К Балтике

За неделю безостановочного наступления части корпуса прошли с боями более 200 километров. Были уничтожены и захвачены сотни вражеских танков и самоходных установок, [221] множество автомашин и орудий, броневиков, повозок. Большое количество солдат и офицеров было взято в плен. Строжайшие приказы гитлеровского командования об удержании оборонительных рубежей и борьбе до последней капли крови выполнялись уже не так рьяно, как прежде. Немецкие солдаты начали понимать бесперспективность сопротивления и сдавались в плен.

И тем не менее в дни, когда наша подкова окружения немецких войск у берегов Балтики сжималась, бои принимали ожесточенный характер. Концентрируя силы на отдельных участках, гитлеровцы бросались в контратаки.

Любой ценой пытался противник удержать город и железнодорожный узел Дойч-Айлау. На подступах к ним немцы соорудили полосу сплошной обороны, которую заняли части отходящих войск и созданные по тотальной мобилизации резервные формирования. Части корпуса повели атаку с двух направлений. С юго-востока наступал наш полк. Во взаимодействии с танкистами 58-й гвардейской танковой бригады мы преодолели сопротивление противника в полосе его «неприступной» обороны и ворвались в город.

Взятие Дойч-Айлау и населенного пункта Заальфельд имело немалое значение в ходе Восточно-Прусской наступательной операции. 23 января в Москве был произведен салют в честь войск, отличившихся в боях за Дойч-Айлау и Заальфельд. В приказе Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность и нашим гвардейцам-танкистам.

В ходе операции по окружению вражеской группировки на побережье Балтики танковые корпуса и армия форсированными бросками выдвигались в глубь обороны противника, резали коммуникации, вбивали клинья, брали в клещи его соединения. Эти образные выражения военной лексики, между прочим, отражают действия чуть ли не с фотографической точностью. Когда окружение завершилось и гитлеровцы оказались в котле, общевойсковым соединениям надлежало держать вражескую группировку накрепко, завершить ее разгром.

А 8-й гвардейский танковый корпус перенацелили на гданьское направление. Осуществлялась еще одна операция по окружению немецко-фашистских войск — теперь в Померании. Вначале темпы нашего продвижения были невысокими — по 10–15 километров в день. Вновь приходилось выбивать противника из каждого населенного пункта. А любую деревню в Померании легко было превратить в крепость, что гитлеровцы и делали. Крепкие каменные дома и [222] хозяйственные постройки они использовали как оборонительные сооружения. Укроется, например, в кирпичном сарае взвод автоматчиков, да с пулеметами, с фаустпатронами, и выбить его оттуда не просто.

«Не нравилась» нам, танкистам, и сама местность: множество узких каналов, проведенных в разных направлениях, — попадешь одной гусеницей в такой ров, машина на борт может завалиться.

Наш 62-й гвардейский тяжелый танковый полк взаимодействовал с 59-й гвардейской танковой бригадой полковника Туренкова.

Мой танк и тридцатьчетверка Туренкова располагались и двигались обычно поблизости.

Продвигались, как уже было замечено, довольно медленно. Комкор через каждые два-три часа присылал ко мне в полк офицера связи для уточнения обстановки. Майор Н. Женавчук доберется ко мне, развернет карту и говорит:

— Генерал приказал всю обстановку, огневые точки противника и особенно положение каждой роты полка зарисовать, отметить время и расписаться.

— Понял. Будет сделано, — отвечаю, работая карандашами на карте. Спрашиваю: — А еще что, Коленька?

— А еще... — говорит сквозь смех Женавчук. — Еще генерал интересовался: продвинулся ли Ивановский с «младшими братьями» хотя бы на сто метров или на прежнем месте топчется?

К разговору подключается и Туренков:

— Передай начальству: стремительно продвинулся на целых двести метров.

Офицер связи улыбается, поглядывая на свою карту. А мы с Туренковым вместе думаем, как бы действительно повысить темп наступления в данных условиях. И поскольку настроение неважное, продолжаем в шутливом тоне:

— Надо будет впредь становиться нам командирскими тайками так, чтобы Коля Женавчук не вплотную подъезжал, а где-то на подходе оставлял «виллис», сюда же чтобы пешочком...

— А где и ползком.

— Чтобы выиграть время.

— Понятно. Глядишь, еще сотню метров одолеем...

