Годы, как скорые поезда

К событиям минувшим способны вернуть память и фотоснимки. Есть у меня в числе других фотокарточка, где я с молодыми офицерами, вчерашними выпускниками училищ. [239] Те юноши в лейтенантских погонах давно выросли, могу сказать, кто из них ныне полковник, а кто генерал.

Успехи, свершения, рост молодых командиров и политработников всегда занимали в моей работе, в моей душе большое место. Любил и люблю «повозиться» с офицерской молодежью, видя в ней и настоящее и будущее родной армии. На войне ведут подразделения в бой, решают огневые и тактические задачи в первую очередь все-таки они, лейтенанты, в мирное время и боевая подготовка, и боеготовность войск тоже держатся на лейтенантских крепких плечах. Как строго, бывало, ни обходишься с ними в боевой обстановке, как жестко ни требуешь от них уставного порядка в повседневной службе, а все равно успехам почтя каждого лейтенанта радуешься.

Если уж прорываются в разговор нотки личного, сокровенного, — пожалуй, признаюсь, что в свое время очень огорчался, когда мои собственные сыновья, вначале старший, а потом и младший, не избрали жизненной профессией службу в армии.

Но речь не о сыновьях. Раздумья мои об офицерской молодежи, о лейтенантах, которых по праву. командира и воспитателя считаю моими армейскими сыновьями. На фронте приходилось терять их в боях, и не было большей для меня печали, когда хоронили в братских могилах юных, отважных лейтенантов. На фронте случались праздники, когда вручали боевые ордена, и не было для меня большей радости, как прикрепить на линялую гимнастерку мальчишки лейтенанта орден Красного Знамени, Отечественной войны или медаль «За отвагу».

Разве не вспомнишь, не увидишь, как живую, такую, например, картину боевых действий на немецкой земле в сорок пятом?..

Однажды молодые командиры (а я вместе с ними), не шибко старательно изучавшие немецкий язык в школе, спутали на карте названия Ризенбург и Розенберг. Ставилась задача стремительной атакой взять один город, а мы, рванув вперед, овладели другим, далеко оторвались от наших бригад, вторглись в полосу наступления соседней армии и, захватив город, подарили ей этот успех. Сообразив наконец, что к чему, повернули в свою полосу и ждали, конечно, нагоняя. Но маршал К. К. Рокоссовский, говорят, добродушно посмеялся над этой «путаницей» и, поскольку мы выполнили более сложную задачу, чем нам ставилась, похвалил нас. [240]

Вести о достижениях, о служебном росте бывшего лейтенанта, а ныне командира части или соединения, по-хорошему волнуют и опять-таки наводят на воспоминания. Порой даже несколько изумляет: как быстро! Кажется, был он лейтенантом совсем в недавно минувшем таком-то году, а теперь вот майор или даже полковник. Иногда мы не замечаем, что у такого молодого командира уже виски засеребрились...

Оно только кажется недавним — все, что осталось за плечами. А на самом деле и событий, и лет прошло немало.

Годы проносятся, как скорые поезда. И нет им счету. Никто из нас, воинов и тружеников, не привык считать годы — потому что некогда. Все твои заботы и помыслы о том, чтобы лучше выполнить приказ, учебно-боевую задачу, чтобы подчиненный по службе личный состав части, соединения, округа хорошо владел оружием, техникой и находился в высокой боевой готовности. Обучение и воспитанно подчиненных — командирский хлеб насущный, забота о боеготовности — первая заповедь.

Своей устремленностью в будущее мы и сами ускоряем бегущие годы. Потому что так воспитаны. Иначе не можем.

Вперед и вперед, время! Главное, о чем все мы заботимся, это чтобы всегда был крепким и боеспособным армейский строй, чтобы на должной высоте были командные и политические кадры.

