В поверженном Берлине
Наступивший апрель сорок пятого вещал о близкой победе. Весенней грозой гремела артиллерийская канонада, бурливыми потоками двигались наступавшие войска, радость и надежды навевали в души фронтовиков теплые ветры.
8-й гвардейский танковый корпус временно был выведен в резерв фронта и сосредоточился в районе Ковалл, Лезлау, Иенкау.
Для нашего полка передышка оказалась весьма кстати: в строю осталось всего девять исправных танков, остальные требовали ремонта. Инженер-капитан Кавьяров «мобилизовал» на ремонтные работы всех, кто мало-мальски владел инструментом. Под его руководством и при его энергии дело пошло успешно. За короткое время в строй вошли четыре машины. К началу активных действий 13 ИС были в полной боевой готовности.
Корпусу было приказано совершить марш в район Штеттина. Части двигались за наступавшими войсками 2-го Белорусского фронта. Довелось и нам, танкистам, своим ходом пройти по автостраде. Приятно, конечно, когда тяжелая [233] машина идет без болтанки, но как-то непривычно. Случались и задержки, хоть и прямая автострада, как стрела. Ходовая часть танков была уже порядком изношена. Глядишь, то у одного, то у другого танка шлепнется гусеница на бетон — движение всей колонны приостанавливается. Заменить поврежденные траки на автостраде несложно и недолго — работают люди на ровной, чистой поверхности, как в цеху. Таких случаев на марше было немало.
Части корпуса, переправившись через Одер, сосредоточились в районе Хольцендорф, Деделов, Пренцлау, составив резерв командующего 2-м Белорусским фронтом.
Наш полк вошел, как и было указано, в сам город Пренцлау. Картина открылась нам неприглядная: большие разрушения, на улицах много трупов лошадей, воздух тяжелый — апрель ведь на дворе. Я попросил разрешения сосредоточиться в четырех километрах западнее, в небольшой деревне Гюстов. Мне дали «добро», и я со своим штабом и всеми подразделениями полка разместился там.
Берлинская операция, одна из последних наступательных операций советских войск, к этому времени уже завершалась.
Наш корпус, находясь в резерве, был в готовности к боевым действиям, но задачи все еще не получал. Мне с другими командирами частей приходилось в это время навещать КП общевойсковой армии, чтобы быть ежедневно в курсе оперативной обстановки.
2 мая 1945 года был взят Берлин.
Мы находились в своем районе, в 70 километрах севернее Берлина. Радовались огромному боевому успеху советских войск, взявших штурмом фашистское логово, водрузивших над рейхстагом Знамя Победы. И жалели, что мы не там, хотя понимали: все осуществляется по планам высшего командования.
Прошло еще несколько дней. 8 мая пошли разговоры о том, что войне уже конец, а официальных сообщений никаких нет. И это озадачивало, тем более что от нас требовалось ни в коей мере не снижать боевую готовность. Все наши радиоприемники были настроены на главную волну. Никаких сообщений до вечера.
С наступлением ночи я лично проверил караулы, патрульную службу. Убедившись, что во всем поддерживается воинский порядок и высокая боеготовность, ушел отдыхать. Только лег — сразу же уснул. Усталому всегда кажется, что он вот только сомкнул ресницы, а его уже будят. Проснулся [234] я и мгновенно вскочил от беспорядочной стрельбы, поднявшейся среди ночи.
Напротив моего домика — штаб полка. И, как всегда, на своем месте майор Клинов.
— Федор, в чем дело, что за пальба? — спросил я его, распахнув дверь.
А он смеется.
— Это не бой, товарищ командир... — говорит устало, но радостно. — Это салют в честь победы.
— Было сообщение по радио?
— Было.
— А что передали?
— Война окончена. Фашистская Германия поставлена на колени. Безоговорочная капитуляция...
Мы обнялись на радостях. А потом вдвоем стали принимать меры, чтобы умерить стихийное салютование. На улицу высыпало множество полуодетых людей — кто без гимнастерки, кто без сапог, — и все палили в воздух из автоматов и пистолетов. Подумалось: вот как хочется военному человеку в конце войны поскорее выпустить весь боезапас, теперь вроде бы уже и ненужный. Тем не менее я постарался унять ребят — кого по-хорошему, кого построже. Шальная стрельба чревата всякими неожиданностями.
Но что это? Начштаба майор Клинов, этот воплотитель порядка и дисциплины, тоже не в силах сдержать чувств — выхватив пистолет, разрядил в воздух почти всю обойму, И смотрит потом виновато. Я ничего ему не сказал. К чему тут слова?