Между населенными пунктами нашим танкистам приходилось действовать в низинной, заболоченной местности, для громадных ИС особенно труднодоступной. Фашисты минировали дороги с присущей им изощренностью, и нашим [223] саперам надо было на каждом шагу проявлять высочайшую бдительность. Повсеместно возвышались на пути танков баррикады из толстых бревен и камней. Приняло гитлеровское командование и такую меру: в пехотные части и подразделения было передано множество фаустпатронов, инструктора спешно учили обращению с этим оружием всех солдат. И фаустники впоследствии причинили нашим танкистам немало неприятностей — пускали свои бронебойные снаряды из-за каждого угла.

Два дня жестоких боев и две ночи тяжелой работы — так можно охарактеризовать сравнительно небольшой период нашего наступления. Днем танковые подразделения огнем и маневром сокрушали оборону противника, овладевали населенными пунктами-крепостями, а ночью саперы разбирали заграждения, разминировали дороги.

Наступая в северном направлении, наш полк несколько задержался перед сильно укрепленными опорными пунктами противника.

— Не лучше ли обойти их, товарищ командир? — предложил майор Клипов.

Я прислушался к дельному совету начальника штаба. В своем решении предусмотрел быстрое продвижение подразделений в предбоевых порядках в обход опорных пунктов. Таким образом, мы вклинились в оборону противника и ворвались в город Гнев уже с запада, что для гитлеровцев было неожиданностью. Уличный бой в городе длился несколько часов. 19 февраля мы овладели им. Название города ассоциировалось с русским словом определенного смысла, и оно было у всех на языке: «Гнев! Гнев!..»

20 февраля командир корпуса приказал полку в дальнейшем наступать на Староград. Первые же бои на этом участке свидетельствовали о том, что гитлеровцы, получив подкрепление, решили здесь любой ценой остановить наше продвижение. Они и дрались упорно, и вооружены были крепко. В контратаки на наши боевые порядки шли «тигры» и «пантеры» при огневой поддержке «фердинандов» и многоствольных минометов. Давненько нас не беспокоила вражеская авиация, а тут «юнкерсы» и «фокке-вульфы» набросились с неба, как стервятники.

Несколько дней шли бои. Против нас фашисты бросили около 80 танков. Видимо, сняли их с других участков и сосредоточили здесь.

Наступило 23 февраля — годовщина Красной Армии. Мы отмечали праздник по-фронтовому — новыми победами в боях. В подразделениях читали приказ Верховного Главнокомандующего. [224] Состоялись митинги, короткие и деловые, на которых коммунисты говорили только о том, как крепче бить врага. Их слова подтверждались делами. За пять дней боев на подступах к Гданьску части корпуса подбили и уничтожили 25 танков, 160 орудий, 200 пулеметов противника, истребили не одну тысячу фашистских солдат и офицеров.

На Гданьском направлении нашим танкистам пришлось наступать в боевых порядках пехоты.

На КП стрелкового полка меня встретил командир части, пожилой подполковник, с седыми висками и хитроватым прищуром глаз. Стали уяснять задачу предстоящего боя.

— Мне, знаете ли, раньше никогда не приходилось взаимодействовать с танками, — заметил подполковник и добавил, кивнув на мою стоявшую невдалеке 520-ю: — Да еще с такими большими, как ваши.

Его заявление немало меня удивило.

— Как так? Всю войну ведь прошли...

Он пожал плечами:

— Да вот так... Все время по-пехотному топали, в одиночку.

Так я и не понял: или натолкнулся на редчайший в своем роде случай, когда стрелковый полк не знал танковой поддержки, или хитроумный «старикан», глядя на 26-летнего полковника, попытался его разыграть.

А взаимодействие в ходе дальнейшего наступления у нас с ним получилось отличное. Двигаясь в боевых порядках стрелковых подразделений, наши тяжелые танки огнем своих мощных орудий подавляли огневые точки, разрушали оборонительные сооружения противника. Командиры-пехотинцы то и дело обращались к танкистам, вызывая огонь по тем или иным целям. Танковый таран надежно прокладывал путь пехоте.