За многие годы армейской службы я не могу вспомнить, чтобы в строю оказались небоеспособные солдаты, а на командных должностях — лейтенантских или генеральских — недостойные люди. Во всяком случае, лично мне не доводилось встречать ничего подобного. Противоречия, борьба мнений и даже конфликты — это бывало. Как и во всякой области деятельности человеческой.

Чем-то единым, характерным перекликаются три эпизода послевоенного ратного труда. Мне хочется взглянуть на них глазами участника крупных войсковых учений разных времен.

В 1955 году я принимал участие в маневрах Белорусского военного округа в роли командира танковой дивизии — это была и штатная моя должность. На всех этапах отработали мы хорошо, а когда подошли к Неману, готовясь его форсировать, высокому начальству что-то не понравилось.

«Охрипшая» от помех в эфире рация передала:

— Генералу Ивановскому прибыть на НП руководства. [241]

И опять мне довелось встретиться с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым.

— Ваша дивизия готовится к форсированию водного рубежа. Вот уж сколько на берегу топчется... — Он взглянул на часы. — А нельзя ли было поступить иначе? Ускорить дело?

— Так точно, — ответил я. — Можно было форсировать реку с ходу на участке соседа, где уже захвачен плацдарм.

— Вот именно! — воскликнул Г. К. Жуков и посмотрел на меня так же умно-колюче, как десяток лет назад, когда корпус потерял немало танков на минных полях сероцкого плацдарма.

— Почему же не воспользовались?

Ответить на этот вопрос было нелегко: не хотелось расписываться в собственной безынициативности и неловко было ссылаться на категорические указания непосредственного моего начальника. Времени на размышления — под взглядом Г. К. Жукова — тоже не было.

— Товарищ Маршал Советского Союза... — заговорил я и чуть-чуть запнулся, но тут же продолжал: — План учений предусматривает форсирование водного рубежа с выполнением всех подготовительных операций в полном объеме.

Он вскинул голову:

— А как лучше?

— Лучше и вернее — воспользоваться плацдармом соседа применительно к боевым условиям.

— А в данном случае?

— По плану учения. Отработать все элементы.

Он весомо положил руку на стол с расстеленной на нем картой.

— Ладно. Действуйте, генерал, по плану, — сказал маршал и, обращаясь к генералам штаба руководства, кивнул в мою сторону: — А то, чего доброго, и меня обвинит в нарушении плана.

Послышался сдержанный смешок.

Я поспешил к переправе. Вскоре меня догнал газик с белым флажком на капоте.

— Маршал интересуется, будете ли вы применять при форсировании маскировочные дымы? — спросил, открыв дверцу кабины, полковник.

— Нет, — ответил я. — Направление ветра невыгодное для нас.

Каково же было мое недоумение, когда, приближаясь [242] к берегу, я увидел плотную дымовую завесу, стелившуюся туманом над рекой, мешавшую выходу подразделений к реке и совершенно не мешавшую противнику вести огонь по ним. Оказывается, начальник штаба, действуя по строга разработанному плану учений, дал команду на применение перед форсированием маскировочных дымов.

«Что ж поделаешь... — усмехнулся я про себя. — В атмосфере академической плановости приверженность к учебной разработке начштаба дивизии объяснима».

Мы ждали, что на разборе учений нас отчитают за этот этап, но все обошлось благополучно, нас не ругали, а даже упомянули в числе передовых — жаловаться вроде не на что, однако кошки на душе поскребывали...

А думы к этим событиям потом возвращались не раз, и в сознании бился птицей-подранком вопрос: почему это мы боимся подчас взять на себя инициативу, ответственность, отойти от шаблона, если такая необходимость диктуется обстановкой?

Несколько позже об условностях, сковывающих инициативу командиров, заговорили в армейских кругах во весь голос, появились многие печатные выступления на эту тему. В практику командирской работы были внесены нужные коррективы, и дело обучения и воспитания от этого выиграло, поднялось на ступень выше.

В 1970 году на войсковых учениях «Двина» я командовал фронтом «южных», которые вели в основном оборонительные действия. «Северные» наступали.