Вскоре мы узнали, что в тот самый день, когда мы, пребывая в готовности, ждали сообщений, свершилось знаменательное событие: в пригороде Берлина — Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.
В оживленных, восторженных разговорах танкистов слышалась многократно повторяемая фраза: «Фашистская Германия поставлена на колени». Это были слова из приказа Верховного Главнокомандующего.
Я попросил у генерал-лейтенанта А. Ф. Попова разрешения съездить с группой офицеров в Берлин.
— Поезжайте... — ответил Алексей Федорович. — Оставьте за себя заместителя и поезжайте. Не надолго. Чтобы к обеду вернуться.
Сказал как-то со значением, напомнив, что надо оставить в полку заместителя, хотя это само собою подразумевалось. [235] В его словах и в тоне, каким они были произнесены, чувствовалась забота о поддержании в части боеготовности.
На следующий день утром я объявил полковое построение. В кратком обращении к личному составу подчеркнул: войне конец, но воинская служба должна идти как положено.
В глубине строя послышалось:
— Будет порядок в танковых войсках!
И хотя восклицание в строю — неприятная для командирского слуха вольность, я не обратил на это внимания, больше придал значения его смыслу. Кто-то из танкистов, видимо, от имени товарищей заверил: «Будет порядок!» И это важнее всего.
В те дни, в первые часы ликования, когда люди ничего не воспринимали, кроме слова «победа», командирам стоило немалых усилий поддерживать в частях должный воинский порядок. Подчас приходилось прибегать и к строгим мерам, но, скажу откровенно, зла на них, на нарушителей, не было. Как не понять нам, командирам, таким же фронтовикам, чувства и поступки солдат? Шел солдат долгими военными дорогами, шел из боя в бой, видел столько горя и крови, в любой день мог погибнуть, и вот явился вдруг изумительный день мирной тишины, когда в него, солдата, перестали стрелять из автоматов и пулеметов, бить из орудий, когда у него отныне жизнь в собственных руках. Жить на свете, жить! Он еще не мог понять всего этого, не знал, как распорядиться таким счастьем.
По долгу службы я отдавал команды и распоряжения, призывал к порядку и наказывал, а к ребятам моим был расположен всем сердцем. Каждого хотелось обнять, как боевого друга, и пожелать одного — счастья тебе, храбрый солдат!
...Для поездки в Берлин снарядили «виллис» и полуторку, в группу включили 15 лучших офицеров, в том числе всех командиров танковых рот.
Быстро мчались по шоссе. Не заметили, как въехали в Берлин и уже двигались по Пренцлауэрштрассе.
«Как же, оказывается, просто! — подумалось. — Сели в машины и за час приехали. А шли сюда с кровавыми боями долгих четыре года...»
Видать, не к одному мне такая мысль пришла.
— Раньше и не догадывались, что до Берлина такая прямая дорога, — с грустноватой улыбкой сказал майор Федоренко. [236]
— Да не на таких машинах... — вздохнул наш водитель, пожилой старшина. — Все на танках.
Невдалеке от центра города нас остановили. Полуторку дальше не пускали, можно было ехать только на «виллисе». Что было делать? Подсадил я к себе еще нескольких офицеров, и мы продолжили путь, а остальным разрешил пройтись по городу пешком, назначив время и место сбора — в 13.00 в скверике на Инвалиденштрассе, недалеко от Бранденбургских ворот.
В городе еще дымились развалины, на улицах и площадях громоздилась битая военная техника. Но уже наводился силами комендантской службы какой-то порядок. Трудилось, разбирая заторы на проезжей части улиц, немецкие граждане. Всюду наши патрули и регулировщики. Вились дымки русских полевых кухонь, к ним примыкали длинные хвосты очередей немцев, преимущественно стариков и детворы. Вперемешку с немецкой звучала русская речь. Там и здесь подавали певучие голоса вятские и саратовские гармошки.
Вблизи рейхстага торчало на лужайке много столбов, не сразу догадаться, что это такое. Выяснилось: бывший парк, голые стволы деревьев, у которых ветви начисто срезаны осколками снарядов и мин.
Над рейхстагом развевалось алое полотнище. Вот оно, Знамя Победы!
Побродили по разрушенному городу. Этаких восторженных чувств и мыслей, что вот-де лежит у наших ног поверженный Берлин, не было. Скорее, досада и жалость наполняли душу. Во имя чего разрушено и уничтожено на земле столько ценного, прекрасного, в том числе столичный город Берлин? И еще больше крепла ненависть к фашизму, к его оголтелой клике, которая ввергла страны и народы в губительную войну.