К вечеру 5 марта танкисты вместе с автоматчиками овладели населенным пунктом Домбровкен, что в пяти километрах от Старограда. Ночью гитлеровцы наверняка рассчитывали на передышку. Зная их приверженность к «распорядку» даже на войне, мы несколько снизили активность, чтобы этим усыпить бдительность противника, а глубокой ночью вновь перешли в атаку. Продолжали бой всю ночь и к утру приблизились к южной окраине города. Наш полк, усиленный мотострелковым батальоном капитана Мендковича, взаимодействовал с танковой бригадой полковника Туренкова. [225]

Батальон майора М. Валуйского, участвовавший в ночном бою, ворвался в город первым. На броне тяжелых машин находились автоматчики. Одновременно с юго-востока вошла в город колонна танков капитана Балашова, и тоже с десантом. Подразделения, вклинившись в кварталы, как бы раскололи городской массив. Завязались уличные бои. Это произошло настолько неожиданно, что немцы в том районе даже не прекратили работу на предприятиях, электростанции. А гитлеровские артиллеристы приняли наши танки за свои. Они упустили время, а когда спохватились, было уже поздно: тяжелые машины давили их орудия и прислугу гусеницами.

И все же полностью овладеть Староградом и очистить его от противника нам не удалось. Фашисты засели в домах, на чердаках, и выбивать их оттуда было трудно. Уличные бои, полыхавшие в городе, носили очаговый характер, их успех зависел от инициативы и умения командиров, управлявших действиями взводов и экипажей. И они, лейтенанты и старшины, решали свои задачи умело, грамотно. Танк, приближаясь к дому, орудийными выстрелами уничтожал, подавлял огневые точки. Десантники, спешившись, бросались в проломы стен, добивали немцев автоматным огнем и гранатами. Фашисты сопротивлялись яростно. Особенно досаждали нам фаустники, пускавшие бронебойные снаряды из окон подвалов, с чердаков.

Бой в городе длился почти весь день — тяжелый бой, с потерями. Он был трудноуправляемым и угрожал опять затянуться на ночь. Но вот часам к семнадцати наступил вдруг перелом. И на поле боя, и на командирском НП сразу же ощутился обозначившийся наш перевес. А наиболее способствовали тому действия танкового батальона под командованием майора А. Рыбальченко. Танкисты с десантом автоматчиков на броне обошли город и ворвались в него с севера.

Гитлеровцы группами и подразделениями начали отходить, и немало их гибло под огнем наших танков и мотострелков. Вскоре Староград, важный, сильно укрепленный узел обороны на пути к Гданьску, был очищен от врага.

Боевые товарищи поздравляли друг друга. Мне говорили: «С победой тебя, Евгений Филиппович! И с днем рождения! Надо же было так рассчитать с появлением на свет — именно 7 марта!»

7 марта в честь взятия Старограда войскам салютовала Москва. [226]

До Балтийского моря оставалось 40 километров. Расстояние, казалось бы, небольшое, но пройти его даже на танках было не просто и по времени не скоро. Сплошную оборону немцы здесь создать уже не могли, но на отдельных участках оказывали сильнейшее сопротивление. Бои вспыхивали вблизи населенных пунктов. Нападения противника приходилось отражать и нашим колоннам на марте. Командиры подразделений и даже экипажей в столь сложной обстановке проявляли самостоятельность. На КП полка то и дело поступали донесения об инициативных действиях командиров взводов и экипажей.

С гордостью за офицера-коммуниста подписывал я представление к награде на гвардии лейтенанта Гусейна Ахметова. И одновременно — с чувством большой горечи, потому что к боевому ордену он представлялся посмертно.

Парторг роты, командир тяжелого танка лейтенант Г. Ахметов сражался с мастерством и мужеством. На него равнялись другие экипажи. Танк был подожжен, а сам Ахметов контужен. Лейтенант покинул танк, но не поле боя. Он возглавил другой экипаж. Под его командованием воины метким огнем уничтожили четыре фашистских орудия. Затем танк ворвался в немецкую колонну, гусеницами раздавил около 30 повозок и несколько десятков гитлеровских солдат. В этом скоротечном бою отважный командир и парторг был убит — вражеский снаряд разорвался над башней танка, когда Ахметов через открытый люк вел наблюдение за полем боя.

Поскольку под Данцигом линии фронта, как таковой, не существовало, требовалась особая бдительность в местах расположения командных пунктов, тыловых подразделений с их колоннами и обозами. Группы гитлеровцев, подчас довольно многочисленные, хорошо вооруженные, бродили по лесам и населенным пунктам, пытаясь прорваться на запад.