На завершающем этапе учений разыгрывался встречный бой. На широком поле вступили в противоборство танки и боевые машины пехоты. Инициативно, тактически грамотно управляли подразделениями командиры, выполнялись сложные маневры на местности, применялись обходы, охваты и фланговые удары. Бой распадался на очаги. На огромном пространстве двигалось и ревело множество боевых машин — ну прямо-таки повторение Прохоровского сражения в современном варианте.

И когда все силы «северных» уже действовали, я решил ввести в бой из резерва еще одну танковую дивизию, ту самую, которую минувшей ночью подняли по тревоге и передали в мое распоряжение. Вместе с офицерами штаба и командиром дивизии мы разработали вариант ввода, который нам казался наиболее эффективным.

По сигналу колонна, сосредоточенная в лесу, начала выдвигаться к полю боя. Танки шли на большой скорости. За ними двигались юркие боевые машины пехоты. [243]

С вышки наблюдения танковую колонну сразу заметили. Послышались слова одобрения и вместе с тем недоумения:

— Хорошо идут... Летят!

— Но куда?

— Н-да... Кажется, «не в ту степь».

«Ага, думаю, непонятно? Хорошо! «Противник» тоже не поймет».

И уже прозвучало по телефону прямой связи этак язвительно-осуждающе:

— Где и как он будет развертываться, ваш выдвигаемый таким аллюром резерв?

Но все было продумано и рассчитано. Вместо традиционного развертывания «веером» был предусмотрен несколько иной маневр. По радиокоманде танки, мчавшиеся в колонне, чуть замедлили ход и повернули «все вдруг» влево. За ними такой же маневр произвели БМП. Колонны таким образом сразу же превратились в боевую линию. И получилась внезапная, сильная контратака во фланг «северных». Противостоять этому удару в реальных боевых условиях вряд ли было бы возможно.

Четко сработали и поддерживавшие танкистов летчики: сверхзвуковые истребители-бомбардировщики появились над местом контратаки секунда в секунду.

Встречный бой и контратака вызвали восторженные слова на вышке руководства, среди людей с немалым боевым опытом, с солидными познаниями в военном искусстве.

В 1981 году мне пришлось командовать силами наступавшей стороны на учениях «Запад-81», получивших и широкую известность, и высокую оценку нашего руководства. Как сообщала пресса тех дней, в учениях участвовало около ста тысяч человек, применялись все виды современной боевой техники. Это был серьезный экзамен ратному мастерству защитников Отчизны, отчет наших воинов перед Коммунистической партией и народом о выполнении задач, поставленных съездами КПСС, по дальнейшему укреплению оборонного потенциала Советской страны, боевого могущества ее Вооруженных Сил.

Прорыв наступавшими обороны «противника» массированным боевым порядком представлял собой таранный удар огромной силы и вместе с тем тонко отстроенное взаимодействие мотострелковых, танковых, авиационных подразделений. Отлично решали поставленную задачу современной сложности воины гвардейской мотострелковой дивизии. [244]

Ратный труд никогда не был легким, но ныне, в условиях применения современных средств вооруженной борьбы, он стал намного сложнее. И от командира, и от рядового он требует высочайшего напряжения силы, воли, мысли.

Накануне наступления я побывал в мотострелковом батальоне, которым командовал тогда гвардии капитан В. Иващенко, беседовал с солдатами и офицерами. Задержался почему-то взгляд на худощавом светловолосом солдате. Расспросил его, откуда он и кто. Он негромко так, но без смущения рассказал: рядовой Костевич, механик-водитель БМП, белорус, родом из Копыля, дома мать, отец, две сестренки. Все обыкновенно в молодой биографии, просто и хорошо. Не было ничего внушительного в облике этого солдата, которому завтра идти в атаку, и как-то сам по себе возник вопрос:

— Ну а если танк, за которым будешь идти, допустим, подобьют. Как тогда?

