Западном фронте. Летнее наступление желаемого успеха не принесло. Перерезать встречным ударом рамушевский коридор и ликвидировать демянскую группировку врага не удалось.
Конечно, в условиях болотисто-лесистой местности, при отсутствии хороших дорог, вести боевые действия было нелегко. И все же воины фронта не только защищали оборонительные рубежи, но и нередко сами переходили в наступление, сковывая силы противника, лишая его возможности перебрасывать свои дивизии в район Сталинграда и Северного Кавказа, где в то время развернулись бои огромного масштаба.
В зимних боях в составе 133-й бригады мне не пришлось участвовать. 13 декабря 1942 года она была выведена во второй эшелон. Предстояли организационные изменения. Боевой путь бригады на Северо-Западном фронте заканчивался. [112]