КП полка расположился в каменном сарае близ хутора. Шла обычная боевая работа. Вдруг мне докладывают:

— Движется отряд немцев. Направляется сюда.

Я выскочил из сарая, чтобы отдать необходимые распоряжения и руководить боем, если он завяжется. Неподалеку стоял мой танк. Здесь же, около КП, находились шоферы, ординарцы, человек двенадцать охраны. Ну, еще связисты... Еще офицеры КП — у кого автомат, у кого пистолет. Сил явно маловато.

Быстро отдал распоряжения, выдвинул танк, расставил людей. Пробивавшуюся в нашем направлении группу гитлеровцев [227] встретили дружным огнем. Те залегли. Перестрелка то стихала, то вспыхивала.

В разгар боя по дороге правее дома вышла из леса толпа беженцев.

— Не стреляйте! Мы поляки! — закричали они.

Им невдомек было, что огонь-то мы вели по гитлеровским автоматчикам.

Бродячую группу фашистов отсекли и рассеяли.

А польские беженцы... Что ж с ними делать? Собрали, присели побеседовать. Они жаловались на тяготы и ужасы войны: вот уже несколько дней, пока здесь гремит и полыхает, люди укрываются в лесу, голодают. Среди поляков, когда мы присмотрелись, было немало и немцев.

Кто-то из наших солдат, слушая эти речи, с неприязнью воскликнул:

— А каково нашим людям было?! У нас в России война четыре года все рушила и всех убивала. Четыре года!

На беженцев были устремлены хмурые взгляды.

Отозвав в сторонку агитатора полка майора Федоренко, я сказал ему:

— Давай садись тут с ними и воспитывай — тех и других.

Сам пошел на КП, где ждали командирские дела. А как только выдалась минута, собрал политработников, поделился мыслями о том, что вот сейчас, когда выходим с боями на территорию Германии, надо усилить работу с личным составом, убедительно, доходчиво говорить солдату об освободительной миссии Советских Вооруженных Сил.

20 марта Военный совет 2-го Белорусского фронта принял обращение к личному составу частей и подразделений. В нем говорилось:

«Успешно выполнив свои задачи по разгрому немцев в Восточной Пруссии, войска фронта ведут бои в Померании. Умелым обходным маневром окружена крупная группировка немецких войск в районе Данцига (Гданьск) и Гдыни.

Все туже сжимается кольцо окружения.

Доблестные воины 2-го Белорусского фронта!

Мы обязаны быстрее добить немецкие войска, окруженные в районе Данцига и Гдыни. Это крупные города и важные военные порты на Балтийском побережье. Овладеть этими городами и ликвидировать в них группировку вражеских войск — это значит ускорить победу над ненавистным врагом.

Вперед на Данциг и Гдыню, боевые друзья!» [228]

Коротко и ясно. Всего несколько абзацев, простые, доходчивые слова. Такие обращения Военного совета в ходе наступательных операций шли к солдатским сердцам напрямую.

...Наступление велось крупными силами. Войска накатывались на побережье Балтики широкой, мощной лавиной. Артиллерийская канонада не умолкала ни днем, ни ночью.

Достаточно было взглянуть на оперативную карту, чтобы понять, в каком глубоком котле оказалась группировка немецко-фашистских войск. Видели это конечно же и гитлеровские вояки. И, сознавая всю безвыходность своего положения, принимали крайние меры.

В разведотдел штаба корпуса были доставлены несколько пленных немцев. Меня тогда как раз вызвали в штаб, и, завершив дела, я заглянул к бывшим сослуживцам, разведчикам, присутствовал при допросе пленных.

— В городе сильная паника, — рассказывал фельдфебель. — Несколько суток нас беспрерывно бомбили русские самолеты и обстреливали русские орудия. Всюду много убитых и раненых. В последние дни наше командование стало посылать на оборонительные позиции гражданское население. Людей хватают на улицах, вылавливают в домах и бомбоубежищах, насильно вручают оружие и бросают в бой.