Тем же своим не особо выразительным голосом он ответил:

— Продолжать наступление.

И это, как оказалось, не было заученной фразой. В атаке, в едином мощном порыве танкисты и мотострелки на своих боевых машинах, в том числе и рядовой Костевич, неудержимо шли вперед, действовали умело, настойчиво и мужественно.

Кто-то из присутствовавших генералов братских стран, пораженный увиденным, заметил по-русски:

— В этих машинах настоящие рыцари брони и огня. Молодцы!

Я согласно кивнул.

Перед глазами возникла худощавая, мальчишечья фигурка вчерашнего собеседника. А что, разве не рыцарь? Таковы они и есть наши ребята, солдаты восьмидесятых. Вон как идут вперед — ничто их не остановит.

* * *

Мчатся годы, как скорые поезда, и календарь, будто расписание, отсчитывает их.

Пути-дороги привели меня однажды в гарнизон, где служат танкисты младших поколений — уже не сыновья, а внуки фронтовиков, где на посту № 1 охраняется торжественно подтянутыми часовыми гвардейское Знамя.

Отдавая по-уставному честь этому Знамени, я вспомнил имена многих боевых товарищей. [245]

Не только мы, фронтовики, помним героев. Их знают и нынешние молодые воины. На полигоне, в огневом городке идет соревнование за почетные вымпелы имени Героев Советского Союза Петра Вернигоры и Александра Яковенко, навечно зачисленных в списки личного состава подразделений. Лучшим из лучших предоставляется право выполнять огневые задачи за героев. Будто они и сегодня в строю. Да так оно и есть. Своими патриотическими боевыми делами они в строю.

В том же гарнизоне я встретил пожилого уже человека, старшину в отставке, работника одного из местных учреждений. Нам было о чем поговорить и что вспомнить. Мы сфотографировались на память. То был фронтовой механик-водитель моего 520-го командирского танка — Григорий Тимофеевич Желнин.

* * *

Да, промчались они быстро — сороковые, пятидесятые... Нынче с еще большей скоростью (космический век!) мчатся восьмидесятые. И по-прежнему не задумываешься о дне текущем, занят только делом, и, как всегда, не считаешь, сколько там осталось, намечаешь да прикидываешь, как бы побольше успеть.

Лишь иногда что-то ярким впечатлением, будто далекой вспышкой, вернет мысли к минувшему. Или кто-то напомнит словом, фразой о простом, житейском... Чаще всего Раиса Федоровна. Прозвучат вдруг над ухом слова, которые не раз от нее слышал, отправляясь на службу: «Тому, кто пришел с жалобой, с просьбой, обязательно надо помочь. Человек идет к тебе не потому, что ему захотелось повидаться с большим начальником, а потому, что у него наболело». Говорила она об этом не то чтобы наставительно, а так, напоминающе. Я и сам всегда настраивался на участливое внимание при встречах с посетителями, а вот слова жены привносили еще что-то. Сколько помню, всегда она торопила меня на работу пораньше — хотя я и сам никогда не опаздывал. И лейтенантом, помнится, и полковником, и генералом. А теперь вот командующего тоже торопит.

— Пора уже, пора! — напоминает, поглядывая на часы. И, заметив мой молчаливый вопрос во взгляде, поясняет: — Нехорошо будет, если командующий придет хоть и вовремя, но после других.

И я отправляюсь пешком на службу с порядочным упреждением по времени. Часто в эти минуты закружатся, [246] этак тихо и совсем ненавязчиво, думы о человеке, который шел с тобой рядом все эти годы трудными армейскими дорогами, пережил с тобой вместе все тяготы и невзгоды, не удостаиваясь за равную долю участия во всем этом ни повышений, ни орденов.

Молодым офицерам, которым посвящена эта главка моих воспоминаний, я уже не как начальник, а как старший товарищ по службе, по военной профессии сердечно посоветовал бы находить боевых подруг один раз и на всю жизнь.