К 13 часам мы вернулись к назначенному месту на Инвалиденштрассе. Все собрались, а двух ротных командиров нет. Надо было ждать — не уезжать же без них. А чтобы не терять времени попусту, решено было перекусить, собственно пообедать сухим пайком. Достали консервы, сало, хлеб. Налили по маленькой стопке из припасенной кем-то фляжки. Тост единственный, краткий и необъятный: «За Победу!»
Подошли и остановились в нескольких шагах немецкие ребятишки. Надо заметить, что берлинские дети с первых минут мирной тишины не проявляли никакой боязни перед [237] русскими людьми, — видать, сразу почувствовали добрую натуру нашего солдата.
— В таких поездках хозяйственникам не худо бы хоть конфеток иметь... — сказал один из офицеров, безуспешно обшаривая карманы.
— Да к чему им те конфеты? — возразил другой. — Видите, как у них глазенки горят с голоду.
Подозвали мы их, употребив первую подвернувшуюся фразу по-немецки: «Коммен зи битте». Они усмехнулись, обращение показалось им, наверное, слишком церемонным. Надо было ведь проще окликнуть: «Ком!» Подошли ребята и не заставили себя упрашивать: ломтики колбасы и сала с хлебом, не жуя, проглатывали.
Время идет, а ротных командиров все нет.
— Заблудились, наверное, — сказал кто-то.
Могло и такое случиться. И трудно было что-то предпринять в помощь товарищам. Искать двух офицеров в огромном разрушенном городе — дело безнадежное. И все-таки я отправился на поиски — не сидеть же сложа руки.
Медленно ехали на «виллисе», посматривая по сторонам. Обогнули несколько кварталов и конечно же наших не нашли. В районе Бранденбургских ворот на одном из оживленных перекрестков регулировала движение девушка-солдат. Стройная, красивая, с отработанными до изящества жестами. Пропустила машины в одном направлении, затем в другом... Вдруг резким взмахом флажка остановила наш «виллис». Заметив меня, обратилась запросто и даже несколько свысока, воскликнув певуче:
— Вы, что ль, полковник Ивановский?
Я с удивлением отозвался:
— Да. А что?
— Заберите двух своих капитанов, — показала она флажком в сторону.
Я посмотрел в указанном направлении и увидел сидящих на поваленном электростолбе офицеров. Сгорбились, понурились, как обиженные сироты. Раньше они нас не видели, а мы их. Они действительно заблудились. Попросили регулировщицу остановить «виллис» с опознавательным знаком «подкова» и номером 520, что она и сделала.
— Вот спасибо тебе, красавица! — благодарили ее офицеры. — А то так и проехали бы мимо.
Она улыбнулась и повелительно взмахнула своими флажками: давайте, мол, катите своей дорогой. [238]
Наши машины мчались по той же магистрали на Пренцлау. Насмотрелись мы в Берлине всякого. Думы роились в голове. Хотелось поскорее в свою часть.
День 9 мая в войсках прошел как праздник. Победу отмечали в частях и подразделениях, в районах сосредоточения, в населенных пунктах и на временных стоянках. Гремели включенные на полную мощность радиоприемники — передавались речи, поздравления, музыка. Заливались гармони, серебристо напевали аккордеоны. Многоголосое эхо разносило над землей грохот салютов — в честь Советских Вооруженных Сил, в честь советского народа, обеспечившего самоотверженным трудом в тылу успехи на фронте, в честь вдохновителя и организатора великой победы — Коммунистической партии.
Заслуженная победа, добытая трудом, потом и кровью.
Наши гвардейцы-танкисты могли с достоинством и гордостью оглянуться на пройденный путь. 2-й танковый, впоследствии 8-й гвардейский Краснознаменный танковый корпус принимал участие в операциях и боях на важнейших направлениях: Сталинградская битва, Курская дуга, форсирование Днепра, освобождение Польши, Висло-Одерская, Восточно-Прусская, Померанская операции... В сражениях с немецко-фашистскими захватчиками части корпуса уничтожили 2120 танков, 2000 орудий, 3000 пулеметов, 5000 автомашин противника, истребили десятки тысяч гитлеровцев.
Боевой путь корпуса овеян славой побед. Гвардейские знамена его частей увенчаны 22 орденами.
За мужество, стойкость, отвагу, проявленные в боях, 23 воина корпуса удостоены звания Героя Советского Союза. Свыше 10 тысяч офицеров, сержантов и солдат корпуса награждены орденами и медалями, в том числе 37 человек — орденом Ленина, 500 — орденом Красного Знамени, 3500 — орденом Отечественной войны обеих степеней. Немало храбрых воинов погибло на полях сражений, а на их место еще больше вставало в строй новых бойцов.