Другой пленный был как раз из таких «тотальных» — вчерашний сапожник. Он говорил:

— Раньше я ни разу в жизни не стрелял. А здесь мне дали винтовку и две гранаты. Немецкие солдаты обречены на смерть. Многие собираются бежать. Но за ними строго следят офицеры, эсэсовцы и полевая жандармерия. Я сам видел трех наших солдат, повешенных эсэсовцами. На трупах были большие плакаты с надписью «дезертир»...

Гитлеровцы соорудили вокруг Гданьска несколько оборонительных рубежей, на танкоопасных направлениях сосредоточили большое количество артиллерии, а фаустников понасажали где только возможно — даже в канализационных колодцах. Внешнее кольцо обороны врага усиливалось еще и каналом.

Но ничто не могло сдержать наступательного порыва войск 2-го Белорусского фронта. Танковые и стрелковые части стремительно форсировали несколько водных рубежей на своем пути, в том числе и канал. Всей силой огня и боевой техники наступавшие обрушились на фашистскую оборону и 24 марта прорвали ее сразу в нескольких местах. [229]

Бои завязались на ближайших подступах к Гданьску, собственно уже на его окраинах.

25 марта Совинформбюро передало:

«На Гданьском (данцигском) направлении наши войска, преодолевая сопротивление противника, овладели пригородом Гданьска — Олива и заняли населенные пункты Боргфельд, Ковали, Клайн, Виттомин. За 24 марта наши войска взяли в этом районе в плен более десяти тысяч немецких солдат и офицеров».

В этой же сводке Совинформбюро сообщалось о боевых успехах танкистов под командованием гвардии майора В. Потапова.

Данциг горел. Облака дыма вздымались над городом, как тучи жуткой грозы.

Держались погожие весенние дни, и большую поддержку наступавшим наземным войскам оказывала авиация. Днем над Данцигом крутили свои огненные карусели штурмовики, ночью наносили удары бомбардировщики.

27 марта передовые части вступили на окраину города и выбили гитлеровцев из нескольких кварталов. Бои шли за каждую улицу и каждый дом. Мотострелки гвардии майора Н. Кряхова в уличном бою уничтожили более сотни гитлеровцев, подавили, забросав гранатами, несколько огневых точек. В пригороде Зманус отличились танкисты взвода гвардии лейтенанта К. Шабанова. Командир взвода скрытно провел боевые машины и на большой скорости ворвался в расположение противника. Огнем и гусеницами танкисты уничтожили два орудия, несколько крупнокалиберных пулеметов, истребили 70 фашистских солдат. На пути движения танка младшего лейтенанта Г. Корякова гитлеровцы воздвигли баррикаду. Экипаж ловко обошел ее и повел боевую машину к скверу, где маскировался в засаде вражеский танк. Коряков приказал механику-водителю свернуть в переулок и выйти к засаде с фланга. Гитлеровские танкисты сманеврировать не успели — снаряд угодил в борт их машины.

В уличных боях успешно действовали штурмовые группы, которые были созданы в предвидении упорного сопротивления противника в городе. Группы в составе двух-трех танков и самоходных пушек, взвода автоматчиков и взвода саперов проникали в глубину обороны и рвали ее изнутри.

Корабли Балтфлота вели огонь по военным объектам города и порта с моря. Их удары способствовали продвижению вперед пехотинцев и танкистов. [230]

В корпусной газете было напечатано стихотворение поэта Михаила Матусовского:

28 марта уже в утренние часы обозначился явный перевес в действиях наступающих. Сопротивление гитлеровцев было наконец сломлено.

Танкисты, самоходчики, пехотинцы занимали улицы и площади одну за другой, продвигались к центру города. Когда наступающие вышли к каналу, пересекающему Гданьск, и стали его форсировать, гитлеровцы окончательно потеряли волю к сопротивлению. Они сдавались в плен большими группами.

За мужество и боевую инициативу, проявленные в ходе Восточно-Прусской операции, многие воины нашего корпуса были награждены орденами. Я удостоился ордена Суворова III степени. Военный человек с большим уважением, с любовью относится к правительственным наградам, и можно понять, какие чувства вызвало у меня награждение этим славным полководческим орденом.

...Взятие большого города и порта представляет собой множество событий и эпизодов. На оперативной карте все это выражается стрелами ударов, переплетением линий коммуникаций и рубежей, пестрой сетью условных знаков. Приказы, донесения, сводки характеризуют действия войск, их успехи и недостатки. Говорят сами за себя и цифры. Но бывают иные свидетельства. И мы, военные, привыкшие иметь дело с картой и сводкой, с каким-то неожиданным интересом листали, читали дневник лейтенанта В. Максимова. Точнее, это был не дневник, а какие-то наметки корреспонденции для корпусной газеты «В решающий бой!».

В торопливых, но искренних строках проступали облик советского воина, его устремления в тех условиях, которые по нынешней терминологии квалифицировались бы как экстремальные.

С заметками лейтенанта мне привелось встретиться еще раз, через много лет, когда знакомился с созданной ветеранами рукописной книгой «Боевая история части». Опять я задумался над ними. Здесь привожу лишь несколько записей лейтенанта-фронтовика.

«28 марта. Уже второй день штурмуем Данциг. Сегодня застрял наш танк, засосала талая земля. Лишенные [231] маневра, попали под обстрел. Но, несмотря на огонь противника, танк быстро вытащили. Ранен радист, остальные целы.

Сегодня наши дела идут неплохо, хотя немцы оказывают сильное сопротивление. У противника много минометов, часто бьет его тяжелая артиллерия береговой обороны. Медленно продвигаемся по узким улицам. Наши танки уже в центре Данцига.

Никак не привыкну к единому: то Данциг, то Гданьск.

29 марта. Прошли через весь город, но и нам достается — немцы ведут огонь с выгодных, скрытых позиций, с чердаков, из подвалов.

Форсировали второй канал. Немцы по-прежнему упорно сопротивляются. Они бьют танковыми орудиями (надо отдать должное — бьют метко), пытаются остановить наши танки фаустпатронами. Сейчас выковыриваем фаустников из подвалов. Помогает пехота. И когда вытаскивают какого-нибудь фаустника на солнышко, он сразу превращается в червя ползучего.

Весь наш день в наступлении. Это день огня и грохота, неимоверных маневров. Дым от пожаров разъедает глаза, першит в горле. Все мы грязные, черные, как трубочисты. Танки покрыты толстым слоем пепла. Продвигаемся вперед сквозь дым и пламя. Жара, как в доменной печи. Кажется, и тайки, и мы сами вот-вот расплавимся.

30 марта. Все еще штурмуем Данциг (или Гданьск). Как бы он ни назывался, его надо брать.

Моя машина вышла из строя (кажется, попадание в моторное отделение). Пересел на другую. Экипаж здесь тоже боевой, понимает меня с полуслова.

Навстречу нам ведут колонну пленных немцев. Понурили головы «завоеватели»! Тянутся откуда-то и куда-то жители города с тощими узелками и тоже с опущенными головами. Это бредет мимо нас побежденная Германия.

Сегодня мы вышли на восточную окраину города. Здесь немцы еще «крестили» нас болванками. Но теперь уж им ничто не поможет, они прижаты к морю».

...Писал эти строки, положив блокнот на броню танковой башни, 22-летний Володя Максимов, по возрасту еще парнишка, но уже командир подразделения, бывалый фронтовик, награжденный к тому времени четырьмя орденами.

Война его глазами — это правда и непосредственность. Тысячи и тысячи таких, как он, юных командиров вели наших солдат в бой, на подвиг и на смерть — во имя победы. [232]

...К вечеру 30 марта на улицах Гданьска стих грохот боя. Дымились гаснущие пожарища. Саперы разминировали улицы и переулки. На телеграфных столбах трудились наши связисты. Немцы, толпами возвращавшиеся в город, с любопытством, хотя и с опаской, поглядывали на победителей, наводивших в их городе порядок.

Воинам нашей 58-й гвардейской танковой бригады и после взятия Гданьска пришлось еще несколько суток вести бои с разгромленными группами гитлеровцев в районе «Мертвой Вислы».

Войска 2-го Белорусского фронта завершили разгром крупной группировки немецко-фашистских войск, лишили гитлеровское командование первоклассной военно-морской базы на Балтийском море.

Над Гданьском был поднят национальный флаг Польши. А это далеко не простой ритуал. Свершилась не только военная победа, свершилось и восстановление законной власти, попранной некогда фашистскими захватчиками. Свободу простым людям, суверенные права странам, идеи справедливого социального строя народам — вот что несли в Европу наступавшие советские войска.